"..ну как поезд едить я понял, а вот как паровоз без лошади вагоны тащить-не пойму".
Митька сто раз слышал этот анекдот и никак не мог понять тупости деревенского мужика. Ну, вроде анекдот, а бестолковость персонажа все равно не давала покоя.
Стук вагонных колес убаюкивал, перед глазами стояла мать, монотонно причитая об одном и том же
- Ну, какой же это учитель придумал мальчишку в тюрьму сослать, без вины виноватого, отличника. И зачем тебе учиться надо было, что бы вот так, прямо со школы и за решётку...?-.
Отец сидел за швейной машинкой, угрюмо вращал колесо, и молчал.
К мамкиным причитаниям Митька привык, а вот его долгое молчание настораживало.
Он сделал как ему велел отец: закончил 8 классов и пошел учиться на фельдшера. Фельдшер, батя всегда произносил это слово, будто оно для него сравнимо с богом, которого Митька отверг навсегда, вступив без отцовского позволения в комсомол. За что и поимел суровую отцовскую немилость.
На дворе 1946 год. Отец и сестра вернулись с войны. Старший брат пропал без вести в сорок первом в штрафном батальоне.
Митька хорошо помнил, как носил вареную картошку на дежурство Тёмке, с которого брат и не вернулся, оставшись в охраняемых им казематах, вместо сбежавшего уголовника.
Городок показался Митьке похожим на его родной город, потому и нашел он быстро то место, о котором мать говорила с плачем и причитаниями. Одноэтажный барак с куцыми оконцами в решетках, напомнил место, откуда брата отправили в штрафбат.
В здание его не пустил солдат со штыком на поясе.
Митька обрадовался возникшему препятствию и тут же представил как в кабинете военкома, с радостью объявлял усатому дядьке в погонах, что таких как он в тюрьму не пускают.
Ответ комиссара он не услышал, долговязая, очкастая тетка теребила его рукав, называя родную фамилию.
В кабинете кадровички он понял, что в тюрьму ему идти все же придется.
Молодой седой майор инструктировал Митьку монотонным голосом, будто читал все по книжке, затем сунул отпечатанный лист бумаги и велел расписаться.
Развалившись на скрипучем диване, оперативник недобро улыбаясь, объявил, что за внеслужебные отношения с осужденными, дадут фельдшеру срок и ещё до этапа его, как бывшего сотрудника, отпетушат урки с удовольствием и пристрастием.
- Посему никакого общения, кроме выполнения своих должностных обязанностей. Выдал таблетку и пинка под зад!
А лучше и вовсе подождать, глядишь, пока таблетку сыщешь издохнет эта мразь позорная. Вечером будешь мне докладывать, что слышал на кресте.-
Завершил инструктаж офицер.
Какие должностные обязанности, какие не служебные отношения, что значит отпетушат, какой крест и что докладывать, Митька не понял, но и переспрашивать не стал, о чём переспрашивать, когда и так ясно, что там за колючкой, по мнению майора, нет людей, а есть какие то урки, петухи и мразь...
Зона - слово то какое короткое, а звучит продолжительно, напряженно и неприятно.
Ограниченное пространство со своим укладом и воздухом, тяжелым, остановившимся и одинаковым в любом закоулке мрачного учреждения.
Двигаться в нём было не ловко, что то мешало, тормозило и давило.
Дощатая дорожка, петляющая по грязной территории вымешанной прохорями, коцами и вовсе босыми костылями сидельцев, привела к сарайного вида зданию, с облезлой табличкой "Санчасть".
Сопровождавший Митьку солдатик, сунул связку ключей, больно хлопнул по плечу, ухмыльнувшись, и исчез.
Внутреннее убранство помещения удивило чистотой и порядком, всё было почти как на практике на ФАПе,в прошлом году.
-Доброго вам здоровья, Дмитрий Петрович -
Рраздался картавый голос.
На пороге стоял тщедушного вида человек в маленьких круглых очках.
Митька вздрогнул, кроме него и этого очкарика вроде и не было никого, как он мог не заметить ещё кого либо.
Майор предупреждал, что нужно "ухо держать востро", быть всегда на чеку, а он пропустил какого-то Дмитрия Петровича, не увидел, не рассмотрел - плохо это. "Вот так и не заметишь, как тебе ножичек под печень воткнут"- вспомнилось предупреждение оперативника.
Очкарик кашлянул в кулак, поправил бирку на телогрейке и громко объявил: "Гражданин начальник, осужденный Абрамзон Альтер Натанович, первый отряд, статья 58,срок 10лет, к месту работы прибыл".
Митьку передернуло от громко сказанного и он подозрительно спросил
-А кто такой Дмитрий Петрович?
- Вы -
Смущенно ответил Абрамзон.
Впервые Митька услышал своё имя и отчество. Забавно как то звучало, необычно и по взрослому.
Сиделец, испросив разрешения присесть, радостно сообщил Дмитрию Петровичу, что теперь в санчасть дадут лекарства, что не гоже, пусть даже и зеков, оставлять без лечения.
