О том, что Леночку изнасиловали, не говорил только Вовчик. Да ему и простительно. Парень всегда пребывал в радостном настроении. Идет по улице такой увалень с серьёзным видом, ты от страха перед неизвестностью шарахаешься в сторону, а он подходит и начинает обнимать. Вроде, на улице все наслышаны о безвредном характере Вовчика, но кто знает, что ему взбрендит в голову в неподходящий момент. Ходил он всегда в чистых и выглаженных вещах. Умственное развитие пятилетнего ребенка ясно прочитывалось на выражении лица. С любопытством поглядывали соседки в его сторону, видя, с каким важным видом тот идет в магазин с авоськой. Пара пустых молочных бутылок мерно позвякивают, цепляясь за его коленку. В магазине покупателя знали. Брали из рук записку, деньги, отоваривали, гладили по голове и отправляли домой. Он улыбался, говорил, что любит всех, какие они красивые и уходил. Дом был в тридцати метрах, но для Вовчика это был серьезный и важный путь. Считать он умел только до пяти. И на пальцах мог показать свой возраст - пять лет. Филатиха, мать Вовчика, работала почтальоном. Она бы и рада за собой таскать сына, только тот был настоящим увальнем. Не желал ходить по чужим улицам.
Сначала женщина просила соседку присмотреть за пацаном, а когда поняла, что тот совершенно безвредный, оставляла одного. Печь не затапливала, зная, что все равно не кому будет угля закидать в топку. Ну и ладно. Главное, он не мешает соседям. Приготовленную на полдня еду, Вовчик съедал в один присест, и уходил на улицу в поисках добрых улыбок.
Как-то он не появился. Сначала думали, капризничает. Еще придёт. Когда отсутствие заметили и соседи, Валька рассказала, что случился очередной приступ эпилепсии и сына забрали в больницу. Предупредили, что курс лечения будет долгим. Сроков в этот раз никто не называл. Да она бы никому и не сказала. Какая разница, когда сын вернется домой. Пусто без него, но и без лечения оставлять нельзя.
От безделия соседи снова стали муссировать тему изнасилования.
*
От стресса Леночка отходила долго. В больнице пару недель отлежала, потом несколько дней дома, а там и каникулы. Семилетний ребенок не понимал, почему чужие дяди в милицейской одежде задают глупые некрасивые вопросы. Она вопросительно заглядывала маме в глаза и плакала, видя, как та не могла сдержать слёз. На все вопросы говорила, что не помнит того, кто сделал больно, что он подошёл со спины, аккуратно взял её за плечи и повернул в сторону посадки. Все дети села ежедневно ходили в школу и обратно мимо густой чащи. Никому из взрослых в голову не пришло, что это может быть опасно. О Чикотило тогда не знали и не слышали. Не принято было водить детей в школу. Бабушки кормили внучат завтраком, провожали за ворота двора и спокойно занимались своими делами. Знать бы, где упадёшь, разве не запаслись бы соломкой?
На следующий день в посадку нагнали технику. Выкорчевывали всё, что проросло за много лет в междурядьях. Прохожие поглядывали на небывалую возню в посадке и удивлялись, не министр ли едет в их село. Осталось асфальт проложить и памятник неизвестному солдату выкрасить, и ждать гостей. К вечеру посадка просматривалась как нарисованная. С какой стороны ни обойди - всё как на ладони. Но кому это надо, если жизнь девчонки разорвали и раскромсали на много лет вперёд?
*
Нинка со свекровью не то что не ладили, обе старательно делали вид, что в их семье тишь да гладь, да Божья благодать. Полусвекровь - это как полукровка.
Ефросинья взяла в мужья Петра с двумя пацанами - Сашкой и Колькой. Колька был рыжим, словно вылинявший апельсин. Белые брови и ресницы, практически белые - ни кровинки - губы в вечных "заидах". Но какие у него были кудри! Всем девчонкам на зависть. Санёк был худым, жилистым, драчливым. Как-то угораздило их пацанами пойти на танковый полигон поглазеть на технику. Что там произошло, он толком не помнит. Да и зачем себя подставлять, если батя шкуру снимет за то, что остался без руки. Только в больнице он узнал, что рука никогда не вырастет, что придётся учиться держать ложку в левой руке. Калека - он и есть калека. Культя была вечно воспалённой. Дворовые мальчишки тут же обозвали его "Култын". Имя так прилипло к мальчишке, что со временем перестал отзываться на собственное. Только паспорт надежно хранил имя на всякий случай. Женился Култын на Марии в конце пятидесятых. В цепкие руки попал: девка продыху не давала, пытаясь направить на путь истинный мужа. В шахту кем-то пристроила, чтобы знали, что не калека её муж, что самый настоящий хозяин. Дочь ему родила. Не принято было одного ребёнка заводить, но что-то пошло не так и решили, что и одной девчонки хватит.
