В своей жизни мне по-разному приходилось встречать Новый год. Иной раз и в обстоятельствах весьма не тривиальных. В связи с чем, вспоминается одна давняя история.
Было это еще в начале семидесятых годов прошлого столетия. Я учился заочно в одном из вузов Владивостока, а жил и работал в другом городе, два раза в год приезжая на экзаменационные сессии. Летняя проходила в июне, зимняя же начиналась почти сразу после новогодних праздников. Заочники, и я в том числе, съезжались на нее в первых числах января.
Но в тот раз я решил прибыть немного раньше, чтобы успеть ликвидировать до официальной сессии некоторые накопившиеся задолженности. Во Владивосток я прилетел дня за три до конца года и сумел удачно избавиться от парочки самых тяжелых "хвостов".
Теперь можно было вздохнуть спокойнее, немного расслабиться и отдаться предпраздничному настроению. Однако оно меня в свои объятия не приняло. Или я мимо него пролетел. Причина была проста: мне негде и не с кем было проводить этот праздник. Родной дом далеко, мои знакомые заочники, с которыми я мог бы его отметить, появятся в институте только через несколько дней, когда начнется горячая экзаменационная пора. С молодежью дневного обучения я не был знаком. И вырисовывалась нерадостная перспектива встречать Новый год в одиночестве в крепостной толщины стенах старинной гостиницы.
Называлась она "Золотой Рог", и я уже успел провести в узком и высоченном номере, больше похожем на каземат, два дня. Оставалось до сессии новогоднюю ночь простоять, да следующий после нее день продержаться, а уж там...
Но как? Я лежал на узкой аскетической гостиничной койке, упершись взглядом в потолок и уныло соображал, как бы половчее убить праздничное время. У противоположной стены ожидала своего постояльца еще одна точно такая же койка (номер был двухместный). Однако за два минувших дня на это свободное койко-место так никто и не позарился. А ведь гостиница находилась в самом центре города, и в другое время попасть туда было практически невозможно.
Я вздохнул, уже начиная смиряться со своим положением, поднялся с койки, подошел к такому же высоченному и узкому, как и все остальное помещение, окну, выходившему на главную площадь Владивостока - Борцов Революции. В самом центре ее и несколько наискосок от гостиницы, в паре сотен метров от моего окна стоял на каменном постаменте вполоборота к отелю бронзовый буденовец со знаменем в одной руке и горном-трубой - в другой. Казалось, вот-вот горн прижмется к его губам и позовет за собой.
А что, подумалось мне, не пойти ли туда, на площадь, и не посмотреть, что там да как? Все не в полном одиночестве в промозглом холодном номере торчать.
Декабрьский день короток. В пятом часу вечера - уже смеркается. Время было как раз около пяти. На городской елке неподалеку от памятника и по периметру площади зажглись гирлянды. От их разноцветных огоньков стало уютнее. Хотя комфортной погоду назвать было трудно. По асфальту гуляла легкая поземка. Из-за ощутимого колючего сырого ветерка десятиградусный морозец казался гораздо сильнее и злее. Минут через двадцать прогулки я это хорошо почувствовал. Благо площадь была так же по периметру заставлена ларьками со всякой всячиной: от сувениров до разной выпечки. В двух ларьках, к радости моей, даже спиртное на разлив продавали. Приняв горячительного, я на время воспрянул, но быстро пришел к выводу, что временный этот "сугрев" никак не решает праздничной проблемы.
Ладно, подумал, куплю на вынос. В номере потом еще, ближе к полуночи, выпью. Не продали. Не во что, да и не положено. Хотел, было, купить выпить-закусить в ближайшем гастрономе, но, переступив порог гудящего как растревоженный улей, переполненного магазина, прилавки которого брали чуть ли не штурмом, понял, что мне и тут ловить нечего. Плюнул с досады и возвратился в гостиницу не солоно хлебавши.
А там неожиданность. На пустовавшей двое суток койке мужик лежит. Увидев меня, поднялся. На голову выше оказался. И шире. Почти как платяной шкаф в номере. Сравнительно молодой еще, лет тридцати пяти-шести, но могутный! Мне одного его рукопожатия хватило, чтобы это понять. На обветренном широкоскулом лице мужика в окладе соломенного цвета шевелюры и такой же бороды особенно выделялись пронзительной синевы глаза.
- Ну, вот и сосед явился! Все не одному в новогоднюю ночь здесь кантоваться, - удовлетворенно сказал мужик, сжимая мою ладонь, и представился: - Паша.
Мне оставалось в ответ назвать свое имя.
- И какими судьбами, Саша, ты в этом промозглом каменном кубрике, от которого кладбищем веет, оказался?
Я коротко обрисовал ситуацию и спросил, в свою очередь:
- А ты?
- Я вот... - Паша замялся, то ли слова подыскивая, то ли вообще сомневаясь, надо ли что-то говорить о себе совершенно незнакомому человеку. Но тут же начал объяснять: - Я - старший тралмастер сейнера "Созвездие". Если официально. А на нашем рыбацком сленге - майор.
- Почему майор? - удивился я.
- Я не знаю, - пожал плечами Паша. - Так повелось. Но когда говорят "майор", сразу ясно, что речь о хозяине промысловой палубы, то есть старшем тралмастере. А ты чем по жизни занимаешься?
- Журналист, - коротко сказал я и в свою очередь поинтересовался:
- И что ваше "Созвездие" делает во Владике?
