" Похоже, будешь газетчиком, или для себя станешь чиркать - напиши об отчиме. Он стоит того" - говорила мне. матушка.
А что писать? Что внешне и по характеру - исполин с добродушной улыбкой! Но, при первой встрече сдержан, выглядит сплошным бУркалом? Или о том, что все годы, как его знаю - как заводной, ни минуты без дела ?
Да, он в Новороссийске известный мебельщик. Проработал сорок три года на одном предприятии, созданном его руками с нуля и ставшем мощным комбинатом "Черномормебель". Правда, был перерыв: четыре года войны: путь от Цемесской бухты через Курскую дугу до Эльбы. Но, ведь все это внешнее, вывеска что-ли. В передовицу советской газеты. Об одном из миллионов русских мужиков, ставших хозяином жизни.
Может, из-за войны, он так и не получил толкового образования. Да и от членства в компартии умудрился отвертеться. Потому, когда пришла пора возглавить комбинат, он, фактический хозяин производства, стал только замом генерального. Практически руководил мощнейшей корпорацией, Решая глобальные производственные вопросы, организуя сложнейшие технологические и экономические процессы. Начальник же, так и оставшийся одним из его толковых учеников, долго исполнял только публично - представительские функции.
Писать ли о том, как панически избегал трибун?. Предельно скупой на слова, в редкие минуты раскрепощенности, поражал образным и грамотным языком, умело заставлял заворожено слушать себя .... То были редкие минуты, когда он оживлялся, становился зримым как на ладони. Описать чудо такого всплеска, конечно, невозможно. В том я убедился, закончив изложение лишь всего четврех из его бесчисленных историй, что перед Вами.
. .
Рассказ из детства. Проучили.
Тринадцати годов, пацаном, я хлеб брал плотничаньем в бригаде. Здорово шло оттого, что все на круг делилось. Верили друг-другу.
А потом и в столярье всей компанией подались. Тут мне труднее пришлось. Но люд верный вокруг, свой брат - слободские. И тут не пропал.
Только, конечно, не любили, чтоб при расчете с нами жИльничали. Платили, обычно, по чину - по молве о нас. Мебель мы от души делали, потому стОящая получалась, для радости. От сердца и платили.
А поп зажилил. Заюлил, завертелся, глаза прячет.
Видим такое - заело-зацепило нас. Ну, не столько в деньгах дело. А за душу свою в дереве обидно - такому отдавать? Мастер наш вида не пОдал. Но, под маркой мелкой, там, подшлифовки, на пару часов комод поповский оставил. И- мы сделали все, что надо!
Комод из мастерской выплыл сияющий, по конструкции - важный. Лакированная радость, прямо!. Мы довольны. Посмеиваемся внутри себя. И начали ждать вестей от попа. Меня не раз посылали к его соседским пацанам: как там у попа в доме...
Ждать недолго было. Вскоре началось!
Через неделю поп святил свои хоромы. Потом, пробовал всем многчадным семейством ночевать на улице. Ну- в саду церковном. В конце, взбесившись, порубал с мощными чертыханьями всю мебель вчистую.
Мы посмеивались. Уж вся округа, кроме самого попа знала, почему у него в доме запах, как из полевого сортира. Ждали попа в гости. В округе на сто верст больше мебель, да и лучше нас, не дел никто Заказал поп весь гарнитур заново. Сделали. Опять пожилил. Мебель в три дня выжила его из дома.
И в третий бы раз все повторилось. И уже стало жаль его. Спросили округу- может, пощадим?. Да и поп взмолился: "Братья во Христе! Да убойтесь кары небесной. Иже глагольте по душе чистосердечной: какая дъявольская сила в комодах?". Конечно, сжалились. Хоть и скопидом, но - батюшка, ведь. Объяснили, что в одну из специально пустотелых фигурных ножек, где она подбоченивает комод, закладывали пробитое куриное яйцо. На дворе лето. Через пару дней от вони и нечистой силе тошно становится.
Поп, слава Богу, не обиделся. Расщедрился. Поставил самогонку и вместе с нами крепко "обмыл" новый молодцевато расфуфыренный комод. Мало того, он покаянно просил прощения у прихожан. Так, расчувствовавшись, округа скинулась и обновила у него всю остальную мебель. Ну, а мы, естественно - в прибыли оказались.
