Нет единого человечества, есть человечество Сословий. Сословие рабов и господ и Сословие знати. Знать также делится на два класса, граждан, тех, кто признает систему общественных ценностей и аристократов-бояр-государей, тех, кто активно формирует общественную систему ценностей.
Остановившись на классовом разделении на рабов и господ, мы так и останемся либо рабами, либо господами над кем-то, несмотря ни на какие "синтетические" теории освобождения. Точнее будет определять и подчиненных и подчиняющихся как один класс, заложников черно-белой диалектики классовой борьбы, всегда оборачивающейся выгодой для власть имущих.
Тех, кого я определяю как Сословие Знати, делятся на пассивную и активную часть и обе не возвышаются над отношениями рабов и господ очередной "надстройкой", но дистанцируется от него по горизонтали. Знать полагает нейтральными для себя как аргументы господствующей элиты, так и эгалитарные устремления подданных, но совершенствует аргументацию собственной диалектики в стороне от истины-лжи, добра-зла, воли-неволи господствующего алгоритма "становления". Знать превосходна не своим надстоянием над кем-либо, но своей зрелостью сознания, точно соответствующей душевной зрелости. Отношения граждан и государей складываются по логике "слушающий" и "слушая-говорящий", то есть, по логике ритма "внимание-влияние", но никак не "послушания-подавления".
Государь в момент выслушивания Знающего, сам становится Гражданином, он всегда открыт к установлению гражданских отношений равноправия, что совершенно невозможно для Господ, фиксирующих свою более высокую позицию (номенклатура) в звании, должности, особых правах. Такое закрепление за собой особых прав ведет к закупорке "дыхательных путей" шизофреническому расщеплению общества, которое не дышит, но распадается, специализируется по частным умениям, теряет Личность, при этом сковано панцирем номенклатурных постановлений, совершенно безликих.
Мы ясно сознаем, что все формы науки и искусства, политики и религии, воспитания и образования скованы господствующей парадигмой, модой, моралью, идеологией, методологией. Чтобы снять этот панцирь, необходимо исключительно индивидуальное усилие сознания. Никакие коллективистские начинания не приблизят нас к реальному Государству, даже если они исходят из некой мировой суперэлиты.
Первым просыпается Царь (в собственной голове), тот, кто долго слушал и жадно знакомился с миром, пока не обнаружил-о великая находка-собственную Повелительность особого рода. Теперь аргументы становления становятся его инструментами влияния, но...метафорического. Вобрав в себя всю Реальность (реал-роял), царь вправе вообразить-помыслить Другого, равноправного ему. Но реально обратиться к Другому можно только через символические формы языка, иначе неизбежно циническое обращение к другому, каким бы благонамеренным оно не казалось. И фашисты, и коммунисты, и тираны, и либиралы, и левые, и правые, это только разновидности цинизма и худшая из них священническая и психиатрическая. Сознаюсь, характеру моему, более всего претит общение с попами и психиатрами.
Человеческая история это не арена классовой борьбы, и не борьба за освобождение народа, но вызревание Личности в нежнейшей оболочке иронического отношения к окружающим противоборствам. Ирония, словно скафандр уберегает от прямого вовлечения в исторические тусовки, различные группы борцов с кем-то или с чем-то. Ирония позволяет предчувствовать ритмы "не от мира сего" и пытаться выразить их в языке. Ирония как оболочка Куколки.
Царь, вовлекаясь в отношения с Вы-мышленным Другим, оценивает его как равноправного себе, по-другому и не может быть. Только вымышленный друг равен нам. В вертикальном становлении-эволюции природы нет равенства. Нет равных среди людей ни по каким параметрам. Равноправие это вымысел. Но есть смысл помыслить Равноправие. Помыслить его можно только неким царским "сверхусилием".
