Да, я. И не смотрите на меня так изумленно, судари мои. Кто из вас, от скуки или от озорства, не давал жизнь нелепым и бессмысленным творениям? Теперь у вас есть целый мир. Наполните его вместе со мной. Что останется в конце, спросите вы? В чем смысл этого мира? Мой ответ вам: ничего, ни в чем. Но разве не занятно будет наблюдать за тем, как он скатится в небытие, противясь всем вашим усилиям?
Итак, да будет он создан. Явись!
2. В воздушных замках
Западня захлопнулась.
Как ни был осторожен экспедитор пятой коалиции номер сто девяносто три, сколь ни были обширны его познания в области ловушек, он все-таки попался. Стены ютящихся у края леса домов рванулись к нему, окружили и потащили куда-то вглубь города. Оставалось только подчиниться и быстро идти внутри каменного кулака, чтобы не быть раздавленным. Ковер изо мха и трав сменился асфальтом, а шагов через триста и вовсе каменным полом. Здесь стены остановились, и экспедитор, стоя точно по центру квадрата стен, посмотрел вверх. Утреннее небо казалось размазанным грязной тряпкой по стеклу, будто по ту сторону кто-то пытается разглядеть, что же здесь происходит.
Экспедитор сам был бы рад это понять. Но покамест никто ничего ему объяснять не собирался. Он подошел к более безопасному, как ему показалось, углу, устало снял с плеча спальный мешок, бросил его на землю и сел на него, выпрямляя уставшие ноги. Что ж, попался. Бывает. Зато другие не попадутся.
Экспедитор достал сигарету, спички и закурил. Дрожащий свет зацепился за его густые волосы, черные, как ночное небо, в которых искрились звездочки и туманности седин. Покрытый морщинами лоб, словно горами и оврагами, и длинноватый нос отталкивали, а вот тихая улыбка притягивала. Но вот беда - улыбались одни только губы. В глазах, отражавших тлеющий огонек, читалась застарелая тоска.
Он затянулся и выпустил струю дыма.
- Эй? - на всякий случай крикнул он, - Что дальше?
- Ничего, - отозвался чей-то голос. Неприятный, плаксивый голос, - Ты теперь пленник. Будешь знать.
- Что буду знать?
- Как воровать чужое, вот что! - от негодования голоса затряслись стены, и экспедитор вскочил, отряхиваясь от кирпично-бетонной крошки.
- Так я же ничего не украл! - прокричал экспедитор в небо.
- Еще бы ты украл! Я знаю, как беречь свое сокровище от таких, как ты!
- Раз не украл, отпусти меня. Я уйду и не трону твое сокровище.
- Нет.
- Почему?
Ответа не было. Экспедитор прислушивался какое-то время, а потом уселся обратно, разжигая новую сигарету - ту он обронил. И, будто невзначай, обнажил браслет на запястье и нажал единственную кнопку.
Ничего не произошло. Впрочем, глаза экспедитора были не настолько зорки, чтобы уловить радиоволны, метнувшиеся во все стороны. Не пройдет и минуты, как сигнал на браслетах его подопечных мигнет желтым светом: подождите, впереди опасно. И они подождут, пока он не вернется или не сработает автоматический красный сигнал: смертельно опасно.
В окружающем мире долгие годы шла война. Формировались и рушились государства, заключались и расторгались союзы, но война не прекращалась, проходя по планете гибельной волной. По приказу пятой коалиции группу солдат нужно было доставить к этому городу, глубоко в тыл нынешнего противника. А за безопасность и доставку в срок отвечал корпус экспедиторов - непревзойденных разведчиков, наделенных чутьем, толикой здравого смысла и жаждой к жизни. Экспедитор номер сто девяносто три оставил свою группу два дня назад в чаще леса, а сам отправился в разведку.
В дальней стене на высоте метров трех открылось ранее неприметное оконце, в половину человеческого роста, и из него опасливо выглянул невысокий и широкоплечий человечек, уже переступивший порог зрелости. Глаза его бегали, словно искали что-то в наряде экспедитора.
- Я безоружен, - устало произнес экспедитор и, почувствовав, что голос его звучит как-то не так, откашлялся и сделал глоток из фляжки.
- Ага, - человечек показался целиком, - и зачем сюда пришел?
Экспедитор отложил флягу.
- Иду с севера. Мой дом разрушен, ищу новое пристанище. Думал переночевать здесь.
- А зачем тогда прятался? - подозрительно спросил человечек.
- Время такое, - развел руками экспедитор.
- А форма-то на тебе военная, - улыбаясь, произнес человечек, - вещички тоже... Шпионил? - сладко произнес он, словно разгадав невесть какую загадку, - ну вот отучишься.
- А про боевых товарищей моих - не подумал? - экспедитор произнес эти слова, глядя куда-то в сторону. Однако блеф не удался. Человечек заулыбался еще шире, обнажив недостроенный ряд зубов.
