Аннотация: Рассказ для конкурса "Свободное Творчество"
СТЕНЫ.
По проезжей части улицы скорбно движется похоронная процессия. Цветы и траурные ленты на венках слабо шевелятся на ветру. Платочки в руках, редкий кашель, пара слов, тихо оброненных то в одной, то в другой части людского потока, кто-то оборачивается, выискивая глазами родных и знакомых. Печально молчащие женщины шикают на весело гомонящих малышей. Несколько мужчин с выражением подобающей моменту благородной суровости на лицах, несут на плечах гроб.
В гробу - тело. Упокоенные руки сложены на груди усопшего, глаза закрыты.
***
Однажды он почувствовал стены.
Нащупал ладонями, ступнями, спиной, упором коленей, макушкой - неровные края впадин, шероховатые заломы, деликатные складочки - стоило только очнуться от долгого, полного сладостной тревоги сна.
В том сне его было двое. Один он плавным потоком, совершенным пылающим кругом плыл по течению бурлящей реки. Река несла его в глубины пещеры, но без страха и отчаяния - в радости - двигался он, танцуя, навстречу священному ритуалу. Царицей был он, владычицей, к которой стремились светила и песчинки Вселенной.
Предвкушение великого танца единения плотского с духом несла в себе знойная царица.
Второй он - славный озорник, пронырливый живчик , охотник, без устали идущий по следу добычи. Отказываясь от соблазнов, преодолевая препятствия, из тьмы пещеры стремился к тому, чего жаждал - навстречу потоку, что нес царицу к месту ритуала.
В том сне ничто не было ему странно или постыдно. Грезилось, будто врезался он в себя самого, как в округлую, тугую океанскую волну и сладостная истома любви скрепила два его в него единого. Тут он проснулся.
Пелена дремы спала, обнажив очевидную реальность - он узник стен. Охваченный чувством животного выживания, он цеплялся за них в желании удержаться, готовый врасти и стать их частью. Спустя время его отпустило - он оставался все еще жив, и, похоже, здесь внутри ему ничто не угрожало.
Стены держали его в ласковом плену, оберегая каждым сантиметром. Ему не удавалось обнаружить никакого знака, ни малейшего намека на то, где же он сейчас находится, как попал в это место и для чего ему быть здесь назначено. Услужливая память из воспоминаний предлагала лишь недавний сон, прочие покинули его - кем был и что за жизнь вел. В недрах его существа хранилось знание о том, что он бывал здесь прежде, но всякая попытка расшифровать это интуитивное послание заканчивалась неудачей.
Стены - единственные молчаливые друзья, свидетели его жизни в темном пространстве - обогревали его тело во время сна - это было сродни лежанию на земле над тлеющим вулканом. Защищали от чего-то неведомого, пока он бодрствовал. Когда, хлюпая по воде, он знакомился со своим нынешним обиталищем, они хранили его жизнь в тайне от внешнего мира, который за их пределами кипел и бурлил в бешеном ритме.
Он был сыт, обогрет - кто-то заботился о нем тщательно и безукоризненно. Не имея ни малейшего представления, как это происходит - кромешная тьма была неотъемлемой частью жизни и скрывала почти все происходящее - он все еще помнил свет. Совершенный, бесконечный свет. Но так же, как окружающая тьма поглощала почти весь видимый мир, так и во тьме сознания тонули и без того слабые, обрывочные воспоминания.
Отсутствие воспоминаний стало панацеей от безумия. Пустоту ума ему нравилось заполнять примитивными играми - ощупывать стены, цепляясь за них, переворачиваться, хлюпать по воде. Пальцы скользили по гладким навесам, шершавым углублениям, ладонями и ступнями, он - миллиметр за миллиметром - исследовал выпуклости, впадинки и ребристые перекаты. Несмотря на кромешную тьму, потихоньку передвигался в том замкнутом пространстве, куда забросила его жизнь. Не тюрьмой - домом был его мир.
Его слух улавливал множество шумов и звуков - тихих урчаний, скрипов и чавканий, источники которых проживали где-то в толще тьмы. Единственным способом контактировать с их неведомой природой, было лишь подпевать им. Однако, тщетно раскрывал он рот - звук не рождался в гортани, губы шевелились беззвучно. Но даже это не могло разубедить его в том, что некогда он обладал ангельским голосом и способностью сотворять неописуемое по красоте пение.