То было еще мое пацанство.
Рассказ из юности. "Абхазия" на Одессу.
Родиться У моря, жить У моря и не работать НА море? Все мы так или Иначе - ходили в море. Одно время плотничал я на пассажирской "Абхазии". До Батума, обратно- на Одессу и назад - домой. Через Новороссийск же ходили.
Стругаю, стамеской определяю. В общем, дело делаю. Рейс один, потом- второй, свободного времени ни минуты. Ни Батумом ни Одессой некогда пройтись Решил плюнуть на все - вырваться в город любой ценой. В Одессу пришли вечером. Под шумок смылся . Думал- на часик. А в темноте наблудил по незнакомому городу до утра. Взлетаю по трапу, к себе. Мама рОдная! Только тогда - то вспомнил. На стоянках моей обязанностью было наполнение корабельных емкостей пресной водой. Как раз перед уходом подсоединил трубопровод ...И- забыл, что предохранительный клапан отдал в ремонт! Это ж сколько набУхалось за мое странствие!. Слышу - хлещет по палубе. Вокруг - утренняя розовость. И сквозь ехидне хлюпанье водички различаю матерные возгласы в явно нетрезвом воспроизведении довольно знакомого голоса. Я вниз по потоку воды. Подбегаю к трюмному отсеку. И обмер. В озере глубиной в пару метров на спине неподвижно лежит на спине кок. И - руки на пузе сложил! Ну, в первый миг я перетрухнул: утопленник! А покойничек осоловело узрел меня и - матюками! До чего ж он был пьян, если даже холоднючая вода не отрезвила. Вытащил я его с трудом. Конечно, выслушал "мнения" в адрес своих предков до энного колена родословной. Как вдруг, придя в себя, кок принялся гоняться за мной с пожарным топором. Правда, выдохся - сел под стеной и хохочет: "Ну! Парень! Первый раз такая опохмелка". Только так и не смог он потом объяснить - как его черти ухнули в это затопление. Спьяну. Явно, не разобрал, куда вступает.
"Замазали" мы с ним грамм по сто. Я с перепугу, а он - наконец, с перемерзу. Да и дошло, видимо, что запросто мог утонуть. Не скажу, что друзьями, но расстались мирно.
Но на то я и юн был, что на том мои злоключения не кончились. Ликвидировав водный вопрос, я сломя голову помчался утрясать еще одно дело. Стружки, набиравшиеся за рейс, надо было на стоянке сдавать куда-то Я свой срок сдачи проворонил Что делать? Ну и ухнул несколько мешков отходов тут же, за борт. Думал ветром в море унесет. Как же, унесло! Не успел мешки сложить, бежит боцман. "Куда стружку дел?". "Сдал!" - вру, не моргнув глазом. "Ну-ну!" - угрожающе начал тот. "Перегнись через борт, глянь!". Перегнулся я, и едва туда не салился. Нижняя палуба ровным слоем - в белоснежных завитках древесины. Хотя бы одна стружка ушла в море!
Хорошо что пассажиров еще не было!
А Одессу я разглядел позже. После войны.
Рассказ из молодости. Помилование.
От Новороссийска пешком, в полной выкладке, душными ночами отгрохали под Сталинград. Потом Курский Ад. И ничего - выдержали.
Но ад был впереди. Редко кого он не сломил. Плен.
Взрывом фугаса разнесло подводу с снарядами. Меня грохнуло по бОшке отлетевшим при этом металлическим листом. Очнулся уже при немцах. Они наших раненых и контуженных, как я, свалили в кучу, чтоб взорвать всех разом. Выкарабкался из этого месива.
Нас, ходячих, собрали в жидкие группки, погнали куда-то далеко от фронта. А на третий день начали гонять по кругу. На измор. Стоят эсесовцы, а с ними власовец. Он нам методично говорит: "Как вам легко - упал - и больше нет мучений. Падайте!". Но не этот подонок был нашим могильщиком. Убивала внутренняя безысходность. Канонада фронта слышалась все дальше и дальше. Откуда было знать, что так уходит из тебя жизнь. Не фронт уходил, а ты слышишь все хуже и хуже. И, конечно, хочешь не хочешь, подумаешь: "И вправду. Ударят для верности штык ножом. Оттащат в яму, где уже доверху наших. Но зато не надо идти, не услышишь мерзкого увещевания иуды.. ". Так и было - полуживых сбрасывали. Бадья с известью стояла рядом. Отработанная технология. И не хочется от этих мыслей н-и-ч-е-г-о. И, кажется- легче умереть, пока ничего, кроме смертельной усталости, а еще больше унизительной беспомощности, не чувствуешь.