Будучи выявленный этим усилием, Другой тотчас создает ситуацию необходимости Выправления отношений. Только царь способен признать другого как равноправного, что приводит к инверсии царского повеления, оно оказывается на стороне Другого, его Желаний и Намерений. Но Другой не просто односторонний произвол царского вымысла, иначе пришлось бы искать "третье лицо", рассуживающее отношения "одного" и "другого", но Другой, собственно, и вымышляется не в том же самом значении, что и Царь, то есть единственный другой, но в значении Судьи, то есть амбивалентного существа, способного не просто признать царскую инициацию (отец и сын), но и принимать судебное Решение (святой дух). То, что действительный Другой есть Судья, который не властвует, но правит, свидетельствует о действительно творческом повелении Царя, который не ищет клонировать себя в Другом, но ищет того, кто может править отношения царя с вымышленным другим. Вымышленное абстрактное существо при этом превращается (подлинно творческий акт обоженого царя) в действительное существо Правителя. Царь способен на это когда открывает Другого в самом себе, когда растождествляется с собой, перестает быть носителем авторитета Отца. Выправив Сына в себе единородного Отцу, я вступаю в Дочерний мир Матери (и) не в роли Единственного, но как один из Правителей.
Не находя в себе большего, чем личная Повелительность, каждый из нас застревает на проблеме Другого. Все отношения с другими неизбежно складываются под эгидой некоего "большого Другого", с которой тщетно пытается справиться психоанализ, социология. А ларчик просто открывается, Другой это не-другой, но Сам, с его правящей, судебной функцией. Самому подсудно и царственное Я. Короткое высказывание "Я Сам" говорит о двуединстве в человеческом существе. Когда Я-Сам обращаюсь к другому, то призываю именно его к само-стоятельности. Самость и есть Оправа царской повелительности и живое зеркало в котором мы действительно видим Другого. Самость не позволяет длить царское помышление о Другом, но прерывает его. Так Дление становится Радением о Другом. Такое радение с необходимостью право-судно. Однако в стороне от гипнотической юрисдикции, что опекаема и контролируема со стороны "большого Другого". Странное Правосудие с весьма необычным алгоритмом Двоицы, отличным от удобного властям алгоритма Троицы. Странная Двоица, в которой второй элемент двоичен, а первый односмыслен.
Именно в судебной инстанции раскрывается дар Речи, где Языки в непрестанном Обращении друг к другу. Речь воспитывает и образовывает разные языки. Если в лоне единоязычества мы строим Вавилонскую Башню, то, обретая дар речи, участвуем в необычном опыте Столпо-Творения Языков. Здесь Вавилон не Башня, но Врата. Здесь уже невозможно удерживаться в поле "великого другого", бога, потому, что каждый по разному называет Имя Собственное (от которого производно Имя Другого). Когда говорится "возлюби бога всем сердцем, всем помышлением своим", то говорится именно об опыте обретения Имени Собственного, Самости Творца. И далее "люби ближних, как самого себя" говорит о Равенстве-сродстве с Ближними и судебном расследовании отношений с дальними.
Заговоры, Революции, которые требуют сплоченных усилий соратников, не уместны для нашей Школы Сословного Знания, пестующей незрелые души людей, символическим контекстом своего Наречия и делающей ставку на Природосообразность характера каждого лица. Царское в ребенке (робкий, раб, рабочий) есть результат природосообразности, царственность есть венец природного развития, но оставленный без внимания Родом Чело-вечного Знания (символического), эта царственность застревает на роли Господина.
Рада, Боярская Дума, Судебная Коллегия, Сенат, Национальное Собрание есть символические ассоциации, превосходящие инстанцию законодательно-исполнительной власти тем, что не располагают прямым влиянием на ситуацию, но формируют Образец Личной Состоятельности, Отличного Языка. Боярин, в принципе, неподвластен закону, ибо яр. Однако сразу же вылетает из правительства, при малейшем нарушении Правил Личного Поведения, косноязычии собственного языка. Рада не наказывает, но скорее, показывает неуместность присутствия среди Радетелей неряшливых, неоправленных лиц. Эти лица находятся под влиянием законодательной власти (царской) и ее исполнительных органов.
Разделив сословие Знати на два класса, мы в каждом также находим свое разделение. Царь-государь и Боярин. Гражданин и простолюдин. Эти разделения отличны от разделения власти. Они есть условие Одухотворенности Общества, общество дышит, пульсирует. Здесь ни законодатель, ни Судья, ни гражданин, ни простолюдин не закрепляются социальными ярлыками-идентификаторами, но функционируют в едином Сердечном Настрое. Любая личность может выражать интуицию-интенцию-инициативу любого из четырех определений, и сразу осуждается (обсуждается) на предмет Соответствия. То, что кажется "низшим", с точки зрения приоритетов власти, например, быть простолюдином (нищим, бездомным, бесправным), с нашей точки зрения равно по значимости роли и рангу Царя. Весь народ есть простолюдины. И кто унижает свой народ, долго не протянет. То, что личность простолюдина не владеет языком другой функции, говорит о ее искусственном торможении со стороны "господ".
