Отрезок пути, который мы проделали вместе, был не так уж велик. Однако, несмотря на то, что общение с нежданной попутчицей немного подняло мне настроение, я с большой радостью вернула мамочке кроху, окончательно "оттянувшую" мне руки и, распрощавшись с ней, облегченно вздохнула.
Вернувшись на бульвар, я отправилась дальше, уже не обращая внимания на съехавший с головы капюшон, поскольку одеревеневшие от мороза руки стали для меня гораздо большей проблемой, чем непокрытая голова. Идти мне впрочем, оставалось совсем не долго. Минут через пять-семь покажется дом с аркой, пройдя через которую я попаду во двор, где провела практически всю сознательную жизнь, да и бессознательную тоже.
Наш двор... Старомосковское градостроительство создало довольно причудливо организованное пространство, в результате чего просторный, но очень уютный двор безраздельно принадлежал нашему дому, разделенному аркой на две части. Стараниями не одного поколения жильцов наш двор скорее напоминал миниатюрный парк с тенистыми аллейками между деревьев, цветочными клумбами и даже действующим фонтаном, по периметру которого стояли лавочки, никогда не пустующие в теплое время года. Когда я была маленькой, в зимнее время чашу фонтана превращали в каток. Воду, конечно, сливали, потом на дно клали какой-то хитрый настил, и уже его заливали водой. Разумеется, каток был маленький, но с десяток карапузов от трех до шести лет размещались на нем совершенно свободно. М-да...Человек, который все это придумал и ежезимно воплощал в реальности уже давно уехал в Израиль. Лет двенадцать, наверное, прошло... Как его звали? Не помню. У него были две дочки-близняшки на два года старше меня. Их я хорошо помню - Майка и Ритка. Майка была ужасной хохотушкой, а Ритка в противовес ей очень серьезной и рассудительной девочкой. Первое время мы писали друг другу длинные подробные письма, а потом переписка постепенно заглохла. И почему я в последнее время так часто вспоминаю детство?
Перейдя через проезжую часть бульвара, я прошла под аркой. Мой подъезд направо. По широкой лестнице на второй этаж. Уф... Слава Богу.
Порывшись в глубоком кармане шубы, я извлекла на свет связку ключей. Длинный и плоский ключ от входной двери легко вошел в скважину замка. Пол-оборота налево, пол-оборота направо. Мелодичный перезвон колокольчиков. Музыкальный замок - один из последних подарков, полученных моим дедом от одного из поклонников, кажется немца. Дед счел это механическое чудо с одной стороны чрезмерным, с другой - банальным, поэтому отправил его в кладовку бабы Лины. Но через некоторое время вспомнил о нем и велел установить. Когда колокольчики зазвонили в первый раз, дед, в общем-то, не склонный к сентиментальности умилился, слушая их нежный перезвон, и сказал, удивив меня еще больше, что, вот он скоро умрет, а эти колокольчики все также будут звучать, напоминая мне о нем. Меньше чем через месяц деда не стало, а я... Теперь уж больше двух лет прошло, но каждый раз, когда звучат эти колокольчики, мне по-прежнему становится грустно.
Квартира, отозвавшись колокольчиками, снова погрузилась в молчание, как только я захлопнула входную дверь. Хорошо бы сейчас скинуть всю одежку и без всяких там предварительных водных процедур завалиться в мягкую теплую постельку и заснуть, позабыв обо всем на свете. Но, увы... Сегодня пятница, а это значит, что о постельке я могу только мечтать.
Пятница. С одной стороны, в нашей конторе рабочая неделя на этом завершается. Но радоваться этому не приходится. В большинстве солидных фирм, в которых в основном и работают наши клиенты, пятница является "коротким" днем. Люди, едва дождавшись времени обеденного перерыва, с радостью выключают компьютеры, хватают свои сумки, бросая в них уже на ходу свои мобильники и, накидывая на себя в зависимости от сезона что-то сверху, выбегают на улицы. И чтобы им не разъехаться по домам? А там, то есть дома, взбодрить утомленные тела упругими струями душа, нанести на лица яркий макияж, влезть в слегка прикрывающие поднятые фигуры дорогущие шмотки и ринуться на поиски приключений (для более зрелых клиентов можно придумать что-нибудь поспокойнее) в вечерне-ночную столицу... Так ведь нет же! Они тащатся в нашу контору, и наш последний рабочий день растягивается, чуть ли не до полуночи.