Я молодой был, уже под тридцать. Сильный. Как никак перед войной в акробатической пирамиде всегда был нижним - шесть человек держал. А тут круги в глазах. Гудит контуженная башка. Нас совсем мало оставалось. И тогда за нас принялись эсесовцы. Особенно изощрялся бугай примерно моего возраста. Лупил дубиной по затылку так, что падавшие от удара больше не вставали.
Как оглоушил меня по затылку, так как-то легко и безмолвно стало. Даже, вроде, радостно: "Ну, вот и смерть!". Удивился - неужели так легко?. Чую - волокут. Нет, значит, еще жив, раз больно! Взбрыкнулся и - к ребятам, в круг. Они меня держали один круг, другой. Нас осталось из сотен пару десятков. Черномундирные, наконец, устали. Почему не полосонули пулеметом? Не то патроны жалели, не то партизан боялись - не шумели в тылу. Взялись эсесовцы вешать. Прежде чем дотащили, откуда у меня силы взялись - двоим головой расквасил морды, а у третьего умудрился штык -нож ногой выбить из рук.
Но до смерти не дошел! Нет ничего гаже петли. Чтоб продлить издевательство, фрицы начали развлекаться. Выбьют пень из-под ног и гогочут оттого, как трудно умирать. А лишь затихаешь - тесаком перерезают веревку. И - за следующего. Пока очередь вновь до тебя доходит - приходишь в себя. Меня трижды вешали. Похлеще этого, позже, только бендеровцы придумали, на Украине. Надрезали горло и по очереди четвертовали наших солдат. Недаром тех мерзавцев, даже эсэсовцы, презирали.
Увидел "карусель" приехавший в тот час какой-то высокий чин. Выбрал, почему то меня. Ткнул пальцем Привели меня в чувство. Спрашивает через власовца: "Наших (то есть немцев) убивал?". А что мне было терять? Говорю: "Да!". "Резал?". "Да, в разведке". "А пленных?". " Зачем ?" - не сразу понял я...
Помиловал чин меня и оставшихся в живых. Приказал отправить в концлагерь.
По пути туда мне удалось бежать и выйти к своим.
Но вот почему пощадил меня эсесовец, не знаю. Долго казалось, что он был нашим разведчиком. Только сейчас понимаю - имел честь офицера. Один раз повешенного второй раз не казнят
( Авторское: О плене Иван Ильич, мой отчим, рассказывал всего дважды, и то - преодолев в себе что-то неизмеримо тяжелое. А уж о полгоде советского лагеря после перехода линии фронта - вообще никогда. Оба раза, после последней фразы глаза его затуманивало. Резко подскочив из-за стола, он надолго уходил из дома на улицу.)
В конце войны. Над Эльбой.
Тогда мы были в нескольких километрах от американцев. Принимали возвращавшихся из их зоны в Россию. Наш взвод кормил изголодавшихся на чужбине. В смысле соскучившихся по нормальной, нашенской еде. Не представляешь, как набрасывались люди на свежеиспеченный хлеб и кашу! Надо это видеть! Едят и плачут!
Естественно, у нас было всего вдоволь. И сахару тоже. Приволакивает, как-то, ко мне в бункер мой зам. тяжеленный термосный бак. Подмаргивает! Ну, естественно, догадываюсь- самогон. Собственно, самогона еще не было Парень натолкал сахара, дрожжей, что там еще. И приготовился химичить. Ну мы тогда и нахимичили! Крышка бака плотно прикручивалась. А как, потом, потребовалось ее откупорить - ни в какую. Никто не знал, как. Бак-то трофейный немецкого образца. Внутри бухтИт, брОдит!. Боязно стало. А ну- рванет Через три дня взвод начал круглосуточно дежурить у "агрегата". А он - булькает, зараза. Прислонишь ухо к боку. Стенки толстенные, а - слышно, как в животике у малыша - то журчит, то переливается.