- Мы рыбу на мысе Чуркине сдавали. Обычно в море это делаем. Но на этот раз, как назло, ни перегрузчиков, ни плавбаз поблизости не оказалось - на север ушли, там сельдевая путина в разгаре. А нам до Владивостока миль двести всего. И очереди в рыбпорту, как узнали, перед Новым годом никакой. Грешно не воспользоваться. Вот и решили от своей наваги во Владике освободиться. Управились раньше, чем рассчитывали. Кэп на радостях да в преддверии праздника команду на пару деньков в отгулы отпустил. Передохните, говорит, чуток, и тоже рванем вдогонку за селедочкой в Бристольский залив. А что? Там сейчас чуть ли не весь дальневосточный рыбопромысловый флот пасется в поисках своего рыбацкого счастья. Я уж не говорю о японцах или американцах.
- Да какая ж зимой селедка?
- Как раз поздней осенью и зимой, Саша, она самая крупная, жирная, вкусная и ценная. Плохо только, что, спеша за селедкой, не сможем мы родные берега по пути навестить.
- А берега ваши где?
- Мы - сахалинские. Порт приписки Невельск. Наши моря - Охотское да Берингово. Там в основном и ловим. А сюда, в море Японское, случайным ветром занесло... В общем, сошли мы нынче утром на берег и по Владику разбрелись, кто куда. Больше всего повезло тем, кто из местных. Отведут, ребята, душу в кругу родни. Я тоже с судна на берег поспешил. Ни родных, ни знакомых во Владике у меня нет, поэтому решил просто побродить по городу, посмотреть, как он тут живет накануне праздника. Целый день прогулял, устал, аж ноги гудят. Но возвращаться на коробку свою не хотелось - так все обрыдло там за время промысла! Дай, думаю, попытаюсь в гостиницу определиться. Да не в какой-нибудь там "Дом моряка", а в настоящий отель. Как раз возле "Золотого Рога" мысль эта меня посетила. Зашел сюда без всякой надежды, что поселюсь. Но, видно, Дед Мороз помог!..
- Ага, люкс нам с тобой выхлопотал! - съехидничал я.
- По сравнению с моей каютой на сейнере, самый настоящий люкс, - не согласился Паша и блаженно рухнул на кровать.
Койка болезненно всхлипнула, а я подумал, что еще одно такое Пашино падение, и она просто переломится. Тралмастер, между тем, подоткнув для удобства под спину подушку, посетовал, как ему не повезло нынче с Новым годом.
Вообще-то встречать его вне стен родного дома, а то и вовсе в открытом море, - для рыбака дело вполне обычное и даже привычное. Никто по этому поводу особо и не расстраивается. А уж молодые, холостые - тем более. Но у Паши особый случай. Незадолго до того, как уйти в плавание, майор встретил любовь.
Нашел он ее в поликлинике Невельского порта. Проходил плановую диспансеризацию, в кабинете терапевта увидел красивую медсестричку, глянул в ее лучистые карие глаза и понял, что пропал! Дивчине было двадцать лет, совсем недавно она окончила медучилище и попала в поликлинику по распределению.
Майор достал из внутреннего кармана форменной куртки паспорт моряка, оттуда - фотографию 9×12, с которой смотрела чернобровая, круглолицая, с толстой косой и веселыми ямочками на щеках девушка, и осторожно, как хрупкую драгоценность, держа карточку в широкой ладони, сказал:
- Это Оксана.
Парень решительный, тянуть с выяснением отношений Паша не стал. Он дождался, пока медсестра Оксана освободится, и отправился провожать. А когда дошли до ее дома, все успели сладить. На следующий день подали заявления в ЗАГС и стали, пока неофициально, жить вместе. Но дождаться конца испытательного срока и расписаться не успели. У Паши закончился отпуск, и он отправился в очередной рейс, оставив молодую кандидатку в жены дожидаться его возвращения. Надеялся к Новому году обнять любимую Оксану, но вот не выходит...
- А вы на своем "Созвездии" после Владика по пути в Бристоль домой на несколько деньков заверните, - полушутя посоветовал я.
- Ты чо? - посмотрел на меня Паша, как на ненормального. - Мы и так уже время потеряли из-за того, что рыбу в море не перегрузили. И еще больше потеряем, если домой завернем. Пока таким Макаром до Бристоля доберемся, боюсь, и селедки по нашу душу не останется, разве что на удочку ловить. А нам еще план добивать. Да сверх того хотелось бы для премий и всего такого прочего поиметь. Нет, надо сразу сквозить в моря, а в сторону дома даже не смотреть, - грустно вздохнул майор.
Он снова поднялся с кровати, задумчиво глянул в окно и предложил:
- Может, посидим где? В кабачок какой-нибудь завалимся.
- Какой кабачок?! Сейчас, накануне праздника даже в занюханную забегаловку не попадешь.
- Тогда давай в магазине затаримся, а потом прямо тут, в нумерах, и бухнём?
- В магазин не протиснуться...
- Получается, замкнутый круг?
Я пожал плечами. Паша повел носом и без обиняков спросил:
- А сам-то где на грудь принимал?
Я проинформировал его про ларьки с разливухой на площади.
- Пойду и я их проведаю! - обрадовался Паша. - Заодно Оксанке телеграмму дам, поздравлю. И тут же предложил: - Пошли вместе?
Я отказался, вспомнив про стылый промозглый ветер. Решил, что лучше завалиться на койку и встретить праздник во сне.