- Ты экспедитор. За экспедиторами никто не возвращается.
- И то правда, - экспедитор решил сменить тон разговора, - Как мне к тебе обращаться? Назови себя.
- Я - архитектор этого города, - приосанившись, произнес он, - я создал его. И он выполняет любые мои приказы. Так что не вздумай со мной шутить. Эй! Отправь его к остальным.
- Хорошо, - отозвался знакомый высокий голос, - А когда она придет?
"Она" - отметил про себя экспедитор.
- Скоро, - отмахнулся архитектор и скрылся из виду. А экспедитора подняла в воздух каменная плита, на которой он сидел, и понесла куда-то через весь город. Стены, не отставая, летели рядом, и не было возможности ничего разглядеть.
Пол обрушился. Когда экспедитор смог поднять голову, его снова окружило стенами. Правда, с одной стороны вместо стены потянулись, словно цветы, прутья из арматуры, а небо спряталось за поросшей мхом кирпичной кладкой. Три шага в любую сторону - вот все, что осталось. Даже не подпрыгнуть.
За прутьями виднелся каким-то чудом уцелевший садик с низкими деревьями, посреди которого высилась чаша фонтана, окруженная скамейками. В чаше стояла девочка из бронзы и радостно смотрела вверх, отведя зонтик и подставив свободную ладошку под невидимые капли дождя. За садиком экспедитор увидел скособоченные постройки, составленные каким-то великаном из таких же клеток, как его собственная. Приглядевшись, можно было увидеть определенный порядок в этих строениях. Вот башня, вот домик с крышей и трубой, вот вокзал с колоннами. И все это из клеток-кубиков. Только людей за прутьями не видно.
* * *
Прав был безымянный архитектор. Никто за экспедитором не вернется. Это он пять лет назад не бросил отряд из двадцати молодых бойцов и вывел их из болота, затянутого густым туманом, под грохот вражеской артиллерии. Вел за собой, подбадривал, тащил на себе, давал пинка упирающимся и только шептал про себя, сжав зубы: "Доживите, доживите до конца войны, до мирных дней. Доживите!".
Про мирные дни он сам услышал от отца в возрасте пяти лет. Отец уверял, что война началась недавно и скоро закончится, и нахваливал мирные деньки. Двадцать восемь лет спустя экспедитор почти уверовал в то, что никаких мирных деньков отец никогда не видел. А война все не кончалась.
Не всех удавалось спасти. Пятеро матерых вояк не послушались его, тогда еще двадцатилетнего сопляка, и рванулись прямо между Мерцающих Скал, найдя короткую тропу. Нельзя, нельзя этого делать после полудня - кричал им экспедитор вслед, но те лишь отмахивались от него. Все они погибли, раздавлены, перемолоты.
Тогда за ним тоже никто не вернулся. Он месяц искал хотя бы один союзнический лагерь. Нашел его. Был радостно встречен, вычеркнут из списка погибших, и возвращен в строй. Уши его намазали толстым слоем лжи о том, как важно и нужно спасать молодых солдат от неминуемой гибели, и как Корпус Экспедиторов будет воспет после окончания войны. После...
Да только не ждали они окончания войны. Это экспедитор ждал ее, никто более. Те, кого он спасал от преждевременной смерти, не говорили ему спасибо.
* * *
Солнце сползало к земле, близился вечер. Экспедитор пробовал дремать, да в голову лезли разные мысли, заставляя ворочаться. Наконец он встал, прошелся по своей клетушке, внимательно осматривая кладку камней и на всякий случай подергав за прутья решетки. И попутно вспоминал все, что знал об этом городе. Кажется, лет двадцать назад почти все население ушло на войну или было эвакуировано. Кто-то, похоже, остался. Взять хотя бы этого мнимого архитектора. С такими плечами, и натертой шеей - он мог быть только каменщиком, подмастерье, разнорабочим. А произвел себя в творцы.
- Эй, Город. Ты здесь?
- Пффффф, - фыркнул капризный голос.
- А много тут людей?
- Десять. Архитектор и его помощники. И я.
- А в клетках?
- Это нехорошие люди. Они пришли за сокровищем. Отберут сокровище и она не вернется.
"Ага" - подумал экспедитор.
- А кто она?
- Шел воровать, а не знаешь, - с укором произнес голос.
Экспедитор встал и положил руку на грудь, обращаясь к фонтану.
- Вот тебе честное слово: я не вор и ничего о ней не знаю. Расскажи?
Голос притих, что-то бормоча ветром по углам. А потом, запинаясь, стал рассказывать:
- Когда людей было много, она пришла из другого города. Очень красивая. Другие люди бросали монетку в фонтан, чтобы вернуться. А она сняла с шеи медальон и тоже бросила в фонтан. На медальоне ее лицо. Она обещала вернуться. Никто его не возьмет, потому что иначе она не вернется.