Скинув сапоги и шубу в прихожей, я неспешно отправилась на кухню.
Кухня - самое обитаемое помещение в моем доме. Здесь я ем, пью, смотрю телевизор и даже умудряюсь заниматься неким подобием творчества: доделываю работу, которую не успеваю сделать в конторе. В свое время я притащила сюда всю горшочную растительность, которая при жизни бабы Лины по старинке была расставлена на подоконниках во всех комнатах, хотя любила и разводила она растения внушительных размеров, которые едва там помещались. Но я проделала это вовсе не из-за желания дать растениям больше жизненного пространства. Причина была куда банальнее. Я просто-напросто забывала их там поливать. Здесь же они всегда были у меня перед глазами, и я регулярно снабжала их столь необходимой для их жизнедеятельности влагой. Все знакомые твердили в один голос, что кухня для растений место не подходящее и мой эксперимент закончится для них весьма плачевно. Однако наперекор предрекаемой им гибели мои пальмы-фикусы прекрасно адаптировались в новой обстановке. Более того, они жутко разрослись ввысь и вширь, превратившись в весьма внушительный растительный оазис, радуя глаз и, вообще, создавая очень приятную атмосферу.
Но сегодня расслабляться времени не было. Часы показывали четверть восьмого. Стало быть, мне нужно срочно привести себя в порядок, позавтракать и выбегать из дома. В нашей конторе опоздания не приветствовались.
Конечно, я могла бы добираться на работу гораздо быстрее. Но для этого мне нужно было бы ехать сначала на троллейбусе, потом на метро, а потом опять на троллейбусе. Только такие мытарства не по мне. Пересадки я терпеть не могу, поэтому выбрала маршрут, не вносящий в мой внутренний мир особой дисгармонии. Пешком я добираюсь до Тверской, где сажусь на троллейбус, который довозит меня почти до дверей родной конторы. Далеко не все меня понимают, удивляясь долготерпению, которое позволяет мне с утра пораньше сначала шлепать пешком, а потом тащиться на столь тихоходном общественном транспорте. Можно подумать, что быстроходностью личных авто можно воспользоваться в утренних московских "пробках", или суета многочисленных пересадок требует меньших психических усилий. Отнюдь. Я же сохраняю нервную систему в относительном спокойствии. И потом я, вообще, люблю ехать. Ну, сам процесс. Сидишь себе, смотришь в окно, не заботясь о лавировании ни в автопотоке, ни в потоке людском... Разве плохо?
Сегодня я вышла вовремя.
Из дома я стараюсь, выходить в одно и тоже время, потому что опытным путем мной было установлено, что только три троллейбуса следовавших один за другим с незначительными промежутками, позволяют совершать ежеутреннее путешествие с наибольшим комфортом. Если выйти раньше... Ну это из области фантастики, поэтому не будем об этом. Но, если опоздать, то всю дорогу приходилось ехать стоя. Причем, людская масса, частицей которой становилась на время и я, все время двигалась, волновалась, ругалась... Удовольствие, сами понимаете, не слишком большое.
Итак, сегодня я вышла из дома вовремя. Пересекла проезжую часть и неспешно направилась по бульвару в сторону Тверской. В эту зиму совсем не было оттепелей. И снега скопилось так необычно много, что обрамленный с двух сторон высоченными сугробами и пустынный в этот час бульвар напоминал скорее аллею в парке, чем расположенную в центре города улицу. Пошел снег. Редкие крупные хлопья, медленно кружась в воздухе, плавно опускались на землю, где, смешиваясь со снежным покровом, уже давно лежащим на бульваре, исчезали. Чем ближе я подходила к Тверской, тем увереннее чувствовал себя снегопад. А, когда я, наконец, добралась до троллейбусной остановки, снег повалил так отчаянно, что в двух шагах невозможно было ничего разглядеть. Остановившись, в ожидании троллейбуса, я буквально в считанные секунды была засыпана им с головы до ног. К счастью, ждать его не пришлось, подъехав практически тут же "рогатый друг" гостеприимно распахнул двери.
