Аннотация: Мартин Мюррей - это такой специальный персонаж, на котором я тестирую неприятные экзистенциальные теории. В этом рассказе речь идёт о солипсизме.
Лифт не работал уже пятый год. Мартин привычно нажал кнопку три или четыре раза, даже не предполагая теперь увидеть красный огонёк. Маленький ежедневный ритуал, бессмысленный, но успокаивающий, внушающий уверенность - всё идёт, как и шло.
Мартин быстро сбежал с лестницы и вышел на улицу, напевая что-то себе под нос. Сегодня ему предстояла важная встреча - его девушка, Мэри, пригласила его на какое-то семейное торжество, чтобы познакомить с родителями.
Он был счастлив. Он был великолепен. Родители Мэри, Фрэнк и Габриэлла, смеялись над его остротами, всегда изящными и уместными. Габриэлла улыбалась его комплиментам, а Фрэнк, когда они остались одни в гостиной, сказал, что всегда хотел иметь такого сына.
На ровном слое древней пыли были отчётливо видны его следы. Истлевшее кресло угрожающе скрипело и раскачивалось, изъеденный молью и временем помпезный красный бархат расходился по швам.
В пустоте комнаты гулким эхом отдавались обращённые ко второму креслу неумелые комплименты о прекрасных глазах и молодости.
Вино из пыльной треснувшей бутылки, которую Мартин держал над хрустальным бокалом Мэри, стекало со сгнившей столешницы на разбитый пол...
Вновь и вновь Мартин перебирал графики и диаграммы. Он нервничал. Он знал, твёрдо знал, что недостаточно подготовился. Думал, не в первый раз, он и так всё знает... Однако теперь, когда до его доклада оставалось пять минут, он с ужасом понял, что совершенно не готов. Если бы у него был хотя бы день... Но исправить ничего было уже нельзя.
То и дело промокая платком лоб и нервно улыбаясь, он вышел к собранию директоров, поздоровавшись с каждым из них за руку, оттягивая неизбежное. Долго, нарочито аккуратно он развешивал на стенде графики.
Но, наконец, наступил момент, когда речь нельзя было откладывать дальше.
В зале висела напряжённая тишина. Прокашлявшись и отпив воды, Мартин начал доклад.
Это был провал. Он не мог ответить ни на один их вопрос, не мог даже понять, какой график к чему относится... И его выступление всё длилось и длилось. Человек в сером костюме, один из директоров, внушавший Мартину безотчётный страх, задавал один вопрос за другим, просил повторить и уточнить... Под конец он чуть ли не обвинял Мартина в разорении компании.
Мартин был на грани потери сознания.
Белым пятном на серой стене, где местами обнажилась кирпичная кладка, выделялся ватманский лист, приклеенный скотчем. На нём разбегались в разные стороны кривые линии графиков, от руки нарисованных почти высохшим красным маркером.
Мартин обречённо оправдывался перед обломками длинного стола, разломанного надвое.
На трёхногом стуле покрывался пылью серый костюм.
Мартин лежал на смертном одре, окружённый детьми и внуками, и вспоминал свою жизнь.
"И всё же, я прожил достойную жизнь, - думал он, - несмотря даже на то увольнение с первой работы".
Воспоминание о старом позоре заставило его поморщиться, и он тяжело закашлялся. Кто-то из внуков тут же заботливо подал ему стакан воды. Мартин благодарно кивнул, сделал глоток и... не почувствовал вкуса воды, как не чувствовал веса бокала. С ужасом он наблюдал, как стекло тает в его руке.
- Что-то не так, папа? Тебе плохо? - испуганно спросил Джордж, младший сын Мартина.
Старик не мог вымолвить ни слова, лишь разевал и вновь закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды. На его глазах лица его детей и внуков сливались в цветное пятно, блекли, отступали куда-то в тени, пока совсем не исчезли. Призрачное эхо их голосов ещё несколько секунд гуляло по комнате, но стихло и оно.
Мартин беспомощно смотрел на обвалившиеся стены его комнаты, на осколки стекла на полу и дорожку его следов в толстом слое пыли. Пружина просевшей кровати больно впилась ему в бок.
Он поднял взгляд и сквозь прореху в стене увидел город и небо над ним. Мартин закричал. И кричал до тех пор, пока сердце не перестало биться в его груди.