- Раз она обещала, значит, все равно вернется, - вставил экспедитор.
- Архитектор сказал, что без медальона не вернется. Сказал, что его хотят украсть. А я хочу, чтобы она вернулась.
Вот, значит как.
Экспедитор присел и задумался. Начало темнеть, заходящее солнце играло на бронзовой статуе и слепило глаза. Но он не видел статуи. Перед глазами приказ из штаба - обычный клочок бумаги. Даже лично не соизволили обратиться. "Берегите и дальше наших солдат, чтобы они обязательно вернулись домой, как обещали родным и близким".
- Слушай. Можем пошептаться? Чтобы нас никто не слышал?
- Пффф, - раздалось почти над самым ухом экспедитора, - я все могу.
- Покажи мне медальон, пожалуйста. Не давай в руки, просто покажи, - заторопился он, чувствуя нарастающий гнев, - я же не знаю о нем ничего, помнишь? Что плохого если я посмотрю?
- Ха. Смотри. Но если протянешь руку, я оторву ее.
Фонтан быстро въехал через расступившиеся прутья прямо к экспедитору, окатив его ботинки мутноватой и пахнущей гнилью водой. На дне действительно что-то блестело, но что это и что на нем изображено, понять было невозможно.
- Очень красивая, - согласился экспедитор, - можешь прятать, я посмотрел.
- Пффф, - презрительно фыркнул город еще раз.
Чаша фонтана вернулась на свое место, прутья снова сомкнулись, а вот зловонная лужа никуда не делась.
- А я знаю эту женщину. Она из моего города, - как бы вспоминая что-то, сказал экспедитор.
- Ты...знаешь? - выдохнул голос у самого его уха.
- Знаю. Только она не придет сюда. Хотела бы, но не придет.
- Почему? Я же жду ее!
- Да она-то этого не знает. Послушай, - Голос стих, и экспедитор продолжал, - все, кто пришел, остались тут - так? Ты никого не выпускал?
- Никого, - заговорщически прошептал Город.
- Так никто не расскажет ей, что ты ждешь. Понимаешь? Ей страшно. Вдруг ты ее тоже - в клетку? Я ее знаю и смогу рассказать ей, что ты ждешь, если отпустишь.
- Архитектор не велел никого выпускать. И... разговаривать тоже не велел.
- А ты разговариваешь.
- Мне скучно!
- А сам он с пленниками говорит?
- Говорит. Только они ему не отвечают. Тогда он берет разные вещи и уходит.
Экспедитор уселся подальше от лужи и сделал вид, что дремлет.
- Что же делать? - тихо спросил голос. Экспедитор не ответил. Солнце совсем скрылось, и его темница погрузилась во тьму.
* * *
- Эй. Ты спишь?
Экспедитор открыл глаза. Раннее утро уже золотило парк за решетками, а камни кусались предрассветным холодом даже сквозь спальный мешок.
- Уже не сплю, - вздохнул экспедитор, поднимаясь и разминая затекшее тело - у тебя есть вода?
- Ты правда найдешь ее? Скажешь ей, что я ее жду?
- Я же вчера уже сказал, что найду, - он изобразил раздражение, - долго мне еще повторять это, чтобы ты поверил?
Голос всхлипнул.
- Найди ее, пожалуйста. Я устал ее ждать.
Экспедитор смягчился:
- Хочешь пойти со мной?
- Пойти... с тобой?
- Найдем ее вместе.
- Нет. Я буду ждать ее. Вдруг она пойдет сюда, а меня тут не окажется?
Экспедитор понимающе кивнул.
- Я выпущу тебя там, где ты нашелся, - прошептал город, и экспедитора снова понесло по воздуху. На ходу его клетка лишилась всех стен и потолка, попутно расплескалась и лужа. Экспедитор едва успел спасти спальный мешок, который попытался уплыть за борт.
Они пролетали над городом. Красивые, нетронутые войной и временем здания, заботливо вычищенные мостовые и тротуары, блестящие на солнце фонарные столбы, благоухающие цветы в клумбах. Все было приготовлено к ее приходу, так понял экспедитор. И - тихо, ни души. Только у самого края города скособоченный вагончик, в каких живут строители и прорабы, грязный, покосившийся, заросший мусором. На его ступенях сидел тот, кто именовал себя архитектором, и разбирал очередные трофеи, копошась в чужой куртке. Через мгновение он уже скрылся из глаз за стенами домов, и каменная плита опустилась на землю.
Экспедитор спустился на траву, и плита тут же укатилась обратно, заставляя дома расступаться перед собой. Что-то блеснуло под ногами, и экспедитор с удивлением поднял с земли золотой медальон с женским профилем. Он повернулся к городу и показал его, не зная, что сказать.
