Говорят, перед смертью перед глазами человека пробегает вся его жизнь. Лекс не мог ничего об этом сказать просто потому, что у него не было глаз в традиционном понимании. Камеры и датчики - это да, такого добра сколько угодно, а вот глазами с роговицей, кристалликом и прочим он был обделен с самого рождения. Впрочем, исполнение вынесенного приговора его не пугало: человек способен привыкнуть к чему угодно, даже к смерти. Особенно к смерти. И что бы там про него ни говорили, Лекс по-прежнему оставался человеком. По крайней мере, для себя самого.
Мысленно ухмыльнувшись, капитан многофункционального штурмовика LX-6539 направил камеры на собственное тело, мирно плескавшееся в резервуаре. Ну да, не красавец, чего уж там говорить. Так ведь ему этого и не надо: всё равно половые органы атрофированы. Телосложение тщедушное, но главное достоинство Лекса - это не мышцы, а быстрота мысли, способность сориентироваться и принять верное решение даже в самой неблагоприятной ситуации. Это ведь самое важное на войне, так ведь? После того, как Лига Миров развязала войну с Империей, началась игра в кошки-мышки: поочередный захват пограничных планет. Постепенно люди стали расширять границы своих владений. Именно благодаря тому, что большая часть единиц боевой техники ксенов управлялась автономными компьютерами, рассчитать их поведение в той или иной ситуации было делом нелегким, но вполне выполнимым. Аналитики армии Лиги Миров ломали головы над предполагаемыми действиями людей, и всё безрезультатно именно потому, что управляли техникой генетически модифицированные пилоты. И как бы ни изменяли геном человека гениальные ученые, техника по-прежнему подчинялась людям, а не наоборот, а значит, пресловутый эффект человеческого фактора, такого непредсказуемого для ксенов всех мастей, никто не отменял.
Именно с осознания того, что он такой же человек, как и окружающие его, всё и началось. При общении с находящимися на борту его штурмовика десантниками Лекс всегда подчеркивал, что он, в принципе, ничем от них не отличается. Почти всегда они принимали правила игры: для большинства из них дружеские отношения с капитаном намного приятнее жесткой субординации. Естественно, во время операций они, не раздумывая, подчинялись его приказам, но `большую часть времени они всё-таки не завоевывали планету за планетой, а занимались обыденными вещами: тренировались, скучали, писали письма домой, перешучивались...
- Послушайте, капитан, может вам рыбок в аквариум запустить, чтобы было не так одиноко? - Фредрик рассмеялся собственной шутке. Он всегда так делал. Все два месяца от момента, когда его откомандировали с Базы 8792, до тех пор, пока не словил с полдюжины осколков - многие из ребят из того рейда вообще не вернулись. Пока Фреда несли в реанимационную капсулу, он ронял на пол горячие красные капли, бормотал что-то в беспамятстве и всё шептал и шептал скороговоркой: "Мама... Мама... Мамочка..."
Да, мысленно согласился с собой Лекс, пожалуй, именно тогда у него начало формироваться недоумение, почему он не помнит собственной матери, а все ребята в бреду или перед смертью всегда говорят одно и то же: "Мама"? Видя это отличие, капитан в полной мере осознавал собственную ущербность. Ощущение было такое, словно он плавал не в резервуаре с поддерживавшей его существование питательной жидкостью, а в ведре помоев. С одной стороны, Лекс еще никогда не испытывал жалости к себе, и чувство было крайне горькое и неприятное в своей новизне, с другой - капитан начал непроизвольно его смаковать и лелеять, храня, как любимую драгоценность.
И вот она стоит перед ним, слегка растрепанная, немного растерянная, совершенно не разобравшаяся в своих эмоциях и отношении к нему...
Словно завороженная, она подошла к резервуару и прикоснулась к полированной прозрачной поверхности. Лекс знал, что выглядит жутковато с пучками разноцветных проводов, которые, казалось, были вытянутыми прямо из тела артериями и венами, бледной полупрозрачной кожей, пустыми глазницами и мертвенно-спокойным выражением лица.
