Гурвич Владимир Моисеевич : другие произведения.

Путешествие в никуда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   Владимир Гурвич
  
  
   ПУТЕШЕСТВИЕ В НИКУДА
  
  
  
  "Афиняне же все живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить и слушать что-нибудь новое. И, став Павел среди ареопага, сказал "Афиняне! По всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано "неведомому Богу", Сего-то, которого вы не знали, что я проповедую вас. Бог, сотворивший мир и все, что в нем, он, будучи господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет и не требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-то нужду. Сам дая всему жизнь и дыхание и все, От одной крови, Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем."
  "Деяния апостолов"
  
  
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
   Глава 1
  
   Я вернулся в Москву рано утром. Город еще спал, народу даже на вокзале было немного. С чемоданом в руке направился к выходу с перрона.
   Я смотрел по сторонам, но не испытывал почти никаких эмоций, хотя не был в родном городе целых два месяца. Но встреча после разлуки оказалась скучной, я отчетливо отдавал себе отчет, что вполне мог бы не приезжать сюда еще столько же времени. Я ощущал, как мало притягивает меня к этому месту.
   Дорога до дома, где я жил, заняла почти час. Город быстро просыпался, его пространство все плотнее заполнялось людьми и машинами, производимыми ими звуками. Но это никак не влияло на мое умонастроение, сам себе я казался бесчувственным трупом, которого перемещает с места на место какая-то неведомая сила. Нельзя сказать, что мое умонастроение меня беспокоило или волновало, я безучастно относился к тому, что происходит у меня внутри. Такое случалось и раньше, а потому уже научился спокойно смотреть на подобные вещи. Не стоит подымать паники, гораздо лучше примириться с неизбежным.
   Мое очередное путешествие близилось к концу, показался дом, в котором я обитал последние несколько лет. Я остановился возле дверей в подъезд, достал сигарету и стал наслаждаться ароматом ее дыма. Мною владела уверенность, что если ее выкурю в квартире, она не доставит такого удовольствия.
   Я отворил дверь своим ключом, снял обувь и тихо пробрался по комнате. Катя спала, ее дыхание синхронно поднимало и опускало грудь .
  Несколько мгновений я всматривался в ее лицо. В последнее время оно не часто вспоминалось мне. Это происходило не потому, что я так хотел, а получалось само собой; почему-то ее образ редко проецировался на экране моего воображения. В данном случае действовали неподвластные силы, с которыми я не мог совладать при всем моем желании.
   Я склонился над Катей и поцеловал в щеку. На ее лице появилась слабая улыбка, еще не пробудившееся сознание уже ощущало, что кто-то находится рядом с ней.
   Катя открыла глаза, и в них вспыхнули яркие огоньки радости. И мне вдруг стало как-то не по себе. Эти огоньки не совпадали по накалу с тем светом, что горел внутри меня. Но при этом я понимал, что в данной ситуации совсем не время сверять освещение, а надо действовать.
   Я стал быстро раздеваться. Я не имитировал радость от встречи, она действительно бурлила во мне. Но эта радость не была теплой, подобно морской воде, согретой жарким солнцем, а напоминало быстрое холодное, не прогреваемое светилом течение.
   Обнаженный, я шагнул к ней. Катя приподнялась навстречу, ее теплое от сна тело прильнуло ко мне. Я помог ей освободиться от легких ночных покровов. Теперь между нами не было абсолютно никакого пространства, мы были едины, подобно встретившимся на линии горизонта земле и небу.
   Я разжигал ее тело своими горячими поцелуями и чувствовал ее губы на своей груди, плечах, животе. Горючий материал желания, который копился во мне все то время, что я отсутствовал, как газовый факел, вспыхнул ярким горячим пламенем. И наконец наступило то, ради чего мною прилагалось столько усилий и что уже отчаялся получить: я вдруг почувствовал, как ухожу из этого серого мира в мир иной, мир огромного неземного блаженства.
   Когда я проснулся, рядом со мной никого не было. Из кухни доносился шум падающей воды. Я осмотрелся вокруг; за время моего отсутствия в комнате ничего не изменилось. В этом я и не сомневался; Катя никогда бы не купила ничего значительного, не сделала бы никаких перестановок без моего согласия.
   В комнате было совсем светло, с улицы через отворенное окно влетали многочисленные стаи разнообразных звуков. Значит, день был в самом разгаре, но при этом Катя находится тут, со мной. Получается, что она не пошла на работу.
   Я поспешно вскочил с кровати и вышел на кухню. Катя стояла у плиты и вытирала ее от перешагнувшего края кастрюльки кофе. Такой старомодный способ приготовления этого напитка достался ей в наследство от мамы. И несмотря на все мои попытки отучить от него, заставить пользоваться кофеваркой она упорно отстаивала свое право делать так, как она хочет.
   Я подошел к ней сзади и поцеловал в затылок. Катя повернулась ко мне, на ее лице появилась улыбка.
   - Сейчас приготовлю тебе завтрак. Ты, наверное, отвык в своих путешествиях от нормальной еды.
   - Как тебе сказать. Были разные ситуации. Постепенно я тебе буду выдавать их, как ребенку сладкое. Хотя ничего уж такого особенного с нами не случалось.
   Катя кивнула головой и поставила на стол поджаренные гренки и чашку кофе. Гренки она готовила мастерски, и я обожал их. Я понимал: тем, что она подала мне их в первый наш совместный после моего возвращения завтрак, Катя как бы сообщала, что мое возвращение ей приятно, и она связывает с ним свои надежды. Зная же ее характер, понимал, что столь важный текст словами она не произнесет. По крайней мере для этого должно произойти нечто весьма важное.
   Я сел за стол и стал активно жевать, чувствуя огромное удовольствие от вкусной пищи. Это занятие совмещал с тем, что наблюдал за Катей. Мы живем вместе почти пять лет, но так и не оформили официально наше сожительство. При этом несколько раз подходили очень близко к совершению этого торжественного обряда, но почему-то по молчаливому согласию откладывали его на потом.
   Почему это происходило? Эту тему мы почти никогда не обсуждали, словно на нее был наложен табу, как на посещение священного капища. Но, конечно, каждый из нас про себя обдумывал эту странную ситуацию и делал свои выводы. Несколько раз я порывался порвать нашу связь, так как чувствовал, как начинает она меня тяготить. Но так и не доводил это намерение до практического воплощения. Какая-то сила удерживала меня возле нее.
   Зато я нашел иной способ для расставаний.. В последние годы судьба предоставила мне весьма своеобразную работу в журнале "Путешествие по миру". Его основал мой знакомый Михаил Карпачевский. Это был необычный журналист, который создал необычный журнал, публиковавший материалы о путешествиях. Но не только и не сколько о географически путешествиях, когда в пространстве перемещается наше тело, но и о любых иных перемещениях: мысли, сознания, творческого полета.
   Идея делать такой журнал первоначально казалось безумной, а само издание никому не нужным, как старая одежда. Когда Михаил впервые рассказал мне о своем замысле, я пропустил большинство его слов мимо своих ушей. Тогда я трудился в одной мерзкой, крайне убогой по содержанию и по форме газете, а потому пользующейся огромной популярностью у читателей. Я числился там на хорошем счету, мои материалы ценили, платили весьма приличную зарплату. И хотя было невероятно тошно от своей работы, уходить не собирался. Нужны были деньги, так как в очередной раз намеревался сочетаться браком с Катей. Причем, мне казалось в тот момент, что мое желание было искреннем, а потому совсем близким к осуществлению.
   Я до сих пор уверен, что назвал бы тогда Катю своей женой, если бы не Михаил со своим абсурдным предложением. Если раньше мы встречались не чаще пару раз в году, то теперь он навещал меня регулярно, рассказывал, как идут дела, настойчиво зазывал принять участие в проекте. К моему удивлению дела шли совсем неплохо. Словно Бог из машины появился какой-то весьма богатый спонсор, которому понравилась эта нелепая затея - и он согласился дать деньги на издание.
   Но еще больше чем меня спонсор, я удивил самого себя, ибо через месяц уже работал в журнале. Все произошло так стремительно, что я по-настоящему так и не понял, как все случилось. Как только Михаил принес мне первый номер, и я за час прочитал его от корки до корки, то тут же помчался к своему начальнику и положил ему заявление об уходе.
   И ни разу не пожалел о сделанном тогда выборе. Это был тот журнал, в котором я всегда мечтал работать. Однажды я поделился этой мыслью с Михаилом. Тот громко захохотал. "Я это знал всегда, потому-то и тянул тебя к себе. - сказал он. И затем добавил то, что я запомнил на всю жизнь: - Я основал этот журнал с единственной целью: спасать таких, вроде тебя, людей. Одних благодаря тому, что они здесь пишут, других благодаря тому, что они тут читают".
   Пожалуй, я не сразу оценил весь смысл этого замечания. Но стал постепенно постигать его по мере того, как видел, какие люди приходили сюда работать, какие материалы приносила электронная почта. Их можно было сравнить с листьями, оторвавшимися от дерева. То были преимущественно странные тексты, зачастую на грани, а подчас и за гранью бреда. Но в этом бреде, подобно драгоценным камням в навозной куче, всегда сверкали отсветы каких-то вечных истин, заставляющие вздрогнуть от внезапного прозрения.
   Но в последний год что-то случилось со мной, работа уже не приносила прежнего удовлетворения. На меня давило глубокое недовольство самим собой. Я напоминал себе человека, не способного найти правильного решения заданной преподавателем задачки. Но об этом сейчас не хотелось думать, все эти вопросы я намеревался оставить на потом. Передо мной на первом плане маячила другая проблема: следовало все же определить, как вести себя с Катей?
   Я поймал на себе ее взгляд слегка близоруких, от того казавшихся чуть-чуть наивных глаз.
   - Как я выгляжу? - спросил я.
   - Ты изменился, - задумчиво ответила она.
   - И в чем по-твоему изменился?
   Ее ответ удивил меня своей непривычностью; раньше она бы с бухгалтерской скрупулезностью стала бы перечислять все мои перемены.
   - Откуда же мне знать, это ты должен сказать, в чем изменился. Я просто вижу, что ты другой.
   - Мне кажется, что и с тобой тоже что-то случилось. Ты какая-то не такая.
   Она кивнула головой, но ничего не сказала, вместо этого стала молча наливать в чайник воду, хотя он и так был полон. По этой примете я определил: она в самом деле к чему-то готовится, ее мысли явно чем-то заняты. Наверное, предстоящим объяснением со мной. Нельзя же прожить столько лет с человеком и так и не выяснить до конца с ним отношения.
  Хотя с другой стороны, а почему бы не обойтись без этого ритуала? Умные люди спрашивают других о чем-то лишь в том случае, когда заранее знают, какие получат ответы. А то вдруг услышишь совсем не то, что желаешь услышать.
   - Я все думала, пока тебя не было о том, почему мы вместе?
   - А в самом деле, почему?
   Я чувствовал, что мне совсем не хочется говорить на эту тему. Почему, да отчего? Можно придумать сто разных, как сюжеты романов, причин. Какой из них ей ближе? Люди так устроены, что после того, как их перестает устраивать одна ложь, они тут же устремляются на поиски другой, полагая, что на сей раз это и есть наконец настоящая правда.
   Я посмотрел на Катю. Такого решительного выражения лица, какое было нее сейчас, я еще не видел. Ну как она не понимает, что в поиске причин нет никакого смысла. Чего бы она не предприняла, какие бы вопросы не задавала бы, в конце концов придет к одну и тому же результату. Вернее, к его отсутствию.
   - Люди бывают вместе по двум причинам: либо они любят друг друга либо они не любят друг друга, - тоном оракула произнесла Катя.
   - Любопытная мысль, - пробормотал я. Я почувствовал, что заинтригован. Раньше она никогда не произносила столь категоричных афоризмов.
   - Что же у нас?
   - Тебе это известно не хуже меня.
   - Значит, мы вместе потому что любим друг друга.
   Катерина бросила в меня чайной ложкой, которая попала мне в лоб.
   Я почувствовал боль.
   - Все то время, что тебя не было, думала, что ты за человек?
   - Мне и самому это иногда бывает интересно. Хотя не часто. Всегда страшно задавать себе подобные вопросы, вдруг ответ будет неблагоприятным. Потому ничего определенного сказать тебе не смогу. Не знаю. Может, ты мне поможешь прояснить его. К каким же выводам ты пришла?
   Катя вдруг немного успокоилась, она села напротив меня за стол и оперлась подбородком о руку. Ее глаза смотрели на меня так, как смотрит удав на кролика. Или наоборот - точно определить я не мог .
   - Есть порода людей, которая как бы еще не завершена, как скульптуры в мастерской мастера. Они стоят там по много лет, иногда скульптур к ним подходит, что-то делает, а затем снова забывает о них. Такие люди не знают, чего хотят, куда идут, они хорошие, но с ними почему-то никому не бывает хорошо. Вот ты из таких. Ты образованный, ты самый умный из всех людей, которых я когда-либо встречала. Ты даже порядочный. Не изменяешь, хотя тебя никогда об этом не просила. Но для тебя абсолютно ничего не имеет никакого значения. Как будто ты на все смотришь со стороны. Не случайно же ты работаешь в этом сумасшедшем журнале, где публикуются одни ненормальные. И этот свой стиль жизни ты переносишь на все остальное и в первую очередь на наши отношения.
   - Вот и добрались до берега, к которому так долго плыли, - заметил я.
   Катя посмотрела на меня, я заметил в ее глазах непривычно сильный сгусток энергии. Чтобы сказать мне все эти слова, она копила ее ни один день и ни одну ночь.
   - Я приняла решение уйти от тебя.
   Несколько мгновений я размышлял над ситуацией. Что-то в ее словах мне показалось странным. Затем вдруг понял.
   - Решение ты приняла, а вот уходить не собираешься.
   Она неохотно, подтверждая мои слова, кивнула головой.
   - Но почему? - движимый любопытством, спросил я.
   - Не знаю. Недавно мне предложили выйти замуж.
   От неожиданности я даже вздрогнул.
   - Кто?
   - Это важно?
   - Ты права, - пробормотал я. И все же меня не отпускало ощущение, что я по-настоящему оглушен, словно ударили бутылкой по голове. - Я согласен, нам нужно принять какое-то решение. Иначе зачем весь этот скучный разговор.
   Катя оставалась сидеть в той же позе, только теперь в ее глазах была не энергия решимости, а задумчивость и печаль.
   - Я в тоже время думаю: а зачем мы затеяли этот разговор?
   - Его затеяла ты, - внес я уточнение. - Я всего лишь пил кофе.
   - Нет, когда ты вошел, эти слова уже были в тебе. Ты только не предполагал, что их придется произносить. Или думаешь, мне не известно, что такое повторялось неоднократно, ты много раз хотел сказать этот текст. Я все время, пока тебя не было, пыталась встать на твое место, проникнуть в твои мысли и чувства.
   - Удалось?
   Катя кивнула головой.
   - Почти, - сказала она.
   - Что ты прочитала в моих мыслях и почувствовала в моих чувствах?
   - Все то, что тебе сказала. Я потому тебе это и сказала, что поняла, что в тебе все это сидит и не дает покоя.
   Нет, подобного разговора у нас еще не было. Я даже отложил намазанный, как это я любил, словно хорошо ухоженный газон, ровным слоем масла бутерброд.
   - Выходит, ты озвучиваешь мои мысли. В таком случае спасибо. А у тебя таких мыслей нет?.
   - Это не совсем так. Я говорю и от себя тоже. Тебе это может быть сложно понять, так как ты в мои мысли и чувства не влезал. Я играю в теннис сразу на той и на другой стороне.
   - Так ни у кого ничего не получается. Даже у победителя Уимблдонского турнира.
   - Как видишь, кое-то получается, - довольная собой улыбнулась Катя. - За то время, что ты путешествовал, я прочитала кое-какие книжки. Они помогли мне глубже заглянуть в нас самих.
   - К вопросу о пользе чтения, - пробормотал я.
   - Расстаться с тобой - это самое простое, что можно сделать. Поэтому столько людей и расстаются друг с другом.
   - Значит, будем друг друга мучить. Кстати, некоторые без этого не могут, для них самомучение и есть самое большое удовольствие.
   - Нет, я не мазохистка.
   - Но кто же ты тогда, черт возьми! Альтруистка?
   - Я твоя конечная цель, - торжественно, как докладывает командующему парадом о готовности к нему войск, провозгласила она.
   - Забавное утверждение. Но разве я тебя не достиг? Уже четыре года достигаю самыми разными способами. Или есть еще какой-нибудь, который мы не пробовали? Так скажи, можно хоть прямо сейчас.
   - Ты даже не начал приближаться ко мне. А твои пошлости меня не волнуют. С некоторых пор я приобрела против них полнейший иммунитет.
   - Охотно верю. - Я вдруг почувствовал, что разговор стал меня утомлять. Он мог длиться сколько угодно времени. Фехтовать словами возможно бесконечно. Но даже такой незавершенный, по терминологии Кати, тип, как я, иногда хочет прийти к какой-то определенности. - Так что же мы все-таки порешим?
   Катя удивленно посмотрела на меня.
   - Я же сказала: ничего.
   - А если я покидаю сейчас вещи в сумку и уйду навсегда?
   - Ты так ничего и не понял, - вздохнула она. - Нет, ты, конечно, все понял. Но ты не можешь ничего сказать, только ерничать. Ты не завершен, ты будешь думать и думать над моими словами.
   - Странный у нас разговор получился.
   - Странный, - подтвердила она. - Четыре странных года понадобилось, чтобы состоялся один странный разговор.
   - Четыре года - это не срок. Это подготовка. Ну да ладно, - встал я изо стола. - Пора ехать в редакцию, Михаил поди заждался. Спасибо за вкусный завтрак. Надеюсь, ужин будет не хуже.
   - Я тоже скоро поеду на работу, - как-то отстраненно произнесла она.
   Я вышел из дома. Ярко и жарко светило солнце, ничуть не изменившийся за время моего отсутствия город наслаждался теплым, похожим на райский, днем. Я тоже присоединился к получающим удовольствия от жизни горожанам и зашагал к остановке автобуса.
   Михаила я застал в его кабинете. Когда мы начинали издавать журнал, вся редакция ютилась на меньшей территории, чем нынешние его апартаменты. За время моего отсутствия они довольно сильно изменились, появилась новая стильная мебель. Хозяин же хором в вальяжной позе сидел за письменным столом и смотрел на экран монитора. Он даже не сразу заметил мое появление.
   - О, кто к нам пожаловал! - наконец изволил заметить меня Михаил. - Какие люди! А я как раз сегодня утром о тебе вспоминал. Подумал, что пора бы тебе вернуться в родные пенаты. А то загулял. А тут как раз и ты собственной персоной. Просто телепатия. Признайся, что ты услышал мой мысленный зов.
   - Увы, абсолютно ничего не слышал.
   - Жаль. А уж подумал, что стал телепатом.
   Михаил вдруг бодро вскочил изо стола, приблизился ко мне и обнял.
   - Есть телепатия или нет, это наукой точно не установлено. Но все равно ты вернулся весьма вовремя. - Карпачевский, погрузившись в раздумья, замолчал. - Расскажи о своем путешествии. Как оно прошло?
   - Все было замечательно. Ты непременно обо всем прочтешь.
   - Это должна быть твоя лучшая статья! - вдруг с жаром произнес он.
   - С чего бы это? Почему лучшей должна стать она, а не предыдущая или последующая?
   - Потому что так надо, чтобы лучшей стала бы именно эта статья. Ты понял меня, старче?
   - Нет, не понял.
   - Ну хорошо, я тебе, как другу, кое-что объясню, - понизил голос почти до шепота Михаил. - Мы на пороге больших перемен. И они самым прямым образом коснутся и тебя.
   - Прости за излишнее любопытство, но хотелось бы знать, что же такого грандиозное нас ожидает?
   Михаил снова занял место в своем мягком кресле.
   - Ну во-первых, наш с тобой журнал увеличил подписку аж почти на пятьдесят процентов! Представляешь! Уже сейчас столько рекламы, что не знаешь, куда ее поставить. В номере, что мы готовим, даже пришлось снять пару хороших материалов. Но ты не волнуйся, для твоего там место забронировано.
   - Спасибо, Михаил, друга всегда узнаешь по поступкам.
   - Чтобы ты не думал, я все равно буду поступать, как благородный человек. И хочу тебе сделать деловое предложение. Только пока между нами. - Михаил со значением посмотрел на меня. - Прикрой, пожалуйста, поплотней дверь, - вдруг попросил он.
   Я добросовестно выполнил его просьбу, прикрыл дверь настолько плотно, насколько хватило сил.
   - Я хочу тебя сделать своим первым заместителем, - объявил он.
   Предложение было неожиданным, ничего подобного я не ожидал услышать.
   - Ну ты как? - спросил Михаил.
   - Пока никак.
   - Что значит никак! - вдруг накинулся он на меня. - Тебе предлагают такую вещь. Знаешь, сколько ты будешь получать?
   Я неопределенно пожал плечами. Из чернильного прибора Михаил извлек ручку с золотым пером и что-то начертал на бумажке и показал ее мне.
   - Черт возьми, этого не может быть потому что не может быть никогда! - воскликнул я. - Мы же начинали...
   - Все начинают с малого, - усмехнулся Михаил. - А теперь вот до каких цифр дошли. И взято не с кондачка, все просчитано. Так теперь, как?
   Я молчал. Я не знал, что сказать. Я был растерян.
   - Молчишь, словно сыч. Ладно, этот твой многоречивый ответ я предвидел. Придется раскрыть все карты до конца. На самом деле я хочу, чтобы ты стал бы тут главным.
   - А куда денешься ты? - изумился я.
   - Я скоро уйду.
   - Куда? Ты же говоришь, что все идет превосходно.
   - Поэтому и ухожу. Когда все плохо, это как раз повод для ухода дураков. Мудрый уходит в тот момент, когда все хорошо. Тогда твой поступок приобретает смысл.
   Что творится с людьми, невольно подумал я. Сперва Катя, теперь вот Михаил заговорил чеканными афоризмами.
   - А можно изъясняться попроще, для таких, как я.
   Как мне показалось, Михаил продолжил тему без большой охоты.
   - Ладно, коль ты такой тупой, выложу тебе все козырные карты. Оценив мои выдающиеся успехи на ниве руководства журналом, мне сделали весьма соблазнительное предложение против которого я с грустью должен тебе доложить, не смог устоять. - Его глаза вдруг засветились, как две лампочки. - Ты даже не представляешь, о каком уровне идет речь, - почти просвистел он. - И я хочу, чтобы после моего ухода ты бы занял мой пост вместе вот с этим великолепным кабинетом. Согласись, правда же великолепные хоромы. Обставлял с учетом твоего вкуса.
   - Хотелось бы знать, как ты его учитывал? - пробормотал я.
   - Очень просто, я пригласил Катю.
   - Выходит, она знает о твоих планах? - Моему изумлению не было предела.
   - На счет тебя да, а на счет меня - нет. - Михаил снова взялся за свое золотое перо. - Когда моя задница освободит это мягкое кресло, ты будешь, сидя на нем, получать вот столько. Эта цифра уже забита в штатное расписание.
   Он снова показал мне несколько цифр, от которых мне сделалось жарко. Впервые в жизни у меня появляется шанс стать, если не богатым, то более чем обеспеченным человеком. И тогда многое из того, о чем я только мечтал, может стать реальностью.
   - Я должен подумать.
   - Он еще будет думать! - возмутился Михаил. - Да такие предложения случаются, если вообще случаются, раз в жизни. Я тебе предлагаю на блюдочке такой журнал. Возьми и неси ее дальше.
   - Спасибо. - Почему-то я вспомнил о словах Кати по поводу моей незавершенности. Какое они имеют отношение к предложению Михаила? На первый взгляд никакого, но коли всплыли в голове, значит все же такая связь существует.
   - Мне правда надо подумать. Я привык к другой жизни.
   - Знаю чего ты боишься больше всего - определенности. Мы с твоей Катей не один час тут о тебе говорили.
   - Неужели нет интересней темы?
   - Представь себе эта тема оказалась весьма интересной. Я узнал о тебе немало нового. И стал смотреть на тебя во многом по другому.
   - Я вижу, вы зря время не теряли.
   Глаза Михаила странно блеснули.
   - Тебе не приходило в голову, что человек не может всю жизнь течь, как река, что однажды он должен стать озером.
   - То бишь неподвижным и желательно без стоков.
   - Опять ты за свое. Не хочу обсуждать эти темы. Извини, но мне надо срочно сделать одну работу. А ты размышляй над моими словами. - Михаил замолчал. - Даже не знаю, как поступить?
   - Что тебя мучит, облегчи душу.
   - Душу-то облегчить не проблема, а вот что дальше делать? Так не хочется мне говорить тебе об этом, но и не сказать не могу. Письмо к тебе пришло.
   - И только-то. Я надеялся, что ты сознаешься в жутком преступлении.
   Михаил как-то странно взглянул на меня.
   - Поговорим после того, как ты его прочитаешь.
  
   Глава 2
  
   Я снова занял свое место в редакции. Минут тридцать ушло на то, чтобы выслушать приветствия и коротко поведать о своих приключениях. После чего меня оставили в покое. И я вскрыл конверт.
   Письмо было коротким и почти бессодержательным. В нем излагалась просьба позвонить или подъехать к его автору для важного разговора. В конце, как и положено, стояла подпись.
   Человека, написавшего мне письмо, я знал, правда только заочно; несколько раз наш журнал публиковал его статьи. Я читал их с громадным интересом, я бы даже сказал, с упоением. Меня поражал необычный подход их автора к самым обычным проблемам. Мне давно хотелось с ним встретиться, но я даже не знал его адреса. Почему-то никому он не был известен во всей редакции. Однажды попытался выведать его у Михаила, но к моему удивлению он сказал, что ему самому ничего не известно об этом человеке. Он даже не до конца уверен, что он существует по крайней мере под тем именем, что стоит под его статьями, так как не приходит за гонорарами. А для авторов такого уровня они весьма высоки.
  "А я не верю в реальное существование людей, которым не нужны деньги", - засмеялся тогда Карпачевский.
   Но оказывается Михаил был не прав, такие люди все же существуют, ибо я держал в руках письмо одного из них. Более того, оно было подписанное той же фамилией, что и статьи: Олег Северин. В таком случае чего же я медлю, надо срочно звонить по указанному в послании телефону.
   Я набрал номер. Но к телефону никто и не подошел, хотя я ждал долго. Я почувствовал разочарование; а мне ведь так хотелось встретиться с этим таинственным человеком. Я давно намеревался задать ему один вопрос: откуда он извлекает свои необычные познания, где бьет источник его мудрости? Будет печально, если на том конце провода никто так и не отзовется..
   Я работал до позднего вечера за компьютером. Примерно через каждые полчаса нажимал на кнопку "повтор" на телефоне. Увы, в трубке ничего не менялось, там продолжали звучать те же самые низкие тона протяжных и унылых гудков.
   Я закончил свой труд поздно, последний раз заставил телефон набрать наверное надоевшую ему до чертиков за день комбинацию цифр. После чего закрыл на ключ дверь в давно обезлюдевшей редакции.
   Я вышел на улицу в теплый, немного душноватый вечер. Иди никуда не хотелось. Я сел на первую попавшую скамейку. Я понимал, что мне не помешало бы со всех сторон обмозговать предложение Михаила. А вместе с ним и всю дальнейшую жизнь. Но ничего выполнять из этой программы почему-то не хотелось. Будущее мне казалось столь неопределенным, что думать о нем было одновременно и страшновато и скучновато.
  Мною овладела апатия. Я вдруг ясно ощутил, что ничего не хочу, как из словно из меня, как из лимона сок, выдавили все желания. Я достаточно получил разных благ от этого мира и не знаю, что можно желать от него еще? И такое безразличие ко всему вызывало во мне страх .
   Подобные ощущения возникали и раньше, но никогда не были столь сильны. Но если нет желаний, нет и жизни; для человека эти понятия идентичны. Жизнь для того и дана, дабы удовлетворять возникающие желания. Именно из их нитей и плетется разноцветный ковер жизни. И чем больше таких волокон, чем разнообразней его гамма, тем ярче изделие. Так это веретено без конца и крутится.
   Но сейчас прежнее понимание действительности перестало меня удовлетворять. В своей жизни я всегда опирался на желания, они помогали заслоняться от падения в пустоту. Как начитанный человек, само собой знал всю их иллюзорную суть. Но разве иллюзия - это не одна из разновидностей реальности? Так прочитал я в какой-то книги и с тех пор неукоснительно следовал этой аксиоме. Она вносила в душу успокоение; иллюзия - вовсе не обман, а способ существования абсолютного большинства человеческих существ.
   Но с некоторых пор я все чаще ощущал, как что-то меняется у меня внутри. Эти перемены отнюдь не радовали, внося сумятицу в мое существование. Как жалко, что я так и не дозвонился до Северина, вдруг словно со стороны приплыла ко мне мысль. Совершенно неожиданно я почувствовал некую незримую связь между этим человеком и моим состоянием. Странная зависимость, если учесть, что мы никогда не виделись.
   Я понял, мне как можно скорей нужно поменять диспозицию. Слишком становится опасным и дальше сидеть на этой скамейке. Иначе так могу увязнуть в этой топкой неразберихе, что для того, чтобы выбраться из нее, придется затратить гигантские усилия.
   Мне срочно нужна Катя.. Вернее, необходима может быть даже не она, а чье-то присутствие рядом со мной. Необходимо чтобы кто-то бы заполнил собой мое растревоженное внутреннее пространство.
   Она уже спала. Я знал, что у нее много работы, и она сильно устает. И все же разбудил ее поцелуем в губы. И внезапно почувствовал страстный ответный поцелуй. И он лучше любого лекарства успокоил меня; по крайней мере с этими желаниями у меня оказалось все в порядке.
   - Ты не против, если мы немного поговорим, - сказал я примерно через час.
   Катя приподнялась на локте и удивленно взглянула на меня.
   - Ты представляешь, сколько сейчас времени?
   - Примерно. Но говорить я хочу именно сейчас.
   - Ну хорошо, сейчас, так сейчас. - Она встала, позволив мне несколько мгновений любоваться своим обнаженным торсом. Затем закуталась в халат, лишив меня сказочного зрелища. - Тогда может быть пойдем на кухню, попьем чаю.
   - Лучшей идеи от тебя я еще не слышал.
   Катя бросила в меня подушкой.
   - Ты все же большой нахал.
   - Нахал, - охотно подтвердил я.
   После недавнего упадка сил теперь я ощущал их мощный прилив. И это вызывало во мне бурную радость, давало надежду на будущее. Как я раньше не понял, что подчас найти опору в жизни гораздо легче, чем это представляется. Не надо только все усложнять.
   Мы прошли в кухню, Катя включила электрический чайник. Пока он грелся, я к собственному удивлению стал внимательно, словно никогда ранее не видел, осматривать кухню.
   - Что ты вертишь головой? - спросила Катя.
   - Разглядываю кухню. Я только сейчас заметил, как красиво ты все сделала.
   Катины глаза мгновенно зажглись.
   - В конце концов это моя профессия. Вот я и решила... Все равно по вечерам делать было нечего.
   - Знаешь, я вдруг понял, что мне нравится наша квартира. В ней есть все, чтобы чувствовать себя счастливо.
   Она пристально посмотрела на меня.
   - А мне казалось, ты как раз бежишь отсюда при первой возможности.
   Внезапно ко мне пришло ясное осознание того, что сейчас совсем не тот момент, чтобы лукавить.
   - Да, бегу. Но я бегу вовсе не от тебя, просто такая моя природа. Ты права в том, что я похож на реку, я должен куда-то непременно течь. Хотя сам не понимаю, куда, зачем? Но то было раньше. Даже самая длинная река рано или поздно впадает в море или океан. Наверное, мне надоело быть бесконечным потоком. Пора остановиться. Но нужно за что-то зацепиться. И сейчас как раз появилась такая возможность. Михаил мне сделал соблазнительное предложение.
   - Я знаю, он мне говорил о своем намерении.
   - Вот как? - Я был удивлен такой откровенностью моего шефа и друга. Конечно, они с Катей хорошие знакомые, но все же не настолько хорошие, чтобы раскрывать ей свои самые сокровенные планы.
   Кажется, она поняла истоки моего удивления.
   - За то время, чтобы я делала его кабинет, мы подружились. Это слово полностью определяют наши с ним отношения.
   - Тем лучше. Сегодня я имел с ним разговор. И вдруг понял, что мне хочется совсем другой жизни. Если стану главным редактором, то смогу многое изменить в журнале. Он требует обновления. Я стал замечать, что мы стали повторяться в темах, в интонациях, обрели солидность, поэтому стали немного монотонными. Поверь, мыслей на этот счет у меня хватает.
   - Я верю, - улыбнулась Катя.
   - И у меня появилась идея: почему бы тебе заново не сделать дизайн журнала. Я только сейчас по-настоящему понял, как далеко ты шагнула вперед. Это моя вина, я, как истинно творческий человек, всегда мало обращаю внимание на чужое творчество.
   - Я знала, что ты не замечал того, что я делала.
   - Наверное, тебя это сильно задевало.
   - Только в начале. Потом решила для себя, что каждый из нас в творчестве должен быть самостоятельным. И все же мне очень хотелось однажды услышать из твоих уст похвалу.
   - Вот ты ее и услышала. Я понял: все, что ты делаешь, важно для меня. Вот раньше, важным не было.
   - Что же такое случилось грандиозного, что ты так резко переменился и что такой великий человек заинтересовался каким-то посредственным художником-дизайнером?
   В голосе Кати звучала насмешка, но я знал, что на самом деле ею владеют совсем другие чувства.
   - Я понял, что люблю тебя.
   Катя встретила мое признание молчанием. Она встала, подошла к шкафчику и извлекла оттуда пачку сигарет. Она курила редко, обычно, когда была чем-то сильно взволнована. Так что вполне вероятно , что сейчас был как раз такой исключительный случай. По крайней мере приметы сходились.
   Она снова села напротив меня и закурила.
   - И как же ты это понял? Столько лет не понимал, а тут вдруг прозрел?
   Вопрос был непростой, и я не знал, как на него отвечать. Какие-то процессы, которые долго протекали во мне, наконец окончательно выкристаллизовались и властно заявили о себе. Я вдруг почувствовал, что в моей жизни начинается новый этап. А он требует других решений.
   - Но что в том удивительного. Есть люди, которые созревают быстро, а есть такие, которые созревают медленно. Мне всегда казалось, что я иду не по той дороге, что все время сбиваюсь с пути.
   - А сейчас не кажется?
   Я вдохнул про себя. Как иногда трудно объяснить некоторые простые вещи. Особенно если они тебе самому понятны не до конца.
   - Раньше я думал, что если никуда не идти - это значит падать в пропасть. И меня это ужасно пугало. А теперь вдруг осознал всю прелесть твердого стояния на одном месте. Мне в руки само идет настоящее дело. И я просто обязан его принять и понести дальше.
   - Ну хорошо, а причем тут я?
   - При всем, - решительно произнес я. - Я хочу покончить с неопределенностью во всем. Если говорить откровенно: до сих пор мы не были мужем и женой. Но мы не были и любовниками. Что-то не совсем понятное, какой-то промежуточный вариант. Я больше так не хочу. Человек должен брать на себя обязательства. В этом и заключается суть брака. Раньше я боялся опутать себя ими больше огня, мне казалось, что они навсегда похоронят мою свободу, независимость, возможность идти своим путем.
   - Неужели теперь страх прошел? - засмеялась она.
   - Прошел, после того, как понял, что именно страх потерять свободу и являлся главным моим поработителем. Он заглушал, как заглушает сорная трава полезные растения, мои другие чувства. На самом деле все становится элементарно просто, но лишь после того, как разберешься в подлинных мотивах своего поведения, после того, как преодолеешь прежние заблуждения, а с ними избавишься от прежних опасений.
   - Прости, милый, но раньше ты не говорил так длинно. Я даже не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Может, потому, что сейчас самое лучшее время для сладкого сна. А я на утро договорилась о встрече с заказчиком. Придется рано вставать. Ты уж извини, но скажи, чего ты все-таки хочешь?
   Мне вдруг стало смешно. Неужели вот так просто и спокойно, без всякого драматического накала, решится моя судьба? Конечно Катя права, окончательную фазу объяснений можно перенести на завтрашний вечер. Но мною владело нетерпение, мне ну очень хотелось все решить сейчас.
   - Я знаю, прежние наши попытки сочетаться браком кончались не слишком успешно. Но сейчас я уверен, все пройдет просто замечательно. Как конец в голливудском фильме. Я хочу, чтобы ты стала бы моей женой. Настоящей, с жирной отметкой в паспорте и с пышной шумной свадьбой.
   - Я согласна, - не раздумывая, ответила Катя. - И давай на этом пока завершим наш разговор. Я понимаю, что должна изображать сцену "счастливая женщина". Поверь, милый, так оно и есть. Но, как ни удивительно, я по-прежнему сильно хочу спать. Ты не возражаешь, если я почувствую себя счастливой завтра сразу же после встречи с клиенткой? А то у меня голова без остатка забита одним: как сделать дизайн ее супружеской спальни. Но я действительно очень счастлива.
   - Я согласен, - засмеялся я. Мне вдруг стало так легко, что я вдруг ощутил себя почти таким же невесомым и бесплотным, как ангел.
  
   Глава 3
  
   Когда я проснулся, Кати в квартире уже не было. На память от ее присутствия остался лишь запах духом. А на подушке лежала аккуратно сложенная ночная рубашка. Но отсутствие подруги меня не слишком огорчило. Я знал, наступит вечер, и он вновь соединит нас. Произошло главное, я сделал окончательный выбор.
   В душе царил непривычный штиль. Давно я не ощущал такого приятного спокойствия. Я чувствовал себя человеком, чье долгое путешествие наконец завершилось, и его корабль навсегда вернулся в родную гавань.
  Давно мне следовало так поступить. Смешно искать то, чего нет или недоступно обычному человеку. Жить как все вовсе не так уж и плохо и постыдно и вовсе не означает непременного скатывания куда-то вниз. Просто к этому состоянию надо привыкнуть. Но это не займет много времени.
   Меня вдруг обуяла жажда деятельности. Я сел за компьютер и стал прикидывать те изменения, которые внесу, когда стану у руля журнала.
  На мою голову откуда-то сверху обрушился просто водопад идей. Это будет одно из самых читаемых в стране изданий. Я знаю, как это сделать. Михаил, хотя и создал его, но никогда не уделял ему много внимания, так как у него было еще немало всяких других проектов. А потому слишком долго все шло по один раз накатанной дорожке. Я же собираюсь целиком посвятить себя работе главного редактора. Меня вдруг охватило такое жгучее нетерпение поскорее обрести почетный статус руководителя журнала, что я готов был попросить Михаила освободить это место как можно скорее.
   Я думал о предстоящей жизни и физически ощущал, как теплело на душе, как погружалась она в теплый океан спокойствия. Удивительно, как все переменилось буквально за один день. А ведь я вступил на московский перрон с совсем с другим настроением.
   Внезапно я вспомнил о полученном вчера письме. Звонить или не звонить? Позвоню один раз и если не никто ответит, закончу эту так и на начавшуюся историю.
   Я набрал номер. И тут же на другом конце провода отозвался мужской баритон.
   - Я хотел бы поговорить с Олегом Анатольевичем.
   - Вы уже с ним и говорите.
   Я назвал себя.
   - Вы мне написали письмо в журнал.
   - Хорошо, что вы позвонили сегодня. Если вы это сделали бы завтра, то не застали бы меня. Завтра я уже улетаю.
   - Будем считать, что мне повезло, - сказал я почему-то совсем не уверенный в этом.
   - Боюсь, что о везении говорить трудно, ибо к вы опоздали.
   - А можно узнать на что я опоздал?
   В трубке на несколько секунд повисла тишина.
   - Знаете, у меня есть пара свободных часов. Если хотите, приезжайте прямо сейчас. Я вам постараюсь объяснить из-за недостатка времени то, что успею.
   Я вдруг ощутил волнение. Нужно ли ехать? Шестое чувство подсказывало: этого делать не стоит. Но если я собираюсь стать главным редактором, то общение с таким необычным собеседником просто необходимо. Тем более, Северин говорит о какой-то поездки. А он явно не из тех, кто отправляется в дорогу, чтобы сфотографироваться на фоне пирамид или водопада Виктории.
   - Хорошо, приеду, диктуйте адрес.
   Оказывается, этот Северин жил не так уж далеко от меня. На метро можно добраться за двадцать минут. Я быстро оделся. Посмотрел на себя в зеркало. Почему у меня так странно блестят глаза, как будто я принял тонизирующее лекарство?
   Я оказался у обычного панельного дома, ни одна деталь которого не выделяла его среди прочих таких же домов. Впрочем, почему его должно что-то выделять? Я вошел в подъезд, поднялся на лифте. Дальше мой путь преградила железная дверь. Я надавил на кнопку звонка.
   Я внимательно рассматривал открывшего мне дверь мужчину. Среднего возраста, среднего роста, худощавый, обычное лицо. Пожалуй, лишь глаза смотрели как-то немного странно, слишком пристально.
   - Рад вас видеть, - спокойно, без всяких интонаций, произнес он. - Давно хотел с вами познакомиться. Мне интересны ваши статьи.
   - А мне - ваши. И я тоже хотел давно с вами познакомиться.
   - Тем лучше, будет легче найти общий язык.
   Мы прошли в квартиру. Она была обставлена самой обычной мебелью. Разве что книг было гораздо больше, чем в среднем московском жилище.
  Но и в этом не заключалось ничего необычного. Если бы я вел менее кочевой образ жизни, то не исключено, что собрал бы такую же библиотеку.
   - Садитесь, - сказал он, без стеснения рассматривая меня. - Я вас представлял немного другим.
   - Неужели вы меня представляли? - удивился я.
   - Я всегда представляю людей, которые вызывают у меня интерес. Впрочем, не так уж сильно ошибся. Думал, что вы немного постарше. Кстати, я вам письмо послал довольно давно.
   - Я был в отъезде.
   Северин кивнул головой.
   - Я так и предполагал.
   - У вас есть ко мне предложение?
   - Есть. Вернее, было. Время упущено.
   - И все же, могу узнать, что я упустил?
   - Да, конечно. Я собираюсь отправиться в одну экспедицию. Я полагал видеть вас одним из первых кандидатов, кто мог бы составить мне кампанию.
   - Боюсь, что ничего не получится. У меня другие планы. Я собираюсь стать тем кочевником, который решил перейти на оседлую жизнь.
   Северин снова кивнул головой, но ничего не сказал.
   - И все же расскажите, что за экспедиция? - попросил я.
   Теперь он задумчиво смотрел на меня.
   - А нужно ли?
   - Я все-таки журналист. Во мне говорит профессиональное любопытство.
   - Ну хорошо. Некоторое время назад я получил сообщение. Не стану рассказывать о том, как и почему это произошло. Автор этого сообщения... - Северин на несколько секунд замолчал. - Я вам попытаюсь кое-что объяснить. Вы, конечно, слышали о всемирном потопе.
   - Бог послал его за грехи рода людского. Спаслась всего одна семья по фамилии Ной. Вы случайно говорите не об этой печальной истории?
   - Случайно об этой, - улыбнулся Северин. - На самом деле эта история гораздо еще более печальная, чем она изложена в Библии. Землю постигла страшная катастрофа, была смыта очень развитая цивилизация, достигшая небывалой высоты, о которой мы практически ничего не знаем. Погибли миллионы людей. Причем, не просто людей, это были люди, высочайшего интеллектуального и духовного уровня развития, до которого нам подниматься еще очень долго.
   - Вы хотите, чтобы мы почтили бы их память минутой молчания?
   - Между прочим, не самая плохая идея. Они заслуживают гораздо большего. Люди вообще крайне неблагодарны, они вовсю пользуются достижениями прошлых поколений, но не считают своим долгом хоть как-то поблагодарить их за это. Но сейчас, позвольте, я скажу о другом. Не все люди погибли, выживших оказалось очень мало, но они все же были. По крайней мере в большем количестве, чем одна семья. Они рассеялись по разным уголкам земли и с тех пор в течение тысячелетий передают своим потомкам знания и опыт той допотопной цивилизации. И вот недавно от одно из них я получил сообщение.
   - Звучит, как начало научно-фантастического романа, - заметил я.
   - Ваше полное право решать, каким образом воспринимать мои слова, - спокойно отозвался мой собеседник.
   Кажется, моя ирония нисколечко его не обидела. Интересно, а может ли его вообще что-нибудь обидеть?
   - Извините, - сам точно не знаю за что извинился я.
   - Не извиняйтесь, повторяю, что вы можете воспринимать мои слова так, как вам заблагорассудится. Я лишь передаю то, что обязан вам передать.
   - Я слушаю вас внимательно, - пробормотал я. Я решил, что пока не буду его перебивать. - Что же он вам сообщил?
   - Я хочу, чтобы вы меня бы правильно поняли. С этим человеком я контактировал и раньше. Благодаря нему почерпнул много знаний о том, как устроен мир. Если бы вы знали его так, как знаю я, вам было бы гораздо легче мне верить.
   - Я вам верю. Но согласитесь, некоторые вещи звучат слишком необычно, а потому вызывают автоматическую реакцию недоверия.
   - Я хорошо понимаю вас. Когда я впервые увидел и услышал его рассказ, то у меня возникла точно такая же, как и у вас на мои слова, автоматическая реакция. Мне понадобилось время для адаптации. В сообщение говорилось об опасности утраты знаний. Он оказался один, там, где он находится, их некому передать.
   - Но почему бы ему не приехать сюда и не устроить публичные лекции. Сейчас к нам приезжают гуру со всего света. И все, как один, говорят о том, что желают передать самые сокровенные знания, которые им нашептал на ушко сам господь.
   - Ваше настороженное отношение к моим словам естественна. Но у меня нет возможности растопить льды вашего недоверия. Поэтому с вашего разрешения буду излагать только факты. А вы уж сами решайте, как к ним относиться. Так вот, насколько я смог его понять, он сейчас занят тем, что передает знания избранным им людям. Их единицы, но это те, кто способны их принять. Его цель не в том, чтобы проповедовать, а в том, чтобы преобразовывать. Поэтому ему никак не подходит ваше предложение.
   - И вы полагаете, что я вхожу в этот почетный круг избранных.
   - Это не я полагаю, это он производил отбор тех, кому бы хотел передать знания и свои навыки.
   - Вы хотите сказать, что он назвал мое имя?
   - Да, в том числе и ваше.
   - И много ли этих людей?
   - Совсем немного. Это очень разные люди. Более того. признаюсь, что я не всегда понимаю критерии его отбора.
   Я молча обдумывал ситуацию. Северин не мешал течь моим мыслям туда, куда им заблагорассудится, он даже не смотрел на меня, его взгляд огибал мою фигуру и уходил куда-то в сторону.
   - И что же я должен по вашему делать? - вдруг спросил я. - Все бросать к чертовой матери и бежать неизвестно куда за какими-то чудодейственными знаниями. А вдруг ваш Ной поведает нам таблицу умножения. Когда-то это было величайшим открытием. Может быть, они ее до потопа и составили. А теперь хотят совершить великое благодеяние и сообщить ее нам.
   - Не волнуйтесь, о таких вещах речь не идет. Этот человек или Ной, как вы его называете, в курсе всех тенденций современной науки. В этом я имел возможность не раз убедиться. Более того, от него я узнал немало того, о чем современный ученый мир может быть догадается лет через двести. Но не об это сейчас речь.
   - А о чем же? - Я вдруг затаил дыхание, надеясь услышать нечто сенсационное, что пригодится мне для журнала.
   - Я не могу с вами говорить на эти темы. Только Он в личной беседе с вами может сообщить то, что было сообщено мне.
   - Вы забрасываете в мою речку жирную наживу.
   - Вы абсолютно правы, я сказал лишнее. Не будем больше об этом. Вот, собственно, по большому счету и все. Завтра все те, кто дали согласие, улетают. Я понимаю, вам трудно сейчас принять решение, слишком все неожиданно и мало времени на раздумье.
   - Скажите, а кто-нибудь из тех, кого он назвал, отказался?
   - Два человека, - кивнул головой Северин. - Они не поверили. Или скорей всего испугались.
   - Ответьте мне, почему были отобраны именно эти люди? Почему среди них оказался я? Никакими необычными качествами не обладаю.
   - На этот вопрос ответить не так-то просто. Не исключено, что во многом отбор произошел случайно. И эти люди оказались в его поле зрения благодаря каким-то обстоятельствам. А случайный отбор - это закономерность более высокого, не подвластного взору человека, порядка. Вы меня понимаете?
   - Полагаю, что где-то на половину.
   - Все люди, кто завтра вылетят со мной, хотят сменить свое прежнее представление о себе. Они находятся в самопоиске; каждый в своем, непохожим на поиск других людей. Впрочем, это уже частный вопрос.
   - Он определил это по моим статьям или считал из моего мозга?
   Северин развел руками.
   - Я сказал все, что мог.
   Я встал и прошелся по комнате. Несколько раз останавливался возле книг. По их названиям попытался проникнуть если не в душу, то хотя бы в мозги моего собеседника.
   - Простите за мой вопрос, но мне интересно, как вы поступили бы на моем месте? - продолжая ходить по комнате, спросил я.
   - Вы хотите переложить тяжесть решения на меня. Извините, но я стараюсь не отвечать на такие вопросы. У меня есть правило: никогда не помогаю человеку обманывать самого себя.
   Я остановился.
   - У меня есть время на раздумье?
   Северин посмотрел на часы
   - К сожалению, нет. На вас была заказана броня на билет. Ровно за сутки она аннулируется. А сутки истекают через сорок минут. Примерно столько ехать отсюда до авиционных касс.
   Несколько секунд я пребывал даже в большой неподвижности, чем статуя.
   - В таком случае я помчался за билетом, - сказал я.
  
   Глава 4
  
   Я возвратился домой раньше Кати. Мною владело странное и тяжелое состояние. С одной стороны не покидало чувство, что я совершаю самую настоящую подлость, с другой - я думал о том, что, наверное, схожие ощущения испытывает парусник, попавший в мощный поток попутного ветра.
   И все же я с тревогой ждал возвращения Кати.
   Она не заставила себя долго ждать. Я услышал, как зачиркал ключ в замочной скважине. А еще через несколько мгновений на пороге появилась и сама его обладательница. Я давно не видел, а может не видел никогда такого откровенного сияния счастья на ее лице.
   В обоих руках она держала тяжелые сумки. Не ставя их на пол, Катя подошла ко мне и поцеловала в губы.
   - Ты давно пришел, милый? - спросила она.
   - Нет, недавно.
   - А я бы пришла раньше, но зашла в магазин и там застряла. Зато накупила всего, что только могут пожелать наши с тобой души и желудки. Вот смотри.
   Она стала выкладывать свои покупки на стол, подробно комментируя каждую из них. Это позволяло мне молчать и оттягивать решающее объяснение.
   - Смотри, а вот это главная моя покупка - торт. Очень большой, очень вкусный и очень дорогой. Но я решила, что сегодня не тот случай, когда экономят.
   - Ты потратила все полученные за последний заказ деньги, - грустно заметил я.
   - Не все, но почти все, - уточнила она. Внезапно Катя смела покупки на пол, а сама села на стол. - Мне хочется, чтобы ты взял бы меня на нем. Я только и думала об этом весь день. Здорово правда, - хмыкнула она, - беседуешь культурно с клиентом, а у самой совсем иные мысли.
   Я почувствовал, что дрожу, но не от охватившего меня желания. Подобных выходок от Кати я еще ни разу не видел. Если она предлагает такое, значит, в ней произошли какие-то очень большие и очень важные перемены. Она уже сделала шаг за порог новой жизни.
   Мне стало почти что страшно. В этой ситуации наносить ей такой предательский удар все равно, что вонзить нож в спину. И все же иного выбора не было.
   - Подожди, я тебя, конечно, возьму и на столе и под столом, в любом месте, где пожелаешь, с этим проблем у нас не будет, - пробормотал я. - Только сперва должен тебе кое-что сказать.
   Катя посмотрела на меня и слезла со стола. Я видел, как с ее лица стало быстро исчезать выражение счастья.
   - Это случилось совершенно неожиданно, я ничего такого даже еще утром и не предполагал. Но знаешь, человек предполагает, а Бог располагает. Так и произошло почти в буквальном значение этого выражения. Потому что ничем иным, кроме как Его прямым вмешательством я не могу ничего объяснить. Мне предложили сегодня отправиться в поездку. Очень хочу остаться с тобой. Но я не мог отказаться. Я тебе все объясню, и уверен, что ты со мной согласишься.
   - Что же за поездка? - Ее голос был таким же холодным, как погода в Арктике.
   - Это звучит немного фантастично, но именно то, что фантастично, на самом деле наиболее правдиво. Речь идет о человека, он является потомком народа, пережившего всемирный потоп. Тогда была создана невероятная по развитию цивилизация. Но затем, как ты знаешь, все смыло водой. Выжило всего несколько ее представителей.. Все это время они свято хранили накопленные знания. То есть, конечно, не они сами, а другие поколения. И вот сейчас возникла ситуация, когда это племя вот-вот вымрет окончательно. Остался всего один человек. А вместе с ним пропадет и все что было ими сохранено для потомков.
   - И именно тебе необходимо спасать это бесценное научное достояние?
   - Дело в том, что, как мне сказали, этот человек сам выбрал среди прочих в том числе и меня. Ну сама посуди, дорогая, что мне делать в такой ситуации?
   Несколько минут Катя молчала. Напряжение в комнате было таким сильным, что к нему можно было бы вполне подключать генератор, и он стал бы вырабатывать энергию в промышленных масштабах. Внезапно она громко захохотала, как после рассказанного анекдота.
   - Господи, ну какая же я была дура, на кого понадеялась.
   Катя продолжала смеяться, словно заводная игрушка, и я не представлял, как остановить этот нездоровый смех. Он прекратился так же внезапно, как и начался, словно бы у нее кончился завод.
   - Не понимаю, почему у тебя такая реакция. Между нами абсолютно ничего не изменилось. Просто все откладывается на какое-то время.
   - На какое время? До следующего потопа?
   - Ну почему до потопа, на месяц, в худшем случае на два. Больше наша экспедиция ни за что не продлится.
   - Господи, да разве в сроках дело! Уезжай ты хоть на год, я готова была бы ждать. Но я знаю, ты уезжаешь навсегда. Ты не уезжаешь, а убегаешь от меня. От нас двоих.
   - Глупости! - решительно произнес я. - Я скоро вернусь.
   - Может, и вернешься, да что мне с того? Теперь я окончательно поняла, что ты никогда не вернешься ко мне, хотя бы по той простой причине, что ты ко мне никогда не приходил.
   - А эти годы, что мы прожили вместе, они не в счет?
   - Не было этих лет, мы были как два облака, летящих некоторое время рядом. Но кто скажет про них, что они вместе живут, что они одна семья, одно целое..
   Сравнение было столь образным, что оно до основания разрушило все мою дальнейшую аргументацию.
   - Давай договоримся, я не знаю, когда ты снова здесь окажешься: через месяц, через год или через вечность. Но не приходи никогда сюда. Я не желаю тебя не только видеть, но и знать больше ничего о тебе не хочу. Мне так будет легче, я вырву тебя из своего сердца, сотру из своей памяти. Не пройдет и полгода и будет так, словно бы тебя никогда в моей жизни и не было.
   - Ты просишь от меня слишком многого.
   - На самом деле очень малого. Скоро ты убедишься, что так будет лучше и для тебя. Я никогда не была нужна тебе. В жизни такое часто случается: вещь не нужная, а избавиться от нее жалко. А тут сама судьба приходит к нам на помощь.
   Я молчал. В глубине души я не мог не понимать правоту Кати, но эта правота меня совсем не радовала. Наш разрыв порождал во мне сильную боль. Только теперь до конца ощущал, как сильно привязан к ней.
   - Что же делать со всеми этими продуктами? - показал я на валяющиеся на полу пакеты и свертки.
   - Продукты? А знаешь, я их купила даже очень кстати. Ты возьмешь их в дорогу. Ты же поди как всегда будешь далеко от цивилизованных мест. Знаешь, я окончательно поняла, там ты и должен находиться, там твое истинное место. Города, где живут нормальные люди, не для тебя.
  
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
   Глава 1
  
   Мы прилетели в город почти ночью. После длительного перелета я с радостью вышел на воздух. Но это чувство длилась буквально считанные секунды, так как на меня сразу же набросился прохладный ветер и холодный дождь.
  Я зябко поежился и без энтузиазма посмотрел на низенькое и старенькое здание аэровокзала. Оно больше напоминала заброшенный заводской клуб, нежели воздушные ворота города. Невольно я мысленно перенесся на несколько тысяч километров отсюда, в уютную квартирку, где в одиночестве сейчас коротала часы женщина, с которой мог бы находиться сейчас рядом. А вместо этого...
   Вместо этого вся наша группа побрела к зданию аэропорта. У меня еще не было времени ни с кем познакомиться. Но и сейчас темнота мешала разглядеть людей как следует. Я только заметил, что компания судя по всему подобралась пестрая.
   Я старался не потерять из виду Северина, только он знал, куда и зачем мы движемся. Мы прошли насквозь здание вокзала и вышли на небольшую площадь. Разумеется, к нам тут же подскочили, как и повсюду в мире, наглые таксисты с предложением своих услуг. Но наш руководитель решительно направился к остановке автобуса.
   Город находился совсем рядом с аэропортом, и уже через пять минут вместо унылой и плоской, как доска степи, показались застроенные невысокими домами улицы. По команде Северина мы вышли на какой-то остановке и оказались возле гостиницы.
   Мы вошли в холл. Выяснилось, что номера уже были для нас забронированы. В этом отдаленном уголке мира все было гораздо проще; никто нас не просил заполнять анкеты, предъявить паспорта. Всех прибывших просто отметили в какой-то толстой растрепанной, как волосы после сна, тетради и выдали ключи.
   Номер был на двоих постояльцев. Моим соседом оказался средних лет мужчина, высокий и, судя по объемистой фигуре, сильный. Лицо было слеплено весьма грубовато, такими же грубыми были и руки. Это наводило на мысль, что он вряд ли является обладателем интеллигентной профессии.
   Он открыл дверь и первым шагнул в номер. За ним последовал и я. Комната оказалась тесной, в проходе между койками с трудом умещался стул. Кроме двух застеленных кроватей сюда удалось втиснуть еще стол и две малюсенькие тумбочки.
   - Ну и теснотища, - произнес мой сосед, включая свет. - Как в казарме.
   - Да, тесно, - подтвердил я.
   - Ты какую кровать выбираешь?
   - Все равно.
   - Ну тогда я ту, что у окна. Люблю, чтоб посветлей. Ты не против?
   - Нет.
   Таким образом мы сделали самое трудное при знакомстве: обменялись первыми репликами. Так что дальнейший разговор должен был пойти легче. Каждый из нас сел на свою кровать и посмотрел на другого.
   - Давай что ль знакомиться, - выступил с ценным предложением мой сосед.
   - Не возражаю.
   - Имя мое - Егор, а по фамилии Симаков.
   Я назвал себя.
   - Слушай, - Егор даже понизил голос, словно боясь, что его могут подслушивать, - ты можешь мне объяснить, куда к черту я попал?
   Я задумался.
   - А как ты сам полагаешь?
   - В том-то и дело, что ничего не соображу. Разное со мной в жизни бывало, в какие только переделки не попадал по пьяни. Но такого еще не случалось. До сих пор не могу понять, как я на это согласился.
   - Расскажи, как это произошло?
   Но вместо ответа Егор вдруг подмигнул мне.
   - Не желаешь отметить наш приезд сюда так как это положено?
   - Почему бы и нет.
   Егор быстро полез в свою сумку и извлек из нее бутылку водки. Я тоже слазил в свой баул и достал из него купленные вчера вечером Катей продукты. Не прошло и пяти минут, как у нас уже был накрыт вполне приличный для данных условиях стол.
   Егор ловко откупорил бутылку и разлил водку по стаканам.
   - Черт его знает, что тут с нами будет, но за знакомство имеем все права выпить. Верно я говорю, кореш?
   Я кивнул головой, мы чокнулись и выпили. Я с аппетитом стал закусывать, так как давно чувствовал сильный голод. Тем более в самолете кормили отвратительно.
   - Ты обещал рассказать, как очутился здесь? - напомнил я.
   - Да, говорю же, что ничегошеньки не понимаю. Все как-то чудно произошло. Словно после попойки. Но при этом был, не поверишь, трезвым, как стеклышко. Приходит этот наш главный, Северин, ко мне домой.
   - Ты его раньше знал?
   - Господь с тобой, да где ж нам было с ним стыковаться. Он мне сперва днем позвонил на работу. Ну мы и договорились встретиться. Сел в кресло и стал мне сказки рассказывать про всемирный потоп, про цивилизацию, что еще до него была. И про того самого кореша, которому некому сливать свои бесценные знания.
   - Что же случилось дальше? - с интересом спросил я.
   - А вот то самое и случилось, что я в конце концов согласился отправиться сюда. Я сперва говорю ему: это все очень здорово, но причем тут я? А он мне отвечает: тот малый среди тех, кого он собирается посвятить, выбрал в том числе и меня. Можешь себе представить! Я чуть со стула в тот момент не грохнулся от неожиданности.
   - В самом деле, - подтвердил я, - грохнуться было вполне возможно.
   - О чем и говорю, - Егор на несколько мгновений замолчал, так как запихивал в рот целиком отнюдь не маленький огурец. - Ну сперва, сам понимаешь, ни о каком путешествии и слышать не хотел. Даже если все так оно и есть, плевать мне на все эти знания. Мне-то они на кой ляд сдались. Жил я без них столько лет, проживу и дальше. От всякого знания только вред.
   - Как же он тебя уломал?
   - Если бы знать, - вдруг с тоской протянул Егор. - Говорю же: понять не могу. Он мне стал нести всякую чушь про космические силы, про карму и еще про чего-то, о чем я слыхом не слыхивал. Но когда он снова спросил меня, собираюсь ли ехать сюда, то я неожиданно для себя ляпнул: а чего не поехать, коли все так, как вы говорите. Представляешь, сам весь против, а говорю "да". И ничего поделать с собой не могу. Загипнотизировал он что ли меня. Как ты кумекаешь?
   - Не исключено. Только это был скорей не гипноз, а какой-то другой вид сильного внушения. Я тоже ему подался.
   - Да ты же вроде башковитый, должен понимать.
   - Тем не менее нас с тобой поймали на один и тот же крючок.
   Егор посмотрел на меня и задумался. Я же во время этой паузы старался как можно больше есть, так как вдруг почувствовал зверский голод. А Катя так здорово готовила. Правда не всегда, а когда хотела. А теперь вот придется глотать бутерброд с ненавистным сыром. И когда еще удастся нормально поесть?
   - А знаешь, кореш, я ж из этих мест, - вдруг раздался прямо над моим ухом голос Егора.
   - Да ну, поздравляю. Всегда приятно очутиться в родных местах.
   - Ну не совсем в родных. До моего родного поселка, где мамашка меня на свет белый из себя вытолкнула, километров пятьсот. По здешним меркам совсем ничего. Давно там не был. Из армии решил домой не возвращаться, с одним приятелем подался в столицу. Там так и осел.
   - И с тех не был дома?
   - Нет. Даже не писал и не звонил. Не знаю, как там мамашка с сестрицей поживают. Может, их и в живых нет.
   - И ты за все это время даже не пытался разузнать?
   - А какое мне до них дело. Мамаша как родила, так и бросила меня. Не будь бабки, то бишь ее матери, я б с тобой сейчас водку не глушил. Она и выходила меня. Я правда на мамашку не в обиде, у каждого своя жизнь. Она молодая была, ей мужиков хотелось. Тем более моего батьку только и видели. А тут какой-то писун. Да чего про то рассказывать. Лучше, давай-ка допьем бутылку.
   Так мы и сделали. Я внимательно наблюдал за своим собеседником и видел, как н изменялся он под воздействием алкоголя. Он оживился. Какая-то мысль, как заноза в ноге, не давала ему покоя. Но на мое счастье долго мне ждать, когда она в нем созреет, не пришлось.
   - Слушай, кореш, а чго мы тут не видали. Бутылку выкушали, жратву подмяли, чего тут нам в этой затхлой гостинице сидеть. Поиграли и хватит. Поехали прямо с утречка в аэропорт. Я успел на расписание глазком одним глянуть; утром в Москву самолет аккурат летит. Вернемся к себе домой. Чего сумасшедших разыгрывать.
   Я подумал, что только что услышал весьма здравое предложение. Жаль только, что я чаще всего от них отказывался.
   - Ты, конечно, можешь ехать куда угодно, но я останусь. Ради чего тогда было забираться в такую даль? Разве не интересно посмотреть на этого человека?
   Егор почесал голову.
   - Оно, конечно, интересно, чего он нам скажет. И все же, зачем я поехал сюда? Не могу никак поверить, что тот мужик выбрал меня. На кой ляд я ему сдался, какой от меня прок? Я ж в таких вещах ни бум-бум. - Егор с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. - А знаешь, сосну-ка я. Делать все равно нечего. Ты как?
   - Я попозже.
   - Ну как знаешь. Ты уж извини, кореш, но я храплю, как граммофонная труба. Со мной ни одна баба спать не может. Если уж станет невмоготу, ткни кулаком в бок. Я сразу замолкаю. Правда ненадолго. Моя бывшая жена всегда так спасалась.
   Егор быстро разделся и нырнул под одеяло. Не прошло и несколько минут, как в комнате зазвучала мощная оратория храпа. Но пока я не стал бить его в бок, вместо этого вышел из номера.
   Я чувствовал, как меня все сильнее душит скука. Я всегда очень боялся посещений этой дамы, так как открыл, что она одна из самых страшных созданий в природе. Она давит на твою грудь с такой могучей силой, словно ты находишься на глубине в сотни метров под водой. И выдержать это давление бывает столь трудно, что подчас хочется повеситься на первом пригодном для этого крюке. Несколько раз в жизни я сталкивался напрямую с этим коварным недугом и с тех пор всячески старался не встречаться с ним. И сейчас, чувствуя отдаленное его приближение, лихорадочно искал способы, каким образом отогнать ее от меня.
   Я спустился вниз и очутился в холле. Он представлял из себя тесное помещение с несколькими креслами. Одно из них занимало молодая женщина, та самая, что прилетела вместе с нами.
   Я сел напротив и довольно бесцеремонно стал ее рассматривать. Женщину можно было бы даже назвать по-настоящему красивой, если бы этому не мешало какое-то странное выражение лица: не то испуга, не то растерянности, не то еще чего-то непонятного. Она тоже внимательно смотрела на меня.
   - Я права, вы из нашей группы? - первой произнесла она.
   - Да, мы с вами товарищи по несчастью или по счастью. Пока, честно говоря, понять не могу. А вы как думаете?
   Женщина молчала, она пристально продолжала разглядывать меня.
   - Вы не хотели бы со мной переспать? - вдруг проговорила она.
   От изумления у меня сам собой открылся рот.
   - В каком смысле? - выдавил я из себя.
   Молодая женщина посмотрела на меня как не ненормального.
   - Вы что не понимаете?
   - Я понимаю, но как-то не привык вот так сразу. Я даже не знаю, как вас зовут.
   - А если узнаете, это что-то изменит?
   - Нет, - вынужден я был согласиться с ней.
   - Так какое вы приняли решение?
   - Пока никакое. Но почему вы вдруг захотели со мной переспать?
   - Вам, как трехлетнему ребенку, надо объяснять такие вопросы? Почему женщина хочет переспать с мужчиной? - В ее голосе зазвучало откровенное презрение.
   - А почему бы и нет? Вы - нимфоманка?
   - Предположим - да. Что это для вас меняет?
   - В общем - ничего, если не считать, что становится хоть что-то понятным.
   - Я не нимфоманка, - вдруг как-то грустно произнесла молодая женщина. - Так какой же будет ваш окончательный ответ?
   - Спасибо за лестное предположение. Не исключено, что я воспользуюсь им в другой раз. Но сегодня совершенно не настроен на секс. После такого долгого перелета хочется отдохнуть спокойно, расслабиться.
   - Не ожидала такое услышать от мужчины. - Она встала и, не прощаясь, направилась к лестнице.
   Я проводил ее красивую стройную фигуру взглядом и вдруг живо представил, как бы протекал наш сеанс любви, если бы принял ее предложение. Довольно соблазнительные картины вдруг весьма живо и ярко вспыхнули в моем воображении. Теперь я пожалел, что так поспешно отказался. Может, стоит догнать, сказать, что передумал? Нет, я все же сказал ей правду; несмотря на немалую соблазнительность этого мероприятия, меня все же гораздо больше сейчас занимают другие вещи. Я встал и вышел на улицу.
   Дождь прекратился, даже потеплело, небо очистилось от туч и засияло, как ночная улица, тысячами огоньками. Невольно я залюбовался открывшейся мне грандиозной картиной мироздания.
   - Смотрите на звезды, - раздался рядом со мной голос.
   - Смотрю, - отозвался я.
   Я повернул голову и увидел возле себя невысокого, довольно полного мужчину в очках. Он тоже был один из наших.
   - Вы не возражаете, если мы познакомимся, раз уж находимся в одной кампании, - предложил он.
   - С большим удовольствием. - Я назвал себя.
   - Вирен Георгий Валентинович. Не знаю, имеют ли это здесь хоть какое-то значение звания и регалии, но для вашего сведения - доктор философских наук.
   - Мне кажется, это всегда имеет какое-то значение.
   - Я тоже так полагал до некоторого времени. Копил регалии, звания. И, разумеется, знания. И вот приходит человек и доказывает, что все это не более чем мусор и следует поступить с этим хозяйством точно так же, как и с ним: спустить в мусоропровод. И чем быстрей, тем лучше.
   - Вы говорите об Олеге Анатольевиче?
   - О ком же еще! - Голос философа был весь пронизан едкостью, как емкость заполненная серной кислотой. - Всю жизнь я изучал человеческую мысль, ее познавательные возможности. Для меня было непреложной аксиомой, что человек постоянно углубляется в океан познания мира. А мне в ответ говорят: все мои знания - это чушь собачья, всю жизнь я изучал не сам мир, а то, как его изучали другие. А потому я полный невежда и дурак.
   - А вы с этим не согласны?
   Хотя было темно и никакие уличные фонари по близости не горели, мне все же удалось разглядеть, как подозрительно посмотрел на меня мой новый знакомый.
   - Кто же с этим согласится. Вы знаете таких?
   - Пожалуй, я бы не слишком возражал, если бы кто-нибудь такое сказал про меня. Думаю, это ближе к истине, чем противоположное утверждение. Правда я не доктор наук.
   - Это заметно, - все так же едко отозвался Вирен. - Знаете, мы с ним проспорили два часа, которые пролетели, как две секунды. Признаюсь, что по их окончанию, исчерпал весь запас аргументов, которые копил всю предыдущую жизнь. Но это ничего не значит. Если он думает, что меня победил, то глубоко ошибается! - вдруг громко и воинственно воскликнул он. - Да, противник оказался гораздо более изощренным, чем я предполагал. Но я не был в тот момент готов к спору. Он возник совершенно спонтанно! Но очень скоро я буду готов! Вот увидите!
   - Так вы для подготовки к спору и поехали с нами? - догадался я.
   - Именно. Я не мог оставить наш спор не завершенным. Он принципиален и не только для нас, но для всего человечества.
   - Но объясните, мне человеку скорей невежественному, чем просвещенному, о чем спор?
   - Понимаете, молодой человек, одним словом это не объяснишь.
   - А сколько вам нужно слов, столько и произнесите.
   - Вы какой-то немного странный, - подозрительно посмотрел на меня философ. - Признайтесь, на чьей вы стороне? Вы с ним?
   - Да не на чьей стороне, - искренне сказал я. - Почему я должен быть непременно на чьей-то стороне, в чьем-то лагере. Я как та самая кошка, гуляю сам по себе.
   - Тогда позвольте спросить: что же привело вас сюда?
   - Думаю именно это обстоятельство. Я всю жизнь хотел, наверное, только одного: быть сам по себе.
   - Любопытный ответ, - пробормотал Вирен. - Боюсь, вам меня будут трудно понять.
   - Но лучше попробовать, чем не пробовать. Разве не так?
   - Хорошо, давайте последуем вашему совету. Я всегда преклонялся перед познанием. Мне оно напоминало черепаху, которая медленно ползет по земле: то по песку, то по камням, то вплавь, то преодолевает колючие заросли. Я следил, как расширяется и углубляется человеческая мысль, как подобно кровь кислородом, обогащается новыми содержанием. До чего же тяжелый, но невероятно захватывающий процесс! Вы даже и представить себе не можете. Человек не познал и сотой доли того, что должен и что может познать. И вдруг приходит некто и говорит, что он все знает. И ведь не врет. Какие бы вопросы ему не задал, на все отвечает. Правда не так, как я привык.
   - Так это же замечательно, вы должны только радоваться. Вы же сами сейчас говорили про черепаху. Выяснилось, что не надо ждать, когда она доползет. Считайте. что уже доползла.
   - Но все его знания целиком перечеркивают то, чего я познал за все годы моей научной карьеры. Зачем же тогда всем этим занимался?
   - Я всегда полагал, что огромное число людей на земле занимаются ненужными делами. Это для них все равно что соска для младенцев, от которой, как известно, один вред. Но не это самое страшное. Самое страшное произойдет тогда, когда они узнают, чем занимались в действительности. Вот будет вселенская катастрофа!
   - Боюсь, нам с вами окажется сложно найти общий язык. Спокойной ночи!
   - Спокойной ночи, Георгий Валентинович! Рад был знакомству!
   Вирен посмотрел на меня, но больше ничего не сказал и поспешил скрыться за дверьми гостиницы.. Я решил, что нет смысла сразу же следовать за ним. Воздух тут гораздо чище, чем в Москве, и я с удовольствием перегонял его из здешней атмосферы в свои загрязненные столичными примесями легкие. Лишь вдоволь надышавшись, тоже отправился спать. Первый день моего странного путешествия завершился. Я мог переспать с красивой женщиной и подружиться с философом. Ни того, ни другого не сделал. Бог знает к лучшему это или к худшему.
  
