Когда сказать что-либо означает совершить действие?
Философию обычно понимают как объяснение мира и человека. Однако действительная философия есть действие слов. И эти слова разительно отличаются от объяснений, информирующих сообщений, суждений и умозаключений.
У действительной философии действа-явительны слова ее.
Различим: слово-самовыражение, слово-сообщение, слово-обращение и слово-благодарение. Навь, Явь, Правь и Славь - четырехмерный континуум, в котором заявляет себя существо Слова, --- Говорящий. В слове Славы мы видим блеск и сияние самовитого, оправленного оценками других, явно самобытного существа слова. Такое Слово уже не действует ибо воплощено в существе слова. Слово Яви, как информация о чем-либо, еще не действует. Слово самовыражения есть заявление себя безотносительно к другому, оно может быть вполне энергийным, эмотивным, но бездеятельно и бессильно по духу. Где же мы находим слово действия, словодействие?
Императивное, повелительное, действующее слово мы находим именно как Слово-обращение, оно способно справиться с нашей ситуацией в мире, оно выносит судебное решение во всех сложных обстоятельствах жизни. Попробуем определиться в точном означивании слова-действия.
Поскольку нам привычно понимать слово как слово, а дело как дело, то назовем действительное слово Словом Условного Действия (СУД). Пусть не смущает вас У-словность, она позволяет реальное Действие понимать всегда как об-условленное Словом. Так Действие включается в просторный контекст значимого и показывает себя как Сознательное и Значительное, как Действие Знати (знатных лиц).
Прежде всего, возникает вопрос об Утверждении Истинного. Истина, оставленная на произвол объяснений и выводов, легко запутывается среди множества значимых вещей и ист-аивает в умозаключении о том, что никто не вправе присваивать-свидетельствовать истину. Каждый остается со своей Правдой. Истина исчезает. Как нам не потерять Истину? Только осознавая Причастность своей Правды, своих утверждений к Истинному. Когда же это возможно? Только тогда, когда мы причастны Друг к Другу. Действительное Отношение, предполагающее императивное утверждение и внимательное выслушивание его другой стороной, есть при-частность к Истине. Истина действительного Слова раскрывается как Истина Такта в ритме взаимообращения.
Есть ли пределы у понимающей-внимающей способности каждого? Да. Когда мы насыщены пониманием. Когда мы настолько алчно-внимательны к приходящим знакам, что вскорости готовы перейти к активному выражению себя перед другими, другим посылать свои знаки-повеления. Есть ли предел нашему монологу? Да. Когда мы вполне закончили его, то есть вместили в поле высказывания предельно существенное, Правду своего понимания (имена смысла), однако выраженную знаками (знаками значимого).
Когда мы что-то утверждаем, произносим ли мы слово действия или только высказываем мнение, или заявляем что-то авторитетное ("на самом деле"), или играем-притворяемся, или еще и сами не додумались, что же мы утверждаем по существу? Слово Да не такое уж и простое, если его понимать как предел нашего понимания, а не просто свидетельствование о частном факте (сделанном).
Большая часть философских, лингвистических утверждений просто разновидность бессмыслицы. Например: А есть А (А тождественно А). Даааааа...Здесь напрочь отсутствует утверждение, под видом его скрывается не акциональная (акт) акциома тож-действа, а мертвая аксиома "всем и никому", то есть некая немощь и безволие высказывающего эту "акциому". Если я скажу А, например, в значении "аааа... попался!", я произношу действительное слово. Здесь форма слова формирует Действительность, а не умирает в мертвых формально-логических аксиомах. А никогда не есть А, Слово никогда не есть Слово, но всегда есть Действие. Такое Слово не форма действия, но само действие как Форум (форум, перун, первый).
Пришло время, и мы увидели, что в обычные описательные утверждения вкрапливается множество особых, запутанных слов, вовсе не служащих для того, чтобы прибавить какое-то новое свойство к описываемой реальности, но, скорее, для того, чтобы обозначить (но не сообщить о них) некие обстоятельства, при которых было сделано утверждение, или оговорки, которые надо сделать о его субъекте, или то, как именно оно должно быть понято, и тому подобное i.