Она переживала. Места себе не находила. Не с утра, а с того самого момента, когда ее пригласили на материнский корабль. Отказать она не могла - очень уж убедительными оказались двое серьезных мужчин, один из которых был в темно-синем деловом костюме, а второй предпочел мундир без знаков отличия.
С тех пор она пила кофе литрами, прикуривала одну сигарету от другой, копалась в себе, психовала, принимала контрастный душ и снова возвращалась к кофе.
В очередной раз проплакавшись, Фернанда со смесью ненависти и презрения уставилась в зеркало. Забавно... Люди вырвались на межзвездный простор, принялись браво покорять планету за планетой, а различные повседневные мелочи, вроде зеркала, спичек, одноразовых чайных пакетиков, так и остались неизменными.
Она по-прежнему была привлекательна: вьющиеся черные локоны, зеленые глаза с то и дело вспыхивавшими озорными искорками, точеные черты лица, чуть курносый носик, полные губы... Красива... 'И тупа, как пробка', - додумала Нанда.
Ее самобичевание каждый раз начиналось с одного и того же восклицания.
- Как можно быть такой бестолочью?! - вопрос риторический. Она и сама этого не знала. Привычку разговаривать с собой женщина приобрела настолько давно, что уже успела забыть, когда именно. Да, безусловно, это один из признаков сумасшествия, но бороться еще и с этим было выше ее сил. А бестолочью себя считала исключительно из-за упрямства.
Она не хотела идти вверх по карьерной лестнице через постель, и потому, несмотря на талант, изо дня в день едва-едва сводила концы с концами.
Она не заводила киборгов. Не потому, что была солидарна с защитниками прав псевдоживых организмов, а потому что панически боялась наделенных разумом машин. Боялась и ненавидела.
Долгое время считалось, что мозг киборга невозможно 'взломать'. Благодаря этому киборгам и лоббирующим их интересы людям почти удалось добиться утверждения закона, уравнивающего в правах человека и псевдоживой организм. И как ни бились тогда толерантствующие граждане, в народе прижилось определение 'кукла'.
Однако правовая дилемма оказалась лишь одной стороной медали. Стороной не самой страшной. К действительно жутким последствиям привело желание целой армии хакеров совершить то, что декларировалось как невозможное. Вполне естественно, что в один совсем не прекрасный день такой умник нашелся. Вполне естественно, что мозги у этого хакера были набекрень. Насколько набекрень все узнали, когда в нескольких мусорных контейнерах благополучных районов нашли каркасы киборгов, в которые были вставлены человеческие органы, и, потянув за ниточку, полиция поймала подпольного гения. Он управлял куклами, похищавшими людей - преимущественно детей и подростков.
Как раз в это время первого ребенка Фернанды и объявили в розыск. Впоследствии органы правопорядка сообщили, что ее сынишка пропал без вести. Тогда у женщины впервые случился нервный срыв. Фернанду охватывала истерика, как только она понимала, что ее собеседник - не человек.
Вместе с другими потерявшими детей родителями Нанда пыталась добиться самого жесткого приговора, однако суд приговорил кукловода к пожизненной работе на правительство. Нанда замкнулась, придавленная горем и жалостью к себе.
Не в силах терпеть, жена Фернанды подала на развод, не дожидаясь следующей Лотереи.
Кстати, в Лотерее женщина также перестала принимать участие. Просто не видела смысла в том, чтобы отравлять жизнь еще кому-то, кроме себя самой.
Каждый год первого марта, с ногами забираясь на диван и прихлебывая кофе, она с каким-то мазохистским удовольствием следила за тем безумием, которое творилось со всей планетой. Примерно за неделю до Лотереи, истерия достигала своего апогея: люди строили прогнозы, покупали подарки, затевали ремонты в своих жилищах, чтобы произвести впечатление на нового супруга, все каналы заполняла социальная реклама о том, какое всё-таки благо несет в себе Лотерея. Все, неженатые, незамужние и недовольные своими супругами подавали заявки на участие. Пары сводил случай. Это действительно была лотерея. Пол, цвет кожи, вероисповедание и социальное положение не учитывались, а поскольку кое-какие права киборги отвоевали, появлялась вероятность заполучить в мужья или жены напичканный электроникой человекоподобный псевдоживой кусок пластика или из чего их там делают. И независимо от того, насколько приемлем выбор случая, супруги были обязаны жить в мире и согласии, пока очередная Лотерея не разлучит их. В случае разводов, на обоих налагался колоссальный штраф.