   Глава 2
  
   Утром, после завтрака, мы впервые собрались вместе. Так как в номере уместиться всем скопом не могли, то для проведения собрания выбрали холл. Впрочем, там тоже было тесно, и мы сидели очень плотно.
  Я оказался зажатым между своей странной вчерашней знакомой и совсем молоденьким пареньком довольно меланхоличного вида. Но меня в данный момент привлекал другой человек, так как его лицо мне показалось очень знакомым. Верней, я отлично знал, кому оно принадлежит, но не мог поверить, что и он затесался в нашу странную кампанию. Вчера я его не разглядел, так как он все время находился на солидном расстоянии от меня.
   Мужчина поймал мой взгляд, ответил мне своим спокойным взглядом и перевел его на Северина.
   - Ну вот, друзья, с этого пункта и начинается наше путешествие. Есть возможность еще уйти. Потом, с каждым новым шагом, это сделать будет гораздо сложней. - Северин выдержал паузу, но никто не ни двинулся с места, все сидели молча, как на судебном заседании при оглашение приговора. - Хорошо, тогда продолжим. Вчера я был на почтамте, там меня дожидалось письмо. В нем были даны указания по поводу нашего маршрута. Нам предстоит спуститься вниз по реке до поселка лесорубов Хвойный. Это примерно двести километров.
   - А куда мы отправимся дальше? - спросил тот самый мужчина со знакомым лицом.
   - Не знаю, Юрий Михайлович, дальнейшие указания мы получим только тогда, когда окажемся в районе Хвойного.
   Есть вещи, в которые почти нельзя поверить, если не увидишь их сам. И значит, глаза меня не обманули, это в самом деле он - Юрий Махонов - вице-премьер правительства, человек, о котором поговаривали, как о возможном приемнике нынешнего главы кабинета министров. Ну и дела!
  Что же он делает среди нас? Во мне проснулся дух журналиста. Если бы я опубликовал с ним интервью из этого глухого места, то на следующий день проснулся бы всемирно знаменитым. Может быть, не стоит упускать свой шанс, так и поступить?
   - А если мы не получим никаких указаний, что будем делать в таком случае? Я знаю эти места, это очень глухой поселок. Оттуда не так-то легко выбраться.
   - Получим или не получим письмо, это вопрос доверия. Я бы хотел, чтобы все поняли: в нашем путешествии ничего не определено. Я, как и вы, не могу быть уверен ни в чем. Да и не должно быть уверенности, в каком-то смысле это путешествие в никуда.
   - По вашему выходит, что путешествие в никуда - это как раз то, что придает ему высший смысл? - вдруг фыркнул Вирен.
   Северин посмотрел на него и едва заметно улыбнулся.
   - Но вы же согласились принять в нем участие, Георгий Валентинович, - едва заметно улыбнулся он. - Значит, вы нашли в нем свой смысл.
   - Я хочу доказать всем, что ваша затея абсолютно бессмысленна .
   - Но зачем это доказывать. Я с вами и так абсолютно согласен, что затея бессмысленна. Но почему вы считаете, что смысл придает ценность любому деянию человека. Я полагаю, что все наоборот. Поиск смысла делает любого из нас крайне узким во всех своих проявлениях. Чтобы обрести смысл, вы вынуждены отбросить все, что не укладывается в его прокрустово ложе. Но может быть, именно в том, что вы с такой радостью отбрасываете, и заключается несравненно большая ценность? Иногда в отвалах породы находятся более ценные элементы, чем в том, что направляется на переплавку.
   - Демагогия! Только мысль человека, ищущего позволяет проникать в истинный смысл всех явлений, понимать их подлинную сущность.
   - А вы уверены, дорогой Георгий Валентинович, что сама по себе мысль способна понять эту вашу подлинную сущность. Вы никогда не задумывались над вопросом: а из какого источника вы черпаете ваши мысли? И почему в вашу голову приходят именно эти мысли, а не другие? Вспомните, как на протяжении жизни они у вас менялись. Когда вы были ребенком, юношей, затем молодым человеком, то каждому периоду вашей жизни соответствовали совсем разные мысли. Неужели эта закономерность не вызывает у вас удивления?
   - Извините, что прерываю вас спор, но я так полагаю, что сейчас нам следует заняться решением совсем других вопросов.
   - Полностью с вами согласен, Юрий Михайлович, - кивнул головой Северин. - Нам надо приготовиться к путешествию. Это очень опасная река, в это время года открываются пороги. Там есть сложные переправы. Поэтому от качества лодок и нашего снаряжения будет многое зависеть. Кстати, лодки и снаряжение нас уже ждут. Но нужно все тщательно проверить. Может быть, вы возьмете эту миссию на себя. С вашим опытом эта работа, я уверен, будет сделана на высоком уровне.
   - Хорошо, я постараюсь, - согласился Махонов.
   - Теперь есть еще одна проблема, - снова заговорил Северин. - Мы собрались в опасное путешествие, но еще не познакомились друг с другом. Я думаю, нет смысла организовывать обряд официального представления, будет лучше, если все узнают друг друга в процессе общения. И все же получше познакомиться друг с другом мы сможем, если каждый из нас максимально раскроется. Не стесняйтесь задавать любые вопросы. Ведь все мы отправились в эту поездку не случайно, для всех это оказалось настоятельной необходимостью.
   - Кроме меня, - прозвучал громкий голос моего соседа по номеру. - Я понятие не имею, зачем я поехал?
   Я увидел, как на тонких губах Северина появилась улыбка.
   - А разве само по себе эта загадка не представляет для вас интереса, Егор Иванович? Вы бросаете все, уезжаете за тридевять земель и при этом не можете понять, а зачем это сделали? Мне кажется, над этим стоит поломать голову.
   Лицо моего соседа по номеру приняло выражение человека, который столкнулся с загадкой мирового масштаба и которая поразила его своей грандиозностью.
   Однако был еще один объект, которому я уделял повышенное внимание. Это была та самая молодая особа, что буквально огорошила меня своим предложением с ней переспать. Но сейчас в этом плане я ее скорей всего не интересовал. Этот не слишком оптимистический для себя вывод я сделал на основании того, что она не обращала на меня ровно никакого внимания. Впрочем, насколько я заметил, она не смотрела ни на кого, все это время ее взгляд был направлен вниз. Не исключено, что с этим заманчивым предложением она обращалась и к другим представителям сильного пола в нашей группе. Если это так, то любопытно, получила ли она у кого-нибудь согласие?
   - Пока все, - сказал Северин. - Отправляемся на лодочную станцию. Завтра утром - отплытие.
   Станция, как оказалась, находилась в минутах пятнадцати ходьбы. Мы гурьбой направились туда.
   Я постарался оказаться возле Юрия Махонова. Загадка его появления среди нас не давала мне покоя, подобно назойливой мухи.
   - Извините, Юрий Михайлович, неужели я не ошибаюсь и вы - это вы?
   - Это в самом деле я. А что вас удивляет? - усмехнулся он.
   - Обычно находясь на такой должности, как ваша, в таких кампаниях не оказываются.
   Махонов быстро взглянул на меня.
   - Вы правы и не правы. Правы в том, что с таких постов люди так просто не уходят. А не правы потому, что уже нахожусь среди вас и тем самым опровергаю ваш тезис. Будем выполнять рекомендацию нашего руководителя, который нам советует быть как можно более открытым. Если у вас не пропадет интерес, как-нибудь можем поговорить обо всем более детальней. Я так полагаю, что времени для этого будет предостаточно. А сейчас мы уже пришли.
   В самом деле мы подошли к лодочной станции. Это был длинный деревянный ангар. Северин заглянул в приоткрытую дверь.
   - Кто-нибудь тут есть? - не очень громко крикнул он.
   Из ангара показался преклонных лет мужчина. Не доходя несколько метров до нашей группы, он остановился и с нескрываемым любопытством стал рассматривать всех нас, чем-то напоминая впервые попавшего в зоопарк ребенку. Если быть точнее, он смотрел на всех нас строго по очереди, уделяя каждому из присутствующих скрупулезно отмеренные несколько секунд. Почувствовав на себе его взгляд, я ощутил какую-то неловкость.
   - Будете осматривать лодки и снаряжение? - спросил он стоящего впереди Северина.
   - Да, будем. Вот Юрий Михайлович, главный у нас специалист.
   - Ладно, пойдемте, - кивнул он главному специалисту.
   Несколько последующих часов наших жизней были целиком отданы проверке и подготовке снаряжения и лодок. Дел оказалось немало. Если бы не умелое руководство вице-премьера правительства, мы бы провозились с этим занятием целый день. Но этот человек не зря занимал свой высокий пост, он так четко организовал весь процесс, что мы управились со всеми делами значительно быстрей.
   Но меня заинтересовал в этой сцене еще один ее участник, это лодочник, как мысленно назвал я его. Он довольно вяло принимал участие во всем действе по подготовке снаряжения и плавучих средств, а больше сидел на табурете и с удовольствием дымил самокруткой. Я заметил, что он очень пристально наблюдает за всеми нами, словно изучает. Несколько раз я ловил и на себе и его взгляд.
   Почему-то мне хотелось расспросить его о том, что он думает о нас, что известно о нашем предстоящем плавании. Я взял небольшой тайм-аут и уселся на стоящий рядом с ним табурет.
   Из кармана достал сигареты. Хотя я курил редко, но в походе на всякий случай носил их в кармане. Я предложил ему пачку. Тот как-то странно посмотрел на меня, но отказываться от дара не стал.
   Хотя курить я не хотел, но решил поддержать его, и мы оба заволоклись дымом.
   - Наверное, для вас все это выглядит странным? - спросил я.
   - Это верно, - повернул он в мою сторону голову. - Такой кампании я еще не видывал.
   - Постойте, - озарила мой мозг мысль, - вы хотите сказать, что в это путешествие отправляются не в первый раз.
   - Да уж какой в первый, каждый год кто-нибудь туточки появляется. Вот и плывут.
   - А куда плывут, зачем плывут, что вы об этом знаете?
   На лице лодочника появилась насмешка.
   - Вы ж плывете, вы стало быть и знаете. А мне-то зачем?
   - А если не знаем? Тогда как?
   Теперь лицо лодочника отразило раздумье.
   - Не знаете, так не знаете, что в этом такого, Река тоже плывет, а куда плывет про то не ведает. Я всю жизнь плавал по ней. А до того батя плавал. Когда он меня первый раз взял с собой на буксир, так я понятия не имел, куда мы направляемся. И все время приставал к отцу: бать, скажи да скажи. А он мне в ответ: а зачем тебе знать, просто плыви да любуйся тем, что видишь вокруг. А вот когда приплывем, то поймешь, где ты. Получай удовольствие от того, что пока есть возможность еще ничего не знать.
   - Любопытным был человеком ваш отец. А скажите, чем, по вашему мнению, мы отличаемся от других групп?
   Ответ последовал незамедлительно.
   - А уж больно все разномастные. Никогда он таких неодинаковых не собирал. Знать неважно у него дела обстоят.
   - А вы знакомы с ним?
   Но лодочник ничего не ответил, кто-то позвал его, он встал и направился на зов.
   Мы вернулись в гостиницу в тот момент, когда по стоящему в холле телевизору передавалась сводка новостей. Как раз транслировался сюжет об исчезновении вице-премьера. Ведущий теленовостей сообщал, что до сих пор неизвестно, где он находится. Существует лишь заявление с просьбой освободить его от занимаемой должности.
   Я переводил свой взгляд с экрана, где демонстрировались архивные кадры с участием Махонова, на стоящего возле меня настоящего Махонова. Сюжет о нем завершился, и ведущий перешел к другим сообщениям. Мы посмотрели друг на друга, но, вопреки моим ожиданиям, ничего говорить он не стал.
   Северин объявил, что в кафе для нас накрыт обед. За столом я оказался в кампании с тремя мужчинами. Один из них был совсем молодой парень, другой, наоборот, пожилой, с большой бородой, как у священника. И вообще не только богатой растительностью на лице, но и всем остальным обликом смахивал на священнослужителя. Третий стул занял Махонов.
   Я надеялся, что он хотя бы за совместной трапезой объяснит, что все это означает, но Махонов лишь молча терзал ужасные местные сосиски, которые казались вместо мяса наполнены опилками, и спокойно, даже не морщясь, как будто это делал всегда, отправлял эту мерзость в рот.
   - Гадость какая! - вдруг воскликнул самый молодой из моих сотрапезников. Он резко отодвинул тарелку от себя. - Чем они нас тут травят? Козлы вонючие!
   Я тоже последовал его примеру и, несмотря на голод, отодвинул тарелку. Я был солидарен с пареньком, есть это было невозможно. Особенно учитывая то, что я еще не забыл, какими деликатесами потчевала меня Катя.
   Однако на Махонова наш демарш не произвели никакого впечатления, он продолжал спокойно есть сосиски. Я почувствовал, что этот человек мне даже нравится. В нем ощущалась внутренняя сила, уверенность в своих возможностях, в способности воспринимать жизнь такой, какой она является ему в данный момент. А то, что он оказался среди нас, вызывало с каждой минутой все более сильное и неутоленное любопытство.
   - Вы не должны, молодой человек сквернословить, сквернословие - это грех, - проговорил типичным языком священника человек, похожий на священника.
   - Плевать я на ваш грех хотел. Жратву бы лучше нормальную дали. Где теперь поклевать в этом городе? И на что?
   - Не кричите так, в ушах звенит, - вдруг произнес Махонов. - Я за вас заплачу. Официант, - позвал он проходящего мимо пожилого мужчину, - принесите, пожалуйста, молодому человеку то, что он попросит. Только дайте ему меню.
   Парень быстро пробежался по совсем не длинному перечню блюд, на его губах затанцевала презрительная ухмылка. Он ткнул пальцем в строку меню.
  Официант удалился выполнять заказ.
   - Вы довольны, молодой человек? - спросил вице-премьер.
   - Посмотрим, - буркнул парень. - В тюрьме лучше кормят, чем в этой харчевне.
   - Вы ели в тюрьме?
   - Нет, но могу представить.
   - А я пробовал. Поверьте, тут лучше.
   Обескураженный парень замолчал. Он явно испытывал некоторую растерянность перед невозмутимостью Махонова.
   Официант принес заказ. Я почувствовал идущий от блюда аппетитный аромат. Мы обменялись взглядами с вице-премьером и мне показалось, что он улыбнулся мне глазами. Мне все больше хотелось поговорить с ним, но он внезапно встал изо стола и покинул кафе, оставив на меню деньги за заказ парня.
   - Подумаешь, - произнес парень, однако при этом продолжал с аппетитом есть.
   - Аз воздам, - проговорил священник.
   - Это еще что за воздам, - на миг оторвался парень от еды. - Давай-ка, отче, поосторожней в выражениях.
   Я засмеялся.
   - Это к тебе тоже относится, - посмотрел парень на меня.
   Я остановил смех.
   - Можно узнать, как тебя зовут? - спросил я забияку.
   - Ну, Ярослав, что с того?
   - Имя-то какое замечательное, - вдруг проговорил похожий на священника пожилой мужчина. - Древнее. Люблю древние времена.
   - А я с предками до драки ругался из-за моего имени. Других что ли не нашли.
   - Имя человеку выбирает Бог. Родителям он лишь вставляет его в уста, - наставительно произнес мужчина.
   Ярослав посмотрел на него, как смотрят на не совсем нормального.
   - И какое имя Бог нашел для вас?
   - Извините, я не представился. Меня зовут отец Антоний. А в миру я Антон Устинович Архангельский. Вы можете называть меня по любому, как вам нравится.
   - Отец Антоний - это круче, - оценил Ярослав. - Ну а ты? - посмотрел он на меня.
   Я назвал себя. Мое имя не вызвало у Ярослава никакой реакции. Он снова уткнулся в тарелку, подбирая в ней последние крошки. После чего встал изо стола.
   - Прощайте, отец и дед, - сделал он нам рукой прощальный жест и развинченный походкой покинул кафе.
   - Молодежь, - проговорил отец Антоний. Он произнес это слово с очень странной интонацией, и я не мог определить: порицает ли он или, наоборот, чему-то радуется.
   Мы одновременно закончили обед и покинули кафе. Вместе с отцом Антонием вышли из гостиницы. Если вчера, когда наша группа высадила тут свой десант, день был пасмурный, то сегодня светило солнце, а на небе не было ни одного облачка.
   Хотя солнце светило прямо в глаза, отец Антоний упрямо смотрел на небо, словно пытаясь там что-то увидеть. Его глаза слезились, но он не закрывал веки.
   - Вы испортите зрение, - предупредил я.
   - Я пытаюсь увидеть Бога, - ответил отец Антоний.
   - Бога? - удивился я. - Но с момента вознесения Иисуса его больше никто не видел. Да и вообще, я так полагаю, что Он незрим. И не слышен. И вообще, не имеет запаха, от Его подмышек не тянет потом даже после ежедневной утренней пробежки.
   - Вы шутите, - грустно произнес священник. - Но если Бог есть, где же он?
   - Обычно на такой вопрос отвечают: Он внутри нас. Жалко только, что не уточняют, где именно, в каком из органов.
   Во взгляде, которым одаривал меня отец Антоний, мне почудилась бездна грусти.
   - А если Его нет и внутри?
   - Есть, - уверенно сказал я, - просто хорошо спрятался.
   - Я понимаю, что для вас - это вопрос несерьезный.
   - Почему вы так думаете. Это совсем не так. Просто я давно понял, что поиск Бога - самое бесплодное занятие на земле. Обычно им занимаются бездельники. Когда я понадоблюсь Богу, он сам откроет себя. Я верю именно в такого Бога, которому не надо молиться, строить большие храмы. Просто однажды вы оказываетесь вместе, как попутчики в одном купе и начинаете долгий разговор обо всем. У меня есть несколько вопросов к нему и уверен, у него накопилось несколько вопросов ко мне. Разве этого недостаточно для того, чтобы начать приятную беседу?
   Отец Антноний покачал головой, на которой в беспорядке были разбросаны длинные волосы.
   - Еще недавно я за такие разговоры предал бы вас анафеме.
   - А что изменилось?
   Я увидел, как глаза отца Антония потяжелели и потемнели, как небо перед ливнем. Он молчал, погруженный в мир собственных мыслей и переживаний. Я не пытался вернуть его оттуда, терпеливо ждал, когда он это сделает сам. Мною почему-то владела уверенность, что очень скоро узнаю все самое сокровенное про каждого из тех, с кем намерен завтра отправиться в путь.
   - Извините, мне надо идти. Было приятно познакомиться, - произнес священник, так и не ответив на мой вопрос. Он столь поспешно скрылся за дверьми гостиницы, что его уход больше напоминал бегство.
   Я было стал раздумывать, что мне делать дальше, как мои размышления оказались прерванными. Отворилась дверь, и на крыльцо вышла та самая молодая женщина, что предлагала мне вчера переспать с ней.
   - Как хорошо, что вы находитесь здесь, я вас искала, - произнесла она. - Я хочу извиниться за вчерашнее.
   - Ничего, всякое случается, - честно говоря не совсем зная, что сказать в такой ситуации, ответил я.
   - Вы, наверное, подумали обо мне такое...
   - Было бы глупо скрывать, что кое-какие мысли у меня возникали, но я старался не думать много на эту тему. Если мне не известна реальная ситуация, то я предпочитаю не строить догадок. Я давно заметил, что человек затем сильно зависит от них. Если по какому-то вопросу он быстро создает свое мнение, то затем ему трудно от него отказаться, даже если оно не вписывается в круг реальных фактов. И на все, что затем происходит, он смотрит с возведенной им колокольни. Поэтому лучше по возможности оставаться нейтральным и не придерживаться никаких суждений.
   - Вы совершенно правы, - вдруг услышал я за спиной чей-то голос.
   Мы с молодой женщиной обернулись; за нами стол Северин.
   - Это называется магнитным центром. Любая работа, мысль, желание приводит к тому, что внутри человека создаются магнитные центры. И потом он действительно очень сильно от них зависит. Если вы хотите понять другого человека, надо быть пустым. Тогда вы впустите его в свое сознание и душу и получите гораздо более объективное представление о нем. Если же вы не можете стать пустым, вы соизмеряете его с собой. Вы видите не этого человека, а свое отношение к нему. А потому в независимости от того, хотите того или не хотите, но с первых минут знакомства вступаете с ним в незримый, а иногда и вполне зримый конфликт.
   - Теперь я, кажется, лучше понимаю, почему мне всегда так трудно переносить других людей. Едва познакомлюсь с человеком, как сразу хочется сказать ему или что-нибудь сделать неприятное, - заметил я.
   Северин повернулся к молодой женщине.
   - Как вы себя чувствуете, Анна? - поинтересовался он.
   Мне показалось, что она не слишком по-дружески посмотрела на руководителя нашей экспедиции.
   - Спасибо, сейчас хорошо. Вот вчера мне было как-то не по себе. До свидание, я пойду в номер.
   Вслед за отцом Антонием она прошествовала через гостиничные врата.
   Мы с Севериным остались одни. Я подумал, что после того первого разговора мы так и не общались.
   - Ей будет трудно среди нас, - прокомментировал ситуацию Северин. - У нее очень сложный характер.
   - Вы считаете, мы должны учитывать это обстоятельство при общении с ней?
   - Это каждому решать, как вести себя. Принуждения никакого нет.
   - Могу я вас кое о чем спросить?
   - О чем угодно, - улыбнулся Северин.
   - Я разговаривал с лодочником. Из его слов понял, что такие экспедиции, как наша, отправляются отсюда ежегодно. Вы знаете об этом?
   - Знаю. Но могу заверить, что не участвовал в них никогда. Поэтому я тут с вами на равных. У меня, как и у вас, премьера.
   - Но где те люди, что принимали участие в предыдущих путешествиях?
   - Не знаю. Могу лишь высказать предположение: скорей всего они растворились среди нас. И ждут своего часа.
   - И когда он прозвенит? И что в этот час произойдет?
   Несколько мгновений Северин молчал.
   - Какая хорошая сегодня погода, - сказал он. - Вот бы она сопутствовала нам на всем протяжении пути. - Внезапно он повернулся ко мне. - Вы спрашиваете о часе, о том, что тогда случится? Признаюсь, я думал, что вы лучше понимаете цель всего, что мы тут делаем.
   - Да тут никто ничего не понимает! И как понять, если наше путешествие в никуда.
   - Вас пугает это слово? Но воспринимайте его всего лишь как метафору. Наш путь вполне материален, он будет проходить по реально существующей местности. Вы столкнетесь с настоящими трудностями. Обещаю, вы это быстро ощутите. Что касается "никуда", то это слово позволяет оторвать мысль от привычного конкретного взгляда на путешествие, как имеющего свое завершение в некой географической точке. Мой вам совет: выспитесь хорошенько, завтра отплываем очень рано. Нам предстоит долгая и непростая дорога, во время нее мы с вами о многом переговорим. Я на вас возлагаю большие надежды. Вы лучше других подготовлены.
   - Подготовлен, к чему?
   - Стать самим собой, найти собственное нетленное я. Когда вы это сделаете, то поймете, что не напрасно старались, что не зря столь многим пожертвовали.
   - А вы нашли это нетленное я?
   Северин вдруг весело засмеялся.
   - Нет, конечно, иначе зачем я иду в такой тяжелый поход.
  
   Глава 3
  
   Мы шли по городу, который еще спал сладким беспробудным сном. Со стороны эта картина выглядела, наверное, немного сюреалистично: несколько мужчин и одна женщина с тяжелыми рюкзаками за спинами молча бредут в полной тишине по безлюдным улицам. Я думал о том, что если бы кто-нибудь сфотографировал нас сейчас, то снимок вышел бы уморительным.
   А не смешон ли я в самом деле? Вместо того, чтобы руководить популярным журналом, жить в свое удовольствие с красивой женщиной бреду ранним утром по улицам незнакомого города в кампании каких-то странных, если не сказать больше, людей. Никто из нас точно не знает, куда и зачем мы направляемся. Но при этом послушно идем, как слоны на водопой, за своим вожаком. А ведь раньше я всегда вел себя прямо противоположным образом, старался быть самостоятельным, независимым от других. Однажды даже из-за нежелания следовать в общей группе, потерялся в лесу. И меня искали почти два часа. А вот теперь, словно каторжник, покорно переставляю ноги в том направлении, которое мне указывают. Что же со мной происходит, какие силы столь властно влияют на мое поведение?
   Впереди показалась широкая гладь реки. Она была совершенно неподвижной. Зато над ее поверхностью серыми клочьями висел туман, который медленно перемещался под давлением ветра. Возникало ощущение, что это именно он понесет нас вперед.
   Лодочник нас уже ждал. Его лицо не выражало никаких эмоций, он явно хотел лишь одного - побыстрее отправить нас в путь и заняться своими делами.
   Плыть нам предстояло на двух лодках. На вид это были крепкие и большие посудины, хорошо просмоленные. На них даже можно было в случае непогоды натягивать тент.
   Закончив приготовления, которые заняли не меньше часа, все собрались в один тесный кружок.
   - Мы, как вы понимаете, поплывем на двух лодках. Нам нужны капитаны. На первой эту ответственную обязанность буду исполнять я. А на второй я вас прошу занять эту почетную должность, - неожиданно повернулся ко мне Северин. - С вами поплывут уважаемый отец Антоний, Юрий Михайлович и наш юный друг.
   Предложение возглавить одну из посудин меня застало врасплох, я искренне полагал, что эта миссия будет возложена на вице-премьера. Мой взгляд сам собой обратился в его сторону и мне показалось, что он отнюдь не в восторге от такого неожиданного поворота событий. Возникло желание попросить Северина поменять свое решение, но я почему-то промолчал. Раз он так считает нужным, значит на то есть свои основания. Тем более опыт плавания на реках, в том числе и на достаточно бурных, хотя небольшой, я все же имел. Будучи совсем еще молодым, пару раз отправлялся в подобные экспедиции. Они вызывали такой замечательный и могучий эмоциональный всплеск, какой не получал даже от женщин.
   Мы расселись по лодкам. Лодочник в длинных сапогах вошел в воду и стал выводить нас на стремнину. Он оттолкнул от себя сначала одну посудину, потом - другую. Мы взялись за весла и уже самостоятельно поплыли на середину реки.
   Течение здесь было слабым и нам приходилось налегать на весла. Город медленно растворялся в тумане, а нас с обеих сторон все плотнее обступал лес. Я сидел на одной скамейке с Ярославом и заметил, что тот гребет очень вяло. Он вообще выглядел весьма странно; будучи самым молодым среди нас, он казался и самым поникшим. Мне захотелось его приободрить.
   - Не печальтесь, Ярослав, скоро вы поймете, какое это огромное удовольствие плыть по реке.
   - Вот и плыви, коли нравится, - раздраженно буркнул он. - И вообще, чего пристал. Как начальничком стал, так сразу права качаешь. Да плевал я... - закончил он фразу сквернословием.
   Ярослав демонстративно бросил весло. Лодка сразу же стала плохо управляемой, начала разворачиваться боком к основному потоку реки. А это, как известно, чревато неприятными последствиями. Одна сильная волна - и наша посудина станет плыть днищем вверх. А мы будем барахтаться рядом с ней в ледяной купели. Нет, такая перспектива меня явно не устраивала.
   Я почувствовал злость.
   - А ну возьми весло и греби как положено. А то скину сейчас в реку и искупаешься прямо в одежде. - Я вспомнил, что так во время моих водных походах у нас наказывали нарушителей.
   Я зачерпнул рукой воду, она в самом деле была очень прохладной, словно целиком питалась родниками. Зато - и почти такой же чистой. Конечно, купаться в ней можно, но вряд ли это доставит большое удовольствие даже очень закаленным путешественникам.
   Пока мы перепирались с парнем, город окончательно исчез из вида. Теперь мы двигались вдоль высоких скалистых, поросших лесом, берегов.
  Я вдруг почувствовал, что давно не испытывал таких приятных ощущений. Не знаю, как все будет дальше, но пока мне наше путешествие нравилось. Я ощущал себя частицей этой грандиозной и красивейшей, веками создаваемой природой картины. Каким же могучим эстетическим чувством надо обладать, чтобы нарисовать на живом полотне земли такой гениальный пейзаж. И две наши маленькие лодки, словно два новых малюсеньких штриха на нем.
   Мною вдруг овладела несвойственная мне болтливость. Я взглянул на Махонова, вице-премьер энергично греб веслом, но его лицо было хмурым. За все то время, что мы находились в лодке, он не произнес ни слова. И я, кажется, догадывался, почему. Впрочем, мог и ошибаться.
   - Юрий Михайлович, вам нравится этот вид? Я давно не видел ничего красивей.
   Махонов посмотрел на меня не сразу, лишь через несколько секунд после моего обращения к нему. Мне показалось, что при этом он сделал над собой усилие.
   - Да, очень красиво, - согласился он. - Я много видел в самых разных странах прекрасные пейзажи, но ничего лучшего не припомню.
   - Вы не жалеете, что отправились в это путешествие? - отважился я задать ему вопрос.
   На этот раз его взгляд задержался на мне немного дольше.
   - Нет, не жалею. Когда начну жалеть, не сомневайтесь, меня вскоре рядом с вами не будет. - Его голос звучал очень сухо, а лицо выражало отчуждение.
   Я решил идти ва-банк. Какой смысл нам скрывать друг от друга истинные эмоции.
   - Юрий Михайлович, меня не покидает ощущение, что вы настроены по отношению ко мне не слишком благожелательно. Хотя не припомню, чтобы я чем-то вас задел. Это можно было бы считать сугубо вашим личным делом, но не мне вам говорить, что когда люди плывут в одной лодки да еще по незнакомой реке, то становятся очень зависимы друг от друга. Хотим того или не хотим, но нам всем придется стать на некоторое время как бы одной командой. Я знаю, это не просто, все мы слишком разные. Но иначе плыть дальше становится опасным. Кроме того, насколько я понимаю, каждый отправился в этот путь, чтобы внутренне измениться. А потому стоит ли нам вести себя так как мы привыкли у себя дома?
   Эту довольно длинную тираду я заготовил заранее, а потому произнес ее на одном дыхании. Я понимал, что несколько преувеличиваю свои полномочия, разговаривая с Махоновым в таком менторском тоне. Но мне казалось, что для этого есть некоторые основания: нам на самом деле надо стать ближе друг к другу, сломать разделяющие всех нас незримые перегородки. В противном случае, к чему вся эта затея? Эта сотворенная чей-то грандиозной кистью природа требовала единения. И именно в погоне за этим великим чувством человек покидает свою привычную жизнь и уходит в мир дикой натуры, ищет здесь совсем других людей, иных отношений. Но ничего похожего с нами пока не происходит, вместо этого я почти физически ощущал, как растет напряженность между членами экипажа. Не хватает только всем поссориться. А я все же как никак капитан и не могу допустить подобного развития событий. Значит, надо попытаться сгладить ситуацию. Иначе плыть дальше становится опасно.
   - Вы правы, черт возьми, - вдруг после длительной паузы произнес Махонов. - Простите. Просто я еще не до конца расстался с прежним образом жизни. В любой ситуации невольно ищешь конкуренцию, подвох. По привычке думаешь, кто кого подсидит. Да к тому же честолюбие очень ранимо. Но, уверяю, я справлюсь с собой. Дайте мне немного времени.
   - Временем вы не ограничены, - улыбнулся я довольный тем, ситуация с Махоновым решилась сама собой. - А вы, отец Антоний, почему молчите?
   - Любуюсь божьей красотой, - отозвался священник. - Почему Бог создает такой красивый мир, но населяет его такой некрасивой жизнью?
   - Для священника это довольно странный вопрос, - заметил я. - Священники обычно одобряют все, что делает Господь. Даже то, что ни один нормальный человек не может одобрить. Разве не так?
   Отец Антоний посмотрел на меня тяжелым взглядом.
   - Да, Бог сам решает, какой мир ему сотворить. Он не отвечает за наши грехи, но протягивает нам руку всегда, когда мы хотим их исправить.
   Я услышал смех Ярослава.
   - Хотел бы я пожать эту руку. Между прочим, я читал про вашего Иисуса. Крутой был парень. Спустись Он на землю сейчас, мы бы поладили. Сходили на ночную дискотеку или на другую тусовку. Познакомил бы с хорошими девчонками. А вот то, что он тогда делал, мне не понравилось. Нашим парням это все не интересно. У нас сейчас на все эти штучки никто не клюнет. А вообще, все это скукочища. Бог не Бог, какая к черту разница. У нас один парень запал на Бога, был нормальный, девчонок имел, как в тетради листов. А тут даже не них перестал смотреть, все стал твердить, что грешен и что мы все в грехе и в грязи живем. Сперва просто приставал, требовал чтобы покаялись, а потом у одного аппаратуру в окно выбросил под крики, что эта музыка бесовская. А аппаратура чуть ли не на тысячу баксов тянула. Ну тот понятное дело зажегся, накостылял этому святоше как следует. Тому пришлось домой ползти. Зато больше у нас не появлялся. Я когда мимо церкви проезжаю, то вижу, что там народу уйма пасется. Я всегда думаю: вот дураков их предки понаделали. Чего стоят, даже в дождь или в мороз? Кому от этого стало лучше?
   Я полагал, что отец Антоний в ответ разразится гневной обвинительной тирадой. Но он молчал, как будто бы и не слышал богохульные слова своего соседа по лодке. Вместо него отозвался Махонов.
   - У меня дочь примерно так же размышляет. Не так грубо по форме, но по смыслу близко. Может, в самом деле идея Бога устарела. Однажды меня послали в одну азиатскую страну с деликатным поручением. Я жил в гостинице в одном небольшом городке. И в этот момент там вспыхнули религиозные беспорядки, мусульмане убивали христиан, а христиане старались убить, как можно больше мусульман. Тамошнее правительство тут же послало за мной вертолет. Но пока он летел, я успел на многое насмотреться. Из окна моего отеля была видна улица, которую устилали трупы. И я тогда подумал: если вера в Бога приводит к таким страшным последствиям, то нужна ли она вообще? Не лучше ли от нее отказаться. Бог - это Бог, а вера в нему - это вера. Тут что-то не стыкуется, тут изначально допущена грандиозная ошибка.
   - Я никогда не сомневался, даже будучи маленьким ребенком, что Бог существует, - сказал я. - Но у меня никогда не возникало желание делать то, что называется верить в него: ходить в церковь, молиться. Как и наш юный друг, не понимал, зачем это нужно прежде всего самому Богу. Я думал: Он такой всемогущий, всеведущий, к чему Ему наши молитвы? Ему и так досконально известны все наши мысли, чувства, помыслы, поступки. А потом, когда стал взрослым, то понял, что людям нужна вера в Бога по причине того, что это самый легкий способ установить с ним отношения. Простите, отец Антоний, мои непристойные речи, но каждый из нас имеет право говорить то, что думает. Так вот я понял, что легче всего прочитать молитву, выполнить несколько обрядов - и на этом завершить сеанс общения со Всевышним до следующего включения. На самом деле вера в Бога прикрывает неверие в Него, равнодушие к Нему. Внешне все выглядит пристойно, богомольцы ни одно даже пустяковое дело не совершает без упоминания Его имени. Но все это относится к самому поверхностному слою их сознания, внутренне оно же никак не затронуто божьим присутствием. И чем глубже находиться слой, тем меньше ощущается пребывание в нем Бога. Весь потенциал соединения человека с Богом уходит на обрядовую сторону. Многим ли помешала вера в Бога совершать ужасные деяния?
   Я снова посмотрел на священника и вновь не дождался от него никакой реакции. Вернее, она была, но где-то там, внутри него. Это было заметно по его напряженному лицу, которое то и дело меняло выражение, по нервным конвульсиям пальцев рук. Насколько я знал манеру поведения священнослужителей, обычно они не прощают подобных выпадов и тут же бросаются в бой, защищая свои убеждения. Но отец Антоний вел себя совсем иначе. Может быть, он из тех священников, которые потеряли веру в Бога? Я был знаком с несколькими такими разуверившимися, они ненавидели Его так, словно Он изнасиловал их жен.
   Как разговор неожиданно возник, так же неожиданно и завершился. Никто больше не хотел говорить о Боге. Уже прошло больше двух часов с начала нашего пути. Все испытывали утомление и потому гребли тихо. Мы были на середине реки, и она сама несла нас вперед. В метрах пятидесяти от нас двигалась первая лодка. Там тоже "сушили" весла. Мне стало интересно, какие события разворачивались в том экипаже, ведь в нем собрались не менее любопытные экземпляры. Одна эта странная женщина чего стоит. Я невольно вспомнил ее предложение в первый вечер пребывания в гостинице. Меня вдруг охватила уверенность, что за этим последует какое-то продолжение. Еще во время второго нашего разговора я почувствовал, как перемещаются наши флюиды от одного к другому и обратно.
   Я заметил, как со своего места поднялся Северин и стал махать руками, призывая нас к себе. Мы взялись за весла и несколькими энергичными гребками приблизились к его лодки.
   - Как только увидим удобное место на берегу, туда и причалим, - прокричал он нам. - Это будет наш первый привал.
   Удобное место мы нашли примерно через полчаса. Небольшой заливчик, словно гостеприимная хозяйка, приглашал проплывающих мимо путников отдохнуть на своих берегах. Северин снова приподнялся в лодке и показал нам рукой направление, куда плыть.
   Мы вышли из лодок на сушу и стали с любопытством озираться вокруг. То, что мы отнюдь не первыми вступили на этот дикий берег, свидетельствовали многочисленные следы пребывания на нем человека. Ну а то, что эти люди были нашими современниками, красноречиво говорили разбросанные повсюду алюминиевые банки из-под пива, пластиковые бутылки, пустые пачки из-под сигарет.
   Однако долго рассматривать окрестности мне не удалось, так как внимание привлек другое объект. Взглянув на команду в первой лодке, я сразу почувствовал, что их плавание проходило отнюдь не мирно. Особенно хмурым и расстроенным выглядел философ. У него был вид человека, пережившего страшную катастрофу. Ни на кого не глядя, он устремился к окаймляющей полоску берега чащобе.
   Северин кивнул мне головой. Я понял его молчаливый призыв и помчался за Виреном.
   Несмотря на солидный возраст и на не менее солидную полноту, Вирен шел так быстро, что я не поспевал за ним. Вдобавок он почти не разбирал дороги и приходилось продираться сквозь колючие заросли. Пару раз он натыкался на пни, падал, но это его не останавливало. Отряхнувшись, несся дальше.
   Мы вошли в лес и оказались среди высоких сосен. Дорогу мне преградило упавшее дерево. Пока перебирался через этот шлагбаум, то потерял из вида Вирена. Я смотрел по сторонам, но не видел его. Почему-то мне стало тревожно.
   Впереди меня протянулась еле заметная ниточка тропинки, которая поднималась вверх, на гору. Я устремился по ней. Подъем оказался довольно крутым и занял много времени. Но зато когда очутился на вершине, то почти сразу же обнаружил Вирена. Он находился в каких-то ста метрах, но меня то ли не видел, то ли не обращал внимания. Впрочем, удивляться этому не стоило, так как он был поглощен несравненно более важным делом; из ремня сооружал петлю. Удавка была уже почти готова, оставалась проделать последнюю операцию - встать на пень и просунуть в нее голову.
   - Георгий Валентинович! - во всю мощь своих легких закричал я. - Не делайте этого, остановитесь!
   Вирен повернул в мою сторону голову, но своих приготовлений не прервал. Он стал взбираться по суку на ствол, чтобы повиснуть в петле. Я бросился к самоубийце.
   Голова Вирена уже находилась в петле, когда я подоспел к нему. Он оторвался от земли и повис на ремне. В этот момент я что есть силы дернул его на себя, и мы оба повалились на землю.
   Мы лежали рядом на земле никак не меньше минут пяти. Падая, Вирен сильно ударился головой о мою голову, и я пережидал, когда утихнет боль. Самоубийца же что-то яростно выкрикивал, но слух еще не полностью вернулся ко мне, и я никак не мог разобрать, о чем он вопит.
   Наконец мы оба окончательно пришли в себя. Я встал, затем насильно поднял с земли Вирена.
   - Вы что спятили, Георгий Валентинович? - поинтересовался я. - Мы в самом начале пути, а вы уже голову суете в петлю. Настоящие философы так не поступают. Сперва они познают истину, а уж потом принимают решение.
   - Вам легко гооврить, а что делать мне? - плаксиво протянул Вирен. - Мне пятьдесят восемь, а вся моя жизнь к черту под хвост. Зачем всем этим занимался, потратил такую уйму времени? Кому это нужно. Я не могу больше себя обманывать, Я не верю ни в одно свое слово, ни в одну свою мысль. Врагу не пожелаешь таких мучений. Вам никогда не понять того, что я испытываю.
   Я задумчиво смотрел на философа. Я попытался поставить себя на его место. Наверное, это в самом деле большая трагедия для ученого прийти к выводу, что вся твоя многолетняя деятельность абсолютно ничего не стоит, что жизнь прожита напрасно, а полученные регалии приобретены незаслуженно. Многие суют голову в петлю из-за гораздо менее пустяковых причин.
   - Странно, Георгий Валентинович, - сказал я, - что при вашем уме вы даже не заметили, как совершили только что великое научное открытие.
   Вирен изумленно посмотрел на меня.
   - О чем вы говорите? - презрительно произнес он.
   - Я не шучу. По крайней мере это великое открытие вы сделали для самого себя. Вы только что сказали, что ничего не знаете, не понимаете. Да от радости плясать надо!
   - Он прав, - услышал я за спиной голос. К нам быстро приближался Северин.
   Реакция Вирена была мгновенной; так в средние века встречали появление дьявола. Будь в руке философа крест, он бы скорей всего осенил себя им.
   - Уйдите, я вас ненавижу! Вы страшный человек.
   - Ну успокойтесь, - мягко произнес Северин. - Что собственно такого ужасного случилось?
   - Ничего не случилось, если не считать, что я вытащил его из петли, - сообщил я. - А так все в порядке.
   Северин посмотрел на меня своим уже хорошо знакомым мне немного рассеянным взглядом.
   - Георгий Валентинович, - произнес он, - а вы когда-нибудь задумывались, почему человек вдруг решает покончить с собой?
   Философ удивленно и недоверчиво посмотрел на него.
   - Честно говоря, нет.
   - А вам не кажется, что изучив столько сложнейших проблем, вы не знаете ответа на этот, казалось бы элементарный вопрос. Может быть, знай вы его, вам было бы легче разобраться во всем остальном?
   Вирен продолжать все так же недоверчиво смотреть на Северина.
   - Я вам попытаюсь объяснить. Вы не возражаете?
   - Почему я должен возражать? Сделайте одолжение, - злобно крикнул Вирен.
   - Это вовсе не одолжение, для вас это необходимость. Понимаете, Георгий Валентинович, человек за время своей жизни создает некие прочные представление о себе и окружающим мире. Если вы влюбленный, то считаете, что ваша женщина принадлежит вам; если банкир, то уверены, что умеете делать деньги. И чем больше вы занимаетесь тем или иным видом деятельности или тем прочнее этот внутренний образ. Вы отлично знаете, что это явление называется самоотожествлением. Для человека оно имеет огромное значение, так как позволяет обрести ему твердую опору, ибо он знает, кто он, что умеет, какие эмоции испытывает. Это тот самообраз, с которым он отожествляет себя. Но однажды может наступить момент, когда в жизни человека происходят резкие перемены. Уходит возлюбленная или лопается банк или знания, которые он считал верными, вдруг оказались ложными. И тогда то твердое внутреннее основание, на которое он опирался в своей жизни, разрушается за считанные мгновения, подобно дому при землетрясении. Вместо жившей в нем уверенности и надежности возникает пустота. Вот она-то и вызывает в человеке порыв к самоубийству, так как исчезает стержень, на которой держалась вся личность. Или, если быть точнее, разрушается не сам стержень. а иллюзия его существования. К счастью большинство людей все же не прерывают насильственно свою жизнь, так как у них скоро начинается формирование какого-то нового прочного фундамента. Но в те мгновения, когда он полностью утрачивается, вы целиком заполняетесь стремлением покончить собой, так как ничего иного в вас в этот момент просто нет. В эти секунды и решается главное - какое из двух больших искушений одержит вверх: смерть или жизнь? Если хотите, Георгий Валентинович, в этот миг и происходит подлинная проверка - является ли человек философом или нет? Что для него важней: держаться за старое до такой степени, что он готов пожертвовать ради него собой, или начать новый поиск? Будем считать, что порыв к самоубийству у вас угас и уже началось образование новой твердой основы. Хотя ничего в этом хорошего нет, однажды оно снова разрушится. Другое дело у вас уже будет опыт, и вы перестанете ощущать это событие, как вселенскую катастрофу.
   Вирен как-то не уверенно кивнул головой.
   - Никогда об этом не думал. Даже странно, - задумчиво произнес он.
   - Наше отличие состоит в том, что вы изучали мысль, а я изучаю процесс рождения мысли. Я думаю, мне надо кое-что объяснить всем. Иначе будут возникать слишком много недоразумений. Сегодня вечером это непременно сделаю. А сейчас пойдемте назад. Там нас ждут, Георгий Валентинович. Вы дойдите сами?
   - Не беспокойтесь, дойду.
   Когда мы вернулись к оставшимся на берегу, те встретили нас радостными возгласами, так как были явно встревожены случившимся. Кроме того, всем хотелось есть, и мы немедленно приступили к приготовлению обеда. Собрали хворост, благо его тут было столько, что хватило бы на сотню костров, затем принялись варить суп. В большой котел с водой полетело содержимое сразу нескольких банок тушенки, картошка, лук. Периодически я посматривал на Вирена, но тот кулинарничал наравне со всеми и вел себя внешне спокойно. Трудно было себе представить, что каких-то полчаса назад он порывался свести окончательные счета с жизнью. Какая же тонкая грань отделяет одно наше состояние от другого, совершенно непохожего на предыдущее. Не делаем ли мы большую ошибку всякий раз слишком сосредотачиваясь на одних чувствах, одних мыслях, одних целей? Все так преходяще. Еще недавно мы так любили женщину, что не могли прожить без нее и дня. Но прошло не так уж и много времени и уже не чувствуем к ней никакого интереса. А ведь какие страшные испытывали муки, когда она уходила. Моя память помчалась в не такое уж далекое прошлое. Эта история еще случилась до встречи с Катей. Как тогда переживал наш разрыв, что, подобно Вирену, готов был сунуть голову в петлю. Тогда я впервые осознал, какие страшные страдания доставляет несчастная любовь. Но ведь прошли и они. Что осталось во мне от тех глубоких и трагических переживаний, от казалось незаживающих душевных ран? Выходит, если постоянно помнить, что через некоторый срок от всех наших мучений не останется и следа, как от вчерашних туч на небе, может быть, страдания будут не столь острыми.
   Мне захотелось поговорить обо всем этом с Севериным. Но тому было явно не до меня. Подготовка к обеду вступила в заключительную стадию, из котелка вылетали невидимые тучи аппетитных запахов. Животное начало окончательно взяло вверх над всем остальном во мне и мысли сосредоточились исключительно на еде.
  Достав из своего рюкзака железную миску и ложку, я встал в очередь за супом, который большим черпаком разливала Анна.
   Мы снова двинулись по реке. После еды желание грести у всех пропало окончательно, и лодка едва двигалась вперед. Лишь иногда хватало сил на совершение небольших рывков, затем снова "сушили весла".
   К нам подплыла лодка Северина.
   - Мы плывем очень медленно, - крикнул он нам. - Мы не успеем на ночлег. А он может произойти только в определенном месте. В противном случае придется спать на воде.
   - А если я не хочу грести, - фыркнул Ярослав.
   - Делай, что тебе сказали и не выступай, - вдруг цыкнул на него Махонов. - От таких, как ты, все беды в нашей стране и происходят.
   - Я-то тут причем, это как раз вы довели страну до ручки. Подумаешь, какой-то там вице-премьер. Да я вас всех видел... Мне абсолютно наплевать и на вас и на все ваше правительство, президента и всех до одного кто здесь живет. Я желаю делать, что хочу и отстаньте с вашими поучениями от меня. Тоже мне учителя.
   Последняя фраза почему-то развеселила парня, и он громко рассмеялся. Махонов впервые за весь путь то ли за сочувствием, то ли за содействием посмотрел на меня. Но, как ни странно, я был скорей на стороне парня. Мне понравилось его заявление: позволить ему делать то, что он хочет. Я всю жизнь добивался именно этого и никогда до конца не мог добиться. Впрочем, не только я, а почти все, кого встречал в жизни. Кто понимал свое положение, кто ощущал лишь неясный дискомфорт. Но все мирились с таким положением. Я же постоянно пытался найти способ вырваться из этих тисков и начать дышать полной грудью. И, может быть, сейчас как раз наступил именно такой момент. По крайней мере воздух тут великолепный, просто до краев наполненный ароматом свободы.
   - Если таким, как ты, позволить делать, что хочешь, в стране будет страшная катастрофа. Ты сам пожалеешь об этом, когда поймешь все последствия своей глупости.
   Ярослав бросил весло, которое ударила по колену вице-премьера.
   - Знаете, какое у меня есть желание: чтобы такие, как вы, раз и навсегда оставили бы меня в покое. Когда я пару раз видел вашу рожу по ящику, меня всегда тошнило. Вы ни одного слово правды не можете сказать. Делаете вид, что все знаете, а любой про вас скажет, что вы настоящий идиот.
   То, что произошло дальше, было одновременно неожиданно и в тоже время закономерно. Махонов внезапно вскочил со своего места. По его лицу было заметно, что он в такой ярости, что не контролирует свои поступки. Он схватил сидящего парня за куртку, заставил его встать со скамьи и что есть силы толкнул. От резких движений вице-премьера лодка накренилась и едва не перевернулась. Зато все ее пассажиры оказались в холодной воде.
   Этот переход из одной среды в другую оказался столь внезапным, что я почувствовал, что тону. Плавал я хорошо, но мигом намокшая одежда упрямо тянула меня на дно.
   Энергично работая руками, я не без труда вынырнул на поверхность. И увидел, как рядом со мной барахтается отец Антоний. По его наполненным ужасом глазам я понял, что вода, хотя и создана Богом, но при этом чуждая священнику стихия.
   Я подплыл к нему и схватил за руку. Сделал я это вовремя, так как священнослужитель прямым курсом собирался идти на дно. Но держаться вдвоем на поверхности реки было тяжело и не вызывало никаких сомнений, что в этой ледяной купели долго мы не проведем.
   Я попытался найти глазами виновников нашего купания. Буквально в пяти метрах увидел Махонова. Вице-премьер вел себя спокойно и главное уверенно, я бы даже сказал с достоинством; без всякой паники он держался на воде.
   - Где Ярослав? - крикнул я ему.
   - Не знаю.
   - Надо искать! Я не могу отпустить священника, он не умеет плавать.
   - Я понял.
   Махонов ушел под воду. Через секунд тридцать его голова показалась над поверхностью, он набрал в воздух легкие и снова скрылся в глубинах реки.
   На этот раз он вынырнул не один, а вместе с Ярославом. Судя по всему, при падение с лодки парень ударился головой об ее борт, так как на лбу у него кровоточила рана.
   - Помогите! - закричали мы почти в унисон с вице-премьером.
   Первая лодка довольно далеко оторвалась от нас. К тому же над рекой уже поплыли сумерки. И потому там не сразу заметили, что су нас произошло кораблекрушение. Мы уже довольно много времени находились в воде, а помощь все не приходила. Сколько мы сможем еще продержаться, прикинул я? Вряд ли больше нескольких минут.
   Холодная вода плюс необходимость поддерживать на плаву отца Антония быстро истощали мои силы. Я проклинал себя, весь мир за то, что ввязался в эту авантюру. Почему они нас не спасают?
   В этот момент я услышал шум весел. Еще через минуту лодка подплыла к нам. Меня схватили чьи-то руки и стали поднимать на борт.
   Нас стали раздевать. Хотя рядом сидела женщина, но после холодного купания всякое стеснение покинуло нас. Я с огромной радостью освободился от насквозь промокшей одежды. Кто-то набросил на меня куртку, в которую я закутался. Я сидел, словно старик, сгорбившись на скамейке, и дрожал от холода. Я заметил, что сходные ощущения испытывали и трое остальных невольных купальщиков.
   На наше счастье ушедшая в самостоятельное плавание лодка удалилась недалеко. Нам удалось догнать ее еще до того, как над рекой сгустились густые, как хорошая сметана, сумерки. Взяв ее на буксир, мы направились к берегу.
   Береговая полоса была тут пологая и причалить можно было в любом месте. Мы вышли на сушу и наши "сухие" товарищи тут же занялись сбором хвороста для костра. Нас спасало то, что вечер был довольно теплый. Будь немного похолодней, я бы просто не пережил его, так как по-прежнему весь дрожал от холода. В своей жизни я попадал в разные ситуации, но не помнил, чтобы испытывал бы такую тотальную стужу. Казалось, что буквально все клетки моего тела были пронизаны ею. Из рюкзака, не разбирая, я достал первые попавшиеся вещи и стал натягивать их на себя.
   Ко мне подошел Махонов. Он уже не только переоделся в сухую одежду, но казалось полностью оклемался после холодного купания.
   - Прошу прощения, я виноват в случившимся. Понимаю, что меня это не сильно оправдывает, но когда я вижу таких глупых и безответственных щенков, просто охватывает бешенство. Что будет со страной, если подобных ему окажется большинство. А я читал секретные исследования: количество такой молодежи, которая абсолютно ничего не хочет, которым на все наплевать, резко увеличивается. Прошу прощение еще раз.
   - Слава богу все обошлось. Так что вряд ли стоит по много раз просить прощение. Лучше сделать выводы, чтобы такие происшествия больше бы не повторялись. Насколько я понимаю, нам еще плыть довольно долго. А вода холодная...
   Внезапно я услышал, как вице-премьер издал смешок.
   - А знаете, вы мне по началу, мягко говоря, не слишком понравились. Но теперь я изменил свое мнение. Вы здорово себя вели в воде, спасли отца Антония.
   - Вы тоже - молодец, Ярослав должен быть вам всю жизнь класть поклоны. Только благодаря вам его бренное существование будет еще некоторое время продолжаться.
   - Да, это в самом деле так, - с какой-то странной интонацией протянул Махонов. - Удивительно, спас человека, совершил хороший поступок, а вот радости большой почему-то не испытываю.
   - Вы же не хотели, чтобы он утонул, - пристально посмотрел я на него.
   - Не хотел. А впрочем, черт его знает, чего вообще хочу. Ничего не могу с собой поделать, ненавижу таких, как он. Если бы вы видели подлинную статистику по наркомании и СПИДу, может быть, вы на многое бы взглянули немного иначе. - Махонов вдруг приблизился ко мне почти вплотную. - Мы проваливаемся в преисподнюю, нас скоро тут не будет, - прошептал он мне прямо в ухо. - Это земля опустеет, как после страшного вражеского нашествия. А нашествия-то нет, вот в чем загадка. Когда прочитал выводы по результатам исследования, то понял: кто-то включил механизм по нашему самоуничтожению.
   - Поэтому вы здесь?
   Несколько мгновений Махонов молчал.
   - Не только поэтому. Но в том числе и по этой причине. Я хочу понять: что все это значит и можно ли выбраться из этой глубокой ямы, в которой мы все сидим? А без этого нет никакого смысла оставаться в правительстве.
   Пока мы мило беседовали, запылал костер. Я буквально помчался к огню и сел, насколько позволял жар, как можно ближе к пламени.
   Давно я не испытывал такого неземного блаженства. Струящиеся от костра потоки тепла согревали мое тело, окунали его в волны наслаждения, которое приносил этот воздушный гольфстрим. Я чувствовал, как куда-то исчезли все другие желания. Я ощутил небывалую свободу, свободу от всего. Мне казалось, что я перенесся в иное измерение. Но эти замечательные ощущения длились совсем недолго, едва я согрелся, как все мгновенно исчезло.
   Почувствовав, что окончательно оттаял, я переместился подальше от костра. И оказался рядом с Ярославом. Пламя высвечивало его лицо. Оно выражало полное безразличие ко всему. Он равнодушно взглянул на меня, затем достал из кармана сигарету и закурил от тлеющей головешки.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросил я.
   - А никак, - ответил он. Его голос прозвучал как-то вяло.
   - Ты сегодня едва не погиб. Если бы Махонов тебя не спас...
   - Вы хотите чтобы я ему поклонился в ножки, - усмехнулся парень. - Да пошел он... Видел я таких. Испугался, вот и спас. Знаешь, чтобы ему было за мое убийство.
   - Ты считаешь, что люди руководствуются в своих поступках только плохими намерениями?
   - А чем же еще? Или вы верите тому, кто говорит, что собирается спасти мир. Нашли дураков. Каждый за себя. Вот взгляните на этот зоопарк, - кивнул он на сидящих вокруг костра, - все они на чем-нибудь свихнулись. Потому тут и тусуются. А не было бы сдвига по фазе, сидели бы все по своим хатам да пакости всякие другим придумывали бы.
   - Тебе сколько лет?
   Ярослав подозрительно посмотрел на меня, как на человека, от которого можно ждать провокаций.
   - Ну семнадцать. И чего?
   - Да ничего, я просто прикидываю, когда мне было столько же, что творилось в моей голове. Пожалуй, там было больше, чем в твоей. Маловато же ты приобрел представлений о мире за такой срок.
   - А мне хватает. И вообще, чего ты ко мне пристал. Купание что ли так подействовало?
   - Пожалуй, действительно подействовало, - признался я. - Здорово я перетрухнул. А ты?
   - Я - тоже, - чуть помедлил с признанием Ярослав. - Ну и холодрыга была. А когда под воду пошел, почувствовал, что все.
   - Не страшно было умирать?
   Несколько секунд Ярослав наблюдал за огненными плясками костра, затем зябко поежился.
   - Страшно. Как подумаю, что я уже мог бы покойничком быть, лежать в этой мерзкой тине, прямо жуть берет. Как будто куда-то заглядываю. А куда, черт его разберет.
   - И понять, куда, не желаешь?
   - Да чего ты ко мне прилип? Сейчас бы покейфовать?
   - А ты уже пробовал?
   Ярослав довольно долго молчал.
   - Ну пробовал и что? Твое какое дело?
   - Да никакого. Просто в одной лодке плывем. Хочется знать, вдруг ты накуришься и сядешь в нее. Ты же видишь, одно неверное движение - и все в ледяной воде.
   - Не волнуйся, что я идиот, не знаю, когда можно. - Ярослав вдруг придвинулся ко мне. - Курнуть хочешь?
   - У тебя есть?
   Парень посмотрел на меня, как на идиота.
   - Стал бы предлагать, коли не было бы.
   - Тебе нравится это дело?
   - А то нет. Самое приятное - словить кайф. Баб тут нет, эта не считается, - показал он на Анну, - она какая-то со сдвигом. А я таких не люблю. Только это и остается. Ну так как?
   - Не здесь же.
   - А чего, можно и здесь. Плевал я на них.
   Я почувствовал нерешительность. Что делать в такой ситуации? Оставить Ярослава в покое - пусть вытворяет, что пожелает, - или каким-то образом воспрепятствовать его намерениям. Но имею ли я на это моральное право?
   - Давай поговорим об этом после ужина. Видишь, уже все готово.
   - Как хочешь. А кайф сегодня непременно словлю. А если захочешь, присоединяйся. Тебе понравится.
   - Спасибо за приглашение.
   Ужин был самый простой - в большом котле дымилась картошка с тушенкой. Но у меня пробудился такой зверский аппетит, что я никак не мог насытиться. Я подумал, что еда иногда тоже способна приносить настоящий кайф. После целого дня путешествия по реке, на свежем воздухе, сидя у теплого костра под звездным небом все ощущения приобретают совсем другую остроту.
   Восхитительный ужин подходил к концу. Я увидел, как внезапно кто-то встал и вышел к костру. Это был Северин.
   - Друзья, нам пора поговорить друг с другом. Вечер прекрасный и лучше времени для этого не найти. Я предлагаю через полчаса собраться тут всем. Посмотрим, что у нас выйдет из нашей беседы.
   Я пошел к реке мыть посуду. Вода снова обожгла мою кожу. Но река была тихой и спокойной и не таила на данный момент никакой угрозы. Я вдруг испытал странное дружеское чувство по отношению к ней, словно к одушевленному существу. Ведь сегодня она могла меня погубить, но смилостивилась, оставила в живых.
   Я вспомнил, что на Востоке поклоняются речным, лесным духам. Там воспринимают природу такой же одушевленной, как и человека. Между ними не делают разницы, река, озеро или лес обладают таким же сознанием, что и мы. Меня охватило желание поблагодарить это невидимое существо, которое помогло нам всем выжить.
   - Эй, хочешь словить кайф, - услышал я тихий голос за спиной.
   Я обернулся и увидел Ярослава.
   Мой ответ удивил меня самого, даже больше, чем Ярослава, который полагал, что я откажусь.
   - Пойдем.
   Мы углубились в лес. Ярослав достал из кармана пачку сигарет.
   - Не бойся, в них слабенькая травка. Далеко не улетишь, но немного кайфа словить можно. Ну как, в полет?
   - В полет. Заводи мотор.
   Ярослав хмыкнул, сунул мне сигарету в рот и поднес зажигалку. Я закурил.
   Сперва я ровным счетом ничего не испытывал, если не считать горечь от непривычно едкого дыма. Но внезапно мою голову словно заволокло туманом. Я ощущал шершавые прикосновения порывов прохладного ветра, видел проступающие из темноты стволы деревьев, лунный серп над головой. Но одновременно пребывал в каком-то ином измерении, где всего этого не существовало. Зато вокруг была разлита какая-то непривычная теплота, она укутывала меня с ног до головы, словно байковое одеяло. Мне было хорошо, как никогда.
   - Эй! - раздался прямо в моем ухе чей-то громкий голос, затем мое тело кто-то стал трясти, как яблоню при сборе урожая.
   Укутавшее меня тепло стало быстро исчезать, вместо этого я ощутил привычные порывы прохладного ветер. Я открыл глаза и увидел Ярослава, который тряс меня за плечо.
   - Ты как, в порядке. Я уж испугался. Видел бы ты себя. Такого блаженного фейса я не припомню. Я ж обещал: кайф словишь. Правда здорово?
   Я медленно кивнул головой. Мне вдруг стало страшно; теперь я ясно понимал, как все это происходит, как уплывает человек из этого грубого мира в призрачный мир, как растворяется он в нем без остатка. И попытка вернуться из него воспринимается как насилие. Хочется вновь и вновь переживать эти необычно яркие ощущения.
   Ярослав довольно грубо схватил меня за руку.
   - Идти можешь? Там уже начинается тусовка.
   - Могу.
   Я сделал шаг и покачнулся, все поплыло перед глазами . Если бы Ярослав меня во время не подхватил, я бы шлепнулся на землю.
  
