Первый летний денёк выдался жарким, и хотя море ещё не прогрелось, народ потянулся на пляж. Не толпами, как обычно, но достаточно, чтобы не чувствовать себя одиноким в стремлении понежиться на солнце и подышать солёным уже не холодным бризом.
Всё было хорошо, и всем было бы хорошо, если б не "граф". Хотя, кто знает, может он был и графом. Слишком уж выделялся непростительно гордой осанкой, неуместной утончённостью движений и навязчивой любезностью. Чего он лыбится всем и каждому, словно кот на сметану? Старый козёл. Он, и правда, был далеко не молод. Но, видимо, жизнь его не трепала, как большинство из присутствующих. Это было заметно и по добротному костюмчику, и по нарочито первоклассному купальному ансамблю, и по счастливой улыбке, которой он одаривал всех вокруг, словно вельможа, на какой-нибудь праздник разбрасывающий медяки своей челяди. Ну, или типа того. Скользкий тип. Неприятный.
И уж точно не наш. Совершенно. Видимо, из каких-то беззаботных краёв, где всегда светит солнце. И чего он припёрся сюда? И мешает уставшему люду отдыхать от рутинных проблем? А и правда, он не отсюда. Говорит-то по-нашенски, но с приторно мягким акцентом и в уме подбирает слова. Сидел бы в своём далеке. Чего ему надо?
А "граф" обнаглел окончательно, вытащив на свет божий и надув разноцветный мячик, с которым лишь дети барахтаются на мелководье. Но эта глупая вещь совершенно его не смущала. Напротив, он ещё больше приосанился и полез с нею в воду. И когда ребятня затеяла прыгать вокруг, нарочно по седую макушку обрызгивая прохладной водой, он даже не ёжился, а весело кудахтал и приветливо качал головой, идиот.
Ну и ладно. Плавает всем на потеху, держась белыми ручками за свой разноцветный мяч, пусть и плавает. У людей есть дела поважнее, чем хихикать, глядя на иностранного клоуна. Есть полуголые девушки. Есть пиво. Есть жара. От неё и от пива так приятно помлеть, подремать... Или, на всё наплевав, яростно резаться в карты...
Граф опять всё испортил. Благостную суету первого летнего выходного разворотил испуганный фальцет:
--Ааааааааааа!!!!!!!
Отдыхающий люд встрепенулся. И как это старый пердун оказался на такой глубине? И чего он вцепился в свой размалёванный мяч? Вцепился настолько, что, казалось, выдавил из него дух.
А и правда, мяч перестал быть круглым. Превратился в пёструю кучу. И как эта куча всё ещё удерживала старого дурака над поверхностью расшалившихся волн?
--Ааааааааааа!!!!!!! -- опять взвыл старик, ошалевшими глазами шаря по берегу.
--Ну чё ты "а", да "а"?
--Бултыхай к берегу, ваше сиятельство!
--Не можешь, позови на помощь. Чай все люди, поможем.
--Да что ты, ему гордость не позволяет.
Но гордость позволила. Старик пошамкал губами, словно что-то припоминал, сделал вздох и всё тем же отчаянным фальцетом заверещал:
--Помогиииииииите!!!!!!!!
--Ну вот, графья тоже люди, а ты говорил.
--Да закрой хавальник, идём вытащим.
--Помогиииииииите!!!!!!!!
--Вот же, даже кричит - словно мёдом плюётся.
И правда, "графский" акцент только усилился. Стал просто паточным. А граф ещё раз пошамкал губами и вдруг, даже не приторно, а словно бы с умилением прокричал на весь пляж:
--Людиииииишкииииии!!!!!!
--Что?
--Что он сказал? -- остановились те, кто полез было в воду.
--Людиииииишкииииии!!!!!! -- не унимался старый урод, --Помогииитееее!!!!
--Ну, графская морда!
--Совсем оборзел!
А в графа словно вселился бес. Он продолжал издеваться:
--Ну, вылезет, я ему каждое слово в глотку засуну.
--Помогииитееее!!!! Людиииииишкииииии!!!!!! -- не унимался граф.
Но чем дальше, тем меньше сладости было в его акценте. Не умиление ─ изумление долетало до пляжа:
--Людиииииишкииииии!!!!!! -- и никого. Но почему? Почему? За что?
Что я сделал не так? Что я сделал?! Изумление быстро сменилось ужасом. Глаза "его сиятельства" уже не блестели гордостью и раздражающей доброжелательностью, они вращались в глазницах, словно искали какую-то мысль, которую то и дело смывало холодной водой. Нет же, нет, не людишки, как же правильно? Как же...
--Люююююдочкииииии!!!!
С берега послышалось гоготание.
--Люююююдочкииииии!!!!
А мяч окончательно превратился в тряпку.
--Лю...
И не понять, что страшнее: то, что он видел на берегу, или сменившая эту картину зелёная мгла.
И только последняя мысль, за которую, как за соломинку цеплялся старик, вертелась в мозгу, чиркая по нему, словно спичечная головка:
--Людишки? Людочки? Людики?...
Спичка наконец-то вспыхнула, опалив почему-то лёгкие. Опалив солёным морозом. Последним ужасом и удивлением.
Вспыхнула и погасла.
Когда холёное графское тело вытащили и увезли, отдыхающий люд, посудачив немного, вернулся к обычному пляжному гвалту.
Конечно, жаль недотёпу, тоже ведь человек, как и все мы. Ну, да сам виноват. И что ему вздумалось? Ну, ладно-ладно, забыли.
А чего бы и нет? В конце концов, жизнь не сахар, все мы смертны, а неприятности были и будут. Мы-то люди привычные. Чай, не графья какие-нибудь.
И вообще, солнце светит, море шумит, птички поют, пенится пиво, по небу плывут облака, издалека доносится музыка, день продолжается.