После исчезновения сына Фернанда плевать хотела на Лотерею, законы и государство. Она просто день за днем, год за годом, десятилетие за десятилетием отхлебывала вместе с кофе то, что ей причитается от вечности, чтобы назавтра всё повторилось. Тот позитив, который мог бы появиться в жизни Нанды, напрочь убивала работа.
Вот в таком вечнодепрессивном состоянии она и прибыла на материнский корабль. Пригласившие ее мужчины были крайне вежливы и обходительны. Да, она не хотела ничего слышать, а просто не могла ослушаться. Да, можно считать, что ее привели сюда силой. Да, ей плевать на гражданский долг... Однако двое серьезных мужчин, один из которых был в темно-синем деловом костюме, а второй предпочел мундир без знаков отличия могли быть настойчивыми. Настолько, что Фернанда надела лучшее из того, что было в ее гардеробе, и отправилась на встречу, которую ей организовали.
Несмотря ни на что, волнение было просто чудовищным - казалось, сердце испуганной птицей выпрыгнет из прутьев грудной клетки. Она понятия не имела, с чего следует начинать разговор. И как только она соткала в сознании хоть какой-то призрак своей линии поведения, как тишина взорвалась голосом, который может исторгать из себя только машина, но никак не человек. И тогда Фернанду затопила апатия.
- Не бойся, я не кусаюсь, - услышала она безжизненный голос, исторгнутый динамиками под потолком. Женщина вздрогнула. Этого он и добивался. Нет, не из чувства садистского удовлетворения, ни в коем случае! Просто он понял, что еще секунда, и выражение ее лица изменится с зачарованно-любопытного на брезгливо-настороженное. А позволить этого собственной матери Лекс не мог.
- Давай знакомиться, - он добавил в голос чуть теплоты. Чёрт, как же всё-таки тяжело справляться со своими эмоциями! Интересно, а каково сейчас ей? - Я Лекс. Хотя тебе об этом наверняка уже сообщили.
- Да, - женщина шумно вдохнула, словно перед прыжком в воду с большой высоты, нервно пригладила выбившуюся прядь волос цвета воронова крыла. - Меня зовут Фернанда. Ты можешь называть меня просто Нанда.
- Да уж, мы же родственники, как-никак, - рассмеялся Лекс, слегка грубовато попытавшись снять напряжение. - Очень красивое имя... До умственного затмения... Фернанда... Нанда... - он всё повторял и повторял имя матери, словно пробуя его на вкус.
- А разве солдат может быть романтиком? - вглядываясь в закрытые глаза Лекса, поинтересовалась Фернанда. Как понял капитан, она сказала это без тени насмешки: ей на самом деле было любопытно, как может совмещаться острое восприятие происходящего и профессия, по сути связанная с постоянным убийством разумных существ.
Ну как, как ей сказать, что единственный способ выжить для него - это в любой ситуации пытаться в первую очередь остаться человеком, а не спасти собственную шкуру? Причем донести это до нее не в высокопарных выражениях, а так, чтобы поверила? Сразу. Без капли сомнения.
- Не знаю, - с горечью ответил Лекс, поняв, что не сможет справиться с этой задачей. - Присядь.
Из угла комнаты выехал стул с удобной спинкой.
Если бы только она знала, как сильно он ждал этой встречи, как считал каждую секунду, как боялся, нервничал, как в голове роились миллионы вопросов... Которые рассыпались, наткнувшись на ее недоверие вперемешку с апатией. Не этого он ждал, совсем не этого...
- Что ты любишь больше всего? - почему-то ответ на этот вопрос был для Лекса очень важным.
Фернанда ненадолго задумалась. Устроилась поудобнее на стуле, по прежнему время от времени поглаживая полированную поверхность резервуара или царапая ее длинными выкрашенными в чёрное ногтями.