Открытием для него стал мерный стук неизвестного механизма. Стук шел из-за стены, он казался ему то глухим пульсом гигантского насоса, то мерными ударами гонга. Механизм работал беспрерывно, без сбоев, но порой что-то будоражащее за стенами заставляло его ритм срываться дикой лошадью. В такие моменты он сам оказывался втянутым в свистопляску, его тело как будто сливалось с мускулами гнедого, разрывающего сонный воздух широкой грудью и влажными боками. В сердце клокотало от отчаяния и возмущения, тело испытывало удары невидимой плети, узда натирала исходящий пеной рот.
В остальное время стук был спокоен подобно дзен-буддийскому монаху в час рассвета. Он привык к стуку, тот стал его связным с миром за пределами плена.
А потом появились они.
В один прекрасный день он с удивлением обнаружил, что неясные шумы за стеной зазвучали отчетливей, и расслышал голоса. Два голоса по ту сторону стен, один за другим стали различимы, вопреки заглушающему многообразию звуков внутри.
Это могло значить лишь одно - по ту сторону существует жизнь, тот мир населен такими же, как он.
Возбужденное смятение охватило его, когда двое снаружи заговорили о нем:
- Ты ведь знаешь, что он там.
- Мы даже не знаем, как он выглядит!
- Такой же, как мы - сильно не отличается.
- Но все же другой. И он там один.
Какую же неистовую радость и восторг он испытал, когда один из них обратился прямо к нему, будто видел сквозь толщу стен:
- Эй, как ты? Ты там? Привет! Это мы.
"Это мы!" Сердце его пело, ноги неуклюже выкидывали коленца, губы растянулись в непроизвольной улыбке, но как бы ни было сильно желание заговорить, ему не удалось извлечь ни одного даже самого слабого звука. Тогда со всей силой он заколотил в стены.
- Смотри, он слышит нас!
- Стучит! Значит, живой.
***
Звуки, слабо доносящиеся из-за стен, казались теперь предтечей встречи, без устали идущей подготовкой к вызволению из ласкового плена, плена с которым он свыкся. Появление тех двоих заново пробудило желание рано или поздно покинуть мир, окруженный дружелюбными стенами.
- Твое дело - пока сидеть там, - мягко увещевал его один из голосов.
Отныне двое снаружи частенько общались с ним.
- Мы стараемся здесь все подготовить. Придет день - встретимся по эту сторону, - ободрял второй.
Так шло время - он дремал или играл в свои нехитрые игры, а в перерывах новые друзья рассказывали о своем мире. Его притягивали и пугали картины непривычной жизни. Ведь
даже не разбирая львиной доли сказанного, он ощущал страх и удовольствие, отчего волосы поднимались ершистым ежиком; тревогу и предвкушение, и тогда волнение глыбками катилось по горлу и искрило в нервах; разочарование и обиду - злыми колючими щипками и тошнотой; нежность и расслабленность - в эти моменты будто мягкая массажная щеточка проходилась по животу, бокам и спине.
Его новым друзьям, сулящим спасение из заточения, известно о нем и его пребывании в стенах намного больше, чем ему самому - в этом он не сомневался. Об одном только он не догадывался. Они наблюдали за ним.
Время от времени, используя камеры слежения, они указывали пальцами на экран и дивились тому, как он выживает в своих стенах, заключенный в них великим призывом древнего и бесконечного ритуала.
Как случилось, что прежде он не замечал цепь?
Обнаружение длинной цепи, к одному концу которой он был прочно прикован, а второй терялся в кромешной тьме, вызвало в нем недоумение - разве была нужда в лучших стражниках, чем стены? Если только отсюда все же не было тайного хода. Эта мысль подталкивала исследовать стены раз за разом. Быть может, появление тех двоих за стеной и возникшая между ними близость, и то, что теперь для него не было секретом, что по ту сторону есть множество подобных ему, и привело к усилению охраны?
Правдой было и то, что цепь не тяготила, скорее, служила поддержкой, и порой ему казалось, что жизнь здесь куда проще и безопасней, чем мир тех двоих. В особенности, когда они ссорились между собой. В такие моменты его как будто забрасывало горячим током жидкости с разведенным в ней перцем, а гонг стучал в ушах и голове. Пылая изнутри, терзаясь неясной, древней мукой, он словно трещал по швам и молил их о перемирии, готовый уничтожить себя, лишь бы прекратить этот ад.
