Треплемся взвинчено 
мы, ограничены 
жизнью, про смыслы остаться в живых.
Думать о вечности 
паче беспечно тем,
столько впустую мгновений убив
с счётчиком включенным,
плохо научены
знать цену всем неучтенным часам,
слепо потраченным. 
Самым удачливым,
кто серебриться отросшим вискам
Не дал по старости,
можно без жалости
вдруг перестать быть, не веря всерьез
правилам времени. 
В трёх измерениях
кто, будто зверь, спал, питался и рос
с дремлющим разумом - 
разум не сразу нам 
ставит подножки - к условной доске
топаем весело, 
с свистом и песенкой,
не боясь к смертной о смерти тоске
в лапы попасться и 
даже смеяться ей
можем в лицо, повредившись умом.
Но в час полуденный 
волею судеб нам
лучше проститься с любимым бельмом,
ласковым облачком, 
что плотной створочкой
прячет от нас свет жестокий небес,
жгучий, колючий, он
въедливо мучает 
глаз распахнувшийся, будто порез;
расстаться с сочною 
грудью молочною
и начать медленно тлеть и сгорать. 
В око зеркальное 
за этим пламенем
трущим в труху с прахом нас наблюдать
нам позволяется, 
чтобы раскаяться,
ошибок груз скинув будто пальто,
наизусть вызубрив
страшную истину,
что из нам близких не вечен никто.
Время, как лезвие 
плахи, отрезать нам
наш срок, летит. Ожидать казнь свою
я выбираю не в страхе, не в праздности, 
а просто делая то, что люблю.