Политику господства мы даже не осуждаем, просто замечаем ее несуразность (несерьезность) и смеемся над нею. Сама Природа-мать приструнит зарвавшихся. Народ всегда превосходит любые формы господства. Ему пытаются кинуть кость с названием "демократия", "свободный выбор", но народ не собака, нрав которой можно утишить-утешить кусками с господского стола. Народ это скорее дикий благородный волк, оченно опасное существо для разного рода господ, "экспертов" по жизни народа. Благородство этого "зверя" не в затяжной "борьбе с угнетателями", но в молниеносном перегрызании шеи той ближайшей голове, что пытается доминировать над его нравом (нрав природная вещь, мораль чело-вечная, природа есть начало, человек конец). Народ долго игнорирует насилие номенклатуры, затем просто решительно ее уничтожает.
Когда я говорю о карательных отрядах, безжалостных и беспощадных, я просто заявляю себя как простолюдин, как волк, у которого вздыблена шерсть на загривке. Единственное, что удерживает, от нападения на ближайшую номенклатуру это внимание к тому Знанию, что функционирует как Сердце (четырехкамерное) здорового сообщества, то есть родного мне.
Несмотря на создание почти идеальной системы слежения и контроля за своими народами, номенклатура сдувается с каждым днем как некий продырявленный шар. Растет личностное самосознание и вместе с тем степень неподконтрольности личных инициатив. Эту неподконтрольность властям выгодно обозначить как преступную нелегальную террористическую инициативу и вовлечь в противостояние "преступникам" массы людей. Однако народ не дурак, а если и дурак, то не глуп, поскольку с характером.
Есть серьезная Тайная Полиция, отслеживающая преступления против человечности, но она никакого отношения не имеет к администрации власти с ее системой связей и исполнительными органами. Она исполняет судебные решения Правительства тем, что концентрирует символическое знание до плотности заряда способного приговорить конкретное существо к гибели (если оно само неизлечимо гибельно для других) или к болезни, тем показывая необходимость в коррекции душевных помыслов. Как действует эта Тайная Полиция известно только Реальному Правительству.
Называть "человечество", как и "мир" "единым" выгодно господам, но нас то не проведешь, поскольку знаем, что каждое существо располагает своим единственным языком и в Человечность вступает как в Ассоциацию, во Множественность. Как минимум, человечность складывается из двух родов, Мужского и Женского. У каждого зрелого существа единственного в своем роде, свой единственный мир. Единый род "человечности" если не отпускает в Срок каждого к собственному роду, начинает унижать и подавлять личностное начала. Единый род "человечества" есть система педерастов, которые что-то напутали в своих душах и телах, закоснели в определениях и бредят. На Руси таких называли блядями, их обещания, слова мертвы и ничего не значат. Именно бляди прилепили свое название к женскому роду, то есть второму роду, подрывающему основы их блядской власти. Даже Множество бляди понимают как распыленность единичностей в полости-пустоте "единого для всех мира". Здесь все взаимозаменимы и никто не несет личной ответственности за свои слова, будучи обусловлен частными обстоятельствами жизни. Слушать обещания или заверения существа пестуемого "единым человечеством", это равноценно, что слушать дождь, с его "обещаниями". Бляди пытаются заманить всех активных людей в жерло виртуальных фантазмов, подаваемых как реальные "причины" чего-либо, чтобы не мешали доить "овец". Бляди манипулируют людьми именно тем, что привязывают их к частным обстоятельствам, вместо самостоятельности в решениях. Что же, каждый получит то, что предлагает другому.
В секции "народ" вполне знаменательно прозрение анархизма, как единственной собственной идеологии:
"Единого человечества нет. Всякая попытка сделать анархизм принадлежностью всего человечества в его теперешнем виде, навязать ему общечеловеческий характер явится исторической и социальной ложью, которая неизбежно приведет к оправданию современного строя и новой эксплуатации.