-Люди все таки-
Исподлобья, взглянув на фельдшера, совсем тихо, произнес Натаныч.
-Падла -
Орал Сутулый -
Ты чё лепила, в могилу меня стряхнуть хочешь! Давай калёса, параша скудоумная, убъю!-
В кабинете все было разбросано, психованный зек метался по крошечному помещению то и дело, вонзая острый носок сапога в живот и лицо Альтера...
-Ну что Абрамзон, не оправдал ты моего назначения-
Говорил ухмыляясь опер.
-Тебя на должность поставили, место теплое дали.
С утра до вечера табуретку давить - не деревья пилить, а ты беспорядки в санчасти чинишь, лечить отказываешься.
На тебя государство денег потратило, выучило, профессором сделало, а ты провокации устраиваешь. Зону поднять хочешь, беспорядков хочешь? Мало для тебя червонца.
Зона - она как зеркало, волшебное зеркало, в нем всё нутро ваше гнилое видно.
И не бренчи ты за лекарства, с лекарствами и я лечить смогу, эка невидаль, таблетку дать.
Ты же врач, профессор, ты обязан больных на ноги ставить, государство тебя этому обязало, знаниями одарив, паскуду шпионскую!-
Кум дал три дня на излечение, иначе должности не видать, иначе лесоповал, топор в руки и на просеку. А в его шестьдесят - это смертный приговор.
В зоне он единственный с медицинским образованием.
И не было до него дела никому, пока заведовал санчастью вольнонаемный фельдшер, вечно пьяный, злой и бестолковый волосатый мужик, видом похожий на овчарку, бегающей по периметру за колючей проволокой, постоянно рычащей и бросающейся на все живое.
Два года назад нашли фельдшера в котле зековской столовой, разварившегося до костей.
Опознали его по золотому зубу, да по дешевому перстню с безымянного пальца, чудным образом попавших в одну шлёмку зеку за обедом.
Альтер собрал всю стеклянную посуду в санчасти, вымыл, разлил по склянкам кипяченой воды, подписал, расставил в чашки, уложил у каждой по пипетке и начал "лечить" и воров и политических обычной водой, на свой страх и риск .
Никто не замечал подвоха, все как то срослось просто и удачно, но профессор боялся. Страх не отпускал ни на минуту, был жутким, повседневным и неотвратимым.
Кум вроде бы что то подозревал, а может быть Альтеру казалось, но всякий раз увидев ухмылку молодого, седого опера, Натаныч обливался холодным потом, ожидая, что он раскроет его сидельцам.
Кум появился как всегда неожиданно.
- Откуда лекарства -
Рассматривая склянки, хитро спросил он.
- Алхимиков на кострах сжигали, не боишься?
У нас то все по проще будет, кинут в котел и и зеки сыты и наказание понесешь неотвратимое-.
Аптеку Митька с Натанычем разобрали быстро.
У Альтера глаза горели, будто перебирал он золотые слитки, названия лекарств произносил на латыни, как заговор, улыбался и радовался словно ребенок. Странной и непонятной показалась Митьке эта радость
-Сумасшедший, что ли?-
Подумал он вдруг.
Три месяца пролетели как три дня. На дворе первые заморозки, первый снег, слякоть промозглая сырость, холодный ветер и простуженные зеки с ввалившимися глазами, бледными, бескровными губами с бесконечным кашлем и зашкаливающей температурой.
-В ШИЗО положенец умирает -
Прямо с порога выпалил Альтер
- Посмотреть бы надо ..-
В штрафной изолятор без разрешения старшего опера Митьку не пустили. Все, к кому не обращался, ссылались на старшего, пожимали плечам, или просто отмахивались от фельдшера, как от надоедливой мухи.
-К начальнику колонии пойду -
Заявил Митька оперативному дежурному.
Тот удивленно покрутил у виска пальцем и ушел восвояси.
В кабинете у начальника Митька протянул бумажку с рапортом, тот прочитал и скрипучим голосом добавил
-Осмотришь, доложишь. Лучше конечно, что бы он в твоей богадельне ласты свернул.-
Темный узкий коридор, подсвеченный лампой в полнакала, привел к массивной двери, за ней, на бетонном полу, лежало тело без признаков жизни. Митька растерялся.
-Видно поздно, видать помер -.
Альтер шебуршился возле положенца, щупал пульс, пытался заглянуть в глаза, но в темноте ничего кроме замирающей, тонкой нитки пульса определить не мог.
Митька упорно пытался прослушать стетоскопом дыхание больного, но почему то ничего не слышал, там, в фельдшерской школе слышал, а здесь не получалось!
- Он умер -
Глядя на Альтера, толи спросил, толи заявил, дрожащим голосом.
Профессор слушал, простукивал пальцами грудную клетку положенца, переворачивая его на бок и на спину и в итоге, сняв очки и слегка закатив глаза, картинно заявил
- Пнеумониа крупоза -.