Майор ушел. Я тут же провалился в сон и очнулся от того, что кто-то настойчиво тормошил меня. Нехотя разлепил веки, я увидел соломенное облако Пашиных волос, из которых выплыли его пронзительной синевы глаза на кирпичного оттенка обветренном лице и улыбающийся рот, губы которого беззвучно шевелились. Приходя в себя, я услышал:
- Вставай, Сашок, вставай, приглашают нас с тобой. Слышь, земеля, зовут нас!
- Кто, куда, зачем зовет? - недоуменно бормотал я, окончательно выныривая из сновидений.
- Дамы, братка, дамы!
Паша затолкал меня в душевую, чтобы я умылся, почистил зубы, сунул мне электробритву, чтобы, я, в отличие от него, безбородый, отполировал себе щеки... - в общем, чтобы привел себя в цивильный вид. А пока я этим занимался, он рассказывал о том, чем закончилась для него прогулка по центру Владивостока.
Как и намечал, Паша сходил на почтамт (благо, от гостиницы это недалеко), послал Оксане телеграмму. На обратном пути махнул сотку в ларьке на площади и отправился по периметру площади дальше, чтобы на следующем круге повторить удовольствие.
Проходя мимо "Обруба", услышал из кромешной темени этого переулка голоса: мужские и женские. Мужские, показалось Паше, что-то грубо требовали на нецензурном языке, вроде как даже пытались отобрать, а женские сопротивлялись, не желая отдавать. Сначала Паша подумал, что это, наверное, семейные разборки подвыпивших супругов, до которых ему не должно быть никакого дела, но вдруг услышал истошное женское "Помогите!" и понял, что пахнет разборками совсем иного рода. Не раздумывая, Паша ринулся в темноту "Обруба".
Место это пользовалось недоброй славой. Переулок соединял тыльную часть площади Борцов Революции, совершенно тогда еще не благоустроенные и заброшенные ее задворки, спускающиеся к бухте Золотой Рог, с морским (и прижавшимся к нему железнодорожным) вокзалом. Переулок больше напоминал неширокую каменистую тропу, справа которую теснили громоздившиеся выше железнодорожные бараки, а слева ограниченную крутым обрывом, падавшим прямо к железнодорожным путям Транссиба, который через километр завершал свой гигантский путь по стране. Наверное, из-за обрыва, сопровождавшего тропу-переулок до вокзалов, место это в народе "Обрубом" и прозвали.
Даже днем, когда электрички ходили реже и народу к площади по "Обрубу", сокращая себе путь, спешило меньше, идти по нему все равно было боязно. Про вечер или тем более ночь и говорить нечего! Редко кто в это время суток рисковал оказаться на неосвещенной тропе ради преодоления всего каких-нибудь нескольких сотен метров. А тут...
Достигнув места, откуда слышались крики о помощи и ругань с угрозами, Паша поначалу в темноте ничего не мог разобрать. Мелькали темные тени, визжали женщины, матюгались мужики.
- Эй, кто там - прекратите! - крикнул на всякий случай Паша.
На какие-то мгновения повисла удивленная тишина. Участники конфликта воззрились на Пашу. И он, привыкая к темноте, уже мог различить, кто есть кто.
Пусть и не совсем отчетливо, но картина ему предстала следующая. Два гопника на краю обрыва удерживали двух перепуганных женщин. Третий стоял в шаге от них с дамскими сумочками - как понял Паша, только что отобранными у жертв ограбления.
- Отпустите женщин, - как можно спокойнее сказал Паша. - И вещи верните.
Гопники настороженно заозирались, но, поняв, что Паша, скорей всего, один и к правоохранителям отношения не имеет, успокоились. А тот, что с сумочками, шагнул ему навстречу:
- Ты откуда взялся, супергерой - кверху дырой?
И все трое глумливо заржали.
В следующее мгновение Паша не столько увидел, сколько ощутил на осязательном уровне возникший в свободной руке гопника с сумочками нож.
- Я бы, конечно, сей же момент мог тебя без проблем пришить, но не хочу омрачать праздник. Поэтому даю ровно минуту, чтобы ты навсегда бесследно исчез, растворился. Время пошло... - поднес гопник руку со светящимся циферблатом часов к глазам и тут же оказался на земле без сознания от молниеносного Пашиного удара.
События и дальше развивались настолько стремительно, что, когда секундная стрелка на часах гопника с дамскими сумками совершила полный минутный оборот, в драме с ограблением была поставлена точка. Джентльмены удачи, стоная и стеная, копошились, пытаясь подняться, под обрывом возле железнодорожных путей, а освобожденные дамы рыдали от счастья на могучем плече рыцаря Паши - старшего тралмастера со среднего рыболовного траулера "Созвездие".
Я слушал Пашу, приводя себя перед умывальной раковиной в порядок, и охотно верил каждому его слову. Тем более что слов в его лаконичном сообщении о случившемся, словно сошедшем с новостной ленты, было немного и каждое четко по существу момента, а весьма обычная в таких случаях самохвальная ретушь и художественное преувеличение отсутствовали вовсе. Да и без слов, при одном лишь взгляде на этого молодца, не возникало никаких сомнений, что он способен управиться с тремя ночными татями.
- А что их понесло на этот "Обруб"? - удивился я. имея в виду спасенных женщин. - Искали приключений на свою...
- В кабак спешили. На морвокзале, оказывается, ресторан "Волна" есть. Там дамочки собирались Новый год встречать. Столик забронировали. Да вот перехватили их бичи в темном переулке, поживиться хотели.
- А ты, значит, девушек спас и на светлый путь вывел?
- Есть немного, - с улыбкой согласился Паша.
- И тебя, я так понимаю, в благодарность за спасение, дамы пригласили в ресторан.