   Глава 4
  
   Костер горел уже не так ярко, но отбрасываемого им света вполне хватало на то, чтобы обозреть всю картину. Образовав тесный кружок, плечом к плечу сидели все наши путешественники. В середине на отдельном пне, словно учитель на помосте, расположился Северин.
   - А мы уже хотели идти вас искать, - встретил он нас словами.
   Мы с Ярославом предпочли никак не отреагировать на эту реплику, а молча сели на свободные места. Мне достался шершавый участочек бревна рядом с Анной.
   - Мне бы хотелось поговорить со всеми одновременно. До сих пор я разговаривал только с каждым по отдельности. Но каждый из нас не только является индивидуальностью, все мы составляем так же и коллектив. А у любого коллектива обязательно существует свой коллективный разум. Так что нам тоже предстоит его осознать.
   - Выходит по-вашему он уже существует и нужно его только, как вы говорите, осознать, - раздалась чья-то реплика. По голосу я определил, что это Вирен.
   - Разумеется. Все уже существует: прошлое, настоящее, будущее. На самом деле между ними нет разделения. Мир являются к нам в таком виде из-за несовершенства нашего мышления и неадекватности его восприятия нашими чувствами. Друзья, я понимаю, что многие мои пассажи будут вызывать у вас живые возражения. Но давайте пока хотя бы ненадолго отложим дискуссии. У нас будет еще время для них. Вы не возражаете, Георгий Валентинович?
   - Нет, - не очень охотно согласился с этим предложением философ.
   - Мне бы хотелось, чтобы вы поняли меня, - продолжил Северин. - Поэтому очень коротко расскажу о себе. По профессии я психолог. Сколько помню себя, всегда интересовался психологией. Даже будучи совсем маленьким я пытался разгадывать поведение как сверстников, так и взрослых. Моей надолго любимой игрой стало угадывание возможных действий людей, с которыми я сталкивался. И у меня это неплохо получалось. После того, как я стал профессиональным психотерапевтом, долго занимался практикой. Без ложной скромности скажу, что достиг больших успехов, стал одним из ведущих специалистов в своей области. Мои работы цитировались не только у нас в стране, но и в ведущих мировых научных психологических центрах. Так что дела у меня продвигались можно сказать прекрасно.
   - Чего же такого вам недоставало тогда? Непонятно.
   К некоторому моему удивлению этого голос на этот раз принадлежал Симакову.
   - В самом деле, вопрос что называется на засыпку, - негромко рассмеялся Северин. - Я бы с вашего разрешения сформулировал его чуточку по иному: чего нам всем с вами не хватает? Чего не хватает всем людям? В том числе и тем, у кого все есть. Попытаюсь ответить на своем примере. Хотя применяемые мною методы давали неплохие результаты, и я вылечил немало людей, которым не удавалось помочь другим врачам, внутри меня, словно опухоль, все сильнее разрасталось недовольство. Мой внутренний голос постоянно говорил, что я иду не тем путем, что делаю совсем не то, что должен делать. Мои знания неполны, вернее, более того, они не верны по существу. Та общепризнанная психология, которой я занимаюсь, не имеет отношения к подлинным причинам поведения человека. То, с чем мы видим, на самом деле нечто вторичное, лишь внешнее проявление более глубинных процессов. Нужна другая психология, психология космического сознания. Ведь если человек создан по подобию Бога, значит, он подчиняется божественным законам, законам совсем иного мира. А то, с чем мы сталкивается в нашей грубой примитивной действительности, - не более чем самый низкий уровень их проявления.
  Помните главный принцип герметизма: что наверху, то и внизу. Но я понимал, что не может быть прямого отражения, между верхом и низом существует пространство, где происходят сложные процессы, где возникают сильнейшие искажения, где ни на мгновение не прерывается циркуляция нисходящими и восходящими потоков сознания и энергии, где расположены огромные информационные поля. И все это непосредственно имеет отношение к человеку, буквально ко всем его проявлениям: от самых высоких до самых низших. Обдумав ситуация, я решил заняться космической психологией.
   - Но что нового вы обнаружили? Разве не говорят же о том, к примеру, Упанишады, - проговорил Вирен.
   - Разумеется, я прочел Упанишады от корки до корки. Но ответа на свои вопросы так и не получил. Так много говорится о божественной космогонии, но мало уделяется место тому, как все это влияет на обычное человеческое сознание.
   - Расскажите нам поподробней! - вдруг экзальтированно воскликнула сидящая рядом со мной Анна. - Мы очень хотим знать о ваших занятиях.
   - Что касается моих занятий, то это долгая тема. Я же попытаюсь быть максимально кратким. Чем больше думаю о Боге, тем тверже прихожу к убеждению, что Бог получил образование юриста, так как он занимается только одним - законотворчеством. Вы помните вечную тему споров философов: о свободе воли. Но на практике это понятие по сути дела означает возможность для ее обладателя выбирать: следовать ему этим законам или их нарушать. Но дело в том, что законы космоса видоизменяются в зависимости от уровня сознания. Если оно повышается, то количество законов, действующих на человека сокращается, да и сами они становятся несколько иными, не такими суровыми. Жесткие, я бы даже сказал, беспощадные связи кармической зависимости ослабевают, становятся мягче, а на каком-то этапе исчезают совсем. Если мы достигаем более высокого уровня своего развития, то это вызывает в нас ощущение свободы, стремление к полету. Сразу же пропадает много мучивших нас душевных травм, неразрешимые десятилетиями проблемы таят как ночные звезды перед рассветом.
   - Мы не дети, мы тоже иногда читаем некоторые книжки, - зазвенел раздраженный голос Вирена. - Если вы думаете, что вы нам открыли Америку, то вы ошибаетесь.
   - Америку я, конечно, не открыл. Но вот исследована ли она до конца, вот в чем вопрос?
   - Да вы объясните хоть какой-нибудь космический закон, - громко попросил Симаков. - А то так не интересно. Я тоже брехать умею. Кое-что про все эти штучки тоже слыхивал.
   - Объяснить не трудно, сложней понять. В любом деле самое вредное - это профанация. Мне бы хотелось, чтобы и вы осознали те основополагающие принципы, к которым я пришел. Психология накопила огромный материал поведения человека, ей известны побудительные мотивы его поступков. Сексуальность, волю к власти, страх перед смертью - весь этот классический набор ключей, безусловно, помогает открыть дверь, ведущей к разгадке многообразия человеческого поведения, а применение основанных на этих открытиях методов способно снимать возникающие у людей психологические затруднения. Но они не способны разрешить фундаментальные вопросы психики человека, эти проблемы воспроизводятся снова и снова. Я задал себе вопрос: что стоит за каждым чувством, стремлением, желанием, за каждой вспыхивающей, словно спичка, эмоцией. Если вверху тоже, что и внизу, а внизу происходит тоже, что и наверху, значит нужна единая психология, объединяющая процессы на всех уровнях. Если Бог един, если человек - врожденная им сущность, следовательно ошибочно рассматривать все то, с чем сталкивается человеческое сознание, автономно. Обычно человек воспринимает себя, как некую данность. На самом деле главная проблема психологии - не сексуальные позывы, не воля к власти, не комплекс неполноценности, а рисунок собственного образа на холсте своего сознания. И работать надо именно как с сознанием, так и с этим образом. Но у меня возник вопрос: а что такое сознание, как связано индивидуальное сознание с сознанием абсолютным? Итогом моих раздумий стал такой образ: представьте две реки, которые текут параллельно. Но при этом они связаны бесконечными протоками, и расстояние между ними то сужается, то увеличивается. А бывают, что эти две реки на каком-то участке даже сливаются друг с другом. Одна река - это индивидуальное сознание человека, другая река - божественное сознание. И вот они несут свои воды рядом. Что же происходит? Главный вопрос для меня при любом анализе заключается в том, насколько сознательно сознание индивида? Если оно не сознательно или малосознательно, то два потока соприкасаются не только редко, но и особым образом. Приведу пример, который вы, Егор, так хотите услышать. Вы совершили некую глупость, например, одолжили деньги соседу, которого вы плохо знаете. И он их и не отдает, более того, он их элементарно пропил. И вот вы хватаетесь за голову и восклицаете: "Что же я наделал, зачем отдал деньги неизвестно кому?".
  Согласитесь, ситуация вполне распространенная. Но как она трактуется на уровне сознания. Вы дали деньги. Совершить этот поступок побудило вас ваше сознание, оно оказалось столь примитивным, что ошиблось. И вот происходит осознание сделанного вами, некто вам поясняет: вы поступили глупо, умные люди так себя не ведут. Чей же глас раздается в вашей голове на этот раз? Разумеется, это говорит с вами абсолютное сознание, которое дает оценку вашим действиям. После этого, если у вас хватает ума на соответствующие выводы, два ручейка сознания как бы сливаются, возникает некая новая протока между индивидуальным и всеобщим сознанием. И вполне возможно в следующий раз вы так уже не поступите, так как в этом маленьком вопросе немного поднялись в своем понимании реальности.
   - Вы считаете, что в этом и заключается связь с космосом, что на такой основе можно строить здание, как вы это называете: "космической психологией? - насмешливо произнес Вирен. - По-моему это слишком примитивно.
   - Разумеется, связь с космическим сознанием этим не исчерпывается, я лишь показал одну из самых тоненьких нитей, соединяющих оба сознания. Я хотел указать на те источники, из которых вытекает наше психическое я. Я считаю, что все узлы человеческой психики спрятаны в этом потоке индивидуального сознания. И что они пропадают или по крайней мере ослабевают, если удается прорыть протоку к всеобщему сознанию. Проблемы человеческой психологии сводятся к разногласиям между подлинной природой человека с ее стремлением к единству и множественностью, расколотостью на большое количество частей обыденной личности, ее непонимание подлинных собственных устремлений, которые заменяются на ложные цели. Возьмите наш с вами случай. Вы были выбраны все по отдельности, но затем каждый самостоятельно принял решение, согласившись отправиться в это путешествие. Все вы чувствовали, что пребывать в прежнем неподвижном состоянии больше не можете. Всех вас позвала в путь потребность в глубоком самообновлении, подсознательное ощущение, что ваша жизнь движется прямо в тупик. Миллионы людей не могут избавиться от ощущения, что живут не так, делают не то, что должны, но не чувствуют способностей ничего изменить. Зато становится все больше людей, вынужденных обращаться к психоаналитиком и психиатром за советами избавить их от глубокого внутреннего дискомфорта.. Врачи дают советы, предписывают лекарства. Но если не соединять сознание этих людей с сознанием космическим, не объединять две реки в одну, эти проблемы, как приливы и отливы, будут набегать на них без остановки.
   - Ладно, я согласен с вами, доктор, что-то подобное я и сам чувствовал давно. Но объясните мне с точки зрения космического сознания, что происходит конкретно со мной? - проговорил Махонов.
   - Давайте попробуем разобраться, Юрий Михайлович? Вы не будете возражать, если о ваших проблемах узнают вся наша группа?
   - Честно говоря, я бы не слишком хотел такой гласности, - отозвался вице-премьер. - Ну да ладно. Раз уж мы тут собрались таким тесным кружком, то нет смысла хранить тайну. Наверное, следует сказать, почему я здесь? Тем более этот вопрос интересует многих. Неожиданно для меня проблема оказалась столь острой, что я был вынужден все бросить к чертовой матери, иначе просто бы не выдержал и сотворил с собой что-нибудь нехорошее. Честно говоря, не так-то легко объяснить, что же заставило меня отказаться от прежней жизни? Я очень рано выявил в себе задатки лидерства. Черт его знает, как все получалось, но где бы не находился, вскоре с удивлением обнаруживал, что являюсь верховодом кампании. Я стал стремиться в любой ситуации оказаться первым. Эта проблема стала как-то незаметно для меня самой важной в жизни.
   Впрочем, до определенной поры я не задумывался над ней, а просто воспринимал ее как данность. Более того, она облегчала мне существование, так как придавала цельность всей моей натуре. Но с определенного момента меня вдруг стали посещать странные мысли. Я начал задавать себе вопросы: не слишком ли поглощен завоеванием своих позиций? Ради чего все это совершаю, расходую практически всю энергию, которую мне дарит природа? Я вдруг стал испытывать чувство огромной неудовлетворенности и вины едва ли не за все, что делаю. При этом все так же стремился к власти, стремился управлять событиями и людьми. Но червь сомнения продолжал грызть все сильней. Правда иногда он надолго куда-то исчезал, и на этот период я успокаивался. Но затем совершенно неожиданно он вновь давал о себе знать.
   Все это тянулось достаточно долго, пока события не приняли неожиданный оборот. Вернее, давно ожидаемый. Не стану посвящать в детали той комбинации, в которой мне предложили участвовать. Скажу лишь, что должен был совершить акт самого настоящего предательства. Но зато он позволял подняться на новую ступеньку своей карьеры. А уж какие перспективы открывало это восхождение, даже не хочу говорить. Я был уже готов принять это предложение, хотя понимал, какой по низости поступок собирался совершить. Но меня неудержимо манили те возможности, которые он открывал. И нет никаких сомнений, чтобы я непременно так бы и поступил, если бы в этот момент ко мне со своим более чем странным предложением не обратился Олег Анатольевич. После разговора с ним я был охвачен небывалым смятением, впервые не знал, как поступить. испытывал тяжелые душевные муки. Ведь одним своим поступком я перечеркивал всю прежнюю жизнь. Ясно, как день, что больше мне уже не подняться на вверх. И самое удивительное заключалось в том, что с воззванием ко мне кардинально изменить мою жизнь вестник появился как раз в тот кульминационный момент, когда до воплощения моей заветной мечты оставалось, как говорится, рукой подать. А вместо этого я тут с вами.
   - Спасибо, Юрий Михайлович, за ваш рассказ, - поблагодарил Махонова Северин. - Что вы хотите еще узнать?
   - Я бы хотел понять, что же со мной происходило всю жизнь, какие, как вы говорите, космические силы управляли моим поведением? Коли я запорол свою карьеру в земной жизни, может, у меня что-нибудь проклюнется в небесной. Могу ли я на это рассчитывать, Олег Анатольевич?
   - Вынужден вас огорчить, космос - не то место, куда люди отправляются, подобно конквистадорам, за золотом. Хотя с другой стороны все зависит от того, что каждый понимает под "золотом"? То, чем вы обладаете, на мой взгляд, гораздо дороже золота.
   - Чем же я таким драгоценным обладаю?
   - Не знаю, разочарую ли вас, если скажу, что вы обладаете божественной природой.
   - Но разве не все люди обладают этой самой божественной природой? - вмешался в разговор Вирен. - Что в этом оригинального, впервые об этом заговорили не меньше чем тысяч пять тому назад. Или даже раньше.
   - Полностью согласен с вашим высказыванием, Георгий Валентинович. Но в данном случае мы ведем речь не просто о божественной природе, а о божественной природе нашего уважаемого Юрия Михайловича. Позвольте мне объяснить свои слова, а потом с удовольствием выслушаю любые замечания. Божественный замысел проявляется в том, что мир обладает сложной иерархической структурой. И каждый человек является ее отражением, в нас существуют все ее уровни. Но в зависимости от развития личности у одних превалируют низшие слои, у других - более высокие. Каждый из нас, проанализировав, что представляет из себя его личность, может хотя бы примерно определить свое место в этой системе. Люди, подобные нашему Юрий Михайловичу, наделенные стремлением к власти, относятся к самым высшим иерархическим структурам. Власть это то, что наиболее близко к самому Богу, по сути дела это и есть Бог или почти Бог. Поэтому те из нас, кто чувствуют в себя этот дар господства, составляют высшую категорию человеческих типов.
   - Из ваших слов неизбежно вытекает, что и Чингис-хан и Гитлер - высшие человеческие типы.
   - Вы правильно меня поняли: и Чингис-хан и Адольф Гитлер - высшие человеческие типы.
   - Ну знаете, что называется, приехали. Дальше идти просто некуда.
   - Наоборот, Георгий Валентинович, идти как раз всегда есть куда. Надо просто знать маршруты.
   - И куда же?
   - К понимаю сути явления вместо испускания привычных эмоций. Видите как действует в вас магнитный центр, сложенный из традиционных представлений, вы даже не успеваете проанализировать информацию, как уже готова ее оценка.
   - Вы хотите сказать, что можете доказать, что Гитлер - высший тип человеческой расы? - спросил Вирен.
   - Могу. Как и о любом другом диктаторе, даже самом кровавом и омерзительном.
   - Обещаю, что буду слушать с повышенным вниманием эти удивительные речения. Такого не ожидал услышать даже от вас.
   - Давайте попытаемся понять, что такое власть и почему человека так сильно влечет к ней. Вспомним магическую формулу: наверху так же, как и внизу. Бог - это могущество, хотя совсем не такое, как мы привыкли понимать. Но не будь этого могущества не было бы нашего мира.
   - А я всегда считал, что Бог - это любовь, - вдруг негромко, но очень отчетливо заметил отец Антоний.
   - Вы совершенно правы, отец Антоний, - только церковь почему-то никогда не понимала, что любовь и есть могущество. Эти два понятия неотделимы друг от друга, они проявление разных сторон одного процесса. Если любовь не трансформируется в могущество, она, не выполнив своей функции, распадается - и все начинается заново. Так все-таки что же такое власть? Вспомним в очередной раз: что наверху, то и внизу, а что внизу, то и наверху. Это афоризм должен стать ключевым во всех наших размышлениях. Бог, благодаря своему всемогуществу, создает этот мир, наделяя каждого из нас одновременно как частицей своего сознания, так и возможностью если не полностью раствориться в нем, то хотя бы приблизиться к его божественному сознанию. Люди, получившие в дар волю к власти, как бы становятся наместниками Бога на земле, выполняют здесь его функцию. А потому по своей сути являются, как я уже говорил, высшим типом человека.
   - Ну а как же с Гитлером и прочими подобными "высшими" типами? - напомнил Вирен. - Вы обещали нам поведать нечто необычное.
   - Давайте поговорим о Гитлере и ему подобных. Но сперва я бы хотел вам рассказать об одном из космических законов. Я дал ему название: "двух полюсов". Каждый человек, совершая любое из действий, движется, условно говоря, по некой линии. Представьте, что вы влюблены. Если кто-то из вас анализировал это свое состояние, то может быть заметил следующее обстоятельство: это чувство находится в постоянном движении. Оно то поднимается вверх, порождая целый фейерверк других чувств. Причем, каждое благороднее, лучшее предыдущего. Но затем под влиянием каких-либо обстоятельств, ну например, ссоры или ревности, ваше отношение с любимым человеком меняется, вы чувствуете, как какая-то сила толкает вас вниз. И одновременно оказываетесь захваченным совсем иными эмоциями: недоброжелательством, злостью и так далее. И вам уже больше не хочется осчастливить весь мир. Что же происходит с точки зрения космического закона? Человек постоянно, даже когда спит, перемещается по этой траектории. Завершается же она, как и любая линия, двумя полюсами: "абсолютным добром" и абсолютным злом". Назовем первый по аналогии южным полюсом, а второй - северным. Большинство людей слабо ощущают эти перемещения, так как совершают их на очень короткие расстояния. По большому счету они стоят на месте. Обыватель обычно пребывает где-то посередине между полюсами и в повседневной обстановке в нем слабо проявляются как добрые, так и злые начала. Другое дело люди, наделенные особо сильными чувствами, устремлениями, повышенным интеллектуальным или духовным уровнем. Их диапазон перемещения несравненно больше. И чем сильней проявляется заложенная в них природа, тем ближе они приближаются к полюсам.
   Теперь перейдем к Гитлеру и иже с ним. Линии, по которым движутся люди, отличаются друг от друга. Чем более высокая миссия у человека, тем более высокий у линии уровень. И самый высокий с максимальной концентрацией в полюсах у тех, кому дана власть. А вы понимаете: чем выше человек забирается, тем глубже падение. Тем, кто отмечен знаком власти, трудней чем всем остальным взбираться на вверх, так как этот меридиан особенно длинен. Но зато падение вниз тоже очень глубокое, на самое дно человеческого зла. Там, где кончается высшее, сразу начинается низшее. Этот переход настолько короток, что его мало кто замечает. Человек, наделенный властью, может подняться так высоко к южному полюсу, как никто другой, разве только святой. Но и если он выберет прямо противоположное направление, падение будет ужасным. Вот поэтому я говорю, что все те, кто ощущает в себе невероятно притягательный зов власти, являются высшими типами. Но высший тип предполагает и самую большую с его стороны ответственность за свои поступки. Бог наказывает тех, кто выбирает низ, а не вверх. Тот, кто мог стать самым высшим, становится самым низким. Такова логика процесса.
   - Получается, что я наделен божественными прерогативами, - громко проговорил Мамонов.
   - Именно это я только что и пытался объяснить, Юрий Михайлович.
   - И что же мне делать с ними?
   - Вот на этот вопрос я, честно говоря, затрудняюсь ответить. Наверное, это сделать вы должны сами. - Северин посмотрел на часы. - А ведь уже очень поздно, а рано утром в путь. Пора на покой. Это первый наш такой разговор. Надеюсь, их будет еще немало. Впрочем, все зависит от вас.
   Мы направились натягивать палатки. Рядом со мной снова оказался Ярослав.
   - Ну и болтун же этот мужик, - шепнул он. - Если бы я не всхрапнул, то не выдержал бы. Не хочешь еще покайфовать?
   - Нет, - поспешно проговорил я. - У меня одно желание - завалиться спать.
   - А я курну. Не то свихнешься от этой мутоты. Высший, низший, вверх, вниз. Такой бредятины еще в жизни не слышал.
  
   Глава 5
  
   Если когда нас сморил сон, была ясная спокойная лунная ночь, то утром мы проснулись под аккомпанемент сильного ливня. Дождь лил как из ведра и вылезать из палатки совершенно не хотелось. Но наш руководитель был неумолим.
   - Нам надо двигаться по графику, так что вставайте, - поднял нас Северин. - Это его жесткое условие. Мы должны преодолевать себя. Коли мы не способны пересилить вызванные дождем неприятные эмоции, то в таком случае как можно надеяться на преобразование нашей личности.
   - Тебе надо, ты и преодолевай, - пробурчал Ярослав. - А я спать хочу. И плевать я хотел на этого чувака, что жил до потопа.
   Северин посмотрел на парня.
   - Никто вас не заставляет никуда идти. Вы можете остаться тут.
   - И останусь! - с вызовом произнес Ярослав.
   - А ну вставай немедленно! - приблизился к нему Махонов, кажется снова закипая. Судя по всему этот парень действовал на него, как красная тряпка на быка.
   - О, сам Бог явился собственной персоной. Высший тип человека. Какая честь для меня.
   - Не упоминай, Господа, в суе, - вдруг промолвил крайне редко вступающий в разговор отец Антоний.
   - Еще один, - захохотал Ярослав. - Я чувствую, вы сейчас все сойдетесь и начнете меня воспитывать, как в детском саду.
   - Совсем не обязательно, - сказал Махонов. Внезапно он наклонился к парню, обхватил его за плечи и одним движением поставил на ноги. При этом он так его сжал, что Ярослав даже слегка захрипел и вытаращил глаза. - Предупреждаю: будешь хамить взрослым людям, получишь по- настоящему. Совсем не так, как сейчас. \
   Так как костер при такой погоде зажигать было бессмысленно, мы проглотили в палатке по банке консервов. После чего вышли на свежий воздух.
   Бомбардировка земли водными струями продолжалась, и все промокли до последней нитки за считанные секунды. Собрав палатки, мы отчалили от берега.
   Казалось, что дождь будет лить вечно. По всем природным законам он должен был бы уже кончиться, но продолжал извергать на нас потоки воды. Я то и дело вытирал лицо платком и одновременно наблюдал за вице-премьером. Как он воспринял вчерашние объяснения Северина?
   Махонов молча сидел на своем месте и казалось целиком сосредоточился на гребле. И все же я был почему-то уверен, что он напряженно обдумывает вчерашний разговор.
   После вчерашнего разговора я проникся к Махонову некоторой симпатией. Я верил Северину, так как его слова совпадали с моим внутренним ощущением: этот человек в самом деле принадлежит высшей расе. Это угадывалось по едва уловимым признакам, но у меня уже была возможность убедиться, что периодически они проступают на поверхность весьма зримо. Вот только до вчерашнего дня бывший вице-премьер не подозревал о своей божественной сути.
   Дождь, кажется, немного притих, и я решился задать давно нетерпеливо ждущий своего часа вопрос:
   - Юрий Михайлович, могу я вас кое о чем спросить?
   Махонов, впрочем, без удивления посмотрел на меня.
   - Можете спрашивать без всякого стеснения о чем пожелаете. Я готов отвечать на любые вопросы в том случае, если они касаются непосредственно меня.
   - Спасибо за такую ценную возможность. Мне бы хотелось узнать, что вы ощущаете после вчерашнего разговора?
   - Я был уверен, что вы спросите что-нибудь из этого репертуара, - усмехнулся бывший вице-премьер. - Что я чувствую? Да я бы и сам не прочь понять. Могу пока сказать, что во мне что-то в самом деле изменилось.
   - А можете объяснить, что именно?
   Махонов задумался столь глубоко, что его лоб, как свежевспаханное поле, покрылся бороздами.
   - Появилось новое измерение, - внезапно проговорил он. - Раньше я был одного размера - маленького, хотя при этом думал, что очень большого. А теперь я действительно почувствовал, что какая-то часть меня словно отделилась от основного тела и устремилась куда-то высоко. Однажды в своей жизни я летал на истребителе, мы с пилотом поднялись на высоту в пятнадцать тысяч метров. И я вдруг подумал, что где-то рядом находится Бог и, может быть, сейчас я его увижу, как Моисей. И что тогда произойдет, я получу новые скрижали? Меня охватило сильное волнение. Я понимал, что все это абсолютная чушь, тысячи людей летали и на гораздо больших высотах, даже на Луне побывали - и никого Бога не встречали. И все равно, мною овладело нетерпение. А вдруг мне повезет.
  Стоит ли объяснять, что никого я не увидел. А когда самолет приземлился, то внезапно почувствовал сильное разочарование. И вот вчера вдруг меня пронзила мысль, что та самая встреча все же произошла. И давно. А теперь мне просто рассказали о ней. И всего-то надо было послушать получасовую лекцию, чтобы все стало бы ясным.
   - Вы нашли Бога? - вдруг спросил отец Антоний.
   - По крайней мере стал к нему ближе. Возникло понимание, в какой стороны его искать. А раньше, когда у меня иногда возникали подобные желания, то кроме растерянности, ничего не испытывал. А сейчас все иначе. Чувствую это по тому, что мне стало уже легче. Хотя еще ничего не нашел, но какой-то груз спал с души.
   - Неужели такое в самом деле с вами случилось? - спросил священник.
   Этот человек ведет себя необычно, у него странные интонации в голосе, подумал я об отце Антонии. Такое чувство, что все время он витает где-то далеко. И возвращается на землю лишь тогда, когда кем-то произносится слово "Бог" .
   - Да, - немного удивленно проговорил Махонов. - На будущее хочу вас предупредить: я не привык врать.
   - Извините меня, - пробормотал священник и, как мне показалось, утратил интерес к разговору.
   Разговор сам собой стих. Зато словно взамен, чтобы нам не было бы скучно, снова усилился ливень. Мы прокладывали путь сквозь густую пелену дождя, почти с такими же усилиями, какие затрачивают пробивающие туннель сквозь горную породу скалорубы. Ветер усилился, подняв волну на реке.
  Лодку стало разворачивать боком, и несколько раз она опасно накренялась. Я вспомнил, что являюсь капитаном этого хрупкого судна, а потому должен взять ситуацию под контроль.
   - Гребем сильнее и синхрноней, не подставляйте бок лодки под волну. Иначе перевернемся, - громко скомандовал я. - А ну дружно взялись за весла! - Показывая пример, я решительно взмахнул веслом.
   Внезапно до моего уха донеслись какие-то странные звуки, не то ругательство, не то всхлипывание. Я повернулся в эту сторону и обнаружил, что их источником является Ярослав. Он сидел на скамье в безвольной позе, по его лицу, словно слезы, стекали дождевые потоки.
   - Я же сказал: надо всем грести, иначе окажемся снова в воде. А ты плохо плаваешь. Или ты думаешь, тебя снова будут спасать?
   Ярослав ничего не ответил, я же присмотрелся к его лицу, увидел, что по нему в самом деле струятся не дождевые капли, а ручьи слез.
   - Что с тобой, у тебя что-нибудь болит? - спросил я.
   - Ничего не болит! - огрызнулся парень. - Чего пристали!
   - Мы - экипаж, и от каждого из нас зависит общая судьба.
   Внезапно, словно подтверждая мои слова, высокая и сильная волна ударила в борт, окатив нас фонтаном холодных брызг. Лодка опасно накренилась и если бы не хладнокровие Махонова мы бы перевернулись. Он бросился к противоположному борту и тем самым восстановил равновесие нашей неустойчивой посудины.
   - Ты видишь, что получается, когда не гребешь! Это тебе не кайф получать от сигаретки, - крикнул я. Я был сильно раздражен эгоистическим поведением парня. Вот кому настолько нет дела до других, что ему плевать и на самого себя.
   Реакция Ярослава удивила всех. Внезапно он расплакался, как маленький ребенок. Он сидел и рыдал, не обращая на нас ровным счетом никакого внимания. Все растерянно переводили взгляды друг на друга, не зная, как вести себя в такой ситуации.
   Первым опомнился Махонов. Он положил руку на плечо Ярослава.
   - Объясни нам, что случилось? Только тогда мы сможем тебе помочь.
   - Я не знаю, что со мной происходит, но периодически ощущаю, что меня словно бы покидают все силы. Мне даже трудно пошевелить рукой или ногой. Особенно часто это бывает по утрам, сразу после сна. Как будто бы я не спал, а выполнял тяжелую работу.
   - У тебя сейчас именно такое состояние? - спросил я.
   Ярослав кивнул головой.
   - И давно это с тобой?
   - Давно, с тех пор, как себя помню.
   Впервые с момента нашего знакомства мне стало жалко парня, который до сих пор не вызывал у меня большой симпатии. Мы переглянулись с Махоновым и по выражению его лица я понял, что он испытывает схожие чувства.
   - Ладно, - сказал я, - коли тебе сейчас трудно грести, отдохни. Да и ветер стихает.
   - Нет, я попробую.
   Ярослав взял в руки весло и действительно попытался сделать несколько гребков. Но сил на них не хватило, и он снова поник головой на своей скамье.
   - Значит, ты по этой причине отправился с нами? - спросил я.
   - Да. Он сказал мне, - кивнул Ярослав головой в сторону первой лодки, - что попытается мне помочь. Но что-то пока до меня не дошла очередь, - саркастически добавил он. - Да и не знаю, дойдет ли? У нас же тут боги.
   - Мы в пути всего второй день, - напомнил я. - Скажи, а твои друзья знают о твоей проблеме?
   - Догадываются, - не слишком охотно признался Ярослав. - Они меня прозвали малохольным. Девчонки считают меня импотентом, не хотят со мной иметь дело.
   - А на самом деле?
   - Нет, только тогда, когда у меня слабость. А когда чувствую себя нормально, то не хуже, чем у других. Я уже пробовал, очень даже кайфовое занятие, - не без гордости произнес он.
   Парня явно прорвало. И хотя вряд ли он испытывал по отношению к кому-нибудь из нас приязненные чувства, ему хотелось высказать давно наболевшее, мешающие быть тем, кем ему больше всего хотелось быть - таким, как его друзья.
   - А ты ходил к врачу?
   - Ходил. Он выписал какие-то витамины. Я, как глупый фраер, целый тюбик высосал их, да только толку никакого.
   - Отец Антоний, а вы что думаете об этом? - поинтересовался я у по-прежнему сохраняющего молчание священника.
   Почему он ни с кем не разговаривает? Что у него на душе? Можно почти не сомневаться, тоже какой-то недуг. Судя по всему здесь собрали только таких людей.
   - Я? - Отец Антоний наморщил лоб, как человек, который собирается с мыслями. - Если Бог так решил, значит так тому и быть, - весьма неохотно ответил он. - Бог всегда делает все правильно, иначе он не Бог.
   - Кто же тогда делает столько неправильных вещей? - спросил Махонов. - Если все мы часть божественного замысла, непонятно, кто же столько грешит, коли сам Бог безгрешен?
   Отец Антоний как-то отрешенно посмотрел на вице-премьера. Мне показалось, что в его глазах мелькнул испуг.
   - Раз Бог таким сотворил мир, значит, так ему это понадобилось. Нам остается лишь покорно принимать его волю. В этом и есть наша вера.
   - Тогда объясните, зачем человек пытается все время что-то улучшить, сделать мир более приспособленным для обитания. Раз Бог решает все за нас, к чему стараться. Пусть все плывет так, как наша лодка, по течению. Сколько времени мы уже не гребем - и ничего, все живы.
   Я встрепенулся. В самом деле, надо плыть быстрей. Первая лодка уже так сильно удалилась от нас, что мы ее потеряли из вида. А это опасно, особенно имея такой своеобразный экипаж. Если снова перевернемся, то на этот раз спасать нас будет некому.
   - Все, кто может, берутся за весло - и начинаем догонять другую лодку, - отдал я приказ.
   Лодка заскользила резвей. Я же взглянул на отца Антония, ожидая услышать от него ответ на замечание Махонова. Но священник явно не горел желанием вступать в полемику. Ну уж нет, сейчас ему так не отвертеться.
   - Отец Антоний, вы так нам и не высказали своего мнения, - напомнил я.
   - Человек потому и нуждается в вере в Бога, что он постоянно преобразует мир. А тот, кто ничего не желает делать, тому и вера не требуется, - негромко произнес отец Антоний.
   Пожалуй, за такой ответ в другие времена его бы признали еретиком. В самом деле, в устах священника это странные слова.
   Но выяснять дальше этот вопрос не стал, так как в этот момент увидел первую лодку. Но не одну. Рядом с ней покачивался на волнах, небольшой моторный катер. На его борту сидели двое: средних лет мужчина и мальчик.
   - Подгребайте к нам! - крикнул Северин.
   Мы подгребли.
   - Познакомьтесь, это Валентин Степанович, а это его сын Ваня. Валентин Степанович местный лесничий. Они нас приглашают в гости. Нам даже обещают баню.
   Эти слова вызвали аплодисменты со стороны Анны. Я вдруг заметил, что она не сводит глаз с лесничего..
   Я тоже внимательно стал его разглядывать. Выглядел он лет на сорок, лицо немного грубоватое, но по своему приятное. А небольшая светлая бородка придавала ему немного благообразный вид лесного жителя. Так что с точки зрения женщины это был весьма привлекательный представитель мужской породы.
   Внезапно я ощутил недоброжелательность к жителю леса. Хотя он мне абсолютно ничего плохого не сделал, вряд ли даже хотя бы раз взглянул в мою сторону. И зачем он только появился на нашем пути.
   - Ну как принимаем приглашение? - громко спросил Северин.
   - Принимаем! - за всех ответила единственная среди нас представительница прекрасного пола.
   После этого громкого восклицания вопрос был предрешен. Мы взялись за весла и поплыли по пенному следу, который оставлял за собой моторный катер.
   В полной мере я оценил лесничего на берегу. Как я и предполагал, у него была статная крепкая высокая фигура, уверенная и при этом неторопливая походка лесного жителя, который живет вне времени, а потому некуда торопиться. Да и вообще, судя по первым впечатлениям, этот человек все делал не спеша, зато надежно и умело. Я видел, что Анна, словно завороженная, не сводит с него своих пылающих глаз.
   Идти оказалось довольно далеко. Мы углубились в лес, который с каждым новым шагом становился все более дремучим. Однако наш провожатый великолепно знал все его тайные тропы и вел своих гостей удобной дорогой, обходя завалы, овраги, топкие места.
   Я поравнялся с Севериным. Он сразу понял, что у меня накопилась к нему кучу вопросов.
   - Спрашивайте все, что хотите спросить, - улыбнулся он.
   Я тоже улыбнулся, но только кисло.
   - Олег Анатольевич, сцена этой встречи была написана в нашем сценарии?
   - Поверьте, ее, как вы говорите, в сценарии нет. Но вы кое в чем правы, она была вполне возможна.
   - Мне не совсем ясна ваша мысль.
   - Признаюсь вам, мне кое что известно об этом леснике. Но выплывет ли он к нам навстречу или нет, этого я не ведал. В прошлом году он не стал встречать такой же караван.
   - А чем же примечателен этот лесник?
   - А вы сами попробуйте определить. Поговорите с ним. Насколько я знаю, у него весьма любопытные представления о самом себе.
   Я посмотрел на лесника, который шел впереди меня в нескольких десятках метров. И почувствовал, что заинтригован.
   - Хотите еще что-то спросить? - проговорил Северин.
   - Когда мы плыли сюда, то заметили, что Ярослав очень вялый. Он так обессилил, что не мог даже приподнять весло. Разумеется, мы стали спрашивать, что с ним такое? И он сказал, что у него необъяснимая болезнь, периодически его охватывает неимоверная слабость.
   - Да, я знаю об этом недуге. Дело в том, что его энергетическая оболочка серьезно повреждена, и в существующее в ней отверстие утекает много энергии. Вот он и чувствует слабость.
   - А можно ли вылечить эту болезнь?
   - Честно говоря, не знаю. Что касается этого парня, то он оказался среди нас не только по этой причине. Но лучше мы на эту тему поговорим в следующий раз. Кажется, пришли.
   Посреди круглой, словно очерченной циркулем поляны, стоял довольно большой дом. Он был окружен высоким забором. Оттуда с громким лаем выскочили два больших пса. Но подбежав к своему хозяину, они замолчали, уселись рядом и стали вилять хвостами. Лесничий потрепал каждую собаку за шею.
   Вперед вдруг вышла Анна и бесстрашно подошла к собакам, которые тут же ощетинились и привстали.
   - Я могу их погладить? - осведомилась она.
   - Попробуйте, - ответил Валентин Степанович. - Сидеть! - приказал он животным.
   Анна обняла за шею одного из псов. Повинуюсь приказу хозяина, тот стоически переносил ласки женщины.
   - А как зовут этих красавцев? - спросила Анна.
   - Цезарь и Август, - ответил лесничий. - Прошу в дом.
   Дом был довольно просторный, а главное очень чистый. Я полагал, то мы сейчас познакомимся и с хозяйкой, но никто на встречу к нам не вышел. Хотя идеальная чистота вроде бы намекала на присутствии здесь женщины.
   - Вот здесь мы живем с Иваном, - сказал Валентин Степанович. - Располагайтесь, отдыхайте. Сын покажет, где можно умыться. А я пока приготовлю обед.
   Умывшись, я решил совершить небольшую прогулку по усадьбе. Это был самый настоящий зверинец. Я обнаружил двух лениво жующих траву коров, набитый кудахчущими курицами курятник, рядом расположился свинарник. Были даже утки. А в небольшом вольере увидел несколько щенят. Присмотревшись, понял, что это волчата. За изгородью располагался огород. Большой вспаханный клин уходил к лесу. Я не был знатоком сельского хозяйства, но и моего неопытного взгляда хватило на то, чтобы понять, какой идеальный порядок царит повсюду.
   Я вернулся в дом, где активно шел процесс приготовления обеда. Я присоединился к нему, хотя энтузиазма от этого дела не испытывал. Но было неудобно отлынивать, когда другие работали. Зато мне досталась почетная обязанность начистить целый чан картофеля. Мы делали это вместе с Анной. Ее красивые длинные пальцы не слишком умело сдирали кожуру с продолговатых плодов. Было видно, что молодая женщина не так уж много времени своей жизни провела на кухни.
   - Мне кажется, вы не очень любите готовить, - сказал я.
   - Совсем не люблю, - призналась она. - Самое нелюбимое мною занятие. Но сейчас оно мне, как ни странно, нравится.
   - Вам вообще тут нравится, - уверенно произнес я.
   Она с некоторым удивлением посмотрела на меня.
   - Да, нравится. Очень красивый дом. Представляете, тут есть пианино.
   - Я не видел, - удивился я.
   - Оно стоит в спальне.
   - В спальне я не был, - заметил я.
   - А я была. И даже немного поиграла. Оно отлично звучит. Не хуже чем в консерватории. Ах!
   Вместо картофельной кожуры Анна сняла ножом собственную кожу на пальце и теперь алая кровь заливала кисть.
   Я побежал в соседнюю комнату, где находился хозяин дома.
   - Анна порезалась. У вас нет бинта.
   Лесничий порылся в комоде, достал из него какое-то растение и быстро прошел к Анне. Затем приложил листок к ране и стал водить ладонью по ней. Буквально через несколько секунд поток крови стал тоньше, затем исчез совсем.
   - Держите это растение у раны, - сказал он Анне.
   Лесничий ушел, а Анны проводила его долгим взглядом. Невольно я вспомнил нашу первую встречу и ее более чем странное предложение. Любопытно, она уже сделала его этому лесному жителю?
   - Болит? - спросил я.
   - Немного. Но это растение делает чудеса. Оно так быстро остановило кровь.
   - Я дочищу за вас картошку.
   - Я вам так признательна, - улыбнулась она.
   - Мне кажется, вам здесь нравится. И хозяин и его дом.
   - Да, именно в таком порядке они мне нравятся, - честно призналась Анна. - Я еще ни разу не встречала такого мужчину.
   - Что же в нем такого особенного?
   - Он как будто из другого мира, не из того, в каком мы с вами обитаем. Разве вам так не кажется?
   - Пожалуй, что кажется, - согласился я.
   - Для меня это шанс, - вдруг быстро проговорила она. При этом ее глаза заблестели.
   Я не совсем понял о каком шансе она говорит, но внутренний голос подсказал мне, что сейчас не время для расспросов. Гораздо важней наблюдать за развитием ситуации. Ну а то, что она будет развиваться, я почти не сомневался. Об этом мне говорили горящие глаза молодой женщины. Я смотрел на нее и не мог оторвать взгляда от ее лица - до того оно было в тот момент прекрасным.
   Обед был замечательным. Уже успев соскучиться по кулинарному разнообразию, мы дружно набросились на сытную еду.
   После трапезы лесничий предложил нам всем чувствовать в его доме, как в своем.. Сам же он должен ненадолго уйти в лес. Кто желает, может к нему присоединиться.
   Желающих оказалось трое: конечно, Анна, я и Симаков.
   Мы углубились в лес. Это была самая настоящая чащоба. На меня вдруг пахнуло ни с чем не сравнимым ароматом дикой природы, где не предусмотрено присутствие человека. Это было царство совсем других существ, в котором мы были лишь незваными гостями.
   - А не опасно ли гулять по лесу, здесь же, наверное, много диких животных.
   Лесничий посмотрел на меня.
   - Диких животных здесь много. Но пока вы со мной вам ничего не грозит. Но одни в лес не ходите, это в самом деле очень опасно.
   - Но почему с вами нам ничего не грозит. У вас что с местными обитателями особые отношения или заключен пакт о не нападении. Если зверь захочет напасть, пострадать может любой из нас.
   - Пока вы со мной, опасности нет никакой, - повторил свой тезис лесничий.
   - Не понимаю, - сказал я. - Не хотите ли вы сказать, что у вас с животным миром налажен внутренний контакт?
   - А вас это удивляет?
   - Конечно, "на свете многое есть, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам". Но все же не совсем понимаю, как происходит этот процесс на практике.
   - А я, когда жил у себя дома, слышал о таких вещах, - вмешался в разговор Симаков. У нас там был лесничий, который разговаривал с животными, как с людьми.
   - Это был мой отец. Я помню вас. Хотя мы виделись один раз и всего несколько минут.
   Симаков от изумления аж застыл на месте.
   - Теперь и я тебя вспомнил! - От восторга он ударил себя в грудь. - Вот ведь где довелось свидеться. Правда говорят, что мир чертовски тесен. Слушай, а куда ты нас ведешь?
   - Скоро увидите, мы почти пришли. - Лесничий подвел нас к большому дереву, в стволе которого образовалось огромное дупло. Он сунул туда руку и достал за шкирку медвежонка. Затем - еще двоих.
   - Их мать две недели назад подстрелили браконьеры, - пояснил он. - И теперь я хожу их кормить.
   - Какие они красивые! - восхитилась Анна. - А почему вы не возьмете их к себе?
   - Не хочу приучать их к домашней жизни. Найду другую медведицу и подброшу ребятишек к ним. Так им будет лучше. Осторожно, могут укусить, - предупредил он Анну.
   - А вас не могут? - спросил я, заранее зная ответ.
   - Нет, меня они не кусают.
   Из рюкзака он достал еду и дал медвежатам. Те жадно набросилась на пищу.
   - А я, земляк, могу их покормить? - вдруг спросил Симаков.
   Несколько секунд лесничий смотрел на него, словно пытаясь проникнуть в его внутреннюю суть.
   - Нет. Ты для них чужой.
   - А я? - попросил оценить себя я.
   - Вы тоже, но ближе к ним. Из вас только Анна для них относительно своя . Но и она рискует. Вам всем не стоит входить в этот мир.
   - Что означают ваши слова?
   - А разве не понятно? - недовольно проговорил лесничий. - Вы из мира людей, вам в нем и следует оставаться.
   - А вы считаете, что не принадлежите к этому миру? - спросил, заинтригованный последней фразой, я.
   Но вместо ответа он внезапно застыл на месте.
   - Нам надо спрятаться, - вдруг сказал лесничий.
   - Зачем? - спросила удивленная Анна.
   - Сюда идут люди. Я хочу проверить, правильно ли мое предположение. Идите вон туда, - показал он.
   Мы спрятались в завале из поваленных нескольких деревьев. Судя по тому, что их стволы были переломлены, они стали жертвами ярости бури.
  Прошло уже никак не меньше минут пять, а никто не появлялся. Я стал сомневаться: действительно ли кто-то шел в нашу сторону? Своими сомнениями уже хотел поделиться с лесничим, как внезапно всего лишь в нескольких метров от нас показались двое. Я мог хорошо разглядеть их: еще не старые мужчины, высокие, физически развитые. В руках они держали охотничьи ружья.
   - Это здесь, - сказал один из них.
   Говоря военным языком, они стали прочесывать местность. И скоро из их разговоров стало понятно, чего, а вернее кого они искали. Их интересовали те самые медвежата.
   Судя по тому, что они обнаружили животных через несколько минут, люди они были в своем деле дошлые. Вытащив живую, сопротивляющуюся добычу из дупла, они стали запихивать животных в большую сумку.
   - Вы будете свидетелями, - прошептал нам лесничий. - Пожалуйста, сидите тут и не выходите.
   Сам же он стремительно встал во весь свой немаленький рост и шагнул вперед, держа ружье наперевес.
   - Стоять неподвижно! Бросить оружие! - громко приказал он, нацелив на браконьеров свое оружие.
   Те застыли на месте, но выполнять его вторую команду не спешили. Они явно оценивали ситуацию. И увидев, что против них выступает всего один человек, решили, что не все потеряно.
   - Эй, Валентин, - сказал один из браконьеров, - давай договоримся по-человечески. Мы оставляем этих медвежат, а ты нас отпускаешь. А мы больше до конца жизни в твой лес ни ногой. Хочешь перекрещусь?
   - Вы убили медведицу, зная, что у нее маленькие медвежата. Это я вам никогда не прощу. И вы понесете наказание за свое преступление. Бросайте оружие!
   Дальше же произошло следующее. За спиной у лесничего треснула ветка. Он машинально повернулся назад. Этого времени хватило на то, чтобы один из браконьеров выстрелил в него. Пуля попала лесничему в голову, и он упал. Браконьеры же бросились бежать. Один из них надвигался прямо на то место, где притаился в засаде я. И честно говоря, не испытывал большого желания вставать у него на пути. Для принятия решения мне были даны несколько секунд. Если я ничего не сделаю, человек скроется в тайге и останется безнаказанным.
   Я поднялся ему навстречу, когда он был от меня в всего в одном метре. Мое появление было столь неожиданным для него, что он замер от растерянности на месте. Этим я и воспользовался. Я схватил его ружье за дуло и потянул на себя. Тот не отдавал. Каждый тащил оружие к себе, как на соревнованиях по перетягиванию каната.
   Скорее всего этот поединок кончился бы для меня плачевно, если бы на помощь ко мне не кинулся Симаков. Он сильно ударил браконьера сзади по голове камнем. Тот выронил ружье, а сам рухнул без сознания. Егор подхватил выпавшее из рук противника оружие и прицелился во второго злоумышленника. Тот уже успел убежать метров на пятьдесят. Егор выстрелил. Мужчина громко закричал и схватился за ногу. Симаков же, довольный своей меткостью, радостно рассмеялся.
   Анна же бросилась к лесничему. Как раз в этот момент он пытался приподнялся, что означало, по крайней мере, что он жив. Я тоже поспешил вслед за ней.
   Анна, не обращая внимание на пачкавшую ее одежду кровь, прижимала к себе голову пострадавшего и рассматривала рану. Я присоединился к ней. Хотя мои познания в медицины носили крайне поверхностный и отрывочный характер, все же понял, что ранение совершенно не опасно. Пуля задела череп по касательной, содрав кожу и оглушив лесника. Для такого здоровяка подобное повреждение не представляло никакой угрозы его драгоценному здоровью. Что он всем нам буквально через пару минут и доказал.
   Лишь слегка морщась от боли, он встал и внимательно оглядел место короткого сражения. Один браконьер пребывал в бессознательном состоянии, зато другой громко стонал от боли, зажимая рану на ноге рукой.
   - Это ты его подстрелил? - спросил лесничий держащего в руке ружье Симакова.
   - Я, - с гордостью подтвердил он.
   Меня буквально распирало от гордости за свой подвиг, а также - желание немедленно поведать о нем лесничему. Огорчало то, что он ничего так мог и не узнать, ибо в момент свершения героического поступка находился в бессознательном состоянии. Но я молчал, словно воды в рот набрал.
   Рана браконьера оказалась не опасной, пуля пробила ему мякоть ноги. Его сообщник, придя в себя и обнаружив, что руки у него весьма неудобно связаны за спиной, стал громко и абсолютно непечатно выражать этим свое недовольство. Однако никто не обращал на его выкрики никакого внимания. Пора было возвращаться домой.
   Мне показалось, что лесничий выглядит непривычно хмурым, но отнюдь не из-за своего ранения, о котором он, судя по его быстрой походке, почти забыл.
   - Вас что-то гнетет, - обратился я к нему. - Эти двое?
   - Нет, если бы их было в самом деле двое. Таких тут много. Эти из ближайшего поселка, а там почти все охотники и почти все браконьеры. Я веду сражение против них все то время, что тут работаю. Меня беспокоит другое: впервые я дал такого маху, никогда им не удавалось меня подстрелить.
   - Это наша вина, зря вы нас взяли с собой.
   Лесничий посмотрел почему-то на Анну, но ничего не ответил. Меня же по-прежнему не отпускало желание поведать ему о своем героическом поведение.
   Мы продолжали идти по таежному лесу. Все почему-то молчали. Даже браконьеры, явно не ожидавшие такого завершения своего предприятия, затихли. Однако постепенно шок от неудачи у них стал проходить.
   Еще несколько секунд назад они покорно шли между нами со связанными руками, словно понимая всю степень тяжести своей вины. Но внезапно, как по команде, ими завладела ярость.
   - Отпусти нас! - закричал один из них. - Ты все равно не докажешь, что это мы завалили медведицу. Я тебе говорю, отпусти! Иначе тебе тут долго не жить. Или ты нас не знаешь?
   Браконьер, словно чайник на огне, весь кипел от негодования. Вместе со своим напарником они попытались атаковать лесничего. Но со связанными руками были ему не опасны, хотя и старались лягаться почище норовистого жеребца. Досталось и мне; я получил чувствительный удар в живот. Порядок быстро навел Симаков, он приложил каждого из браконьеров в солнечное сплетение своим массивным кулаком. После чего им некоторое время стало было не до угроз.
   И все же на этом они не успокоились. Едва оклемавшись после удара, один из них, задыхаясь от ярости, и, фонтанируя слюной, завопил:
   - Думаешь, никто не знает, что ты ненормальный. Всем известно, что ты себя воображаешь лешим. Вот только баба Яга от тебя сбежала. Тебе в дурдоме надо находиться, а не лес сторожить. Иль полагаешь, мы не знаем, что тебе медведь во сто крат человека дороже. А потому что сам себе косолапым представляешь. Наши мужички давно обещают тебя подстрелить. Да все жалели, думали, что пораскинешь мозгами, да поймешь что к чему. Предупреждаем: коль нас сдашь, копай на своем огороде себе могилку.
   Распалившись до красна, словно поставленная на плиту сковородка, браконьер снова попытался достать лесничего ногами. Но тот по-прежнему не отвечал на выпады, лишь ради безопасности увеличил расстояние между собой и им.
   Меня немного удивляло, что он так спокойно сносит оскорбления и угрозы в свой адрес. Если бы они не влияли на него, его поведение было бы понятно, но хмурое выражение лица хозяина этих мест говорило о том, что они все же действуют на него.
   Под аккомпанемент бесконечных ругательств, мы добрались до дома лесничего. Там он составил протокол, мы все расписались в нем как свидетели. Затем он сказал, что должен уехать в поселок, дабы сдать братьев-браконьеров в милицию.
  С ним для подстраховки вызвался отправиться Симаков. Вся эта история сильно его радовала, особенно предстоящая поездка в населенный пункт.
  На всякий случай я проводил их до реки. Садясь в катер, Симаков подмигнул мне, сделав не совсем понятный жест. Раздалось тарахтение мотора, и посудина тронулась с места. Я проводил ее глазами до поворота реки, затем вернулся в дом лесничего.
  