Часть одиннадцатая.
Ровно без четверти десять я переступила порог конторы, где меня встретил неулыбчивый взгляд нашего охранника, носившего весьма редко встречающееся ныне имя Кузьма. В начале своей трудовой деятельности я почему-то решила, что это обстоятельство непременно должно нас сдружить, но я ошиблась. За все время я ни разу не заметила со стороны этого молодого и симпатичного парня малейшего признака расположения ко мне.
На мое приветствие Кузьма ответил дежурным "добрым утром" и придвинул журнал регистрации прихода на работу. Я против своей фамилии проставила точное время и расписалась. Внимательно следивший за моими действиями охранник, сверившись со своими часами, удовлетворенно кивнул, и я проследовала дальше. Тщательное отслеживание прихода сотрудников на работу было отнюдь не единственной странностью в конторе, но с этой из них я давно смирилась.
Проходя по длинному коридору, ведущему в комнату, где находилось мое рабочее место, я обратила внимание на то, что дверь в приемную шефа была распахнута настежь. Явление редкое и не предвещавшее ничего хорошего. Мне сразу же захотелось превратиться в маленькую мышку, чтобы прошмыгнуть мимо незамеченной, но, увы...
- Аглая! - раздался зычный голос Тарновского, в тот момент, когда я уже готовилась перевести дух, миновав злополучную приемную.
Я остановилась.
- Аглая! - снова прозвучал начальственный призыв.
Пришлось вернуться и войти в приемную.
- Здравствуйте, Павел Олегович.
- Здравствуй, - кивнул он мне, отняв телефонную трубку от уха. - Прямо сейчас найди Марата. Он объяснит, чем ты сегодня займешься.
- Хорошо. Это все?
- Прямо сейчас, - повторил он, нажимая на последнее слово.
- Я поняла.
- Тогда все. Иди.
Я вышла и по привычке закрыла за собой дверь.
- Открой дверь! - послышалось из приемной.
- Я машинально, - извиняющимся тоном пробормотала я.
- Ничего. Иди, иди...
Я поспешно ретировалась.
Марата я нашла в курилке, где он развлекал анекдотами Аню и Таню, сестер-близнецов, которые, числясь в конторе чертежницами, на самом деле выполняли курьерскую работу, не гнушаясь также мелкими поручениями мужской половины нашего коллектива, исключая, правда, тех, которых считали совсем уж бесперспективными. Но это так - к слову.
Не успела я и рта раскрыть, чтобы поздороваться, как Марат, моментально переключившись на новый объект и воскликнув: "О! На ловца и зверь бежит!"; обнял меня за плечи и повлек обратно из курилки.
- А что собственно стряслось? - поинтересовалась я.
- Стряслось? А что? Что-то стряслось?
- Не знаю, но почему Тарновский велел немедленно тебя разыскать? Он так сказал это свое "прямо сейчас"... И почему он сидит на Женькином месте, и дверь держит нараспашку?
- Ну, знаешь ли!.. - начал он возмущенно и замолчал.
- Все-таки странно...
- Почему для тебя так важно, где он сидит? Мне лично как-то все равно.
- Одно дело - ты, а совсем другое - остальные...
- Это ты так скромно о себе? Во множественном числе?..
- Не только я. Хотя, конечно, своя рубашка ближе к телу...
- И какие причины могут быть у тебя для беспокойства, если ты прекрасно справилась с его заданием.
- Я?! С каким заданием?
- Ты нашла меня!..
- Нашла, - согласно кивнула я. - А зачем?
- Зачем?.. Вопрос, разумеется, интересный, но... Никакой интриги, к сожалению, нет. Как метко выразился многоуважаемый Павел Олегович, прямо сейчас мы отправимся в одно прелюбопытнейшее местечко. По дороге я тебе все объясню.