Что из этого проистекает? Ложь обыденного языка, не способного выявить и отличить в себе подлинные утверждения, всегда исключительно авторские, от фальшивых, скрытых за авторитетностью данного положения дел. Эта ложь пронизывает всю систему начального, среднего и высшего образования. Жизнь лживая уничтожает саму себя, соблазняя при этом дозами получаемого (от признания авторитетной лжи) удовольствия. Бог, как мощь действительного Слова умирает, а вслед за ним деградирует и умирает Чело-вечность, возможная только в интенции действующего Слова.
Ложь не антипод Истины, но ошибка понимания, форма недопонимания, ведущая к неправильному Обращению (вне обращения это даже не ложь, но факт самовыражения или просто информация (инвалидная формация). Истинное в нас ищет преодолеть соблазны ин-формации и ставит на путь познания мира. Мир как система систем есть последний формуляр, в котором затихает актив понимающего ума и открывается актив знания как особого рода действия, соизмеримого с целостностью мира. Здесь мы действуем как мировые существа.
Если понимать недопонимание мира как соблазн, то возникает задача, как выпутаться из него. Как из Матрицы попасть в Реальность.
Из всех инстанций ближе всего к истинному состоянию дел должна быть правосудная, но, к великому сожалению, юристы легко предают истину в угоду смехотворным законосообразным фикциям. Если А не тождественно А это прецедент, если А=А это "законопослушность". Так импотенты захватывают власть с помощью своих формуляров, собрания мертвых слов.
Когда мы договариваемся о чем-то (контрактив), или объявляем начало или конец чего-то (декларатив), или констатируем (констатив), или повелеваем (императив), или курируем ситуацию (оператив), то, в каком случае мы ближе всего к истинному состоянию дел? Это необходимо промыслить, довести промысливание до некоего предела, мышечной смышлености деятеля. Когда Понимание становится главным вкладом в Намерение, этот вклад оборачивается Цельностью намеревающегося. Целостный может идти бесцельно, ибо он формирует Действительность. Обычно Действительность полагают зоной Молчания. Говорят молчание золото. Так ли это?
Кому то очень выгодно, чтобы действие молча совершали люди похожие на бессловесный скот. Но вот Артель. Сплошной гомон-говор, где же работа? Возможно, здесь произнесение слов фокусирует каждого, как в себе, так и в точной обращенности к другим. Чем более расплывчат человек в осознании собственной значимости, тем более отвлеченными становятся его обращения к другим, его влечения включаются в контекст коллективного. Но не так в артели. Здесь основа в точном адресном посыле, вполне действенного слова. Никто здесь не обращается "ко всем", но "каждый к каждому". Форму этого слова предстоит вы-явить.
Если Слово есть Действие, то отсюда невозможность совершать Действие с помощью одних только слов. Парадокс легко разрешается действительным статусом-статью Высказывающего, в Слове находящим себя Действительного. Невыносимая для умников ситуация, требующая абсолютной честности от того кто говорит Слово. Здесь широкий и щедрый контекст значимого резко сужается до единственного означающего и пробуждает его от спячки псевдонормального разветвленного понимающего ведения. Кто Я а? Чтобы отличать себя от себя необходимо ре-гулярно (решительно гулять-похаживать-возвращаться к себе) быть при-себе, тем складывая Ритм Действительности.
Уместно назвать слово пер-формативом, если в нем еще не присутствует действенность других. Перформат может соблазнить на перформенс, ложное действие, в котором другие выступают только статистами. Сейчас популярен флеш-моб, но что в нем? Скука одиночек и попытка убежать от нее. Действительное слово есть Соответствие Обстоятельствам. Здесь же этого соответствия нет, как вообще нет и какого-либо Утверждения.