   Глава 6
  
   Все разбрелись по дому и его окрестностям. Признаюсь честно, меня в данный момент больше всего интересовала Анна. Я ее нашел быстро, она сидела у рояля и что-то наигрывала одной рукой. Я прислушался: то была мелодия "К Элизе" Бетховена. В ее исполнении ощущалась уверенность профессионала. Я глубоко любил музыку, редко ходил на драматические спектакли, на которых откровенно скучал. Большинство постановок мне казались невероятно банальными, бесконечными вариациями одних и тех же давно всем известных сюжетов и тем. Зато часто посещал симфонические концерты. Музыка, как ни что иное, позволяла растворяться в потоках доносящих до нас звуков иных, несравненно более гармоничных миров.
   - Вы хорошо играете, как профессионал.
   - А я и есть профессионал. Разве вам это неизвестно? - удивилась Анна. - Только я играю на виолончели.
   - Я этого не знал. Нас же по-настоящему не знакомили. Знакомство происходит в пути.
   Она прервала игру и посмотрела на меня.
   - Я думаю, так лучше. Какой смысл заниматься представлением друг друга. Ради этикета. Вам не кажется, это просто смешным. Тем, кому суждено сблизиться, сделают это непременно. А тем, кому не суждено... - Анна пожала плечами.
   - А что вы думаете о нас: нам суждено или не суждено?
   Анна посмотрела на меня, но вместо слов в комнате вновь зазвучала музыка.
   - А я всегда жалел, что не умею играть. Это так замечательно обладать музыкальными способностями. Музыка - высшее из искусств, она уносит нас дальше всего от этого ужасного и грубого мира.
   - Вы это чувствуете! - вдруг горячо воскликнула она. - Когда я говорила своим коллегам, что музыка для того Богом и создана, чтобы приближать нас к Нему, они смеялись надо мной. Вообще, надо мной часто смеются. Хотя, поверьте, я не блаженная.
   - Вы и не производите впечатления блаженной.
   - А какая я?
   - Скорей излишне восторженная.
   Анна как-то странно посмотрела на меня.
   - А еще что вы можете сказать обо мне?
   Я вспомнил, какие взгляды она бросала на лесничего.
   - Мне кажется, вы не всеми аспектами жизни удовлетворены, - как мне показалось, весьма тактично затронул я щекотливый вопрос. Однако я напрасно старался быть щепетильным.
   - Вы имеете в виду секс? - спокойно произнесла Анна.
   - Да, само его величество...
   - Вы правы. Только...
   Я напрягся в надежде услышать какую-нибудь историю или великую тайну, но вместо этого на меня снова полился поток звуков. Но как внезапно они родились, так же внезапно и прервались.
   - Ваши мысли работают не совсем в том направлении, - вдруг проговорила Анна. - Все немножечко по-другому. Что касается того эпизода, то я была просто в отчаянии. - Анна задумчиво нажала на клавишу. - Когда не понимаешь, что с тобой происходит, становится особенно страшно. И ищешь традиционные пути для облегчения переживаний. Вы согласны, что умирать от известной болезни легче, чем от неизвестной?
   - Не знаю, мне почему-то кажется, что большой разницы для умирающего не существует. Разве для патологоанатома, ему легче узнать причину смерти.
   - А я знаю, разница есть. И большая. Могу я задать вам один вопрос?
   - Пожалуйста. Даже больше.
   - Я внимательно наблюдаю за всеми. И не понимаю, зачем вы здесь? Вы же абсолютно нормальный человек. Просто нормальный до скуки. Мне кажется, вас не любила ни одна женщина. Не за что зацепиться.
   Я вдруг почувствовал себя обиженным. Это было совсем не так, в моей жизни были женщины, которые признавались мне в любви. Катя - последняя из них. Или Анна все же права и меня еще не любила ни одна женщина? Внезапно откуда-то из далека выплыло понимание, что скорей всего именно так оно и есть, и Анна уловила своим женским чутьем все верно. Знать бы что такое любовь? Тогда может быть я бы и сумел дать более точный ответ. А почему бы это не спросить у моей собеседницы.
   - Вы знаете, что такое любовь? - спросил я.
   Анна посмотрела на меня и сыграла несколько пассажей.
   - Если бы знала, зачем была бы тут? Если бы мы все знали, какой смысл в таких путешествиях? Если бы миллионы людей понимали, что означает это слово, разве они бы так мучили друг друга? У вас нет сигарет? Курить сильно хочется.
   - Нет, я редко курю.
   - Нет, вы в самом деле странный. Обычно человек либо курит, либо не курит. А вы как бы и не то и не другое. Или точнее то и другое. В общем и то и это. - Анна засмеялась.
   Я тоже растянул губы в улыбке, но скорей ради кампании, чем от желания улыбнуться. Я чувствовал себя задетым.
   - Вы предлагаете мне либо начать много курить либо перестать совсем?
   - Ничего я не предлагаю, - вдруг раздраженно буркнула Анна. - Какое в конце концов мне дело. Хотите курите, хотите - нет. Вы же не мой муж.
   - А если бы был бы вашим мужем?
   Анна внезапно встала.
   - На сегодня хватит. Вы всегда так много задаете вопросов?
   - Я же журналист Мне интересно как можно лучше вас понять.
   - А мне не интересно, понимаете ли вы меня или нет.
   Анна прошествовала мимо с гордо поднятой головой человека одержавшего победу. При этом на мгновение она оказалась так близко от меня, что я даже ощутил на своем лице ее дыхание.
   Делать было больше нечего, говорить не с кем, так как все разбрелись кто куда. И я стал обдумывать ситуацию. Меня интересовали два, поставленных Анной вопроса, - один конкретный, другой абстрактный: действительно ли я такой скучный, что меня не любила ни одна женщина; и что такое любовь?
   Все говорят о любви, но почти никто не задумывается над ее сутью. Когда любишь, то не до этого, так как внутри возникает такой мощный поток чувств, что не до размышлений. А в минуты свободные от них размышлять о любви не хочется, есть другие дела. А жаль. Ведь не случайно Бог сделал так, что вся наша жизнь, словно карусель, вертится вокруг нее. Значит, зачем-то ему это было нужно.
   Куда исчез Северин, он, наверное, многое может поведать об этом. И если я сумею найти правильный ответ на общий вопрос, то смогу найти ответ и на более частный: а любила ли меня хотя бы одна женщина?
   Но где же Северин, он как на зло сквозь землю провалился. И как раз тот самый момент, когда у меня возникло особенно сильное желание пообщаться с ним. А такое происходит далеко не всегда.
   Но прежде чем вновь увидел Северина, я снова встретил лесничего. Однако сюрприз заключался вовсе не в этом, а в том, что он вернулся вместе со своими пленниками - братьями-браконьерами. Все мы собрались на крыльце и с изумлением смотрели на то, как они выходят из леса и идут к дому под конвоем. Лесник держал ружье наперевес и, судя по всему не напрасно; конвоируемые то и дело оборачивались к нему и отсылали в его адрес либо очередную угрозу, либо очередное ругательство.
   - Вы не сдали их милицию? - спросил внезапно появившийся Северин.
   - Нет там никакой милиции, - пояснил лесничий. - Вся она до последнего человека уехала в соседний поселок, там случилось двойное убийство. Вот пришлось доставить этих негодяев назад. Еле довез, такие буйные, что чуть катер не потопили. Все грозят меня убить. Сейчас запру этих любителей медвежатины в подвал, посидят там до утра.
   - А пусть они лучше побудут среди нас. Я вам гарантирую: они не убегут, - предложил Северин.
   Северин подошел к братьям-браконьерам, внимательно посмотрел каждому в глаза. Затем провел рукой над их головами. То ли это было на самом деле, то ли мне так показалось, но у меня создалось впечатление, что оба злоумышленника как-то сразу успокоились. Это даже было заметно по их расслабившимся фигурам.
   Сеанс магии продолжался всего пару минут.
   - Ну вот, принимайте их, - произнес Северин и сбросил со лба бусинку пота.
   Это чудесное преображение браконьеров в пай-мальчиков далось ему нелегко, отметил я.
   Браконьеры остались на свободе, хотя лесничий еще крепче связал им руки. Все же остальные стали готовиться к ужину.
   В отличии от обеда он прошел более оживленно, даже завязалась нечто похожее на светскую беседу. Солировал хозяин дома, он рассказывал о своей жизни в лесу, вдали от цивилизации. Из его слов я сделал заключение, что такая жизнь ему приходится вполне по вкусу, и он не собирается возвращаться в большой и суматошный мир людей. Но, рассказывая о своем пребывание в этой глухомани, он ничего не говорил о мире своих чувств, о том, что побудило его выбрать такой непривычный образ жизни. Вообще, иногда у меня возникало ощущение, что, несмотря на всего его попытки выглядеть гостеприимным, он отнюдь не так уж счастлив от нашего пребывания в его доме, обилие гостей сильно давит на его привычку к одиночеству.
  Периодически я поглядывал на его сына. Несколько часов ему хватило на то, чтобы подружиться с Ярославом. По крайней мере они не расставались друг с другом. Вот кто был явно доволен нашим присутствием.
   Темнота по уходящим в небо высоким соснам быстро спустилась с небес прямо к нам на землю. По ставшей уже традиции неподалеку от дома мы развели костер. Затем расселились вокруг него, включая и наших невольных гостей - браконьеров. Наша кампания приводила их в такое изумление, что они даже стали вести себя гораздо смирней. Вот и сейчас они и молча и неотрывно наблюдали за нами.
   Лесничий и Анна сидели рядом и о чем-то негромко разговаривали. Хотя я постарался занять место неподалеку от них, до меня доносился лишь неразборчивый шелест их голосов. Вся эта сцена меня как-то не очень радовала. Мои чувства находились в каком-то пораненном состоянии. И кажется не только у меня одного.
   - Олег Анатольевич, - вдруг громко произнесла Анна, - а почему бы нам сегодня не поговорить о любви?
   Странно, но именно об этом я хотел попросить по рассуждать Северина. Чем бы не вызваны мои мысли и чувства, но в этот вечер они явно идут параллельным путем с мыслями и чувствами Анны.
   - В самом деле, почему бы не поговорить о любви, - весело согласился Северин. - Тем более я много времени отдал изучению этой темы. Моя практика показала, что проблемы девяносто процентов моих пациентов прямо или косвенно связаны с нею. Это обстоятельство и заставило меня начать изучение этого чувства и почему она приносит людям столько счастья и столько несчастья. И как стать счастливым в любви.
   - Откройте нам секрет, как стать счастливыми в любви? - с нетерпением в голосе проговорила Анна.
   - Боюсь, что за один вечер обо всем рассказать не только невозможно, но даже и вредно. Есть информация, которую следует цедить по капле, как целебное лекарство или дорогой коньяк. Как раз любовь с одной стороны это вроде ценного лекарство, а с другой - весьма горячительный напиток.
   - Чем же она так опасна? - спросила Анна.
   - Своим высоким уровнем. Любовь - вторая по значению после святости линия связи человека с Богом. А потому потеря или разочарование в ней приносит особенно большие переживания, сильное душевное расстройства и опустошения. Отсюда нередко возникает ощущение жизненной катастрофы. Когда происходит разрыв с любимым человеком, то на самом деле происходит разрыв с Богом. Возникновение в душе любви - это вступление на путь сближение с Ним, а ее разрушение - откат назад с него. Любимый человек - это на самом деле окно или дверь к Богу. И вместо того, чтобы открыться еще больше, оно вдруг резко захлопывается. Между прочим, когда я объяснял некоторым своим пациентам подлинные причины того, что с ними происходит, им становилось легче. У них начиналось переосмысление прошлого. Хотя, к сожалению, такие люди попадались нечасто, Гораздо чаще ко мне приходят с целью сделать так, чтобы им стало бы хорошо в настоящем и будущем. Но без понимание того, что случилось с ними в прошлом, изменить ничего невозможно.
   - Неужели от любви действительно можно вылечить? - насмешливо спросил Махонов.
   - Как говорят в таких случаях, спасибо за вопрос. Но во-первых, Юрий Михайлович, я никогда и никого не пытался излечивать от любви. Наоборот, я всегда стараюсь усилить в людях это чувство. Потому что любовь - это лучшее их всех лекарств. Я лишь пытаюсь направить ее по созидательному, а не разрушительному для них руслу. Моя задача сделать так, чтобы пациенты подошли к своей проблеме сознательно, понимали бы смысл и суть той драмы, что разыгрывается в их душе. Помните закон "двух полюсов". Как и в вопросе с властью, любовь способна возвысить человека до высоты Бога, но и способна сбросить его вниз на самое дно, аж прямо в Тартар.
   - И что же вы можете объяснить тем, кто желает подняться? - спросила Анна.
   - Обычно я начинаю с того, что объясняю ту роль, которую играет в любовной игре мужчина и женщина. Когда у людей нет ясного представления, кто в любви мужчина и кто - женщина они действуют на основе бессознательных импульсов. Я бы даже сказал: наобум. А это чаще всего уничтожает их чувство.
   - И какова же эта роль? - продолжила допытываться Анна.
   - Почему такое огромное значение имеет любовь в нашей жизни? Любой процесс на земле имеет одно направление: от множественности к единству. Бог собирает в целое то, что было им когда-то разбросано в виде огромного количества отдельных частиц. Женское и мужское начало возникли не случайно; только с помощью их можно не просто соединить некогда разделенное, но и инициировать очень сильный эволюционный процесс с весьма большими последствиями. Какую же роль играет в нем женщина, а какую мужчина? Женщина - это идеал, замещение Божества на нашей грешной планете. Поэтому она всегда выполняет пассивную роль. А мужчина - это путь к идеалу, который он активно вынужден прокладывать. Такое распределение функций позволяет женщине, а через нее духу, обретать новое духовное и информационное содержание. Если быть уж более точным, то следует сказать, что женщина не идеал, а скорей некая оболочка идеала. И появление в ней мужских элементов дает старт формированию новой сущности. Причем, как в прямом физиологическом смысле, когда речь идет о деторождении, так и в эзотерическом. Конечно, последнее происходит лишь в том случае, если эта любовь подлинная, то есть одухотворенная. Не подлинная любовь не ведет ни к каким последствиям, кроме физиологических; мужчина и женщина приспосабливаются к друг другу, терпят рядом взаимное существование. При этом оба подсознательно ощущают себя глубоко обманутыми, разочарованными, так как ни он, ни она не способны выполнить свое высшее предназначение.
   - Я с вами не согласна, - произнесла Анна, - у меня полно подруг, поверьте мне, уж они никак не выполняют роль идеала. Но вполне счастливы со своими мужчинами и держатся за них, как за что-то очень ценное. Хотя видели вы бы этих мужчин!
   - В этом нет ничего удивительного, таких пар множество. Они сумели решить этот вопрос либо частично, либо на самом низком уровне Вспомните закон "Двух полюсов". Люди в таких парах находят нечто взаимопреемлимое, взаимодополняющее и вцепляются в это как раки клешнями в свою добычу. В молодости в девяти случаев из десяти это секс, в пожилом возрасте - это привычка, дети, общее имущество, которое жалко терять, страх перед одинокой и беспомощной старостью и смертью. Но все такие союзы очень хрупки, эти люди живут в стеклянных домах. Достаточно брошенного одного камня - и вся их жизнь разлетается на множество осколков. Хочу между прочим обратить ваше внимание на одно любопытное обстоятельство: женщинам не случайна дана красота, так как идеал не может по природе своей быть безобразным. И наша дорогая Анна - яркий тому пример.
   - Но почему тогда так много некрасивых баб? - вдруг подал голос Симаков. - Бывает, что идешь по улице и зыркнуть не на кого. От каждой просто нос воротит.
   - Это говорит о том, как далеко находятся большинство из женщин от их высшего состояния, какой путь им предстоит еще пройти, чтобы обрести телесную и духовную красоту. Правда красота вовсе не гарантия того, что эта женщина близка к идеалу, он может скрываться под любой даже безобразной оболочкой. И иногда это делается, я убежден, нарочно. Я сталкивался с такими случаями. Помню, когда это случилось в первый раз, я долго не мог поверить в это обстоятельство, глаза отказывались согласиться с таким вердиктом. Но факт есть факт. Впрочем, я полагаю, это не самое важное.
   - Ну а что вы можете сказать о сексе? - вдруг громко выкрикнул Ярослав.
   - Ну разумеется, юное поколение не может обойти этот вопрос стороной, - рассмеялся Северин. - А что о нем говорить? Секс нужен для того, чтобы на земле происходила бы смена поколений, старые люди замещались бы новыми, молодыми.
   - И это все, - вдруг разочарованно проговорила Анна.
   - Нет, конечно. На самом деле у секса столько функций, что их даже трудно сосчитать. Я пробовал это сделать и сбился где-то в конце второго десятка. Хочу заявить вам, что появление на свет новых землян - это как ни странно даже не главное назначение секса. Я бы даже сказал, второстепенное. Главное же его назначение - это выбрасывать скапливающуюся в нашем организме энергию. Вы все безусловно знаете, что люди постоянно получают из Космоса порции энергии. Человек - это фактически машина по ее переработке. Но обычные люди способны освоить лишь небольшое количество этих бесплатных энергоресурсов, они даже не представляют, зачем они им нужны, не представляют, что в этом и заключается высшая задача - трансформировать энергию в собственное духовное развитие. .Поэтому людям ничего не остается кроме как выбрасывать излишки этой энергии из организма. Когда вас томит миллион раз описанное в литературе желание, то это означает, что внутри вашего тела скопился энергический заряд, требующий выхода. Есть разные способы, как это сделать, но секс позволяет избавиться от нее в наиболее быстром и концентрированном количестве. Так называемый оргазм - это и есть момент основного выброса. Именно по этой причине секс приносит наибольшее удовольствие. Но на самом деле занятие сексом всякий раз свидетельствуют о поражении человека, о том, что он отбрасывается вниз, на животный уровень. Ему дается энергия для изменения и роста сознания, для познания такого блаженства, по сравнению с которым секс все равно что безвкусная, несоленая пища. В мире разлито блаженство, о котором люди не имеют представления. Их чувственное восприятие не идет дальше маленьких сексуальных удовольствий. Секс помогает нам по крайней мере частично справиться с глубоко запрятанной в нас тоской, гасить ощущение неудовлетворенностью жизнью. Но за это приходиться платить большую цену; мы отказываемся от познания радостей сверхчувственного мира. Секс это максимум того, что способно дать нам грубая материя.
   - Вот загнул: секс - ерунда. Петька, слышь, Клавке скажи об этом, она тебе все глаза тут же выцарапает!
   Я повернул голову и увидел, что этот грубый голос принадлежит старшему по возрасту браконьеру. Все только что услышанное настолько позабавило его, что он позабыв про свою печальную участь, громко хохотал. Однако в свете горящего костра я с удивлением заметил, что его брат вовсе не разделяет его веселье, а задумчиво смотрит на танцующее пламя.
   - Да, прекрати ты, Степан! - внезапно раздраженно воскликнул он и даже привстал. - Выходит, кроме секса есть более сильное удовольствие? - спросил он, недоверчиво смотря на Северина.
   - Это известно давно, древние мудрецы смотрели на секс как на занятие, предназначенное для людей примитивных. Они считали, что сексуальная энергия должна быть трансформирована в энергию духовного развития. Стремление к сексу самое сильное потому, что сексуальный центр расположен ниже всех других центров организма. Вот поэтому энергия в нем и скапливается. А согласно закону космоса: чем ниже, тем грубее. А если вы научитесь управлять энергией, концентрировать большую ее часть на своей макушке, в так называемой седьмой чакре, вы соединитесь с тем самым разлитым вокруг нас божественным блаженством.
   - Да, не слушай ты его, какие там еще чакры. Чарки - другое дело. Мужик чокнулся и несет всякую чушь, - снова решительно вступил в разговор Степан.
   - Я тебе как человеку говорю: помолчи! - зло завопил его брат. - И я могу прямо сейчас познать это самое блаженство? - обратился он уже к Северину.
   - Если вы сумеете поднять поток энергии вверх, то сможете. Есть лишь одно небольшое затруднение - сделать намеченное. Большинство из тех, кто пытается совершить это крутое восхождение на вершину, терпят сокрушительное поражение.
   - Это еще почему?
   - По причине того, что невозможно изменить направление потока космической энергии, не изменив своего сознания, не подняв его на другой уровень. Изменение движения энергетической реки целиком зависит от изменения сознания, а изменить сознание невозможно без того, чтобы энергия не устремлялась бы вверх. Это одномоментный процесс, он требует от человека особых качеств, умение использовать огромные внутренние ресурсы, способность к концентрации, а также отказа от прежнего образа жизни, милых сердцу привычек, привязанностей и многого другого. Чтобы поднять себя вверх, нужно сперва очиститься от влияния низа. А в этом-то и заключается вся сложность, на это у подавляющего большинства людей не хватает не то что одной жизни, а десятки и даже сотни кармических перевоплощений. Лишь в прямом смысле единицам удается взлететь и воспарить над собой. Так что, Петр, прежде чем что-то пытаться делать, вы должны оценить свои возможности, определить на какой высоте находитесь.
   - Петька, чтоб тебе стать повыше, тебе лучше всего забраться на крышу. И тогда свое блаженство и получишь, - снова вступил в разговор Степан.
   Дальнейшее развитие событий было неожиданным скорей всего даже для самых непосредственных их участников. Петр встал и ударил брата по голове. Несколько секунд тот, словно не веря глазам своим, изумленно смотрел на него. А затем бросился на Петра.
   Всего в нескольких метрах от костра завязалась настоящая драка. Так как руки у братьев были связаны, то они пинали друг друга ногами. Причем так ожесточенно, будто в поединке участвовали злейшие враги. Прошло не меньше двух-трех минут прежде чем все опомнились. Мы с Симаковым бросились разнимать драчунов, так как в любой момент они могли упасть прямо в огонь. Кто-то из них сильно ударил в живот Егора. Тот взвыл от боли и с яростью набросился на обидчика. Теперь в драке участвовали уже трое.
   Я стоял рядом и не знал, что делать. Чтобы растащить их, у меня не хватало сил, а присоединяться к сражению мне не хотелось.
   - Что вы стоите, как истукан. Они же сгорят! - подбежал ко мне Махонов. - Надо прекратить это сумасшествие.
   К нам присоединился лесничий. Втроем мы попытались разнять драчунов. Задачу удалось выполнить не сразу. Пару раз мне заехали по лицу, другие тоже пострадали. И все-таки вскоре нам удалось оторвать их друг от друга.
   Драка прекратилась столь же внезапно, как и возникла. Недавние ее участники, глубоко и часто дыша, словно лошади после скачки, стояли и смотрели друг на друга. Кажется, они пытались понять, что же это вдруг на них такое накатило?
   - Ну вы даете ребята, - первым проговорил Симаков, вытирая с лица вытекающую из носа кровь. - Ничего не пойму. Вроде же родичи. Чего схватились?
   Симаков направился к своему месту. Братья же оставались пребывать в неподвижности. Заданный Симаковым вопрос, поверг их в полное замешательство, для них по-прежнему оставалось загадкой, какая же таинственная сила заставила их вцепиться друг в друга.
   До сих пор я наблюдал за всем происходящим без большого энтузиазма. Однако сейчас мизансцена с участием братьев-браконьеров вдруг вызвала у меня интерес. Любопытно, как они поведут себя дальше?
   Петр не очень уверенно обнял Степана за плечи. Тот тоже похлопал его по груди. Но затем вместо того, чтобы сесть рядом, они заняли места на удаление друг от друга. Петр сел рядом с Севериным, а Степан на приличном расстояние от него.
   - Неужели вы правду сказали? - спросил Петр.
   - А что именно у вас вызвало недоверие?
   - Ну про секс. Выходит, что мы без всякой пользы растрачиваем уйму энергию?
   - Ничего не поделаешь. Занимаясь самым любимым делом человечества, мы спускаемся на уровень животных. Мы перечеркиваем возможности развития сознания. А что вас собственно беспокоит, Петр? Перечеркиваем, ну и перечеркиваем. Какое вам до этого дело?
   - Разницы может большой и нет - вам виднее, вы человек ученый. Да как-то стало неспокойно на душе, - задумчиво произнес Петр. Он слегка наклонил голову к Северину. - Я до баб сильно охоч, про то в поселке все знают. Можно Степана спросить, он подтвердит. Не могу без них и дня прожить, весь извожусь. Это выходит у меня оттуда энергии поступает много? - посмотрел он на небо.
   - Так и есть, вы черпаете из космоса много энергии. Гораздо больше, чем средний человек. А чем человек получает больше энергии, тем больше шансов у него приблизиться к Богу.
   - Вот незадача, как же мне теперича с бабами обходиться. Мне же жалко будет на них свою энергию расходовать, коли получается, что ее Бог посылает. Знать, он чего-то от меня хочет?
   - Вы правы, чего-то Он хочет. И не только от вас, а от всех - улыбнулся Северин.
   - А чего, как вы про то думаете?
   - За Бога я говорить не могу, с моей стороны это было бы просто наглостью. Могу лишь предположить: таким образом Он дает вам шанс для того, чтобы вы начали бы меняться, духовно расти. Вы полагаете, сегодняшняя наша встреча случайна? Уверяю вас, нет. Она была Им подстроена, чтобы помочь вам облегчить переход к новой жизни. Это обычная его практика.
   Петр посмотрел на Степана, который о чем-то перебрасывался фразами с Симаковым.
   - А на Степана, значит, Он глаз не положил.
   - Мне кажется, что в отношении него Он решил, что пока не стоит ничего менять. Но будьте уверены, Петр, когда-нибудь и с ним это случиться. Просто он тогда будет не Степаном.
   - А кем же?!
   - Ну не знаю. Негром в Америке или буддийским монахом в Китае или парижской проституткой или генеральным секретарем ООН. Вариантов сколько угодно.
   Петр снова взглянул на Северина, затем зачесал голову.
   - Придется мозгой пошевелить, чего со всем этим делать-то? Как вы думаете? Вы же про такие дела много знаете?
   - К сожалению, мои знания вам не помогут. Вам придется искать решение беспокоящих вас вопросов самостоятельно. Может, стоит уехать отсюда? Иногда это хорошо помогает. Когда человек остается у себя дома, то привычная обстановка затрудняет ему восприятие чего-то нового. Когда же он переезжает на другое место, ему легче воспринимать жизнь по другому.
   - Ладно, спасибо на добром слове. Я давно предчувствовал, что со мной однажды что-нибудь такое случится. Забавно, - хмыкнул Петр.
   Он медленно двинулся к лесу. Лесничий встал и направился за ним. Я догнал его.
   - Прошу вас, не мешайте ему, он никуда не исчезнет.
   Лесничий проводил удаляющийся в темноту силуэт взглядом, затем остановился.
   - Зря он все это услышал, - вдруг проговорил он.
   - Почему?
   - Со мной однажды случилось нечто подобное. И видите, где я нахожусь.
   - Но ведь вам тут хорошо, - услышал я за спиной голос Анны.
   - Да, хорошо, - согласился он.
   - Пойдемте, погуляем, - предложила она ему.
   - Пойдемте.
   Я почувствовал обиду за то, что меня не пригласили присоединиться к ним. Я понимал, что веду себя не умно, как человек, находящийся на самом примитивном уровне сознания. Но это было сильнее меня, несмотря на все старания, никак не мог избавиться от бушующих внутри чувств.
   За своей спиной я услышал чьи-то шаги. Я обернулся и увидел Северина.
   - Мне кажется, вы не очень веселы, вас что-то гнетет, - поделился он своими наблюдениями.
   Можно соглашаться или не соглашаться со многими его воззрениями, но то, что он умеет безошибочно угадывать состояние других людей, в этом я убеждался все больше.
   - Да, что-то взгрустнулось. Я сижу в глухом таежном уголке у затухающего костра, в полной оторванности от мира, где бьет ключом жизнь. И никому нет дела до моей особы. Если что-то со мной случиться, никто даже не узнает об этом. Никто не навестит меня ни разу. Кто поедет в такую глухомань на могилу? Да и через несколько лет от ней не останется и следа, как и от моего пребывания на этой планете. Ответьте, вы же все знаете, почему человек так безнадежно одинок?
   Северин молчал, словно мой вопрос застал его врасплох. Затем я услышал глубокий вздох.
   - Во-первых, я хочу вам сказать, что не знаю всего. А во-вторых, невеселый вопрос вы задали. Признаюсь, меня он тоже тяготит. Поглядите на небо, вы никогда не задумывались над той самой картиной, которая так восхищала Канта?
   Я задрал голову насколько сильно насколько позволяло это сделать мое анатомическое строение и внимательно стал разглядывать небо. Оно было ясным, даже каким-то прозрачным, а потому звезды проступали на нем особенно ярко, как сигнальные огни теплохода. Бесчисленное число светящихся точек образовывали разнообразные геометрические фигуры, пунктирами прокладывали дороги и тропинки в бесконечно далеких мирах.
   - Налюбовались этим великолепным зрелищем?
   - Зрелище действительно великолепное, потому и любоваться им хочется и хочется.
   - Верно. А вы не замечаете в этой картине нечто странного?
   - Честно говоря, нет.
   - А вы посмотрите, как мало звезд поблизости от земли, вернее их совсем нет. И как много их там, в районе Млечного Пути.
   - В самом деле, - согласился я. - Никогда над этим не задумывался. Что же это означает?
   - Только то, что мы очень удалены от основных центров скопления материи. Земля находится где-то на самой окраине Вселенной, и мы одиноки по своему, если можно так выразиться, географическому положению. И если во Вселенной еще есть жизнь, то эпицентр ее не у нас, а где-то там. Мы же примостилась на самом краю вселенского луча творения, в нижнем пределе космических миров. А потому тяжесть одиночества прячется в каждом из нас. Мы словно вселенские изгои.
   Я присвистнул.
   - Ничего себе положеньице. За что же нас наказали, сослав в такую даль? Как раньше на поселение.
   R- По представлению Бога это не наказание, а наоборот, поощрение.
   - Поощрение? - аж присвистнул я от возмущения. - Ссылка на край Вселенной - награда? Что-то не вяжется. А нельзя ли от нее отказаться?
   Северин сорвал веточку растущего рядом дерева.
   - Как вы полагаете, зачем это все?
   - Что все? - не понял я.
   - Ну весь этот мир, это дерево, эта ветка с иголками. Зачем?
   - Над этим дурацким вопросам бьются лучшие умы человечества вот уже на протяжении пяти-шести тысяч лет. И если не ошибаюсь, результат нулевой.
   - Меня давно мучил этот вопрос. И когда я встретился с ним - вы понимаете о ком я говорю - то не выдержал и задал его. Хотя он просил меня не спрашивать его ни о чем, пока мы не придем туда, куда он нас незримо ведет. И все же он смилостивился надо мной и ответил.
   - Что же он вам ответил? - Я вдруг почувствовал волнение.
   - Это было сделано ради эволюции.
   - Эволюции? Но зачем? Зачем Богу эволюция?
   - Зачем Богу эволюция, не знаю. Но сама по себе эволюция - это не что иное как данный нам способ соединения с остальным миром. Эта та самая дорога, что мы прокладываем к нему. Мы еще обязательно поговорим об эволюции, но только она позволяет человека совершить суворовский переход от низших форм сознания к самым высшим. Та гигантская масса материи, что нависла над нашими головами, делать этого не умеет. Потому-то и образуются черные дыры, в которых исчезают бессознательные формы жизни. Так происходит Его собирание разбросанного на огромных просторах материала, пока однажды все не исчезает в очистительном пламени, чтобы снова воскреснуть.
   - Вместе с нашей эволюцией? - саркастически вставил я.
   - Боюсь, что она нас не спасает. Раньше или позже приходит конец, чтобы возникло начало. Это условие, которое Он ставит.
   - Но цель, какая цель всего этого процесса?! - воскликнул я. - Создавать этот огромный мир, чтобы затем его уничтожить. Все человечество осуждает Герострата. А он-то всего лишь разрушил один единственный храмик. А тут всю Вселенную, с тысячами храмов, с целыми созвездиями и еще бог знает с чем. И раз все это однажды сгорит в страшном пламени, зачем мы все это строим? Все наши цели по сравнению с этим грандиозным пожаром просто смешны. Скажите, куда в таком случае направляется наша группа?
   - Чтобы понять, куда мы идем, мы должны понять, откуда мы пришли.
   - Это все слова, они красиво звучат, но это еще не значит, что в них есть подлинный смысл. Где начало, где конец - все смешивается в этой странной забаве по созданию миров. И в какой-то части этого процесса затерялись мы - какие-то странные существа с непонятной задачей и целью.
   - Все подлинные религии, все великие философские системы рано или поздно приходят к одной и той же идее.
   - Что же эта за идея?
   - Я полагаю, вы не раз слышали о ней, это идея возвращения.
   Я задумался.
   - Но тогда из ваших слов вытекает, что когда гибнет мир, то гибнет не все, что-то остается жить. Иначе что же может тогда вернуться?
   - Что-то вроде этого. Но разумеется остается не материальное, а некое его духовная консистенция. Это нечто вроде волшебного зеркала. Бог смотрится в него и пытается понять, что же произошло за этот виток эволюции, в каком направлении развивалась Вселенная и разные виды ее материи. Так пояснил мне он. Впрочем, он не настаивает на конечной истинности этой идеи. И все же мне почему-то не оставляет ощущение, что он в чем-то прав, и что однажды мы вернемся. В каком виде я не представляю. Более того, когда, как уверяют Веды, Брама снова выдохнет этот мир, он будет иным. И мы будем не похожи на нас нынешних. И все же это будем мы. - Северин сделал короткую паузу. - Я редко применяю этот прием, только в крайних случаях. И далеко не всегда сопутствует успех. Но некоторых своих пациентов я возвращаю к их предыдущим воплощениям на земле. Это оказывает на них сильное благотворное е воздействие.
   - Неужели это возможно? Я так давно хочу увидеть, кто были те, кто были мною до меня. Я ощущаю их присутствии в себе, но не могу ни услышать, ни увидеть.
   Северин кивнул головой.
   - Я не сомневался, что вы из тех, в ком сильно ощущение прошлого. Попытайтесь понять, какими были ваши предыдущие кармические воплощения, какие проблемы и психические комплексы их осаждали? Что удалось им в течение своих жизней решить, а что они передали вам в качестве нерешенных задач. Это необходимо представить для того, чтобы попытаться сделать прыжок в свое прошлое. Но предупреждаю: весьма нередко знакомство с ним доставляет сильное разочарование. Те, кто надеялись встретиться там с философом или правителем, видят несчастного раба или опустившегося пьяницу или древнюю проститутку. Так что следует быть готовым к любым неожиданностям.
   - Это произойдет прямо сейчас? - с надеждой и одновременно с тревогой спросил я.
   - Ну что вы, сейчас уже поздно, у меня нет в данной момент такой энергетики, чтобы помочь вам пролистать прошлые страницы вашей жизни. А во-вторых, вы сами еще не готовы. Попытайтесь самостоятельно понять тот путь, что прошли вы в предыдущих воплощениях. Без этого, одних моих усилий будет недостаточно. А неудача тут весьма опасна. Может быть, через денька два проведем сеанс. А теперь извините, мне надо кое еще с кем переговорить.
   Северин, подобно приведению, быстро и бесшумно исчез в ночи. Я остался один. Я задрал голову и стал смотреть на звезды. Черт возьми, и почему я должен обитать на этой богом забытый планете, заниматься эволюцией, дабы соединиться с остальной частью вселенной. Ничего себе судьба! Я вдруг почувствовал, что злюсь на Бога. Что за дурацкий эксперимент он затеял, создал существа, которые изо дня в день вынуждены метаться, словно теннисный мячик по корту, между своей земной и небесной сутью. Очень надо! Вон куда меня все это завело. А в это время миллионы, нет даже миллиарды людей сидят себе спокойненько в своих уютных домишках и в ус не дуют. Плевать им на звезды, на вселенское одиночество, на поиск Бога внутри и вокруг себя. Ну и ладно, пусть смотрят свои телевизоры с их идиотскими программами. А мы пойдем на покой.
   Я двинулся к темнеющему на довольно приличном расстоянии дому, как вдруг услышал чьи-то голоса. Кому они принадлежат, я определил быстро: то были Анна и лесничий.
   Невольно я спрятался за толстым стволом дерева.
   Пара остановилась в каких-то метрах двадцати от меня, и я хорошо различал их голоса. Тем более тихая ночь усиливала их звучание, словно микрофон.
   - Не понимаю, что ты делаешь в такой глуши? Неужели человеку может быть хорошо без людей.
   - Человеку, наверное, нет, - отозвался лесничий. - Но все дело в том, что я не человек.
   - Что?! - изумленно воскликнула Анна и вслед за ней мысленно воскликнул и я. - Кто же ты тогда? Кентавр?
   - Зря, наверное, я сделал это признание, так как все это трудно объяснить. Я с детства ощутил в себе странное свойство, меня очень тянуло в мир растений, особенно к большим деревьям. При этом меня наполняло странное ощущение, что я и сам нечто вроде дерева. Я рано понял, что оно обладает сознанием, как и человек. И мне казалось, что я общаюсь с растениями, как с разумными существами. А вот с людьми мне было гораздо тяжелей, я плохо находил с ними общий язык. Мои одноклассники не понимали моей тяги к природе. Они смотрели на меня как на малость сдвинутого. Не исключено, что так оно и было. Но тяга к царству растений с годами у меня только усилилась. Я понимал, что происходило с ними, если так можно выразиться, с полуслова. Мне самому становилось страшно от этого. Но что я мог поделать, если это было моей внутренней природой. И когда я вырос, то понял, что моя жизнь будет протекать не среди людей.
  Я сильно огорчил своих родителей, когда подал документы в лесотехнический институт. Но остановить процесс уже было невозможно. Многие годы я пытался понять, что же со мной все-таки происходит, откуда берутся эти необычные ощущения. Но ничего определить не мог. Иногда я доходил до предельной черты и всерьез подумывал о самоубийстве. Все это тянулось, пока я не встретил его.
   - Вы видели его? - Голос Анны наполнился таинственностью. - Расскажите, как это было? Я очень мечтаю с ним встретиться.
   - Я не мечтал, хотя кое-что слышал о нем. Здесь все о нем и об его племени что-то знают. Я пришел домой и увидел за столом человека. Это было вполне нормально, так как сюда захаживает много разного народа. Мы разговорились. И я почти сразу уловил в его речи что-то странные. Да и сам он странный, внезапно его лицо становится отрешенным, словно он погружается в какой-то неизвестный и невидимый нам мир.
   - Что же он такое необычное говорил?
   - Понимаете, Он как бы говорил не своими устами, Он как бы вещал от лица другого. Информация так и вытекала из него. Через несколько минут нашего общения у меня возникло чувство, что ему многое известно обо мне, хотя мы не разу до этого не встречались. Он быстро вычислил мои проблемы, пристрастия, даже недуги, так как будто бы знал меня с детства или обследовал мое тело. Потом сам собой завязался разговор о моей странности.
   - Что же он вам сказал?
   - В общем, ничего особенного. То, о чем я сам догадывался. Есть люди, их крайне мало, которым дана способность проникать в сознание растений, животных. Ведь сознание едино, только уровни его разные. Вот я и нахожусь сразу на двух уровнях: человеческом и растительном.
   - Но почему это вдруг случилось с вами?
   - Почему того или иного человека выбирает Бог - на это не мог ответить даже он. Лишь сказал, что эволюция, а эволюция на самом деле - это наиболее активная фаза сознания не нашла путей развития растительного царства и вынуждена была идти дальше. И растительный мир испытывает неудовлетворенность своим положением. В нем существует разум, но не хватает движения этого разума, без которого он не в состоянии раскрыть себя, начать развиваться. Вот я один их тех, кто привлечен для решения этой задачи.
   - И вы этому верите?
   - Да, - твердо ответил лесничий. - У моего сына Ивана сходные ощущения. Только слабей. Поэтому он со мной, а не с ней. Так что теперь главную мою тайну вы знаете. Ну а остальное несущественны. Сейчас ваша очередь поделиться сокровенным.
   - Хорошо, баш на баш, - засмеялась Анна.
   Я затаил дыхание, надеясь, что сейчас наконец услышу тайну молодой женщины. Но в этот момент под моей ногой предательски громко треснула сухая ветка.
   - Там кто-то есть! - воскликнула Анна.
   Застигнутый с поличным, а бежать, словно преступник, я посчитал ниже своего достоинства , я оставался на том же месте. И был обнаружен уже буквально через несколько секунд. Лесничий, хотя меня не видел, но уверенно направился в мою сторону.
   - Это вы? - удивленно произнес он.
   - Вы нас подслушивали? - спросила Анна.
   Я кивнул головой.
   - И вам не стыдно? - презрительно проговорила она. - А ведь еще журналист.
   - Потому и подслушиваю, мне все интересно, - попытался оправдаться я. Впрочем, я понимал, что этот аргумент звучат здесь слабо.
   - Вы преследуете меня? - с негодованием произнесла Анна.
   - Вовсе нет, я здесь находился, когда вы сюда пришли. Просто я не вышел из укрытия или не удалился по-английски. Извините меня, больше этого не повторится, - совсем как школьник попросил я прощения. Я в самом деле ощущал в груди жжение стыда.
   - Пойдемьте куда-нибудь подальше в лес, - предложила Анна своему спутнику. - Мне хочется оказаться в таком месте, где уж точно никто бы нам не встретился.
   Они удалились. Я же, пристыженный, побрел к дому с намерением сразу лечь спать. По опыту я знал, что утром я уже не буду испытывать столь сильные позывы стыда. Да и глаза мои закрывались, подобно входным воротам в средневековый город.
   - Это вы? Как хорошо, что я вас встретил.
   Дорогу мне, словно шлагбаум, загородила чья-то фигура. Я лишь по голосу узнал, что это был наш великий, но потерявший все свои знания философ.
   - Не могу заснуть, - пожаловался он мне. - Мысли не дают покоя. С вами случается такое?
   - Случается, но реже, чем с вами. Меня посещают гораздо меньше мыслей. Отправьте их путешествовать. Например, на Таити. Там, говорят, хорошо.
   - Вам смешно, а для меня в мышлении заключается весь смысл моего пребывания на земле.
   - Знаете, в чем ваша проблема. Для вас имеет значение ваши мысли, которые вы неожиданно потеряли. Прямо как кошелек с зарплатой. Но вы совершенно не интересуетесь собой, развитием собственного сознания. Если вы начнете двигаться по ниточке вашего сознания вверх, то через некоторое время ваши прежние мысли будут вызывать в вас самих только смех. Вы поймете, сколько тонн нелепостей и хлама лежало в вашей голове. И не просто лежало, вы их лелеяли, как любимую девушку. А теперь представьте, сколькими тоннами всякой ахинее, предрассудков, глупостей заполнены сейчас людские головы. Миллионы тонн заблуждений. Вот проблема, над которой вам следует поломать ваши очистившиеся мозги. А если вы вдруг поймете, что уже не способны усвоить ничего нового, так хотя бы понадежнее забудьте все старое. Ведь это только по глупости можно считать, что все ваши знания, идеи принадлежали вам. Такие же идиоты, как вы, вбили вам их в голову. Да так крепко, что не вытащишь, как вогнанный по самую шляпку в стену гвоздь. Спокойной ночи!
   Я аккуратно обошел Вирена и почти бегом направился к месту ночлега. Мне до чертиков надоели все эти разговоры, переживания. Мною владело лишь одно желание: как можно скорей лечь спать и хотя бы на время забыть обо всем и обо всех.
  
   Глава 7
  
   Я проснулся от того, что меня трясли за плечо. Открыв глаза миру, увидел склонившего надо мной Махонова.
   - Пропали Ярослав и Иван, - сказал он. - Они не вернулись ночью. Все идем искать.
   Я чертыхнулся, так как очень хотелось продолжить прерванное занятие, то есть поспать. Ночью долго не мог заснуть, мысли, словно пчелы, так сильно жужжали в голове, что не давали забыться. А вот теперь еще эти чертовы беглецы.
   Мы вышли на поиски через полчаса. Лесничий проинструктировал нас, что нужно делать, чтобы не потеряться самим. Он пытался сохранять спокойствие, но было видно, как сильно он обеспокоен.
   Неожиданно со мной увязался отец Антоний. Меня это удивило, так как он держался в стороне от всех нас и почти ни с кем не общался. Он мог молчать целый день и произносил несколько отрывистых фраз только тогда, когда к нему обращались. И сейчас священник продолжал вести себя точно также. Он шел рядом со мной, но не проявлял никакого желания скрашивать приятной беседой эту вынужденную прогулку по лесу. Со своей стороны я решил, что тоже первым не начну разговора.
   Несколько раз я громко звал пропавших, но никто не отзывался. Я пытался понять, что могло побудить юношей к побегу, но никаких причин не находил. О том, что это мог быть несчастный случай, думать не хотелось.
   Внезапно случилось чудо, немой заговорил:
   - Господи, за что же ты всех наказываешь нас? - произнес отец Антоний. - Я знаю, нам не найти их.
   - Да, откуда вам это известно?
   - Я знаю, - пробормотал отец Антоний.
   - Ничего вы не знаете! - резко возразил я, так как вдруг почувствовал раздражение. - Просто свою хмурость вы выдаете за глас божий. Между прочим, весьма давняя практика - предписывать Богу свои недостатки и пороки.
   - Вы - дъявол, я это сразу понял! - внезапно исступленно воскликнул отец Антоний. - Вы тот, кто всех искушает. Вас надо убить!
   Не успел я и глазом моргнуть, как священник с толстой палкой на перевес, двинулся прямо на меня. Его намерения были столь очевидны, что моя душа ушла в пятки. Правда, к счастью совсем ненадолго, в противном случае эта сцена закончилась бы для меня плачевно.
  Я вовремя успел взять себя в руки. И когда противник дьявола поднял дубину над моей головой, чтобы обрушить ее на мой череп, я успел отскочить в сторону и ударить его ногой в бок.
   Отец Антоний споткнулся о пень и повалился прямо на ветви упавшего дерева. Он так запутался в них, что пришлось помочь ему встать на ноги. Что я не без опасения и сделал.
   Отец Антоний чувствовал себя явно смущенным. Кажется, мой образ больше не ассоциировался в его сознании с дьяволом. Сейчас он скорей выглядел не грозно, как несколько минут назад, а растерянно. Мое негодование против него прошло, я даже ощутил нечто вроде сочувствия. Когда у человека на душе все спокойно, дьяволы в мирных граждан ему не мерещатся.
   - Я прошу у вас прощения, - пробормотал священник. - Вы должны простить меня. Я не знаю, что на меня вдруг накатило.
   - Я вас прощаю, - благородно произнес я. - Мне кажется, у вас с некоторых пор возникли сложные отношения с Богом.
   Отец Антоний бросил на меня не понятный взгляд, но этим и ограничился. Я присел на ствол дерева, на котором только что лежал священник. Недавний поединок требовал небольшой передышки.
   - Вы верите в дьявола? - по интересовался я. - В какой-то книжке я прочитал: хитрость дьявола заключается в том, что он хочет, чтобы люди думали будто его не существует.
   - Он существует, - убежденно, как о чем-то давно решенном, проговорил отец Антоний.
   - А вам не кажется, что дьявол - это та наша часть души, которая сопротивляется Богу. Мы сами формируем его образ в течение всей жизни по частям. Не верю, чтобы Бог бы стал тратить свои силы и строительный материал на создание творца зла.
   - Вы сказали: творец зла, - вдруг неожиданно оживился отец Антоний. - Именно так, он творец всего зла, что нас окружает. Как я этого раньше не понимал?
   Внезапно отец Антоний упал на колени и стал горячо молиться. Делал он это исступленно, кладя низкие поклоны. Я не без изумления наблюдал за этой сценой, которая казалась поставлена талантливейшим режиссером, так неожиданно и так невероятно развивались в ней события. И что за это странное такое образование - сознание отца Атония, как удивительно оно работает; и пять минут не прошло, как он хотел меня убить, а теперь бьет поклоны Богу, как самый что ни на есть раскаявшийся грешник. Скорей всего у этого человека не все в порядке с психикой. Иначе, как иначе объяснить его столь нестандартное поведение?
   Отец Антоний продолжал и продолжал класть поклоны, и мне в конце концов надоело на это смотреть. Я решил, что он выполнил по ним на сегодня свою норму и вполне может остановиться. Я положил ему руку на плечо.
   - Отец Антоний, вы помните, что мы пришли сюда совсем не за этим.
   Священник прервал молитву и недовольно посмотрел на меня. Но продолжать свое занятие не посмел. Вместо этого, не отряхиваясь, поднялся на ноги.
   - Я готов, - вдруг не привычно по-деловому произнес он.
   Эмоциональный всплеск потух, и отец Антоний влез, как в старую одежду, в свое прежнее молчаливо-угрюмое состояние духа. Я решил, что у меня нет никакого резона выводить его из него, как пьяницу из запоя. Вдруг он снова захочет огреть меня палкой.
   Заросли становились все гуще. Вдобавок лес взбирался вверх на небольшую гору. А потому каждый метр давался нам со все большим трудом. Кроме того, у меня возникло опасение - а найдем ли мы дорогу назад, ведь мы изрядно отдалились от дома лесничего.
   Внезапно мне показалось, что впереди раздается человеческая речь Я замер и жестом приказал своему спутнику сделать тоже самое. Несколько секунд мы, затаив дыхание, вслушивались в разнообразные шумы леса. И не напрасно, так как нам удалось услышать в этой мелодии и слабую партию человеческих голосов. Мы двинулись в этом направлении.
   Юношей мы обнаружили на небольшой полянке. Они сидели на стволе дерева в самом беззаботном расположении духа. Нам удалось подобраться к ним так близко, что они обнаружили нас только тогда, когда я схватил Ярослава за плечо. Он попытался освободиться, но я не позволил ему это сделать. Отец Антоний тоже вцепился в сына лесничего. Правда тот в отличии от моего пленника не сопротивлялся, а покорно стоял рядом с державшим его за руку священником.
   Ярослав же не прекращал попыток освободиться из моих объятий и мне пришлось сделать их еще более тесными. Но ему внезапно удалось повалить меня на землю. Некоторое время мы катались по ней совсем как маленькие дети; то я оказывался на верху, то - он. Наконец я сумел окончательно его оседлать. Чтобы отбить у него охоту к сопротивлению, я довольно сильно заломил его руку за спину. Он завопил от боли.
   - Будешь вести себя хорошо? - спросил я.
   - Буду, - угрюмо пообещал Ярослав.
   Я освободил его руку и встал.
   Я чувствовал себя уставшим: нелегкий путь и поединок с молодым нахалом лишили мой организм немалую часть заключенной в нем энергии. И теперь требовалось время, чтобы восполнить ее утрату.
   - Садитесь, ребята, поговорим, - миролюбиво произнес я. - Можно узнать, где вы провели целую ночь?
   - В пещере, - отозвался Ярослав. - Иван знает отличную пещеру, Видели бы вы, как там классно.
   Иван, подтверждая, кивнул головой.
   - Хотите, мы вас туда проведем. Это недалеко, - сказал он и улыбнулся.
   Я внимательно разглядывал потомство лесничего. Мальчик мне нравился. Он был очень тонкий и стройный, со светлыми волосами и удивительно белой кожи лица, словно жил не на дикой природе, а в городской квартире. Он чем-то неуловимо напоминал молодой побег березы, и я вспомнил слова его отца о том, что Иван тоже одарен особым пониманием мира растений. По крайней мере внешность юноши как бы подтверждала эту способность.
   Мы прошли в пещеру; она в самом деле оказалось недалеко. У входа лежали несколько тряпок, пустые банки из-под консервов и напитков. Однако больший интерес у меня вызвало другое; я увидел небольшой склад продовольствия. Судя по всему беглецы собирались здесь провести не один день.
   Я сел на какую-то отвалившуюся от стены глыбу.
   - Я так понимаю, Ярослав, ты решил нас покинуть. А Иван к тебе присоединился. А можно спросить, почему? Наша кампания тебе не понравилась?
   - А это мое дело, я вам не обязан отдавать отчет, вы не мой отец, - с привычным ему вызовом ответил Ярослав.
   - Ты тоже не хочешь давать отчет, - повернулся я к Ивану. - Если его отец далеко, то твой отец скоро явится сюда. Ты намерен ему что-то объяснить о причинах своего поступка?
   - Мы хотим ни от кого не зависеть. Мы хотим настоящей свободы, без всяких ограничений, - торжественно продекламировал свой краткий манифест Ярослав.
   Я аж присвистнул.
   - А ты тут не свободен?
   - Да, какая свобода, я у вас на положение раба! - вдруг с возмущением проговорил Ярослав. - Почему я должен грести веслом, чтобы ваша дерьмовая лодка двигалась по этой дерьмовой? А если я не хочу!
   - Ну а как иначе, мы же потонем. Чтобы плыть, нужны усилия. А ты не хочешь их прикладывать. Скажи на милость, что же в таком случае делать? Приходиться заставлять. Ты думаешь, что свобода - это великое безделье. Лежишь на солнышке, а вокруг птички райские на разные голоса поют. Ты тоже так полагаешь? - посмотрел я на Ивана.
   Тот неопределенно пожал плечами.
   - Отец считает, что я необыкновенный, что я что-то чувствую то, чего не чувствуют другие. А я ничего не чувствую, просто я хорошо знаю лес и что в нем происходит, так как живу в нем с раннего детства.
   - Иван находится в рабстве у отца, тот не дает ему делать то, что ему хочется, - пояснил Ярослав мысль своего товарища по побегу. - Вот я и увел Ивана от него, вернул ему свободу. И наш босс так нас учит. Разве я не правильно поступил?
   - А чем бы ты хотел заняться, когда станешь взрослым? - , спросил я у Ивана.
   - Я хочу иметь много денег и путешествовать по всему миру, а не только находиться здесь, как папа, - не задумываясь, как о давно решенном, ответил Иван. - Здесь многие не хотят ничего делать, только пьют водку. Когда я вырасту, я не буду тут жить. Отец же хочет, чтобы я остался в лесу навсегда и делал бы тоже, что и он.
   - А что вы намеревались делать после того, как у вас кончались бы продукты? - поинтересовался я у Ярослава.
   - Иван сказал, что можно охотиться.
   - На тигра? Кстати, здесь водятся дикие звери. Они тоже охотятся, в том числе и на людей. А ты и держать-то ружье не знаешь за какой конец. Боюсь, не прожить тебе долго в лесу. Сгинешь где-нибудь и даже никто не будет знать, чьи лежат тут косточки. Глупо все это как-то. Слишком уж легко вы оба решили получить свободу. Только просто сбежать из прежней жизни невозможно. В свое время я тоже пытался обрести свободу похожим способом, но всякий раз убеждался, что из этого ничего не получается. Нужно придумать что-то другое.
   В этот момент раздались сразу несколько голосов и сквозь узкий ход в пещеру протиснулись сперва лесничий, за ним Северин, потом - все остальные.
   - Я так и думал, что они в этой пещере, - произнес лесничий. Потом его взгляд упал на меня. - Как вы их нашли?
   - Наткнулись в лесу. Они привели нас сюда. Я так понял, теперь эта пещера станет их домом. Они решили обрести свободу. Вашему сыну ее не хватает. Он считает, что вы принуждаете его жить в лесу.
  Признаюсь, что эту тираду я произнес не без некоторого удовольствия.
   Лесничий бросил на меня не самый из приветливых взглядов, но ничего не сказал.
   - Пойдем домой, там поговорим, - сказал он сыну.
   - А как быть с этим господином? - показал я на Ярослава. - Мне кажется, он хочет тут остаться.
   - Ярослав, вы помните, что обещали мне соблюдать дисциплину, - проговорил Северин.
   Ярослав неохотно кивнул головой. Кажется, хрупкое согласие в нашей кампании было снова достигнуто.
   Мы вернулись в дом лесничего. Инцидент был по крайней мере внешне исчерпан и все снова разбрелись, кто куда. Я заметил, что дружба между Анной и хозяином этих мест как-то расстроилась, они словно не замечали друг друга. Такие отношения возникают не сами по себе, а в силу каких-то причин. В чем-то они не поладили, не подошли друг к другу. Чего греха таить, я с радостью наблюдал эту картину.
   Впрочем, знатоку душ деревьев было до не заезжей гастролерши, самое время ему было заняться сыном. Кажется, так он и поступил. Я заметил, как они заперлись вдвоем в комнате.
   Ко мне же вдруг приблизился Петр. Мне показалось, что его отношения со своим братом как-то разладились. Каждый из них был словно сам по себе.
   Петр выглядел немного смущенно.
   - Мне тут донесли, что вы - писатель.
   - Да, есть грех, пишу. Иногда даже что-то издают. Но большой известностью мои творения не пользуются.
   - А мне бы хотелось почитать.
   Я на несколько мгновения задумался.
   - Случайно есть у меня один экземплярчик моего романа. Я вам подарю. Подождите тут.
   Я быстро направился к дому, там в рюкзаке отыскал свою книгу и вернулся к Петру. Я протянул ему том.
   - А, это - сделал он жест рукой, имитирующий процесс написание надписи.
   - Нет ручки.
   - Черт возьми, у меня тоже нет. В поселке никто не поверит, что мне книгу вручил сам автор.
   Я рассматривал своего нового читателя. Лицо у него было довольно грубоватое, но одновременно приятное. Особенно меня привлекли глаза, они были какими-то постоянно вопросительными, как у ученика, внимательно слушающего, но все понимающего в пояснениях учителя.
   - Что же делать?
   - У Степке есть ручка, - как-то нерешительно произнес он.
   - Просить не хотите.
   - Да, мы с ним по матюгались малость. - Петр вздохнул. - А про что книга?
   Я терпеть не мог, когда мне задавали такой вопрос. Это был мой единственный роман, как считал я, совершенно неудачный. Поэтому я старался упоминать о нем как можно реже. И уж тем более не любил пересказывать его содержание. Но в данном случае я понимал, что сделать это все же придеться.
   - Представьте себе некого человека, который живет как все. Жену красивую имеет, любовниц заводит и бросает, деньги хорошие зарабатывает. Но однажды совершенно неожиданно ему становится невероятно скучно.
  Он использует обычные лекарства: находит новую женщину, пьет, как извозчик, придумывает себе различные развлечения: казино, скачки, экстремальные путешествия. А толку никакого, наоборот, становится только еще скучней. И вот он решает понять, в чем причины овладевший им скуки. Он начинает изучение самого этого предмета.
   - У нас в поселке тоже много мужиков скучают. А делать-то чего? Кроме леса ничего не видим.
   - Дело не в этом, в Москве есть все развлечения, которые только придумали за последние несколько тысяч лет люди. Разве только не проводят гладиаторские бои. А тех, кому скучно, становится все время больше.
   - У нас, когда скучно, начинают водку глушить. Я тоже тогда пью.
   - И часто пьешь?
   Петр кивнул головой.
   - Да почти каждый день. Из-за того жинка ушла. Взяла ребетенка и ноги к родителям. В общем, верно поступила. Наглотался этой мерзости особенно сильно, да чуть и ее и дочку не пришиб. Ладно что баба быстрая на ноги, схватила девчонку на руки и тем спаслась. Я за это ей по гроб благодарен, что не позволила мне такой страшный грех на душу взять. Да только вернуться не захотела. Сказала: надоело жить с вечным пьяницей. Хотя, если говорить по правде, есть ребята, которые вообще не просыхают. А я все же больше по настроению. - Внезапно Петр подмигнул мне и извлек из-под куртки бутылку водки. - Я тут у лешего свистнул. Давай выпьем, а то у нас все равно никто не поверит, что я живого писателя видел, а с с ним не выпил. Я слышал, что ваш брат по этой части тоже большой любитель.
   - Ладно, давай. - Я был в самом деле не прочь выпить, и хотя, вопреки мнению моего собутыльника, вовсе не был склонен к алкоголизму, периодически у меня возникало сильное желание опрокинуть стопку. И далеко не всегда соблюдал определенную мне природой благоразумную дозу.
   У Петра кроме водки были припрятаны и пластиковые одноразовые стаканы. А так же закуска: несколько луковиц, шмоток сала, соленый огурчик и большой кусок отломанного от буханки черного хлеба.
   Давно я не испытывал такого наслаждения: закусывать водку хрустящим луком. Мягким водинистым огурчиком и острым, наперченным салом. Я просто млел от удовольствия.
   Бутылка водки опустела буквально за пять минут. Мы оба испытывали одно желание: найти еще выпивки и закуски.
   Петр заговорщически поднес палец к губам и пошел к дому. Я смотрел на него до тех пор, пока он не исчез за его дверью. Я чувствовал себя довольно пьяным, и это состояние мне нравилось. И я был не прочь его усилить. Как здорово, тебя как будто и нет, а вместо твоей отягощенной множеством проблем личности какая-то полуневесомая сущность. И все что так долго давит, не позволяло спокойно жить вдруг куда-то, словно по мановению волшебной палочки, исчезает, уносится вверх, как воздушный шарик.
   Я стал выводить какую-то мелодию. Причем, какую именно вспомнить, несмотря на старания, я никак не мог. Но при этом был так упоен своим исполнением, что не замечал ничего вокруг. Ей богу только за то, чтобы получить такое огромное удовольствие, стоило тащиться в эту даль. Ну где же Петр, почему он не несет новой порции эликсира блаженства?
   Словно услышав мои мысли, Петр показался из-за деревьев. Его радостное лицо лучше всяких слов говорило о том, что напиток у него.
   Мы снова наполнили наши стаканы одноразового пользования. Ко мне пришла мысль, что я поступаю нехорошо, так как пью украденную Петром у хозяина дома водку. Но я уже был в таком состоянии, когда моральные нормы больше не довлели надо мной. Когда еще окажешься в таком райском уголке, когда со всех сторон тебя окружает лес, разными голосами солируют птички, воздух такой ароматный и свежий, что хочется наполнить им бутылку и взять с собой и отхлебывать, как самый вкусный напиток. Да плевать на все!
   Петр наклонился ко мне.
   - Писатель, можно я так буду тебя называть?
   - Давай, называй, - милостиво согласился я.
   - Скажи, чего ж теперь мне делать-то?
   - Ты о чем?
   Прежде чем ответить, Петр снова разлил водку по стаканам. Мы выпили.
   - Да о бабах! Как теперича с ними быть. Если ваш самый главный говорит, что секс - это для дурачья, которое не знает чего с энергией оттуда, - посмотрел он наверх - делать, так как же быть. Я ж без этого копыта отброшу. Когда трезвый, только о бабах и думаю.
   - Да плюнь. Трахай их всех подряд да складывай пачками. - Я вдруг хихикнул. - Какое тебе черт возьми дело до энергии? Пока она оттуда течет бесплатно, бери ее себе и делай с ней что хочешь. У Него ее сколько хочешь. А как кончит присылать, так тому и быть. Главное не расстраиваться. Есть энергия - хорошо, нет энергии - тоже замечательно. Запомни, Петр: умные люди - это те, кто ко всему относятся одинаково. Им все до лампочки. И плохое и хорошее они принимают как должное.
   Петр почесал голову. Кажется, мои слова его не убедили полностью.
   - Так-то оно так, да все же энергия из космоса, от Него самого, - с уважением посмотрел он на небо. - Как вспомнишь на кого ее только тратил, так становится жалко этой самой энергии. А коли не тратить, куда ж ее девать?
   Теперь в определенном замешательстве оказался я. В самом деле, как выпутаться из этой патовой ситуации? Петр по своему прав: далеко не все женщины стоят той космической энергии, которую мы так щедро расходуем на них. Я вдруг вспомнил Катю и подумал, что совершенно неожиданно мой собутыльник сейчас раскрыл мне секрет того, что мучило меня, когда я находился рядом с ней. Наши энергии не совпадали, мы оба тратили ее напрасно друг на друга, они не объединялись, а лишь истощали ее взаимной борьбой. .
   Меня вдруг осенило.
   - А ты запрись где-нибудь, что б никто не мешал, да сбрось излишки энергию. И быстро, и безопасно и не надо с какой-нибудь образиной или дурой возиться.
   - Да я ж с седьмого класса этим не пробавляюсь. Как первый раз бабу поимел, так бросил. Зачем, когда и так можно.
   - Ну тогда не знаю, - сдался я.
   Петр с огорчением посмотрел на меня.
   - Ты ж писатель, вот и придумай. Я ж теперича покоя себе не найду.
   Петр с надеждой, как больной на врача, смотрел на меня, и мне очень не хотелось разочаровывать его, наоброт, хотелось дать ему какой-нибудь полезный рецепт. Но я ничего не мог придумать.
   - Я не знаю, как решать твой вопрос. Мы оба взрослые, думай сам.
   - Ладно, я понятливый. Буду думать. На посошок, каждому по чуть-чуть осталось.
   Мы допили остатки. Почему-то эти последние капли не доставили ни малейшего удовольствия. По-видимому, я исчерпал его в предыдущих заходах. Я попытался встать, и если бы Петр меня не подхватил, то повалился бы прямо на острые ветви упавшего дерева. Я был так пьян, что идти дальше самостоятельно был не способен. Мой собутыльник подхватил меня, словно мешок, на плечо и понес к дому.
  Я был достаточно высокий и крепкий мужчина, а потому весил немало. Но Петр без видимых усилий нес мое потерявшее всякое управление тело. Впервые за последний час у меня слабо прорезалось некое чувство. И этим чувством был стыд.
   Я попытался самостоятельно встать на ноги. Это мне то ли со второй, то ли с третей попытки удалось. Хотя стоял я не твердо.
   - Дальше пойду сам, - пробормотал я.
   Петр с сомнением посмотрел на меня, но спорить не стал и направился в лес. Я же заковылял к дому. Но дойти до него в тот раз так и не сумел. Мне понадобился отдых, я сперва присел, затем прилег. И буквально через полминуты уже спал мертвецким сном.
   Меня обнаружили через пару часов. Обеспокоенные моим долгим отсутствием, на мои поиски вышли Северин, Махонов, Симаков и Анна. Каково же было их изумление, когда они увидели меня распластавшимся на земле и там громко храпящим, что звуки моего храпа отпугивали всю окрестную живность.
   Пришлось им прервать мой сладкий сон. Я не сразу пришел в себя, несколько мгновений ничего не слышал и не видел. Глаза застилало покрывало какого-то серого тумана. Постепенно он стал рассеиваться, и я смог разглядеть склоненного надо мной Северина. За ним стоял Махонов, немножечко в стороне - Анна. Мне стало сразу же стыдно и за свое поведение, и за свой неприглядный вид.
   - Что с вами? - спросил Северин. - Вы себя нормально чувствуете?
   - Нормально, - мрачно произнес я. Для подтверждения своих слов я вскочил на ноги. На этот раз я стоял на них вполне уверенно. Пока спал, хмель выветрился из меня. - Могу я немного отдохнуть?
   Никто не отозвался на мой риторический вопрос. Мы все пошли к дому.
  
   Глава 8
  
   Но история с моим пьянством на этом не закончилась. Вечером, когда все собрались по традиции у костра, лесничий объявил, что у него пропали две бутылки водки. Все смотрели в мою сторону, как на редкий музейный экспонат, так как ни у кого не было сомнений, кто их украл.
   Состояние было не их приятных, никогда меня еще не обвиняли в столь постыдном деянии. При этом я сознавал, что на самом деле был лишь косвенным соучастником преступления, а вором являлся Петр. Но если я укажу на него, то тем самым усугублю его вину, и лесничий тогда уж непременно сдаст его милиции. Мне же этого не хотелось, в отличии от своего старшего брата он вызывал у меня симпатию.
   Поэтому я молчал, не зная, как оправдываться, но и не горя особым желанием брать чужую вину на себя. Я посмотрел на Петра, тот ответил мне пристальным взглядом, словно спрашивая, как ему поступить. Я быстро отрицательно мотнул головой. Он тоже кивнул головой в знак того, что понял.
   - Что вы скажите? - спросил меня Северин.
   - Сам не знаю, как это случилось, - выдавил я из себя. - Чертовски вдруг захотелось выпить. Никогда еще так не хотелось. Ну и не удержался. Прошу прощение у нашего гостеприимного хозяина, готов возместить ущерб любым из способов, который мне назовет пострадавший.
   Но пострадавший молчал, он задумчиво смотрел в огонь.
   - Ладно, это я так, из-за сына, - вдруг произнес он. - Не хочет он тут оставаться. А как буду один без него? Я думал, что передам ему мои способности чувствовать и понимать лес.
   - Но вы же давно знаете, что у него их нет, - заметил Северин. - Зачем вы обманывали себя и его? Чтобы иметь повод не расставаться с ним? Но у него совсем иная судьба, бессмысленно пытаться его удержать.
   - Вы правы. Я только не знаю, как буду жить в полном одиночестве?
   - А хотите я останусь с вами? - вдруг предложила Анна.
   Взгляд лесничего надолго задержался на ее лице.
   - Нет. Раз вы одна из тех, кого выбрал он, то я не посмею никакого из вас задержать. Вы должны идти дальше. Встреча с ним важнее всего. И уж тем более того, что случится со мной. Спасибо за предложение, но сам выпутаюсь из затруднительной ситуации. Я понимаю, как это важно добраться до него.
   Лесничий встал и направился к дому. Я же вдруг почувствовал у своего уха несвежее, наполненное горьким запахом лука дыхание.
   - Спасибо, писатель, выручил ты меня, - услышал я шепот Петра. - А я и уж не знал, что делать-то. Ты прости, что пришлось тебе взять мой грех на свою душу. Авось и я для тебя когда-нибудь что-то сделаю.
   - Не думай об этом, - тоже шепотом ответил я. - Главное, не греши без нужды, - дал я весьма сомнительный с точки исполнения совет.
   - Я постараюсь, писатель, - не очень уверенно проговорил Петр.
   Ему, кажется, нравится называть меня писателем, подумал я. Это возвеличивает меня в его глазах, и тем самым он возвеличивает себя в собственном представлении. Занятными бывают те круги, которые описывает психика человека.
   - Сегодня я не буду ни о чем говорить, - вдруг объявил Северин. - Завтра утром мы отплываем. так что заканчивайте свои дела и ложитесь пораньше. Нам нужно будет за день проделать большой путь.
   Я почувствовал облегчение; Северин как всегда угадал всеобщее настроение и отпустил нас на волю. Слушать его наставления этим вечером в самом деле почему-то никто не хотел. Вопрос в том, чем себя занять?
   Передо мной прошествовали лесничий и Анна. Он обнимал ее за плечи, она же склонила свое лицо ему на грудь. Я проводил их взглядом, пока темнота не укрыла пару от моего взора.
   - Можно с вами поговорить? - вдруг услышал я голос.
   Я тихонечко вздохнул.
   - Конечно, Олег Анатольевич. Только о чем?
   - О вас. Вернее, о том, что с вами происходит. Вы непохожи на самого себя. Это я говорю вовсе не в осуждении. На самом деле это даже может быть очень замечательно. Ради этого мы и находимся в пути.
   - Я вдруг ощутил себя, что я действительно нахожусь на свободе. И мне захотелось делать то, что хочется.
   - Например, украсть две бутылки водки и напиться вдрызг. Вы считаете, это свобода.
   - В том-то и дело, дорогой Олег Анатольевич, я так не считаю. Я вообще, никак не считаю. Это был импульс, мне так хотелось поступить. И этого оказалось для меня достаточным. Какая еще нужна свобода? Человек тогда свободен, когда свободен от всего. В том числе и от самой свободы. Знаете, я вдруг понял, какое это ужасное рабство пытаться быть свободным. Люди борются за свободу столько, сколько существуют на свете они сами. Но чем больше они за нее сражаются, тем больше становятся рабами свободы. Черт знает, почему это происходит, у меня голова сегодня не варит? И все же разве я не прав?
   - Правы. Беда в том, что эта ваша правота хуже самой сильной неправоты.
   - Не понимаю. Правота хуже не правоты. Какая-то казуистика.
   - Я давно хотел с вами поговорить, но все откладывал разговор. Мне казался он преждевременным. Но теперь боюсь, что поступал неправильно. Мне не очень нравится то, что с вами сейчас творится.
   - Это все из-за того, что я напился. Но вы меня не предупреждали, что это общество трезвости. Я бы подумал тогда стоит ли к нему присоединяться.
   - Дело не в том, что вы напились. Вы вдруг почувствовали облегчение, оказалось, что в жизни совсем не обязательно идти вверх, можно легко скользить вниз. Как лыжник с горки. Не надо никаких усилий. Да к тому же полное ощущение свободы, о котором вы только что так замечательно говорили, как универсальное оправдание любых поступков. Вам же стало абсолютно на все наплевать?
   - Ну не совсем, но что-то такое действительно появилось. А может, так и должно быть. Почему одним можно все, а другим нельзя ничего? Помните Диогена, который жил в бочке. Когда Александр спросил, чего он хочет, тот попросил великого завоевателя не загораживать солнца. Разве это не есть настоящая свобода?
   Мне показалось, что Северин усмехнулся.
   - Жить в бочке и просить властелина мира не мешать ему греться на солнцепеке - еще не означает быть свободным. Мы все, здесь собравшиеся, двинулись в путь. Но всем, включая вас, кажется, что тем самым они уже начали разбег в неизвестность. Но помните, я вам говорил о законах космоса, которые управляют нашими жалкими жизнями. Один из них гласит, что путь никогда не начинается с того уровня, с которого вы его начали. Если вы пытаетесь приступить к нему таким вот образом, вы просто будете топтаться на месте, а скорее катиться вниз. И все ваши усилия окажутся напрасными. Неужели вы думаете, что он заставляет нас идти этим маршрутом только ради того, чтобы преодолеть определенное расстояние. Он мог бы собрать вас в номере любой самой шикарной гостиницы Москвы. Но какой смысл был бы в таком сборище? Прослушали бы его выступление и спокойно разошлись, словно бы побывали на каком-то концерте. Запомните раз и навсегда: любой путь наверх всегда начинается с более высокого уровня, чем тот, на котором вы находились до этого. И пока вы не подниметесь на новую ступеньку, то сколько бы усилий вы не затратили, ничего не случится.
   - Но каким образом я смогу подняться выше?
   - Способ один - принести жертву.
   - Заколоть быка? А может принести человеческую жертву? Например, кого-нибудь из нашей группы? Кого вы посоветуете?
   - Это плохая шутка. Ваша проблема в том, что вы никогда не думаете, что в любое мгновение вашей жизни вы подвержены двум видам влияний: грубым и тонким. Грубые, подобно водовороту, тянут вас вниз, на дно, к самым примитивным мыслям, поступкам, представлениям, развивают животный эгоизм. Тонкие обогащают вас, расширяют сознание, делают более отзывчивым к чужим горестям, к общечеловеческим проблемам, выводят вас в конце концов на простору, ведущие к Богу. Если вы не понимаете, что ежесекундно находитесь под воздействием этих двух видов влияний, то практически всегда побеждают грубые влияния. А за жизнь их накапливается столько, что человек по своему духовному развитию все больше сближается с животным миром. Внешне он может даже выглядеть вполне интеллигентным, образованным. но если разобрать его душу на отдельные блоки и элементы, то мы к удивлению обнаружим, что она мало отличается от души свиньи. И я отчетливо вижу, как вас стремительно завоевывают грубые влияния. Именно это и беспокоит меня больше всего.
   - А собственно, что вас так беспокоит? Ну стану я душевной свиньей, вам от этого хуже не будет.
   - Будет, - после паузы отозвался Северин. - Я вам не говорил до сих пор, но наша с вами связь гораздо прочней, чем вам представляется. Существует еще один непременный космический закон. Он гласит так: никто не в состоянии подняться на новую, более высокую ступень сознания до тех пор, пока не поможет поднять на более высокую ступень другого человека. Это так называемый закон вечной преемственности.
   - Вот значит почему мудрецы, просветленные старались обзавестись учениками! - воскликнул я. - А я-то полагал. что ими двигают исключительно бескорыстные мотивы.
   - Именно так. Без учеников они не могли двигаться дальше. Вы уже догадались, к чему я веду?
   - Нет.
   - Таким человеком для меня являетесь вы. Я долго его искал, но никто не подходил на эту роль. Но едва я вас увидел, то мой внутренний голос тут же сообщил мне, что ее предназначено сыграть вам. И теперь я понимаю что он знал об этом и отнюдь не случайно посоветовал послать вам приглашение.
   Я молчал, пораженный стрелой в самое сердце. Что за путешествие, что ни день, то новая неожиданность. Да еще такая, с которой не знаешь, как поступить.
   - И что из всего этого вытекает?
   Северин пожал плечами.
   - Вот мы с вами и вернулись к тому, с чего начали. Вы еще не забыли: мы говорили о свободе. Каждый из нас волен выбрать свое настоящее, будущее, прошлое.
   - Вы говорите о жертве.
   - Да, о ней. Для того, чтобы продвинуться даже на шаг вперед, надо чем-то пожертвовать, от чего-то отказаться. Именно это обстоятельство для большинства становится непреодолимой преградой. Люди не желают жертвовать своим эгоизмом, привычками, всем тем, с чем они свыклись, что доставляет столько радости ради чего-то крайне неясного, как видение далекого моста в густом тумане. Особенно тяжело это на первоначальном этапе, приходиться просто вырывать из сердца самое дорогое.
   - Что же я должен по вашему вырвать из сердца?
   - А вот это я вам не подскажу. Когда вы сделаете настоящую, а не мнимую, как до сих пор, попытку продвинуться вперед, препятствия сами обозначат себя. Нельзя начать новую жизнь, не покончив со старой. Люди же хотят тащить за собой этот груз и одновременно приобретать новое состояние. Это так же невозможно, как в одно и тоже время быть сытым и голодным. Вот собственно и все, что хотел вам сказать этим прекрасным вечером. Разумеется, вы абсолютны свободны в своем выборе. Я приму любое ваше решение.
   - Хорошо, - пробормотал я. - Я подумаю.
   - Но учтите, это решение нельзя принять только одной головой. Если вы не проникнитесь целиком в то, что вас ожидает, вы лишь напрасно потеряете время и массу затраченных усилий. И уж поверьте, больше вам никогда не подняться. В таком случае лучше оставить все, как есть. Не торопитесь. Попытайтесь понять ваши подлинные желания и оценить ваши истинные возможности. Это не вопрос времени, это вопрос проникновения в свою сущность. В следующий раз я попытаюсь вам разъяснить эту мысль. Спокойной ночи!
   - Спокойной ночи! - сказал я, думая, что после всего услышанного, какая уж тут к черту спокойная ночь.
   Я оказался прав в своих предположениях. Правда причина моего ночного беспокойства оказалась совсем иная, чем я полагал.
   Я вошел в дом, открыл дверь комнаты, где находилась моя кровать. Вернее, ее роль исполнял брошенный на пол матрас. Рядом со мной храпел Симаков, с которым я снова делил один кров. Я лег, накрылся одеялом и уже предвкушал, что вот-вот поплыву в неизвестность на лодке Морфея, как в мой слух ворвались какие-то звуки. Я прислушался. Нет, то был не храп моего соседа, а нечто совсем другое. То были стоны Причем, стонала женщина. Стоны звучали все чаще и громче, и их звуковая гамма обретала с каждым мгновением все большее насыщение. Вряд ли можно было сомневаться, что означал этот шумовой каскад.
   Между тем стоны становилась все исступленней, издававшая их женщина явно была уже совсем близка к пику оргазма. Слушая эту симфонию любви, мне казалось, что я перестал дышать, словно бы погрузившись на морское дно. Внезапно тональность звуков резко изменилась. Женщина закричала. Но в ее крике звучал не мажорный аккорд, рожденный восхождением на вершину страсти, а нечто совсем иное, скорее не то страх, не то отчаяние. Последовавшие затем всхлипы плача подтвердили, что я не ошибся. Там, за тонкой перегородкой случилось что-то непонятное, не предвиденное.
   Плач продолжался, более того, он нарастал. Я лежал, все так же почти не дыша, не зная, что предпринять в такой малопонятной с ситуации. Вмешиваться ли в происходящее, идти туда к ним выяснять, что же произошло. Но меня никто не приглашал. Как они встретят ночного гостя?
   До меня донесся едва различимый тембр мужского голоса. Ему ответил женский. Они разговаривали, но различить их слова я не мог. Зато явственно слышал, что периодически Анна снова начинала всхлипывать. Лесничему же все никак не удавалось успокоить ее.
   Все это длилось уже не меньше получаса. За перегородкой то затихали, то возобновлялись рыдания. Как будто бы периодически ставили одну и ту же пластинку. Я по-прежнему не понимал, что же все-таки произошло между двумя партнерами? Я же ясно слышал, как великолепно у них все шло до определенного момента. А затем вдруг все резко изменилось.
  Мой опыт свидетельствовал о том, что так не бывает. Если женщина уж вышла на прямую дорожку к оргазму, она сделает все от себя зависящее, чтобы добежать до финишной черты. Здесь же путь прервался на середине.
   Постепенно звуки за стеной стихли. Возбужденный чередой случившихся за день событий, я полагал, что долго еще не усну. Но накопленная усталость оказалась сильней. Не прошло и несколько минут, как я уже путешествовал в других мирах.
  