Анархизм общечеловечен лишь в том смысле, в каком идеалы трудовых масс оздоравливают жизнь всех людей и в каком судьба настоящего и будущего человечества связана с судьбою порабощенного труда. Победят трудовые массы - и возродится все человечество. Не победят - в мире по-прежнему будут царствовать насилие, эксплуатация, рабство, угнетение...
В нем находят полное свое выражение не только общественная солидарность, но и идея свободной личности, при чем развитие обоих идей находится в тесной между собою связи...
Анархический Коммунизм ни в какой степени не оправдывает и не допускает существования нетрудовых классов...
В пределах этого самоуправляющегося общества тружеников Анархический Коммунизм устанавливает принцип равноценности и равноправности каждой личности (не личности "вообще", не "мистической личности", не "личности-идеи")...
Формально демократия провозглашает свободу слова, печати, организаций, равенство всех перед законом.
Однако, все эти свободы носят определенно условный характер: они допускаются постольку, поскольку не противоречат интересам господствующего класса ...
Власть всегда связана с эксплуатацией и порабощением народных масс. Она вырастает из этой эксплуатации или создается для нее. Власть без насилия и эксплуатации теряет под собою всякое основание.
Государство и власть отымают у масс инициативу, убивают дух самодеятельности и воспитывают в них рабскую психологию подчинения, ожидания и надежде на верхи, на начальство. ..
Анархисты считают, что трудовая масса содержит в себе огромные творческие возможности и стремятся к устранению преград, препятствующих их выявлению.
Главной в этом отношении преградой анархизм считает государство, узурпировавшее все права масс и отнявшее почти все функции общественной и хозяйственной жизни. Государство должно отмереть не когда-то, в обществе будущего. Оно должно быть разрушено трудящимися в первый же день их победы и ни в какой иной форме не должно быть восстановлено. Место его займет система федеративно объединенных самоуправляющихся производственно-потребительских организаций трудящихся. Эта система исключает, как организацию власти, так и диктатуру той или иной партии...
Русская революция 1917 года и наметила такое именно направление социально-освободительного процесса, создав систему рабочих и крестьянских советов и фабрично-заводских комитетов. Но печальной ошибкой с ее стороны было то, что она не ликвидировала во время государственной организации власти, - вначале власти временного правительства, а затем власти большевиков. Последние, воспользовавшись доверием рабочих и крестьян, реорганизовали буржуазное государство в соответствии с обстоятельствами момента и затем убили этим государством творение революционных масс, - свободный строй советов и фабрично-заводских комитетов, намечавший первые шаги безгосударственного строительства... незамедлительно и полно анархисты должны отдать свои силы на организацию низового крестьянства, придавленного властью, ищущего выхода и таящего в себе огромные революционные возможности.
Роль анархистов в революционный период также не может ограничиться одной проповедью лозунгов и идей анархизма.
Жизнь являет собою не только арену проповеди тех или иных людей, но в такой же степени и арену борьбы, стратегии и стремления этих же идей к руководству. Более чем какая-либо другая идея, анархизм должен стать руководящей идеей в социальной революции, ибо лишь на почве идей анархизма социальная революция придет к полному освобождению труда...
Вместо политических программ-минимум анархисты всегда отстаивали лишь социальную революцию, лишающую капиталистический класс политических и экономических привилегий и передающую средства и орудия производства и все функции общественно-хозяйственной жизни в руки трудящихся...
Центр тяжести в деле построения анархич. общества заключается не в том, чтобы каждому индивиду на первый же день революции предоставить неограниченную свободу удовлетворения своих потребностей, а в том, чтобы завоевать социальную базу для этого общества и установить принципы отношений между людьми. Вопрос большего или меньшего материального достатка есть вопрос не принципа, а технический.
Основной принцип, на котором будет построено новое общество, который составит содержание этого общества и который ни в какой мере нельзя урезывать, состоит в равенстве отношений, в свободе и независимости трудящихся...
Новое производство полностью уничтожит наемничество и эксплуатацию в какой бы то ни было форме и утвердит на место их принцип товарищеского сотрудничества работников...