- Совершенно верно! - подтвердил Паша. - Но я отказался один с ними идти. Сказал, что у меня братка в одиночестве в гостинице помирает, водки просит. Без него, сказал, никак.
- Но каким боком я к этой истории? Меня, когда ты геройствовал, на "Обрубе" не было.
- Неважно. Главное, чтобы человек был хороший. А я поручился за тебя, что ты хороший. Пошли. Ты да я, да они двое - как раз комплект! Пошли, пошли, ждут... - приговаривал Паша, поправляя мне галстук, помогая надеть меховую куртку и нахлобучивая мне на голову шапку.
Идти никуда не хотелось, но еще больше не светило оставаться в гостинице, и я послушно поплелся за майором. Слава богу, он не потащил меня снова на "Обруб". До морвокзала мы без помех добрались по празднично иллюминированной улице имени 25-летия Октября мимо весьма респектабельного в те времена ресторана "Арагви", популярной среди местных почитателей "зеленого змия" столовой с народным названием "Серая лошадь". Я едва поспевал за размашисто шагавшим тралмастером.
Вот и сверкающий электрическим светом параллелепипед морского вокзала. Через огромные окна-витражи он просматривался насквозь, отчего казался гигантским аквариумом.
Весь его третий этаж как раз и занимал ресторан "Волна" - самый крутой и престижный во Владивостоке. Попасть сюда в любое время считалось большой удачей. А уж оказаться здесь в новогоднюю ночь на банкете было и вовсе чем-то запредельным и фантастическим. Пускали в зал на это мероприятие по специальным пригласительным билетам, которые раскупались, или добывались какими-то иными способами задолго до того, и в строгом соответствии с наличием мест за столиками. Попытки проникнуть без билета-пропуска решительно пресекались швейцарами на входе. Не помогали ни уговоры страждущих, ни их попытки "позолотить ручку". Охранители сразу становились глухими, немыми и незрячими.
Поднявшись на третий этаж, мы ахнули: вся площадка перед входом в "Волну" была полна народу. Но Паша не стал мешкать и, как ледокол во льдах, ломанулся к дверям ресторана. Мне ничего не оставалось делать, как двигаться у него в фарватере.
- Куда? - тормознули майора швейцары.
- Земеля, - обращаясь сразу к обоим, сказал Паша, - нас там ждут.
- Всех вон ждут! - хохотнул один из швейцаров, махнув в сторону мятущейся толпы.
- Нет, правда...
- Пригласительные! - не дав договорить, потребовал его напарник.
- Они это... у наших женщин. Мы вот с другом припоздали чуть... А пригласительные у них, у женщин наших. Позовите их, а?
Голос у Паши стал вдруг просящим, заискивающим. Видимо, смекнул, что здесь не "Обруб", где он мог в темноте с кем угодно разобраться. А тут ребята-вышибалы тоже тертые, опытные, поднаторевшие в частых схватках с перебравшими клиентами. Тем более что могут на подмогу и милицию вызвать.
- Кого их? - начинали злиться вышибалы.
- Паша, в зале столики под номерами, - зашептал я ему. - У дам твоих столик под каким номером? Они тебе говорили?
- Да, какой-то называли... - Паша наморщил лоб. А через пару мгновений, вспомнив, гаркнул на всю площадку, заставив даже швейцаров вздрогнуть от неожиданности: - Двадцать один! Двадцать первый столик.
- Ребята, - как можно вежливее и миролюбивей сказал я, - наши женщины сидят за столиком номер двадцать один. Вызовите, пожалуйста!
- Да не можем мы с поста отлучаться, - уже без прежней агрессии откликнулись вышибалы.
- А вон, по-моему, метродотель ваш неподалеку ходит, - сказал я, заметив за стеклом дверей силуэт, в котором угадывалось некое сходство со швейцарами.
Ребята переглянулись, и один из них, приоткрыв створку двери, позвал:
- Семеныч, тут вот спрашивают - подойди!
И Семеныч подошел и даже просунул в дверную щель седовласую свою голову.
Я слово в слово повторил версию о том, что мы с другом припоздали, а наши дамы дожидаются нас с пригласительными билетами за столиком двадцать один. При этом, прижав руки к груди, я подобострастно заглядывал метродотелю в глаза, покаянно склонял голову, извинялся за беспокойство и чуть не плакал, что отрывал этого замечательного человека от важных ресторанно-государственных дел.
Метродотель, не шевельнув ни одним мускулом на гладко выбритом лице, все это выслушал, потом, повторив вслух цифру двадцать один, величественно удалился. А через минуту вернулся в сопровождении женщины.
Не первой молодости, но весьма еще миловидная брюнетка в ярком цветастом кримпленовом платье, какие входили тогда в моду, плотно облегавшем ее начинавшую полнеть фигуру, завидев майора, бросилась нему:
- Наконец-то! Мы уж заждались.
- А это мой друг, - кивнул Паша в мою сторону.
- Да, да, конечно! - сказала женщина, скользнув по мне безразличным взглядом, и протянула метродотелю пригласительные билеты с искрящимися блестками Дедом Морозом и Снегурочкой на лицевой стороне.
Метродотель мельком заглянул в них (я думаю, что ему все ясно стало еще там, в зале, когда он увидел за столиком на четверых двух одиноких нервничавших дам) и широким радушным жестом пригласил нас в зал. По пути к столику Паша ухитрился-таки "позолотить" администратору "ручку". В самом прямом смысле, незаметно вложив в его ладонь денежную купюру. Какого достоинства, заметить я не успел. Ладонь мгновенно схлопнулась, как створки ракушки хищного моллюска, поймавшего вожделенную добычу, и исчезла в кармане пиджака, но тут же вынырнула оттуда, уже разжатая и освобожденная. Усадив нас на свободные стулья, метродотель церемонно поклонился и отправился в дальнейшее плавание по праздничному залу во исполнение своих служебных обязанностей.