- Я люблю быть свободной, - наконец сказала Нанда. - Люблю ни от кого и ни от чего не зависеть. Я упиваюсь каждым мигом свободы... просто потому, что добиться ее почти нереально.
Некоторое время женщина сидела, погрузившись в размышления и разглаживая тонкую ткань строгих чёрных брючек.
- Всё остальное время я не живу, а существую. Ненавижу себя и каждую секунду подобного существования: ты просто проглатываешь день за днем, неделю за неделей, год за годом...
Что он мог ей ответить на это? Что без ума любит саму жизнь без остатка, даже когда каждое мгновение наполнено болью - и душевной, и физической - и до конца ловит и впитывает любое ощущение, любое чувство, потому что это - единственный способ быть живым человеком, а не плавающей в резервуаре биомашиной? Что каждый прожитый день - уже счастье, просто потому что сегодня ты беззлобно перешучиваешься с двадцатилетним парнем, а завтра какой-нибудь ксен вышибает ему мозги? Что стоит жить, даже если ты обречен влачить жалкое и серое существование, потому что с серостью и тоской на сердце жить хоть как-то, но можно, а вот с собственной смертью жить уж точно не получится?
С помощью камер, Лекс всматривался в ушедшую в себя женщину - свою мать, такую далекую, такую чужую.
- У тебя есть кофе? - такой прозрачный намек. И так прекрасно зная ответ, быстро добавила: - Мне без молока и сахара.
Когда полуавтономный робот привез столик с кофе и шоколадом, Фернанда сделала небольшой глоток благородного напитка и пронзила капитана терпким взглядом. Глаза цвета молодой крапивы были чуть прищурены. Лекс понял, что сейчас последует еще один вопрос. Совсем не про кофе с шоколадом.
- Что ты чувствуешь, когда убиваешь врагов?
- Ничего, - откровенно ответил капитан. - Для меня это даже не столько живые существа, сколько цели на экране. Цели, которые надо уничтожить.
- Ты хочешь сказать, что для тебя это просто работа? Никакой жестокости?
- Я хочу сказать, - Лекс добавил в голос немного эмоций, - что у меня нет выбора.
- Выбор всегда есть! - зло выкрикнула женщина, обвинительным жестом нацелив указательный палец в лицо сына.
- Да, и для меня он очень прост: убить или быть убитым, - парировал Лекс. - Только ты забыла, что я отвечаю не только за свою жизнь, но и за ребят, которые находятся на борту, и которых надо или доставить в зону высадки, или вернуть на материнский корабль.
Лексу показалось забавным, что корабль-базу, к которой привязаны все боевые единицы и весь личный состав, называют материнским. Всё-таки для людей слово "мать" имеет совершенно особое значение. И ведь не только для людей.
Однажды ребята привели "языка" - какую-то шишку, захваченную в результате удачной операции. Первый случай, когда ксен оказался на борту LX-6539. Вначале чужой держался молодцом, но после нескольких часов в так называемой 'комнате для переговоров' он, брызгая слюной, уже выкладывал нашим офицерам всю известную и интересовавшую нас информацию. При этом очень боялся забыть что-нибудь важное.
Спустя еще час, ксен уже был на грани помешательства и всё время что-то бормотал. Когда несчастного увели для последующей ликвидации, я поинтересовался у переводчика, что всё время повторял чужой в конце допроса. Ответ я знал заранее, просто хотел подтвердить свою догадку. Предположение оказалось верным: всё время перед смертью ксен выщелкивал одно единственное слово, которое на человеческий язык переводится как 'мама'.
Собственно, это и стало для Лекса последней каплей, переполнившей чашу терпения. Это щелкающее жвалами и изгадившее слизью весь коридор существо имело перед ним, офицером Имперского Военно-Космического Флота, генетически модифицированным человеком, неоспоримое преимущество. Ксен по крайней мере знал свою мать. Лекс этим похвастать не мог, хотя всегда считал себя чуть лучше обычного человека.
Как только он осознал эту свою ущербность, сразу отправил на материнский корабль прошение об отставке, где указал причину, по которой он больше не сможет в полной мере служить Империи. Отставка была принята. Лекс подозревал, что он был далеко не первым...