- Возьми, - отозвался Город, - вдруг ты забудешь, как она выглядит. Скажи ей, что я жду ее. Очень жду.
Экспедитор кивнул, спрятал медальон в карман и осторожно, неспешно скрылся в лесу.
* * *
Зодчий в желтой мантии хмуро взирал на копошащийся город и сжимал в руках землемер. Скальд примостился рядом, водя пальцами по струнам.
- Я вдохнул жизнь в их города, - нарушил молчание Зодчий, - и зачем? Время истрепало их разум, как разрушает тела этих недолговечных человеческих построек.
- Конечно же, ты не допускаешь мысли, что просчитался где-то сам. Да, мой суровейший брат? - звонко произнес Скальд, издав смешок из лютни.
- Не испытывай мое терпение, младший брат, - огрызнулся Зодчий, - они неверно истолковали мой замысел. И теперь всякий каменщик будет мнить себя создателем и хозяином созданного мной города. Нет уж. Я забираю свой дар и ухожу. Мне наскучил этот мир.
- Не смею тебя задерживать, брат, - уважительно прогудела лютня.
Зодчий поднял землемер над головой и переломил его. Город, всплакнув, застыл, захлопнув глазницы окон и рты дверей, навек замуровав своих немногочисленных мучителей и давно умершие жертвы.
* * *
Самолеты, на которых его группа прибыла, исчезли. Вернее, полностью исчез один самолет. А второй, разбитый и продавленный какой-то немыслимой силой, все еще лежал здесь бесформленной кучей. И в его вытащенных наружу кишках копался электрический дракон.
Сплетенный из блестящих стальных прутьев, соединенных друг с другом в замысловатый узор, мозаику, исполин поднял голову и, высунув оголенный кабель языка, сверкнул светодиодными глазами. Экспедитор стоял, не двигаясь. Это не было приемом, чтобы уберечь себя или высказать дружелюбие. Он просто любовался красивым созданием.
Дракон легко, как по льду, выскользнул из обломков и в мгновение ока очутился у экспедитора, с интересом наблюдая за его рукой. Чутким стальным носом он нашел браслет на его левой руке и вопросительно посмотрел на экспедитора. Тот улыбнулся - снова одними губами - и, отстегнув браслет, протянул его зверю. Тот осторожно коснулся языком. По телу его пробежала электрическая искра, вспыхнув на кончике хвоста, после чего он ринулся назад к опушке, как-то вытянулся вверх и взмыл голубой молнией в небеса, прогрохотав на прощание громом.
Экспедитор номер сто девяносто три радостно смотрел ему вслед, приложив мертвый браслет словно козырек. Потом отбросил его в сторону, подошел к обломкам самолета и стал ждать.
Может, они все-таки вернутся за ним?
3. В жертвенном пламени
Экспедитор проснулся с открытыми глазами, и солнечные зайчики танцевали на его лице. Он поднялся с мягкого мшистого ковра и с наслаждением потянулся. Утро раскрасило лес яркими красками - зеленым, оранжевым, красным. Среди мха рассыпались ягоды-бусинки и натертые до блеска шляпки грибов. А на могучих вонзившихся в землю ветвях тихо покачивались в вышине древние деревья. Их корни давно потеряли силу и бессильно болтались на высоте - экспедитор едва смог бы дотянуться до них рукой.
Старый, добрый лес. Экспедитор углубился в него три дня назад, прекратив бессмысленное ожидани. И с тех пор он ни разу не сомкнул глаз. Дремал на ходу днем, впитывая цвета и запахи, а ночью смотрел на танец звезд и комет над шевелюрами деревьев. Тоска отступила, заполнилась благоуханием трав и лунным светом, тревоги и заботы утонули во мху.
Однажды, правда, ему пришлось свернуть в сторону: белесый и уродливый налет на деревьях очертил кругом с виду неприметную поляну, и экспедитор не рискнул вступить на нее. Правила мира требовали осторожности, пусть даже излишней. И потом, экспедитор не хотел нарушать чьи-то границы. Хотя бы из уважения к тому, что так явно их обозначило.
В середине дня экспедитор приметил жароволка, греющегося на солнце. Тот, учуяв экспедитора, поднял голову, угрожающе заворчал, высунув раздвоенный язык, и с ворчанием удалился, то и дело оборачиваясь. Экспедитор вздохнул: когда-то он подходил к ним без страха и гладил их бронзовую шкуру. А потом... А потом пестрый свет льющегося сквозь листья солнца и ветер прогнали невеселые мысли прочь.
