Осенними вечерами она всегда чувствует себя на улице тревожно. После вечерней церковной службы приходится бежать домой, пряча лицо в воротник старого пальто. Надо спешить, пока не иссяк молитвенный восторг, и всё ещё звучат в тайниках души божественным дискантом голоса певчих.
Редкие прохожие могут узнать её тайну, приходиться прятать глаза, когда они с притворной развязностью заглядывают в лицо. Наглые взгляды не так страшны, но слишком велико отвращение к ничтожности черт пустых лиц этих жалких людей, столь непохожих на освещенные лампадами потускневшие строгие лики святых.
Над городом стоит туман, ледяная сырость сбивает дыхание. Приближаясь к дому, появляется облегчение, остаётся позади яркий свет оживленной улицы, резкие голоса и шум постепенно затихают вдали. Скорее домой, только там можно почувствовать себя спокойно.
Совсем скоро всё решится, досужие рассуждения матери о гордыни не смогут ей помешать. Прочь сомнения, она достойна золотого венца и цена не так уж велика. Меч занесен...
У подъезда слегка качаются от ветра деревья, тени колышутся как черные хоругви надвинувшегося на город войска вселенской мглы. Остаётся лишь проскочить мимо ожидающей кого-то машины скорой помощи, стремительно миновать два пролёта заляпанной обывательской грязью лестницы, дрожащей рукой повернуть ключ и вбежать в квартиру.
В коридоре неожиданно ярко горит свет, из глубины комнаты появляется заплаканная мать,
- Доченька, ты только не волнуйся, тебя приехали посмотреть врачи...
Дважды в месяц, а осенью, в период обострения, почти каждую неделю, собирается в кабинете главврача психиатрической клиники выездное судебное заседание. Здесь не рассматривают уголовные дела, и не вникают в семейные перипетии при разделе имущества.
Устроившись в массивных кабинетных креслах, решает суд судьбы тех, кто попал в клинику по заявлению родных.
Хозяин кабинета, крупный седой человек с пристальным взглядом, расположился за своим рабочим столом, напротив арочного окна, выходящего во внутренний сад старого московского особняка.
Больные заходят в кабинет чередой, отвечают на вопросы, после чего их просят удалиться, а суд приступает к короткому совещанию. Пациенты не ведут себя как безумцы, их ответы подчас разумны и продуманы. Они не считают себя сумасшедшими, напротив, они жалуются на своих родных, пожелавших им зла и поместивших обманом в эти больничные стены.
Но у каждого есть какая-то тайна, некий священный страх. Душевный недуг гонит их дрожащую душу по закоулкам разума, мимо запертых дверей и заколоченных наглухо коридоров. В бессильном отчаянии больная душа бежит, пока не оказывается в маленькой тёмной комнате, из которой ей нет выхода.
Есть такая тайна и у больной со строгим, иконописным лицом.
Ответы её логичны, правдивы и последовательны. Взгляд её хранит спокойствие и только на вопрос врача, хочет ли получить золотой венец, вспыхивает она восторгом и согласно кивает в ответ.
Пальцы перебирают край больничного халата, ниже опускается голова, густые волосы падают на плечи и глухой голос выдаёт тайные помыслы,
- Для этого я должна убить свою мать...
На сегодня больных с жалобами больше нет, заседание окончено. Но всё звучит и не стирается из памяти голос, с таким священным трепетом произносящий свою сокровенную мечту.
Так кто ты, вершина творения природы, разумное и мыслящее существо. Кто же ты есть, человек.
Что за сила смешала в одной душе добро и зло, один разум подчинила помыслам, данным миру в их бесконечном противоречии, вселенской любви и лютой ненависти к близкому человеку. Кем выбрана эта девушка, божественная ли десница коснулась её сердца, или пал разум её жертвой дьявольского искушения.
Слаб ты, человек, и не дано тебе познать самого себя.
Пройдет время и покинет эти стены та, что когда-то, дрогнувшим голосом желала смерти своей матери. И личность её, как сброшенная по весне и перемолотая в ступе древнего лекаря змеиная кожа, останется за больничным порогом, стёртая в небытие врачебным ремеслом.
Всё исчезнет и не найти следа.
Но если есть тот, чья милость не знает различий между праведниками и убийцами, чьи объятия раскрыты и мудрецам и блаженным, то пусть преисполнит он тогда её тихую душу верой.
Верой в благословленное в веках царствие его пресвятой матери, ходатайствующей на небесах за грешников и принявшей от руки Господней золотой венец сердечной доброты.