Марата Каюмова Тарновский всегда представлял, как лучшего дизайнера не только нашей конторы, но и, вообще, лучшего на пространной территории нашей родины и в странах так называемого ближнего зарубежья (у Тарновского, кстати, это понятие куда более емкое, чем принято считать). Я же пока никак себя не проявила. Ну, в смысле творчества. Довожу "до ума" проекты других, то есть из архитекторских набросков и черновиков создаю нечто конкретно-однозначное. В общем, представляю чужую работу в законченном и аккуратном виде. Но это занятие совсем не такое скучное, как может показаться на первый взгляд. В моей практике случались проекты, в которых авторы предлагали до десяти и даже до двенадцати вариантов, и поверьте очень интересно, разбираясь в хаосе разрозненных набросков, выстраивать нечто четкое и гармоничное. Эти работы... В общем, когда мне особенно нравится, что у меня получается, я испытываю удовлетворение ничуть не меньшее, чем автор проекта. Мое усердие не сказать, чтобы не замечали. Нет, меня хвалили за аккуратность и оперативность. Только вот к самостоятельной работе пока не подпускали. Откровенно говоря, мне и самой не очень-то верится, что я способна придумать нечто достойное того, чтобы люди платили за это деньги. Понятно, что, учитывая мои скромные успехи, с Маратом мне работать до сих пор не приходилось. Во-первых, он предпочитал доводить все до логического конца самостоятельно, а, во-вторых, желающих быть у него на подхвате всегда было более чем достаточно. Причем, руководствовались в своих желаниях они вовсе не бескорыстным восхищением вроде меня, а преследовали вполне меркантильные цели: дизайнерские услуги Марата стоили очень дорого, поэтому и его помощники в накладе не оставались. Ну, есть в моих словах лукавство, каюсь. Легко оставаться "белой и пушистой", когда работаешь без года неделю, а другие "трубят" почти десять лет, имеют подчас далеко не малочисленные семьи, члены которых не только кушать просят.
Однако пока меня обуревали сомнения и догадки по поводу неожиданного поручения, Марат ни на минуту не смолкая, успел одеться и снова вытащить меня на улицу.
Марат огляделся и уже в обычной жизнерадостной манере спросил:
- Под каким сугробом моя машина?
- Вопрос, как я понимаю, риторический.
- И все-то ты понимаешь. И в угадайку с тобой не интересно играть. Почему ты такая?
Я пожала плечами.
- Слава Богу, хоть что-то тебе неизвестно.
Пока Марат сметал снег с машины, я, без особого стеснения наблюдала за ним и в очередной раз пыталась разобраться, что именно меня так сильно в нем привлекает. В данном случае я имела в виду не суть, а скорее внешность. К разряду писаных красавцев он не относился, и я вовсе не была влюблена в него. При встрече же каждый раз с трудом отрывала от него взгляд. Может потому, что все в нем было как-то "на грани"... Вот еще чуть-чуть и будет чрезмерно. Но чрезмерность, как правило, отталкивает, а не привлекает, потому что все время находишься в напряжении, ожидая этого чуть-чуть. Хотя... Есть такие фонтаны, чаши которых буквально переполнены водой. Знаете? В них вода поднимается так высоко, что покрывает собой даже край и не хватает лишь малюсенькой капельки, чтобы она полилась через него. И вся прелесть именно в этом! Не в брызгах и струях причудливо сверкающих в солнечный день или искусно подсвеченных в ночное время. Завораживает именно эта идеально ровная водная гладь. Не напрягает, а завораживает. Вот и Марат... Экстравагантный, яркий, шумный. Но сидит ведь в нем что-то, что не позволяет перелиться через край. Кто-то скажет - хороший вкус и чувство меры. Не знаю. Я почти уверена, что он хранит в себе какую-то тайну. Ни трагедию, ни драму, а именно тайну. Разумеется, всегда найдется человек, который, козыряя малопонятными терминами, разложит человека на физиологию и психологию, вывернет наизнанку и предложит полюбоваться. Вот, мол, посмотрите. Все очень просто, ничего таинственного. Только, на мой взгляд, в попытках все объяснить с рациональной точки зрения шарлатанства ничуть не меньше, чем у широко разрекламированных ныне колдунов, ясновидящих, экстрасенсов. Да и не хочу я понимать. Мне бы одним глазком заглянуть в тот закрытый от всех уголок души. Пусть я даже не смогу там ничего толком разглядеть. Я вовсе не стремлюсь разгадать его тайну. Мне было бы вполне достаточно удостовериться в том, что она на самом деле существует.