Является ли перформативом обещание? Несомненно. Клялся мой язык, но не мое сердце. Перформатив всегда есть обман. Когда же мы вполне честны, то тем проживаем Настоящее Обстоятельство жизни как единственное свое достояние и соответствуем ему. Любое обещание есть всегда лукавство, позволяющее нам замаскировать собственную недоделанность-недостоверность под видом отсрочки в залог будущего. Чем более торжественно и серьезно я обещаю что-либо, тем вероятнее я нарушу свое обещание. Действенное же слово приходит в тихом, но точном высказывании настоящего момента. Если я говорю "завтра я приду в 5 часов", является ли это обещанием. Отнюдь. При условии совершенного включения "будущего" в контекст моих настоящих обстоятельств. Такое будущее уже в Настоящем.
Как же проявляется наше предстояние друг перед другом с точки зрения действенного слова? Мы резонируем. Мы находим резон в со-общении и узнаем другого как себя самого в Зеркале Действительности. Мы резвы в подаче значимого нам за ради других, тем заряжая Настоящее энергией Смысла. Все привычно важное преодолевая смелостью переозначивания, мы заявляем себя рудо-знатцами особой со-словной ре-альности, ре-анимирующими дуализм привычных противопоставлений до качества живого ре-флекса. В основании этого рефлекса наша смешливость.
Когда я смеюсь, то тем растожествляю привычно тождественное себе. Все предметы здесь предстают в открытости-непотаенности своей и легко включаются в хоровод значимых обстоятельств , формируя действительно серьезную Вещь, - Вечную Жизнь. Когда мы смеемся, то готовы воспользоваться любыми формами обмана, ради нахождения точного и действующего Слова. Когда я говорю Я, то сразу же сознаю его как Мы, то есть Мое, мой контекст. И обратно, оттолкнувшись от Мы, я вновь Я. Это смешно. Вот вещь, но будучи схвачена Моим вниманием-пониманием, она тотчас превращается в отдельный, свободный от моего понимания предмет и Я вновь гоняюсь за ним, стараясь опять поймать-понять овеществить-осуществить его. Это смешно.
Если кто-то требует от нас обещаний, полагая обещание как внутренний духовный акт, мы рассмеемся (возможно, про себя), зная предательскую суть любых обещаний. Если же кто-то силой потребует обещаний, мы легко пообещаем и не выполним, если на то будет хватать собственных сил. Рассмотрим, к примеру, взятие кредита в банке. Там не дурашки сидят и вполне понимают ложь любых обещаний, а потому берут с вас расписку (юридический документ за которым стоит машина насилия исполнительных органов). За полученные деньги вы отвечаете своей недвижимостью. Вы идете и просите у кого-то взаймы, обещая вернуть. Что вы с этого имеете? Ненависть к тому с кем вы связали себя по нужде. Вы ведь не вступили с ним в отношения Дружбы, взаимовыручки, но именно односторонней нужды, отсюда и ненависть. Деньги, попадая в руки, тотчас становятся вашей собственностью, такая уж у них особенность (прилипчивость). Возникает острое недоумение насчет своего долга, а должен ли? Моралист в душе вступает в конфликт с Особью. Особь всегда побеждает. Часто с ущербом для психологического или физического здоровья конкретного лица. Выход один: не брать в долг, а если взял, не обещать вернуть, а если обещал, игнорировать долг, а если не получается игнорировать, не попадаться заимодавцу.
Я не говорю, что обещание есть ложь или что есть истинные и ложные обещания, но несомненно, что любые обещания минуют истинное и ведут к ложным отношения.
Мы привыкли понимать высказывание как сообщение, то есть, явное утверждение о чем-то, но это и затрудняет осознание иного высказывания, где не утверждается ничего о чем-либо, но совершается действие. Такое Слово уместно назвать правильным. Не есть ли все слова-сообщения предусловием правильного слова? Сгущение значений сообщения, выявление сущностного сообщения, приближает нас к осуществлению действия.