Рыжего Кольку присмотрела Нина. Угловатая, с желтыми зубами и маленькой грудью селяночка была работящей: и корову подоит, и дом выметет, и на стройке штукатуром оттарахтит смену. Вечная торопыга носилась по улице, всем видом показывая свою занятость. Она и разговаривала быстро, проглатывая часть звуков. Для непонятливых, жестикулируя и размахивая руками во все стороны, быстро рассказывала одной ей важную информацию и бежала дальше. Если поверх платья на ней всегда висел ободранный фартук - для аккуратности, то пятки красноречиво выдавали ее вечную спешку. Мыла ли она ноги перед сном, трудно сказать. Как и трудно сказать, спит ли она вообще.
*
Ефросинья крепко блюла семью. Петро был инвалидом. Оттяпанную ногу заменял деревянный протез, прикрепляемый к культе кожаными ремнями. Трудно ему давалась ходьба. Так и не научился тягать тяжелую деревяшку. Особенно это было заметно после пары-тройки выпитых чарок самогона. Знатный самогон гнала жена. Не продавала - самим в хозяйстве пригодится. Особенным отличием от других мужиков у Петра была рожа. Именно рожа, а не лицо. Оторванная часть левого крыла носа, верхней части губы уродовали лицо мужика. Ходил он всегда неухоженным, с клюкой, в старом дырявом ватнике, из которого клочьями висела вата. В застиранной байковой красной клетчатой рубахе. Но половина улицы с ним здоровалась почтительно - солдат на скамейке отдыхает. Петро был букой, ни с кем не заводил разговоры. Да и как разговаривать, если речь была невнятной, и то и дело вываливался язык изо рта. Благодаря ему, и к Фросе с почтением обращались, мол, вон какая молодец, не дала воину пропасть. А Фрося возьми, да и роди мужику сына Толика.
Характер у бывшего солдата был не ангельским. Никогда его не видели с авоськой, идущим в магазин или с ведром воды, которую добрая половина дворов таскала в руках и на коромыслах с другой улицы. Его жизнь проходила медленно и скучно. Плотно позавтракав под пару чарок самогона, дед выходил на улицу, усаживался на скамейку, закуривал измусоленную папиросу и смотрел в землю. Что он там высматривал? Почему не смотрел людям в глаза? Никто их стариков никогда не присаживался к нему поболтать. Так и прожил букой и молчуном дед Петро. Умер так же неожиданно и тихо, как и жил. Справив похороны, угостив соседей борщом, картошкой со шкварками и самогоночкой, Ефросинья вздохнула. Разве могла она кому сказать, что муж был в тягость, что никогда не был помощником, что его инвалидская пенсия была мизерной, и вечно не хватало на хорошую добротную одежду для Толика. Старшие давно живут отдельно, а младшего ещё пристроить надо. Он уже созрел для семьи. И тут...
*
- Толик утонул! - кричала какая-то соседка во всю глотку, барабаня в калитку тетки Фроси.
Забыв о больных ногах, женщина бежала туда, где был её сын. Она была уверена, что Толик, её кровинка, жив, что это не он погиб. Он не мог просто так оставить её одну на всём белом свете. Она скребла больными ногами по шлаковой дороге, падала, в кровь разбив колени, поднималась, и снова шаркала старыми оборванными тапками, пока по пути не потеряла их. И вот колодец. Откуда столько людей? Где Толик? Он должен стоять рядом с толпой и встречать мать.
- Сыыыын, - завыла женщина.
Молодёжь, как всегда летом, отдыхала на отстойнике. На каждой шахте есть такие водоемы. Все знают, что это места не для отдыха, но разве летом кого остановишь в жару? Многие просто лежали на берегу и загорали, самые смелые плавали, хвастая своей удалью - переплыть 16-метровой глубины отстойник. Была жара, хотелось пить. Мальчишки всегда бегали на шахту за газировкой с отцовскими фляжками, бутылками, банками. И сейчас у некоторых были с собой фляги, но уже пустые. И тут одна девчонка попросила пить. Толик решил, что на шахту пока не пойдёт, не накупался, лучше наберёт воды из колодца, который был в нескольких метрах от берега. Правда, он был заброшенным, но на дне виднелась вода. Это было то, что надо!
Что колодец давно заброшен, знали многие. Что на дне всегда была вода, могли знать только вездесущие пацаны. А вот то, что колодец был "загазован", об этом рассказали только спасатели, прибывшие на место трагедии.
Толик оказался первой жертвой. Когда за ним в колодец опустился друг, его тоже никто не слышал. В колодце стояла глубокая тишина...
В один момент Ефросинья постарела. Горе сломало сильную и крепкую бабью натуру. В своем горе она осталась на белом свете совсем одна. И тут поняла, что только смерть соединит её с сыном, поэтому решила больше не жить. Долго подруги уговаривали соседку попить куриного бульона, долго уговаривали встать и подоить корову. Женщина лежала на кровати, а смерть не приходила. И тогда подруги решили не кормить и не доить корову. Когда хозяйство устроило "гармыдер", как говорили старики этой местности, пришлось подниматься и жить дальше. Жить без Толика. Она украсила в маленькой кухоньке одну стену рисованными иконами, вторую - фотографиями сына. Благо, в калитку как-то постучался фотограф, который ходил по улице и предлагал свои услуги по увеличению и раскрашиванию маленьких фотографий.