Часть двенадцатая.
- Ну и погодка...
- Что?- рассеянно спросила я, не сразу переключившись с размышления на восприятие.
Марат открыл багажник, бросил туда щетку и быстро снова захлопнул.
- Бесполезное занятие говорю. Поехали, пока нас самих не занесло.
- Ехать-то далеко? - поинтересовалась я, усаживаясь рядом с Маратом.
- Да уж не близко...
- Неужели обязательно ехать именно сегодня?
- Не они для нас, а мы для них.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Богатые люди существуют на белом свете вовсе не для того, чтобы стать нашими клиентами и тем самым обеспечить нам средства для существования. Теперь понятно?
- В общих чертах. Но ты не просто лучший - ты модный, а это для них все же имеет значение.
- Детка, господин Демьянов очень легко может придать мое имя забвению.
- Оскал капитализма...
- Ты молодая, а я успел застать тот период, когда в институтах существовала такая дисциплина - научный коммунизм, по которому все без исключения перед защитой дипломного проекта сдавали Государственный экзамен.
- Ну и что?
- Ничего. Только про оскал капитализма я могу рассказать тебе много интересного. Скажу тебе по секрету, что в девяносто первом году я так и не смог приобщиться к всеобщей эйфории по поводу провозглашения так называемой демократии. Знаешь почему?
- Почему?
- Потому что не пролистнул пресловутый учебник, как это делали многие, а изучил предмет довольно внимательно.
- На тебя это произвело такое сильное впечатление?
- Зря смеешься. Среди словесной шелухи там много неглупых мыслей. В разумности и вменяемости людей, проповедующих идеи коммунизма, вернее социализма, поскольку коммунизм, как не жаль - утопия, мне суждено было удостовериться, когда сразу после окончания института я попал на стажировку в Англию.
- Извини.
- Давно хотел тебе сказать - меньше извиняйся.
- Но...
- Глупости все твои но. Извиняться нужно только в крайних случаях. Так об Англии... Прекрасная страна, превосходные люди. Умные, образованные, талантливые. На первых порах я буквально одурел от впечатлений. Но со временем я стал замечать кое-что, что заметно остудило мой пыл.
- Что же?
- Опять ты усмехаешься, а я ведь говорю с тобой серьезно.
- Я и не думала. Тебе показалось.
Марат посмотрел на меня и удовлетворенно кивнул.
- Свобода творчества... Не более чем миф. Творцы на Западе не намного свободнее, чем в свое время были у нас. Какая разница кто диктует правила игры? Партработники, сидящие в скучных кабинетах или улыбчивые бизнесмены? Заказ он ведь не всегда столь уж прямолинеен. А безденежье художников (в широком смысле этого слова), которые в силу личных убеждений не желают принимать предложенные правила это, отнюдь, не местечковая проблема.
- Да деньги... Я согласна. Но на Западе свободы все же больше, нет?
- В чем? Говорить, когда никто тебя не слушает? Создавать то, что никому не нужно? Все мы обслуга, Агашенька. Чего изволите? Сколько заплатите? Неужели ты всерьез думаешь, что там как-то иначе? Никто не вложит в тебя ни копейки, если сочтут, что это нельзя будет продать. Скажу больше. Когда деньги были государственными, при хорошем к тебе отношении уговорить чиновника "вложиться" было проще. Найти охотников рисковать своими деньгами гораздо труднее. Если такое вообще возможно при теперешнем положении дел.
- Может быть дело в цене?
- В цене или стоимости?
- Не очень поняла... Я имею в виду оплату труда. Ты никогда не думал уехать из страны?
- Куда? Зачем? Нас и здесь неплохо кормят, как говаривал один упитанный кот из мультика. И потом... Я тут думал-рассуждал и додумался... Знаешь до чего?
- До чего?
- Мысль, в общем, банальная, но мой личный опыт ее подтверждает. Денег человеку нужно ровно столько, чтобы ему хватало на приличное существование и оставалось еще чуть-чуть. Чтобы непременно оставалось и, чтобы непременно немного.
- Ну, знаешь ли... Аппетиты у всех разные.