Я не отношусь к ресторанным завсегдатаям. Посещаю эти увеселительные заведения редко. А уж в новогоднюю ночь заглядывать сюда и вовсе никогда не приходилось. Поэтому не удивительно, что, окунувшись в праздничную атмосферу ресторана "Волна", я испытал прямо-таки телячий восторг. А разноцветные гирлянды и шары по стенам, свисающий с потолка серпантин, порхающие между столиков официантки в ажурных белых передничках, таких же чулочках и кокошниках, вызывающих ассоциации со снежинками и, наконец, высокая пушистая елка, щедро увешанная игрушками, в центре зала, восторг сей еще больше подогревали.
Я крутил головой по сторонам, впитывая глазами интерьеры, празднично одетых женщин и мужчин за столиками, сами столики, красиво сервированные и ломившиеся от новогодних яств. Я выглядел, наверное, глупо, но мне, увлеченному праздничным великолепием шикарного ресторана, и в голову не приходило хоть на мгновение посмотреть на себя со стороны.
Неизвестно, сколько бы я еще крутил башкой, если б Паша не ткнул меня кулаком в бок, останавливая мои нервические вращения. И только сейчас я зацепился взглядом за сидящих напротив женщин.
Кроме той, что вышла нас встречать, я увидел рядом с ней еще одну, помладше и меньше габаритами. Особой красотой она не отличалась, но и дурнушкой не выглядела. Вполне себе приятная слегка рыжеватая блондинка - как раз Паше в масть!
- Ну что, мужчины, - сказала брюнетка, убедившись, что я больше не верчу головой, - давайте знакомиться! Там, на улице, нашему Гераклу было не до того, да и мы от страха сразу не сообразили... Надо исправляться. - И протянула майору через столик руку: - Алевтина. А лучше просто Аля.
- Паша, - приподнявшись со своего стула, ответно представился тралмастер "Созвездия" и, приняв ладонь Алевтины в свою могучую длань, галантно поднес ее к губам.
Это так не вязалось с его грубоватым обликом, что у меня отпала челюсть от удивления. Было заметно, что и для дам Пашин жест оказался неожиданным. Алевтина зарделась румянцем, а ее подруга, кокетливо протянув майору руку, назвалась сама:
- Жанна.
Обо мне обе как-то забыли, сосредоточив все свое внимание на Паше, но он тут же постарался восстановить справедливость:
- А это мой замечательный товарищ Саша, прошу любить и жаловать!
Мне рук своих дамы не протянули, только слегка кивнули, а я в отместку и этого делать не стал. Еще минуту назад прекрасное мое настроение стало портиться.
- Ну, тогда за знакомство! - подняла рюмку с коньяком Алевтина.
Немного помолчали, закусывая. Затем Алевтина снова взяла слово.
- А теперь предлагаю поднять бокалы за рыцаря без страха и упрека, который, не раздумывая, бросился спасать от грабителей двух беззащитных и совершенно незнакомых ему женщин. Сильный, храбрый и отважный, он обратил втрое превосходящие силы разбойников в бегство, благодаря чему мы получили возможность собраться здесь в преддверии наступающего Нового года теплой приятной компанией. Но при этом рыцарь наш оказался настолько благородным и скромным, что, когда вывел нас к сияющим огням вокзальной площади, попытался немедленно исчезнуть, даже не представившись.
- Но мы не позволили! - вставила Жанна.
Недовольно посмотрев на перебившую ее Жанну, Алевтина, явно сбившись, поспешила закруглиться:
- Короче, не перевелись еще на Руси настоящие мужчины... - со значением посмотрела Алевтина на майора и сказала, потянувшись к нему рюмкой: - За вас, Паша!
- Спасибо, Аля! - смущенно и растроганно отозвался он, опрокидывая в себя коньяк.
- Не мне - вам спасибо! - возразила Алевтина. - Не каждый бы...
- Да чё тут такого? - пожал плечами Паша. - Нормальный ход. Я вообще видеть не могу, когда женщин обижают. С детства. В семье я один мужик был. Кроме меня, две сеструхи. Отца у нас рано не стало. Мне годика три было, когда он погиб.
- А что с ним случилось? - спросила Жанна.
- Оверкиль!
- Что-что?
- Ну, это когда судно сильно обледеневает, теряет остойчивость и неожиданно переворачивается. Редко кто спасается. Сейнер отца как раз в такую ситуацию попал.
- Ужас какой! - всплеснула руками Жанна.
- Мать больше замуж не выходила, а я поневоле стал и главным ее помощником, и сеструхам защитой. Никому пальцем тронуть их не позволял...
- Так вы, Паша, по стопам отца пошли? - спросила Жанна.
- В смысле рыбацкой профессии? Так это наше потомственное занятие. У меня и дед, и прадед рыбаками были. У нас и фамилия соответствующая - Рыбаковы.
- Ух, ты! - восхитилась Жанна.
Майор задумчиво поковырял вилкой в салате, а потом тряхнул соломенной шевелюрой, будто сбрасывая с себя мрачные воспоминания и эмоции, и воскликнул:
- Отставить грусть! Мы собрались на самый веселый и замечательный праздник, поэтому давайте выпьем: за Новый год.