Перформативы внешне представляются как слова действия: "да, я беру эту вещь", "давай пойдем в лес", "спорим что...", вникая пристальней, замечаем, что это всего лишь сообщения, сообщения о действии, но не слова действия. Перформативы могут представляться как в изъявительном, так и в сослагательном или повелительном наклонении, совершенной и несовершенной формой, прошлым, настоящим и будущим временем. Слово-действие (слово-неслово) отличается от них тем, что всегда существует в контексте-атмосфере соответствия обстоятельствам. Есть атмосфера, есть жизнь на планете. Толкование значений обстоятельств подобно внутриутробному вынашиванию слова-действия. Толк есть, когда втолкан весь. Толкование разрешает и психологические проблемы человека. Герменевтика и Психология как две стороны одной медали, душевное питается-воспитывается и образовывается значимым. И перформатив легко находит себя в поле этого двуединого процесса.
Покинуть атмосферу герменевтического слова, значит набрать некоторую космическую скорость (дух языка), позволяющую покинуть план-планету Толкования (толпа, толкаться, столпотворение) и открыть суверенное в себе (аб-соло, солнце) самодеятельное Слово. Здесь заканчиваются все соревнования-сравнения, ибо говорит король-солнце. Когда мы сталкиваемся друг с другом и вырабатываем социальные нормы и участвуем в "замечательных" выборных технологиях и учим чему-то своих детей, мы сознаем свое "равноправие" с другими и причисляем себя к людям.
Но вот экстремальный случай, столкновение со Словом голословным, королевским. Как можно отречься от неба перформатива с названием "равноправие", неба вполне безжалостного, откуда идет жесткое космическое излучение? Подземный и надземный вопрос здесь разрешаются перформативом католическим и еврейским. Однако актуальность этих перформативов теряется, когда Земля сталкивается с Солнцем. Найдем же Право-Словие Солнечной Земли.
Проблема перформативных слов в том, что случайное для них есть всегда утрата, лишение, неудача. Неудача здесь подстерегает на каждом шагу. Браки расторгаются, планы не сбываются, друзья предают, ближние обманывают и, вообще все "благополучно" умирают. Совсем не то со словодействием. Здесь нет потерь и неудач, здесь земля катится по поверхности солнца и каждая Личность как воплощение Слова есть Точка соприкосновения земли и солнца, точка по-целуя. Перформативы же "действуют" всегда в зоне разрыва-дистанции между ними, потому-то они так нравятся власть имущим (разделяй и властвуй) и глупым недоношенным женщинам и мужчинам.
Открыватель Слова-действия сразу сознает абсолютное неравноправие себя (говорящего) и своего народа (людей). И знаком неравноправия выступает метафора. Царственное слово бросает простонародному слову спасательный конец. Солнце, наконец, то, дотягивается до Земли. И слово-соло ищет со-словие Знати, как сословие действительно равных.
Допустим, мы нашли условия благополучного функционирования перформатива и его не нужно переформатировать ради функционирования какого-то непонятного слова-действия, гарантирует ли оно счастье? Увы. Система Власти как раз и пытается осуществить монополию перформатива, через определенную идеологию, даже в идейном строе анархии, антиглобализма, индивидуализма. "Светлое будущее" здесь маскирует неизбежную неудачу перформативов и всегда только обещается.
Перформатив (осуществление) лучше всего передать русским словом Предписание и следование предписанному. Предписание как деятельное бездействие. Его мы находим как в библейских заповедях, так и в моральном кодексе строителя коммунизма, как в школьном дневнике, так и в бизнес-плане предпринимателя. Предписание закрепляется как авторитетное основание для жизни и вытесняет необходимость слова-действия. Предписание укрощает эмоции, чувства, желания, но не управляет ими.
Слово действует только и если оно наполнено предельным смыслом. Так получаем действительную Троицу: Мысль как Действие Слова. Мысль отеческая (материальная), Действие сыновнее (дочернее), Слово право славного духа (человечное).