- Аппетиты разные, но дело не в аппетитах. Ибо, что такое аппетит? По существу это легкое чувство голода. Заметь, легкое. Сильно проголодавшийся человек жрет все, что ни попадется. Нельзя доводить человека до такого состояния. Это раз. И нужно воспитывать культуру питания. Это два. Вот и все.
- Глобальные проблемы так просто решаются?
- Посуди сама. Практически во всех культурах есть традиция: пришел в дом человек - сначала накорми, а потом расспрашивай. Почему? Да потому, что голодный человек всегда потенциально опасен.
- И к гостеприимству и радушию это никакого отношения не имеет?
- Имеет. Но гостеприимство и радушие не возникло на пустом месте. Колоссальный человеческий опыт, иначе говоря - народная мудрость.
- Ну, положим. А как же - сколько волка не корми?..
- Поэтому так и живем.
- И все решит культура питания?
- Не будь занудой.
- И все-таки?
- Знал бы ответ, так не ехал бы сейчас с тобой к бывшему "отморозку", а ныне респектабельному господину и преуспевающему бизнесмену, а занимался переустройством мира во имя добра и человечности. Кстати, о господине Демьянове. Старайся не вступать с ним в посторонние разговоры. Он может воспринять это, как обещание на необременительные интимные отношения.
- Не поняла.
- На одноразовый секс. Так понятнее?
- Более чем.
- Михаил Иванович сладострастен без всякой меры. Я, конечно, буду за тобой присматривать, но и ты сама держись ко мне поближе.
- Мы куда едем-то?
- О!.. Это очень, очень далеко. Там пустынно и жутко.
- И дикие звери бродят по лесным тропинкам, мечтая полакомиться свежей человеченкой?
- Вполне вероятно, - усмехнулся Марат.
Я весело рассмеялась, но на душе стало не совсем спокойно. Про Демьянова, в самом деле, ходили довольно странные слухи. Например, про то, что в загородном доме он держал двух волков, которые беспрепятственно передвигались не только по территории его обширного участка, но даже заходили в дом. Говорили, что кормил он своих питомцев живыми кроликами, наслаждаясь, глядя, как хищники раздирали этих несчастных пушистиков у него на глазах. Раньше мне как-то не приходилось особенно задумываться о правдивости этих слухов. Про богатых и знаменитых и не такое рассказывают. А вдруг это правда?
- Что примолкла? Испугалась?
- Вот еще! - жизнерадостно соврала я. - А почему, кстати, Тарновский послал с тобой меня?
- Честно?
- Хотелось бы, если это, конечно, не противоречит профессиональной этике.
- Ты неконфликтна, уравновешенна и обладаешь такими редкими в наших рядах качествами как исполнительность и аккуратность.
- Это мнение Тарновского?
- Это общее мнение о тебе в коллективе. Могу сказать, что думаю о тебе я сам. Хочешь?
- Хочу.
- У тебя заниженная самооценка, что очень удобно, если работаешь в паре. Это я попросил Тарновского, чтобы он дал мне тебя в помощницы.
- Я реально оцениваю свои возможности. По крайней мере, пытаюсь...
- Обиделась? Я бы не стал этого говорить, если бы относился к тебе не так хорошо.
- С чего бы?.. То есть я не это хотела сказать...
- Давай сначала скажу я, а то, боюсь, опять наш разговор уйдет в сторону. Так вот... Тебе нужно кардинально менять свою жизнь.
- И что в моей жизни не так?
- Да все!..
Хорошенький поворот событий. Сначала тебе говорят, что ты нравишься... Нет, он не так сказал. Он сказал, что хорошо ко мне относится. Значимая оговорка. Затем следует приговор о полной несостоятельности. Поблагодарить или расплакаться. Плакать, впрочем, нельзя. Я же уравновешенный человек. По крайней мере, все так думают.
- Не обижайся, а отнесись к этому серьезно. Говорю это из лучших намерений, поверь.
Ну да. Знаем, читали, куда выстлана дорога из лучших намерений. "Не обижайся, не обижайся..." Да не обиделась я! Только говорить мне с тобой что-то перехотелось.
- Ты слушаешь?
Я кивнула, и отвернулась к окну.