* * *
На исходе дня экспедитор вышел из зеленой прохлады молодого леса, ласково попрощавшегося с ним после леса старого. Перед ним раскинулось поле, на котором язвой торчали с десяток полуразрушенных деревянных домов. Старые, покосившиеся, почерневшие от времени и брошенные своими хозяевами. Земля, как могла, пыталась зарастить эту загнивающую рану, оплетая стены плющом и мхом. А где-то вдалеке чернел над полем дым. Экспедитор вздохнул и направился к домам. В лесу он без опаски спал на траве под деревьями, зная все звериные тропы и метки территорий, да и просто зная, чего ожидать. Но рядом с человеческими творениями может случиться что угодно. Дерево - оно и есть дерево, само по себе. Крепкое - выстоит, гнилое - рухнет. А вот построенный из этого дерева колодец сам по себе ничто. Крепок его создатель - выстоит, даже если древесина и сгнила. А если гнилой человек мастер - развалится, и ничего ты с этим не сделаешь.
Беспокойно осматривая заброшенные неуютные дома с распахнутыми дверьми и окнами, экспедитор невольно оборачивался в зелень леса и подумывал, а не вернуться ли туда. Один из домов приглянулся ему больше прочих: он почти не покосился, и, не будь дверь выбита с петель, выглядел бы обжитым. Даже стекла на окнах чудом сохранились.
Он вошел в пустую и просторную избу. Ничего, кроме печи по центру, внутри не было. Зато к дальней стене была приставлена лестница на чердак. Недолго думая, экспедитор забрался наверх и лестницу отбросил. Спуститься он и так сумеет, главное чтобы одичавшее зверье не вскарабкалось наверх.
Освобождая чердачный угол от тенет и паутины, экспедитор вспоминал последнюю встречу с жароволком в лесу. Черт его знает как, но они словно чувствуют, что именно экспедитор пять лет назад выяснил их природу: жароволк совершенно не горит в пламени, даже мертвый. Тогда и вышел приказ обувать солдат исключительно в сапоги из шкуры жароволка, и на них началась охота. Впрочем, сапоги помогали мало. Они, конечно, не сгорали в залпах огнеметов и пламени взрывов, зато сгорали сами бойцы. После битвы сапоги бережно собирались и отправлялись назад в часть для очередных новобранцев.
Когда солнце село, экспедитор уже спал, завернувшись в спальный мешок. Через щели в покатой крыше нежно светила луна, но совсем скоро ее заволокло черным дымом, и стало совсем темно.
* * *
Утро встретило его запахом дыма. Если что-то горело, то экспедитор не мог понять - что. Не ветки елей и сосен - он бы сразу узнал их. Дым был мерзостным. Хотя и вплетался в него приятный голодному желудку запах жаренного мяса. Пайковые таблетки, которыми он питался весь поход, хорошо держали на ногах, но желудок требовал иной пищи.
Экспедитор открыл глаза и понял, что на него пристально смотрят две пары глаз, показавшиеся над полом чердака.
- Надо притащить его к костру, - хрипло говорил один, ничуть не таясь.
- А стоит ли? - пробормотал второй, встряхнув рыжей шевелюрой, - вишь, он не спит.
Экспедитор поднял голову. Обе пары глаз тут же скрылись, и из под пола раздалось перешептывание. Экспедитор натянул сапоги, хрустнул шейными позвонками и осторожно подошел к краю, согнувшись под низким потолком. "Раз не убили тут же, значит выживу, - подумал он, - однако как меня сморило, что я их не заметил. Лес что ли сделал меня беспечным". Впрочем, вряд ли лес. Сам экспедитор нечасто бывал в ситуации, когда беречь и провожать было некого. А себя беречь он уже давно отвык.
- Спускайся к нам, неожиданный гость, - раздался сильный голос, который, однако, прозвучал сдавленно, будто ему было тесно в груди говорившего, - Огонь ждет тебя.
Последняя фраза показалась двусмысленной, но другого пути все равно не было. Спускаясь по заново приставленной лестнице, он разглядел перемены в доме. Не в печи, а прямо посреди избы возвышалось пламя костра, вокруг которого сидели, заворожено глядя в огонь, тринадцать человек. Мужчины и юноши, даже не одетые, а завернутые в какие-то толстенные тряпки, словно прячась от лютого мороза. Двое сидящих у двери подбрасывали в костер свежесрубленные деревца из молодого леса, а те отчаянно трещали, словно борясь за свою жизнь. Но огонь ломал их волю, сжигал все соки и перемалывал в пепел.
- Садись с нами, - прозвучал тот же голос, и властным движением руки было указано место. Экспедитор осторожно обошел людей и сел, как и было велено, позади двух мужчин, а те словно нехотя подвинулись, уступая ему часть тепла. Отсюда он мог видеть говорившего. Был ли тот стар или юн? Сложно сказать. Лицо его бело как мел, и было неясно, какие из пляшущих линий лишь отблески костра, а какие - тени от морщин. На руках его были массивные толстые перчатки - такие экспедитор видел раньше у пожарников. Из его горла вырвался сдавленный кашель, и он прикрылся кулаком.