Хозяина - в виде ли частного собственника-предпринимателя или в виде собственника - государства, каковым в настоящее время является государство большевиков, не будет. Организаторские функции в новом производстве перейдут к специально созданным рабочими массами органам управления -рабочим советам, фабрично-заводским комитетам или рабочим фабрично-заводским управлениям. Органы эти, связанные между собою в пределах города, области и затем всей страны, образуют городские, областные и наконец всеобщие (федеральные) органы руководства и управления производством. Будучи избираемы массой и находясь под ее постоянным контролем и воздействием, они постоянно будут обновляться, осуществляя идею подлинного самоуправления масс...
потребности всего населения территории соц. революции будут удовлетворяться из обще-революционного продовольственного фонда. При этом в случае, когда продовольствия будет в недостаточном количестве, оно будет распределяться по принципу наибольшего требования, т. е. в первую очередь между детьми, больными и рабочими семьями.
Более трудной проблемой окажется организация общереволюционного продовольственного фонда.
Вне всякого сомнения, в первые дни революции города не будут располагать необходимым для жизни продовольствием. В то же время недостающее для городов продовольствие будет в достатке иметься у крестьян.
Для анархистов не может быть никакого сомнения относительно характера взаимоотношений трудового города и трудовой деревни. Анархисты считают, что соц. революция может быть осуществлена лишь совместными усилиями рабочих и крестьян. Следовательно, и решение продовольственного вопроса в революции возможно лишь на почве революц. сотрудничества этих двух трудовых классов.
Для установления этого сотрудничества рабочий класс города, взявший производство в свои руки, должен немедленно позаботиться о насущных нуждах деревни, постаравшись наряду с предметами повседневного потребления доставить крестьянству средства и орудия коллективной обработки земли. Коллективная забота рабочих о нуждах крестьян вызовет со стороны последних подобный же отклик, т. е. коллективное же снабжение города продуктами крестьянского труда, и в первую очередь продовольствием. Подобно индустрии, земля, обрабатываемая и культивируемая поколениями трудящихся, также есть продукт усилий этих трудящихся. Она также принадлежит всему трудовому народу в целом и никому в отдельности. Как общая собственность трудящихся, земля не может быть предметом купли-продажи. Она также не может быть сдаваема в аренду кем бы то ни было и кому бы то ни было и не может служить средством эксплуатации чужого труда.
Земля - своего рода общенародная мастерская, в которой рабочий люд вырабатывает средства пропитания. Но это такого рода мастерская, где каждый работник (крестьянин) в силу исторических условий привык вести свою работу самостоятельно и реализует свой труд независимо от других производителей. В то время, как в индустрии общинный (коммунистический) метод работы является насущно-необходимым и единственно-возможным, в земледелии он не является единственно-возможным в настоящее время. Большинство крестьян пользуется индивидуальным способом ведения хозяйства.
Поэтому с переходом земли и средств ее обработки к крестьянам, без возможности продажи и сдачи ее в аренду, вопрос о формах пользования ее и способах ее обработки (коммунально или семейно) не примет сразу такого общего и окончательного решения, какое примет вопрос индустрии. Первое время будут, вероятно, прибегать к одному и другому способу...
земельный крестьянский строй явится решающим фактором в судьбах революции...
мы теперь же должны повести среди крестьян усиленную проповедь коммунистического землепользования и коммунистической обработки земли.
Создание специфически крестьянского союза анархического направления в значительной степени облегчит эту задачу...
самым могучим средством защиты революции является успешное разрешение ее положительных проблем: проблемы производства, потребления и земли. Будут правильно разрешены эти проблемы и никакие силы контрреволюции не смогут изменить или поколебать свободный строй трудящихся. Однако, на ряду с этим трудящимся все же придется вынести жестокую борьбу с врагами революции, дабы отстоять ее физическое существование.
Сколь бы успешны ни были первые шаги трудящихся в начале революции, тем не менее имущие господствующие классы на долгое время сохранят огромную силу сопротивления и в течение ряда лет будут переходить в наступление на революцию, стремясь отвоевать отобранные у них власть и привилегии.
Созданная из их многочисленных приверженцев армия, военная техника и военная стратегия, капитал - все будет брошено на победоносных тружеников.