- Мне случайно попалось на глаза твое личное дело... Художественная школа, архитектурный институт... Это был твой личный выбор или...
Говорить по-прежнему не хотелось, и я снова кивнула.
- Почему?
Едва сдержавшись, чтобы не ответить по кочану, я пожала плечами.
- Нет, в самом деле, почему?
- А ты? - отвернувшись от окна, за которым все равно ничего не было видно, нарушила я свое молчание.
- Я... Я - это совсем другая история.
- У тебя, стало быть, другая?.. Похоже, ты знаешь мою историю? Так?
- Я лишь предполагаю. Мне интересна твоя версия. Виноват, оговорился. Мне бы хотелось услышать подлинную историю.
- Раз читал мое дело, значит, знаешь, в какой семье я росла. Красок и кистей в доме было больше, чем чего-либо другого. Я рано начала рисовать, и по утверждению, родственников у меня это неплохо получалось.
- Поэтому тебя отдали в художественную школу.
- Меня, как ты выразился, отдали в художественную школу, потому что я этого сама хотела. Неужели трудно поверить, что ребенку просто нравилось рисовать?
- А потом?
- И потом. Я до сих пор люблю рисовать.
- И занимаешься почему-то совсем другим.
- Люблю, это не означает, хорошо умею.
Я рассмеялась, вспомнив одну свою приятельницу, которая постоянно повторяет, что любит и умеет готовить. В смысле приготовления пищи. Только вот я ни разу в жизни не попробовала в ее доме ничего особенно вкусного. А однажды, наблюдая за процессом варки варенья из черной смородины, который она упростила, что называется до самого нельзя, была просто шокирована. Моя баба Лина (никогда, кстати, не хваставшаяся кулинарными умениями) превращала вареньеварение в некий ритуал, за которым я обожала наблюдать с самого раннего детства. Поэтому я и сейчас, когда варенье практически никто уже сам не варит, каждое лето непременно покупаю десятками килограммов всевозможные фрукты-ягоды и навариваю прорву варенья, которое потом раздаю друзьям и родственникам. Многие посмеиваются над моим пристрастием, но не было случая, чтобы кто-то отказался. Все-таки домашнее варенье, сваренное на открытом огне в медном тазу трудно сравнить со всеми этими конфитюрами-джемами промышленного производства. Но для меня даже не это главное. Для меня гораздо важнее сам процесс.
- И чему ты смеешься?
- Так, вспомнилось... Но это не то теме.
- Ты не воспринимаешь мои слова серьезно?
- Воспринимаю. Но, если не ошибаюсь, ты клонишь к тому, что на меня давит авторитет отца и деда?
- Разве я неправ?
- Прав, конечно. Но что же делать, если все сложилось так, а не иначе?
- Чего проще попробовать себя в каком-нибудь другом деле?
- Но я больше ничего не умею.
- А ты пробовала?
- Ты так говоришь, потому что считаешь меня абсолютно бесперспективной в том, чем я занимаюсь теперь?
- Нет.
- Значит, у меня все-таки есть шанс?
- Шанс есть у каждого...
- И у Тани с Аней?
- Господи, при чем здесь Таня с Аней? В огороде бузина, а в Киеве дядька...
- Нет, а все-таки?
- У вас разный потенциал и разные цели.
- У меня, кажется, вообще нет цели.
- Я об этом и говорю. Ты работаешь за кусок хлеба...
- А кто-то работает бесплатно?
- Работа должна оплачиваться. Я же не об этом. Ты находишься в условиях, когда о хлебе насущном думать не приходится и...
- Интересная версия. С этого момента, пожалуйста, поподробнее.
- Не станешь же ты утверждать, что живешь на то, что зарабатываешь в конторе?
- А на что я живу, по-твоему?
Марат с нескрываемой досадой посмотрел на меня. Но объясниться нам не пришлось, потому что в этот момент наша машина столкнулась с каким-то неопознанным предметом. Марат резко нажал на тормоз, и она, в смысле машина, вздрогнув, послушно остановилась. Какое-то время мы неподвижно сидели, как-то совершенно одинаково вжавшись в сидения. Удар от столкновения был мягким и совершенно беззвучным. И это заставляло предполагать самое худшее.