Слева от него сидел тот самый обладатель рыжей шевелюры, совсем еще мальчишка, сидел и смотрел на трескотню веток в огне. Первого своего визитера экспедитор не видел, или же просто не узнавал в другом свете. Он обернулся - стекла покрылись черной копотью и света не давали.
- А не опасно так? - спросил экспедитор, указывая на костер, - можем сгореть вместе с домом.
Рыжий парень вдруг покраснел, словно экспедитор сказал какую-то непристойность, и беспомощно взглянул на бледного предводителя.
- Можем, - ответил тот, - но этого не стоит бояться. В заповедях сказано "Разведи огонь". А мы, - он обвел рукой сидящих, - чтим заповеди. Все вышло из огня и в огонь уйдет.
Экспедитор кивнул. Правда, он когда-то давно был на лысом холме, где неизвестная рука выбила в граните заповеди живущим, и помнил, что написано там было гораздо больше. Но начиналось все действительно со слов "Разведи огонь". Впрочем, сам экспедитор считал это творением человеческих рук, а не божественным промыслом, и потому никакого интереса к заповедям не испытал.
Послушник у двери, у которого закончились заготовленные дрова, достал железную рукоять от колодца (не его ли вчера видел экспедитор на подходе к деревне?) и так же бросил в костер. Экспедитор улыбнулся, следя за его движением, но, похоже, никому не показалось это странным.
- Оно же не будет гореть, - высказал он вслух, и снова рыжий послушник заалел, будто услышав непристойность.
- Все горит, - проговорил предводитель, - если достаточно долго держать в огне, и достаточно сильно верить, - при этих словах он покосился на юношу рядом, - Все сгорит, и в огне будет очищение.
- Но зачем? - искренне удивился экспедитор, - чем плохо то, что есть вокруг?
- Тем и плохо, - разъяснял предводитель, - все то, что не питает огонь, плохо.
- А после костра становится хорошим, - язвительно произнес экспедитор.
- Нет. После костра оно перестает быть. Его предназначение исполняется.
- Сгореть на костре - предназначение?
- Да.
"Безумец ли он?" - спросил сам себя экспедитор, заглядывая в бледные глаза. Нет, не безумец. Он смотрит ясно, держится прямо и говорит складно. Но как будто бы он поражен какой-то болезнью, от которой нет исцеления. Экспедитор окинул взглядом лица сидящих - они не были столь бледны. Но и не раскраснелись от пламени, как сам экспедитор. Будто случайно он прикоснулся к ладони сидящего рядом. Тот одернул холодную, как лед, руку и в ужасе обернулся на экспедитора. Потом улыбнулся и сказал тихо:
- Осторожней, брат. Я подумал, это искра костра.
Набравшись смелости, экспедитор спросил, обращаясь к предводителю, который снова закашлялся:
- И мое предназначение тоже?
Тот, не прекращая кашель, кивнул, и вслед за ним закивали головами все сидящие.
- И твое?
На этот вопрос предводитель не успел ответить. Раздался грохот и вой, и в избу вошли трое мужчин, одетых в то же тряпье, волоча за собой извивающегося жароволка. Лапы и морда были перемотаны проволокой. И тут же, не сговариваясь, те, кто сидели ближе к выходу, схватили зверя и швырнули в костер. Во все стороны метнулись щепки и искры, от которых шарахнулся в сторону рыжий послушник.
Зверь лежал мордой к экспедитору, и взглядом словно насмехался над ним. Через мгновение огонь дополз до его глаз, и ему пришлось закрыть их. Чешуйчатая кожа покраснела от жара, раскалилась и держащая его проволока. Он прекратил дергаться и замер, чтобы в движении не открыться огню, и лишь негромко подвывал сквозь сжатые зубы. Когда выгоревшие ветки под его весом надломились, и к потолку устремился сноп искр, экспедитор опомнился
- Не мучайте его. Жароволк все равно не сгорит, - экспедитор поднялся с места, судорожно размышляя, как залезть голыми руками в костер.
- Ты думаешь? - зло процедил бледный предводитель, - зачем же ты встал? Исполнить свое предназначение и шагнуть в костер?
- А каково твое предназначение? - рассвирепел экспедитор, - греться у этого костра?
Сидящие с негодованием загомонили, но предводитель закрыл их рты поднятой рукой. Он улыбнулся. И сказал что-то, на что остальные согласно закивали, а рыжий послушник смущенно заулыбался, глядя в пол. Но бледные больные глаза его, пусть на мгновение, успели выдать правду. Экспедитор, не помня себя, перемахнул через сидящих, сорвал перчатку с бледной старческой ладони, и рывком вытолкнул жароволка к дальней стене. Выхватил флягу, загасил прилепившиеся к раскаленной шкуре угли, и тут же обернулся к сидящим - не рванулся ли кто остановить его.