Вот-вот должно было рвануть к чертям собачьим! И не рады уже были затее.
Примчался незванно и неожиданно писарчук из штаба. С ходу нюхнул и восторженно завопил "Сааамаааагоонн!!!". Мы, конечно, корчимся в недоумении и наивными глазами лупаем. Он настаивает. Мы, конечно, отрицаем наотрез. А он: "Да я ишо со штаба учуял!". Это что ж - за полкилометра? Явно, кто-то с длинным языком оказался.
Решили ночью дело, все ж, испытать. Хоть и боязно, но дальше терпеть нельзя - до особистов дойдет слух, не отпоишь их. Они- ребята крепче нас на выпивку. Враз осенило , как приоткрыть. При-от-вин-ти- ли, так- осторожненько, нежно, слегка. А оно, нечистая сила, как засвистит!! Пронзительно, звон невероятный, как тонна битого стекла рухнула на асфальт! В соседнем бункере спросонья дико взвыл спросонья дневальный: " Воздух!" Мол, братцы, воздушный налет. Но, видимо, его тут же пинками успокоили - Какой в июне сорок пятого налет? Мы же дружно, в четыре задницы одновременно, мгновенно придавили крышку обратно. Посидели, посопели. Но, коли дело начато, надо завершать. Закончили не скоро. Двое остались на крышке, двое отвинчивали по очереди противоположные по диаметру болты. Так - силищщща! Последние два болта с нами, двумя, самыми толстыми в полкУ, попросту подбросило и шмякнуло о потолок.
А какой дух пошел!!!! Через десять минут в бункер набилось в пять раз больше народу, чем он мог вместить. Угостили всех, кто попался, и потом, под руку. Приехали на два часа трое американцев. Уехали на третьи сутки. Вернее, их увезли всполошенные бесследным исчезновением и поднявшие хай "украли!!" однополчане. На посошок и их угостили. Тут, казалось, бездонный бак первача опустед.
Говорят, что я на прощанье, целовался с их чернокожим лейтенантом. Может, врут. Но с той выпивкой все могло быть.
Свадьба.
( Авторское. Никогда, сколько я его ни просил, Иван Ильич не рассказывает о послевоенных годах. "Потом- потом". А когда я его, наконец, "достал", повел назавтра на мебельный комбинат. Пока шли к его кабинету, все встречные без исключения озарялись улыбками и здоровались. Кабинет его оказался маленьким, уютным и продуманным в мелочах. Вошедшая вослед секретарша, без стеснения перед начальником взмолилась: "Ну хоть Вы на него подействуйте ! Гендиректор лично выделил ему шикарный кабинет. Отказался! Перед другими ж секретаршами мне стыдно", "Марья! Уволю!" - добродушно буркнул хозяин. "Сорок дет такой - все скромно..."- сокрушенно забубнила, уходя, секретарша и махнула рукой, мол- неисправим.
"Вот- всего этого, когда вернулся с войны, не было. Голое место. Этими руками и с этими марьями - создано. Всех расставил по должностям. До зам.министра - везде мои ребята" - упершись в меня, оказывается - жестким- взглядом, проговорил Иван Ильич. "Понял?"- спросил меня, уже погружаясь в бумаги. Как не понять. Шесть заводов. Монополист в регионе...
Не знаю почему, прожив тридцать лет с первой женой, Иван Ильич ушел от первой жены. С моей мамой они встретились, когда ему было за пятьдесят, ей - сорок.
Для повторных браков в загсе отведена серенькая среда. Грустно смотреть на мудрую торжественность церемонии, участники которой давно не подходят под звание молодоженов. Из загса к кабачку "Золотой якорь" подъехали на такси. На улице был пасмурный апрельский полдень. Спускаясь вниз в экзотичное подземелье ресторана, матушка моя сокрушенно заметила: "Тишина какая-то... Неужели - никого", Действительно, тишина была необъяснимой - неужели не пришел никто из сотен полторы приглашенных? "Раз пригласил - пришли!" - убежденно буркнул супруг. Открывают дверь - темнота замогильная! Стоят в нерешительности минуту, другую... Было, собрались недоуменно пожать плечами и повернуться восвояси...