- Жив, будем лечить!?-
Обрадовался Митька.
Натаныч, как в кино про докторов, долго протирал свои очки, смотрел, куда то в даль, мелко моргая подслеповатыми глазами.
Начальник колонии, распекал своего зама за недонесение об умирающем положенце, авторитетном воре Николае Авдотиевиче Калинкине.
Полковник понимал, что этой смертью зам . подставлял его.
Запланированная смерть авторитета неминуемо привела бы к бунту.
Полковник давно заметил, "копает" майор, "роет землю" и пишет паскуда наверх грязные доносы.
И если бы ни этот худой пацан в белом халате, слетели бы его погоны к чертовой матери ...
Через три дня кризис миновал.
Больной открыл глаза и что больше всего радовало Митьку, он мог прослушать у него слабое дыхание.
Натаныч не отходил от пациента ни на шаг и проделывал такое, о чем Митька и в учебниках не читал.
К вечеру в санчасть влетел кум.
-Встать!-
Заорал он..
Альтер подскочил как мячик, вытянувшись в струнку. Митька то же попытался встать, но вдруг упрямо прилип к табурету.
- Вы Степан Иваныч, идите гноите крыс в своем кабинете -
Неожиданно произнес фельдшер.
Кум перестал кашлять, замер, напрягся, покраснел как помидор и глянул на Митьку так, что стало ясно - теперь они враги.
-Напрасно вы так, Дмитрий Петрович, надо было промолчать, промолчать и всего то. Вы сегодня приобрели себе врага беспощадного и мстительного -
Произнес с сожалением профессор.
-Доктор -
Раздался слабый голос из за занавески.
Митька глянул на Альтера с недоумением, Калинкин звал доктора.
Доктором, по всем правилам медицинского искусства, здесь был Натаныч,
он - фельдшер, значит зовет профессора.
Альтер отрицательно покачал головой и кивнул Митьке в сторону больного
-Идите, Шрам Вас зовёт-.
-А ты не робкий парень, доктор -
Просипел вор.
- С норовом, упрямый, не боишься?-
-Ну да ладно, спасибо тебе, по человечьи, спасибо, что от смерти спас, не отдал на растерзание упырю этому красноперому. Век помнить буду.
-Ну чё, в натуре лепила, кинь таблетку для для кишки,
зае..ло от хавки пазорной брюхом маяться -
Прямо с порога, вызывающе-нагло проскрипел блатной.
Пододвинув табурет, уселся к столу и больно, как бы невзначай, ударил сапогом Митькину голень.
Карась - конченая мразь, шестерка, торпеда Шукаяновская- "автоматчика", Саратовского вора, воевавшего в Великую Отечественную в штрафбате.
Щука в зоне за полгода сумел подмять под себя почти всех "ссученых", благодаря скрытой помощи кума.
Оставалось стать положенцем и примерить воровскую корону, по закону выдуманному им самим.
От осмотра Карась отказался, наглел и все больше заводился, скинув на пол журнал, заорал во всю мочь, что в санчасти всех путёвых бродяг травят водой из параши и примеряют им деревянные клифты.
Брызжа слюной, приблизившись к Митьке, неожиданно ударил лбом в переносицу...
Блатной лежал на полу, Шрам, сидя на табурете, жестоко давил на горло блатарю голой ступнёй.
Карась захрипел, закатил вылезшие из орбит глаза и забился в судорогах.
Митька изо всех сил толкнул вора в спину.
Шрам слетел с табурета, медленно поднялся и со всего маху въехал шестерке пяткой в висок.
Натаныч, сунув Карасю нашатырный спирт, давил большим пальцем под носом поддонка.
Пиши: "Осужденные Абрамзон А.Н и Калинкин.Н А, с целью унижения достоинства гражданина Советского Союза, в моём лице,в помещении санчасти, неоднократно нанесли мне множественные удары кулаками и ногами в область головы.."
-Бред, он больной, этот майор, его психиатру показать нужно, нормальному человеку такое в голову не придет..-
Митька встал, скомкал бумажку и, не говоря ни слова, вышел.
Майор за дверью, схватил его за плечо и истерично заорал в ухо
-Посажу паскуда, петухом на помойке жить будешь, блевотина медицинская!-
Что то здесь не так, как то все не правильно, будто в псих больнице, где каждый псих тылдычит про свое, понятное только ему и психиатру, а иногда и не понятное обоим.
Митька заблудился в воровских понятиях, оперских мутках, человеческих отношениях, терминах, фене, во всех порядках и беспорядках зоны.
Теперь ему не то, что трудно было дышать, теперь он начал задыхаться.
Вспомнился молчавший отец у швейной машинки. Он ведь так ничего и не сказал ему за все время перед отъездом, значит, нечего было сказать.
Или же он винил себя тогда за свое трепетное отношение ко всему медицинскому, так неожиданно, закончившееся отправкой второго сына в тюрьму, не обвиненного и не осужденного....