   Глава 9
  
   Утром мы стали собираться в дорогу. Стоит ли говорить, что большая часть моего внимания уделялось не сборам, а любовной паре. Я заметил, что оба одинаково расстроены, то ли расставанием, то ли еще чем-то. Друг с другом они не разговаривали, не делали попыток остаться наедине. Но периодически обменивались взглядами. Я видел, что этого было для них вполне достаточным, дабы понять, что каждый хочет сказать другому.
   Наконец мы спустили лодки на воду. Оставались считанные минуты до нашего отплытия. Все собрались тесным кружком. Лесничий внимательно оглядел нас всех. Мне показалось, что на моей особе его взгляд задержался чуть дольше, чем на остальных. Впрочем, вполне возможно то давало о себе знать мания величия.
   - Не буду лукавить, я знаю, куда и зачем вы плывете. Я тоже однажды плыл по этому маршруту. Но не дойдя совсем немного, повернул назад, - вдруг заговорил он. - До сих пор не могу точно сказать, почему я так поступил? Но при этом я все же надеюсь, что тот мой поступок угоден Богу.
   - Я думаю, вы еще доплывете, - обнадежил его Северин, - но не сейчас, а когда придет время для этого. Мне кажется, вы и сами понимаете, что вам рано плыть по реке. Если позволите, то дам один совет: вам надо лучше разобраться в ваших отношениях с сыном. В этом ключ к вашим собственным проблемам.
   - Я знаю. Он хочет уехать, пусть уезжает. Это была моя ошибка насильно удерживать его тут. Я понимал в глубине души, что обманываю себя. Но продолжал это делать.
   - Бывает и не такое, - улыбнулся Северин. - Счастливо оставаться. А нам пора в дорогу.
   Получилось как-то само собой, что Анна и лесничий, целое утро проведшие раздельно, вдруг на несколько мгновений оказались совсем рядом. Он сжал ее руку, она, не стесняясь присутствия посторонних, поцеловала его в губы. Причем, поцелуй вышел долгим и страстным. Все первые секунды наблюдали за сценой, затем отвели глаза.
   - Вы знаете, впереди трудный участок, - сказал лесничий Северину.
   - Я знаю, - коротко ответил Северин. - Отплываем! - громко произнес он.
   Мы сели в лодки и снова закачались на неровной водной поверхности. Лесничий стоял на берегу, но рукой не махал. Он был неподвижен, как скала. Зато Иван энергично симофорил, производя руками непонятные жесты. Но Ярослав вполне разбирался в этом языке, так как подавал ответные сигналы.
   Лесничий и его сын исчезли из видимости за поворотом. Мы снова оказались одни между двух берегов. Должен признаться, такую величественную картину я еще не видел ни в жизни, ни на живописных полотнах.
  Представьте себе с двух сторон огромные мощные, вздымающие высоко вверх скалы, густо покрытые зеленой щетиной леса. И между этими горными грядами сияет, отражая солнечные лучи, ленточка реки, словно змея, изгибающая на многочисленных поворотах.
   Все были настолько загипнотизированные этим незабываемым зрелищем, что даже перестали разговаривать друг с другом, зато без всяких понуканий, дружно работали веслами.
   Общее молчание меня нисколько не тяготило, а скорее радовало, я был полностью погружен в собственные размышления. И не желал, чтобы кто-нибудь вторгался бы в них.
   Я размышлял над вчерашними словами Северина. Та незримая связь между нами, наличие которой он мне вчера открыл, вызывала целый циклон противоречивых мыслей и чувств. Получается, чтобы подняться на следующий уровень, я должен пожертвовать чем-то важным. Иначе Северин так и не сумеет сделать очередной шаг по бесконечной лестнице восхождения ввысь. Но от чего мне следует в таком случае отказаться? Воистину гамлетовский вопрос. Вернее, Гамлету и не снилось, что могут возникать такие заковыристые дилеммы.
   Мы продолжали почти бесшумно скользить по воде. Вокруг, кроме нас, не было ни души. Впрочем, душа присутсвовала; трудно поверить, чтобы этот великолепный пейзаж, сотворенный кистью и резцом природы, не был бы одухотворен.
   Итак, что же за жертву я должен принести на алтарь богу бесконечного восхождения? А ведь я с самого начала знал, что придеться совершить этот героический поступок. Вот только не хотел признаться в этом себе. Но что же мне необходимо сделать? Перестать смотреть на себя как на центр мирозданья, перестать рассматривать свои желания, как приказ для обязательного исполнения, научиться видеть в других начало или продолжение самого себя. А это в свою очередь предполагает проявлять участие к чужим страданиям, воспринимать мировые проблемы, как свои собственные. Любить женщину не за те удовольствия, что она доставляет, а за возможность отдать ей все, что имею и даже больше, ни при каких обстоятельствах не удовлетворяться достигнутым, не испытывать самодовольства от самых больших достижений, понимать, что твои знания и умения - всего лишь ничтожная доля из того, что ты должен еще узнать и чему научиться. Ничего я не забыл из этого перечня? Впрочем, не вызывает сомнений, что не включил в него еще очень многого. Но даже и в этом случае он будет далеко не полным. Вот только каким образом все вышеперечисленное осуществить? Увы, сил выполнить эту грандиозную задачу сделать я что-то пока не чувствую.
   Глубоко погруженный в самого себя, я и не заметил, как поменялся окружающий нас пейзаж. Горы стали еще выше и круче, зато русло реки сузилось. Если раньше течение воды было нелегко обнаружить, столь спокойным и беззвучным оно было, то теперь оно стало хорошо заметным.
   Я слегка приподнялся, чтобы посмотреть вперед и увидел, как прямо по курсу из реки торчат мокрые головки больших камней. Вокруг них вода громко журчала и пенилась, сильно напоминая только что налитое в кружку пиво, и далее, уже не скрываясь, стремительно неслась вниз. Еще немножко и мы упадаем в водяную пропасть.
   К нам, энергично работая веслами, дабы преодолеть встречное движение воды, приблизилась первая лодка.
   - Внимание! Это очень опасное место, - прокричал нам Северин. - Будьте предельно собраны. Привяжите вещи.
   - Почему нас не предупредили? - с возмущением прокричал в ответ Махонов.
   Но ответить на этот упрек Северин уже не смог, так как его лодку сильно развернуло, и он сам едва не вылетел из нее. Если бы не Симаков, сумевший перехватить уже падающее в воду тело, он бы непременно оказался в холодной купели.
   Поток воды, увлекая нас за собой, нес нас все быстрей. Нам уже с трудом удавалось направлять движение лодки. Пороги то и дело возникали перед ее носом, и мы едва успевали их обходить. Я не пытался командовать, так как управление посудиной как-то незаметно взял на себя вице-премьер. На его лице я не заметил и признаков страха, зато лицо Ярослава представляло из себя его сплошную маску. Даже обычно безучастное лицо отца Антония искривилось от испуга. Он смотрел на вздымающиеся вокруг нас пенные холмы так, как будто это было сошедшее на землю воинство Сатаны.
   Поток ускорялся с каждой секундой, нас несло вперед уже не туда, куда мы хотели, а куда хотел он. Он же устремлялся куда-то вниз. Мы еще не видели самого обрыва, но по нарастающему характерному гулу, который издают водопады всего мира, понимали, что до падения вниз оставались считанные минуты.
   Внезапно я увидел почти прямо перед собой перекошенное лицо Маханова. Его губы отчаянно жестикулировали, но из-за шума воды я ничего не слышал. Маханов показал рукой вперед, я обернулся и к своему ужасу увидел, как лодка мчится прямиком на торчащий из реки огромный рог скалы. Столкновение с ним без всякого сомнения заставило бы всех нас повторить судьбу "Титаника".
   Я налег на весло всеми имеющимися у меня еще в запасе силами. Тоже самое сделали и остальные гребцы. Каким-то чудом мы синхронно ударили веслами по воде, и наша посудина выскользнула из плена стремительно потока на чуть более спокойный участок. Лодка проскочила страшный порог буквально в десяти-пятнадцати от него сантиметров.
   Но радоваться этой удаче не было ни причин, ни времени. Впереди русло реки резко обрывалось, и вода, как и ей и положено законами природы при падении с высоты, с грохотом устремлялась вниз.
   Пытаться хотя бы немного притормозить наше движение к пропасти было абсолютно бесполезно. Махонов отдал какой-то приказ, я снова его не расслышал, но догадался; я положил весло на дно лодки. Тоже самое сделали и остальные, после чего мы все вцепились в скамейки. В этот момент наша посудина перешла в состояние свободного падения.
   О том, что время действительно категория относительное, я понял в эти секунды, можно сказать, на собственной шкуре. Ибо оно вообще исчезло, мои внутренние часы перестали отсчитывать минуты и секунды. Наш полет длился считанные мгновения, но меня охватило ощущение, что он продолжается бесконечно.
   Я до сих пор не понимаю, каким чудом мы не перевернулись, а всего лишь оказались обрызганными с ног до головы ледяной водой. Но мы, как и до падения, все так же находились в лодке.
   Водопад остался за спиной. Однако это еще не означало, что все опасности теперь позади. Мы снова неслись на очередной порог. Внезапно лодку подбросило вверх, так как мы напоролись на находящийся под водой камень. Раздался страшный скрежет. Я не без труда удержался на месте.
  Не знаю, почему я в этот миг вдруг повернул голову и бросил взгляд на отца Антония. Но это позволило мне увидеть, как он сиганул в воду.
   Он не выпал из лодки, он выпрыгнул из нее по собственной воле. Плавать же он не умел. Значит, это был акт самоубийства.
   Я бросился за ним в воду. В мокрой одежде, ставшей сразу тяжелой, как доспехи рыцаря, я едва не пошел ко дну. Увидел рядом с собой тело отца Антония, его выпученные глаза. Но помочь ничем ему не мог, так как сам нуждался в помощи. У меня не хватало сил, чтобы справиться и с быстрым сильным потоком и с надетой на тело амуницией.
   Река засасывала меня на самую свою глубину. Несколько раз я больно ударялся о камни. Я боялся, что стукнувшись о них, потеряю сознание. И тогда шансы выплыть из холодной купели становились практически равными нулю.
   Именно так и случилось. Я ударился головой об острый камень. Все померкло перед глазами. Но перед тем, как потерять сознание, в мозгу невероятно отчетливо отпечаталась мысль: "Зато в бессознательном состоянии умирать будет не страшно".
   Я пришел в себя от ощущение, что меня, подобно мешку, куда-то волокут. Было очень больно. Я открыл глаза, увидел Маханова и Ярослава, которые по колено в воде пытались дотащить меня до находившегося в метрах тридцати берега.
   Забегая вперед замечу, что меня спасло то обстоятельство, что в этом месте было так мелко, что я просто застрял, зацепившись обо что-то на дне.
   Однако вытащить меня из-за быстрого течения оказалось совсем не просто. Моих спасителей то и дело сбивало с ног сильным встречным потоком. И тогда им самим уже требовалась помощь. Но оказывать ее было просто некому.
   Я лежал в воде, омываемый со всех сторон холодными, но очень чистыми струями, и уже так свыкся с холодом, что почти его не ощущал. Все мои чувственные рецепторы вышли из строя. Мне было абсолютно все равно: вытащат меня на сушу или нет. Хотелось лишь одного: чтобы весь этот ужас хоть как-то, но поскорее закончился бы.
   Махонову и его молодому напарнику наконец удалось подняться и снова взяться за меня. Они волокли мое тело по острым камням, но оно к этому моменту так одеревенело, что я почти не ощущал боли.
   Я лежал на твердой почве и медленно и даже как-то неохотно приходил в себя. С ног до головы я дрожал от жуткого, неземного кхолода. Внезапно я вспомнил о причине своего несчастья.
   - А где отец Антоний? - щелкая зубами, как голодный волк, спросил я Махонова.
   - Да вот же он, - кивнул он мне.
   Отец Антоний лежал от меня в метрах тридцати. Он был жив. Такой безошибочный вывод позволяли сделать издаваемые им частые стоны.
   Махонов присел рядом со мной. Как и я, он был весь мокрый, с его одежды стекал целый дождь. Но он не обращал на эти осадки никакого внимания
   - Слушайте, я знаю, в каком вы состоянии, но надо срочно плыть дальше. Мы не можем тут оставаться. Мы погибнем от холода.
   - А где же лодка? - Чтобы задать этот простой вопрос мне понадобилось собрать почти все имеющиеся в наличие силы.
   - Да вон лодка, она слава богу села на мель.
   Я чуть приподнялся. В самом деле лодка застряла рядом с берегом Словно пьяная, она раскачивалась из стороны в сторону.
   - Да, надо плыть, - согласился я.
   Махонов помог мне встать и как влюбленный, обхватил меня за талию. Сделано это было вовремя, иначе бы я упал. Ярослав в прямом смысле взвалил на спину весьма тяжелого отца Антония. С огромным трудом, словно каторжник, волоча ноги он поплелся к лодке.
   Нас, двух пострадавших, грести не заставляли. На наше великое счастье - по другому и не скажешь - буквально через полкилометра река снова успокоилась, обретя свой прежний меланхолический характер. Мы стали высматривать, где же наша другая лодка, не исчезла ли она в пучине водопада?
   Она нас ждала на стремнине реки. Оба экипажа так обрадовались встрече, что по крайней мере у меня даже по телу впервые после купания заструилось слабое тепло. Они выглядели ничуть не лучше нас, все с ног до головы облитые холодной водой. Не сговариваясь, мы спешно поплыли к берегу.
   Нас спасло от смерти то, что Всевышний подарил в этот день нашей планете теплую солнечную погоду. Будь прохладней, да если бы еще хлестал дождь, который не позволил бы нам разжечь костер, вряд ли бы мы выдержали жестокое испытание холодом. Едва причалив, мы все, не сговариваясь, скинули одежду, так как ходить в мокрой больше не было никаких сил. Но так как все запасные вещи были точно в таком же состоянии, всем пришлось остаться голыми, как Адаму и Еве в раю. Наиболее стеснительные улепетывали в лес и прятались от общества. В результате такой селекции осталось пятеро нудистов. Кроме меня, Северин, Махонов, Симаков и Анна. Последнее обстоятельство делало наше общество весьма пикантным и привлекательным.
   Взгляды всех мужчин просто прилипли к телу обнаженной женщины. А прилипать было к чему. Ее фигуру я бы охарактеризовал, как очень гармоничную, соразмерную. Небольшие груди, плоский живот, немного худощавые, но зато очень стройные ножки. Я вдруг почувствовал сильный прилив желания. Он проявился столь явственно, что пришлось даже отойти немного в сторонку.
   - Давайте побыстрее разжигать костер. Надо набрать веток, - сказал Северин.
   Нагота совершенно не смущало нашего гуру, я бы сказал, она совершенно не отражалась на его поведении. Как будто бы он просто сменил одежду. Я позавидовал такому умению к переодеванию.
   Пляж, на котором расположились мы, плавно переходил в лес. Туда мы и направились за добычей. Но меня гораздо больше чем хворост, волновала стройная женская фигурка. Солнце уже обсушило мою кожу, и я совершенно неожиданно почувствовал прилив сил. Только что пережитое приключение и бодрящий холод воды оказали на мой организм положительное воздействие контрастного душа. Внутри моего ожившего тела бурлила вулканическая лава. Она так неудержимо рвалась наружу, что концентрировала все свои мысли и желания на одном предмете. Поэтому я по возможности не выпускал Анну из вида.
   Анна же не обращала ни на кого внимания и следовать за ней было совсем несложно.
  Все было бы просто замечательно, если бы не одно обстоятельство под названием: комары. Этих летающих вампиров тут было видимо-невидимо. И все большее число этих насекомых с каждой минутой каким-то образом узнавало о моем присутствии и дружно слеталось к месту возможной трапезы.
  Некоторое время я героически отбивался от кровососущих тварей веткой. Но затем к ним явно прибыло подкрепление, и целое комариное облако за висло прямо над моей головой. Не выдержав, я выбежал из своего укрытия и помчался прямо на Анну.
   Здесь на просвечиваемой солнцем полянке этой мерзости было меньше. Зато тут находилась Анна. Она насмешливо смотрела на меня, явно понимая, чем я только что занимался. И этот ее взгляд кусал меня не менее сильно, чем укус комара.
   - Подглядывали за мной? - спросила она.
   Возражать против очевидных фактов было просто глупо.
   - У вас очень красивое тело, - словно оправдываясь, сказал я. - А я соскучился по женским телам.
   Ее реакция была не совсем той, что я ожидал. Она нахмурилась.
   - Я вижу, вы хотите меня, - вдруг проговорила она. - Я не против. Кто-то же должен удовлетворять ваши желания, а больше поблизости некому. Если вы не...
   - Я нет, - поспешно проговорил я.
   Я стоял неподвижно, сильное желание боролось во мне с каким-то другим чувством, не позволяющим сделать вперед ни шагу. Я не мог понять, что со мной творится. Было такое ощущение, что кто-то меня околдовал.
   - Ну чего вы стоите, как дерево. Каждая секунда дорога. Нас в любой момент могут заметить.
   - Нет, - ответил я, - я очень хочу, но я не могу.
   - Ваше дело, - пожала она своими, довольно худенькими плечами. - Только учтите, больше таких предложений вы от меня не услышите. Женщина дважды вам предлагала себя, а вы оба раза ее отвергли. Это не прощается. Как мужчина вы для меня только что умерли.
   Эта новость заставила меня содрогнуться. Я попытался переломить ситуацию.
   - Я не могу вот так сразу, то, что было у вас вчера с ним..., - промямлил я.
   - Какое это имеет отношение к вам? - грубо сказала она. - Вы что, моралист?
   - Нет. Но получается, что отношение имеет.
   - Боже, как вы мне все надоели, все, до одного. Зачем вас создал Бог? Лучше бы он этого не делал. Все равно никакой пользы.
   - Но тогда как увеличивать население. Мы же смертные, а потому должны оставлять потомства.
   - Есть десятки способов сделать это по-другому. Ненавижу все, что связано с отношениями между мужчиной и женщиной!
   - А мне нравится, - возразил я. - Это такая бесконечная игра, постоянная забава, которая всегда под рукой. Что бы мы делали, если бы не было бы этих отношений. Умерли бы со скуки.
   - Вы даже не понимаете, что несете. Знаете среди всех членов нашей группы, я лишь вас одного не понимаю. Вы ускользаете от меня, словно тень.
   - Что же во мне такого загадочного?
   - А то, что в вас нет ничего загадочного. Вы просто никто. Здесь каждый мучается какой-нибудь проблемой. А у вас нет никакой проблемы, вы ни от чего не мучаетесь.
   - Мучаюсь, - решительно не согласился я, - мне до смерти хочется заняться с вами любовью. Но мне что-то мешает.
   Анна пренебрежительно махнула рукой.
   - А в самом деле, что вас привело сюда?
   - А вас?
   - Я хочу, чтобы вы ответили бы на этот вопрос.
   Я пожал плечами.
   - Пожалуй, главным образом любопытство. Давно хотелось узнать, что там за пределами нашего убогого существования. Не может же им все и ограничиваться. А я давно понял, что писать статьи, книги о нашей жизни - самое бессмысленное занятие, какое только может быть на свете. Все написано, все сказано, нарисовано, спето. Уже ничего невозможно придумать нового. Остается только одно не познанное - запредельный мир. Может, там что-то осталось еще интересного?
   - Так вас интересуют новости из запредельного мира?
   - Можно сказать и так. Вопрос в том, где протекает наша подлинная жизнь? Вот эта наша сейчас встреча, где она происходит в действительности: здесь или где-то там, - показал я на небо, по которому скользили белые корабли облаков. - В одной книге я прочитал о том, что все происходящее у нас на земле лишь отражение того, что происходит совсем в иных сферах. Но это отражение происходит на более низком уровне. И пока события доходят до нашей планеты, искажение достигает чудовищной величины. Вот потому-то здесь все так жутко и мерзко, вот почему люди больше похожи на животных тварей: жестоких, тупых, эгоистических, а не на человека, чей образ существует в каждом из нас.
   Впервые за нашу встречу я заметил в глазах Анны задумчивость.
   - Как вы думаете, что означает наша встреча там, наверху? - вдруг спросила она.
   Теперь пришла моя очередь крепко задуматься.
   - Искажений так много, что с нашего местонахождения трудно понять. Может быть, там желают, чтобы мы полюбили бы друг друга. Но не сразу, а пройдя определенный путь, преодолев череду испытаний. При этом каждый кардинально должен многое, если не все, изменить в себе. И лишь в этом случае может случиться такое великое событие. Иначе какой смысл в любви, если каждый остается точно таким же.
   - Вы иногда говорите странные вещи, которые я от вас не ожидала услышать, - пробормотала Анна с таким видом, словно была недовольна этим обстоятельством.
   - Честно говоря, я и сам от себя часто не ожидаю, что произнесу такие слова. До того, как я начал их говорить, ничего похожего такого в моем сознании не было. Это ваша заслуга; когда я вижу вас, то чувствую, как поднимаюсь куда-то вверх. Я замечал уже несколько раз, что у меня в эти моменты меняется направление мыслей и чувств, они становятся более возвышенными.
   - Может, в этом и заключается цель нашей встречи? - предположила Анна.
   - Может быть, - не очень охотно согласился я.
   - Я подумаю над вашими словами. А сейчас пора возвращаться с дровами.
  
   Глава 10
  
   Мы решили заночевать на том самом небольшом пятачке, куда судьба выбросила нас после счастливого спасения. Обед прошел в какой-то приподнятой обстановке, так как все радовались, что благополучно преодолели столь страшные препятствия и что больше в этот день им не надо отправляться в путь и можно расслабиться в столь прекрасном месте. Оно в самом деле было замечательным; за небольшой полоской пляжа сразу начинались поросшие соснами горы. Это была самая что ни на есть первозданная, в своем естественном виде природа, не исковерканная грубым человеческим вмешательством.
   Я еще никогда не видел нашу разномастную кампанию такой единой и сплоченной, в таком хорошем расположении духа. Единственным исключением из общего коллектива являл собой отец Антоний. Вел он себя странно: то хмуро смотрел в огонь, то что-то шептал губами. Если же учесть, что совсем недавно он пытался покончить с собой, выпрыгнув из лодки, то поводов для беспокойства было достаточно.
   Я решил поделиться своей тревогой с Севериным. Я подсел к нему. Он пил чай из железной кружки и задумчиво смотрел на реку. Я рассказал ему о своих наблюдениях.
   - Я тоже замечаю, что с ним творится неладное. Но мне неизвестно что. Я пытался выяснить, но он не идет ни на какие контакты.
   - Может быть, он кого-нибудь убил?
   Северин посмотрел на меня и, как мне показалось, осуждающе покачал головой.
   - Сегодня вечером я попытаюсь затронуть одну тему. Она важна для всех. Но, может быть, заодно удастся хотя бы частично прояснить ситуацию с отцом Антонием.
   Внезапно к нам присоединился вице-премьер. Весь его вид выражал крайнее недовольство.
   - Я хотел спросить вас, Олег Анатольевич, почему нам ничего не было известно об этом опасном участке пути? Вы понимаете, мы все или кто-то из мог бы вполне погибнуть. А на нас даже не были надеты спасательные жилеты. За такие дела под суд отдают!
   Северин внимательно смотрел на Махонова.
   - А разве вам неприятно сознавать, Юрий Михайлович, что вы сумели преодолеть такое опасное препятствие, даже без спасательных жилетов? Понимаете, в этом мире, где мы с вами сейчас находимся, все неожиданно. Но человек привык бороться с опасностями не тем, что укрепляет себя, что овладевает новыми навыками, а тем, что либо уничтожает сами опасности, либо пытаются по возможности обезопасить себя разными искусственными способами, вроде ремней безопасности в автомобилях. Но такое поведение сильно влияет на его готовность воспринимать все неожиданное. Если вы однажды вдруг окажитесь в иных мирах, то вам придеться столкнуться с такими непридвиденными ситуациями напрямую. Там их будет бесчисленное окличество. Поймите, у нас с вами не турпоход, это путешествие в иное измерение. И я вам не могу гарантировать, что все доберутся живыми до конечной цели и невредимыми вернутся назад. Я вам вообще ничего не гарантирую.
   Эти его заключительные слова слышала вся наша группа, так как все придвинулись к нам и внимали нашей беседе.
   - А я-то, дурак, думал, что ничего больше такого не будет, - громко проговорил Симаков. - Мы так не договаривались, Олег Анатольевич.
   - Насколько я помню, мы с вами на этот счет никак не договаривались, - ответил Северин и оглядел нас. - Я вижу, вы все встревожены. Ничем не могу вас успокоить, лучше знать правду. В прошлые года были случаи, когда люди погибали на маршруте. А группа, которая шла перед вами предыдущим летом, не досчитала двоих. Как раз здесь на порогах. Я не хотел вам пугать, но коли зашел разговор, то сообщаю, что тут, на берегу находится могила одного их них. Другого просто не нашли.
   От веселье, которое владело несколько минут назад нами, не осталось ничего, все молча сидели, переваривая одновременно с пищей и только что полученную информацию.
   - Мне известно, что его могила где-то совсем рядом. Он похоронен под деревом, а на нем прибита дощечка с его фамилией.
   - Я пойду искать, - вскочил Ярослав.
   Мы тоже поднялись и побрели к лесу.
   Поиск занял совсем немного времени. Неожиданным было другое, захоронение отыскал отец Антоний.
   Мы столпились рядом с могилой. Холмик был едва заметен. На доске с большим трудом читалась надпись: "Соловьев Виктор Васильевич".
   Я вздрогнул. Я был знаком с Соловьевым, некоторое время работали в одной газете. Все дружно считали его очень талантливым журналистом. Мы не были друзьями, но нас можно было назвать приятелями. Не раз мы разговаривали, и эти разговоры затем долго не выходили из моей головы.
  Затем я потерял его из вида. Встретились мы случайно на улице год назад. Он куда-то торопился и потому беседы не получилось. Хотя я ясно видел, что Виктор хочет пообщаться со мной не меньше, чем я с ним. Он лишь сказал, что уезжает в путешествие. На том мы и расстались. Еще через несколько месяцев я узнал, что он бесследно пропал. И никто не знает где.
   Теперь я знал, где и как Виктор закончил свои дни. Я вдруг отчетливо вспомнил его слова, пророненные им в одном из наших разговоров. "Меня давно не покидают чувство, что я живу, как во сне. Как будто все, что происходит, даже то, что мы стоим рядом с друг другом, все это абсолютно нереально. Я не могу разобраться в этом своем состоянии, меня далеко не всегда преследует ощущение, что на самом деле я пребываю совсем в ином измерение. Но раз оно периодически появляется, значит, что-то есть на самом деле. Ведь все имеет свой источник. Я хочу все же разобраться, где реально я нахожусь".
   Теперь, он, наверное, разобрался, его тело нашло приют тут, на пустом берегу, а его душа путешествует в иных мирах, где все гораздо более реально, чем в нашем грубом, но таком в туманном мире.
   Я не стал говорить никому, что знал погибшего. Зачем? Ему это не поможет. И вообще, это не имеет прямого отношения к нашему путешествию.
   Постояв у могилы, мы, поникшие, побрели назад, к лагерю. Рядом оказался Вирен. Почему-то в последние дни мы с ним почти не общались. Даже возникали неясные всполохи мыслей, что он избегает меня. Хотя вроде бы ничего не сделал для того, чтобы у него возникли бы по отношению ко мне неприязненные чувства.
   Хотя Вирен шел рядом, разговора он пока не начинал. Вообще, он вел себя несколько странно, не так, как всегда: мялся, издавал какие-то звуки, никак не напоминающие слова человеческого языка, бросал на меня красноречивые взгляды, как девушка впервые увидевшая своего суженного. Я был готов помочь ему и сам начать беседу. Но не знал, что он хочет от меня услышать.
   Я вдруг почувствовал, что эта маленькая сценка для двух персонажей мне стала надоедать.
   - Георгий Валентинович, что вы хотите мне сказать? - спросил я.
   Вирен огляделся, но рядом никого не было. Все ушли немного вперед, так как я сознательно слегка замедлил шаг.
   - Послушайте, вы ничего не поняли? - шепотом и округляя глаза до формы пятаков, произнес он.
   - Ничего. А что я должен понять?
   - Вы видели эту могилу?
   - Я же не слепой. Могила, как могила.
   - Скоро у каждого будет точно такая же.
   Я внимательно посмотрел на философа.
   - Смерть - это на самом деле начало жизни. Только другой. Мне ли вам объяснять прописные истины, уважаемый Георгий Валентинович.
   - А я не желаю преждевременно перебираться в другую жить. У меня в этой жизни жена, по которой я очень скучаю и двое мальчуганов. Хотите посмотреть на их фотографию?
   Так как я промолчал, то Вирен в соответствии с древней традицией, посчитал, что молчание - знак согласия. На самом же деле я просто не нашел смелости сказать: "нет". Его мальчуганы мне были не интересны.
   Я взял протянутую мне фотографию и стал рассматривать семью Виренов. Это было, как говорили раньше, классическое буржуазное семейство, исполненное гордостью за свои незыблимые добродетели. Я даже удивился, насколько жена соответствовала образу мужу и как точно вписывались в общую картинку двое аккуратно одетых, явно благовоспитанных мальчиков.
   - Замечательная семья, - вернул я снимок.
   - Вот видите, - зашептал Вирен. - Я хочу вернуться к ним. Разве вы еще не поняли, что оттуда, - показал он куда-то в даль, - никто не возвращается. Мы все приговорены.
   - Кем? И за что?
   - Ими!
   - Ими - это кем?
   - Да неужели не ясно. Это на самом деле тайное общество, секта. Их сейчас, как тараканов на кухне, развелось. Буквально за день до отлета сюда я читал одну книгу. Там все описано точь в точь как здесь. Отбирали людей, забивали им мозги всякой глубокомысленной чушью. После того, как те клевали на приманку, отправляли в почти такое же путешествие. А когда они достигали конца пути, то оказывалось, что это все подстроило некое древнее племя. У них была традиция - раз год приносить человеческие жертвы своему богу. Раньше они выбирали на эту роль кого-то из своих. Но потом их стало очень мало, и тогда они решили завлекать таким вот образом посторонних.
   - Вы полагаете, нас везут для жертвоприношения? - спросил я Вирена, одновременно думая о том, что чтение приносит не только большую пользу, но и большой вред.
   - А почему бы и нет? - ответил он с интонацией глубоко убежденного в своей правоте человека.
   - Ну хорошо, предположим. Но что делать в такой ситуации?
   - Как что? - удивился Вирен. - Бежать!
   - Куда? По близости нет ни аэропорта, ни вокзала. Даже пароходы на этой чертовой реке почти не ходят. Как вы планируете осуществить свое намерение?
   - Не знаю, - откровенно произнес философ. - Я надеялся, что может быть вы что-нибудь предложите.
   - А если я предпочитаю стать этой самой жертвой?
   - Дурацкая шутка, - раздраженно буркнул Вирен.
   - Человек всю жизнь ищет смерти. Разве не так?
   - Предположим. Тяга к Танасу является одной из самых сильных устремлений человека, - подтвердил мой тезис Вирен.
   - Вот видите. А почему? Чего нас всех так тянет к могиле. Хотя она и страшно пугает. Пугает то, что тянет, а тянет то, что пугает. Вот она вечная загадка бытия. Даже если нас, как вы утверждаете, в самом деле везут на заклание, то почему мы должны отказываться от такой возможности? Сколько людей в этом мире пожертвовали своими жизнями ради ложных богов. Чего только не придумывают. Одни - какие-то нелепые идеалы по социальному переустройству мира, религиозные фанатики отрезают свои самые полезные органы тела или замуровывают себя в темницах. А сколько покончило людей из-за бога Амура? Тьма. А если разобраться кто были их возлюбленные? Половина из них уж точно идиоты и идиотки. Но и другая половина, если разобраться, не намного лучше. А тут нам предлагают отдать свои никчемные жизни ради истины. Я понял их грандиозную затею. Они хотят поднять нас так высоко, насколько это возможно. Понимаете, Георгий Валентинович, им не нужны просто жертвы, им требуются жертвы просветленные, проникшие в суть вещей. По-моему, это великая удача, что выбрали для этих целей именно нас.
   Верил ли я во все то, что произносили мои уста? Понятия не имел. Да для меня в тот момент это и не было важно. Мне просто нравился мой спич причем настолько, что я даже стал допускать, что не исключено, что все может быть так оно и обстоит. Вот что значит обольститься собственным красноречием.
   Зато Вирена мои разглагольствования просто ошеломили. Словно психиатр разглядывающий своего пациента, он не сводил с меня своих глаз, только при этом часто моргал.
   - Вы так правда думаете? - спросил он.
   - Это одна из версий. Могут быть и другие. Не надо заклиниваться ни на чем. Даже на истине. В конце концов это путешествие, как говорит Северин, где ничего не известно заранее. Человек подсознательно создает мир, где пытается уровнеь неожиданности свести к минимуму. Он считает, что жизнь тем больше приближается к идеальной модели, тем меньше в ней всякого риска. Из такого существования, как из болота, трудно выбраться. Но проблема в том, что подъем на любой, даже на самый незначительный уровень, требует хотя бы минимального риска. Общество, которое все свои силы направляет на то, чтобы оградить себя от него, рано или поздно придет к упадку, так как пространство для развития постоянно урезывается. А наше путешествие те ми хорошо, что полно всяких неожиданностей. А это помогает выбить нас из колеи вечного постоянства, высвободить энергию для перемен, заставить сделать шаг вперед. Нам же как раз не хватает именно такого толчка, мы застыли, как воск на свече. Поэтому не стоит бояться, если нас принесут в жертву. Кто знает, может быть это единственное на что мы годимся.
   Я решил, что пока на этом воспитательную работу можно закончить и решительно пошел вперед, оставляя Вирена за спиной. На реку и на берег спускался вечер, который укрывал от нас живописные окрестности. Лента реки уже бесшумно растворилась в темноте, об ее присутствии лишь оповещали нежданно рождающие на ее поверхности редкие плески волн.
   Я поймал себя на том, что уже стал привыкать к нашим вечерам, к устремляющему к небу пламени костру, к окружающим его людям, на лицах которых мелькали отсветы огня.
   - Я бы сегодня предложил поговорить вот на какую тему, - начал Северин. - Пусть каждый из вас попробует определить, какая в его личности главная черта? Хочу сразу предупредить: в первые мгновения этот вопрос практически всем кажется легким, люди уверены, что им хорошо известна их так называемая доминанта. Но когда они делают попытку ее мысленного определения, то абсолютное большинство терпят фиаско. Выясняется, что они не в состоянии ее выделить. И для многих это оказывается серьезным испытанием, им долго не удается успокоиться. При этом возникает вопрос: а зачем вообще нужно выяснять главную черту человека? Сколько людей вполне благополучно обходятся без этого.
   - А коли так, может, не стоит этим заниматься? - вдруг раздалась реплика Симакова.
   - Увы, это необходимо. Без того, чтобы выявить свою основную черту, трудно двигаться дальше. Есть золотое космическое правило: всегда следуйте за первопричиной, следствия уведут вас в сторону. А именно на их поиск и выяснение уходит вся наша жизнь. Попробуйте ответить на простой вопрос: почему даже у тех, кто искренне мечтает измениться, обычно ничего не получается?
   - Они не могут найти свою главную черту и пытаются изменить второстепенные, - сразу же ответил Махонов. - Чтобы сдвинуть с дороги лежащее на ней дерево, бесполезно обрубать сучья, если не можешь приподнять сам ствол. Поэтому когда они натыкаются на главную черту, о которой они и не подозревают, все их усилия разбиваются о нее.
   - Вы абсолютно точно и образно все объяснили. Вот и давайте, Юрий Михайлович, начнем с вас. Загляните поглубже в себя и попытайтесь докопаться до своей главной черты. Тоже самое я предлагаю сделать по очереди всем. Надеюсь, сегодня каждый из вас уйдет спать, обогащенный этим ценнейшим знанием.
   Сосредоточившись, я пытался понять, какая же моя черта главная? Этот вопрос иногда я задавал себе и раньше, но без большого желания получить на него ответ. Но теперь от меня требовался совсем иной подход. Я вспомнил слова Северина о том, что пока я не поднимусь хотя бы на одну ступеньку вверх, не поднимется вверх и он. Получается, что попытка отыскать мою главную черту больше имеет значение для него, чем для меня.
   Так какая же черта у меня главная? Я без всякого сомнения самолюбив. И все же это не основное в моей натуре, много раз я жертвовал самолюбием ради других целей. Как более высоких, так и более низких. А главной чертой не жертвуют, ей подчиняют все остальные. Ну а если уж жертвуют, то в таком случае меняется буквально все.
   Пойдем дальше. Жаден ли я? Да, иногда бывает, что получив деньги, мне становится их жалко тратить. Но бывают случаи, когда я швыряю их направо и налево. Жадность отметаем, она присутствует в моем характере, но на главную роль не тянет.
   Люблю наслаждение. Женщин, вкусную еду, солнечные ванны и морские купания, а также кучу других приятных вещей. Но при этом я много раз убеждался, что могу обходиться без всех этих удовольствий. Более того. иногда даже убегаю от них. Значит опять мимо.
   Может быть, всеми моими поступками руководит страх? Не раз я чувствовал, как он захватывает меня со всеми потрохами. Да, он многое определяет в моей жизни. Многое, но не все. Иначе я никогда бы не собрался в это отчаянное путешествие, когда не знаешь куда, зачем идешь и что тебя в конце пути ожидает.
   Равнодушие? Часто я ловлю себя на том, что мне абсолютно все равно сгорит ли этот мир в огне, вымрет ли все человечество от СПИДа или другой болезни, что произойдет с моими близкими. Периодически меня охватывает странное чувство, что все внутри меня умерло или сковано, как земля в Антарктиде, вечным ледяным панцирем. И даже мощности сотни солнц не хватит, дабы его растопить.
   Но такое состояние находит на меня лишь моментами, ибо бывает периоды, когда я ощущаю себя очень сентиментальным и готов плакать от любого пустяка, от любого несчастья незнакомого мне человека. Правда сентиментальность многие считают эмоциональным равнодушием, узурпацией чужого горя для проявления собственных чувств. Но в любом случае подобные настроения меня охватывает весьма редко. Нет, и это не то.
   Может быть, стремление к чему-то высокому, к постижению мира во всей его полноте, глубине, сложности, красоте? Сколько я не пытался приспособиться к повседневной действительности, зажить как все, по крайней мере долго меня на такой образ жизни не хватало. Я убегал от нее, как убегает антилопа от леопарда или тигра. В таком случае остановимся на этой главной черте? Тем более она не самая плохая.
   - Ну что, друзья, попробуем выяснить, какая у каждого главная черта. Как и договаривались, начнем с вас, Юрий Михайлович.
   - Вы правильно предугадали, этот вопрос оказался для меня гораздо тяжелей, чем я предполагал. Выяснилось, что у меня целая куча самых разных качеств - и все тянут на главное. И все же я выбрал среди них одно: стремление к власти, желание управлять людьми, чувствовать себя выше их. С детства, как только я себя начал осознавать, моими поступками двигало именно это желание.
   - Пожалуй, вы в своих поисках двинулись в верном направлении, - согласился Северин. - На самом деле ваше главное качество - это неуверенность в самом себе, в своих силах. Мой анализ вашей психики свидетельствует о том, что вы очень рано ощутили наличие этого комплекса и стали активно ему противодействовать. А так как вам требовалась замена одного комплекса на какой-то другой, то в вашем сознании укоренился другой - диаметрально противоположный ему - воля к власти. Вы сражались со своим первоначальным комплексом так активно и успешно, что загнали его на такую глубину подсознания, что полностью забыли, что когда-то он вас сильно мучил. И с того момента вы были озабочены тем, чтобы он оттуда бы не сбежал. А для этого вам требовались постоянные подтверждения вашей тяги к власти. На самом деле она представляет из себя сублимацию вашей вечной неуверенности в себе. Полагаю, что именно эта черта и есть главная в вашей натуре. Теперь вы получили возможность анализировать все свои поступки с учетом того. что у вас хранится в подсознании. Если вы сумеете воспользоваться этим знанием, то оно может превратиться в колоссальный по силе инструмент для вашего духовного роста. Отныне вам не надо блуждать по запутанному лабиринту вашего подсознательного, можно сразу выйти на тропинку, ведущую к выходу из него. Теперь перейдем к следующему. Егор, вы не возражаете, если им станете вы?
   - А мне что, я, так я.
   - Отлично. Какое же качество вы считаете главным?
   - А все главные. Я тут прикинул, какое ни возьми, все имеют свое значение. Я вот в детстве до драки был большим охотником. Да и сейчас, когда случай сподобиться, не прочь немного размяться. Может, это качество и есть главное?
   - Вряд ли. На мой взгляд ваше главное качество заключается в том, что вам нет ни до чего дела. На самой поверхности вы человек весьма эмоциональной, но если нырнуть чуть поглубже, то окажешься в неподвижном болоте. Мир для вас ограничивается лишь небольшим набором желаний и эмоций. Все остальное в вас мертво. Вас нисколечко не интересует даже собственная личность; лишь бы ничего не раздражало ее, не мешало пребывать ей в непробудном сне. Это то, что называется эмоциональная спячка. Такие люди, как вы, Егор, находятся на первой стадии развития, вы способны воспринимать так называемые влияния номер один. Это самые грубые, примитивные воздействия, которые не позволяют развиваться, обрекают человека до самой смерти быть без движения, находиться все время на одном уровне. Практически это уровень высшего животного.
   - Ну и ладно, я не против, животное, так животное, - внешне спокойно отозвался Симаков. - Есть даже очень ничего животные, получше чем некоторые люди. И погладить их поприятней. Так что не думайте, что этим вы можете меня обидеть.
   - Никто обижать вас не собирается. Хотелось бы только, чтобы вы задумались: нравитесь ли вы себе таким, каким являетесь? Ну а если не хочется ломать голову над этим сканвордом, то тут уж ничего не изменишь. Все как текло, так и будет течь. Совсем как река, по которой мы плывем. Отец Антоний, теперь ваша очередь.
   - Я не стану вам отвечать! - вдруг громко и истерично воскликнул священник.
   - В чем дело?
   - Я не хочу, не хочу, отстаньте все от меня!
   - Успокойтесь, отец Антоний, если не хотите, мы вас не будем принуждать. Перейдем к вам, Георгий Валентинович. Что вы надумали о главной черте вашей личности?
   - Я очень тщательно проанализировал свои основные черты, - степенно и с достоинством, как и положено философу, произнес Вирен, - и разделил их на категории.
   - Очень интересно узнать, на какие категории вы разделили свою бесценную личность?
   - Первая категория - это черты, связанные с поддержанием основных параметров жизнедеятельности. Сон, аппетит, степень половой активности, двигательная функция. Вторая категория - эмоциональная. Это реакции моей натуры на страх, веселье, несчастья, неудачи. Третья категория - мои интеллектуальные устремления, способность находить решения сложных вопросов.
   - Так что же главное? - немного нетерпеливо спросил Северин.
   - Я считаю, что моя главная черта - это поиск истины, - важно ответил Вирен.
   Я видел, что Северин, несмотря на желание сдержать смех, не сумел сохранить его целиком в себе, и наружу выплеснулось несколько коротких смешков.
   - Я, честно говоря, Георгий Валентинович, надеялся, что вы все-таки немного поглубже загляните в собственную душу и простите за мои слова, будете не столь банальными.
   - Я был уверен, что вы не согласитесь с моей самооценкой. А между прочим ради учебы я отказывался практически от всего. Я мог сидеть в библиотеке по 12 часов. И это в шестнадцатилетнем возрасте! Что вы на это скажете? - с вызовом произнес философ.
   - Скажу, что сам по себе факт знаменательный, но он вовсе не означает любовь к истине. Во-первых, вы любили не истину, а знания. Есть категория людей, которая занимается коллекционированием знаний. Их еще называют эрудитами. В голове такого человека может умещаться целая библиотека. Я встречал подобные экземпляры. А вот зачем ему нужен этот колоссальный объем информации, на этот вопрос он ответить обычно не может. Подмена поиска истины поиском все новых знаний весьма опасна, так как делает человека очень одностороннем. А любая односторонность чревата серьезными последствиями. Такой человек вынужден насильственно приспосабливать мир под свои представления. Нередко для реализации этой цели он использует весь арсенал своих средств. И подчас очень жестоких. Именно все пронизывающая односторонность, на мой взгляд, и является ключевой чертой вашей натуры. Все ваши восприятия любых проявлений жизни страдают этим качеством.
  Теперь переходим к нашему молодому человеку. Ярослав, вы размышляли над своей главной чертой?
   - Размышлял, - не слишком охотно отозвался юноша.
   - И какие плоды ваших размышлений.
   - Музон люблю. Это самое главное. Дома я по полдня слушаю записи. А то, чем больше всех занимаешься, то значит и главное в тебе. Разве я не прав?
   Послышался смех Северина.
   - В ваших словах есть своя логика. Правда она не всегда срабатывает. Например, некоторые старательные студенты способны заниматься даже больше, чем вы слушать музыку. Но это в подавляющем большинстве случаев совсем не означает, что трудолюбие - их главное качество. Ими просто владеет страх срезаться на экзаменах. Так что по важности страх у них главнее трудолюбия.
   - Какая же во мне главная черта? - не без вызова спросил Ярослав.
   Несколько мгновений Северин размышлял.
   - Позволю себе высказать одно предположение. Оно мне самому кажется несколько странным, и я не совсем уверен в нем. И все же при виде вас, Ярослав, оно тут же само собой возникает в моем мозгу. А я привык внимательно относиться к подобным вещам, они не возникают случайно. Все, здесь собравшиеся, это люди, имеющие старые души. Каждая душа прошла через череду перевоплощений. Мы все как бы обращены в прошлое в независимости от того, насколько хорошо его знаем. Это относится не только к нам, но и практически ко всем живущим на земле людям. Но с некоторых пор я стал замечать одно, поразившее меня явление. Дело в том, что появились молодые люди, которые не тащат за собой этого груза прошлых веков. Они совершенно отсечены от них. Их история не только не интересует, не волнует, но они не связаны с ней никакими нитями. На нас давит огромный груз самых разных традиций. Они же, словно по амнистии, от них освобождены. Я пришел к выводу, что на земле появились новые, скажем так, недавно изготовленные совсем свежие души. По каким-то причинам сверхразум решил осуществить полное или частичное - я не знаю - обновление духовной человеческой породы. И вот, Ярослав, типичный образец этого, назовем его "нового человечества".
   - И зачем этот сверхразум по-вашему это сделал? - излишне громко выкрикнул Вирен.
   - Могу предложить свою версию, ни в коей мере не настаивая на ее правомерность. Во-первых, я предполагаю, что это происходит не первый раз, такие обновления уже бывали. Чтобы понять, когда это происходило, надо хотя бы мысленно перелистать учебник истории. В истории известны немало случаев, когда без влияния серьезных внешних причин вдруг резко менялся вектор развития отдельных стран, народов, целых регионов. Внезапно, как джин из лампы Алладина, появлялись совершенно новые цивилизации, народы, государства, сильно не похожие на предыдущие
   - И вы предполагаете, что именно в этих случаях на землю проливается дождь из новых душ? - все так же громко спросил Вирен.
   - Вы правильно выразили мою мысль. Хочу только напомнить, что я рассматриваю эту идею лишь как версию. Причем, я не исключаю, что это происходит через определенные циклы. По моим наблюдениям, мы как раз снова присутствуем во время этого процесса - снисхождение на землю новых душ. Причем, с каждым годом их становится все больше.
   - В таком случае, нас ждет изменение вектора всего нашего развития? - спросил Махонов.
   - Я говорю о своих наблюдениях и размышлениях. В космосе, а следовательно и на земле, любое явление имеет свой глубокий смысл. И если я все же не ошибаюсь и действительно происходит накопление свежих душ, то логика подводит нас к очевидному выводу, что готовятся глобальное изменение в жизни человечества.
   - Но почему обязательно глобальное, может быть, локальное, - произнес уже не столь агрессивно Вирен.
   - Может быть, Георгий Валентинович, я не отрицаю ваш тезис. Но я все же настаиваю на моем выводе. Нам известно, что в мире происходили глобальные катастрофы, когда с лица земли исчезало множество видов живого мира. В том числе и целые человеческие цивилизации. Сейчас когда планета становится общим человеческим домом, то локальные перемены не способны принести каких-то ощутимых результатов. Мне кажется, что исподволь ведется подготовка к грандиозному общечеловеческому обновлению.
   - И когда это может случится?
   - Думаю, что не очень скоро. По крайней мере не завтра. Накопление продлится достаточно долго. Все великие перемены требуют большой подготовительной работы. Это только глупцам и невежам кажется, что Бог - это факир, в руках которого волшебная палочка. На самом деле любой процесс, любые изменения являются плодами длительных приготовлениях. И они начались.
   - Здорово! - пронесся над нашими головами звонкий голос Ярослава. - Выходит вы все из прошлого, а я - человек из будущего.
   - А что весьма любопытный вывод, - засмеялся Северин. - По своему он верен.
   - И что же я должен теперь делать? - поинтересовался Ярослав.
   - Жить. Так, как сумеете. Теперь вам известно о себе главное. Может быть, постепенно это станет менять ваши представления о мире и о той роли, которую вам предстоит в нем сыграть. Попробуйте попытаться понять, какие изменения уготовлены людям в связи с приходом таких, как вы. Вам определить это вам будет легче, чем нам. Договорились?
   - Хорошо, я попробую.
   - Замечательно! А теперь мужчины затаите дыхание, пришел черед нашей очаровательной Анны откры свою душу. Так какую же главную черту своей натуры вы обнаружили?
   - Я люблю только себя и думаю только о себе. Я все хочу только для себя и мне нет никакого дела до других. Я хочу постоянного удовольствия, наслаждения, хочу, чтобы мною восхищались, лелеяли, как принцессу, без конца дарили подарки, как победительнице конкурса "Мисс Вселенная".
   - Пожалуй, это не столько главная черта, сколько намек всем присутствующим мужчинам, - улыбнулся Северин. - Знаете, Анна, у меня есть ощущение, переходящее в уверенность, что вы сознательно скрыли за этим эпатажным заявлением свое основное качество. Это значит, что вы его хорошо осознаете. Но если вы не готовы признаться в нем, не станем допытываться. Может быть, мы поговорим на эту тему в другой ситуации. Ваша очередь, - обернулся он ко мне.
   - Честно говоря, не ожидал, что это окажется столь тяжелым занятием, - промямлил я, так как не испытывал большого желания дальше развивать эту тему. - Удивительно получается, люди, прожив целую жизнь, так ничего не узнают о своей главной черте. Какая-то бессмыслица, вам не кажется?
   - Вот типичный образец ответа журналиста, когда он непременно заканчивает его вопросом, - улыбнулся Северин.
   При этом он внимательно посмотрел на меня, и я ясно разглядел, что глаза у него вовсе не улыбались. Он напряженно ждет, что я ему скажу. От моих слов многое зависит в его дальнейшей судьбе. Но почему я должен отныне отвечать еще и за нее, мало что ли у меня забот с собственной душой.
   - Я попытаюсь описать свое представление о моей главной черте, - промямлил, так как большого желания развивать эту тему не испытывал. - Мне кажется, это неопределенность. Сколько я себя помню, всегда пытался от чего-то уйти, не становится долго на якорь ни у ни одного причала. Когда чувствовал, что чересчур долго нахожусь на стоянки, во мне начинала нарастать тревога. Не знаю почему, но я твердо был уверен, что должен как можно скорей дать гудок, возвещающий об отплытии. Признаюсь, никогда до конца не понимал, что гонит меня с место на место, почему в меня вселился столь неугомонный дух. И среди вас я оказался по той же самой причине. Вот, пожалуй, то, что мне удалось понять о себе, сидя тут у костра. Может, кто-нибудь мне разъяснит, что со мной происходит?
   - В самом деле, никто не желает помочь нашему другу? - спросил Северин.
   - Да он просто боится, что когда он остановится, то почувствует, что заняться абсолютно нечем. А когда куда-то идешь, вроде ты при деле. Со мной такое частенько случается.
   Самым странным в этой реплике мне показалось то, что она принадлежала Симакову.
   - А что, вполне толковое объяснение, - удостоился он похвалы Северина.
   Я взглянул на Симакова и увидел, что тот явно рад комплименту. Пожалуй, в этом было что-то новое, еще пару дней назад вряд ли слова Северина высекли из кремня его души даже слабую искорку хоть каких-то положительных эмоций.
   - Я согласен с тем, что эта действительно ваша основная черта. Другой вопрос: как ее интерпретировать? Боязнь надолго задерживаться у одной пристани, свидетельствует о том, что вы подсознательно опасаетесь, что в этом случае вы сойдете со своего пути. А я хочу подчеркнуть: все, кто тут находятся, это люди пути. У некоторых из вас это либо запрятано глубоко внутри, либо находится в качестве не давшего еще росток семени. - Северин вдруг приблизился ко мне почти вплотную. - Именно то, что вы человек пути и определяет ваши поступки. Будь я гадалка, я бы показал на ладони вашу линию судьбы. И все попытки сойти с нее, неизбежно будет вызывать у вас сильную депрессию, которая будет только возрастать. Вы станете ощущать себя глубоко несчастным до конца своих дней. Запомните мои слова, они могут оказаться весьма пророческими: вам нельзя никогда останавливаться. Такая уж вам уготовлена участь.
   - А если у меня не хватит сил? Иногда я чувствую, что они на исходе.
   - Ваша беда состоит не в том, что у вас не хватает сил; их-то как раз очень много. Вы не умеете их использовать. Вы не концентрируете их, они растекаются по вам, как вода по полу из прохудившегося ведра. Это происходит не только с вами. Ярослав каждое утро просыпается обессиленным. В его оболочке существует прокол, сквозь который и утекает столь нужная его молодому организму энергия. У вас же она беспорядочно циркулирует. И это вызывает постоянное беспокойство, отражается поведение. Вы хватаетесь то за одно дело, то за другое, хотите сразу добиться несколько взаимоисключающих целей. А чтобы как-то утихомирить эту круговерть, вы нуждаетесь в компенсации. Она принимает у вас вид потребности в движении. Когда-то это поэтично называли "охотой к перемене мест". Из этого можно сделать вывод, что тот литературный герой, о ком это было сказано, болел тем же недугом. Ваша подлинная проблема заключается в том, что вы боитесь признаться себе в собственном творческом бессилии. Вернее, вы давно почувствовали, что ваше творчество - это высохшая река. И несмотря на все старания, никак не можете найти для него полноводного притока. Вот и мечетесь в разные стороны в тщетной надежде его обнаружить.
   Я молчал, лишь слышал, как громко и учащенно колотится мое сердце. Почему эти слова были произнесены именно сегодня? Теперь уже больше не отвертеться. Но как с жить с таким страшным грузом?
   - Вы ничего мне не хотите сказать? - спросил Северин. В его голосе мне послышалась грусть.
   - Нет, - хрипло ответил я.
   - Хорошо. Мне бы хотелось поговорить с вами наедине. Вы не возражаете?
   - Нет, - На произнесение этого коротенького слова мне понадобились немалые усилия.
   Все разошлись и вслед за этим костер, словно почувствовав окончание нашей вечерни, погас почти сразу. И теперь вместо тепла посылал в пространство едкий дым.
   - Я вижу, вы в небольшом нокауте, - произнес Северин.
   - Не исключено.
   - Скажите, что вас так обеспокоило?
   - Вы знаете не хуже меня.
   - Знаю, но всегда важно сказать об этом самому себе. Избегайте любой недоговоренности, как в общение с другими людьми, так и с самим собой. Недоговоренность создает целый хвост неприятных последствий.
   - Вы произнесли то, что я скрывал от себя столько лет. Я давно ощущал бессмысленность всего того, что я пишу и что делаю. Подсознательно я всегда понимал, что это все не то. Но мало ли что люди ощущают? Жизнь сама по себе, а наши чувства сами по себе. А вы взяли и все соединили.
   - Странный вы человек, вам твердишь одно, а вы все за свое. Это же радость, что вы наконец осознали, что были бесплодны. Вы оглянитесь вокруг, тысячи так называемых писателей, поэтов, художников, композиторов без устали творят все новые и новые произведения. Им с самого начала было нечего сказать, но они совершенно не обращают внимание на такую мелочь. Да и зачем, когда можно без конца обгладывать одни и те же темы, как голодные собаки кости. Эти люди не замечают собственную никчемность, наоборот, они гордо подсчитывают свои тиражи и суммы гонораров. И на этом основании считают себя гениями. Но их тиражи свидетельствуют лишь об одном: какое количество таких же бездумных и бесчувственных читателей или зрителей существуют в мире. Но стоит ли рассыпать бисер перед свиньями? Вам дана великая привилегия - ощущение своей исчерпанности. Я совсем не преувеличению, так как лишь единицы приходят к пониманию этого. Мой вам совет, как истинно творческому человеку: радуйтесь всегда, когда заходите в тупик. Это знак того, что вы исчерпали тот путь, которым шли, и пора переходить на новую колею. Тот, кто не попадает в тупики, неизбежно однажды впадет в уныние от того, что без конца вынужден повторять самого себя. А ведь не случайно уныние занесено в вечный список семи смертных грехов, так как охваченные ею люди не в состоянии никуда дальше двигаться. Вернее, если они и перемещаются, то исключительно вниз.
   - Но, согласитесь, очень трудно бороться с унынием.
   - Когда человек целиком им охвачен, то бороться в самом деле трудно. Поэтому лучший способ его победить - не позволять себе впадать в уныние. Если для вас тупик - это на самом деле не тупик, а сигнал для смены направления поиска, вы избежите этой болезни. И многих других не менее серьезных. Уныние свидетельствует о том, что вы не владеете своим сознанием, что, несмотря ни на что, остаетесь бессознательным, механическим человеком, которого приводят в растерянность сложности жизни.
   - Боюсь, это все про меня, - грустно согласился я.
   - Вы помните о том, что я вам говорил? - после короткой паузы негромко спросил Северин.
   - Разумеется. Я пытаюсь, но пока ничего не выходит.
   - К сожалению, времени остается еще меньше, чем я надеялся. Сегодня я получил сообщение: он просит ускорить наше движение.
   - Но почему?
   - Это мне неизвестно. Но нет сомнений, что он сильно торопится. Видите ли, эти люди могут достаточно достоверно узнавать время своего ухода в бесконечность.
   - А вы можете узнавать?
   Северин отвернулся от меня и стал смотреть на тлеющий костер. Отдельные угольки вдруг вспыхивали, окрашиваясь в ярко-красный цвет, и затухали окончательно. Полная аналогия с нашей жизнью, невольно подумал я.
   - Да, в принципе мне известна технология, как это сделать. В свое время он дал мне несколько уроков. Но я запретил себе проводить такие эксперименты. Вы хотели бы узнать дату своей смерти?
   - Нет! - решительно произнес я. - Все, что угодно, только не это.
   - Я хочу знать! - раздался из темноты чей-то голос.
   Мы, как по команде, одновременно повернули головы и увидели, что за нашей спиной стоит Махонов.
   - Я хотел бы знать! - повторил он.
   - С какой целью вы хотите это узнать? - спросил Северин.
   Вместо ответа Махонов достал из кармана сигарету и закурил.
   - А почему собственно нет. Я уверен, у меня достанет сил спокойно узнать эту новость. Я хочу ее знать! - настойчиво произнес он. - Помогите мне.
   - Нет! Вы даже приблизительно не можете представить всех последствий. И вы даже близко не представляете, насколько кардинально в эту минуту изменится ваша жизнь. Это сейчас вам кажется, что все будет течь по-прежнему, как вот эта река.
   - Тем интересней! - воскликнул вице-премьер. - Давайте проведем эксперимент. Я хочу вам показать, что я сумею сделать так, что ничего не изменится.
   - Я дал себе клятву, что не буду выступать с такими предсказаниями и не отступлю от нее. И прошу вас, не настаивайте. Еще раз повторяю: вы не понимаете всех последствий, как вы говорите, этого эксперимента.
   - Так объясните.
   - После того, как вы услышите эту дату, ситуация начнет меняться. Дата вашей смерти, что существует сегодня, если так можно выразиться, рассчитана при условии, что вы никогда о ней не узнаете. Но как только она станет вам доступна, начнет процесс изменений в кармических цепочках. Они будут обусловлены переменами в вашем поведении. Так как вы станете постоянно думать об этом, вы направитесь навстречу своей смерти ускоренной походкой. Причем, возможно не только вы одни, ваша преждевременная кончина может повлиять на целую цепочку событий, на судьбы многих людей, в том числе и совершенно вам незнакомых. В том числе и на сроки их смертей. Причем, наибольшей опасности подвергаются те, кто особенно тесно соприкасается с вами. А так как на данный момент этими людьми являемся мы, то в первую очередь опасность угрожает нам.
   - Но я могу уйти от вас. И тогда вы вне опасности.
   - Да. Но я все равно не изменю своего решения. И давайте больше не будем дискутировать на эту тему, Юрий Михайлович. Забудем о ней.
   Махонов молча удалился, выражая тем самым свое недовольство решением Северина. Он исчез в темноте так же внезапно, как и вынырнул из нее.
   - Как вы думаете, как бы развивалась цивилизация, если бы человеку заранее сообщалась дата его ухода? - вдруг спросил Северин. - Попробуйте подумать над ответом. У меня его нет. Но мне кажется, что она во многом пошла бы другим путем.
  