Резко вспыхивает иллюминация, какие-то фейерверки, божественная музыка. Обычно неярко оформленный, ресторан трансформирован в средневековый зал коронации. Хлопанье пробок из десятков пенящихся бутылок шампанского. Подскочил мажордом (распорядитель) в белом фраке, официант с пузырящимися бокалами на шикарном подносе. Сразу всех деталей не охватишь!
Провозглашается " Здоровье молодых!". Мажордом ведет их по ковровой дорожке.
Несколько ошарашенные, несколько буднично смотрящиеся в строгих костюмах посреди устроенного в их честь шикарного приема, матушка и отчим оглушены. Допивается бокал первого тоста, как вдруг новобрачные попадают в неведомо откуда возникшую метель из цветочных лепестков и отдельных гроздьев сирени и акации! (в апреле!) Но и после этого им не дают опомниться. Умело умело подводится к второму тосту: "За Любовь!". После этого удивительные слова поздравлений, поцелуи, объятья. Калейдоскоп личных поздравлений. Приветственных адреса от министра, главы города-героя, крайкома партии, совета ветеранов страны. Поздравления перемежаются разножанровыми номерами изящного капустника, Традиционный в приморских городах третий тост: "За тех, кто в море!" подниают все стоя. Потом "За новую хозяйку дома!", "За....", "За..."....
Невероятно, но эту кутерьму вместили в полтора часа !
На пике эмоций, когда вулкан праздненства готов был не выдержать и вознестись куда -то там, вместе с рестораном, городом и Черным морем в придачу, на зал обрушилась звенящая тишина. И откуда-то, может с самих небес, сначала едва слышно, а потом лишь ненамного громче, полилась мелодия одного из вальсов Штрауса. Иван Ильич вывел свою избранницу в просторную середину банкетного зала. Матушка моя танцевала средне. Но - ее партнер несколько десятилетий был лучшим танцором города, лауреатом многих зональных и четырех общероссийских конкурсов бальных танцев. Потому бессмысленно, даже пытаться, рассказать о красоте их вальса. Думаю, далеко не одна из приглашенных женщин украдкой смахнула слезу зависти, готовая многое отдать за возможность так станцевать! ....
"Молодым пора в покой и ласку" - прозвучало вполголоса с последними звуками музыки.
Наверное в тот день немало горожан внутренне ахнули и удивленно подумали: "Что! Леня нагрянул?". Так центр города перекрывали только в день приезда Брежнева. Правда, на полчаса. Но - не только с Гаишниками, но и с парадными милиционерами по обочинам центральной улицы. Единственный в те годы в Краснодарском крае представительский лимузин пригнали из Сочи. И в сопровождении десятков двух черных "Волг" и первых "Лад" с "Жигулями" он шустро пронесся по пустой улице Советов и Анапскому шоссе. На развилке при выезде из города кортеж остановился и выстроился коридором по бокам Анапского шоссе. Из-за кафе "Родничок" в просиявшее небо вознесся мощный фейерверк. Дальше, сквозь коридор приветственно бибикающих машин и аплодисменты стоявших около машин гостей, "Чайка" поехала в сопровождении только машины ГАИ.
Еще с неделю они жили на берегу озера Абрау рядом с заводом шампанских вин "Абрау-Дюрсо. В отданном в их распоряжении двухэтажном особняке бывшего санатория какого-то министерства им вдвоем было одновременно и уютно и неловко. В конце-концов они попросту сбежали оттуда на пригородном автобусе. Как-то дико стало. Трехкомнатные апартаменты с широченным балконом над озерной гладью, двадцать человек высокопрофессиональной обслуги...
Хотя, конечно, долгие вечера, что они проводили в ресторане особняка, никогда не забыть. Когда ты теряешь ощущение времени, сидишь отрешенно н внутренне замеревший в ощущении щемящего счастья.
Звякают два бокала. И тост "За нас!".
Лет десять позже я не раз бывал в ресторане "Жемчужный" и в гостинице при ней, так теперь именуется особняк. Действительно, там выпадаешь из времени. А очнешься, думаешь недоуменно, неужели я там был? . "Золотой якорь" сначала "сократили" до примтивной кафешки на двадцать мест, потом закрыли.