- Нет, - не согласилась Жанна. - Сначала давайте проводим старый!..
И понеслась душа в рай!..
Тосты сыпались один за другим. Находясь в плену разноголосого гула праздничного ресторанного застолья, сопровождаемого звоном посуды, взрывами смеха и веселых восклицаний в разных концах зала, я не очень вникал в их суть. Зато все больше ощущал разгоравшееся в стенах "Волны" веселье как некое, особенное, ни с чем несравнимое и ни к какому жанру не принадлежавшее, музыкальное произведение.
Музыка меня и к реальности вернула. Нет, не воображаемая и какая-то особенная, а обыкновенная - песни советских композиторов, с попурри которых и начал свое выступление вокально-инструментальный ансамбль ресторана "Волна". Собственно, с появлением музыкантов и пошло настоящее веселье.
Не стану описывать его в подробностях. Скажу только, что работники "Волны" и здесь постарались на славу. Звучали песни, восхищали своими танцами премиленькие девушки варьете, сыпали шутками массовики-затейники, вовлекая в свои игры-конкурсы. Ресторанный ансамбль играл почти без передышки, то аккомпанируя солистам и варьете, то поддерживая нужной мелодией усилия затейников, то переключаясь на танцевальные мелодии, увлекая парочки на свободное пространство вокруг елки...
Всеобщее веселье захватило и наш столик. Более того, помогло сблизиться до такой степени, что через часок мы уже знали друг о друге столько всего, будто жили вместе и дружили с давних пор.
Выяснилось, например, что Алевтина с Жанной не подруги, как мне сначала подумалось, а двоюродные сестры, и работают обе в местном ГУМе: Аля товароведом, а Жанна продавцом. Пригласительные же билеты достались им по великому блату, а места за столиком, которые сейчас занимали мы с Пашей, предназначались совсем другим мужчинам - супругу Алевтины и сожителю Жанны. С ними сестры и предполагали встретить главный праздник года этаким узким родственным кругом в элитном заведении. И возлагали на вечеринку немалые надежды, видя в ней некую грань, за которой неласковая судьба может, наконец-то улыбнуться каждой из них и подарить долгожданное "женское счастье". Или хотя бы покажет путь к нему.
- А в чем оно, это ваше счастье-то? - спросил я Жанну, когда мы танцевали.
- Да ничего особенного, на самом деле: просто встретить достойного человека, с которым можно было б идти по жизни дальше.
- Встретила? - спросил я ее.
- Ага, как же! - вздохнула она печально.
- Но, я так понял, у тебя кто-то же есть?
- Есть, да не из тех, кого хотелось бы.
Мы танцевали рядом с елкой. Обвив мою шею руками, Жанна вдруг порывисто прижалась жарким телом, поцеловала в щеку и продолжила рассказывать...
Но получилось не так, как первоначально загадывали сестры. Незадолго до новогодних празднеств, словно сговорившись (хотя на самом деле просто совпало) обе вдрызг разругались со своими мужиками и указали им на дверь.
- А чего так? - удивился я.
- У Али давно дело к разрыву шло. Она баба серьезная, основательная и с характером, а муженек - охламон ветреный. Не ее поля ягода. Ей бы такого, как Паша. По всем статьям подходит. Видишь, как она на него запала!
Как не видеть, если Алевтина, словно влюбленная невеста, глаз сияющих с майора не спускала.
- Да и ты, наверное, от такого не отказалась бы? - улыбнулся я.
- Я бы и от тебя не отказалась! - стрельнув глазками, снова прильнула ко мне Жанна.
- Ну, а ты с дружком своим чего разругались?
- Зануда и крохобор. Мелочный до жути. Чем дольше с ним жила, тем больше жалела. В конце концов, не выдержала.
- И что стало последней каплей?
- Ты не поверишь - новогодний пригласительный билет в "Волну"! Мы с Алевтиной столько усилий потратили, чтобы этот жуткий дефицит добыть, а он, ну, сожитель мой, предлагает: давай лучшей загоним билетик по хорошей цене, а сами дома посидим с каким-нибудь винишком и салатиком у телевизора. Мол, отмечать не важно - где и как, а лишняя копеечка никогда не помешает. Представляешь! Я и сорвалась. И выставила его. А на другой день узнаю, что и Аля своего пнула. Тоже достал...
- Чего ж вы, такие милые хорошие женщины с гнилыми мужиками связываетесь?
- Да уж какие попадаются, - помрачнела Жанна и со значением посмотрела мне в глаза: - Чуть кто получше - уже заняты. А отбивать у кого-то... Аля однажды сказала, что это как грабеж, и я с ней согласна. Вот и достаются не те, кого хотелось бы. Конечно, и сами мы виноваты. Встречаем-то обычно по одежке. Снаружи смотришь, всем, вроде бы, мужик хорош, все при нем, а глубже копнешь и разочаруешься. Как и в магазине нередко бывает. Упаковка - глаз не оторвать, так и кричит - купи! Соблазнишься, купишь. А дома распакуешь и обнаружишь, что товар-то с изъяном, или вовсе бракованный!
Чтобы как-то сгладить неловкость, я погладил Жанну по плечу и спросил:
- А с пригласительными что? Я так понимаю, что в расстроенных чувствах вы их не выбросили, не сожгли?
- Еще чего! - фыркнула Жанна. - Наоборот, мы с Алей решили не лишать себя праздника. Назло этим... Пусть теперь в какой-нибудь забегаловке давятся своим винишком!
