"Извините, люди добрые, что мы к вам обращаемся! Сами мы не местные..." - и далее следует текст более или менее печального содержания. Мне эта фраза (так и хочется включиться в тональность этакой одесской Маньки Облигации: "фразочка!") представляется верхом цыганского или "нэлперского" мастерства.
Начнем с того, что произносят её все, кто просит по вагонам - и славяне, и южане; и дети, и взрослые; и больные, и здоровые; очевидно, что она передаётся в иных кругах из уст в уста. Такая популярность означает одно: фраза работает.
Хотя, должна сказать, у меня она вызывает стойкое омерзение и брезгливость, и уж чего-чего, а денег за неё дать не хотелось никогда. Есть такие "исконно народные" лингвистические зверства, на которые я вот именно так всем сердцем и отзываюсь. Они словно нарочно выпестованы на дне вонючей ступки, чтобы ничего осмысленного, красивого, милого от русского языка в них не осталось. "А ччо, нах!" - и то лучше.
И мне захотелось разобрать её по скользким косточкам, окаянную эту речь отечественного попрошайки, чтобы вытащить на свет тех моих подводных тварей, что готовы на нее клюнуть, и тем самым повергают меня, их хозяйку, в состояние культурного шока.
Итак, "извините". Начну с простого: принесение извинений заранее, до (а тем более - без) агрессивных действий, - "чистая" манипуляция, без примесей. Во-первых, демонстрируется заведомая униженность и покорность, абсолютная несравнимость с "высшими" окружающими, которые уже за одно такое признание "низшим" задолжали. Во-вторых, здесь присутствует и намек: раз я уже извинилась, значит, агрессивное действие теперь за мной. Если не откупишься. Откупись, яхонтовый!
Тем более что сразу же звучит и пояснение, на каком основании просьба обращена ко мне: "Люди добрые". То есть я добрая, значит, опять же должна оправдать эпитет - и не как-нибудь, а делом: дать денег. А если не дам, значит, не добрая, и при желании на меня есть за что и обидеться. Опять угроза.
Скрытая, впрочем, под лестью и вроде как вежливостью, которыми как-то поневоле и с голодухи заинтересовываешься: а кто мне еще так скажет, в общественном-то месте? А дома?.. - а потому и слушать продолжаешь. Ну ладно. Едем дальше.
За что бишь это передо мной извиняются?.. О! - "что мы к вам обращаемся"!
Рассматриваемая часть просительной речи бессмысленна и организует такое смысловое провисание, чтобы слушатели расслабились: о нас речь больше не зайдет, и хочется теперь, чтобы попрошайка поскорее вышел, не до него уж. Я внутри себя словно отодвигаюсь, отхожу от него, - а заодно и от себя, поскольку он-то как раз продолжает ко мне апеллировать. И от своего раздражения, испуга и прочих чувств я тоже отодвигаюсь, потому что они - незамеченные - остались с попрошайкой. Ведь меня похвалили, постращали (впрочем, я не придаю этому значения!); и эта пустая вставка подготавливает ему заход с тыла, - теперь отчего бы мне и не послушать о судьбе ближнего? К тому же - он ведь просто рассказывает. (Тоже, кстати, метка российской манипуляции: я не говорю, а просто говорю, или, еще лучше, - как бы. Но об этом - в другой раз.) В любом случае, дело привычное, мы тоже часто просто говорим и просто слушаем; можно и уважить человека.
А он продолжает: "Сами мы не местные..." И вот тут, на мой взгляд, спрятан настоящий клад для желающего анализировать. Я разделю эту часть на три (3) лакомых кусочка, в соответствии с теми эмоциями, которые отзываются на каждый из них и показываются из моих глубин подобно лохнесскому чудовищу.
1) "Сами". Слово "сам" обособляет того, к кому относится, делает его фигурой отдельной, не такой, как прочие, одинокой и тем самым страдающей и уважаемой. Даже в похвале "самостоятельной какой!" кроется этот оттенок: мол, один-одинешенек, а выполняет дела, в которых надо было бы ему помочь, да некому; а он справляется. "Сам" - личность, взрослый, знающий... и один. Помогите ему, вы, толпа одинаковых, легко живущих!
2) "Мы". Тут нет никакого противоречия. (Кстати, без запинки "мы" произносится и одиноким попрошайкой.) Мы - сами, мы особенные, мы в общем-то молодцы, да только тяжеловато нам. Но мы не жалуемся. Мы только рассказываем о себе - что "сами мы". Вообще-то у нас своя жизнь, свои - наши - традиции, коих вам - вашим - не понять; да мы и не навязываемся, боже упаси! И при всем этом - у нас свое достоинство, и потому мы заслуживаем вашего уважения, а следовательно, и понимания, и желания помочь... Это ведь правильно - помогать тем, кого уважаешь! Кроме того, "нас" ведь много, об этом-то тоже не забывайте! - это такая с перчинкой игра на ксенофобных тенях, которые по определению есть внутри у всякого существа.
3) "Не местные" - резюме, стык двух первых пунктов, "итак" перед выводами, - но не только: эту часть осмысливает следующий уровень сознания слушателя. Здесь речь идет уже о сто первом километре, необходимости регистрироваться, самых разных прочих обидах, наносимых везде и всегда новеньким, чужим, не местным. И большинство из нас знает об этих обидах на собственном опыте. Это задевает, это привлекает внимание. Нет уже возможности сказать внутри себя - ну, вы сами-молодцы, ну и чеши дальше!
То есть бессознательным эти 4 слова ("сами - мы - не местные") переводятся и как "отдельные - но-такие-как-ты - и-бедные"; и как "особые - опасные - обиженные"; и как "сильные - многочисленные - требующие"; и ещё множеством вариантов: я привела переводы, которые принципиально начинаются с местоимения "мы". А там есть ещё оттенки "вы", "ваши", и - ну конечно! - "мы бы с вами".
Общий вывод разных сегментов подводной части айсберга - надо дать денег. Из страха ли, из жалости, из чувства родства или брезгливости, - но дать. Разум противится и часто побеждает. Но это уже борьба с собой, а не с интервентом.
Так что просто послушать не удалось, нас обманули, а мы этого и не заметили.
Содержание следующих за чудо-фразой текстов не имеет абсолютно никакого значения. Это серый фон для моих переживаний на заданную бессознательному тему: ""глагол" - "дать денег"". Глаголы, в зависимости от личной интерпретации запроса, могут быть самыми разными, от "обязан" до "привык". Существенно здесь то, что тема не начинается с подлежащего: я не вполне соотношусь с имеющимся в виду, но не звучащим "я".
То есть я действительно имею себя в виду как объект, не очень вдаваясь в те мои душевные движения, которыми сопровождается весь процесс.
Это мое нормальное состояние в местах общего пользования: я скорее нахожусь снаружи, чем у себя внутри. А чаще - нигде: в задумчивости, в воспоминаниях и мечтах - не с собой, не здесь.
Поэтому когда появляется это "извините, что мы к вам", во мне словно бы и возразить некому: когда я не охраняю своих границ, эту роль начинает выполнять мой автопилот, социализированная часть моего бессознательного, - на что так точно и рассчитывают бродячие заклинатели.