Перформативы в виде Обязательств, находят предел своего совершенства в Законе. Однако, самый непреложный закон, почему-то всегда чреват исключениями, побуждающими вносить поправки к закону и, вот уже закон вырождается в сплошное недоразумение, нагромождение поправок, совершенно никак не связанное с реальной жизнью. За этим скоплением поправок и дополнений всегда стоит активное меньшинство, явно противонаправленное большинству, одобряющему главный Закон. Слово же действия, питаемое индивидуальным Желанием, находит свою форму, свой Канон в Правиле. Правило никого не подчиняет себе, но постоянно правит-исправляет-направляет-оправляет-поправляет и свою форму и норму поступка и не нуждается в поправках-дополнениях. Во взгляде Слова-действия замирает, каменеет любое слово-перформатив, как во взгляде Медузы-Горгоны.
Почему же утверждение слова-действия свободно от неудач? Каким таким секретом оно наделено? Поясним на примере утверждения о существовании чего-либо. Я есть. Если здесь глагол-связка говорит о наличности некоторого я, это перформатив, рано или поздно подводящий я "под монастырь", был я и, нет меня. Все течет, все изменяется. Однако, если "есть" говорит о существовании (не сущем), такое высказывание абсолютно удачливо, ибо заявляет о полноценном Я, брошеном в откровение Действ-и-я, навстречу со-бытию Встречи. Сосуществование сочетает-связывает не наличности, но экзистенциалы каждого и такую связь можно назвать "сердечной". Поразительный опыт, в котором мы ничего не теряем. Здесь каждый само-стоятелен и само-деятелен отныне и вовек.
Перформатив это всегда только употребление слова, но этим он и соблазняет, отсылая к некой безусловной, бессловесной, за-словесной "практике". Слово-действие настораживает пользователей словами тем, что не связывает ничего ни с чем как наличные данности, а значит, не дает никакого практического метода действия, не побуждает к бессловесному действию, ничего не обещает, как бы висит в невесомости. Это подозрительное явление. Предполагается какой-то тайный умысел.
Слово-действие чаще всего таится в обычных высказываниях как презумпция, фигурой умолчания. Если же прорастает, то подхватывает и несет (не сущее) изрекающего его в чудную неведомую область. Здесь оно родственно музыке.
Единородство Отца и Сына как Смысл Действия может открыться только в ситуации оставленности Сына Отцом. Разрывается связь времен. Ради со-единений, в которых нет общего основания. Ради Чу-Да обоюдности. Выражается это чудо поэтикой действия (я есть) и политикой сосуществования (я есть тебе).
Как ни странно, для произнесения Слова-действия необходимо желание говорить слово ради слова, а не ради того, что последует за ним. Такое слово и есть политическое слово.
Индивидуальное мы полагаем обоснованным с позиции общего смысла. Когда говорим о разумности, полагая ее общим свойством всех людей. Когда говорим об общем роде людей, как причинном или целесообразном основании родства. Когда утверждаем определенный общий алгоритм системы образования. Когда ищем нерушимое основание для сближения людей по существу.
Личное мы полагаем обоснованным исключительно с позиций природосообразности, в которой каждому единичному виду открыт его уникальный своеобразный путь, соизмеримый с уникальностью других личностей. На этом пути личность яростно сопротивляется любым попыткам "усовершенствовать" ее внешним принуждением. Даже если человека насилием держать в подчинении, заставить его сознавать себя рабом, то, рано или поздно, он, все равно ускользнет хотя бы в свое уникальное жерло смерти.
"Индивидуальное" значит неделимое. Но этим понятием, разумея его как эсхатон, мы побуждаем вспомнить в каждом собственную индивидуальность. Так индивидуальность различает себя от индивида, хотя с точки зрения понимания они тождественны. Тождественное себе и понятое вполне, тотчас обращается в эсхатон, как "запредельное" понятие. Если любые понятия мы можем передать другим как сообщения, информацию, то эсхатон это устное или письменное высказывание с необходимостью укорененное в существе индивидуального понимания и обращенное к другой индивидуальности, к существу другого понимания. Эсхатон является элементарной единицей Речи, которая всегда двузначна, амбивалентна, терминальна, парадоксальна, "не понятна", антиномична, символична, метафорична, категорична, субъективна, повелительна, авторитарна, непереносима для "понимающих", не желающих признавать силу побуждения "говори собой со мною".