   Глава 11
  
   Наша лодка неторопливо скользит по водной глади. Еще утро, и воздух, как только что затопленная баня, не прогрет солнцем. Снизу, от реки тоже тянет холодом. А потому просто не знаешь, как согреться. Не помогает даже дополнительно напяленный свитер. Невольно вспоминается о теплой квартире, которую столь неосмотрительно покинул. Но впрочем, эти воспоминания уже не кажутся такими яркими, их краски блекнут буквально с каждым днем. Новая жизнь все глубже прорастает в сознании, входит в повседневную привычку. В последние дни меня не покидает ощущение, что сейчас я живу гораздо более насыщенно, чем раньше.
   Как обычно мы отправились в путь спозаранок и меня клонит ко сну. Примерно сходное состояние и у моих спутников. Кроме одного. Он явно возбужден и его возбуждение требует немедленного выхода.
   - Вы слышали, что сказал про меня Олег Анатольевич, - стелется над рекой звонкий юношеский голос. - Он сказал, что я не такой, как вы все, я совсем новенький, как только что купленная машина.
   Ярослав хохочет. Я же не совсем понимаю, что так его радует и веселит.
   - Что тебя так нравится в этом? - спрашиваю я.
   - А мне теперь уж точно все по фигу. Он сказал, что я начинаю все развитие человечества с нуля. Как я это сделаю, так оно и заковыляет дальше. А знаете, нечто такое я всегда в себе ощущал.
   - Твои сверстники в армии за страну жизнь отдают, а тебе наплевать на все, - вмешался в разговор вице-премьер. - Тебе поди мамочка освобождение достала?
   - И достала, а вам что за дело. Довели страну до ручки, а теперь под невинного косити. Встретиться с Богом захотелось, грешки замолить. Конечно, это приятней, чем делами заниматься. У нас школа тридцать лет не ремонтировалась, все на голову сыплется. Словно оползень какой-то. А вы тут на лодочке по речке катаетесь.
   - Все мы прокляты, на нас всех отметина дьявола, - вдруг словно проснувшись, пробубнил отец Антоний.
   - А вот и не на всех, - весело отозвался Ярослав. - На мне ее нет. Я - чистый, как из бани. А вот на вас и печать поставить негде.
   Отец Антоний посмотрел на юношу, но ничего отвечать не стал. Я же ясно видел, что Ярослав просто дразнит нас всех, желая вывести из спокойного состояния. Пока он не занимался мною, значит сейчас начнет.
  Как ни странно, но я не ошибся.
   - А скажите, вам не тошно писать. Я, например, ни за что вашу писанину читать не станут. Я ж не балбес, чтобы тратить времени на всякую чушь. Мы новые, нам ваши книги совершенно не нужны. У нас все будет по-другому. Все на компьютере. Здорово, что Олежек мне открыл глаза. У меня даже сейчас с энергией все в порядке, я больше не чувствую усталость. Знаете, что я про вас всех думаю, очень скоро мы отправим вас на металлолом.
   - Из-за таких подонков и гибнет страна, - еле сдерживая себя, процедил Махонов. - Ты сидишь, ночи не спишь, думаешь, что надо сделать, дабы вытянуть народ из болота, в котором он сидит. А таким, как этот, - он кивнул на широк рот лыбящегося парня, - абсолютно на все наплевать. Если вдруг разверзнется земля и все государство провалится в пропасть, ему будет до фени. Лишь бы с ним ничего не случилось.
   - А вы не забывайте грести, я за вас отдуваться не намерен. - Ярослав презрительно надул губы. - А речи произносить зажигательные мы все мастаки. Я тоже могу многое чего сказать про таких, как вы. Видел я, как вы заботитесь о своем государстве. Живот надорвешь от смеха. Вы так все говорите, будто бы сделали тонну чего-то полезного. Да только почему-то так тошно стало от самого себя, что аж сюда сбежали. А теперь вас все ищут: где наш вице-премьер? А он на лодочки катается. Вот забавно, ничего смешнее не видел.
   Ярослав внезапно захохотал. Он смеялся громко и от души. Я же вдруг словно прозрел, я понял, что привело парня в столь замечательное расположение духа. Вчера, у костра он обрел главное - смысл жизни. Северин, наверное, и не понял, какое влияния на парня имели его слова о чистой, как школьная доска душе, которую получил при рождении Ярослав. Вот он и возгордился. Только душа-то у него не чистая, а стерильная. И в этом-то большая разница, о чем этот сосунок ничего и не подозревает.
   К нам подплыла наша лоцманская лодка.
   - Я вас прошу, смотрите внимательно на правый берег, там должен висеть желтый флаг, - сказал нам Северин.
   - Что он обозначает? - спросил Махонов.
   - Это место, где нам следует причалить. Не знаю, обрадую я вас или огорчу, но водная часть нашего пути близка к завершению. Плывем пока не увидим вымпел.
   Мы все энергично взялись за весла. Хотя плыть по реке было чудесно, но все же новость, что наше гидропутешествие близится к завершению, обрадовала всех. Все же человек - существо сухопутное, а вода ни на минуту не давала уверенности в безопасности, от нее в любое мгновение можно было ожидать очередного подвоха.
   Мы двигались вдоль правого берега реки. Он порос лесом, правда кое где встречались участки варварской безжалостной рубки. Невольно сжималось сердце при виде такой картины. Теперь на этих землях долго не появится никаких росточков.
   Больше всех возмущался увиденными картинами вице-премьер. Я заметил, как в нем вдруг стали пробуждаться прежние пристрастия. Вся эта вопиющая бесхозяйственность приводила его в неистовство.
   - Никогда мы не заживем по-человечески, если досконально не изменимся, - проговорил он. - Я давно понял, что все наши усилия бесполезны, пока у нас такой народ. Глупо учить людоедов алгебре. В правительстве по-настоящему не понимают проблем страны. И никогда не поймут, потому что у них другие заботы. Они живут в мире цифр, которые им поставляет совершенно недостоверная статистика, и рапортов нижестоящих чиновников, из которых вырисовывается совершенно искаженная действительность. Прямо как на картинах Пикассо. А в реальности все по-другому. Единственно чем мы успешно занимаемся, так это самоуничтожением. Поэтому я и ушел оттуда. Я не мог больше существовать в этом мире раздвоенности.
   Я хотел что-то ответить, так как Махонов, произнося свой театральный монолог, впрочем вполне натурально и искренне, почему-то не спускал с меня глаз, словно я был единственный тут зритель. Но Ярослав избавил меня от этой необходимости. Внезапно он так резко вскочил со своего места, что лодка едва не опрокинулась.
   - Флаг. желтый флаг! - что есть мочи заорал он.
   Флаг был привязан к вершине высоченный сосны. Каким образом он был доставлен почти в поднебесье, являлось настоящей загадкой. Не с вертолета же это было сделано. Впрочем, ломать голову над этой проблемой было особенно некогда. Мы быстро причалили к берегу и затащили лодки на сушу. Я не без грусти смотрел на оставляемые нами посудины, все же несколько дней они исправно служили нам.
   Был объявлен привал, и я решил прогуляться. Я направился вдоль берега. Хотелось побыть одному, так как надоело слушать бесконечные разглагольствования моих товарищей по путешествию. Понятно, что каждому есть многое что сказать, но не обязательно обрушивать весь этот мутный словесный поток на головы других.
   Внезапно я наткнулся на две лодки. Я едва не упал, задев за борт одной из них, так как он едва выступал из земли. Трудно было точно определить, сколько времени они тут находились. Но скорей всего не один год. Иначе их бы так сильно не занесло илом. Я был уверен, что они принадлежали к причалившей к этому берегу такой же как наша экспедиции.
   Я пошел дальше и буквально через пятьдесят шагов наткнулся на новую партию лодок. Эти были посвежее, земля лишь только начала их поглощать в свое чрево. Вполне возможно, что их экипажи высадились здесь всего год назад.
   Это место было кладбищем лодок. Я нашел еще два пары. Одна из них была столь древней, что почти превратилась в труху. Я ощутил внутри себя тревожный холодок.
   - Я вам говорил, говорил, - услышал я за своей спиной.
   Я обернулся; Вирен пробовал рукой крепость лодки.
   - Древесина вся сгнила, - злорадно констатировал он.
   Я демонстративно сел на нос лодки. Мною владело опасение: выдержит ли прогнившее дерево вес моего тела. Но пока выдерживало.
   - И что из этого? - Один лишь вид этого человека меня приводил в раздражение. А уж когда он пытался со мной заговорить, я просто приходил в бешенство. Но раз мы встретились, надо во что бы то ни стало перебороть свои негативные чувства, не дать им усилиться. А это может произойти буквально за считанные мгновения.
   - Разве вы не понимаете? - продолжал возбужденно Вирен. - Они оставили тут лодки. Но не вернулись за ними.
   - Но они могли возвратиться другим путем. А лодки сделали свое дело и оказались ненужными. Вас заклинило на одной мысли. Но вы же философ, вы знаете сколько может быть вариантов развития событий. Почему вы же вы не думаете о них?
   - Да, я много знаю, в десять раз больше всех вас вместе взятых. Включая и нашего гуру, который считает, что открывает перед нами врата в подлинный мир знаний, куда нам без него вход напрочь закрыт. - Вирен презрительно скривил губы. - Но я в самом деле думаю только об этом. Это какое-то наваждение, настоящий кошмар! - Он вдруг схватился за голову.
   Неожиданно я проникся сочувствием к нему. По собственному опыту знал, как бывает трудно выковыривать из головы засевшую, словно в гвоздь в стене, мысль. А тут их столько засело!
   - Попробуйте думать о чем-нибудь другом, - посоветовал я.
   - О чем же? - даже с какой-то надеждой спросил Вирен.
   Я почувствовал, что попал в затруднительную ситуацию. В самом деле, о чем же думать такому человеку?
   - А думайте о сексе, - даже немного неожиданно для себя произнес я.
   - О чем, о сексе? Но в моем возрасте...
   - Но вы совсем не стары. Мой дед в семьдесят лет испытывал сильнейшие желания. Мы просто не знали, что делать, так он всем надоедал. Пришлось его женить на относительно молодой, иначе ситуацию могла бы выйти из-под контроля. Мало ли что он мог выкинуть. А вам до семидесяти еще далеко.
   - В семьдесят лет он думал о сексе, - удивился Вирен. - По правде говоря, в такое даже трудно поверить. - Внезапно он осмотрелся по сторонам, словно боясь, что кто-то нас подслушивает. - Но все дело в том, мне уже как несколько лет совершенно ничего в этом плане не хочется.
   - Да? Сочувствую.
   - Да я-то особенно и не переживаю. Даже стало лучше. Нет желания, нет и всех связанных с ним забот. На самом деле это так хорошо. Я понял поразившую меня вещь: когда есть желание, то непременно хочется его удовлетворить, это приносит столько удовольствия. Но когда желание пропадает, то испытываешь гораздо более приятное ощущение освобождения от него, словно тяжелый груз падает с плеч. И может не сразу, но постепенно понимаешь, насколько это лучше, приятней не иметь желания, чем их иметь. Честно говоря, я не хочу, чтобы ко мне вернулся бы секс.
   Я внимательно взглянул на философа, не зная, то ли ему посочувствовать, то ли поздравить с этим знаменательным событием в его жизни.
   - А ваша супруга разделяет ваш взгляд на этот предмет?
   - В том-то все и дело. Это была одна из причин, заставившая меня отправиться в столь идиотский вояж. Она-то как раз гиперсексуальна. И без секса не представляет свою жизнь. И настойчиво требует от меня, чтобы я излечил бы свой недуг. Вечером я ложусь в кровать, как на стол пыток. Потому что знаю: сейчас начнется. Не проходит и пара минут, как она начинает приставать ко мне. А я абсолютно ничего не хочу. Вернее, хочу одного, чтобы меня оставили бы в покое и дали спокойно заснуть.
   Мой совет оказался неудачным, не мог не признать я. Что же ему еще предложить?
   - А тогда думайте о бесконечности. Очень удобная вещь, о бесконечности можно думать бесконечно. Поэтому хватит надолго.
   К моему удивлению Вирен вдруг оживился.
   - А вот это, пожалуй, неплохая идея. Почему бы не попробовать. После того, как рухнули все мои представления о мире, надо же с чего-то начинать их возводить заново. Нельзя же жить без них. Как-то становится неуютно.
   - А почему собственно нельзя? Мы создаем некие представления, а потом сами же от них и зависим. Навыдумываем всяческих глупостей и готовы защищать их до последнего дыхания. Только сумасшедшие да полные идиоты защищают собственные идеи. Думайте, Георгий Валентинович, о бесконечности, только не создавайте новые доктрины. Постарайтесь войти в бесконечность, как входите в океан во время купания. Вы же при этом не придумываете никаких теорий. Вы просто идете по дну и постепенно погружаетесь все глубже в воду, пока не начинаете плыть. И с каждой минутой вас охватывает все большее блаженство. И здесь все точно также. Вы должны почувствовать от своих мыслей блаженство. Вы меня поняли?
   - Кажется, понял, только как-то все непривычно. Я всю жизнь думал о конкретном, старался, чтобы от мыслей возникал бы какой-то результат. Я презирал тех своих коллег, у кого, на мой взгляд, мысль была чересчур разреженной.
   - Привыкнете, - пообещал я.
   В этот момент доска провалилась, и я оказался на днище лодки. Я довольно сильно ударился подбородком о какую-то железяку и из него стала весьма обильно хлестать кровь. Вирен бросился ко мне, но неудачно, так как на что-то налетел и оказался распростертым рядом со мной.
  Хотя ушибленное лицо болело, мне стало смешно. Символичней места пребывания и позы для этого философа и не сыскать.
   Я помог ему встать и выбраться из лодки.
   - У вас течет кровь, - сказал он, отряхиваясь.
   - Я знаю. - Я зажал рану платком. - Пойдемьте назад.
   Анна обработала мне рану и залепила ее лейкопластырем. Я сидел неподвижно рядом и получал удовольствие от легких прикосновения ее рук, вдыхал приятный аромат мыла, идущий от ее тела.
   - Где вы так поранились, у вас глубокая рана? - спросила Анна. - Я кое-что понимаю в таких делах, когда-то правда очень давно кончила курсы медсестер.
   - Вы учились на медсестру? - удивился я.
   - А что непохоже, что я хотела стать врачом? - улыбнулась она.
   - Не похоже.
   - Видите, как получается, правда не похожа на истину. коль вы не верите мне.
   - Странный парадокс.
   - Странный. Но вы не ответили на мой вопрос.
   - Я нашел место, где находятся залежи лодок. Некоторые из них, судя по их виду, стоят тут не один год. Я упал в одну из них.
   - Вам надо бы сделать прививку от столбняка. Но у нас нет вакцины. А что вас испугало в этих лодках?
   Я задумался.
   - Понимаете в чем дело, не мы одни идем по этому таинственному маршруту, таких людей не так уж и мало. И судя по всему этот путь проложен уже давно. Эти брошенные лодки как бы символизируют то, что к прежнему не будет возврата. И возникает вопрос: а что будет?
   - Если бы мы знали заранее, что будет, чем все кончится, во что это обернется, какой смысл тогда было бы вообще идти? В этом человек отличается от Бога. Ему известны все от начало и до конца. А мы вынуждены брести в полной темноте. С этим приходиться смиряться. Что другого мы можем еще сделать?
   - Ваша правда. И все же картина полузанесенных землей лодок вызывает угнетенное состояние. Вы не испытываете огорчение от того, что покинули предыдущую стоянку? Там, несмотря на дефицит времени, вам пришлось многое испытать.
   Анна отодвинулась от меня и насмешливо улыбнулась.
   - Я заметила, что вам не все нравилось из того, что там происходило.
   - Не стану скрывать: не все, - подтвердил я.
   - Мужчины - ужасные собственники. Они хотят иметь власть даже над тем, что им никогда не принадлежало и не будет принадлежать.
   Из меня неудержимо рвались наружу кое-какие признания. И все же последним усилием воли я сдерживал их. Что-то подсказывало мне: сейчас не тот случай для подобных разговоров.
   - Считайте, что это всего лишь одна из старых моих привычек, - сказал я.
   - Знаете, чего я сейчас больше всего хочу? - вдруг спросила Анна.
   - Даже не представляю.
   - Ужасно хочется играть. Почему здесь нет пианино?
   - В самом деле это выглядит просто странным. Почему он не приготовил инструмент? Это снижает наше уважение к нему.
   - Я заметила, что вы любите городить всякую чушь.
   - Когда горожу чушь, мозг отдыхает.
   - Не слишком ли часто он предпочитает отдых работе?
   После этого обмена репликами наш разговор сам собой затих. Мы разошлись, как говорится в боксе, по разным углам. Я проводил ее взглядом. Она подошла к Северину и стала что-то ему говорить. При этом обо периодически поглядывали на меня, из чего было ясно, кто является предметом их беседы.
   Мною же овладела апатия. Воспользовавшись хорошей погодой, я решил позагорать. Я даже попытался искупаться, но моей выдержки хватило только на то, чтобы на секунду окунуться. Холодная вода снова погнала меня на берег.
   Обычно я недолго оставался в одиночестве, но на этот раз никто ко мне не присоединялся. Все разбрелись по разным углам. Почему-то я стал думать о нашем коллективе, если его можно так назвать. Более чем странное сообщество людей, настолько разных, что кажется, что большую разнородность типажей и характеров невозможно отыскать. И при этом мы находимся все вместе, мы спаены единой целью, которая заставляет нас, вопреки всем немыслимым препятствием продвигаться вместе вперед к общему финалу. Значит, где-то на глубине сознания каждого из нас лежит пласт, где все наше различие не имеет никакого значения, где мы все похожи друг на друга, словно колосья на одном поле. Пласт, который объединяет нас в единое целое. Это очень важно осознавать, так как помогает преодолеть все существующие меж нами отличия и разногласия. Если бы людям удавалось бы доходить до этого уровня понимания, расхождений в мире стало бы значительно меньше.
   Меня разбудил звук голосов. Я открыл глаза и увидел, что в нескольких шагах от меня расположились Вирен и Симаков. По-видимому, они были уверены, что я продолжаю спать, а потому, хотя и говорили тихо, но не настолько, чтобы я бы их не слышал.
   Я снова закрыл глаза, делая вид, что продолжаю спать. Для краткости изложения не стану подробно описывать их разговор, передам лишь смысл. Симаков и Вирен договаривались, как лучше им, по выражению Егора "смыться отсюдово, покедова есть еще такая возможность".
   Я старался не пропустить ни слова, но при этом не вызвать у них подозрение в том, что мое сознание вернулось из путешествия по отдаленным местам, и я вновь обрел способность к восприятию реальной действительности.
   План заговорщиков был самый простой: когда ночь накроет темным покрывалом всю окружающую нас местность, а мы заснем непробудным сном, они возьмут наиболее хорошо сохранившиеся лодки и тихо отчалят с целью доплыть до ближайшего населенного пункта.
   Обсудив план, они повернулись ко мне. Град маленьких камушек вдруг забарабанил по моей спине. Я сделал вид, что крайне неохотно просыпаюсь после глубокого здорового сна на свежем воздухе. Для того, чтобы сцена выглядела особенно убедительно, я широко зевнул пару раз и потянулся.
   - А ты здорово спал, храпел, как боров, - сказал Егор.
   - Свежий воздух навевает сонливость. Лежать бы тут до конца жизни, лучшего удовольствия не придумаешь.
   - Верно, старик валяться кверху пузом на солнышке совсем неплохо, - согласился Симаков. На какое-то мгновение его взгляд стал подозрительным. Но это было лишь случайно залетевшее маленькое облачко на ясном небе.
   Я решил взяться за второго ренегата, так как первого пронять чем-либо было трудно. По крайней мере такого способа я пока не ведал.
   - Георгий Валентинович, вы не забыли, что мы с вами договорились, что вы будете размышлять о вечности. Размышляли?
   - Размышлял, - без всякого энтузиазма отозвался философ. - Но уж лучше бы я это не делал.
   - Что так?
   - Когда начинаешь думать о бесконечном, такое ощущение, что на бок вместо с головой накреняются и мозги. А она сама сперва наполняется каким-то странным шумом, а потом начинает раскалываться на половинки. Пытаешься куда-то проникнуть, в какое-то пространство, где нет дна, погрузиться в какую-то безмерно глубокую впадину. Но что она из себя точно представляют, совсем непонятно. И от этого начинаешь метаться из сторону в сторону. Начинаешь бояться, что сойдешь с ума.
   - Вы не сойдете, - успокоил я его. - Вы слишком рациональны. Вы во всех обстоятельствах удерживаетесь на самом краю, так как умеете всегда находить твердую опору. Сходят с ума те, кто не умеют ходить по краю и сваливаются с него в беспросветность. Я наблюдал, как это происходит, своими глазами. Брат моего отца потерял рассудок. Меня поразило одно обстоятельство: он все время что-то говорил, но при этом абсолютно не сознавал, что говорил. Он был лишь поток слов без фильтра сознания. И ко мне тогда пришла мысль: это сознание - очень важная и полезная штука.
   - Я тоже раньше так думал. Но теперь я все больше и больше в этом сомневаюсь. Мой край обвалился, и я лечу.
   - Чувство полета - это же прекрасно!
   - Это не чувство полета, это страх падения, - грустно улыбнулся Вирен.
   - При первом прыжке всегда так бывает. Очень редко кто из парашютистов прыгает сам, без толчка инструктора. Стоит ли драматизировать ситуацию, Георгий Валентинович? Вот, Егор, смотрит на все спокойно, я бы сказал - философски.
   Симаков, который внимательно прислушивался к нашему разговору, вдруг расхохотался.
   - А мне-то чего. Я все равно почти ничего не понимаю из того, что вы тут несете. Мне просто однажды все до чертиков надоело. Стало так тошно, что я не знал, что делать. Даже водка не помогала. Вернее, сперва снимала эту тяжесть в груди, а потом она возвращалась еще сильней. Вот я и увязался с вами. Да чувствую, не туда попал. Сначала было ничего, интересно, а теперь с каждым днем становится все скучней. Почему-то в последнее время мне все быстро надоедает. А я от этого не знаю, куда деться. Мечешься, как раненный зверь, по квартире... - Он вдруг замолчал.
   Я посмотрел на Егора, потом перевел взгляд на Вирена. В этой ситуации он меня интересовал больше. У меня возникла одна мысль.
   - Между прочим, замечательную вещь сказал Егор: все ему быстро надоедает, и это его сильно мучит, так как нужно постоянно искать новое занятие. А где их столько возьмешь. Верно?
   - Точно так, я когда утром просыпаюсь, начинаю кумекать, чем бы этаким заняться.
   - Вот видите, Георгий Валентинович, что вас ждет. Философия для вас потеряла всякий интерес, а ничего нового вы не приобрели. Не мне вам объяснять, что человек потому и ищет все новые и новые занятия, что ему нужна стена между собой и Богом. А когда, как у вас, стена разрушена, вас просто рано или поздно задушит пустота. Вы почувствуете себя таким ненужным, таким неприкаянным, что не захочется жить. Единственное, что вас еще способно спасти, - это размышление о безвременном. Вы ведь только начали, а для постижения бесконечного требуется время. Глупо думать о вечном и при этом торопиться, смотреть на часы - успеете ли вы к ужину или к футболу? Вы должны забыть о времени, его не существует, время - это наша самая плохая выдумка. Мы сами, по своей воли оказались у него в плену. Свою жизнь мы постоянно разбиваем на временные промежутки и любой ценой пытаемся не вылезать за их пределы.
  Главная наша задача, которой мы все озабочены, - не дойти до сути, а успеть сделать все во время, к определенному часу. Тех же, кто не успевают, просто безжалостно выбрасывают из игры, как залезшую в сметану кошку. Знаете, я вижу то, чего не видите вы: Георгий Валентинович, вы уже потеряны для жизни во времени.
   Вирен выглядел явно смущенным. Он не знал, что ответить и мялся на одном месте, подобно девушке, которой только что объяснились в любви.
   - Вы преувеличиваете, не так уж сильно я изменился. Я все могу восстановить. Если я захочу, то стану совершенно прежним. Вы даже сами удивитесь, как сильно я изменился.
   - Ни черта вы не изменитесь, вы слишком умны для столь примитивного самообмана. Вам требуется что-нибудь более тонкое. Вам станет стыдно за себя. В конце концов это кончится плохо, вы заболеете тяжелой болезнью. Бегство от самого себя всегда завершается плачевным образом. Тут кроются корни многих наших недугов.
   Я увидел, как вздрогнул Вирен. Пожалуй, пока достаточно, посмотрим, как на него подействуют мои разглагольствовании.
   Я решил рассказать о готовящимся побеге Северину. В конце концов он как руководитель нашей группы должен знать о таких вещах. Северин отнесся к этому событию спокойно. Зато удивился я, так как он почти повторил мои мысли.
   - Если они хотят нас покинуть, никто не собирается их насильно удерживать. Меня беспокоит другое, они не смогут жить так, как прежде жили, в том мире, из которого они пришли. Они еще не понимают того, что уже разрушилась соединительная ткань между миром и ими. Понадобится совсем мало времени, чтобы они начали бы это ощущать. Знаете, что мне не нравится, мы недостаточно хорошо относимся друг к другу, у нас возникает много немотивированных ссор. И еще, мы плохо понимаем, что происходит с каждым членом нашей группы; сознание почти не развивается ни у кого. Попробуем поговорить об отрицательных и положительных влияниях, о том, что такое ум, как надо его использовать. Люди не знают, что каждый из них способен поумнеть на целые порядки.
   - Честно говоря, я бы совсем не против. А то иногда чувствуешь, что тебе не хватает не только ума, но подчас и глупости.
   - Самое смешное, что вы правы, бывает людям не хватает даже глупости, и они ведут себя как идиоты. В своей практике я сталкивался с такими явлениями неоднократно. По нашей традиции будем разводить костер.
   И снова, в какой уже раз запылал огонь. Я изучал окрестности настолько далеко, насколько простирался взгляд, но нигде не увидел никаких других светящихся точек. Мрак покрывал все вокруг своим толстым слоем, как вулканическая магма расположенную вокруг вулкана землю.
   - В последнее время я замечаю, что в нашем дружном коллективе нарастает раздражение, все чаще возникают ссоры, люди не хотят общаться друг с другом, так как это рождает негативные эмоции. Думаю, что настала пора поговорить о том, что способно притушить их пожар. Пожалуй, таким главным огнетушителем является ум. Ибо если в нас полыхают негативные чувства, это убедительное свидетельство, что он в этот момент отключен.
   - Я полагал, что эти качества относится к чертам характера, - заметил Махонов.
   - Черты характера хотя и связаны с умом, но имеют иные корни. Я же хочу сейчас поговорить немного об другом. Человечество весьма странно ведет себя в некоторых вопросах. Например, в вопросе обучения, этот процесс состоит преимущественно из заполнением ума знаниями. Мне это напоминает поход хозяйки на рынок. Туда она идет с пустой корзинкой, а возвращается с наполненной. Но при этом она сама - я имею в виду хозяйку, а не корзинку - ничуть не переменилась. Я считаю, что важнейшим и первейшим элементом обучения должно стать умение пользоваться своим интеллектом, развивать свои способности к размышлению. Если бы такой предмет был бы введен в качестве обязательного, я уверен, что человечество давно достигло бы несравненно более высокого уровня.
   - Честно говоря, сильно сомневаюсь, - пробурчал Вирен. - Мысль, как вода, идет по тому желобку, по которому течет река знания.
   - Давайте не предвосхищать события. Трудно даже оценить, какой человечество наносит себе вред от того, что не знает элементарных правил работы ума, не ведает его истинного предназначения. Устоявшееся всеобщее мнение гласит, что ум лишь инструмент получения знаний, инструмент нахождения решений в разных ситуаций. Мы обычно используем ум точно так же, как руки, ноги, другие органы, не задумываясь об его высших возможностях. Мозг человека работает в автоматическом режиме, как самолет на автопилоте. В нем что-то происходит, без устали носятся вихри мыслей. Когда нам надо решить какую-либо жизненную или научную задачу мы направляем наши интеллектуальные усилия по нужному нам руслу. Решив проблему, расслабляемся, и некий интеллектуальный поток, который возник благодаря нашему сосредоточению, рассеивается до следующего случая. И в зависимости от того, насколько нам удается успешно справляться со стоящими перед нами проблемами, мы оцениваем как себя, так и других. Есть три основных степени умственной градации, которые мы присваиваем: глупый человек, неглупый и умный. Разумеется, каждый считает себя умным. Вот только почему-то не задает себе элементарный вопрос: а какие критерии для определения умного человека?. Может, кто-нибудь выскажет свои идеи? Давайте попытаемся дать определение глупому, неглупому и умному человеку.
   Несколько минут царила тишина, если не считать потрескивающих веток в костре. Для себя я решил, что не стоит вмешиваться в эту лекцию, лучше послушать лектора молча.
   Так как пауза затягивалась, Северин решил побудить нас к высказываниям.
   - Георгий Валентинович, вы просто обязаны дать свое определение. Ведь для философа эти отличия имеют принципиальное значение.
   Несколько секунд царило молчание, затем его сменил надломленный вопль:
   - Я не могу! У меня не получается!
   - Ну хорошо, пойдем дальше. Но прежде я хочу предварить свой анализ замечаниями. Наши мысли рождаются не в нашей голове, они приходят к нам из космоса. Мозг - это не более чем устройство для их считывания из вселенского информационного поля. Однако информационных полей много. есть не только поля, порожденные сверхразумом, но и само человечество, используя накопленные знания, создает собственную информационную сеть. Это то, что мы называем коллективным бессознательным. Различие в уме между людьми состоит в том, из какого слоя каждый из нас черпает свои мысли. Глупые и неглупые люди черпают их исключительно из коллективного бессознательного, иной источник им недоступен. Умный человек преодолевает оболочку коллективного бессознательного и начинает улавливать более высокие вибрации.
   - Но, позвольте спросить, в чем же в таком случае состоят отличия глупого и неглупого человека, коль, по вашим словам, они черпают мысли из коллективного бессознательного? - как-то напряженно спросил Вирен.
   - Охотно поясню. Глупый человек получает из коллективного бессознательного информацию прямолинейно. Что он запрашивает, то к нему приходит, и он ее воспроизводит практически без купюр. Поэтому все зависит от качества коллективного бессознательного. В более развитом обществе уровень его выше. А потому и глупые люди способны произносить вполне здравые речи. Нужно внимательно прислушаться к тому, что они говорят, дабы понять, что перед вами глупец. Неглупый человек заимствует информацию из того же мутного потока коллективного бессознательного, Но в отличии от глупого - не напрямую, он способен к отбору и просеиванию нужных ему блоков, строительству из них сложных конструкций. В этом, кстати, и заключается суть интеллекта - в умение отбирать требуемые строительные материалы и создавать из них подчас весьма сложные комбинации. Но силой пробить крышку коллективного бессознательного интеллект не способен, для этого требуется ум, а это качественно иное явление.
   - Ум - это то, что поступает к нам только свыше, - раздался громкий возглас. Меня уже не первый раз удивило то, что эту реплику подал Симаков.
   - В общем верно. Однако свыше к нам поступает информация лишь тогда, когда есть импульс снизу. Нам надо понять, технологию некоторых процессов. Зная, что мысли приходят в ум либо из коллективного бессознательного либо из разных уровней Сверхразума, попытайтесь составить нечто вроде анатомии своего ума. Какие рождаются в нем мысли, при каких обстоятельствах, из какого источника они приходят: из коллективного бессознательного или из более высоких планов сознания. Ярослав, как ты полагаешь, из какой тучи проливаются на твою головушку мысли?
   -Ясно, что из коллективного бессознательного. Что я, не понимаю? - отозвался даже с обидой парень.
   - Верно. Ну а вы, Анна?
   - Мне трудно определить. Они очень разные, иногда я даже не успевают перестраиваться. Я то поднимаюсь вверх, то опускаюсь вниз. Со мной все время происходят странные вещи.
   - Мы обязательно вернемся к этим странным вещам, а теперь этот же вопрос я переадресую вам, Георгий Валентинович. Где все-таки расположен источник ваших мыслей?
   - В коллективном бессознательном, - выдавил Вирен из себя ответ с таким трудом, как выдавливают засохшую пасту из тюбика. Это признание явно стоило ему немалых усилий.
   - Ну а вы? - вдруг повернулся Северин ко мне.
   - Я бы присоединился к словам Анны. - Я твердо решил уклониться от дискуссии.
   - Ваше право присоединяться к кому угодною. Хотя мне бы хотелось услышать от вас более развернутый ответ. Итак, представьте себе обычный процесс мышления. Человек что-то обдумывает, затем приходит к неким выводам, на основе которых строятся его дальнейшие действия. Они могут быть самые разные - не в них сейчас дело. Однако он воспринимает результаты своего мышления как нечто окончательное и истинное. И таким образом формирует свои убеждения или строит модель поведения. Я это называю автоматическим мышлением. Но при этом наш с вами мыслитель - назовем его этим высоким именем - не задает себе вопрос: а из какого источника почерпнул он свою информацию, по какой причине к нему пришли эти, а не другие мысли? На каком собственно основании он считает их истинными?
   - Наша задача думать о том, как мы думаем, - определил Махонов.
   - Абсолютно верно, Юрий Михайлович. Это первейшая задача каждого человека, которой он пренебрегает, подобно дикарю чистке зубов по утрам. Без такого анализа наш мыслительный процесс будет всегда неполноценным, ущербным. Но даже выйдя на такой уровень понимания, мы еще очень далеки от решения наших проблем. Как добиться в таком крайне субъективном процессе объективности? Даже если наш мыслитель знает о том, что все приходящие в его голове мысли свидетельствуют не об истинности, а лишь о том уровне понимания, на котором он находится, как выяснить, когда они станут вытекать не из мутных человеческих, а чистых божественных источников. Процесс этот и трудный и длительный. И все же на основании наблюдений за своими пациентами, я могу вам сказать, что результаты есть. Люди действительно умнеют. Правда возникает другая проблема, но о ней мы поговорим чуть позже. Я советую в таких случаях следующую форму действий: в вашей голове постоянно должны пребывать как бы два ума: один ваш собственный и другой божественный. Я называю его "свидетелем". Тем, у кого мои слова вызывают недоверие, хочу сказать, что не я все это придумал, о состоянии "два ума" записано еще в Ведах. В Риг-Веде об этом говорится так: "Две прекрасные птицы, друзья и товарищи, сидят на одном дереве и одна есть сладкий плод, а другая глядит на нее и не ест". Тот, кто не есть, и есть подлинный ум. И мы должны добиться такого внутреннего состояния, когда две птицы сольются в одну и не будут есть. А начать наш мыслитель должен с вопроса: что же это за птица и почему она не ест сладкий плод? А не ест потому, что сладким, а также соленым, горьким, кислым питается наше индивидуальное сознание. Птица-свидетель неустанно наблюдает за птицей пожирателем, которая только тем и занята, что перемалывает все новые порции пищи, в образе которой выступают информация, эмоции, чувства.
   - А где гарантия, что эта ваша птичка-свидетель и есть тот самый божественный разум, а не что-нибудь совсем иное? Тут может вкрасться серьезная ошибка.
   - Вы верно ставите вопрос, Анна. Уровень свидетеля напрямую зависит от общего уровня мыслителя. Вы ведь сами вызываете эту птицу-свидетеля, и она не может сильно превосходить вас.
   - Ну тогда на какой черт нужна эта ваша вечно голодная птичка? - спросил Симаков.
   - Нужна, даже очень нужна, Егор. Потому что вы создаете принципиально иную схему мышления. Не одноколейную, как раньше, а двухколейную. А железная дорога, имеющая две колеи, имеет гораздо большую пропускную способность. Причем, в отличии от железной дороги, здесь рельсы для движения поездов с мыслями установлены в пространстве по другому; не на одной плоскости, а одна ниже, а другая выше. Люди на протяжении всей своей истории искали способ, как поумнеть? Та методкиа, что я вам только что поведал, и позволяет добиться этой цели. Причем, это единственный способ, других не существуют.
   - Я никак не могу с вами согласиться, - прозвучал голос Вирена. - Есть разные возможности.
   - Я не возражаю, попробуйте их применить. Каждый волен выбирать свой. Могу лишь сказать, что результаты использования этого метода среди моих пациентов оказались весьма обнадеживающими. А некоторые из них достигали таких успехов, что я даже по началу не поверил, что возможен такой прогресс. Я объясняю такие феномены тем огромным потенциалом, которым обладали эти люди. Важно понимать, что в этом случае происходит? Происходит же объективизация мыслительного процесса? Каким бы низким по развитию и уровню не был бы ваш свидетель, он уже не позволяет вам мыслить автоматически. Он постоянно напоминает: разберись, чем вызвана эта мысль, какими чувствами, эмоциями, предыдущим ли опытом, из каких источников она пришла, к каким последствиям приведет. Между прочим, это второй важнейший вопрос; надо определять не только, откуда приплыла к нам мысль, но и куда она держит путь? Ищешь ли ты истины или оправдания своим действиям? На что направлены твои помыслы, какие комплексы тебя мучат? Вопросов свидетель может задавать много, я даже рекомендую своим пациентам составлять их список. Причем, у каждого он свой, это зависит от типа личности, от его кармической истории, от тех конкретных проблем, с какими он сталкивается по жизни. Поэтому я настоятельно всем рекомендую: прежде чем создавать внутри себя свидетеля, нужно хорошо разобраться в самом себе, как можно лучше понять, что ты из себя представляешь. Это совсем не означает, что, использование данного способа непременно приносит большие успехи, и человек станет великим мыслителем. Более того, есть реальная опасность, что можно стать еще глупей. Закон двух полюсов никто не отменял. Если человек неразвит или неискренен, то и свидетель вполне может оказаться по своему уровню даже ниже его природного ума. Вместо того, чтобы подниматься вверх, такой мыслитель будет опускаться вниз. А это потенциально весьма опасно, так как наличие свидетеля приводит к объективизации мысли, она выходит на более широкий оперативный простор. От индивидуального сознания происходит переход к сознанию коллективному. А оно уже требует иного подхода. В итоге появляются то, что я называю негативными доктринами: идеологии, конфессии. Усиливается религиозный фанатизм, национализм, фундаментализм, радикализм и многое другое. Но так уж устроен мир, он делает нас ответственным не только за любые наши деяния, но и за каждую нашу мысль.
   - Но тогда объясните, как определить, что мы умнеем, поднимаемся вверх, а не наоборот, опускаемся вниз? Насколько я понял, внешне эти процессы очень похожи, - спросил вице-премьер.
   - Вы верно подметили, процессы похожи, а результаты разные. Человеку бывает непросто оценить самого себя, это одно из самых трудных уготованных ему в этом мире заданий. Особенно в том случае, когда отсутствует подлинное желание это сделать. Поэтому на первый план выдвигается вопрос о чистоте помыслов. Чем меньше в них искренности, чем хуже очищены от разных загрязнений, чем дальше отстоят от поиска истины, тем больше шансов создания негативного свидетеля. Вопрос развития ума вовсе не замыкается на проблеме развития умственной деятельности. он напрямую приводит нас к развитию всей личности. Если мы ограничиваемся только этой узкой задачей, то на определенном этапе вдруг обнаружим, что больше не движемся. Существует тесная связь между знанием и бытием. Мы увеличиваем знание, чтобы возросло бы наше бытие, а рост бытия непременно ведет к росту знания, к увеличению наших познавательных способностей. Развитие ума без развития бытия потенциально опасно, на каком-то этапе человек вдруг начинает ощущать пустоту, мысли, которые еще недавно дарили ему радость постижения новой реальности, вдруг приносят разочарование, усталость. Они становятся ненужными, из глубины нашего существа рождается ощущение абсурдности существования, формируется отвращение жизни.
   - А не слишком ли много опасностей. То в фаната превратишься, то в какую там пустоту провалишься.
   - Ты верно заметил, Ярослав, - согласился Северин, - это действительно немалый риск отправляться в путешествие за умом. Последствия могут быть весьма печальными. Ведь не случайно многие мыслители, философы сходили с ума, кончали жизнь самоубийством, разочаровывались в своих поисках. Не случайно и то, что с каждым годом коллективное бессознательное становится все плотней и одновременно все более изощренней, так как выполняет функцию по предохранению людей от опасности остаться наедине с самим с собой. Когда человек впускает в свой мозг свидетеля, то неизбежно наступает момент, когда у нашего мыслителя разрывается пуповина, связывающего его с коллективным бессознательным. И тогда он остается один. Нет больше спасительного зонтика из общих заблуждений, но нет и соприкосновения с суперразумом. А есть лишь бесконечный поток сомнений, когда не ясно ни кто говорит с нами, ни с кем говорим мы сами.
   - И как же справиться с этой ситуацией? - спросил Махонов.
   - Во-первых, надо ее заранее четко представлять. Тогда вы хотя бы будете знать, что с вами происходит. Во-вторых, в своем мышлении не создавать закрытых моделей. Поясню, что я имею в виду. Человек во всех своих делах стремится к законченности. Любое дело начинается им с надеждой, что оно будет завершено удачным финалом. Тоже самое и с мышлением; начиная о чем-то размышлять, мы хотим получить какой-то конечный продукт. В принципе это правильный подход, так как если не будет позитивных результатов, мы столкнемся с феноменом, названным мною "движение без продвижения". Невозможно сразу дойти до сути, до самого конца. Но выходя на какой-либо рубеж, надо четко представлять, что это далеко не предел и что до него еще топать и топать. То есть любая модель должна быть открытой. Придя к какой-то мысли, мыслитель должен сознавать, что рано или поздно он отправится дальше, а эту мысль придеться сдать в архив, как сдают законченные дела.
   - Но как определить, когда наступит этот момент? - спросил Махонов.
   - Он сам возникнет. Или не возникнет. Но чем лучше у вас работает свидетель, тем больше шансов, что это случится. Человеку обычно разрешают выйти на другой информационный уровень лишь тогда, когда он благодаря собственным усилиям поднимается до него. Но мне известны случаи, когда такие выходы происходили преждевременно. Кончается это обычно плохо, так как человек ничего на этом уровне понять не в состоянии. В истории есть персонажи, которым были открыты весьма высокие сущности. Но из-за того, что у этих людей бытие сильно отставало от интеллекта, они приспособили эти идеи к тому уровень, которые были способны реализовать. И вместо созидательной деятельности, они занялись разрушительной, вместо добра стали творить зло. Можете ли вы сами назвать несколько таких имен? В качестве наиболее характерного такого персонажа считаю одного исторического деятеля. Предлагаю вам назвать его. Будет любопытно, совпадут ли наши мнения? Кто назовет имя?
   - Наполеон, - выкрикнул Вирен.
   - Верно, Георгий Валентинович. Хотя не он один есть еще целый достойных оказаться в этом списке. Но если судить по вашим лицам, то создается впечатление, что вы немного утомлены моим чересчур долгим рассказом. Хотя я не сказал и десятой доли того, чего хотел бы сказать. Но надеюсь, что все же посеял семя для размышлений. Мы непременно продолжим наш разговор.
   Все, словно в подтверждении слов Северина, быстро разошлись по своим палаткам. Лишь я задержался. Ко мне приблизился наш руководитель.
   - Вы полагаете, они ночью совершат попытку побега? - спросил меня Северин.
   - Думаю, да.
   - Но почему ночью, зачем так рисковать? Можно попрощаться со всеми и уплыть утром или днем. Никто не собирается их держать. Да и каким образом, милиция отсюда очень далеко.
   - Мне кажется, они выбрали ночь, потому что днем на этот шаг труднее решиться. Не надо ни с кем прощаться, объяснять причины своего поступка. Тихо и незаметно человек уплыл - и конец истории.
   - Тут вы во многом правы, но, думаю, основная причина все же в другом. Они сами стесняются своего поступка, и темнота позволяет им хоть как-то укрыться от самих себя.
   - Значит, они не уверены в своем решении.
   - Скорей всего - да. - Тогда подождем. Или вы хотите спать?
   - Спать я хочу, но и посмотреть, чем все это кончится - тоже хочется.
   - Тогда выберем незаметное место.
   Мы без труда отыскали такое место.
   - А почему вы не хотите уплыть? - спросил Северин. - Иногда мне кажется, что у вас появляется такое желание.
   - Появляется, - не стал скрывать я. - Но я уже прошел точку возврата. Я чувствую, как растет какая-то новая сущность у меня внутри, и не могу позволить себе прервать этот рост. Всю жизнь меня преследовало подсознательное ощущение, что мне чего-то не хватает. Но никак не мог понять, чего же именно.
   - Теперь понимаете?
   - Не до конца. Вернее, совсем не понимаю. Но если раньше я просто придумывал какой-нибудь миф и тем успокаивался, то теперь не могу так поступить. Я пытаюсь определить подлинные причины того, что творится со мной.
   Северин, дабы никто бы не услышал, вдруг приглушенно захохотал.
   - Мне бывает интересно разговаривать с вами, у вас есть способность как-то по новому формулировать мысли. И это бывает очень полезно. Всегда нужно иметь рядом с собой такого человека, так как крайне быстро привыкаешь к одним и тем же мысленным трафаретам. Я часто ловлю себя на том, что размышляю в одних и тех же терминах, выражениях.
   - Это плохо?
   Северин пожал плечами.
   - А что в хорошего. Любое привыкание останавливает нас в движении, Нам доставляет удовольствие думать одними и теми же словами, они легко бегут по прорытым каналам нашего серого вещества. Но когда через некоторое время начинаешь подводить итоги, то обнаруживаешь, что за это время ничего нового ты не приобрел.
   - Получается, что если ты хочешь прийти к чему-то важному, нельзя ни на минуту останавливаться. Но где взять столько сил?
   - На самом деле подниматься вверх требует меньше усилий, чем падать вниз, так как на определенном этапе возникает ощущение свободного полета. Но и останавливаться на месте не стоит, один из космических законов гласит о том, что в космосе нет ничего статичного, все пребывает в вечном движении. Либо в высь, либо вниз. Любая остановка - это на самом деле падение.
   - Но получается, что в жизни вообще нет место для отдыха.
   Северин задумчиво посмотрел на меня.
   - Для отдыха времени сколько угодно. Нет времени для остановок, для безделья. В том-то и дело, что остановка и отдых не имеют ничего общего. Отдых - это заправка космической энергией, а остановка - это ее бессмысленное растранжиривание. К сожалению...
   Но договорить Северину, а мне его дослушать на этот раз не удалось. Из палатки вылезли двое. В темноте мы могли лишь видеть пятна их силуэтов. Но сомнений, кому они принадлежали, у нас не было.
   Стараясь не шуметь, мы двинулись за ними к реке. Пара шла уверенно, это свидетельствовало о том, что свой путь они хорошо изучили еще днем. Они подошли к одной из лодок. Недалеко росли деревья, и мы спрятались за ними буквально в метрах десяти.
   - Ну чего, ты двигаешься, как сонная муха, - донеся до нас грубый голос Симакова. - А еще философ. Давай быстрей, а то хватятся, поднимут тревогу. Чего стоишь, помогай мне, надо сдвинуть лодку в воду. Тяжелая, черт возьми! Я знаю эти места, до города плыть всего каких-то жалких сто километров. А там можно сходить в магазин, водки хорошей купить. Я если долго не приму дозу, то зверею. По мне уж лучше без бабы, чем без горилки. Да чего же ты, пень, неподвижен!
   - Я думаю, - глухо отозвался Вирен.
   - Пусть они думают, мне уже от всего этого тошнит. У этого нашего Анатольевича, не голова, а компьютер с мыслями. И говорит и говорит. Оно может и по делу все, да какой от этого прок. Ты вот тоже всю жизнь чего там изучал, книжки строчил. Сам говоришь, никакой пользы они тебе не принесли. Тогда, зачем сюда увязался. Давай, помоги мне стащить лодку, Еще совсем немножечко - м мы с тобой на свободе. Жратвы у нас до вечера хватит, а к вечеру приплывем. Не знаю, куда ты, а я сразу же в магазин.
   - Плыви, один, я не поплыву, - проговорил Вирен.
   - Да ты чего, спятил что ли, на кой ляд тебе тут оставаться. Он же тебя каждый вечер, как фарш, в котлету перемалывает.
   - Может, и перемалывает. Так это только на пользу. И я должен посмотреть, чем все это кончится. Иначе всю жизнь буду себя корить.
   - Дурь все это. Поплыли и быстро увидишь, как на ветру она выветрится. А мне одному отправляться в дорогу как-то не с руки. Одному - это вроде как бегство, а бегать я не привык. А когда вместе - это вроде бы получается политическая акция.
   - Пойми, у меня в жизни больше никогда не будет такого шанса. И у тебя - тоже. - В голосе философа зазвенели слезы.
   - Ну и к лешему этот шанс. Хочешь быть закопанным где-нибудь в лесу. Даже твои детки не будут знать, где могилка их папаши. А так все будет честь по чести, на городском кладбище с мраморным памятником.
   - Я не поплыву, - вдруг непривычно решительно проговорил Вирен. - А тебя прошу, не говорить никому об этом. Прощай!
   - Я ж тебе сказал, что я один тоже не согласен. Эх, потом жалеть будем. Знал же, что нельзя с интеллигентами связываться. Уж лучше с уголовниками, у них хоть черепушка работает.
   Вирен и Симаков двинулись в сторону лагеря. Они прошли мимо нас буквально в трех-четырех метрах. Дождавшись, пока стихнут звуки их шагов, мы направились следом.
   Пока мы шли, то не обменялись ни единым словам. Спали мы в разных палатках. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.
  
   Глава 12
  
   Со всех сторон, нас, словно вражеское войско, окружали деревья. Внизу густые заросли кустарников то и дело цеплялись за ноги, больно царапали кожу. Тучи комарья слетались, почуяв добыча, кажется со всего мира. Вдобавок мы то и дело проваливались в лужи или в болотца, замаскированные густой растительностью под вполне надежную твердь.
   Вместо со всеми я пробирался сквозь эти кошмарные заросли и вспоминал наше путешествие по реке, как экскурсию по раю. Какое же это было блаженство тихонько скользить по тихой голубой водной глади, словно в колыбели, покачиваясь на волнах. Даже слалом через пороги по сравнению с теми ужасными препятствиями, что мы преодолевали теперь, выглядел не столь устрашающе.
   Я шел в нескольких метров позади Северина, который, словно индейский вождь, уверенно двигался впереди всех. То и дело он сверял направление нашего движения с компасом, делал на карте какие-то отметки, скорей всего сверял преодоленное нами расстояние, определяя место, где мы находимся.
   Я не мог отделаться от подозрений, что такой тяжелый маршрут был избран специально и что существует гораздо более легкая дорога. Мы же шли по местности, где явно еще не ступала нога человека. По крайней мере за те несколько часов, что мы находились в пути, я ни разу не увидел следов его пребывания, заметных обычно еще издали.
   Я чувствовал, что, словно чайник, начинаю закипать от злости за то что меня завели в такие непроходимые дали. Хотелось броситься на виновника наших мучений - Северина - и задушить его. Он хорошо знал, что нам предстоит преодолеть, с какими столкнуться трудностями, но выбрал или согласился именно с самым тяжелым, маршрутом.
  Затем меня вдруг охватывало глубокое раскаяние за предыдущие мысли и желания, и я радовался тому, что оказался в этом глухом лесу, где за каждым деревом могла поджидать смертельная опасность. После этого же обычно накатывалась такая всепоглощающая апатия, что временами терял представление, где нахожусь. Мое сознание куда-то улетучивалось, подобно облачку дыма от сигареты, и я почти переставал контролировать его. В эти мгновения я не знал, что с ним происходит, не знал вернется ли оно снова в мое бренное тело, как бросившая мужа жена, или навечно улетит в неведомые дали.
   Внезапно я заметил, что если свернуть направо, а не налево, как только что сделали мы, можно сэкономить несколько сот метров этого мучительного пути. Я прошел всего несколько шагов, как внезапно провалился в болото. Мне показалось, что я ухожу на дно. Я закричал.
   Вокруг меня сгрудилась вся наша группа, совместными усилиями я был извлечен из затягивающей топи. Все мои сапоги были наполнены мерзкой стоячей водой напополам с тиной. Дрожа от отвращения, я стал очищаться.
   Внезапно меня прорвало. Я сам не успел уловить момента, когда плотина сознания оказалась снесена потоком неуправляемого гнева.
   - Я вас хочу спросить, Олег Анатольевич, почему мы идем такой тяжелой дорогой! - вздрагивая от напряжения, заорал я. - Если мы направляемся к Богу или к тому, кто его временно замещает, то совсем не обязательно выбирать такой кошмарный маршрут. Я немного знаю историю, не мы первые ищем Всевышнего. Но другие искали его, не мучая так себя. Сидели у себя спокойненько в келье и тихо себе молились. Я требую: немедленно вывести нас отсюда туда, где можно нормально ходить.
   Я огляделся и заметил, что мой демарш нашел понимание у моих товарищей по несчастью. Все были измучены не меньше меня.
   - Я тоже так считаю, - послышался звонкий юношеский голос. - Чего нам тут делать? У меня уже нет больше сил.
   - В самом деле, - присоединился к нашему хору Симаков. - Почему я тут должен подыхать? Лучше что ль мест для этого нет. Кто сюда придет на наши могилки? Вертухай нас назад, Анатольевич. Не то мы сами пойдем. Все согласны?
   Угроза была настолько реальной, что все мгновенно замолкли. Если меня не подводила память, то был первый случай, когда Северину угрожали открытым неповиновением.
   Симаков и Ярослав придвинулись поближе ко мне. Это должно было означать, что мы находимся на одной стороне и готовы в случае чего открыть военные действия. Правда я был не совсем готов к войне, так как по-прежнему сидел на траве и счищал с ноги прутиком налипшую на нее болотную грязь.
   - Стыдно! - вдруг решительно проговорил Махонов. - А вам в первую очередь должно быть стыдно! - обратился он ко мне.
   - Почему это только ему? - вдруг обиделся за себя Симаков. - Мне может тоже не меньше стыдно. Да только ломать ноги и голову в этих ваших лесах неохота.
   Находись я в другой ситуации, то непременно заинтересовался бы перепалкой Симакова и Махонова. Уж больно были необычны роли, которые они исполняли. Но я никак не мог справиться с налипшей на меня грязью.
   - Сделаем привал, дадим время нашему другу очиститься, - не отвечая прямо на упреки и угрозы, произнес Северин. - Если есть желание, можем обсудить положение. Но лучше беречь силы, все равно придеться идти вперед этим путем.
   - А если мы не согласимся? - упрямо промолвил я.
   - Согласитесь, - спокойно парировал Северин.
   - Это еще почему? - Я едва не задохнулся от возмущения.
   - Сейчас не время для объяснений. Мы и так опаздываем. Нам нужно непременно покинуть этот лес до темноты. Здесь опасно ночевать, тут много волков, медведей, других хищных животных. Они могут напасть на нас. Такие случаи уже бывали.
   Меня охватило отчаяние. Только еще не хватало быть съеденным на ужин хищником. Пошли искать Бога, а нашли челюсти голодного животного. Ничего себе достойный конец всей этой авантюры.
   Так и не очистив полностью ногу и сапоги, я поднялся с травы.
   - Я готов идти, - сказал я. Я вдруг почувствовал, что голодный волк, который бродит где-то неподалеку, наполняет меня сильнейшим страхом и усиливает желание маршировать любой дорогой. Только как можно быстрей и подальше убраться от этих страшных мест.
   Мы снова двинулись вперед, преодолевая буреломы, стоящие неприступной стеной колючие кустарники. Я думал лишь о том, насколько часов у меня еще хватит сил. Прилечь бы где-нибудь здесь и больше ни о чем не думать. Даже о голодных хищниках, которыми переполнен этот лес, как коммунальная квартира жильцами. Какая разница, каким образом завершить свои дни, если это с каждой минутой становится все неизбежней. Нам при любых обстоятельствах не выбраться из этой проклятой чащобе.
   Со мной поравнялся Махонов. Несколько секунд он шел рядом молча.
   - Я хотел бы перед вами извиниться за резкость, - произнес он.
   Я взглянул на него.
   - Не стоит, вы были правы. Я вел себя недостойно.
   - Смотреть на вас было весьма неприятно. И все же я не должен так себя вести.
   - Когда вы работали вице-премьером, то, наверное, видели и не такое.
   - Дело не в том, что я вижу, а в том, как это отражается во мне, на моем поведение. Я слишком зависим от своих впечатлений. Эта та черта, от которой я сильно страдаю. И когда увидел вас, сидящего на земле, лениво счищающего с ноги грязь, то разозлился. Причем, до сих пор я даже не вполне понимаю, почему ваш вид привел меня в такую ярость?
   Я на мгновение задумался.
   - Мне почему-то кажется, что из всех нас вы больше других хотите дойти до финала. Вот вы и разозлились, увидев, что другой совсем не пылает таким желанием.
   - А ведь вы правы! - обрадовался, как ребенок игрушке, Махонов. - Теперь я понимаю, что все так и было.
   - Почему вы так туда стремитесь? - спросил я. - Вы разве знаете что там?
   Ответ я услышал довольно не скоро, так как дорогу нам преградил очередной бурелом. По всей видимости некоторое время назад по лесу пронесся ураган, поваливший сразу многжество деревьев и сделавший наше прохождение по нему тяжелейшей задачей.
   На преодоление этого препятствия ушло не менее получаса моей жизни. Оказавшись по ту сторону завала, я упал на траву и несколько минут лежал неподвижно. У меня было ощущение, что я израсходовал весь запас сил. Причем, сразу на много лет вперед. Может быть, земля вновь меня наполнит ими. Увы, ничего подобного не происходило.
   - Вставайте, - услышал я над собой голос Махонова. - Все ушли вперед. Мы можем отстать от них. Ни я, ни вы не умеем ориентироваться в таком огромном лесу.
   Махонов протянул мне руку, помогая встать. Я воспользовался его помощью. До сих пор я относился к нему настороженно, если не сказать неприязненно. Но сейчас вдруг проникся к нему благодарностью. Несмотря на свой недавний высокий пост, он по своей сути простой и хороший малый. В отличии от меня.
   - Я хочу вам ответить на ваш вопрос? - вдруг проговорил Махонов, когда мы устремились в догонку за ушедшими вперед нашими товарищами.
   - Какой вопрос?
   - Почему я туда так стремлюсь?
   - Ах да, в самом деле я спрашивал об этом. Но какая собственно разница. Вот лечь бы хоть на самую жесткую кровать, почувствовать, как голова утопает в подушке... Каких великих удовольствий мы по своему безмерному идиотизму лишились. А Бог может подождать. Он ждет столько лет.
   - Разве дело в Боге. Вы стремитесь туда не меньше, чем я. Только не желаете себе в этом признаться. Мы все связаны одной цепью.
   - Одной цепью, насколько я помню, связывают каторжан.
   - А мы и есть каторжане, - вдруг рассмеялся Махонов. - Однажды я не очень ясно ощутил, что мне жутко жить. Я вдруг понял странную вещь: в этом мире мне нет места.
   - Да у вас кабинет, наверное, был с футбольное поле.
   - С футбольное - это вы слишком взяли, а вот с теннисный корт - это уже ближе. Комната для отдыха, туалет только для меня. На меня работал целый аппарат, одних секретарш было пять. Трое из них очень красивы. Я их сам подбирал. Не подумайте, между нами ничего не было. Хотя если бы я захотел, никто бы не поспел из них отказать.
   - И вы не захотели?
   - В своей жизни я только раз воспользовался своим положением, чтобы заняться любовью с женщиной. Но тогда мне еще было далеко до вице-премьера, я только что занял свой первый начальственный пост. И очень хотелось воспользоваться теми возможностями, который открывал мне мой новый высокий статус. Удивительно, но я давно забыл об этом эпизоде, но недавно он вдруг сам собой всплыл в памяти. И с тех я не могу его выбросить из памяти. Я должен что-то сделать, искупить тот свой грех. Хотя не представляю, как найти ту женщину? Знаете, что я заметил, меня с недавних пор все сильнее преследуют прежние грехи. Вспоминается совершенно неожиданно то один, то другой. Лишь теперь я понимаю, зачем священник их отпускает. Это оказывается тяжеленная ноша. Поверьте, лучше не грешить. Как бы грех не был бы в момент его свершения не приятен. Потом будет хуже.
   - Это все его влияние, - неопределенно кивнул я вперед.
   - Нет, - покачал головой Махонов, - это Его влияние. Вот потому-то я и не могу повернуть с полпути. Хотя устал не меньше вас. Все же я вас старше.
   - Черт знает, что с нами творится, - неопределенно покачал я головой. Я не мог понять: радуюсь ли этому обстоятельству или недоволен им.
   Мы выбрали для привала небольшую полянку. Все просто упали и долго, словно мертвые, лежали без движения. И в самом деле со стороны мы были похожи на трупы больше, чем сами трупы. Кто бы нас увидел в тот момент, пришел бы в ужас от такого количества мертвых тел.
   Мы продолжали лежать, хотя дел было по горло, надо было оборудовать лагерь, собрать хворост для костра, готовить пищу. Но никто пока не делал попытку встать первым. Даже Северин продолжать пребывать в неподвижности. Это меня несколько удивляло. Я взглянул на его лицо и почувствовал волнение; оно было неподвижным, как у покойника. Я испугался: не случилось ли с ним что-нибудь? Без него нам уж точно отсюда не выбраться.
   На то, чтобы встать, сил я еще на накопил, а потому пришлось взять пример с пресмыкающихся и перемещаться ползком. Я подполз к Северину вплотную. Он был жив, так как грудь приподнималась и опускалась от дыхания. Но я мог бы поспорить на что угодно, что он находился в каком-то странном оцепенение. Это было непохоже на сон, так как дыхание не было ровным. Кроме того, выражение лица, как кадры фильма, то и дело менялось; оно то отражало переживаемые им страдания, то вдруг расцветало улыбкой радости.
   Внезапно изо рта Северина вырвались хрипы, а по телу пробежала судорога. Он открыл глаза и посмотрел в мою сторону. При виде меня на его лице проступило откровенное недовольство.
   Правда держалось это выражение буквально считанные мгновения. Оно сменилось на обычное - вежливо-приветливое.
   - Это вы? - спросил Северин. И снова я удивился, это был его голос, но в тоже время он звучал как-то непривычно, как будто бы доносился издалека.
   - Да, это я, - подтвердил я.
   Он осмотрелся вокруг. Затем вдруг резко вскочил на ноги.
   - Уже совсем темно. Надо срочно готовить лагерь к ночлегу. Друзья, за дело.
   Для экономии текущего из вечности в вечность времени не стану описывать, как почти в кромешной темноте мы собирали дрова, натягивали палатки, готовили пищу. Все так проголодались, что ужин занял не более двух минут; с такой космической скоростью исчезала еда с наших железных тарелок.
   - Не хочется вас огорчать, но нам придеться дежурить у костра всю ночь, поддерживать огонь, - сообщил Северин, едва мы закончили ужин. Будем отгонять хищных зверей. Предлагаю, чтобы никому не было бы обидно, тянуть жребий, кому в какое время сидеть у костра. Для большей безопасности есть смысл дежурить парами.
   Мне выпало дежурить с двух до четырех часов ночи. Как раз в те часы, когда человек спит особенно крепко. В добавок моим напарником оказался отец Антоний.
   Дабы хоть немного выспаться, я сразу же лег спать. Но сон как на зло не спешил на свидание со мной. Почему-то в голове то и дело появлялось лицо Северина. Таким, каким я видел его, когда наш наставник лежал в прострации на земле. Меня по-прежнему преследовало ощущение, что хотя его тело и пребывало рядом с нами, в нем его самого в тот момент не было. Где же тогда он был, что видел и слышал?
   Я проснулся от того, что меня кто-то сильно тряс за плечо. Хотя в палатке было темно, но я каким-то образом понял, что меня будит Махонов.
   - Вставайте, ваша смена, - сказал он.
   - Я встаю, - с трудом произнес я, все еще наполовину находясь по ту сторону сна.
   Кажется, еще никогда в жизни не хотелось так спать, как в эти мгновения. Веки, как автоматические шторки, совершенно не слушались моих мысленных приказов и закрывались сами собой. Мне потребовался весь запас имеющийся у меня воли, дабы заставить себя подняться.
   - Хищники не по далеку, я слышал их голоса. Не выпускайте из рук горящую ветку. Удачи вам! - благословил меня Махонов.
   Я поблагодарил его вышел из палатки. На меня сразу же набросился довольно сильный и прохладный ветер. Я застегнул куртку по шею и поднял воротник. Сверху натянул кепку почти на самые глаза.
   Рядом со мной, тоже борясь с холодоми со сном, топтался на месте отец Антоний.
   - Чего вы стоите, костер надо разжигать, - не слишком вежливо произнес я, раздраженный его безынициативностью. - Пламя почти погасло, а оно наша главная защита.
   Ветер в самом деле пригасил огонь. Мы бросились его раздувать. Дров с вечера заготовлено было достаточно, и через несколько минут пламя, словно птица, снова взметнулось вверх.
   Взяв в руки горящую ветку, сел на ствол дерева. Я внимательно вслушивался в звучание ночного леса, но ничего тревожного пока до меня не доносилось.
   Я вдруг необычно ясно представил себя сидящего у костра в далеком таежном лесу, в сотнях километров от ближайшего города. Никто на свете не знает, где нахожусь в данную минуту. И не исключено, что есть те, кто полагают, что меня уже нет среди живых. Но самое любопытное, что в чем-то они может быть и правы. Мне с некоторых пор все чаще кажется, что я никогда не вернусь в их мир. Правда, где в таком случае я задержусь, я не знал.
   Я поднял голову. Прямо надо мной висела огромная сверкающая корона из тысяч звезд. Зрелище было настолько чудесным и завораживающим, что я на время забыл обо всех страхах. .
   - Посмотрите какое восхитительное небо, - обратился я к отцу Антонию. - Когда думаешь, какая могучая сила создала это необъятное пространство, наполнило его миллионами звезд, то становится не по себе. Мы так слабы и ничтожны по сравнению с Создателем этого чудовищно огромного мира. Дабы уничтожить любого из нас, ему даже не надо об этом думать, все происходит как бы само собой. Некоторые еще в древности считали, что Он просто нами играет, мы одна из миллиарда его забав. Нет, никогда нам не приблизиться к пониманию, кем и зачем все это создано. И порой чувствуешь отчаяние от своего бессилия прозреть этот божественный замысел, от такого гигантского расстояния, что разделяет меня и Его. Нам никогда не встретиться, все наши усилия просты смешны.
   Внезапно отец Антоний так резко приблизился ко мне, что я даже на мгновение испугался.
   - То, что вы говорите, ерунда. Нет никакого расстояния, этот злодей рядом. Он рядом всегда, потому что он повсюду. А звезды - это мираж, они созданы лишь для того, чтобы обмануть нас несуществующими надеждами, заставить думать об его могуществе, красоте, беспредельности. Я тоже когда-то смотрел на них и не мог на любоваться этим зрелищем. И думал точно, как и вы, как Он велик, как безмерно милосерден. Но потом меня перестали посещать такие мысли, и теперь ничего не желаю знать О нем. От самой земли до самой последней из звезд - все это расстояние пронизывает одно сплошное зло.
   Я еще ни разу не слышал, чтобы из уст отца Антония вылетала бы столь длинная и столь иступленная речь. Но ее продолжения мне не довелось услышать, так как я увидел как прямо на меня стремительно летит чье-то, похожее на балид, тело. Если бы я не держал в руке зажженную ветку, мне пришлось бы худо. Я отчаянно закричал и ткнул ею в пасть зверя и тем погасил его прыжок. Волк взвыл и хотел вновь броситься на меня. Но я действовал решительно и снова поднес прямо к глазам хищника огонь. Пламя обожгло его, и он жалобно завыл.
   Только теперь, когда прямая угроза отступила, я почувствовал жуткий такой страх, что у меня подкосились коленки и едва удержался на ногах. Я отлично знал, что волки обычно атакуют стаей, но других зверей по близости не замечал. Может, тот, что напал на меня, отбился от своей группы и бродит в одиночку по тайге.
   Из палаток выскочила вся наша команда. Они окружили меня. Прерывающим голосом я доложил им о происшедшем. Мне было стыдно, но я никак не могу унять дрожь в коленях. И все к моему стыду наблюдали, как я дрожу. Особенно мне было неприятно от того, что среди зрителей была и Анна.
   - Вы здорово справились с ситуацией, - то ли похвалил, то ли, видя мое состояние, пожалел меня на помощь Северин. - Не преувеличиваю, вы спасли всех нас. Вы позволите поблагодарить наших дежурных за мужественное поведение? - обратился он за поддержкой к коллективу.
   В ответ раздался одобрительный гул.
   - Спасибо вам, - пожал мне руку Северин.
   Внезапно ко мне приблизилась Анна и довольно продолжительным поцелуем впилась в мои губы. Я едва не задохнулся от веющего от нее ни с чем не сравнимого аромата женщины, по которому с каждым днем я скучал все сильней и сильней. .
   - Мы вас заменим, - предложил Северин.
   - Не могу говорить за отца Антония, но моему дежурству еще длиться целый час. Я посижу до конца, - сказал я.
   Северин внимательно посмотрел на меня и, соглашаясь с моим предложением, кивнул головой. Через минуту все снова исчезли в палатках.
   К некоторому моему удивлению мою инициативу поддержал и мой напарник. Его согбенная неподвижная фигура сидела на едва выступающим из земли узком пне. Поза была крайне неудобная, но отец Антоний стоически ее выдерживал, даже не делая попытки изменить.
   Я подошел к костру, который стал уже затухать, и стал раздувать огонь. Затем выбрал новую горящую толстую ветку и сел на ствол дерева.
   Лес был наполнен звуками и походил на симфонический оркестр, настраивший инструменты перед выступлением. Было немного скучно, и я взглянул на своего напарника, так как был бы не прочь продолжить столь внезапно прерванный разговор. Но священник вновь погрузился в свою обычную апатию.
   Внезапно из палатки вышел Северин. Он подошел к отцу Антонию, тронул его за плечо.
   - Отец Антония, вы устали, идите спать, я за вас по дежурю.
   Отец Антоний, как загипнотизированный, покорно встал и направился к палатке. Мы оба проводили его взглядом.
   - Не смог уснуть, - , словно оправдывая свое появление, произнес Северин. - Я почувствовал, что волнуюсь за вас.
   - А если бы этот голодный зверь перегрыз мне горло, чтобы вы делали? Вы же не сумеете без меня подняться выше?
   - Не сумею, - подтвердил Северин.
   - И что же тогда?
   - Тогда я замру на той точке, на которой нахожусь сейчас. И уйду из физической жизни таким, какой я на данный момент.
   - Вам бы этого не хотелось?
   - Для меня такой вариант - настоящая трагедия.
   - Получается, вы должны меня беречь, как бриллиант в оправе.
   - В том-то и проблема, что это невозможно. Если я вас буду беречь, вы не сдвинетесь ни на миллиметр в своем развитии. Мы не случайно идем к нему столь трудным маршрутом, хотя могли бы встретиться с ним в любом, самым удобном месте земли. Но от этого не было бы ни какого прока. Риск и трудности, которыми мы подвергаемся, необходимы для приведения в действие дополнительных сил, сдвинуть наше сознание с той неподвижной тектонической плиты, на которой оно у нас всех находится. Человек настолько косное существо, обзаводится такими сильными защитными буферами, что сквозь их толстенные стены, словно в крепость, не проникает ничего из того, что способно обновить чувства и мысли Опыт свидетельствует, что лишь пройдя через все эти испытания, возникает слабый, но все же сдвиг в новом понимание и самого себя и устройства мироздания. И здесь я ничего не могу изменить. С другой стороны, если посмотреть на все, что происходит с нами, то все зависит от воли божьей. Как записано в книге судеб, так оно и будет. Исключений и исправлений на своих страницах она не допускает.
   - Неужели все настолько предопределено? От этой мысли становится как-то тоскливо. К чему тогда все усилия, пусть все как катилось, так и катится.
   - Поймите в чем дело. В тех мирах, где все это замысленно, не существует прошлого, настоящего и будущего. А потому все события одновременно уже совершились, совершаются и совершатся. Вот потому-то все предопределено. Нет такого пространства и нет такого времени, где можно что-то изменить. Человек не имеет выбора. Именно отсюда и проистекает вселенский пессимизм столь распространенный на нашей планете.
   - В чем же тогда заключается вселенский оптимизм?
   - Есть основание полагать, что творческий цикл не завершен, что человек - это лестница для перехода к другому этапу творчества. Между нашим и высшим мирами заключены другие промежуточные миры. И в них происходят сложные процессы. Посмотрите, - показал Северин на звезды, - каждое из них имеет свое сознание, которые оказывает влияние на всю Вселенную. Мы сидим с вами и не подозреваем, какому огромному количеству самых разнородных воздействий подвергаемся. Но ведь и вы оказываете его на них. Все то, чем в процессе жизни наполняется ваше сознание, все те мутные, а то и просто грязные потоки, источником которых оно становится, направляется туда, загрязняя Вселенную. Конечно, в том случае, если усилием вашего сознания они не были очищены. Это как вода в водопроводе; ее можно фильтровать, освобождать от вредных примесей, а можно подавать такой, какой получили от природы. И если поток негативной энергии, направляемой на какой-то космический объект, становится чересчур интенсивным, то он способен взорвать звезду. Астрономы, которые фиксируют взрывы, пытаются определить его источник, причину. Но они не задумываются о самой сути тех энергетических воздействий, повлекших катастрофу. А их источник может находиться в несколько километров от обсерватории.
   - Неужели к примеру мое сознание столь могущественно, что способно расколоть гигантскую звезду на расстоянии от меня в десятки и сотни световых лет? Что-то не верится.
   - Потенциально человеческому сознанию такое деяние вполне по силам. Но для этого оно должно приблизиться к возможностям Создателя мира. Вряд ли кто-либо из живущих на нашей планете достигал такого могущества. Так что ваше личное сознание звезду не расколет. Но поток его отрицательных частиц может стать детонаторам, который и вызовет взрыв. Примерно так, как в сказке о репке. В этой связи человечество крайне безответственно, оно совершенно не понимает, какой вред наносит божественному мирозданию, распространяя по вселенной волны отрицательных воздействий. Более того, это ведет к обратному эффекту. Смешавшись с другими отрицательными потоками, они получив таким образом подкрепление из космоса, возвращаются на землю значительно усилившись. Вот вам и причины, почему вдруг вспыхивают страшные войны, появляются, словно тараканы из щелей, несметные полчища террористов, почему общество захлестывают потоки преступлений, откуда вдруг появляются страшные болезни, о которых ранее наука ничего не ведала, что приводит к росту сейсмической активности... Чем больше мы изливаем грязи в Космос, тем больше получаем ее в ответ. Это действует закон вечного круговорота и вечного возвращения. Что мы проецируем, то нам и возвращается. И лишь рост сознания каждого отдельного индивидуума способен остановить этот нарастающий процесс. - Северин посмотрел на часы. - Между прочим, уже как пятнадцать минут закончилось время вашего дежурства и началась моя вахта. Идите спать.
   Я быстро встал и направился к палатке. Перед тем, как отвернуть полог, быстро посмотрел вверх. Какие же там беды натворила за все те годы та злая сила, что в таких количествах изливалась из меня? Но попытаться ответить на этот вопрос я решил как-нибудь в другой раз, сейчас меня гораздо сильней манил к себе сон.
  