Но никто и не дернулся. Только сдавленный сильный голос произнес, обращаясь к кому-то:
- Видишь? Вот они и сгорели. Нужно было просто достаточно верить.
Рыжий послушник с сомнением смотрел на него и жароволка на полу, но потом отвернулся к костру и тихо кивнул. Не поворачиваясь более к ним спиной, экспедитор присел и стал распутывать проволоку, то и дело одергивая пальцы от обжигающих нитей.
- Но как же та женщина? - вдруг встрепенулся юноша, уставившись на предводителя, - она не сгорела? Я видел, как она ушла!
- Она сгорела, - скрипнул зубами бледный безумец, - и ты сгоришь - раньше срока, если будешь дерзить.
Проволока на передних лапах поддалась, и жароволк, оттолкнув экспедитора головой, освободил пасть, разгрыз путы на ногах и ринулся прочь. Никто не посмотрел ему вслед, да и на экспедитора больше никто не смотрел.
- Пойдем, парень, - экспедитор обратился к рыжему, но тот сделал вид, что не слышит его. А что если подойти и швырнуть этого старика в возлюбленный им костер? Нет, не сможет экспедитор так поступить. И вырвать никого из его власти он не в силах.
Он повернулся к дверям и вышел прочь, оставив кучку безумцев потешаться своим безумием, раз им так хочется. Путь его лежал дальше на север.
* * *
Это безумие оказалось разрушительнее всего, что он видел когда либо. Оно могло бы поспорить с войной, с чумой и с землетрясением, но не хотел бы экспедитор присутствовать при их поединке.
То, что от деревни остались лишь головешки, кроме этого самого дома, экспедитор понял еще сидя у костра. То, что молодой лес, из которого он вышел, радуясь жизни, обуян пожаром, он догадался. Но выжженной на много миль пустыни он себе и представить не мог. Он отправился в путь в полдень, и к вечеру так и не добрался до границы пепелища, с горечью взирая на скрюченные редкие деревца и почерневшие скелеты, попадающиеся ему на пути. "И все это чтобы задобрить, обогреть больного старика?".
Он менял направление, шел и на восток, и на запад, но как ни всматривался за горизонт, не видел ни верхушек деревьев, ни (хотя бы) крыш домов. Умерший край. Ни травинки, ни ручейка. А флягу он всю опорожнил на пылающего жароволка.
Ночь не принесла прохлады и облегчения. Земля, остывая после пожарищ, отдавала свой жар небу, суша и без того пересушенное горло экспедитора. Он беспокойно дремал, сглатывая слюну, но по-настоящему так и не заснул. А наутро он увидел жароволка, бредущего в ту же сторону. Обрывок проволоки болтался на задней лапе, и зверь то и дело подергивал ей. Высунув язык, он шел по выжженной земле и искоса смотрел на экспедитора, но уже без злобы. Экспедитор улыбнулся ему, одними губами. "Бедный зверь".
И они пошли вместе, на север, никуда не сворачивая, в поисках предела этого безумия.
* * *
В миг, когда от пекущего затылок солнца экспедитор перестал уже что-то понимать, ему привиделось, будто в плывущем перед ним воздухе, на сотню шагов впереди, идет женщина. Она обернулась к нему - и растаяла, как дым.
"Та женщина"
Экспедитору вспомнился золотой медальон в городе. Бред, наваждение, не может речь идти об одной и той же. И не могла она идти перед ними. Да была ли она вообще? Придумка архитектора, бред снедаемого болезнью мальчишки!
Жароволк навострил уши, припал носом к земле и все ускоряющейся рысью понесся вперед. Экспедитор напряг последние силы и припустил следом. Через сотню-другую шагов он догнал волка и рухнул на колени, зарывшись руками в пепел. Вода.
Как она попала сюда, в это крохотное углубление в земле, экспедитор не знал да и не хотел гадать. Главное, что это была вода. Жароволк уже опустил голову и жадно пил. Его могучие бока вздымались все сильнее и сильнее, а от разогретой шкуры валил пар. Костер не убил его, но словно засел внутри и причинял страдания. Прохлада воды избавляла его от этой боли, но стоило ему остановиться, как пожар внутри разгорался с новой силой. Экспедитор с ужасом смотрел на то, как и без того небольшая лужица тает буквально на глазах.
- Оставь мне, - непослушным языком обратился он, и придвинулся к воде. Жароволк заворчал и заслонил от него лужу, нагло выставив переднюю лапу, закрывая проход. Экспедитор с негодованием отбросил ее. Волк клацнул зубами, и тут же получил удар по носу. Взвыв от ярости и обиды, он бросился на экспедитора. А тот извернулся, схватил его за глотку, нащупав брешь в чешуе, и с силой сдавил горло зверя. Тот, взбрыкнув, замер, лежа на боку и косясь обезумевшим глазом на экспедитора. Из пасти вывалился раздвоенный язык - красный и сухой, кожа на нем растрескалась - и дышал он на экспедитора нестерпимым жаром. Экспедитор ослабил хватку.