Философия эсхатона необычна, она чудовищно неестественна, с точки зрения обыденных понятий, но с точки зрения природосообразности, она выражает именно естество природной множественности, великий политеизм природы, где боги не приносятся в жертву единопониманию, а совокупностью уникальных инициатив ваяют самое превосходное в Природе, содружество миролюбивых существ. Эсхатонами складывается Система Желания, тогда как понятия определяют только Систему Понимания, как некую редуцированную версию системы желания.
Если интуицией называть определенность личного намерения, при том, не распадающегося на раздельные понятия, такая Интуиция становится Интенцией, строго направленной именно к Интенции и Интуиции Другого. Интуиция, которая всего лишь "понимает", еще не Интуиция, но некое субъективное думание, представление, полагание, чувствование... Такая интуиция есть форма недомыслия, прикрытие отсебятины субъективного произвола, вполне неряшливого.
Так три И: Интуиция, Интенция, Инициатива говорят о силе индивидуального желания, схваченного самопониманием, о силе намерения, в котором желание оправлено и направлено и о силе личного обращения, побуждения, повеления, приказа, наставления.
Я не предлагаю большего, чем открыл мне индивидуальный язык, в этом смысле общая система разума, "учение", метод исключительно мой. Однако сплавив все множество понятий в единственный Эсхатон своего Я, я обретаю Право на Приказ особого (особь-идиот) рода, то есть своего Рода. Сплавив понятия, я избавился от мотивировки своего поведения с помощью понятий, от обуславливания его понятиями. Вот тут то и подхватывает меня природосообразность, питает и образовывает мое уникальное начинание своими формами.
Мой метод есть метод избавления от власти недодуманных понятий, обращение каждого понятия в законченный элемент осмысленного Предложения, в контексте которого высвобождается, вылупляется тело Эсхатона. Мой метод настолько "один из", насколько я один из сосчитанного множества реальных Личностей. И то особый счет, далекий от базарного. Со своей стороны я отчетливо заявляю единственность метода, как Единственность Посыла (БИ) к единственному читателю или слушателю-другу. Суть моего метода просто Слог. То, что он имеет развернутую понятийную, вполне синергийную, мою "начинку" это только карта моих особых размышлений-странствий в поле общих понятий и не более. С позиции начинки возможно для кого-то я "учитель", но с позиции реального Слогообразования, всегда только сам-друг.
Пример школы. Правильная школа начинается с двух понятных суждений, однако сплавленных в один Эсхатон: "все взаимосвязано" и "каждый есть раздельное (свое) все". Если остановимся на одном из суждений, то получим школу "бога" и школу "дьявола", что и видим в существующих системах образования. Они не финальны, а-финны, потому и постоянно воюют друг с другом. Но нам нужна такая война? Нет. Потому свою школу мы соотносим с мифом о Медузе-Горгоне, раскрывая его кромку множественных значений (змеи--волосы--лебединные шеи) как множество уникальных личных инициатив, а лик Медузы как эстетическое выражение соборного разума. И этот лик прекрасен. Взгляд Медузы и есть глубина эсхатологического смысла, "замораживающего" инициативу понятных побуждений. Эсхатон опасен, он побуждает смеяться, он может вызвать эпилептический припадок, он может убить изнутри через физиологические механизмы организма, когда сознание человека не может расшифровать его послания.
Эсхатон трех И всегда прорывается в четвертое измерение уникального обращения. Здесь то и возникает пророческая речь. Здесь то и появляются Будда и Заратустра, Христос и Мухаммад, личности которых схватываются понимающими суждениями и обращаются в мертвые фантики удобные для "власть имущих", а вернее не имущих, а постоянно ищущих ее заиметь. В четвертом измерении мы либо Ищем Истинное отношение с суверенными Инициативами других, либо оглушаемы властью понятий.
В своей школе пяти-И, мы, исследовав ресурсы мужского образа Иисуса, как выразителя единственной царственной Личности, царя Мира, остановились на женском Лике Медузы, ибо ресурсы этого Образа неистощимы и беспредельны как у вечной жизни. Распятый образ Иисуса, даже взятый вкупе с образом Воскресения и Вознесения, увы есть попытка мужчин судить Единственного Царя. Медуза судит иначе. Убивая Единственного остановкой его индивидуального чувствования-помышления, тем обращая его к индивидуальности Другого. В христианстве нет Другого.