  
   Глава 13
  
   Мы снова пробирались сквозь густые заросли, словно муравьи, медленно, но упорно переползали через поваленные стволы. К своему удивлению я обнаружил, что хотя характер нашего пути ничуть не изменился к лучшему, но идти стало как-то легче. По лицам и по движениям своих спутников я замечал, что и у них произошла определенная адаптация к трудностям пути. Если вчера в нашей колонне почти все время царило молчание, то сейчас то и дело раздавались вполне бодрые голоса.
   Я чувствовал, как происходит во мне смена настроения. Пессимизм и отчаяние уступают место бодрости и надежде на то, что наше приключение завершится успешно, и я обрету наконец новое понимание жизни, которого мне так не хватало.
   Внезапно лес стал более редким, а затем и исчез совсем. Характер местности изменялся. Мы вышли к руслу реки, по берегам которого с двух сторон, словно оберегая от всяческих напастей тоненькую ленточку воды, возвышались скалы.
   Мы двинулись вдоль берега. Не сговариваясь, в едином порыве все окунули руки в воду и поднесли ее к губам. Вода была чистая, даже чуть сладкая. Не будь она столь студеной, пить ее можно было бы бесконечно.
  Я подумал о том, что каких-то десять-пятнадцать тысяч лет назад наши предки могли без опасения черпать воду из любого источника и наслаждаться ее хрустальной прозрачности и незабвенным вкусом. Мы же вынуждены ее по много раз процеживать, очищать хлоркой, бог знает что делать еще, дабы вернуть ей первозданную чистоту. И все равно она остается грязной и невкусной, словно плохо приготовленное неумелым поваром блюдо. Мы не ведаем подлинного вкуса природы, все, что готовим на своих кухнях, имеет с ним мало общего. Вот потому-то и корчимся от разных болезных, умираем в муках гораздо раньше отведенного Всевышним срока.
   Внезапно раздался возбужденный возглас Ярослава.
   - Я нашел вход!
   Все сгрудились возле парня. В самом деле на высоте примерно десяти метров в скале зиял черный провал. Подобраться к нему не представляло большого труда, так как подъем был достаточно пологий, к тому с большим числом углублений. Я даже подумал: не вырубил ли кто-нибудь здесь ступени, уж больно ровно, одна над одной располагаются выбоины.
   - Взберемся! - снова радостно воскликнул Ярослав. Почему-то этот вход возбуждал у него сильное желание проникнуть в него, словно его там ждали несметные сокровища.
   Я посмотрел на Северина; тот явно колебался. Почему-то мне тоже захотелось посмотреть, что там внутри. Может, какой-нибудь, вырубленный в скале древний храм. Я читал о них немало, но посмотреть, что они из себя представляют собственными глазами, не довелось.
   - В самом деле, почему бы не взглянуть. - Я бросил взгляд на Северина и увидел на его лице нерешительность. - Что вас смущает?
   - Я никогда не слышал, чтобы в этих краях была бы пещера, - ответил он.
   - Тем более, интересней ее обследовать. Вдруг мы первыми откроем что-нибудь важное, какую-нибудь археологическую сенсацию.
   - Ну хорошо, только недолго. Мы и так идем с опозданием.
   Чтобы подняться на скалу выстроилась очередь. Первым, как и положено первооткрывателю, начал взбираться Ярослав. Он достаточно бодро и легко преодолел это небольшое расстояние. Его тонкая фигура скрылась в лазе. Мы ждали, когда он выглянет из него и известит о том, что там увидел. Прошло минуты три, а его все не было.
   - Уж не съел ли его живущий там дракон? - в полной тишине то ли пошутил, то ли съязвил Вирен.
   И словно услышав эти слова, из лаза выглянула голова Ярослава.
   - Это большая пещера, - крикнул он нам. - Вроде бы там есть какие-то рисунки. Я не понял, там слишком темно.
   Его слова оказались сигналом - начался массовый подъем.
   Я вошел в пещеру и сразу же оказался в потемках. Свет проникал только через лаз. Вместе со всеми я направил луч фонарика на стену, но никаких рисунков не обнаружил. Зато увидел проход в глубь горы.
   Цепочкой мы двинулись по довольно узкому проходу. Наш путь был недолгим, через несколько метров мы оказались в овальном зале. На этот раз наши фонарики действительно высветили какие-то с трудом различимые рисунки и надписи. А вдруг они доисторические, оставленные охотниками, жившими бог знает в какие далекие времена, мысленно предположил я. Совершенно неожиданно среди нас пробудился исследовательский дух. Мы дружно стали обследовать стены.
   Я изучал какой-то рисунок, смысл которого уяснить был не в состоянии. Внезапно раздался какой-то сильный шум, земля в прямом смысле стала уходить из-под ног. Все это продолжалось не больше нескольких секунд, но когда пришел в себя, сердце сперва замерло, а затем неистового заколотилось. Проход, ведущий нас к выходу, исчез, на его месте теперь находился огромный завал от рухнувшего свода.
   Все фонари скрестили свои лучи на этой груде камней, песка, земли. Понимание того, какая катастрофа нас всех постигла, приходила к каждому из нас не сразу, но достаточно быстро - уж слишком все было очевидно.
   Первым выразил нашу общую мысль тот, кто первым сюда и проник.
   - Нас же засыпало! - раздался особенно звонкий от переполняющего его испуга крик Ярослава.
   И сразу до всех как бы окончательно дошел ужас нашего положения. Раздались возгласы, стоны, крики. Весь этот гам слился в одну противную какофонию, я даже не мог определить, кто и как реагирует на случившееся.
   Впрочем, это было трудно сделать и по другой причине: охваченный общим для всех ужасом, я тоже что-то кричал. Но что именно определить не мог.
   Паника продолжалось не меньше пяти минут. Наконец первый эмоциональный всплеск иссяк, и понадобился хотя бы небольшой отдых перед новой порции выплеска эмоций.
   - Нам следует обследовать завал и весь этот зал. Может быть, где-нибудь есть проход, - минут через пять после катастрофы прозвучало первое разумное предложение. Разумеется, оно исходило от Махонова.
   Все в надежде бросились на поиски выхода.
   Потраченные на это часа полтора не принесли никаких результатов. Завал был такой толщины, что разобрать его без инструментов, одними руками не было никакой возможности. Мы были закупорены в этом помещение, подобно вину в бутылке.
   Пока в нас жила надежда на спасение, все дружно искали выход, пробовали разгрести обвал. Но сейчас, когда она испарилась, началась реакция на случившееся.
   Первым, у кого сдали нервы, оказался Симаков.
   - Выпустите меня отсюда! Я не желаю здесь находиться, я хочу на волю, хочу дышать нормальным воздухом! - заорал он так оглушительно, что его крик больно ударил по перепонкам.
   С Симаковым случилась истерика. Он выкрикивал ругательства, проклятия, бросался к завалу и начинал разгребать его. Затем в бессилие ложился рядом с ним на землю и плакал.
   К Симакову присоединился Ярослав. Теперь они уже вместе, бессвязно орали, рыдали, выкрикивали непонятно кому угрозы. Рядом со мной стоял Вирен, несмотря на шум производимый этим дуэтом, я услышал, как тихо плачет философ.
   Внезапно Симаков подскочил к молча стоявшему Северину.
   - Это все ты, мерзкий тип! Ты заманил меня сюда своими сладкими речами. Я ничего не знаю, я полный идиот - признаю. Ну и что из того, идиотам совсем неплохо жить, если он у себя дома, в своей постели, а не в этом пещере, откуда нет выхода. Я не стану дожидаться, когда мы тут все передохнем от нехватки кислорода, я тебя, суку, убью прямо сейчас!
   - Убивай, - спокойно проговорил Северин.
   Я увидел, как внезапно безвольно повисла уже поднявшаяся над головой Северина, тяжелая, словно кувалда, рука Симакова. Вместо того, чтобы ударить, Егор вдруг завыл, как раненная собака.
   Симаков продолжал выть, но на этот раз никто к нему не присоединялся. Даже Ярослав замолк. До сих пор эту сцену я наблюдал как бы со стороны, но теперь мысль о близкой быстро начала персонифицироваться. Я ясно ощутил, что все происходящие тут, в равной степени относится и ко мне. Пройдет несколько часов, оставшийся здесь еще запас кислорода исчезнет - и всем практически одновременно наступит конец!
   В жизни у меня были ситуации, когда смерть приближалась ко мне. Но никогда старуха с косой еще не стояла так близко! В добавок я не представлял, чем занять те часы, что остались у меня до конца. Неподвижно же ждать конца, абсолютно ничего не предпринимая, еще страшней.
   - Боже, как же страшно, как же страшно, как страшно, как страшно, как страшно...
   Стоявший рядом со мной Вирен повторял и повторял эти слова, как мантру. Почему-то его причитания вызвали во мне сильное раздражение.
   - Заткнитесь! - прошипел я, словно змея. - Всем страшно, не вам одному.
   - Неужели через несколько часов мы все будем мертвыми? - заикаясь, спросил он.
   Волна холода буквально прокатилась через все мое тело. Раздражение исчезло, словно дым. Мне вдруг стало жалко его, жалко всех нас. Мы собрались вместе для обновления, а буквально через несколько минут все завершится банальной смертью от удушья. Мне захотелось присоединиться к Вирену и тихо заплакать.
   Я обнял Вирена и почувствовал, как доверчиво, словно ребенок к матери, он прижался ко мне. Я не знал, что сказать и произнес первое, что пришло на ум:
   - Вы же философ, вы же должны умереть, как философ. Вспомните Сенеку, Сократа...
   Вирен вздрогнул и вдруг резко отпрянул от меня, как от прокаженного.
   - Я не хочу умирать ни как Сенека, ни как любой другой человек. Я хочу только жить! - громко закричал он.
   Его слова стали словно сигналом для нового всплеска коллективной истерики. Вся наша группа четко разделилась на тех, кто спокойно или относительно спокойно воспринимал предстоящее расставание с жизнью, и на тех, кто не владел собой.
   Не стану описывать, что происходило несколько дальнейших минут, до сих пор воспоминание об этих сценах вызывает во мне неприятный осадок. Пока с человеком такое не случится, ему ни за что не узнать, сколь силен в нем животный страх перед смертью, как легко лишает он его всех признаков разумного существа. И ведь природа этого страха для человека остается непонятной, да и сущность и предназначение смерти - большинство из нас не представляют. Все знают точно, что однажды придет час, когда нить жизни окажется перерезанной. Но практически никто не делает попыток понять смысл ухода из нее. Наоборот, мы относимся к нему как хотя и неизбежному, но совершенно бессмысленному и крайне нежелательному явлению, которое вызывает только слепой страх. А ведь вовсе не исключено, что смерть является главным событием жизни, и на самом деле мы живем ради того, чтобы умереть.
   Психика человека так устроена, что быстро привыкает ко всему, в том числе примиряется и с мыслью о близкой кончине. Крики в пещере постепенно затихли, люди стали свыкаться с неизбежным, как свыкается заключенный со своим, отнюдь не им выбранным жилищем. Я был немного удивлен тем, что все это время Северин хранил молчание, как будто его все это совершенно не касалось. За исключением короткого эпизода с Симаковым, он не издал ни звука. Но наконец зазвучал его голос.
   - Друзья! Я понимаю, что происходит в душе каждого из вас, мы все переживаем страшное потрясение. Поверьте, я нахожусь точно в такой же ситуации, я, как и вы, был застигнут случившимся врасплох. Я не знаю, сколько у нас осталось времени: может быть, час, может быть, несколько часов, может быть целые сутки. Но возникает важнейший для каждого вопрос: как он проведет оставшиеся ему воистину золотые мгновения.
   - Да какая мне к черту разница, как я их проведу! - воскликнул Симаков. - Если я вот-вот подохну, что это изменит. Хватит нам мозги пудрить.
   - Да, я согласен, это вы во всем виноваты! - Голос Ярослава вдруг сломался на середине фразы, и он докончил ее хриплым дискантом.
   - Я понимаю ваши чувства, но последние часы было бы непростительно и неразумно растратить на поиски виновного, - внешне спокойно произнес Северин. - Скажу попутно, что космический закон гласит: человек всегда виноват в своей смерти, ее срок и то, как это происходит, он подготавливает всей своей жизнью.
   - Значит, вы тут ни причем! - весь кипя от негодования, воскликнул Вирен.
   - Нет, причем. После того, как я вошел в вашу жизнь, я оказываю на каждого из вас сильное влияние. А ведь судьба человека складывается не только непосредственно из материала его жизни, но и из жизни тех, с кем она соприкасается. И каждый воздействуют на нее по разном и с неодинаковой интенсивностью. Но вряд ли сейчас есть смысл спорить на эту тему.
   - А о чем есть смысл говорить? - спросил Махонов. Кажется, это были первые произнесенные им слова, после того, как рухнувший свод вынес нам всем смертный приговор.
   - Коль так уж выпало, что мы быстро приближаемся к смерти, то сама логика вещей подсказывает, что и говорить следует о смерти, - отозвался Северин.
   - Слышь ты, мудрец хренов, я не хочу о ней слышать! - завопил Симаков. - Не произноси этого слова!
   - Прекратите истерику, вы все же мужчина! - прикрикнул на него Махонов.
   - Олег Анатольевич, - вдруг спокойно произнесла Анна, - я очень хочу понять то, что с нами случится совсем скоро.
   - Не уверен, что сумею это объяснить до конца отведенного нам срока. Впрочем, дело не только в ограниченности времени, вопрос столь непростой, что я бы не отважился утверждать, что до конца понимаю его.
   Это заявление вызвало всеобщее молчание. Все ждали чудесного спасения. По сравнению с ним все остальное просто меркло.
   - Я предлагаю потушить фонари, - вдруг произнес Махонов. - Понятно, что сидеть в темноте крайне неприятно, но мы не знаем, сколько времени тут пробудем, а если кончится заряд в батарейках, будет еще тяжелей. И если придет вдруг помощь, нам свет очень понадобится.
   - Мне кажется, Юрий Михайлович внес разумное предложение, - поддержал его Северин. - Давайте в самом деле потушим наши фонари.
   Один за другим погасли лучи фонарей. Со всех сторон теперь нас обтекала кромешная темнота. Мною вдруг овладело странное состояние, будто я уже умер, вся такая знакомая жизнь с ее многочисленными красками и шумами исчезла, и меня окружает лишь вечная тьма, которую я уже не в силах никогда рассеять. Это был плен, страшный и вечный, из которого невозможно убежать, даже если бы все дороги оказались открытыми.
   - Смерть выполняет в жизни совсем не ту функцию, что мы привыкли думать, смерть помогает нам обрести вечную жизнь. "Живу я ли умираю, я существую всегда" - утверждает Риг-Веда. А Бхагаватгита добавляет: "Для рожденного неизбежна смерть, для умершего неизбежно рождение".
   - Мы подыхаем, а он нас сказками кормит! - до предела возмущенный воскликнул Симаков. - Вы чувствуете, ребята, как воздуха стало меньше. Становится тяжелее дышать.
   По правде говоря, до сей секунды ничего такого я не ощущал. Но после реплики Симакова почувствовал, что мне в самом деле не хватает воздуха. Было ли это самовнушением или мне в самом действительно вдруг стало не доставать кислорода, но я начал задыхаться, из моего горла вылетели стоны и хрипы - предвестники настоящей агонии.
   Ко мне бросились сразу несколько человек. В темноте они сталкивались и толкали друг друга. А потому помощь пришла с некоторой задержкой. За эти секунды удушье сжало мое горло таким плотным обручем, что я начал чувствовать, как меркнет и готовится отлететь из тела моя душа.
   Я ощутил на себе чье-то прикосновение; по нежности рук я определил, что оно принадлежит женщине. Правде это я осознал не сразу, понадобилось какое-то время и немалые усилия. Я почувствовал, как к моему рту прикоснулись губы Анны и в меня влилось ее дыхание.
   Не знаю уж, какие причины привели меня в нормальное состояние, но я сел и произнес:
   - Спасибо за помощь, но со мной все уже в порядке.
   - Слава богу, а то мы испугались, - сказал Северин.
   - Я хочу понять, что мне предстоит? - как можно более твердо произнес я.
   - Вы правы, но никак не удается начать. Смерть всегда вызывает чрезмерное количество эмоций. Гораздо больше, чем она того заслуживает.
   - Уж не прикажите радоваться нам всем? - прозвучал где-то рядом со мной голос Вирена.
   - А почему бы собственно и не порадоваться, - отозвался Северин. - Смысл жизни - это постоянная эволюция сознания. Отсюда и смысл смерти - это перевод процесса эволюции на другой уровень. Если человек исчерпал свой индивидуальный эволюционный потенциал, то его дальнейшее пребывание среди живых теряет смысл. И смерть выполняет эту функцию, убирает ставший бесполезным объект. Но пока человек живет, он порождает так называемые формации, то есть некие постоянные живые сущности. Это наши желания, намерения, привычки, планы, непогашенные чувства и эмоции и многое чего другое, что происходит с нами за период пребывания на земле. Значительная, если не большая часть этих формаций, остаются в недореализованнном состоянии. Более того, мы даже не помним о большинстве из них. Между тем, они продолжают существовать и влиять на нашу судьбу. Вот почему мы никак не можем отказаться от выполнения старой задумки, хотя она давно потеряла всякое значение. Этим же объясняется и наши отношения к другим людям. Например, мы можем всю жизнь кого-то ненавидеть, хотя причины для ненависти давно уже исчезли. Со смертью тела эти формации отнюдь не умирают, они сохраняются и ищут способы для своей реализации. И все то негативное и позитивное, что оставил в наследство человечеству покойник, самым непосредственным образом влияет на дальнейший ход событий. Впрочем, об этих последствиях мы поговорим в другой раз. - Внезапно голос Северина дрогнул. - Извините, я забыл, что другого раза не будет, - глухо произнес он.
   - Жаль, что я не узнаю побольше о формациях, это очень интересно, - невозмутимо заметил Махонов.
   - Мне тоже жаль, Юрий Михайлович, - отозвался Северин. - Но что делать, так распорядилась судьба. Те люди, что прожили свои жизни исключительно в своей индивидуальной скорлупе, не расширившие сознания хоть до какого-то уровня понимания всеобщего, смотрят на смерть, как на полное исчезновение. Если для человека уже приоткрылась в дверь в вечное, то для него неизбежно суть смерти начинает изменяться. Сама мысль о полном исчезновение выглядит просто абсурдной. Он знает, что весь накопленный им духовный потенциал вольется в общий светлый поток, который рано или поздно неизбежно вновь войдет в новую телесную форму. Ну а то негативное, злое, что он не успеет исправить при жизни, тоже рано или поздно получит свое продолжение.
  Мы умираем потому что жестко отожествляем себя со своим телесным и психическим образом, но если это отожествление разрушено, то тем самым разрушается и привычное представление о смерти. Она больше не существует по крайне мере так тотально, ибо умирает лишь наименее ценная наша часть - тело. Если же вы понимаете, что вы - не тело, что же тогда смертно? В каком-то смысле смерть - это тест на наше духовное развитие, степень осознания нами подлинной реальности. Чем ниже оно, тем большая сущность человека уносится в могилу. А чем сознание оказывается пробужденным, тем сильнее смерть служит делу всеобщего обновления. Как однажды сказал он мне: смерть вовсе не перечеркивает жизнь человека, так как сама является элементом жизни.
   - Но что означает на практике это фраза? - взволнованно спросила Анна.
   - Попробую объяснить с учетом внезапно образовавшегося у нас большого дефицита времени. Думаю, всем известна простая психологическая истина о том, что каждый из нас имеет много личин. Однако за этими личинами спрятана некая единая психическая сущность, которая дает о себе знать в самых разных проявлениях на протяжении многих земных воплощений. И по мере нашего восхождения на более высокие планы сознания, она очищается от наслоений, приобретая все более свой, если так можно сказать, фирменный вид. Обычно требуются десятки, даже сотни поколений людей, чтобы только бы началось это духовное очищение. И не будь смерти человек бы навечно застревал в каком-нибудь образе или состоянии. Тем самым он был бы выведен из процесса эволюции и у него начался процесс инволюции. Ибо во Вселенной не бывает остановок, все находится в вечном движении, все либо развивается, либо деградирует, либо рождается, либо умирает. И промежуточного варианта не дано. Таков уж суровый закон космоса.
   - Ну и что из того, - зазвучал в темноте хриплый баритон Симакова. - Надоели ваши поучения. Даже умереть без них нельзя. Да плевал я всю вашу эволюцию, я жить хочу, баб трахать, я в неделю меньше двух новых не имел. А там мне их не дадут.
   - А я вообще женщин не имел, - раздался плаксивый голос Ярослава.
   - Если хочешь, я согласна, - вдруг сказала Анна.
   Теперь к кромешной темноте прибавилась еще и полное молчание. Все ждали, что последует дальше. Вдруг послышались какие-то странные звуки. Я не сразу понял, что это так громко сопит Ярослав.
   - И вы не шутите? - недоверчиво спросил он.
   - Кто же шутит в такую минуту. Если вам будет от этого легче, я согласна.
   - Будет, - выдохнул Ярослав.
   Я услышал, как Анна направилась в сторону юноши. На несколько мгновений зажегся ее фонарик, и я увидел, что она уже совсем близко от него. Затем свет погас.
   Примерно в метрах двадцати от меня раздался целый поток характерных звуков. Вопреки своему желанию, мой мозг оперативно квалифицировал каждый из них. Это чмоканье - поцелуй, это шуршание может означать только одно - кто-то из них снимает одежду, а этот шепот - явно призыв перейти к более активным действиям.
   - Я не хочу, зачем это нужно, это не поможет, мы все равно умрем! - неожиданно завопил Ярослав.
   Снова послышался уговаривающий шепоток женщины, но парень словно сорвался с цепи.
   - Уйдите, уйдите, все уйдите! - кричал он. - Я ничего не хочу! Выпустите меня отсюда!
   Внезапно произошло нечто непредвиденное, так как оттуда, где расположились Ярослав и Анна, послышались хрипы. Сразу несколько фонариков, включая мой, направили на них свои лучи. Ярослав душил Анну.
   Я, Северин и Махонов бросились к этой паре и оторвали парня от горла молодой женщины. Анна была наполовину задушена и понадобилось время, чтобы привести ее в чувство. Ярослав же, закрыв лицо руками, всем телом вздрагивал от плача.
   - Как вы себя чувствуете? - спросил я Анну.
   - Сейчас уже лучше. Пожалуйста, потушите фонарь и отведите меня подальше отсюда.
   Я выполнил ее просьбу и посадил в углу.
   - Вам что-нибудь еще надо? - спросил я.
   - Только одно, оставьте меня, - тихо попросила Анна.
   Я не стал ничего больше говорить, а отошел от нее. Я понимал, что в данный момент ей совершенно не до меня.
   Сам же я лег на пол, не обращая внимание на то, что он холодный, и угрожал мне простудой. Но чего в этой ситуации бояться, инфекция просто не успеет сделать свое черное дело. Именно такие моменты приносят знание об истинной ценности вещей. Когда мы заболеваем, то самым важным на свете для нас становится выздороветь. Но сейчас это желание выглядит просто смешным. Разве не абсолютно все равно умирать здоровым или больным?
   Я вдруг почувствовал, как жалко расставаться мне с моей физической оболочкой. Если рассудить по справедливости, то она была уж не такой и плохой. Женщины, к примеру, находили ее достаточно привлекательной. Мое тело было неплохо физически развитым, оно не так уж часто докучало меня болезнями, практически безропотно выполняло все желания и следует признаться, что далеко не всегда полезные для здоровья. И вот будучи столь хорошим механизмом, ему предстоит прекратить свое функционирование, а затем и распасться на отдельные элементы. Это явно несправедливо по отношению к нему.
   Я вдруг завыл от жалости к своему телу. Чтобы не привлекать к себе внимание, уткнулся лицом в землю. И почувствовал, как на щеки налипает грязь. Но мне было совершенно безразлично. Какая разница, каким я буду лежать мертвым: чистым или запачканным.
   Поглощенный своими переживаниями, я потерял счет времени. Очнуться меня заставило удушье. Я вдруг почувствовал, как кто-то сжимает горло и не позволяет нормально дышать. Но никого рядом не было, а просто не хватало воздуха.
   Тоже самое чувствовали и все остальные.
   - Мне трудно дышать! - испуганно завопил Вирен.
   - Воздух, дайте черт возьми воздуха! - присоединился к нему со своими воплями Симаков.
   Что-то свое заорал Ярослав, я не понял слов, услышав лишь его испуганный вопль.
   - Постарайтесь сохранять спокойствие, друзья! Это поможет вам сделать смерть тихой и менее мучительной, - донеся до меня голос Северина. Он пытался говорить спокойно, но сильное волнение прорывалось едва ли не в каждом произносимым им слоге.
   Он еще что-то говорил, но я уже не пытался прислушиваться. Первым во мне умер интерес ко всему. Я просто лежал и не двигался. Воздуха становилось меньше с каждой минутой, словно бы кто-то невидимый откачивал его из помещения, все тяжело и учащенно дышали, как после быстрого бега. Голова наливалась чугуном, и я впервые в жизни явственно почувствовал, как готовится покинуть мое тело сознание, как становится все тоньше связывающая нас нить...
   Я не заметил того мгновения, которое отделило мою жизнь от смерти. Я нырнул в беспамятство, как ныряет спортсмен с вышки в бассейн. Кажется, в мозгу еще оставила след фраза "это все", и меня на этом свете не стало.
  
   Глава 14
  
   Я очнулся, как после долгого сна, с трудом открыл глаза. Мне потребовалась, наверное, целая минута, а может и гораздо больше, чтобы они снова стали бы видеть. Увидел же я следующее: зал был освещен факелами, которые разбрасывали вокруг себя снопы неровного и неяркого света. Возле меня сидел, скрючившись, мужчина, который давил мне на грудь, делая искусственное дыхание. Лица его я не мог разглядеть, только видел спускающуюся на грудь бороду.
   Я глубоко вздохнул и ощутил, как в меня вновь вливается жизнь. Правда оставались некоторые сомнения: а вдруг это и есть тот свет и что именно с процедуры искусственного дыхания начинается счастливое пребывание в нем. Проходим же мы медосмотр перед тем, как отправиться в любое путешествие. Почему же там должны действоать другие правила?
   - Кто вы, ангел? - спросил я у делающего мне искусственное дыхание обитателя того света.
   - Лежите, - отозвался ангел довольно грубоватым голосом.
   Я последовал совету, чувствуя, что сил у меня в самом деле мало.
   Постепенно все приходили в себя. Я наблюдал со своего ложа за тем, что происходит. Трое мужчин сновали между моими лежащими товарищами и обследовали их на предмет оказания помощи.
   Тяжелей всего ситуация сложилась с Анной. Она никак не желала возвращаться с того света. Один из наших спасителей прильнул к ее рту и стал вдувать свое дыхание в ее горло.
   Собрав все те силы, что успели ко мне вернуться за эти считанные минуты возвращения с того света, я подполз к Анне. Положение действительно была критическим. Один мужчина по прежнему дышал ей в рот, другой - массировал грудь. Что делал третий, я не понимал: он стоял рядом с сосредоточенным видом и внимательно следил за происходящим.
  Хотя он не принимал непосредственного участия в спасение молодой женщины, у меня было полное ощущение, что его роль в этом деле едва ли не главная. Вот только, в чем она заключается, я не мог уразуметь.
   Внезапно я увидел, как вздрогнуло тело молодой женщины, а затем уста Анны издали стон. Я облегченно вздохнул; она все же вернулась к нам из небытия.
   Опущу значительную часть подробностей возвращения к жизни всей нашей группы. Их было так много, что описание, как все это происходило, заняло бы чересчур большой отрезок времени. Просто расскажу то, что мы узнали примерно через полтора часа после нашего чудесного возвращения к жизни.
   Это пещера выполняла роль скита для трех отшельников. Некоторое время назад они ушли из мира и поселились в этих местах. При этом, как подчеркивали наши спасители, они не являлись монахами в привычном смысле этого слова, каждый из них был сам по себе. А объединились они с единственной целью - помогать друг другу выживать в этой непростой ситуации.
   Виновником же нашего пленения стало небольшое землетрясение. Однако его сил хватило на то, чтобы обрушить свод одного из залов пещеры. Но мы, разумеется, не могли знать, что из нее существует еще один выход, который прорубили отшельники. Этот люк очень плотно закрывался специальной крышкой. Иными словами, наше спасение находилось всего в нескольких десятках шагах от нас. Но если эти трое мужчин не вернулись бы проверить все ли нормально в их жилище после земной тряски или сделали бы это на пять минут позже, наши тела сейчас бы остывали в этом темном гроте.
   Мы вышли из пещеры и оказались около русла реки. Все сразу же бросились к ней, как к живой воде. Никогда она еще не была, подобно нектару, столь упоительно вкусной!
   Напившись, мы снова подошли к нашим спасителям. Они сидели на камнях и спокойно наблюдали за тем, как радуемся мы своему возвращению в этот отвратительный мир, без конца проклинаемый нами за бесчисленные его несовершенства. Однако, если рассудить по справедливости, может быть, он все же не так уж и плох, коли люди так радуются, когда им удается избежать незапланированного ухода из него.
   Мы столпились вокруг отшельников. Теперь нам ничего не мешало их внимательно разглядеть. Все трое были разного возраста лет: один был совсем молоденький, чуть постарше Ярослава, другой - примерно мой ровесник, третий пожилой, хотя еще не старик. По их лицам трудно было определить, к какому социальному слою они принадлежали в прежней своей жизни, так как все являлись обладателями длинных и плохо расчесанных бород. Одеты они тоже были одинаково в стиле монахов - в длинных, до пят рясах. А потому, несмотря на многочисленные очевидные различия, в чем-то казались похожими друг на друга, словно братья.
   - Мы хотим от всего сердца поблагодарить вас за наше спасение, - проговорил Северин. - Не приди вы столь своевременно, мы были бы уже... - Он красноречиво посмотрел на небо.
   - Это не мы пришли, это Он нас привел, - наставительно возразил самый пожилой из этой братии - Если чувствуете благодарность, то благодарите Его.
   - Мы согласны с этим утверждением, - проговорил наш руководитель, - и все же Он послал для нашего спасения именно вас. Так все же примите от нас самую искреннюю благодарность.
   Все трое вели себя несколько странно, наиболее точное словно, характеризующее их поведение, я бы выбрал "отрешенность". Они сидели как-то непривычно спокойно, от них исходил дух покоя и расслабленности. Несколько раз я встречался глазами с тем отшельником, что был одного со мною возраста. Его взгляд проходил сквозь меня, как луч солнца через стекло, не задевая, не согревая его.
   Я заметил, что не я один уловил особенности их поведения, впервые я мог наблюдать, что всегда уверенный в себе Северин испытывает явное смущение и не знает, как общаться с этой необычной, не исключено даже, что со святой троицей.
   - Может быть, нам есть смысл познакомиться. Вы немножко расскажите о себе, а мы - о себе.
   - Мы согласны, - от имени всех дал согласие старший. - Меня зовут Амвросий, моих товарищей Феодосий и Георгий, - указал он на среднего и младшего.
   - Давно вы тут живете? - спросил Махонов.
   - Если вы имеете в виду пещеру, то мы живем в ней год.
   - А раньше? - снова поинтересовался он.
   Амвросий все так же невозмутимо смотрел на приставучего вице-премьера.
   - Мы не интересуемся нашим прошлым. Мы считаем, что оно было не с нами.
   - Но ведь это ваше прошлое, как вы можете от него отказываться, - как-то уж чрезмерно настойчиво допытывался Махонов. Побывав в холле того света, он неожиданно стал более агрессивен.
   - Мы стали другими людьми, наше сознание изменилось, поэтому прошлое потеряло над нами власть, - пояснил Георгий.
   - Но вы же помните его?
   - Мы помним биографии многих людей. И биография каждого из нас - не более чем одна из них и имеет ничуть не большее значение, чем любого другого жившего или живущего на земле человека, - впервые подал голос Феодосий. При этом он почему-то в очередной раз посмотрел на меня.
   Мне показалось, что лед полной отрешенности в его глазах дал трещину и в них промелькнули живые чувства.
   - А можно узнать, куда вы направляетесь? - вдруг спросил он.
   - Мы идем к нему, - многозначительно ответил Северин.
   - Кого вы имеете в виду под этим именем? - спросил Амвросий.
   - Вы ничего о нем не слышали? - удивился Северин.
   - Я ничего не слышал, - подтвердил Амфросий.
   - Я вам говорил о нем, - напомнил Федосий.
   Амфросий посмотрел на него.
   - Теперь я припоминаю. Но я ничего не знаю об этом человеке. Но это и не важно. Нам и не нужно о нем знать.
   - Может быть, мы вам мешаем? - осведомилась Анна. - Тогда мы уйдем.
   - Нам никто не может помешать! - излишне горячо для столь отрешенного человека воскликнул Георгий.
   Я подумал, что для анахорета в этом молодом парне сохранилось чересчур много эмоций. Не случайно же Амвросий покачал головой. Он явно осуждает слишком эмоциональное поведение своего напарника по отшельничеству.
   - Зачем вы идете к нему? - спросил Феодосий и вновь посмотрел на меня.
   Я подумал, что своими взглядами он как бы приглашает меня вступить с ним в разговор. Ладно, снизойдем до его просьбы.
   - Мы все хотим, правда каждый из нас по разному ее понимает, обрести истину, - попытался кратко объяснить я. - Однажды мы почувствовали, что у нас есть проблемы, которые невозможно решить обычными способами. И вот решили предпринять путешествие, которое должно нас привести к нему.
   - Но зачем он вам нужен? - воскликнул Георгий. - Чтобы понять истину, не надо никуда идти, она, как воздух, разлита повсюду. И значит к ней можно прийти в любом месте и в любое время.
   - Вы абсолютно правы, - согласился Северин, - но ваша правота все же не для всех. Иногда, чтобы прийти к истине, надо отправиться в путь в самом прямом смысле этого слова.
   - В свое время каждый из нас тоже ощутил влечение истины. Поэтому оказался здесь, - снова вступил в разговор Амвросий. - Но мы не хотим никуда идти. Мы не являемся отшельниками в том смысле, что не прячемся специально от людей, просто они тут бывают крайне редко. Но каждый из нас почувствовал, что нам гораздо лучше находиться наедине с самим собой. Если кто-то из хочет остаться в полном одиночестве, он уходит. В нескольких километрах отсюда мы построили еще один скит. Там он и пребывает до тех пор, пока снова не возжелает присоединиться к нам. Я полагаю, что после всего пережитого, вам хочется отдохнуть. Мы вас отведем в одно уютное место и приготовим вам еду.
   - Мы сами приготовим ужин, - возразил Северин.
   - Сегодня вы наши гости, - впервые я увидел на лице Амвросия улыбку. - Поэтому все делать будем мы.
   Отшельники встали и двинулись вперед. Мы последовали за ними. К всеобщему нашему облегчению дорога была короткой, заняла не больше пятнадцати минут. Но она стоила затраченных времени и усилий, потому что привели в действительно прекрасное место. Это была поляна, покрытая зеленым и очень ровным ковром сочной травы. По ее краям росли цветы, от которых трудно было оторвать глаза. Окружали же все это великолепие, словно часовые на страже, стройные высоченные сосны. Но и это было еще не все. В метрах ста шумел самый настоящий водопад.
   - Да это же курорт! - первой оценила увиденное Анна и захлопала в ладоши. - Вы, как хотите, а я иду купаться.
   Анна, сняв туфли, босяком помчалась к водопаду. На берегу быстро скинула одежду, оставшись в одних трусиках, и встала под сбегающий по ступенькам водный поток.
   Вторым не выдержал Ярослав, он тоже скинул одежду и шагнул в реку. Вслед за ним последовали и все остальные. Только отец Антоний, как всегда молчаливый, не оказался вовлеченным в общий водный психоз. Он стоял неподалеку от наблюдавших за нами отшельников, но при этом старательно держал дистанцию между ними и собой.
   Вода была такой ледяной, что у меня тут же застучали зубы и свело ногу. Но я мужественно продолжал стоять под студеным потоком, одновременно наблюдая за Анной. Она же казалось совершенно не ощущала падающий на нее сверху холод, ее лиц светилось блаженной улыбкой.
   Наконец мы выскочили на берег. Солнце еще не село и продолжала нести свою вахту, снабжая землян своим теплом. Мы с наслаждением подставляли свои мокрые животы и спины на обогрев его лучам.
   - Отдыхайте, а мы вас позовем, когда будет готова трапеза, - промолвил Амвросий.
   Отшельники повернулись и направились обратной дорогой в сторону пещеры.
   Я же как мог ближе протиснулся к Анне. Она сидела с закрытыми глазами, подставив лицо и плечи солнцу, и все так же блаженно улыбалась. Мне казалось, что она не знает о моем близком соседстве, но я ошибался.
   - Вам было страшно умирать? - вдруг спросила она меня, по-прежнему не разжимая веки.
   - Страшно, - не стал лукавить я.
   - Очень страшно?
   - Да, очень.
   - А мне почему-то нет. Меня это очень удивляло. Как вы думаете, почему?
   - Честно говоря, не знаю. Может быть, вы не верили в реальность происходящего. Как в спектакле, когда артист на сцене очень натурально изображает смерть, но все в зале понимают, что это всего лишь игра.
   - Нет, - покачала Анна головой. держа глаза по-прежнему закрытыми, - я понимала, что умираю по-настоящему. Мне даже хотелось умереть. Было интересно увидеть, что там. А теперь неизвестно, сколько еще ждать. У вас нет такого разочарования?
   - Абсолютно нет. Зачем торопиться, однажды все равно увидите. И еще неизвестно, что там. Вдруг вас постигнет разочарование. - Я огляделся вокруг. - Этот мир лучше, - убежденно проговорил я, - там нет таких прекрасных картин природы.
   Я сам не понимал, каким образом вырвались у меня эти слова, так как сколько себя помню всегда ругал этот мир, в который нас по велению свыше и, не спросясь нашего желания, поселили. Но сейчас после всего пережитого у меня возникла настоятельная потребность защитить его от любых возможных нападок. Я вдруг ощутил невероятную свою близость с ним, как отец со своим ребенком.
   Моя реплика заставила Анну отворить наконец глаза и посмотреть вокруг.
   - Вот не думала, что вы такого мнения о мире. Вы мне с первой минутой показались мизантропом. По вашему виду всегда было заметно, что всем недовольны, всех презираете.
   - Неужели у меня такой вид? - Я вдруг почувствовал смущение.
   - Именно такой! - убежденно произнесла молодая женщина.
   - Я в самом деле никогда не был в восторге от того места, где нам выпало жить. Но сейчас, когда я побывал на пороге смерти, то вдруг ощутил, какую все же огромную ценность представляет наш мир. Ведь не исключено, что во всей Вселенной нет ничего похожего на нашу планету. А его несовершенства еще не означает, что он такой уж плохой. Да и что в нем несовершенно? Только мы сами. Посмотрите как красиво вокруг. Так что надо предъявлять претензии к себе, а не к окружающей нас действительности. Я понимаю, что мысль банальная, но почему-то не так часто она приходит к людям в голову. Мы видим мир таким, какие мы сами. А значит, надо не мир, а себя осуждать. Тогда он будет нам казаться несравненно лучше.
   Внезапно Анна открыла наконец глаза взглянула на меня. Мне показалось, что в них промелькнуло странное, непонятное выражение.
   - Мне хочется вам задать один вопрос. Только ответьте искренне. Или вообще не отвечайте. Что вы думаете о моем поведении в пещере?
   Я понял, что она имела в виду эпизод с Ярославом.
   - Я считаю, что вы поступили правильно и смело. Если ваш поступок принес ему облегчение, то это оправдывает все остальное.
   - А если я вам признаюсь, что думала в тот момент не о нем, а о себе. Я понадеялась, что занятие любовью с этим милым юношей облегчит мне тяжесть перехода в мир иной. Вот видите, в чем кроется причина большинства наших поступков.
   - Тогда и я вам кое в чем признаюсь. Когда вы занимались с ним любовью, я испытывал муки ревности.
   Анна снова обратила на меня свой неразгаданный взгляд.
   - Неужели, находясь на самом краю могилы, вы могли ощущать что-то подобное?
   - Я сам удивляюсь.
   - В самом деле, - задумчиво произнесла она, - в нас живет некое вечное существо, у которого не умирают чувства, даже когда мы умираем. Но я не знаю, как к этому относиться. Почему-то это меня пугает. И все же я рада, что нас спасли. Мы бы уже к этому времени остыли. А сейчас я даже вот согрелась. Спасибо солнышку. Пойду одеваться. Вы должны быть мне по гроб благодарны, что я столько времени позволяла любоваться моим прекрасным живым телом.
   - Учитывая же то, что мы живем вечно, этот срок был слишком коротким, - парировал я.
   Все эти бурные и разноплановые события пробудили у меня просто зверский аппетит. Обещавшие же нас накормить отшельники все не появлялись, хотя все мыслимые сроки для приготовления пищи давно истекли. Голод мучил так сильно, что я не находил себе места и ни о чем другом не мог и думать Тем самым я подтверждал древний, тезис о том, что миром правит желудок.
   Я подошел к Северину.
   - Они больше не появятся, - мрачно произнес я. - Они сделали свое дело и удалились в свое затворничество. У них по графику общение с Богом. Зачем им возиться с какими-то жалкими людьми.
   Северин задумчиво посмотрел на меня.
   - Если я хоть что-то понимаю в психологии, то они непременно появятся. А есть мне хочется ничуть не меньше, чем вам. Но нужно потерпеть.
   - Лучше приготовить хоть что-то самим.
   - Подождите еще немного терпите, у нас будет сегодня хороший ужин.
   Его предсказания сбылись только через полчаса. Из сгустившейся темноты вынырнул Георгий.
   - Пройдемте за мной, все готово.
   Мы вернулись к тому самому месту, с которого для нас начался путь к смерти. Но забираться в пещеру слава богу не пришлось. Георгий привел в нас небольшой грот, расположенный почти у самой земли. Мы не заметили его утром, так как вход в него был закрыт.
   Грот использовался отшельниками в качестве столовой. Об этом неоспоримо свидетельствовали стоящая у стены работающая на дровах плита, полка с посудой и небольшой стол со скамейкой.
   - Извините за опоздание, но пришлось идти за продуктами. Тех, что были здесь, не хватило, мы не рассчитывали на столько человек, - пояснил задержку Амвросий.
   Не стану описывать протекание ужина голодных людей, она везде одинаково. Я вдруг поймал себя на мысли, какое великое наслаждение способна иногда приносить еда. Мир вместе с человеком словно исчезает и остается лишь одно чувство удовольствия. Странно, что я раньше не задумывался над этим феноменом, с которым сталкивался каждый день.
   После ужина мы вышли на свежий воздух. В гроте от многолюдия и жара плиты стало душно. Здесь же было так прохладно, что я зябко поежился.
   Холодно было не только мне, но и всем остальным и потому по традиции решили разжечь костер. Мы сидели под звездами, слушали канонаду лопающихся от жары веток. И было невозможно поверить, что всего несколько часов назад мы находились на пороге смерти.
   - Скажите, Амфросий, - обратился к отшельнику Северин, - можно узнать, почему вы здесь, почему удалились от мира?
   Пожилой отшельник взял палку и стал перемешивать сучья в костре, словно это занятие помогало ему сосредотачиваться.
   - Вы правы, - вдруг сказал он, - каждый из нас не случайно покинул ваш мир, на то имелись свои веские причины.
   - Простите, если я вторгаюсь в ту область, куда посторонним входить не разрешается. Но, поверьте, это не праздное любопытство. Мы тоже своего рода отшельники, хотя избрали несколько иной путь.
   - Уйти сюда меня заставило стремление искоренить в себе эгоизм.
   - Но почему оно возникло именно у вас? - спросил Махонов. - Любой человек по своей натуре эгоист. Чтобы его искоренить таким образом, на земле не хватит пещер и гротов.
   Амвросий молчал, продолжая помешивать палочкой пищу для огня.
   - Я не видел для себя иного выхода. Я убил свою жену из-за ревности.
   Я невольно вытаращил глаза. Спокойный почти до омертвелости Амвросий менее всего походил на убийцу.
   - Не волнуйтесь, - продолжил Амвросий, - я не беглый преступник, за свое преступление отсидел десять лет, от звонка до звонка. Но когда вышел на свободу, быстро уяснил, что в моей натуре ничего не изменилось, и хищный неукротимый зверь беспощадного эгоизма все так же рыщет во мне. Я понял, что у меня нет выбора: либо я укрощу его целиком, либо он меня изничтожит. Дело в том, что в той прежней жизни я был человек большого накала страстей, а такие люди - самые эгоистические. Я не мог совладать со своими эмоциями, не вырвав из души их корни. Но оказалось, это очень тяжело сделать. Сперва я старался не подчиняться требованиям эгоизма, попытался стать альтруистом. На первых порах мне показалось, что нашел то целительное средство, которое избавляло меня от порока. Но вскоре убедился, что альтруизм, как культивируемое в себе желание помогать другим, на самом деле является точно таким же эгоизмом. Только его стрела летит в другом направлении, не к себе, а от себя, к другим людям. Но от этого ничего не меняется по сути. Было несколько случаев, когда люди отказывались от моей помощи, и это вызывало во мне самый настоящий приступ злобы. Я рассказываю быстро, но на самом деле весь этот процесс познания занял у меня не один год. Понимание того, что происходило со мной, накапливалось постепенно, мой разум крайне медленно и болезненно освобождался от плена иллюзий. Тем более что на смену одного самообмана тут же заступал на вахту другой.
   - К каким же выводам в конце концов вы пришли? - спросил Северин, внимательно слушая рассказчика.
   - Я долго размышлял, пока не пришел к выводу: чтобы избавить тело и душу раз и навсегда от инфекции эгоизма, надо вырвать сами его корни, уничтожить ту почву, из которого без конца произрастают все новые и новые его ростки. Я долго не мог понять, как пробраться в то потайное место, где возникают семена эгоизма. Однажды после напряженного на благо других дня труда я лежал на берегу речки. День был великолепный: теплый, но не жаркий и безветренный и все мое существо охватил непривычный покой. Я вдруг почувствовал, что в этот момент во мне нет никакого эгоизма, он словно куда-то испарился, как испаряется этот дым от костра. И в тот момент пришло понимание: чтобы раз и навсегда вырвать из своей души корни эгоизма, надо избавить себя от любых желаний, хороших и плохих. Я не должен желать делать ни себе ни другим ни добра и ни зла. Ибо все, что не происходит с нами, происходит в виде дуализма. Добро рождает зло, а зло - добро. Мы видим, к примеру, как растет в нас добро, но для нас остается незамеченным, как в тех же количествах увеличивается и зло. И тогда я понял, что следует делать, понял, что единственной возможностью избавиться от всех желаний - стать отшельником.
   - Но послушайте, ведь если вы достигли состояния отсутствия желания, то почему вы что-то делаете? - воскликнул, как мне показалось, излишне взволнованно Северин. - Почему вы спасли нас, затем накормили? Теперь вот рассказываете нам свою историю. Коль в вас нет желаний, не проще ли пройти мимо умирающих людей?
   Амвросий, прищурившись, смотрел на взволнованного Северина. Затем кивнул головой.
   - Вы правильные задаете вопросы. Оказалось, что вырвать из сердца корни желаний хотя и сложно, но можно. Но есть вещи потрудней. Вместо облегчения я вдруг ощутил гнетущую пустоту. Желаний не было, но я не понимал, что в таком случае я должен делать. Вместе с их пропажей пропал и весь смысл прежней жизни. Пугало и то, что отныне мне одинаково безразличны и добро и зло, и я могу с равным спокойствием совершить и злой и добрый поступок. Постепенно я пришел к пониманию: дабы избежать эти опасности, необходимо не только искоренить корни желаний, но и поднять свое сознание на более высокий уровень. Иначе я превращусь в автоматического робота, который просто повинуются поступившим на его пульт управления командам и которому абсолютно все равно, какие поступки совершать.
   - Как же вы добивались этой цели?
   - Мне понадобилось два года, чтобы согласовать мое новое бытие с моим новым сознанием. - Амвросий замолчал, словно раздумывая, стоит ли продолжать повествование дальше. - Если бы не помощь, я бы никогда не сумел совершить этот прыжок. - Он вдруг встал и прошелся по гроту. - Я должен просить у вас прощение за то, что обманул вас. Я знаю его. Но у меня и моих товарищей есть уговор: никогда не говорить о нем. Но раз вы направляетесь к нему, вы должны знать мою историю без пробелов.
   - Скажите, чего вы боитесь? - спросил я.
   Амвросий посмотрел на меня так пристально, словно оценивал все мои наклонности.
   - Разные люди желают встретиться с ним. И не все - ради познания истины. До нас дошли сведения, что его хотят обнаружить, чтобы заставить поделиться своими знаниями. Мы не знаем этих людей. Но от них идет отрицательный импульс. А потому мы боимся лжеэкспедиции лжепаломников
   - Мы не намерены причинять ему никакого вреда, мы направляемся к нему, как ученики к учителю, - сказал Северин. - Поэтому объясните, что же вам удалось достичь?
   - Мы чувствуем, что это не вы. Поэтому я вступил в разговор с вами. Мне предстояло подняться в ту область мирового духа, где теряет власть над душой всякое природное начало. Я приобрел возможность отвергать все влияния, приходящие ко мне снизу, я был там, куда не доходили самые длинные отростки корней желаний. Зато сверху ко мне поступали совсем иные волны. В них было столько чистоты и свежести, а также не бывалого покоя, словно я купался в вечно теплом океане. Мне казалось, что навсегда останусь в этой безбрежной стихии ни с чем не сравнимого блаженства.
   - Что же произошло дальше? - спросил я.
   - Я получил импульс, что должен спуститься вниз и проверить себя на практике: действительно ли моя душа приобрела полное освобождение от всех земных проявлений, что ничего из того, что происходит тут, не способно затронуть ее. С тех пор я живу в этой пещере вместе с моими друзьями. Если кто-то захочет к нам присоединиться, милости просим, кров и пища для вас найдутся.
   - Кто-нибудь желает остаться тут? - неожиданно спросил Северин.
   Все молчали. Я прикинул: смог бы я жить среди этих бесстрастных, как египетский сфинкс, людей? Почти нет сомнений, я бы не выдержал этого полного безразличия ко всему. Жить без желаний - это в каком-то смысле уже не быть человеком. По крайней в том его образе, к которому мы все привыкли.
   - Вот собственно и весь мой сказ, - заключил Амвросий.
   - А что вы собираетесь делать дальше? - спросил вдруг Вирен. - Я так понимаю, вы уже достигли всего, что хотели и могли. Дошли так сказать до края человеческих возможностей.
   Амвросий почти незаметно пожал плечами. Если бы не его уверения, что он больше не подвластен никаким эмоциям, я бы сказал, что ему пришелся не по вкусу этот вопрос.
   - Процесс познания и роста сознания бесконечен. Взойдя на более высокий уровень, я лишь увидел, как еще низко нахожусь, сколь бесконечно далекий путь еще предстоит проделать, какое гигантское расстояние отделяет нас от Бога. Но нет смысла говорить об этом, к этому надо идти самостоятельно. А сейчас, когда наша трапеза закончена, я полагаю, что вам хочется отдохнуть.
   Отшельники стали гасить огонь. Мы вышли из грота-столовой и направились к палаткам. Но спать я не хотел. Ветер был теплый, к тому же, что было странно, не кусали невероятно в этих местах кусачие и многочисленные комариные войска.
  Я раздумывал над услышанным. Получается, дабы избавиться от эгоизма, нужно высоко подняться по лестнице сознания. Но так уж ли я хочу избавляться от него? Разумеется, я понимаю: пока в человеке все подчиняется этому господину, он не в состоянии ступить выше даже на одну ступеньку. Но ведь для борьбы с ним надо отказаться практически от всего, опустошить себя, как ящик письменного стола, в котором многие годы скапливались вещи, а теперь настала пора выкидывать их. А что будет с теми людьми, хотя их совсем немного, но которым я дорог? И которые дороги мне. Если я стану таким, как Амвросий, то перестану испытывать к ним всякую привязанность. Они навеки превратятся для меня в чужих.
   Передо мной возникли лица родителей, Кати, еще нескольких человек, которых я некогда любил или люблю до сих пор. Отказаться от малейших проявлений чувств к ним? Стать полностью пустым, опорожнив весь свой резервуар человечности? Провести разделительную черту между человечеством и собою и перейти по сути дела в другой мир? Мне стало страшно.
   Рядом раздался тихий кашель. Так кашляют, когда желают привлечь к себе внимание. Я повернулся и увидел, что за моей спиной стоит Феодосий.
   - Мне кажется, что вы давно хотите мне что-то сказать, - проговорил я, внимательно рассматривая его.
   Я уже упоминал, что по возрасту он был примерно моим ровесником. Но он походил на меня не только близкой датой своего появления на свет, но в его манерах, в выражение лица я ощущал определенную схожесть с самим собой. И, как стало вскоре ясно из его слов, им владели во многом и сходные чувства.
   - Вы правы. Мне показалось, что из всех ваших вы лучше всего поймете меня.
   - Уверяю, лучше всего вас поймет наш руководитель Северин. Он специалист по пониманию. Он знает много из того, о чем я до недавнего времени и не подозревал.
   - Вам, конечно, видней но мне все же хочется поговорить именно с вами.
   - Я полностью в вашем распоряжении, Феодосий.
   - Говоря откровенно, терпеть не могу это имя. Вы, наверное, догадались, что когда мы удалились от мира, то взяли другие имена.
   - Как же вас звали в том мире?
   - В том мире меня звали Сережей, то бишь Сергеем.
   - С вашего дозволения я буду называть вас также. Что же вас беспокоит, Сергей?
   - Вы не ошиблись, меня действительно кое-что беспокоит. Я тут уже нахожусь почти три года. Но дело все в том, что во мне не изменилось ровным счетом ничего. Я все такой же, каким был в прежней жизни.
   - А Амвросий?
   - Тот другой. Его рассказ - правда. Я видел, как иногда он уходит в транс, как путешествует по другим мирам. Мне тоже очень хочется тоже там побывать. Только по этой причине я сюда и пришел. Но так и не продвинулся ни на шаг.
   - Могу я спросить, кем вы были в том мире?
   - Программистом, зарабатывал бешеные бабки. На мне висел не самый маленький банк. Объездил пол света, приобрел шикарную квартиру, дорогую иномарку. Выбрал жену красавицу, двух шикарных детей с ней сотворил. А потом все стало так скучно, так неинтересно, что хоть в петлю лезь. Дошел до того, что зарплату перестал с карточки снимать, так как мне деньги были больше не нужны. На работе на меня стали смотреть, как на ненормального, перестали поручать ответственные задания. Сперва понизили в должности, потом под смешным предлогом уволили. Я бродил по городу и не знал, что делать, куда приткнуться. В голове одна мысль: пора кончать со всей этой так называемой жизнью. Однажды, чтобы скоротать часок, зашел в книжный магазин. Решил чего-нибудь почитать. Раньше я для этих целей покупал детективы. А в этот раз вдруг увидел книгу со странным названием: "Путешествие сознания". Я даже не понял толком, о чем идет речь. Приобрел потому, что всегда любил путешествовать. Сел во дворе какого-то дома на лавку, а встал с нее только через шесть часов, пока не перевернул последнюю страницу, когда уже совсем стемнело. Так сильно меня захватила идея путешествия по космическим мирам. Сидишь у себя дома в кресле, а твое сознание пребывает где-то в глубинах вселенной. Я был до того захвачен этой идеей, что мне захотелось отправиться в дорогу уже в тот же вечер. Помчался домой, не обращая внимания на удивленные взгляды жены и детей заперся в комнате, сел на ковер и приступил к медитации. Просидел, как последний дурак полночи, пока не свалился на пол без сил. Стоит ли говорить, что тогда мое сознание так никуда и не улетело. И с тех пор, чтобы я не делал, ничего не меняется.
   - Но чем я могу помочь вашему горю?
   Сергей-Феодосий несколько мгновений молчал.
   - Я хочу к нему, я слышал, что он помогает таким, как я. Возьмите меня с собой.
   - Видите ли в чем дело, все, кто подобрался в нашей группе, были отобраны им самим. В отношение же вас, по-видимому, никаких указаний не поступало.
   - Я все понимаю, но я больше не могу тут находиться. Куда же мне идти? Назад не могу, я там сжег все мосты. Бывшая семья меня не примет, у жены другой муж, а у детей - отец, работать по специальности тоже не могу - все начисто забыл, как корова языком слизала. А куда идти дальше по этому пути, не представляю. Только сейчас понял, что наша с вами встреча произошла не случайно. Мне кажется, мы во многом похожи. Нас гонит по миру одна и та же сила. Мы не там и не здесь.
   Просто удивительно, как его чувства совпадали с моими.
   - Я поговорю с нашим руководителем.
   Я описал Северину ситуацию.
   - Но вы же знаете, мы все тут собрались не случайны. Если бы он хотел, чтобы этот Феодосий или Сергей к нам бы присоединился, он бы дал какой-нибудь знак.
   Меня вдруг осенило.
   - А по-моему знак был. Наша гибель и наше спасение отшельниками, среди которых был Сергей, неужели вы думаете, что все это было случайным происшествием , не является ли это звеном цепочки общего плана. Только на этот раз он хочет, чтобы мы сами бы приняли правильное решение. Он предлагает нам в самом важном кадровом вопросе взять инициативу на себя.
   Мои доводы заставили погрузиться Северина в глубокую задумчивость. Внезапно он улыбнулся.
   - Далеко не всегда бывает легко распознать, чего же на самом деле желает Всевышний. Я, например, часто не уверен в правильности своих решений. Хорошо, пусть ваш протеже присоединяется к нам, но вы берете всю ответственность на себя, - предупредил Северин.
   - Согласен. - Почему-то я обрадовался, что Сергей пойдет вместе с нами, хотя на данный момент каких-то оснований для этого чувства у меня не было.
  