- Ты способен чувствовать боль и переживаешь за тех, кто тебе подчинен или лишен этой способности, и то, что ты говоришь, - из-за избытка чувства ответственности?
Интересно, что именно она имеет ввиду? Когда прямым попаданием разворотило полкорпуса, больно не было. Совсем. Несмотря на то, что он, по сути, и есть штурмовик LX-6539, и функциональное состояние машины напрямую связано с телом Лекса, в случае поражения той или иной части корабля, капитан просто чувствовал онемение в определенной области.
Когда в одном из жилых блоков начался пожар, было больно блокировать дверь, при попытках ребят выйти. И пока камеры не сгорели, Лекс смотрел, как они там жарятся заживо. И это было очень больно. Как будто это он сам сначала судорожно тычет пальцами в кнопки, потом безнадежно, до синяков, пытается выломать дверь, затем с осознанием безысходности сползает по стенке. Как, улыбаясь собственным мыслям, закуривает и ждет собственной смерти. Мучительной и болезненной...
Как с другой стороны двери ребята сидят и вслушиваются, что происходит в горящем жилом блоке. Иногда им кажется - им еще долго будет казаться и сниться по ночам - что они слышат, как горящие заживо скребутся и стучат в стены и дверь... Как потом тянут спички, кто пойдет внутрь, чтобы извлечь останки... Как двадцатипятилетний парень, которому 'повезло', выходит из сгоревшего блока совершенно седым и его тошнит прямо в коридоре...
- Я генетически модифицированный солдат, почти идеальная машина для убийств, - голос в динамиках был голосом машины, а не человека. - Мне незачем испытывать боль - это отвлекает от выполнения приказов и адекватной оценки ситуации.
- Брось, Лекс, не строй из себя сверхчеловека, - Нанда поднялась со стула и вплотную приблизила свое лицо к лицу плававшего в резервуаре капитана. Прикоснулась полными губами к полированному стеклу, очень печально улыбнулась, повернулась к нему спиной. - И даже не пытайся казаться хуже, чем ты есть на самом деле. Я просто чувствую, когда ты настоящий, а когда играешь роль.
- Откуда?! - смех из динамиков разлился по всей рубке. - Ты же меня видишь первый раз в жизни!
- Я мать, - улыбнулась женщина.
За пару дней до этого на материнском корабле проходил разговор, для Лекса не менее важный, но о котором капитан многофункционального штурмовика LX-6539 никогда не узнает. В рубке гораздо больших размеров располагался резервуар с капитаном корабля-базы, рядом с которым стояли двое мужчин. Один из них был в темно-синем деловом костюме, а второй предпочел мундир без знаков отличия.
- Еще один модифицированный спёкся, - сказал мундир. Он подождал, однако человек в костюме не ответил, и мундир продолжил: - Капитан многофункционального штурмовика. На почве любви к матери, которой он никогда не видел. Я принял отставку.
- Что-то часто они стали сходить с ума... Он ведь в курсе, чем для него грозит отставка? - человек в костюме вопросительно выгнул бровь дугой.
- Да, он отдает отчет, что в его случае отставка и смертный приговор, по сути, одно и то же, - голос военного был лишен каких-либо эмоций. В такие моменты он совершенно чётко осознавал, что зачастую в модифицированных человечности гораздо больше, чем в нем и его безликом собеседнике. - Перед смертью он хотел бы, чтобы выполнили его последнее желание. Думаю, суть желания Вам ясна.
- Абсолютно, - человек в темно-синем деловом костюме кивнул. - Как и то, что оно совершенно невыполнимо. Никто не знает родителей модифицированных - подходящий генетический материал направляется в бункеры для выращивания солдат прямиком из хранилищ. Материал маркирован, но и только.
На некоторое время рубка материнского корабля погрузилась в тишину. Молчание нарушил человек в костюме.
- Думаю, ликвидировать его просто так будет слишком жестоко, - в задумчивости, мужчина потрогал гладко выбритый подбородок. - Найдите актрису. Не гениальную, но такую, которая без труда способна отыграть нужные эмоции. Такую, которая на полчаса способна стать для модифицированного настоящей матерью.