Иисус говорит "Отец, почему ты меня оставил?" Тем признавая свою единственную миссию, свою способность выговорить "я есмь жизнь, истина и путь". Однако попам не выгодно терять инстанцию "бога", незримо контролирующего всех людей не из глубины единственности каждого, а с общего всем "неба". Круг тех, кто слышит и признает царя мира, апостольский, есть еще некая предварительная схема свойств Другого. Еще никто реально не слышит Иисуса. Услышать вполне, значит вспомнить себя и заговорить встречь, определяясь вторым действующим Лицом царственного Обращения. Здесь то и начинается Суд Медузы. Первое Лицо никогда не теряется в подлинной Истории людей, всегда находится Император в котором выговаривает себя Сознание Бытия, но те, кто забив место Первого Лица за фантиком прошлого опыта, пытаются блокировать инициативу главных действующих лиц, являются шаткой запрудой на реке жизни, неизбежно прорываемой. Запечатав в Прошлом Первое Лицо, тем создается препятствие для обнаружения Второго Лица, отсюда все люди помещаются в загон (закон) "третьих лиц", они просто Они и не более. И посмотрите на "элиту" власти, вы разглядите Личность? Сомневаюсь.
Больше всего возможностей становления себя Личностью у детей. У детей не испохабленных, не изуродованных системой коллективного зомбирования, системой "социальной защиты детей", системой лжи и обмана, в которой Личности предлагается быть "специалистом" своего дела. Всем бы "специалистам" не мешало взглянуть в глаза Медузы-Горгоны.
То, что у Медузы Персеем отрублена голова, говорит только о том, что необходимо выделить как главную задачу вразумления человечества. Медуза не терпит никакого урона от такого криминального поступка Персея. Размещенная на щите Афины (эгида), голова Медузы говорит об охраняющей способности главного суда. Медуза не нападает, она всегда защищает тех, кому покровительствует. Даже в символах юридической (юпитер, афина, олимпийцы) инстанции мы читаем знаки благоволящей к нам более древней инстанции Медузы. Только в суде Медузы Иисус оправдан окончательно. Ибо есть тот, кто услышал Свидетельствование.
Так Ис-полнится: Интуиция в Интенции, в Инициативе, Истинной (уникальной) Индивидуальности Истории Мира. 1=1+0 (все плюс иное), 2=1+1 (одно плюс другое), 3=2+2 (общее и отличное), 4=3+3 (единичное и множественное), 5=4+4 (организм плюс раздельное), 6=5+5 (единственный и единственная).
=========================================
Что же такое психология? Скорее всего "бледная поганка" смертельно опасная для души человеческой. Она подменяет систему оценивания, обсуждения, всегда снаружи, со стороны другого подступающуюся к нам, некой методологией "психического содержания личности", которого, на поверку не оказывается. Хорошо, когда у человека есть Душа, то есть способность принимать, слышать оценки других, но на алтаре "психологии" душу приговаривают к закланию. Душеведение есть семиологическая область, но никак не "психологическая".
Что такое Педагогическая Поэма? Это именно Поэтика Труда, поэтика самостоятельной трудовой школы в которой руки, ноги, голова, язык действуют согласованно как один Язык в согласии и содружестве с другими. Политика такой школы в определенности личных местоимений, в сосуществовании и соосуществлении личностей, но не тех "личностей", которыми оперирует РАО или министерство образования, а конкретных живых и самостоятельных. Для "личностей", которых берется "развивать и совершенствовать" чиновник, всегда найдется место, невместное для живых Личностей. Личность начинает строить свой дом, тренируясь на замках из песка, но пройдя обработку понятиями чиновника, вселяется в убогий коробочек для жилья, место скорби и неизбывной скуки, живет "по понятиям". Ее Замок оказывается недостроенным, ее саму закрыли под замОк.