- А могли б и лишиться праздника, - напомнил я. - Чего вас на "Обруб"-то понесло? Да еще на ночь глядя. Знали ж, поди, что место глухое, криминальное? Другой дороги не нашлось?
- Да дуры! - призналась Жанна. - От радости, что впереди нас ждет море веселья, обо всем остальном забыли. И нарвались. Если б не Паша, был бы нам праздник!..
Так, болтая, танцевали мы с Жанной танец за танцем. Я, признаться, уже подустал и хотел побыстрее сесть за столик, но Жанна снова тянула меня на танцпол, словно специально уводила от него.
Зато Паша с Алевтиной все время сидели за столиком и о чем-то с упоением говорили. О чем - не знаю, но вид у обоих был счастливым. Лишь однажды, когда мы с Жанной оказались неподалеку, Алевтина поднялась и подошла к нам. Она что-то шепнула сестре на ухо, и та послушно оставила меня. Алевтина же заняла ее место в паре, и мы продолжили танец.
Играли медленное танго. Парочки прижимались друг к другу, как сказано в одной из поэтических строк Заболоцкого, "с неистовой силою". Ощущая затылком ревнивый взгляд майора, я не решился последовать их примеру. Но и, едва касаясь Алевтины, я чувствовал, сколько еще в ней нерастраченной женской силы, любовной жажды и тепла.
Пока танцевали, Алевтина расспрашивала о Паше. Думаю, она и танцевать пошла со мной, чтобы больше узнать о нем. Но я сразу честно признался, что познакомился с ним всего несколько часов назад, когда его поселили в мой номер, а, стало быть, пока не успел узнать, как следует. Но по первому впечатлению он показался мне простым, открытым, даже несколько прямолинейным, бесхитростным, душевным и очень отзывчивым парнем с развитым чувством локтя, товарищества, готовым в трудный момент подать руку помощи даже совершенно незнакомым людям. Но главное - чистым, незамутненным, что ныне большая редкость.
- Прямо характеристика в отдел кадров, - засмеялась Алевтина. - Но именно такое же впечатление сложилось и у меня", - тут же призналась она: - Впрочем, ничего удивительного. Все это на Пашиной физиономии крупными буквами написано.
Мы вернулись за столик и, не сговариваясь, расселись в другом, чем изначально, порядке: Паша плечо к плечу с Алевтиной, а я - с Жанной.
Танцевальная музыка тем времени смолкла. У ёлки появились Дед Мороз со Снегурочкой, и началось новогоднее представление. Все происходящее в нем мы воспринимали краем глаза и уха.
За столиком нашим успела создаться своя атмосфера, где нам было хорошо и комфортно. А солировал внутри этого образовавшегося микромира потомственный рыбак Павел Рыбаков. Душа, наверное, любой компании, Паша и сейчас был в ударе: травил анекдоты, морские байки, рассказывал интересные случаи из рыбацкой жизни. Поток его красноречия накрыл всех нас, но было совершенно очевидно, что предназначался он непосредственно только одному человеку за этим столиком - Алевтине. Она же, не сводя с него взора, зачарованно слушала майора и буквально расцветала на наших глазах.
"А ничего могла быть семейная парочка!" - подумал я, глядя на них.
Но вот и шоу главных новогодних персонажей закончилось. Умолкла музыка. Верхний свет погас, и просторный зал ресторана "Волна" погрузился в полумрак. Удивленная публика приумолкла. А из громкоговорителей, затаившихся под драпировкой в стенах ресторана, по залу вдруг разнеслось:
- Дорогие товарищи, друзья, до Нового года осталось несколько минут. Приготовьте, пожалуйста, ваши бокалы и шампанское!
Между столиками засновали официанты. Красиво и почти бесшумно они открывали бутылки из толстого темного стекла с золотистой фольгой вокруг пробки и горлышка, разливали шампанское по фужерам. Правда, далеко не все гости праздника доверяли эту операцию профессиональным ресторанным виночерпиям. Среди них, к моему удивлению, оказался и Паша. Он почти раскрутил проволочную уздечку мюзле на пробке и теперь целился горлышком бутылки куда-то в потолок.
И тут до меня дошло. В ресторане был весьма оригинальный подвесной потолок, представляющий собой деревянную конструкцию из многих, собранных воедино, шестиугольных ячеек, очень похожую из-за них на огромную рамку пчелиных сот. В эти соты целился наш майор, туда же направляла горлышки своих бутылок едва ли не большая часть мужского контингента.
Из тех же задрапированных громкоговорителей раздался усиленный динамиками характерный звук секундной стрелки, перескакивающей по циферблату с деления на деление. Едва закончился обратный отсчет, раздался перезвон курантов. И тут же, как по команде, началась шампанская канонада! За те двадцать секунд, что продолжался перезвон, ячейки "сотового" потолка были основательно забиты пробками бутылок из-под шампанского. Даже царивший в помещении полумрак не стал для бутылочных снайперов помехой.
Наконец куранты пробили последние двенадцать ударов уходящего года. Повисла непривычная для сегодняшнего вечера тишина, но через пару мгновений ее взорвали звуки гимна СССР. А следом вспыхнуло на полную мощность ресторанное освещение и многоголосое "ура" заходило по залу, перекатываясь с одного конца на другой. Народ повскакал с мест. Объятия, поцелуи, смех, поздравления, тосты во славу наступившего года... Вернулись на свои места музыканты, и праздничное веселье продолжилось с новой силой. Правда, уже в более привычном ресторанном формате. Музыкантам посыпались заявки на исполнение песен для любимых, друзей, коллег, уважаемых людей.