Но в награду круг замыкался переживанием их примирения - по всем членам разливалась нега, нежная истома расслабляла сведенные судорогой руки и ноги, тело шло приятными толчками - убаюканный, он засыпал.
Часы складывались в дни, дни множились и длинным шлейфом уносились вдаль, колесо времени безостановочно вращалось, поскрипывая осями.
Все бы шло по-прежнему, но произошло сразу несколько событий, направивших его мысли в новое русло.
Как-то раз, ощупывая стены и прислушиваясь к беседе застенных товарищей, он услышал о том, что и сами они раньше были пленниками стен! Обескураженный, он пытался переварить неожиданное открытие. То, что он не знал этого прежде, тревожило, но отныне в его уме поселилась твердая уверенность в освобождении и скорой встрече.
Затем последовало обнаружение странного явления - стены сдвигались. Для тревоги появилось еще больше поводов. Вначале он решил, что все это - плод его воображения, но стоило ему обойти, наощупь исследуя, свой мир, как сомнений не осталось - пространство уменьшилось до размеров совсем небольшой пещеры. В нем стало уютней и надежней, но тревога только нарастала.
Возможно, благодаря сдвижению стен он сделал еще одно открытие - нащупал вход.
Прямо над головой находился плотно сомкнутый воронкообразный ход. Задирая голову, в темноте он пытался разглядеть его. Воронка влекла и пугала - проходя круг за кругом по изрядно уменьшившемуся пространству внутри стен, он неминуемо приближался к ней и всякий раз волосы вставали дыбом.
С тех пор все изменилось. Встревоженный, не в состоянии усидеть на месте, он бесконечно поглядывал на воронку, суматошно ощупывал стены, беспричинно стучал в них, добиваясь внимания извне. Своим беспокойством он утомил жителей другого мира и, несмотря на старание приободрить, в их голосах отчетливо различались нотки усталости, а в разговорах - оттенки будничности.
Тогда на него навалилась апатия. Он оставлял обращенные к нему слова и стук друзей без ответа, почти не выходил на контакт сам. Еще ближе подобравшиеся стены теперь не оставляли ему пространства для передвижений, что еще больше усилило его апатию. Скукожившись, он почти все время проводил во сне, переставая слышать, замечать, начиная забывать...
Лишь ласка стен оставалась неизменной.
Все случилось внезапно.
Вырвав из спасительного сна, стены сжали его, обступив со всех сторон. Обманчивой лаской они подобрались к нему невероятно близко, и теперь душили в объятиях.
Так долго они были бережны и чутко хранили его существование, но в доли секунды превратились в монстров, то крепко сжимающих, то обидно отталкивающих.
Стены насильственно втягивали его в некий животный танец. С каждым разом объятия становились все крепче, ритм танца - жестче. Все дольше длилось сжатие, все короче миг свободы..
Неужели это месть за желание покинуть их? Кто ставит над ним эксперимент, вынудив существовать здесь в ощущении полной безопасности, а затем бессердечно лишает ее и повергает в пучину страха?
Отчаяние и страшное разочарование постигли его.
- За что? Не мучайте меня! - проносилось в его мозгу, - оставьте в покое, что сделал я отчего вы поступаете со мной так?! Вы делаете больно! Убиваете меня...
Обступив его горным кольцом, заставляя задыхаться, стены шептали : "Так будет лучше"...
Или это шепот извне, голосами друзей напевающий о благе?
Вскоре он и вправду различил голоса за стеной - то успокаивающие его и друг друга шепотом, то встревоженные и неуверенные в благополучном исходе, они срывались на крик.
Оглушительно звучал гонг, становилось все жарче, тело наливалось болью. Дремлющий вулкан пробудился и изрыгал из своего горнила пламя.
Стены набрасывались все яростней, и к нему окончательно пришло понимание - "я умираю"...
***
Но, несмотря на безумный хаос, творящийся в его воинствующем мире, до него все еще доносились обрывки происходящего за его пределами. Кроме двух хорошо знакомых, появились другие голоса. Звучание их было непривычным и резало слух, - одни что-то приказывали, другие говорили мягче и дружелюбней. Голоса сменяли друг друга, повторяясь через некоторое время, и неожиданно для себя во всем этом миропомешательстве он дал себе слово: если вдруг выживет и выберется отсюда, однажды, как его друзья за стенами, станет проводником для таких же, как он. Эта мысль потонула в раскаленной лаве очередных объятий стен.