"Спасет ли меня эта малость влаги? А его, быть может, спасет. Почему я требую у него справедливости для себя?"
- Черт с тобой, пей! - экспедитор хрипло выкрикнул эти слова, отпустил горло зверя, зло пнул отвалившийся наконец кусок проволоки и пошел дальше, на север, не оборачиваясь. Жароволк мигом выпил остаток воды, не сводя глаз с уходящего экспедитора, а потом рысью помчался в другую сторону.
"Но все же... неужели и правда мое предназначение - сгинуть в огне?"
* * *
Жрец в циановой мантии рассеянно смотрел на возносящиеся к небу клубы дыма, поигрывая жертвенной чашей.
- Перестарались? - задумчиво произнес тот, - они даже не прочли до конца мои заповеди! Куда уж проще излагать свою волю? "Разведи огонь, чтобы согреть ближнего своего, А если его мучает жар - дай ему воды..."
- Не утруждай себя, я все равно их не запомню.
- Уж тебе-то стоило бы спеть о них в своих песенках.
- Ты мне льстишь. Однако ты перемудрил, братец. Ты бы еще написал им книгу откровений, а лучше - четыре, чтобы было побольше путаницы. Прими совет: в следующий раз ограничься одной строчкой, или словом. Лучше - буквой. "Б!" - чем не божественное откровение? И костров жечь не понадобится.
- Не зли меня, младший брат. Тебя этот мир еще забавляет? Мне же он противен.
- С твоими вкусами я ничего поделать не могу, - вздохнул Скальд.
- Следи за своими, - презрительно отозвался Жрец, и снова посмотрел на пылающую равнину, - вы закрылись, чтобы не слышать и не видеть меня, потакая лишь своим нуждам. Воля ваша. Но по вашему все равно не будет.
Он поднял над головой жертвенную чашу и опрокинул ее дождем на изнывающий мир.
* * *
Дождь.
Экспедитор лежал на спине, а дождь настойчиво стучался в закрытые глаза, молотил по рукам, щекотал шею и пел, пел, пел. Он судорожно открыл рот, ловя нежные капли, а потом подставил ладони им навстречу. А потом рассмеялся, и небо ответило ему раскатом грома.
Из-под выжженной земли потянулись к дождю белые цветы. Они вырастали, раскачиваясь на тонких стеблях, а потом с мягким звоном раскрывались - динь, динь, динь.
Убаюканный этой музыкой, экспедитор уснул. Он не видел, как сгорбились и окаменели сидящие вокруг костра, когда их великий огонь превратился в гору размокших угольев. Не видел, как жароволк, подойдя, примирительно лизнул ему ладонь и умчался в свои родные края, не знавшие губительного огня.
4. В неравной схватке
- Разрешите доложить! - рядовой взял под козырек, краем глаза следя за экспедитором - как бы не убежал. Полковник кивнул, делая вид, что не замечает пленного.
- На границе вверенной территории был задержан этот субъект. Документов при нем не обнаружено. Называет себя экспедитором пятой коалиции.
-Молодец, - полковник по-прежнему смотрел на солдата в упор, - сопротивление при аресте оказывал?
- Никак нет. Сдался сам.
- Чья на нем форма?
Солдат смутился и на всякий случай осмотрел экспедитора. Затруднение было понятно - форма вытерлась, выцвела и пестрила черными пятнами.
- Похоже что наша, пан полковник.
- "Похоже что", - скривился тот, - тащи его в камеру. Там допросят.
Он уже собрался уходить, как вдруг арестованный подал голос:
- Полковник, пошлите запрос в корпус экспедиторов пятой коалиции. Они подтвердят мою личность.
- Пошли, пошли, - подтолкнул его солдат, - разберемся.
Полковник проводил их взглядом. Запрос, конечно, сделать можно. А вот что он делал на территории противника? Как умудрился добраться сюда? Почему один и пеший? Нечисто здесь.
На самом деле полковника оскорбило обращение к себе. Экспедиторы, конечно, стояли вне воинской субординации и могли не называть его "пан". Но раз уж ты взят в плен, можно быть и повежливее.
В кабинете он тут же забыл про незадачливого пленника. На столе лежала Бумага из штаба. Бумага тут же превратила пана полковника в сокращенное "п-к." и дала смачного пинка, спросив о сроках готовности сверхсекретного проекта МП. Бумага настойчиво рекомендовала п-ку ускорить ход испытаний на пленных. П-к должен отчитаться в ближайшие несколько дней, потому что через две недели командование хочет видеть первую дивизию МП на фронте. Сколько букв останется в наименовании п-ка в случае невыполнения этих требований, Бумага умалчивала, но настойчиво намекала.