Не остались в стороне и наши женщины. Жанна подошла музыкантам, пошепталась с ними, протянула что-то, завернутое в бумажную салфетку, а когда вернулась, руководитель ансамбля уже объявлял в микрофон:
- По просьбе гостей нашего вечера Алевтины и Жанны для их большого друга, старшего тралмастера траулера "Созвездие" Павла Рыбакова, исполняется песня "Звезда рыбака".
Музыканты сделали проигрыш, и солист ансамбля, выступив на шаг вперед, красивым бархатистым баритоном запел:
У рыбака своя звезда -
Сестра рыбацких сейнеров и шхун.
В туманном небе в давние года
Ее зажег для нас Нептун.
Ансамбль следом поддержал его припевом:
Дальних причалов чужие огни,
Ищут кого-то лучи маяка...
Соленые волны, соленые дни,
А в небе горит, горит звезда рыбака...
Песня в то время была очень популярной, звучала, как бы сейчас сказали, из каждого утюга, но Паша внимал так, будто слышал ее впервые. Видимо, потому, что рассказывалось в ней о рыбацком племени, к которому он принадлежал, а, значит, и о нем самом.
Алевтина с легкой улыбкой косилась на майора, и было заметно - она очень рада, что так удачно угадала с выбором музыкального подарка.
А солист проникновенно продолжал:
У рыбака свои мечты -
В суровой схватке с морем побеждать,
Чтоб пели ветры, чтоб любила ты,
Чтоб, как Ассоль, умела ждать...
Когда певец вновь перешел к припеву, Паша всем корпусом развернулся к Алевтине и сказал, имея в виду обеих сестер:
- Спасибо, мои дорогие! Растроган до глубины души. Не знаю, как и благодарить? - прижал он руку к сердцу.
- Благодарить, Паша, всю нынешнюю ночь мы должны тебя, - напомнила Жанна.
- Ой, да забудьте вы об этом! - отмахнулся майор.
- Никогда в жизни! - воскликнула Алевтина, привставая со стула, и вдруг, обняв тралмастера, одарила его жарким затяжным поцелуем.
- Сестра, мне хоть чуть-чуть оставь! - смеясь, запротестовала Жанна.
А от соседних столиков донеслись аплодисменты, явно адресованные Алевтине с Пашей. Они смущенно оторвались друг от друга. Мы с Жанной, не сговариваясь, показали им большой палец, чем ввергли в еще большее смущение.
Баритон вел к финалу музыкальный сказ о нелегкой доле рыбака:
У рыбака своя судьба -
Здесь каждый с детства с морем обручен.
Где шторм да волны, там вся жизнь - борьба.
Бесстрашье - наш морской закон...
От выпитого, съеденного нас разморило; от танцев ныли ноги; и мы предпочли и дальше оставаться за столиком, наслаждаясь созерцанием праздника и общением в своей теплой компании. Лишь однажды Алевтина призывно качнула сестре головой, и та без слов поднялась.
С их уходом Паша сразу поскучнел. Мне показалось, что не дает ему покоя какое-то противоречие, разрешить которое он пока не в силах.
- Ты чего засмурнел, майор? Хорошо же сидим?
- Замечательно! - подтвердил он.
- Дамочки душевные попались.
- Очень! - посветлев, снова согласился тралмастер.
- Тогда чего закис?
- Нет-нет, все нормально! Только знаешь... - сделал он паузу, то ли слова подыскивая нужные, то ли решая, признаваться или нет. - Я, кажется, не в ту сторону шагнул.
- Как это? - удивился я.
- Аля... Видишь, она...
- Вижу. Прямо-таки вешается на тебя, - сказал я.
- И что же мне теперь с этим делать? - детски жалобно спросил Паша.
- Ну, а что делают, когда женщина просит? Стараются исполнять ее желание. После банкета проводишь домой и исполнишь.
- А Оксана?! - испугался тралмастер.
- Ну, что Оксана? Она далеко и ничего не узнает. Да и официально никто она тебе пока. Просто сожительница. Так что можешь смело с Алевтиной... А через день тебя во Владике уже не будет, и когда к себе в Невельск из рейса вернешься, даже воспоминаний не останется и от сегодняшнего праздника, и от Алевтины.
- Не скажи, - не согласился Паша, - я памятливый. Если что-то сильно меня тронет, очень долго буду помнить. Может, даже всю жизнь.
- Надеюсь, к Алевтине это не относится?
Паша опустил голову.
- Ты серьезно, майор? - не поверил я.
И вновь не услышал ответа. Только растерянность в пронзительной синеве его глаз увидел.
- Ну, хорошо, - начал я рассуждать, - Алевтина на тебя запала - это понятно. Женщина в поиске. Только что избавилась от мужа-ханыги, а тут в твоем лице "настоящего мужчины" и рыцаря всех мыслимых достоинств такая прекрасная замена подворачивается! Грех не воспользоваться! Но ты-то? Уже готов этой самой заменой стать? После короткой случайной встречи, даже не узнав ничего толком о человеке.
- Почему не узнав, - заговорил, наконец, Паша. - Она все о себе рассказала.
- А ты уверен, что всё и что всё это правда, а не три короба вранья, чтобы в сети свои тебя затащить?
- Какие сети? Когда врут, я чувствую.
- Ладно. Пусть будет так. Но объясни мне, почему ты-то на Алевтину запал? Что в ней такого и чем она лучше Оксаны?
- Оксана хорошая. Но совсем другая. Она жизнь совсем по-другому, еще детскими глазами видит и многого не понимает.