*
Когда невестка прибежала вся в слезах и не могла в рыданиях рассказать о беде, с бабой Фросей случился настоящий переворот. Леночку испортили - как жить?!
И тут до неё постепенно начало доходить: но ведь она жива.
- Нинка, не ной! Руки-ноги целые? Глаза на месте? Она своими ногами ходит? Она живая?
- Живааааяяя, - ревела Нина.
- Вот и закрой рот. Это я с того света не подниму Толика, а у тебя вон какое счастье - Ленка живая.
- А соседи что скажут?
- А тебе лучше, чтобы умерла? - не сдержалась Ефросинья и сжала кулаки.
- Так позор какоооой. Уезжать надо подальше. У ребенка жизнь наперекосяк свернулась, - продолжала реветь невестка.
- Я сама им рты закрою. Ты еще не знаешь меня, - повернулась к иконам и фотографии сына свекровь. - Я за Толика...
- Какого Толика?
- Моего Толика, - осеклась Ефросинья. - За Леночку еще как рты закрою.
Рты она могла закрыть - опыт был. Она всю жизнь хранила тайну про Петра. Все соседи думали, что ранения получил на войне. Доказательством был деревянный костыль и изуродованное лицо. Она никогда и никому рта не раскрыла, что на лице - следы оспы, которая еще в детстве съела маленького Петьку и он чудом остался жив. А нога - так кто в детстве не бегал по рельсам и не разбрасывал гвозди под огромные стальные колёса паровоза? Петька любил лихачить. Увидит, бывало, приближающийся поезд и аккуратно положит на рельсы гвоздь, чтобы его сплюснуло. Потом затачивал остриё и хвастал перед друзьями новым перочинным ножом.
После войны мужиков не было, вот Фрося, можно сказать, и подобрала урода-инвалида. Вроде, как замужем. А когда родила сына - тут уж ни одна соседка рта не раскроет на чужое счастье. Одного не понимала, какую красоту девичью отдала в лапы этого ленивого урода.
2
Вовчик вышел со двора дома и направился к Леночке. Он не знал, что несколько лет не был дома, что в жизни происходят перемены и люди взрослеют. Что кто-то умирает, кто-то женится, кто-то появился на свет и уже подрос. Он не заметил, что огромная береза, когда-то заслонявшая весь соседский двор, вдруг куда-то исчезла. Что на его лбу появились морщины и старые вещи давно лежат в шкафу, а мать купила новую рубаху и штаны. Вовчик не понимал, что происходит, но ноги несли именно туда, где никогда не был. Он встал напротив окон чужого дома и приготовился ждать. Странный человек не разбирался ни во времени, ни в календарях. Он помнил маленькую девочку и не понимал, откуда бралась тревога. Вот если обнимет ребёнка, всем станет тепло и радостно. Ему давно не было радостно. Он постоянно слышал гром.
- Ты чего хотел, Вовчик? - вышла со двора старая женщина.
Он понимал, что это не Лена, что это какая-то бабка вместо тетки Нины, но не знал, как об этом сказать. Он не знал, что и сам со временем превратился в стареющего мужика с большим животом. Пива, конечно, Вовчик не пил. Живот сам вырос, но и этот факт его не тревожил.
- Где Лена?
- Лены нет. Она живет в другом городе. Тебе зачем?
- Я ее люблю.
- Ты, Вовчик, всех любишь.
Сердце женщины сжалось. В голове промелькнула жестокая мысль - прогнать больного подальше. Давно ходили слухи о больном, который приносил в дом смерть. Он словно чувствовал, что скоро кто-то уйдет в мир иной. Стоило Вовке кого-то обнять и признаться в любви, как через несколько дней тот умирал. Как хорошо, что его не было тогда, когда Леночке было семь лет. Может, поэтому она и осталась жива, что Вовка не успел её обнять. Долго от Лены не могли скрывать позор. Девочка росла, а вместе с ней снежным комом росли сплетни. Пора было выходить замуж, рожать детей, но с таким прошлым, как удачно выйти замуж? Только уезжать подальше. Получив диплом о среднем образовании, Лена навсегда уехала из села.
- Уходи отсюда! - закричала испуганная женщина. - Уходи, она живёт в другом городе. Она давно уехала. Ты должен знать. Она давно не ребёнок, у нее растёт сын. Мой внук давно вырос и служит в армии... Киевской армии - тихо закончила женщина.
Больной человек не знал. Он ничего не знал кроме того, что ему очень надо обнять Леночку и сказать, как сильно он её любит. Иначе не успеет.
- Я подожду, - пробурчал под нос Вовчик. Он подошел к полуразрушенному забору и присел в траву. Где-то недалеко гремел гром. Он не знал, что это гремят снаряды. Ему никто не рассказывал о войне. Он бы не понял. Он всех любил.
И тут по дороге поехали танки. Баба Нина схватилась руками за голову и пшлёпала во двор. Вовчик подскочил с места и замахал руками то ли тётке, чтобы остановилась, то ли непонятным машинам, сверху которых сидели солдаты. Он немедленно захотел их обнять и сказать, что всех любит, и двинулся к танку...