Исполин
Как-то не хочется литературно приукрашено завершать повествование о большом человеке, моем отчиме, Иване Ильиче Казанкове. Он заслужил правдивого слова, а не десертного, искусственного. .
Дома, после Армии, меня ждал ошарашивающий факт. Мама и Иван Ильич, после одиннадцати лет союза, развелись. Пришли в ЗАГС, под диктовку заведующей написали вдвоем одно заявление и через пятнадцать минут им выдали по удостоверению о расторжении брака.
Гитлеровский плен сказался на его богатырском здоровье. Через тридцать лет обнаружилась неизлечимая стадия рака как раз в местах четырех глубоких шрамов от эсэсовского штыка. За два дня до смерти Иван Ильич мне проговорился, что сам настоял, чтоб матушка моя ушла. Понимая, что ей не под силу выходить его и одновременно мою уже беспомощную бабушку возрастом 84 года.
Жуткая житейская арифметика, но она решила все. Ключевым же для мамы, как она мне говорила, стало иное. За стеной, во второй, отдельной половине громадного дома Ивана Ильича, оказывается, жила первая жена Ивана Ильича с сыном и дочерью. Узнав о болезни отца, дети потребовали права остаться с ним до конца его дней. Мать моя от претендентства на свою долю в наследстве еще живого исполина наотрез отказалась.
Странно все складывалось. Пройдя развод и первоначальную моральную раздавленность, мои старики до последних дней Ивана Ильича поддерживали самые близкие отношения. Регулярно встречались и проводили вечера в "Родничке", что на развилке дорог на Цемдолину и Абрау-Дюрсо. (Помните - свадебный фейерверк на выезде из города?) Вместе гуляли по набережной, бывали в кино, ездили в соседние прибрежные города. Ивану Ильичу я доставал для лечебных целей тогда остродефицитную черную икру.
За месяц до ухода он сделал мне отличный встроенный книжный шкаф. Добрым и званым гостем был на моей свадьбе. Обладая уникальными знакомствами и влиянием на высокопоставленных хозяев города и края, не раз помогал в сложностях моего возврата к мирной жизни. Узнав "по своим каналам" о только что врученной награде за Армию, пригласил в тот же "Родничок". Обнял и укоризненно пробубнил "Что - постеснялся мне сказать? Теперь и ты - фронтовик". Ему уже напрочь нельзя было выпить, а у меня ком в горле стоял Слишком горькую цену я заплатил за награду. Тем более, ЧТО она рядом с "иконостасом" Ивана Ильича?. В один граненый заполненный водкой стакан возле свечи рядом с моим я положил его Орден первой степени. И мы долго разглядывали, как разделенные тридцатью с гаком лет Красные Звезды одинаково затуманиваются, Как бы слезой горечи о погибших наших братьях....
Для меня и поныне звучит высшим знаком отличия его похвала за то, что не сказал матери ни о войне, ни о награде. Прощаясь, Иван Ильич попросил, предельно смущенно: "Меня не будет- береги маму, я очень ее люблю". Отважившись на это невероятное для него признание, он, конечно же чувствовал свой послезавтрашний уход.
Всегда сдержанный, подчеркнуто нейтральный к вопросам религиозности, потребовал предсмертной исповеди. С полчаса шушукался с приглашенным в дом батюшкой. И совсем не кощунственным несколько раз по ходу прозвучал уже слабый смех смертельно больного в сопровождении басовитого похохатывания священника. Найдя силы, Иван Ильич, проводил его до порога. Два крупных мужика обнялись, потом с улыбкой вгляделись друг в друга и подмигнули. "Так - за тобой - отпевание!, И там.".- Иван Ильич показал пальцем вверх ".. встретимся. Обязательно, слышишь?!"- напутствовал он гостя на прощание.
Конечно, мы с мамой были на его проводах в числе близких родственников. Мама до своего ухода часто бывала на его могиле. Какой-то период они ходили на кладбище с его первой женой. С его сыном я искренне дружил лет десять. Миша рассказывал, что при невероятно жутких болях, отец был до последнего вздоха в сознании. И ушел, как заснул, каким-то чудом ни разу не простонав.