Последние, чтобы удержать завоевания революции должны будут создать органы защиты революции, дабы всему этому противопоставить соответственную боевую силу. В соц. революции наиболее критическим моментом является не момент низвержения власти, а момент, который наступит после этого низвержения, момент всеобщего наступления низвергнутого строя на трудящихся, когда надо будет удерживать достигнутые завоевания...
в основу военных формирований трудящихся должен лечь принцип добровольчества. Как на пример таких формирований, можно указать на партизанские военно-революционные отряды рабочих и крестьян, действовавшие в русской революции.
Гражданская война, подобно всякой войне, может быть успешно проведена трудящимися лишь при соблюдении двух основных принципов военного дела - единства оперативного плана и единства общего командования. Тот момент революции, когда буржуазия организованными силами пойдет на свержение революции, явится наиболее критическим моментом, и он потребует от трудящихся прибегнуть к этим принципам военного дела.
Добровольчество и рев. самодисциплина, вполне согласуясь между собою, сделают рев. армию в духовном отношении сильнее любой государственной армии...
на самую армию не должно смотреть как на предмет принципа. Она - лишь следствие военной стратегии в революции, лишь стратегическое мероприятие, к которому неминуемо приведет трудящихся процесс гражданской войны. Но на это мероприятие должно быть обращено внимание теперь же. Оно теперь же должно быть тщательно изучено, чтобы в деле обороны и защиты революции не случилось непоправимого запоздания, ибо опоздания в дни гражданской войны могут оказаться гибельными для исхода всей социальной революции.
Федерализм означает свободный договор лиц и целых организаций ради совместной работы, направленной к достижению общей цели.
Но этот договор и федералистический союз, на кем построенный, становятся реальным делом, а не фикцией, не самообманом лишь в том случае, когда все участники этого договора и Союза самым полным образом будут выполнять взятые на себя обязанности и принятые сообща решения.
Идея Всеобщего Союза Анархистов ставит проблему координации (согласованности) действий всех сил анархического движения.
Каждая из организаций, входящих в союз, является отдельной жизненной клеткой Союза; каждая из них имеет свой секретариат, выполняющий и направляющий идейно политическую и техническую работу организации..."
(Петр Аршинов, Нестор Махно. ОРГАНИЗАЦИОННАЯ ПЛАТФОРМА ВСЕОБЩЕГО СОЮЗА АНАРХИСТОВ).
Там где речь идет о принципах организации анархического союза, о федерализме, там мы вступаем в сектор гражданских отношений, в которых каждый огражден определенностью гражданских прав и полномочий. Здесь уместно сменить и название, не отменяя его по существу, но вмещая в новое. Уместно говорить не об Анархии, а о Республике и Федерации. Республика показывает, как функционирует анархическое сообщество изнутри, Федерация же выражает отношение наружное, показывает отношение с Республиками других народностей, с другими правилами жизни. Федеративные отношения напрямую вытекают из республиканской состоятельности каждого народа, каким бы малым он ни был.
Федерация напрямую показывает Лица Лидеров, выявленных каждым народом из своей среды. Вот этим лицам и предстоит быть первичной коллегией, думой, которая обнаруживает-додумывает основу Законодательства, Личность Царя. И эта Личность возникает в конце процесса, начало которого вполне анархическое. Здесь и Царство-Государство, в конце концов, осознается не машиной подавления, но в собственной живой окончательной Форме.
Ложные "царьки" появляются обычно не в конце, а в начале, из недр анархического беспредела, как наглые и хищные твари, стремящиеся к главенству над своим окружением. Толкает их к этому глубинный индивидуальный страх перед роскошным многообразием воспринимаемого мира, его масштабом и возможностями. Собственный мир для блядских князей всегда кажется им чуждым. Встречая что-то, что не поддается их переваривающей способности, они пытаются властвовать над этим. Со здоровыми людьми, знающими себе цену, этот номер не проходит. Зубы обламываются у властителей и рушатся "великие" Империи.
Тот, кто сознает или предчувствует в себе достоинство Личности, несомненно, поддерживает идеологию Царства, даже заявляя себя на стороне анархической. Имеющие свою голову на плечах и царя в голове, только и могут быть настоящими анархистами, которые знают, что друг друга "не надо есть", чтобы не надоесть взаимными притязаниями.