В то же мгновение его взгляд упал на воронку - символ и приглашение к побегу из места, что так долго служило ему приютом и убежищем. Она была приоткрыта.
- Он сможет? - вопрос задал один из застенных.
- Мы же смогли, - ответил другой.
Накатывали леденящие волны страха - воронка манила, но потерявшему доверие ему, привычный мир которого рухнул, было сложно довериться вновь.
Зажатый стенами, как куколка в коконе, он замер в ожидании подходящего момента. Воронка над головой медленно шла волнами и раскрывалась. Время пересохшим языком прилипло к гортани вечности...
- Сколько же еще?! Это закончится когда-нибудь? - раздался измученный голос снаружи. - Делаем все, что можем! - прозвучал резкий ответ
- Все хорошо! Не в первый раз же! - присоединился третий
- Мы все делаем правильно, - подытожил один из хорошо знакомых ему голосов.
Еще целый хор голосов раздавал команды: "подними", "поверни", "отойдите", "тяните", "осторожно", "держите!"
Сколько времени прошло? Идет ли оно, остановилось?..
В этот миг на него налетел шквал, по сравнению с которым все предыдущее показалось шутливым бризом. Гигантской удушающей волной его тело сжало, скрутило и швырнуло в сторону воронки. Дыхание прервалось, но теперь, кроме боли, он ощутил прилив гнева, неистового желания выбраться. Питаясь накатившей яростью, напряг все мускулы, и, совершив титаническое усилие, устремился вглубь воронки.
Атака стен продолжалась, но сжимая челюсти, он переносил муки давления, которые крали у него не только свободу, но и способность дышать. Сопротивляясь страху и охватившей все его существо панике, он ринулся навстречу неизвестности, слившись с мощью сжимающей волны. Изо всех сил прижал голову к груди и в последний раз взглянул на темноту сдвигающихся стен. Прощальным движением те неожиданно ласково подтолкнули его...
Он протискивался через воронку, и теперь прежний страх показался нелепым по сравнению с тем, что обуял его сейчас - остаться здесь, в тесноте, оказаться похороненным заживо, мучительно погибнуть от нехватки воздуха. Вздрагивая всем телом, совершил очередной рывок, и голова уперлась во что-то твердое. Он попробовал снова. И снова. Твердь не поддавалась.
Ход оказался слишком узким. "Вот здесь ты и останешься навсегда", - пронеслось в голове, а за стеной, уже совсем близко, слышались знакомые голоса и звуки, - "жаль, как же жаль"
Ощущая головой жар, разливающийся от тысяч точек соприкосновения с непроходимой твердыней, он напряг изо всех сил мышцы своего огромного в этом пространстве тела и постарался разогнуть шею. Решив умереть, не прекращая движения, совершил еще один рывок вперед!..
Чудеса случаются. Твердыня исчезла. То ли рассыпалась от удара, то ли растаяла от жара его крови, то ли чудесным и непонятным образом он проскочил ее. Теперь голова упиралась в другую преграду - упругую. Не успел он толком осознать, что происходит, как преграда медленно поддалась нажиму, и случилось неожиданное.
Свет. Он увидел его. Тонкими струйками свет вливался через теряющую свою упругость, расползающуюся преграду, заливая лицо.
Внезапно он зашевелил запекшимися губами, раскрыл рот, как в те времена, когда пытался говорить с голосами за стеной. Но в этот раз все было иначе - прохладные струи, пройдясь по яме рта, ворвались внутрь тела, заполнили грудь, с веселым треском расправляя в ней паруса легких, и в то же мгновение он услышал крик! Свой собственный крик. Выбрасываемые из его горла волны сотрясали воздух и звучали рыком всепобеждающей радости и ужаса.
В это же мгновение свет всего мира налетел на него бешеным вихрем, ослепил и смешался с его криком. Разверзлись хляби небесные, и потоком воды, света и крика его вынесло наружу...
***
- Наш ребенок родился!.. - мужской голос прозвучал совсем рядом, стараясь за покашливанием скрыть дрожь и волнение.