   Глава 15
  
   Мы углублялись все дальше в чащобу, которая становилась все более густой и труднопроходимой. Люди забредали в эти места нечасто, это было заметно по тому, как редко мы натыкались на оставленные ими следы своего пребывания.
   Идти с каждым новым километром становилось трудней. Переживаемые трудности до какой-то степени компенсировало ощущение небывалой слитности с дикой природой. Здесь время не текло, а исчезало, а потому бессмысленно было смотреть на часы, так как его поток стремительно несся в другой жизни. Многие тысячи лет развития цивилизации, которая столь разительно изменила лицо нашей планеты, в этих трудно проходимых местах не оставила никаких следов своего пребывания. Разве только изредка встречались небольшие кучки ее гниющих отходов.
   Все это время мы шли рядом с Сергеем и разговаривали. Я не ошибся, у нас действительно было немало общего. Я смотрел на него словно в зеркало, видя в нем свое отражение. Из его уст слышал о собственных сомнениях, а в рассказах о перепитиях его жизни, легко находил перекличку с собственными историями.
   - Понимаешь, - говорил он мне, так как мы почти сразу же, не сговариваясь, перешли на ты, - когда я был отшельником, то у нас было правило по возможности меньше общаться друг с другом. Только в случае острой необходимости. И поэтому волей неволей приходилось много думать. В том числе о вере. Мой отец был весьма верующим человеком, строго выполнял все обряды. Как только начинался пост, всю семью сажал на диету. Я жутко ненавидел эти дни, потому что они сопровождались постоянным чувством голода. Я всегда любил мясо и все, что из него делают. А тут овощи да каши - как раз то, что я терпеть не могу. Но при всей его набожности он был очень недобрым человеком: завистливым, недоброжелательным, эгоистичным. К тому же скупым: выпросить у него денег даже на завтрак в школе требовало больших усилий. Тогда во мне и зародилась мысль, что вера в Бога отнюдь не делает людей лучше, а во многих случаях скорее даже хуже. Как ни странно, но часто вера служит оправданием их недостатков и пороков, которые якобы все покрывает их великая любовь к Богу. Ну а если приперт, то можно же и покаяться. И я невольно спрашивал себя: что такое вера в Бога, зачем она нужна, отчего столько людей в течение всей жизни соблюдают все эти скучнейшие и глупые обряды? Когда я бываю в церкви, то меня не отпускает чувство, что люди приходят туда, чтобы поучаствовать в спектакле. Без этого представления с костюмами, с декорациями в виде алтаря, икон, всяких безвкусно намалеванных картин на одни и те же давно набившие оскомину сюжеты их интерес к Богу был бы гораздо слабей. Но ведь слепому видно, что все это ложь от начала до конца! Получается, всем просто нравится обманывать самих себя. Но выходит, что вера - это тоже обман. А тогда во что же верить? Я месяцами размышлял на эту тему, но всякий раз когда задавал себе этот вопрос, в голове словно бы возникала какая-то перегородка, за которую я никак не мог проникнуть. А меня не покидает ощущение, что за этой перегородкой кроется хоть какой-то ответ. Только почему-то туда не желают пускать! А мне по этой причине от жить не хочется. Как ты думаешь, что в моем положении делать?
   - Извините, но я слышал, о чем вы только что говорили, - вдруг вмешался в наш диалог голос Северина. - Не надо отчаиваться, хотя вы в самом деле попали в тяжелую ситуацию. Есть безверие, когда человек отрицает существовании Бога. Это одно из самых легких состояний, какие знает наша психика. А есть безверие, возникающие из-за того, что человек, не сомневаясь, что Бог есть, не может найти дорогу к нему. У вас явно второй случай.
   - Это я и без вас понимаю, - не слишком вежливо проговорил Сергей, не совсем довольный непредвиденным вмешательством в разговор. - Меня больше интересует, что мне делать? Бывает так тяжело, что не знаешь, куда деваться. Вы же психолог, подскажите.
   - На этот вопрос я никогда не даю ответа. Есть вопросы, на которые просто нельзя отвечать, его должен найти сам спрашивающий. С моей стороны это был бы некорректный поступок. Человек сам должен решить, что ему делать. Одно из самых опасных вещей - это принятие решение без взятия на себя ответственности за него, стремление переложить ее на другого. Но если человек не берет всю ответственность на себя за принимаемое решение, то он никогда не стремится его выполнить по настоящему. А отсюда можно предугадать возможные последствия подобных действий. Вы просто не в состоянии добиться никакого позитивного результата. Но не хочу вам больше мешать. Предлагаю вечером поговорить о религии и о путях к Богу. Вы еще не присутствовали на наших посиделках, посмотрите, как это у нас происходит. Может, это будет для вас не бесполезно.
   Северин ушел вперед, мы несколько секунд смотрели на его удаляющуюся спину.
   - Скажи, а ты уверен, что мы идем туда, куда нам нужно? - вдруг задумчиво спросил Сергей.
   Я даже вздрогнул: почему-то после пещеры такие мысли жужжали в моей голове, как пчелы в улье, почти непрерывно. Я не против проведения опыта на самом себе, но не слишком уж жестокие эксперименты устраивает он над нами. А то, что все происшедшее в пещере не обошлось без его участия, в этом я почему-то был полностью уверен.
   В тот день произошло еще и то, чего я, честно признаюсь, опасался с самого начала. Новым участником нашей экспедиции заинтересовалась Анна. Пройти мимо него она просто не могло: еще совсем не старый, с приятной наружностью, образованный - в таких глухих местах более достойного объекта для внимания не встретить на десятки верст вокруг.
   Она подошла к нам и заговорила. Сергей мгновенно приободрился, тусклые глаза отчаявшегося человека вдруг заблестели от притока свежих, как только что букет сорванных цветов, чувств. Эта пара, оживленно переговариваясь, шла впереди меня. Мне же ничего не оставалось, как только уныло разглядывать их спины. Какой же все-таки огромной силой обладают женщины. Если, как любит повторять Северин, внизу в самом деле творится тоже, что и наверху, то в тех краях, где находятся истоки великого пути женского начала мира, должны рождаться гигантские по мощности энергетические потоки. И мы, представители противоположного берега единой реки жизни, быстро вянем без этого аккумулятора вечной энергии. И именно против этого могучего потока всегда пытались бороться любые отшельники, они боялись зажечь в себе тот факел, который бы испепелил их ненадежную веру. Может, это и стало той основной причиной, почему Сергей так и не сумел выйти за пределы обыденного сознания.
   Наговорившись, Анна бросила на меня загадочный взгляд и удалилась в хвост колонны. Сергей же вернулся ко мне.
   - Любопытная женщина, - были первые его слова. При этом глаза его светились, как маяки на реке. - Только я так и не прояснил для себя, зачем она идет к нему. Она говорила какие-то странные вещи. Я, честно говоря, мало что понял.
   - Мы тоже до сих пор про нее знаем далеко не все. Только на всякий случай учти: у нее есть привычка не пропускать ни одного мужчину. Но ее внимание еще ничего не означает. Оно, как ветер, то задует, то успокоится.
   Сергей явно о чем-то раздумывал. Он посмотрел на меня. но ничего не сказал. Впрочем, проникнуть в поток его мыслей было в данном случае не самым сложным из предназначенных мне Всевышним дел.
   Вечером мы остановились на берегу небольшого лесного озера. Своими правильной формами почти идеального круга оно напоминало лежащий на земле обруч. Все чувствовали себя очень уставшими. Я мечтал лишь об одном: забыться до утра. Вдруг захотелось домой, захотелось ощутить своим телом такое знакомое тепло тела Кати. Обладай я способностью перемещаться на расстоянии, не раздумывая послал бы все к черту и перелетел бы к ней. А ждет ли она меня так, как ждала раньше, внезапно возник в моей голове вопрос? Вдруг мое место уже занято? После того, как я поступил к ней, у меня нет никаких оснований надеяться на ее привязанность.
   Мое сердце сжалось от грусти.
   В какой уже раз на этом пути в неизвестное запылал костер. Из-за всеобщей усталости ужин прошел почти в полном молчании. Затем мы вымыли и упаковали посуду и снова вернулись к танцующему огню.
   - Сегодня, друзья, я понял, что есть насущная потребность поговорить о вере, о религии и даже о Боге, - промолвил Северин. - Надеюсь, вас не пугает эта тема. Отец Антоний, вы не против?
   Священник хмуро посмотрел на оратора.
   - Почему я должен возражать против вашей беседы о Боге. Бог принадлежит всем и все могут говорить о Нем, - пробормотал он, впрочем, так неразборчиво, что скорей всего не все разобрали его слова.
   - Тогда давайте попробуем поговорить на эту самую сложную тему. Если вспомнить, сколько людей погибло из-за споров о религии, о том, каким образом и по каким книгам следует поклоняться Богу, то становится даже страшно затевать такой разговор. А вдруг и среди нас вспыхнут разногласия. Просто какое-то всепланетное помешательство. А скажите, друзья, никто из вас не задумывался над вопросом: а почему собственно способ веры во Всевышнего вызывает такое ожесточение в людях? Есть Бог или его нет, пусть спокойно каждый решает эту дилемму самостоятельно. Как каждый решает вопрос, какой пастой чистить зубы. Никто же не устраивает из-за этого кровавых столкновений. И что ужасного в том, чтобы любой из нас молится так, как того пожелает и тому, кому пожелает. Мне бы хотелось, чтобы мы по рассуждали над этой проблемой совместно.
   - В Боге сокрыто истоки всего, что есть в мире, - громко проговорил Вирен. - Это одновременно начало и конец всему. Вне Бога нет жизни. А потому все наши мысли и помыслы неизбежно начинаются с Бога и им же заканчиваются.
   - Вы стали замечательно мыслить, Георгий Валентинович, - улыбнулся Северин. - И тут я с вами целиком согласен. Но это все же не объясняет, почему люди столь непримиримы, почему во многих душах Бог вместо милосердия порождает твердейшую, словно сталь, непримиримость к иноверцам, иногда просто звериную жестокость? Как говорится, вот в чем вопрос?
   Я решил, что пора вступить в этот диспут и мне.
   - Вы сами нам много раз говорили: что вверху, то и внизу. Если Бог на высшей своей точки - это полное единство всего и вся, то и здесь на земле люди стремятся к такому же единству. Но согласно закону двух полюсов, вместо того, чтобы идти вверх, они, сами не замечая того, устремляются вниз. А в силу правила: чем выше хочешь подняться, тем ниже упадешь, вот они и оказываются в самых низших точках. А нахождение в этой зоне ведет к усилению негативных тенденций. Отсюда вся та непримиримость, жестокость, консерватизм мышления. Я прав?
   - Замечательно! - От чувства удовлетворения вызванного моим ответом, Северин даже привстал. - Вы правильно ухватили суть явления. Высшая божественная сила, которая нисходит на землю, трансформируется тут в свою противоположность - в самую низшую силу. Именно ее-то и обслуживает религия, которая превращается в наиболее антидуховную сущность. Так действует космический закон трансформации сил - один из самых важных, но очень трагичных для человека.
   - И все же я не совсем понимаю, почему все до одной попытки духовного влияния на человечество заканчиваются столь печально, - не унимался я. - Ни один великий пророк, включая Христа, не мог сдвинуть этот камень ни на маковое зернышко. А ведь какие прилагались титанические усилия!
   - Усилия прилагались немалые - тут я согласен, - проговорил Северин. - Это в самом деле печальная история, может быть, самая печальная из всех из случавшихся на земле. Когда высшие силы нисходят на землю и посылают в наш грешный мир своего представителя, то они в его лице встречают ожесточенное сопротивление низших сил. Но высшие силы потому и высшие, что привлекают к себе некоторое число сторонников. Некоторое время идет борьба между теми, кто действительно желает духовного обновления и теми, кто ищет лишь новый способ для духовного закабаления себя и других. И если низшие силы терпят поражение в прямом столкновении, то они стараются одолеть высшие по иному, преобразовать высшую силу в низшую. Они внешне признают правоту высшей силы, внешне примиряются с новой реальностью, более того, становятся самыми яростными ее адептами, но при этом происходит незаметная подмена, когда в новые меха вливают старое, давно прокисшее вино. Все высокое, все истинное духовное, способное изменить мир выжимается, выцеживается, подменяется внешне очень похожими картинами. Однако подлинная их суть совсем другая, прямо противоположная. В одной книге я обнаружил высказывание очень мудрого автора: он писал, что христианские мученики на самом деле были переполнены не любовью, а чувством мести к уничтожающей их власти. Почему христианство столь кардинально изменилось за короткое время? Как только христиане сами стали господствующим слоем общества, то начали вести себя точно так же жестоко и авторитарно, как и предыдущие правители. Так заявили о себе те низшие силы, что к тому времени полностью овладели христианством.
   - Но где же выход, мы же видим, что низшие силы побеждают всегда! - взволнованно проговорил Сергей.
   - Я вижу единственный выход. Прежде всего, надо осознать, что реально происходит. Надо ясно уяснить себе, как распространяется власть низших сил. Определить, насколько ты сам находишься под их влиянием. И попытаться избавиться от своей зависимости от них, очистить сознание от всех прежних представлений, привести его в состояние, словно их у вас никогда и не было. А для этого забудьте раз и навсегда о всех конфессиях, о всех религиозных доктринах, даже если они представляются вам верхом справедливости. Это вдвойне вредно, так как в справедливых доктринах обычно сконцентрировано вдвое больше низших сил, в них кроется самая большая неправда. Ибо в мире нет справедливости, а есть свобода, справедливость возникает там, где торжествует свобода. Но для людей, ее ненавидящих, это вверх не справедливости, так как свободе нет никакого дела до равенства. И только приступив к изменению своего сознания, у вас появится реальная возможность однажды увидеть божественный свет без тех глубоких искажений, с которыми он доходит до всех нас.
   - Я пробовал, но меня постигла неудача.
   - Попробуйте еще, попытайтесь найти другую дорогу, раз прежняя ни к чему не привела. Узреть Бога - это не поймать такси в часы пик. Но вполне возможно, что вам будет отказано в вашей просьбе, так как нельзя исключить, что пока вы не достигли того уровня, когда открывается эта дверь.
   - Что же тогда мне делать?
   - На этот вопрос мне сложно ответить. Могу лишь сказать, что бессмысленно ломиться в дверь, в которую вас не пускают. Значит, вам предстоит еще много раз возвращаться на землю в других воплощениях и накапливать изменения сознания. И тогда, может быть, дверь однажды отворится. Направляясь к Богу, никогда не надо торопиться, как при посадке в автобус, боясь, что он отъедет от остановки. Можете не беспокоится, с Богом такое не случается, он всегда вас ждет. Но пока вы не пройдете весь предназначенный вам путь целиком, вас никуда не пустят.
   - Но это означает, что моя мечта не сбудется?
   - Сожалею, но вам придется смириться. Нетерпение лишь отдаляет этот долгожданный момент. Между прочим, это одна из причин, почему все религии никого не приводят к Богу, а лишь ведут к тому, что расстояние между верующими и Им становится только длиннее. Они слишком много обещают, не понимая, что с помощью обещаний к нему не попасть. Любое обещание - это на самом деле либо обман, либо попытка дать взятку.
   - Бог - это зло, зло, зло! - вдруг раздался даже не выкрик, а скорее рев.
   Никто сразу не понял, кто его издал.
   - Бог - это зло, зло! - снова разнеслось над озером.
   Теперь все поняли, что кричит отец Антоний. Внезапно он появился у костра и сделал движение, словно хотел окунуться в желто-красную плазму. Я и Махонов сидели ближе всех к огню, а потому одновременно бросились спасать священника.
   Но священник в отличии от средневекового мученика и не собирался прыгать в костер. Он вдруг упал на колени, воздел руки к небу и снова стал выкрикивать знакомый уже текст.
   Внезапно иступленные крики переплавились в рыдание. К отцу Антонию, которого мы на всякий случай поддерживали за руки, подошел Северин и склонился над ним.
   - Что с вами, поведайте нам?
   - Он убил его! - снова завопил священник.
   - Кого убил? - спросил Северин.
   - Моего сыночка, моего маленького чудного сыночка.
   Из глаз отца Антония хлынули слезы. Мы переглянулись с Махоновым, не представляя, что делать в этой ситуации, как утешить несчастного отца?
   - Объясните, отец Антоний, что случилось с вашим сыном?
   - Я верил в Него, я отдавал Ему всю свою душу. Каждый день я возглашал Ему славу, благодарил за милости, которыми он одаряет всех живущих. Я готов был это делать сколько угодно и где угодно. И что я за это получил? Когда заболел мой маленький сыночек, мой любимый Алешенька, Он равнодушно отвернулся от меня. Разве трудно Ему было спасти моего мальчика. Ведь Он всемогущ, но Он ничего не сделал для спасения. И тогда у гроба я понял, что всех нас обманули, что Бог - это вовсе не любовь, а на самом деле и есть подлинный источник всего зла. И именно Он разносит его по миру. Ему наплевать на всех нас, мы лишь фишки в его забавах, которые Он передвигает по своему усмотрению. Если Он слышит меня, то пусть знает: я больше Ему не принадлежу. Если бы я только мог, я бы не задумываясь, убил бы Его!
   Теперь я наконец понял, какого накала эмоциональный взрыв зрел в отце Антонии все это время. С таким грузом ходить по дорогам жизни очень тяжело. По телу вдруг прокатилась такая сильная волна холода, что, хотя я находился рядом с костром, весь задрожал. Я зримо представил, что если бы подобная беда посетила бы меня, я бы, пожалуй, не справился с такой невообразимой тяжестью. Как отцу Антонию удавалось выдерживать внутри себя такое страшное напряжение столь долго?
   Не только мне, но и всем остальным стало жалко отца Антония. Вся наша группа образовала вокруг него кружок и каждый, как умел, стал его утешать. В результате этих импровизаций возникла такая странная разноголосица, что отец Антоний перестал понимать, что происходит вокруг него. Он с удивлением смотрел на нас. Вполне возможно, что он воспринял наше поведение, как насмешка над ним.
   Внезапно он резко вскочил, что-то нечленораздельно выкрикнул, оттолкнул нас с Махоновым, так как мы все еще держали его за локти, и бросился к темнеющему по близости лесу.
   - Его надо найти, не то бог знает, что он сотворит! - воскликнул Северин.
   Взяв фонарики, мы устремились к лесу. Если бы рядом не струились лучики света моих товарищей, было бы очень страшно. В любую минуту из-за дерева мог выпрыгнуть хищный зверь, я мог провалиться в яму с капканом на дне, напороться на сук. Все, что меня окружало, было чуждым и враждебным, таящим смертельную опасность на каждом шагу.
   Я все дальше углублялся в лес, но отца Антония пока не обнаружил. Зато лучики света от фонарей других его искателей как-то незаметно исчезли. Я остался один. Я удалился от лесной кромки достаточно далеко и не был уверен, что найду дорогу назад. В этой темноте я даже не пытался ее запомнить.
   Я попытался сориентироваться, где я все же нахожусь. Но это лишь окончательно подтвердило мою догадку, что не имею представления, в каком направлении следует двигаться. Луч света выхватывал из темноты лишь отдельные фрагменты окружающего меня пейзажа, но польза от этого не было никакой. Я сделал несколько шагов и остановился. окончательно осознав, что заблудился. Неужели придется провести ночь в лесу?
   Что делать в такой ситуации, я тоже не представлял. Я повернулся и куда-то пошел. Я даже не мог сказать, что направился туда, куда глаза глядят, так как из-за мрака я мало что видел. Лишь старался любой ценой не налететь на дерево и не провалиться в какой-нибудь овраг.
   Так, почти на ощупь, лишь изредка из экономии включая фонарик, я шел минут двадцать. Внезапно я замер на месте, мне послышался какой-то непривычный звук. Звук повторился. У меня почти не было сомнений, что это был человеческий стон.
   Я зажег фонарь и направил его в сторону, откуда доносились стоны, затем медленно двинулся в том же направлении. Отца Антония обнаружил довольно быстро. Луч света высветил лежащего на земле человека.
   - Что с вами? - спросил я, склоняясь над ним.
   - Я упал с обрыва, - прохрипел он. - Вот оттуда, - сделал он едва заметный жест, пытаясь указать на вверх.
   - Где у вас болит?
   - Нога, я ее сломал. Потом плечо, грудь, живот. Я их тоже повредил. Я долго катился по склону. Очень больно. - В подтверждении своих слов он громко застонал.
   - Я сейчас что-нибудь сделаю, - сказал я.
   Но сказать было гораздо легче, чем чем-то помочь на самом деле.
  У меня не было навыков по оказанию срочной помощи. Я не знал, что предпринять. Отец Антоний был очень тяжелый, и в темноте при нулевой видимости мне его не дотащить. Да и куда тащить? Единственная надежда на то, что кто-то придет на подмогу.
   Я встал и стал кричать так громко, насколько позволяли мне голосовые связки. Но никто не отозвался на мой отчаянный призыв о помощи. Это означало лишь одно: мы находимся слишком далеко от лагеря. Не исключено, что, не найдя священника, все уже вернулись на базу, решив отложить поиски до утра.
   Несмотря на острую боль, отец Антоний сумел понять, в какой ситуации мы оказались.
   - Вам не дотащить меня, - между двумя стонами произнес он. - Да и в этом нет никакого смысла. Я умираю.
   - Глупости! От перелома не умирают.
   - Нет, я умру, - упрямо проговорил священник. Ради того, чтобы произнести эти слова, он даже перестал стонать. - Это наказание свыше за все мои грехи. За то, что отрекся от Него. Такое Он не прощает.
   - Ерунда, Он прощал и не такое. Вы Его плохо знаете.
   Боль снова подступила к священнику, словно волна к берегу. Некоторое время я слышал лишь стоны. Когда не знаешь, чем и как помочь, становится особенно тяжело от того, что находишься рядом со страдающим человеком.
   - Его никто не знает, - неожиданно проговорил отец Антоний. - Почему же так много зла? Кто его насылает на нас. Но если, как вы все говорите, что это не Он, то тогда, кто? Я не могу уйти из этого мира, ничего не узнав. Умоляю, скажите мне. Примирите меня с Ним.
   Вопрос был поставлен прямо и требовал такого же ответа. Вот только я не мог ничего сказать. Внезапно я подумал, что если Бог действительно хочет примирения с одним из своих прихожан, он должен мне помочь. Ведь говорил же Северин, что все наши мысли - это на самом деле Его мысли, и Он разрешает нам считывать их с того уровня, на который мы уже взобрались. Может быть, учитывая сложившуюся ситуацию, Он сделает для меня исключение и позволит получить информацию более высокого порядка?
   - Нет, сомнений, что не Бог виноват в зле, - сказал я. - Мы сами очень склонны к нему. Зло находится в самом низу, как раз там, где мы и пребываем. И нужны усилия, чтобы выбраться из его притяжения.
   - Нет, нет, это все не то, - пробормотал отец Антоний. - Какое зло могло таится в ребенке, почти в младенце. Он был такой замечательный. Видели ли вы, как он улыбался. Он весь светился добротой, словно ангел. Боже, каким же прекрасным человеком он обещал быть. Вы не поверите, он уже начинал читать! И это в его возрасте!
   - Я верю, отец Антоний.
   - Нет, вы не верите, - упрямо повторил священник.
   Он сжал зубы, видимо для того, чтобы сдержать стон. Несколько минут мы молчали.
   - Мне никто не верит, когда я говорю про то, какой это был замечательный мальчуган. Какой сообразительный. А добрый какой. Чего не попросишь, все отдает. Даже свою любимую игрушку, плюшевого медвежонка.
   Отец Антоний вдруг громко заплакал.
   - Нет, Он злой! - внезапно закричал священник и погрозил кулаком небу. - Я вижу его, Он там, Он смотрим на нас и смеется над моим горем.
   Вспышка ярости отняла у отца Антоний чересчур много сил, и он затих. Я даже подумал. что он уснул. Эта мысль обрадовала меня, так как мне было тяжело его слушать, а еще тяжелей отвечать ему. У меня не было ответа ни на один его вопрос. Сколько бы я не читал объяснений, почему на земле больше всего зла и какое отношение имеет к этому Бог, ни одно не удовлетворило меня. Во всех них ощущалась явная натяжка, плохо скрываемое стремление обелить Его, как обеляет на суде адвокат преступника. И при этом все испытывали смущение и не желали признать очевидное: только Бог повинен в зле. Может быть, человек и разделяет с ним эту вину, но ведь мы, люди, появляемся по Его велению в том мире, который существует по Его желанию, создан по его генплану. А этот мир переполнен страданиями и злом. Да правы скорей всего те, кто уверяют, что наличие зла побуждает человека искать добро и благо. Но ведь какую цену приходиться за это платить!
   - Нет, Он милосердный, я всю жизнь чувствовал его неиссякаемую, как ручей, доброту. Как я мог усомниться в этом? Видно мой разум помутился. Как вы думаете, я сошел с ума?
   - Вы совершенно нормальны. Только у вас сломана нога и вы сильно страдаете. Нам придется ждать до утра, а потому вам нужно экономить силы. А вы слишком много тратите их на эмоции.
   - Я умру, - вдруг совершенно спокойно сказал отец Антоний, как о само собой разумеющимся, - умру еще до наступления утра. Даже раньше. Я приду к моему мальчику, посмотрю, как ему там живется. Не холодно, не надо ли поправить одеяльце. Я всегда поправлял ему одеяльце, потому он всегда раскрывался. Мальчик мой, тебе холодно. Вы слышите, сыночек зовет меня. Я скоро к тебе приду! - вдруг закричал он.
   Священник попытался встать, но резкая боль заставила снова лечь на землю. Кажется, у него начинается бред, подумал я.
   - Вы мне должны обязательно сказать, так какой же Он? Милосердный или мстительный, злой или добрый? Я требую от вас ответа. Когда я предстану перед Его очами, я должен знать, как себя с Ним вести. Говорите!
   - Он никакой. - Я сам не знал, откуда взялись эти слова, они слетели с моих уст сами, без всякого моего участия. У меня было полнейшее ощущение, что их произнес не я. - Все дело в нас самих. Богу не нужна наша вера. Ему вообще ничего не нужно. Он готов ждать сколько угодно. А пока он не вмешивается в события, а лишь наблюдает за ними.
   - Да, да, все так и есть. Почему мне раньше не приходили эти мысли в голову. Ему нет никакого дела ни до чьих страданий, Он занят только самим собой. Когда мой мальчик испытывал мучения, Он не обращал на это никакого внимания. Как не обращает внимания на страдания всех людей. Он всех обрекает на страшные муки, он всех обрекает на страшные муки, он всех обрекает...
   Голос отца Антония как-то странно дрогнул и затих. Я не сразу догадался, что произошло. Я схватил его за запястье, поднял вверх, а затем опустил руку. Она безжизненно упала на землю. Было холодно, но только сейчас я почувствовал самый настоящий озноб. Зубы защелкали, как у голодного волка. Не было сомнений, что отец Антоний скончался.
  
   Глава 16
  
   Находиться рядом с леденеющим телом я был просто не в состоянии. А потому вскочил и побежал, как семинарист при виде привидения, даже не пытаясь определить, в каком направлении следует двигаться к лагерю. Меня гнал атавистический страх перед смертью, перед этой глобальной темной, как глубокая пещера, неизвестностью, в которую опускается человек. Несколько раз я падал, однажды едва острый, словно кончик рапиры, сук не выколол мне глаз. Но буквально через минуту после этого едва не кончившегося для меня печально происшествия я совершенно неожиданно я оказался у самых палаток. Это было столь редкостный подарок судьбы, что в первые мгновения даже не поверил такой удаче.
   Еще никто не спал, вся наша группа сидела у слабо тлеющего костра. Увидев меня, все, как по команде, вскочили и бросились навстречу.
   - Как хорошо, что вы нашлись сами, - проговорил Северин. - Мы вас искали, но вы исчезли, словно провалились в преисподнюю. Что-то произошло? Вы не обнаружили следов отца Антония?
   - Отца Антония я нашел. Совершенно случайно. С ним произошел несчастный случай, он упал с обрыва.
   - Надо немедленно идти за ним! - голосом полководца, идущего на подмогу попавшему в тяжелое положение отряду, воскликнул Махонов.
   - К сожалению, можно не торопиться, - вынужден я был охладить его пыл. - В темноте мы вряд ли отыщем его тело. Я точно не знаю, где оно лежит. Придется ждать до утра. А помочь мы ему все равно ничем не сможем. Он умер.
   - Что вы говорите, этого не может быть! - воскликнул Северин.
   - Я присутствовал при его последнем вздохе.
   - Как ужасно! - простонала Анна. - Мы не сказали друг другу ни одного слова.
   - Я - тоже, - добавил Симаков.
   - Я полагаю, мы можем разойтись по своим палаткам, - после короткого молчания объявил Северин. - После того, что случилось, нам всем нужно отдохнуть. А утром выйдем на поиски тела.
   Все быстро разошлись. Мы остались с Севериным одни.
   - Он что-нибудь говорил перед смертью? - спросил меня Северин.
   - Его очень волновал вопрос: зол ли Бог? Почему он не пришел на помощь, когда умирал его маленький сын? Вы знали об этом несчастье?
   - Да, знал. Я пытался с ним разговаривать на эту тему, хотел найти какие-то подходы, но он не шел ни на какие контакты. Он походил на запертый на все замки дом.
   - Я хочу получить от имени отца Антония ответ: Бог зол?
   - Вопрос, честно говоря, не нов. Что я могу вам добавить к тому, что уже было сказано столькими людьми. Он выше этих понятий. Зло же находится в самом внизу самого низшего из миров.
   - Но разве там нет Бога?
   Северин глубоко вздохнул.
   - Разумеется, Бог есть везде. И везде, если так можно выразиться, в одинаковой концентрации.
   - Тогда я мало что понимаю. Нас всех позвали в путь разные причины, но идем-то мы к одной цели. Кто сознательно, кто подсознательно, кто бессознательно, но все мы почувствовали необходимость сделать шаг в высь, так как прежняя жизнь вызывала удушье. Мы все хотим взлететь, подобно несущимуся по взлетной полосе самолету. Но если Бог одинаково способен вершить злые и добрые дела, то для чего все это путешествие? Чем небесное зло лучше земного? И если я прав, стоит ли предпринимать такие усилия? Выходит, что мы придем к тому же от чего хотим уйти.
   - Люди слишком просто представляют Бога. Они полагают, что с ним связано только все доброе, все самое возвышенное. Но Бог не так прост, он развертывает перед человеком весь созданный им ковер мироздания. Этот ковер соткан из противоположных нитей: одной нити непременно противостоит другая нить. Если есть черная, то рядом непременно будет белая. И Бог предлагает пройти по этой дорожке, испытав все, что она приготовила для путника. Если хотите, милость Бога в том, что Он наделил человека всеми своими атрибутами. Он предлагает ему проделать путь от начала до конца, испробовать все, что можно испробовать. И при этом обогатиться пониманием всего, что создано Им. Каждому из нас надо пройти через испытанием злом. Лишь тот, кто преодолеет его, кто не даст захватить им себя, не захлебнуться в его ядовитых волнах, тот способен вырваться из плена материального мира.
   - Наверное, это так. И все же я не могу понять, почему умер совсем маленький сын отца Антония? Почему Бог не позволил пройти ему все те испытания, что уготовлены нам?
   Северин взглянул на меня и отвернулся, стал смотреть на костер, где еще, как звездочки на небе, горели отдельные угольки.
   - Пора спать, - вдруг сказал он. - Завтра нам предстоит грустный день.
   Я почувствовал, что сейчас не тот момент, когда надо настаивать на ответе.
   Отца Антония мы нашли быстро. Оказывается, его тело находилось совсем близко от лагеря. Я боялся, что за ночь его могут испортить дикие звери. Но никто не притронулся к нему, словно бы какая-то неведомая сила оберегала останки священника.
   Мы похоронили его на берегу небольшого лесного озера. Соорудили крест, на котором написали фамилию и даты жизни. Я почему-то представлял ему пожилым человеком, а ему всего лишь исполнилось пятьдесят.
   Мы молча стояли вокруг свежей могилы. Дабы животные ее не разрыли, постарались вырыть ее поглубже. Анна сходила в лес и на поляне нарвала цветов, которые положила на черный холмик. Мысленно я попрощался с покойным, Сколько лет теперь предстоит ему провести в этом забытом богом месте. Вряд ли кто-нибудь навестит это захоронение, кто сумеет добраться до этих диких мест? Да и есть ли кому добираться? Об этом нам ничего не известно.
   Мы снова тронулись в путь. Пройдя несколько десятков метров, я обернулся и в последний раз бросил взгляд на одинокий крест. "Прощай, отец Антоний", - мысленно произнес я. Тяжелый комок так закупорил мое горло, что я закашлялся.
   И все же постоянно убеждаешься, что жизнь сильнее смерти. Прошло совсем немного времени и все, что было связано с отцом Антонием, отдалилось куда-то в сторону, а меня уже занимали совсем другие чувства. Я обратил внимание, что у нас в группе образовалась сплоченная пара. Анна и Сергей шли рядом и явно не испытывали желания расставаться друг с другом даже совсем ненадолго. Насколько я мог судить с приличного расстояния, на котором я сам не зная точно с некоторого момента стал держался от них, их разговор не затихал ни на минуту. А это было самым ярким свидетельством того, что эти два человека нашли общий язык. Зато мы с Анной найти его никак не можем. Не случайно, что наши отношения за все эти дни не продвинулись ни на шаг. А вот едва появился новый человек, то за считанные часы сумел преодолеть разделяющее их пространство.
   Почему-то Катя никогда не вызывало во мне чувство ревности. Ее отношения с другими мужчинами я воспринимал безучастно. Меня не покидало ощущение, что ко мне это не имело настоящего отношения. А тут я не знаю, что делать, как себя вести? При этом вовсе не испытывая к Анне какую-то сильную страсть. Я даже не уверен, что она мне очень нравится. И так и не понял до конца, какой голос позвал ее в дорогу.
   Я услышал рядом со мной чье-то дыхание. Мне не надо было оборачиваться, чтобы определить, кто находится за моей спиной. Но я продолжал идти, словно не понимал, что этот человек хочет, чтобы я обратил бы на него внимание. А коль он сам это не делает, значит у него есть на то свои основания. Но что я ему могу сказать?
   Так молча шли мы не менее получаса. Неожиданно я услышал глубокий вздох.
   - Нам уже осталось не так уж много до конца нашего пути, - сказал Северин. - Когда мы завершим его, уже ничего не сумеем изменить.
   Я обернулся к Северину. Впервые я заметил на его лице смущенное. И внезапно проникся сочувствием к нашему проводнику и наставнику. В отличии от меня, которого гонят вперед неясные, как далекие горные очертания, ощущения, он твердо знает, что ему надо, зачем собрался в этот нелегкий путь. Он уже набрал темп и даже если вдруг захочет, не сможет остановиться. По сути дела он заложник этой дороги. И теперь все зависит от меня - сумею ли я его освободить? Но каким образом?
   - Извините, но я бессилен что-либо сделать. - Невольно я посмотрел на спину Анны, которая по-прежнему не прерывала разговор со своим спутником. - Не думаю, что со мной за это время что-то произошло.
   - Говоря по правде, этого я и боялся, - задумчиво произнес Северин. - Вы сознательно не желаете ничего в себе менять. В последние два дня я особенно внимательно наблюдал за вами. И меня не покидает ощущение, что вы проявляете особое упорство в своем желании остаться прежним.
   Он посмотрел на меня в ожидании ответа, но я упрямо молчал.
   - Поймите, любой процесс - это либо эволюция, либо инволюция. Но в отличии от инволюции, которая приходит сама, эволюция, может происходить только сознательно, когда человек ясно понимают стоящую перед ним задачу и концентрирует усилия на ее решении. Это условие является наипервейшим, особенно на первом этапе, когда в вас все сопротивляется даже самым малейшим переменам, когда становится страшно от того, с какими дорогими вещами приходиться расставаться. Очень многие ломаются именно на этом.
   - Я понимаю, - покорно согласился я. - Но что делать?
   - Обычный человек - это множественность, - произнес Северин и мне показалось, что он едва сдерживает раздражение. - У него огромное количество "я". Трудность противодействовать этой команде "я" заключается в том, что когда одно из них заступает на вахту, это "я" охватывает мания величия, она считает себя не одним из многих осколком личности, а цельной личностью. И имеет наглость выступать от имени этой целостности. Вы сознательно застряли на одной из своих ипостасей и не хотите съезжать с этого места, делая вид, что буксуете.
   - Что же делать, на все воля Божья, - притворно смиренно проговорил я.
   Северин как-то странно посмотрел на меня.
   - В нашем мире, - негромко произнес он, - не существует в прямом смысле божьей воли. Мы слишком далеко расположены от Него. Она до нас просто не доходит.
   - Что же тогда есть? - ошеломленно от услышанного спросил я.
   - Я уже говорил: материальный мир управляется космическим кодексов законов, в нем их сорок восемь порядков. В каком-то смысле они и есть полпреды той самой божьей воли. Эти законы неукоснительны для тех, кто не способен к космической эволюции. Если вы останетесь прежним, вы до самого своего конца будете находиться под их неумолимым прессом, из под которого вам ни за что не вырваться. Вы навсегда останетесь бессознательным.
   - Значит я останусь бессознательным, - согласился я с такой перспективой. - Между прочим, чем бессознательней человек, тем легче ему стать счастливым. Порой для этого достаточно одной бутылки водки или зазывной улыбки женщины на пляже. И почему собственно я не могу так жить. Я даже подумываю вернуться.
   - Вы не можете этого сделать! - горячо возразил Северин. - Мы с вами потратили столько сил. И кроме того, не надейтесь, вас ни бутылка, ни улыбка женщины не сделает счастливым. Поздно, вы уже перешли эту черту. Вы скатитесь так низко, что вам самому станет страшно.
   - "То, что вверху, то и внизу" - засмеялся я. - В любом случае это путешествие было не напрасным. Я многое узнал, на многие вещи стал смотреть совершенно по новому. И прежде всего благодаря вам. Спасибо.
   - Не говорите глупостей. Вы даже не подозреваете, как близко вы подошли. Но вам что-то сильно мешает.
   - И по-вашему мнению что же?
   - Ваше прошлое, - медленно произнес Северин.
   - Прошлое? - удивился я. - Оно-то при чем? В нем нет ничего такого, что удерживает меня.
   - Прошлое - самое важное в человеке. Человек, не решив те или иные проблемы, снова и снова возвращается на землю, пытаясь преодолеть то, что не удалось осуществить в предыдущих воплощениях. Я исследовал эти предыдущие воплощения у многих пациентов. Абсолютное большинство в своих прошлых жизнях были сексуально не удовлетворены. Особенно женщины. И перенесли это неудовлетворение в новую свою ипостась.
   - Вы подозреваете, что и я...
   - Говоря откровенно, я не подозреваю, я в этом не сомневаюсь. -
  Северин вслед за мной посмотрел в спину молодой женщины.
   - Но тогда воскресите мое прежние перевоплощения! - воскликнул я.
   Мне показалось в глазах Северина мелькнула гордость.
   - Да, у меня это иногда получается. Но это не просто, у некоторых пациентов прежние перевоплощения столь завалены позднейшими наслоениями, что вызвать их не представляется возможным.
   - А как вы считаете дело обстоит со мной? - с волнением спросил я.
   - Думаю, вы их тех, кто способен вернуться на некоторое время в собственное прошлое. Обычно чем острее у человека ум, чем больше шансов. Скажу более: я пришел к выводу, что острота и глубина ума в решающей степени зависит от того, насколько человек потенциально способен воскресить картины своих прежних похождений на земле. К сожалению, практически никто не задумывается о том, какое наследство он оставляет тому, кто станет в будущем его же продолжением, прямым кармическим потомком. А ведь это главная мысль, которая должна определять наше поведение. На самом деле со смертью ничего не исчезает, все остается и ждет лишь момента для своего нового появления. Без учета этого обстоятельства жизнь не содержала бы никакого смысла. Почему человек, практически не меняется к лучшему, оставаясь все таким же дикарем под тонким покрывалом цивилизованности? И как сделать так, чтобы род людской совершенствовался от поколения к поколению? Этот вопрос мучил не один выдающийся ум. Разгадка же именно в этом. Не улучшив свою породу, мы возвращаемся на землю не просто точно такими же, а в гораздо более худшем виде. Кармический закон гласит: не существует состояния динамического равновесия, оно может продолжаться лишь считанные мгновения. И потому, если процесс не эволюционирует, он непременно инволюционирует. Вот и получается, что новые поколения хуже предыдущих. Помните, я однажды сказал, что, как мне представляется, Ярослав - один из тех, у кого совершенно чистая душа, подобно первокласснику, у которого все тетради чистые. Но ведь это не случайно, значит процесс духовного загрязнения, инволюции зашел столь далеко, что возникла необходимость обновления духовной субстанции. Вот и появилось целое поколение мальчиков и девочек, которые не отягощены страшным грузом преступлений и грехов.
   Одна мысль все то время, что он говорил, не давала мне покоя.
   - Но в таком случае вы можете показать мне мое прошлое, мои предыдущие воплощения.
   Северин быстро взглянул на меня.
   - А вы уверены, что желаете этого? Не все оказываются удовлетворены своей кармической цепочкой. Одна из моих пациенток была урожденной графиней с толстенной родословной, которая прослеживалась аж с четырнадцатого века. Я помог ей увидеть своих предков. Оказалось, что одна из них была незаконнорожденной крестьянской, которую соблазнил какой-то знатный повеса. Графиня была столь шокирована открывшейся ей правдой о своем происхождении, что не захотела больше ничего узнавать. При этом так обиделась на меня, что отказалась платить по счетам.
   - Ну мне это не грозит, я не претендую на родство с Александром Македонским или с Людовиком Четырнадцатым. Я готов в качестве предка принять любого, кем бы он не был.
   - Это очень сложный эксперимент. Он требует большой концентрации сознания от обоих его участников. И далеко не всегда получается. Я лично неоднократно терпел неудачу.
   - Я постараюсь. Я чувствую в себе такие накопленные за столетия противоречия, что для меня очень важно понять, как они возникали. Где истоки моего Нила? Вдруг это на самом деле поможет сделать мне тот самый шаг, - многозначительно произнес я.
   Если разобраться, это был запрещенный прием. Но я пошел на него сознательно, так как мне уж очень захотелось узнать, что за личности представляли меня раньше на земле? А вдруг мой предшественник был королевской персоной или великим ученым. Для меня это, конечно, мало что меняет, но все же приятно. Ну а если я получу прямо противоположный результат, то вряд ли меня это огорчить столь сильно, как ту аристократку. Тем более платить за сеанс мне в любом случае не придеться.
   - Хорошо, давайте попробуем. Но я вам говорил, что далеко не всякий раз у меня получается. Так что не ропщите. Если ничего не выйдет. Как только почувствую, что готов к сеансу, я вас извещу.
   Северин наконец отдалился от меня, я же почувствовал некоторое облегчение. Этот разговор вызывал во мне внутренние напряжение.
   Что ж, будем с нетерпением ждать этого момента. Пока же у меня все больше волнение вызывала вот эта парочка, которая была столь поглощена сама собой, что, кажется, забыла о существовании остального мира. Не пора ли нарушить их уединение и напомнить им о том. что он никуда не исчез. Любопытно, о чем вот уже столько времени длится их беседа?
   Я подошел к ним. В глазах и того и другого я не увидел большой радости от моего появления. Взамен я ощутил злорадство. Это вам не московская квартира, где можно укрыться от всего мира. Здесь все открыты всем ветрам. Так что придется потерпеть.
   Внезапно мне стало стыдно за свое поведение, за свои мысли, чувства, намерения. Неужели в самом деле я настолько мелочен, настолько духовно убог, что интерес женщины, которую я не люблю, к другому мужчине, может привести к выбросу из мой душе целого фонтана весьма недостойных эмоций.
   Я решил не навязывать им своего общества и благородно удалиться, но меня остановил Сергей. По сравнению с первой нашей встречей настроение у него заметно улучшилось, его глаза блестели, а на губах то и дело появлялась почти веселая улыбка никак не свойственна отшелнику.
   - Спасибо тебе за то, что помог мне выбраться из этого дурацкого скита на волю, - сказал он. - Самостоятельно бы ни за что на это не решился. Только теперь понимаю, каким был дураком. Ну скажи, какой смысл сидеть в глухом лесу и целыми днями ничего не делать, только возносить молитвы и ждать сойдет ли на тебя его благодать. А мы даже не знаем, нужны ли наши вопли Богу. Может, за столько лет он уже и слышать их не может. - Сергей засмеялся.
   - Но отшельничество нужно вовсе не Богу, а тому, кто уединяется, кто хочет установить с ним более тесную связь. Люди уходят от общества, дабы отсечь от себя все то, что им кажется лишним, что мешает сосредоточиться на Нем.
   Я заметил, как слегка нахмурился Сергей.
   - А может, они просто ничего не понимают в жизни, не умеют радоваться ею. Но не хотят в этом признаться и придумывают всякие небылицы про свою жаждущую чего-то там душу.
   Мне вдруг стало смешно.
   - Мы сейчас ведем спор, который вели очень давно язычники и христиане. Что приносит подлинную радость: наслаждение удовольствиями жизни или полный отказ от них? И те и другие имели свои неопровержимые аргументы.
   Я взглянул на Анну и увидел, что она прислушивается к спору более внимательно, чем он, на мой взгляд, того заслуживал. Что же ее так заинтересовало в нашей дискуссии?
   - А как вы думаете, Анна? - решил я выяснить этот вопрос.
   - Мне кажется, и то и другое одинаково замечательно. Я бы хотела испытать все удовольствия мира, а затем стать отшельницей. Только когда имеешь такой ценный опыт, можно по-настоящему ощутить счастье от одиночества. Бога истинно можно возлюбить только тогда, когда научишься любить этот мир во всеми его положительными и отрицательными проявлениями. Нельзя любить Бога и при этом быть совершенно равнодушным к тому, что творится вокруг. В этом есть что-то ужасное, какая-то глубокая черствость. Почему непременно надо считать, что уход в себя должен сопровождаться уходом из мира. По-моему, тут кроется большой обман.
   - Пожалуй, я с вами соглашусь, - искренне произнес я. Мне понравился ее ответ, в нем были отражены мои собственные ощущения.
   Я взглянул на Сергея и по тому, как сжались его губы, я понял, что он не разделяет такой диалектический подход к этому вопросу. Проведя некоторое время в качестве отшельника, он, судя по всему, возненавидел до конца жизни этот род занятий.
   - Выходит, Анна, вы узнали еще не все удовольствия мира коли пока не стремитесь в отшельницы? - спросил Сергей.
   - Думаю, кое-что еще осталось на десерт, - засмеялась она. Анна вдруг так призывно взглянула на бывшего отшельника, что у меня аж что-то оборвалось внутри.
   - А мне удовольствия уже не приносят удовольствия, - неожиданно для себя заявил я.
   - Это как? - спросил Сергей.
   - Все те удовольствия, которые ты имеешь в виду, связаны с самыми низшими центрами нашего существа. Они служат единственной задачей - чем-то заполнить нашу пустоту из-за отсутствия всякого духовного развития. Иначе нам несдобровать, мы просто от скуки раскроим себе пулей череп. Но едва человек поднимется хотя бы немного ввысь, они уже не доставляют ему былой радости. Он смотрит на них, как смотрит взрослый человек на примитивные игры ребенка.
   - В том числе и на секс? - спросил Сергей.
   - В первую очередь на секс. Это такое малюсенькое наслаждение по сравнению с тем наслаждением, что дает восхождение вверх.
   Сергей вдруг громко рассмеялся.
   - Ты бы так не говорил, дружище, если бы три года провел без женщин. Случалось я готов был отдать полжизни, чтобы снова почувствовать, как занимаешься любовью. А какие воображение рисовало картинки. Не с одним порнофильмом не сравнить. Хотите честно признаюсь: были минуты, когда я звал дьявола, чтобы он явился бы ко мне в женском образе.
   - Неужели ты отдал бы ему свою бессмертную душу? - вдруг спросила Анна. - Не жалко? Всего за несколько минут удовольствия.
   - Жалко становится потом, когда получаешь то, на что ее меняешь. А когда просишь, то думаешь только об одном. А что, разве с вами не случалось нечто такое же? Признайтесь.
   - Что-то сходное случалось, - признался я. - Но дьявола не звал и душу ему отдать не обещал. И вообще, старался по возможности не иметь с ним дел.
   - Коварство дьявола в том и заключается, что он хочет нас заставить думать, что он не существует, - вдруг из-за спины раздался голос Северина. - Помните ли вы постоянно об этом? Мой опыт показывает, что даже те, кому известен этот афоризм, не придают ему того значения, которое он заслуживает. И тем самым совершают огромную ошибку.
   - И в чем она заключается? - спросил подтянувшийся к нашему кружку Махонов.
   - Давайте поговорим об этом вечером, - предложил Северин. - И не только об этом, - добавил он, увидев, что рядом уже оказалась вся наша кампания. - Наше путешествие уже движется к финишу. И было бы желательно успеть поговорить еще на некоторые темы.
   Почему-то на этот раз мы никак не могли выбрать место для ночлега. Ни одно нам не казалось подходящим. Наконец мы отыскали малюсенькую полянку. На ней было столь же тесно, как в коммунальной квартире. Однако мы сделали выбор в ее пользу, так как обнаружили на ней следы от костра. Причем, совсем недавнего.
   - Интересно, кто же тут был? - задумчиво произнес Махонов. Почему-то его это обстоятельство заинтересовало больше других.
   - Охотники? - предположил Симаков.
   Махонов пожал плечами. На этом наше расследование завершилось. В какой уже раз в тайге запылал сложенный нашими руками костер.
  Языки пламени устремлялись к небу, куда по идее должны были бы устремляться и все наши помыслы. Однако я смотрел на своих товарищей и не чувствовал, что от них поступают подобные импульсы. Все выглядели какими-то рассеянными. Кажется, и Северин был охвачен сходными чувствами, еще ни разу я не видел его столь расстроенным. Он сидел около огня, задумчиво смотрел на него и молчал. Я был бы не прочь узнать, что творится сейчас в его душе.
   Внезапно тишину прервал Симаков.
   - Мой родной дом находится совсем рядом, в каких-нибудь двести километров. Я хочу поехать к себе домой. Зря мы все это затеяли, я все время думал, пока шел, что вот-вот что-то изменится. А ничего не изменилось, все как было, так и осталось. И вообще, ради чего стараться, какие уж есть, такие и останемся. Я как глушил водку, так и буду глушить. Как только доберусь до первого магазина, оторвусь по полной программе. А что делать, коли так на роду написано. И ничего тут не изменить никому.
   Внезапно Северин резко встал. На фоне горящего костра его фигура выглядела как небольшое темное пятно.
   - Вы все правы в том, что человеку легче всего признать свое поражение. Вы хором поете, что остались точно такими же, как и были. И никакие силы вас не изменят. Эти деревья, эта трава, это темное мрачное небо, что нависло над нами, этот костер, от которого веет на нас теплом, - точно такие же, как и в начале нашего пути. И сами люди, от первого появления которых на земле прошло десятки тысяч или несколько миллионов лет, ни капельки не изменились. Они все те же примитивные, злые, ограниченные, занятые исключительно удовлетворением своих убогих желаний. Они придумывают ложных Богов, так как им нужен судья, который будет ежеминутно судить их. И что за дело, если его суждения и взгляды давно устарели, обветшали настолько, что кажется должны вот-вот обрушиться, как давно не ремонтированная крыша. Вам дали огромную привилегию - выйти из этой темной камеры на самый яркий из всех, которые существует в природе, свет. Но вам это не нужно, человек так привык жить в темноте, что когда к его глазам подносят свечу, она ему настолько ослепляет, что он перестает видеть и просит скорей ее задуть, дабы вернуться в привычные потемки.
   - Вы не объективны к нам, - возразил Махонов, - мы вовсе не отказываемся от вашего света. Мы и пошли за вами, потому что чувствовали, что нам его не хватает. Но все не так просто, у каждого свои, непохожие переживания. И нам трудно всем вместе идти по одному пути. Нужно время, чтобы приспособиться.
   - Переживания, страдания - самые верные признаки того, что у человека нет согласия с подлинной его природой, с самим собой. Вы должны понять: поиск самого себя - это не какая-то прихоть, это единственный способ выживания. Сколько бы мы не создавали искусственных буферов для ограждения индивидуального сознания от сознания вселенского, однажды наступает момент, когда у человека происходит прорыв. И если он не готов к нему, его психика не выдержит этой гигантской нагрузки - и сломается. Во всем мире отмечается рост числа самоубийств, психических расстройств. А мы ничего не делаем, даже не пытаемся понять, что с нами происходит, какая опасность угрожает уже в ближайшем будущем. Тот стародавний всемирный потом и явился как раз тем наказанием за отказ людей того времени следовать предначертанному, за их потакание собственным слабостям и порокам. Нас ждет такое же по сути. А не по форме возмездие, если мы останемся глухи к предупреждениям свыше. Вы же видите, что происходит на земле, как растет активность планеты. Она все сильнее нервничает. Вы полагаете, что случайно столь резко увеличивается число природных катаклизмов, аномальных явлений. Вы полагаете, что это все случайно, просто набор не связанных друг с другом обстоятельств. Но так рассуждать могут лишь невежды и глупцы. Все это отголоски глобальных космических процессов. Над нашей планеты сгущаются тучи, усиливаются отрицательные вибрации. Те немногие, кто понимают, что происходит, предупреждают: ситуация может стать критической в любой момент, выбросы отрицательной энергии с земли быстро нарастают. Более того, она становятся все плотнее. И там в космосе никто не собираются долго мириться с такой ситуацией. Наша беда в том, что человечество чересчур затянуло с развитием своего сознания, оно слишком увлеклось горизонтальным движением. Рост знаний практически не связан с ростом бытия, более того, как считают там, развитие цивилизации приводит к резкому ослаблению воли и стремления к духовному обновлению. Люди привыкают к комфорту, становятся изнеженными, расслабленными, все больше функций передают придуманным им механическим и интеллектуальным роботам. Нам кажется, что изобретая все новые технические игрушки, мы тем самым развиваемся. А на самом деле все сильнее запускаем процесс собсвтенной деградации. Вот посмотрите на нашего молодого человека, - показал Северин на Ярослава. - На его примере можно увидеть, к какому оскудению мы все идем.
   Все невольно обернулись в сторону парня.
   - Причем тут я! - недовольный подобным всеобщим вниманием выкрикнул Ярослав. - Никакой вашей деградации во мне нет.
   - Полагаю, все ясно и без комментариев. Вот та точка, куда мы падаем. И этом далеко еще не предел. Наша общая беда в том, что мы не укрепляем свою волю. А без укрепления воли невозможно дальнейшие развития сознания. Воля и сознание связаны друг с другом напрямую. Наша привязанность к низшим формам бытия, наша неспособность разорвать их путы очень беспокоит Высший разум. А в этих вопросах он безжалостен. Когда священники твердят о милосердии Бога, они не понимают о чем идет речь. Его милосердие проявляется вовсе не в попустительстве нашим слабостям, во всепрощенчестве человеческих грехов, а в том, что Он уничтожает формы жизни, доказавшие свою неэффективность. Когда биологи изучают живой мир земли, они постоянно говорят об исчезнувших видах растений и животных. Но при этом не задумываются о глубинных причинах, их мысль обычно не идет дальше изменений климата. Что такое эволюция, какова ее цель? Задача эволюции - выявить в каждом создаваемом Богом процессе его максимальный творческий потенциал. А раз вид исчез, это означает, что он не справился с своей задачей.
   - Извините, Олег Анатольевич, я должен вам заметить, что вы противоречите сами себе, - важно произнес Вирен. - Вы все время нас уверяете, что Бог един, но в тоже время вы только что сказали, что Бог не доволен людьми. Но если Бог един, то получается, что он недоволен самим собой? Тогда невольно возникает вопрос: за что же он нас хочет наказать? Не должен ли Он наказывать самого себя за то, что сотворил нас столь некачественно?
   - Вы правы, Георгий Валентинович, Бог без всякого сомнения един. Но Его единство - это единство пирога, в котором много слоев. Мы отделены непосредственно от Бога большим количеством миров или планов сознания. В каком-то смысле мы получили самостоятельность от Него. Чем ниже расположен мир, тем отделгеней он от непосредственной божественной воли, чем более неукоснительно подчиняется космическим законам. За последние тысячелетия мы затратили гигантские усилия на их открытие и изучение. Но не поняли их подлинного содержания, не выявили их источника, значения для судьбы человечества. В итоге увязли в болоте своих проблем и прямой дорогой ведем себя к тому, чтобы окончательно перечеркнуть смысл своего существования с точки зрения божественного разума. Согласно же космическим законам, в подобной ситуации возмездие становится неизбежным. Вместо того, чтобы развивать единое космическое сознание, мы по-прежнему всю ту божественную энергию, что получаем, тратим на обслуживание мелких собственных нужд и получения убогих удовольствий.
   - Но что вы хотите от нас? - спросил Махонов. - Что мы можем реально изменить. Нас тут всего лишь горстка. Даже если наше сознание вдруг приобретет космический характер, человечество не почувствует, как что-то изменилось. Что же тогда вас так тревожит?
   Я мог бы ответить на этот вопрос, но я промолчал и посмотрел на Северина. Мне было любопытно, как станет он выкручиваться.
   - Высшие и низшие области сознания связаны между собой бесчисленными каналами. И чем больше устанавливается этих каналов, чем интенсивней протекает по ним обмен информации, чем больше у нас шансов уцелеть. И мы должны дать Ему понять, что не безнадежны и скоро таких людей станет больше. Я хочу вам кое-что объяснить. Во Вселенной происходят сложные и противоречивые процессы, идет противостояние низших и высших форм сознания. Хотя земля находится на периферии космической ойкумены и многое из того, что происходит на просторах космоса, до нас просто не доходит. И это наше счастье, иначе мы бы давно погибли в этой глобальной борьбе низшего с высшим, или, как более привычно звучит для нас: добра со злом. Мы слишком слабы, слишком бессознательны, чтобы участвовать в ней по полной программе. Мы не в состоянии справиться с этой борьбой в самих себя. Но, что творится у нас, лишь слабые отголоски гигантской схватки. Между прочим, само возникновение органической жизни и как высший ее уровень - человеча связано именно с потребностью увеличения армии добра.
   - Но почему в таком случае Богу не создать человека с таким сознанием, в котором присутствует исключительно доброе начало? - задал вопрос Вирен.
   - Бог не может это сделать. Я уже вам говорил, что мы находимся в нижнем мире, мы отдалены от божественного центра огромными просторами Вселенной. Думаю, вы понимаете, что это расстояние измеряется не километрами и даже не световыми годами, а способностью сознания к восхождению на свои высшие планы. А расстояние лишь на физическом плане выражает этот процесс. Вселенная расширяется, когда сознание не растет, и сужается, когда начинается его рост. Поэтому Бог не имеет на нас прямого влияния, только опосредованное, через действие космических законов. Мы до сих пор никак не можем избавиться от наивного представления о Боге, как о всемогущем волшебнике Изумрудного города, который творит мир по своему хотению. Но это так и в тоже время совсем не так. Бог, создав мир, развивающийся по определенному плану и живущий по определенным законам, не в состоянии воздействовать на него по своему хотению. Он подчиняется им же самим придуманным правилам и закономерностям, как и любой из нас.
   - Но по-вашему выходит, что Бог не обладает абсолютной волей? - вдруг возмутился Вирен. - Но это какой-то нонсенс. Такого я еще не слышал. В таком случае, кто же ею обладает? Значит, над ним должен находится кто-то еще. А над ним - еще кто-то. Мы входим в дурную бесконечность.
   - Успокойтесь, уважаемый Георгий Валентинович, Бог обладает абсолютной волей. Но эта воля ничего не имеет общего с произволом. А именно так мы привыкли рассматривать всемогущество. Вы все отлично знаете, что при нагревании температура воды повышается, затем она закипает, превращается в легкий пар. Эту нехитрую операцию в мире производили, наверное, миллиарды раз, но ни единожды Бог не вмешался в нее. И независимо от национальности, от вероисповедования, цвета кожи и даже политических взглядов все уверены в том, что так было, есть и будет при любых обстоятельствах. В этом вопросе почему-то ни у кого не возникают разногласий, царит полное единство. Но становится непонятным, почему этот факт не рождает, на мой взгляд, совершенно ясно вытекающий из него вывод: коли мир столь един в одном, то он един и во всем остальном. Почему другие истины вызывают у нас ожесточенные и непримиримые спорим? Бог же каждому явлению позволяет развиваться по установленному для него порядку. Не случайно Бога часто называют Мастером. Для него Вселенная эта материал, из которого он, подобно скульптуру, лепит или вырезает нужные ему формы. Но далеко не всякий материал пригоден для такого грандиозного созидания. Хотя человек - часть природы, сама природа не заинтересована в эволюции. Ей совершенно все равно: идет она или не идет. А потому для человека - эволюция - это исключительно сознательный выбор. Он может от нее отказаться. Что, кстати, и происходит повсеместно. Но это означает, что его сознание постепенно скатывается вниз, сперва на уровень животного, затем - растительного мира. Вот почему я так переживаю, чем закончится наша экспедиция.
   Северин замолчал, я же не без восхищения смотрел на него. На мой взгляд, его ответ был великолепен. Не зная подоплеки, всю эту развернутую грандиозную картину вселенского апокалипсиса можно было воспринимать всерьез. Но я был уверен, что это была лишь блистательная импровизация, которая родилась прямо сейчас только ради того, чтобы выкрутиться из щекотливой ситуации, в которую он попал. Причем, отчасти по моей вине.
   Внезапно Северин, словно подтверждая мою мысль, повернулся ко мне.
   - Что вы думаете о том, что я только что говорил? Почему-то в последнее время вы стали гораздо молчаливей, чем были в начале?
   - А есть причины, чтобы быть слишком разговорчивым. Вы сами говорите, что ситуация накаляется. А это не способствует желанию разговаривать, - пожал я плечами. - Если я не ошибаюсь, то еще древние понимали, что чем больше человек узнает подлинных истин, тем более молчаливым он становится. Если человек познал истину, все слова тут же становятся ненужными. Что с их помощью можно выразить? Вот когда истина все еще далека, тогда и приходиться постоянно о чем-то говорить.
   - Вы ответили, как настоящий творческий человек, - улыбнулся Северин.
   Если я не ошибался, то эта улыбка на его лице появилась впервые за весь день. Я понимал его: ответственность за судьбу Вселенной не настраивает на веселый лад.
   - Но этого недостаточно, - продолжил он. - От слов пора переходить к делу. Человек живет под властью закона случайностей. И пока это продолжается, он не позволяет добиваться никаких перемен. Только горизонтальный рост. Хотя он и требует больших усилий, но однажды происходит переполнение этим ростом, человек вдруг осознает, что двигаться дальше некуда. И тогда возникает разочарование жизнью, ощущение постигшего краха, душу переполняет тоска, внутри возникает кошмарная пустота, от которой невозможно избавиться, если только не прибегнуть к самому радикальному способу. Вы этого хотите? Вы уже почувствовали, как приближается к вам весь этот кошмар. И чем дальше, тем больше людей будут испытывать схожие ощущения. Но при этом когда кому-то дают спасительное лекарство, дабы побороть этой страшный недуг, девяносто девять из ста отказываются его принимать. И тем самым отказываются от собственного спасения.
   Я вдруг почувствовал раздражение. Почему он так убежден, что все должны покорно следовать за ним, безропотно принимать исповедуемые им мысли и ценности. Я вдруг полчувствовал желание взбунтоваться. В конце концов главным тут может стать кто-то и другой.
   - Все, что вы нам говорите, в конечном счете сводится к одному: мы должны покорно следовать за вами, как цыплята за наседкой. А я не желаю подрожать вашему примеру. В конце концов мы тут все равны. У нас здесь не армия, чинов и званий нет. Я предлагаю считать с этой минуты, что нами больше никто не управляет, что у нас полное равенство и свобода. И вообще, давайте разберемся, кто такой руководитель? Руководитель узурпирует прерогативу Богу, он считает себя подобным Ему и на этом основании управляет другими людьми. И до тех пор, пока он будет возвышаться и управлять нами, мы не в состоянии выразить свою волю. Поэтому я предлагаю обсудить сложившуюся обстановку и подумать, куда же мы действительно хотим идти. Может быть, туда, куда идем, а, может быть, совсем в иную сторону. Нам же все время упорно внушают, что нет ничего важней, чем эта дорога.
   Еще несколько минут ничего подобного я не ожидал услышать от себя. Откуда во мне взялся этот бунт я не понимал. Как почти не понимал, что же он означает?
   Северин вдруг резко встал.
   - Я вовсе не возражаю, если вы выберите другого путевода или совсем обойдетесь без него. Никакой власти над вами у меня нет и не было. Я вынужден был вами управлять, так как хотел передать вам свои знания, привести туда, куда считал нужным. Но раз вы так не считаете, то складываю свои полномочия. Отныне я нахожусь на равном с вами положении. Только учтите, что придется постоянно принимать ответственные решения. В тайге, чтобы выжить, нельзя расслабляться ни на минуту.
   Северин сел, но не впереди, как обычно, в на заднем ряду. Там, где почти всегда выбирал для себя место Ярослав. Он положил свою руку на плечо юноше, но затем быстро убрал.
   Ситуация сложилась для меня весьма напряженная и щекотливая. Что делать, я не представлял. Но коли наш руководитель сложил с себя полномочия, нужно обсудить, как нам дальше быть?
   - Я предлагаю обсудить ситуацию, - не совсем уверенно произнес я. - Давайте сядем теснее и поговорим.
   Мы быстро образовали тесный круг. Только Северин расположился немного в стороне от нас, как бы подчеркивая не то свою обиду, не то свой особый статус.
   Все смотрели на меня, как некогда апостолы на Иисуса ожидая, что я изреку. Даже Махонов не выделялся своим поведением среди остальных. Но что я им мог сказать? Теперь я уже не сомневался, что устроить бунт на корабле побудил меня дьявол, который, как известно, хочет, чтобы мы думали, будто его нет. Но теперь я могу точно сказать хоть всему человечеству: он существует и приходит управлять нами в самые критические моменты нашего бытия.
   - Предлагаю обсудить, что нам делать дальше? - произнес я. - Мне кажется, альтернатива простая: либо продолжим наш путь, либо возвращаемся назад. Правда еще можно стать отшельниками, - посмотрел я на Сергея. Мне показалась в потемках, что его рука обнимает плечи Анны.
   - А вы что сами думаете? - спросил вдруг Ярослав.
   - Я бы хотел сперва услышать мнение всех, кто здесь сидит.
   - Вы можете принимать любое решение, но я пойду до конца, чего бы этого мне не стоило! - решительно произнес Махонов. - Я вообще не понимаю, что тут происходит, и возмущен вашими действиями. На каком основании вы совершили государственный переворот, отстранили от управления нашего уважаемого руководителя. На мой взгляд, он успешно справлялся до сих пор со своей ролью. Если вы желаете занять место Олега Анатольевича, то сразу предупреждаю, что не собираюсь вас воспринимать в этом качестве.
   - Я вовсе не желаю. Если уж говорить о смене лидера, то кому как не вам стать нашим руководителем. Вы же вице-премьер.
   - Я всегда старался заниматься только теми делами, в которых по-настоящему компетентен. Потому, кстати, и дослужился до вице-премьера. Но среди нас есть человек, который в данных обстоятельствах гораздо лучше всех подходит для этой роли. А обсудить ситуацию я не против, пусть выскажутся остальные.
   - В самом деле, - пробормотал я, - чтобы не было бы никаких кривотолков, пусть выскажется каждый. Часть из нас выражают желание вернуться, остальные - хотят продолжить маршрут. Давайте все же решим главный вопрос: в каком направлении мы пойдем: вперед или назад? Одно мнение мы только что слышали. Кто хочет еще сказать?
   - Я хочу назад, мне все тут чертовски надоело, - проговорил Ярослав. - Меня здесь ни во что ни ставят. Все вы такие сложные, один я какой-то дегенерат с чистой душой.
   Ярослав взглянул на Северина, но тот никак не отреагировал на этот выпад.
   - Значит, ты за возвращение? - спросил я.
   - Ну да, а за что же еще? - удивился такому нелепому вопросу Ярослав.
   - Георгий Валентинович, вы что нам скажете?
   Я заметил, как надулся философ, ему явно было нелегко найти правильное решение.
   - Видите ли, - медленно, словно размышляя над каждым произносимым словом, проговорил он, - я нахожусь в сложном положении. Как профессиональный философ, я очень хотел бы дойти до конца, как можно ближе подойти к источнику первопричины всех вещей. Но у меня жена, двое детей, я бы не хотел, как наш друг отец Антоний, остаться тут навсегда. А шансов на такой конец у каждого из нас немало. Если я правильно понимаю, то оп близости нет никаких поселений.
   Вирен замолчал.
   - Так какое решение вы принимаете? - раздраженный напущенным философом туманом, спросил я.
   Вирен встрепенулся и с каким-то отчаянием посмотрел на меня. Я хорошо представлял, как ему сейчас трудно, как буквально на две части, словно горбушка хлеба, разламывается его душа. Судьба заставляет его принять одно из самых важных и сложных решений в жизни. А он не знает, какое из них выбрать? И все же я заставлю это сделать всех. Причем, в самое ближайшие минуты. В том числе и себя.
   Так как Вирен все тянул с ответом, я решил его поторопить.
   - Георгий Валентинович, я понимаю, что до утра еще времени много, но мы хотели бы еще и поспать. Не понимаю, что тут сложного: идти туда, - показал я рукой в одну сторону, - или туда, - показал я в противоположную сторону. И всего-то.
   Вирен вдруг резко поднял низко опущенную голову.
   - Я хочу идти вперед, но еще сильней я хочу видеть жену и детей. И не хочу, чтобы где-нибудь здесь находилась бы моя безымянная могила.
   - А я за то, чтобы продолжить наш путь! - вдруг звонко воскликнула Анна. - Я удивляюсь вам, мужчинам. Неужели, оказавшись совсем рядом с конечной целью, мы повернем назад. Никто из нас не простит себе такого малодушия и всю оставшуюся жизнь будет корить себя за то, что не дошел совсем чуть-чуть. Мы же не просто так идем, не ради своего удовольствия, нас позвал он, - посмотрела молодая женщина в звездное небо. - И у него были свои основания выбрать именно наши кандидатуры. Вы как хотите, а я пойду в любом случае, даже если останусь одна.
   - А вы знаете, куда идти? - вдруг насмешливо спросил Вирен.
   - Не волнуйтесь, узнаю. Нам же сказал Олег Анатольевич, что уже недалеко.
   - Егор, а вы что нам скажите? - поинтересовался я.
   Симаков неопределенно пожал плечами.
   - А я как все, - внезапно довольным тоном, что нашел удобную формулировку, позволяющую не принимать самостоятельного решения, произнес он.
   - Я бы тоже хотел высказаться, - неожиданно произнес Сергей. - Если, конечно, вы мне разрешите.
   - Так как ты идешь с нами, то являешься полноценным членом нашего коллектива, - взял я на себя смелость определить статус бывшего отшельника.
   - Спасибо, - поблагодарил он. - Я хочу вам сказать, что я несколько лет жил вдали от людей, пытаясь установить связь со Всевышним. Но никакой связи так и не возникло. Кому Бог желает что-то сообщить, он не заставляет их проделывать такие маршруты, он шепчет им на уху все, что Ему нужно. Мне говорили об этом те, кто слышали Его голос. Поэтому поверьте, ничего вы в конце вашего пути не получите. Однажды вы поймете, что все это обман. На самом деле можно обойтись и без такого путешествия.
   - Это не так! - вдруг раздался в ночи резкий голос молчавшего все это время Северина. - Не надо свое разочарование превращать в высший принцип Вселенной. Да это верно, далеко не каждому надо отправляться в столь далекий и тяжелый путь. Но для многих - это необходимо. Только так они могут выйти из плена повседневности, посмотреть на все с той точки, с какой они бы никогда не увидели окружающий их мир в прежней жизни. Не я виноват в том, что только забравшись в эту глухомань, у вас начинают пробуждаться новые мысли и чувства. Вы даже не заметили, что всего за эти несколько дней, что мы находимся в дороге, стали совсем другими людьми. Ваша беда в том, что вы даже приблизительно не представляете, чего вы себя лишите в случае вашего отказа дойти до конца. Для вас это будет означать, что вы вернетесь к прежнему болотному существованию, вновь вольетесь в бесчисленные ряды серой людской массы. Но это только половина истины. А ее другая часть состоит в том, что с некоторого момента вас все сильнее начнет охватывать беспричинная тоска. Она станет разрастаться, душить, словно удавкой. Это очень тяжелое чувство, я неоднократно слышал жалобы на него от своих пациентов. Они говорят, что им легче покончить с собой. Чем переживать это снова и снова. Я не позавидую тем, кого накроет это ощущение.
   - Спасибо, Олег Анатольевич, за ваши вдохновенные слова, - поспешно сказал я, видя, что Северин собирается продолжить свою речь. - Но в любом суде вас бы вывели из зала, так как вы оказываете давление на находящихся здесь людей. А они должны принять свое решение без внешнего принуждения, беспристрастно.
   - Извините, если я переборщил, - вдруг очень спокойно проговорил Северин. - Просто я боюсь, что вы не совсем представляете, какой прикуп лежит на столе. Вы еще не готовы к таким решениям, потому что не знаете его смысла и значения, прежде всего для вас самих.
   - Спасибо за ценное разъяснение, - как можно вежливей произнес я. - Но говорить мы способны бесконечно, а решение надо принимать прямо сейчас. Утром мы должны знать, в какую сторону отправимся. Иначе будем дискутировать и весь следующий день. А закончится это тем, чтом ы перегрызем друг друга.
   - Кстати, - обратился ко мне Махонов, - мы-то высказали свое мнение, а вот вы его не высказали.
   - Я не высказал? - притворился удивленным я. - В самом деле, я как-то упустил этот момент. Я за то, чтобы вернуться. Шестое чувство подсказывает мне, что ничего из этой затем путного не получится. Достигнем мы цели или нет, это ничего не изменит. Не мы первые такие, был на земле целый сонм святых, пророков, аватар и прочего подобного народа. И чего они добились? Наговорили кучу разных вещей, на сочиняли бесчисленное количество самых рахных текстов священных писаний. И теперь никто не в состоянии все это свести в единое целое. Вместо этого каждый держится только за свое и с пеной у рта доказывает свою правоту. А зачем и сам того не понимает.
   Мои слова мне самому казались малоубедительными, но, несмотря на это, я продолжал упрямо говорить.
   - Давайте, - продолжил я, - коли мнения разделились, проголосуем. Все согласны подчиниться общему решению? Если никто не возражает, то начнем с Олега Анатольевича.
   Все, как по команде, повернулись к Северину. Я легко представлял, что творилось в его душе.
   - Я соглашусь с общим вердиктом, - сказал он и отвернул от нас голову.
   - Анна, вы возмущались сильнее всех. Что вы скажете?
   - Если Олег Анатольевич согласен, то и я согласна. Хотя я не согласна.
   - Любопытная взаимозависимость, - пробормотал я. - Юрий Михайлович, а вы как?
   - В политике это называется демократическим централизмом, - усмехнулся Махонов. - Я обещаю подчиниться мнению большинства.
   - Ярослав, что скажите нам вы?
   - А что, я как все, - отозвался явно чем-то недовольный парень.
   - Егор?
   - Я против всех никогда не иду. Как братва постановит, так и я поступлю. Можете не сомневаться.
   - Сергей, что ты скажешь?
   - Я высказал свое мнение. Но если говорить о голосовании. - Он посмотрел в лицо сидящей рядом с ним Анны. - Я пойду с вами в любом направлении. Все равно деваться некуда.
   - Замечательно, теперь перейдем к процессу голосования. И прежде всего надо решить вопрос: будет оно открытым или закрытым?
   - Только открытым, - решительно заявил Маханов. - У нас тут не партийный съезд. Нам нечего скрывать свою позицию.
   - Нет возражений? - спросил я. Все молчали. - Тогда голосуем. Ставлю на голосование один вопрос: продолжаем ли мы идти к намеченной конечной точки маршрута или сворачиваем экспедицию и возвращаемся назад? Прошу поднять руки тех, кто выступает за то, чтобы повернуть назад, или, как только что сказал Олег Анатольевич, вновь влиться в серую массу?
   Я стал считать поднявшиеся вверх руки.
   - Георгий Валентинович - за, Сергей - за, я тоже - за. Теперь, кто против. Юрий Михайлович - против, Олег Анатольевич - против, Анна - против. Три на три. А почему не голосует наш юный друг? Ярослав, ты за то, чтобы продолжить путь или повернуть назад?
   - Я воздерживаюсь, - ответил Ярослав.
   - Подождите, у нас же не голосовал еще Егор. - Я вдруг ощутил сильное волнение. - Ты должен проголосовать за то, чтобы повернуть назад или идти дальше?
   Симаков встал со своего места. Несколько секунд он смотрел на меня, затем его взгляд оказался прикованным к Северину. И снова он вернул его мне.
   - Я голосую за то, чтобы мы шли бы дальше. Коли уж прошли столько, глупо поворачивать вспять. Раньше надо было бы, а сейчас поздно.
   Симаков сел и вытер ладонью лоб. Значит, он тоже волновался.
   - Решение принято, - громко провозгласил я. - Большинством в один голос мы проголосовали за то, чтобы двигаться по прежнему маршруту. Поэтому я считаю, что необходимо вернуть все бразды правления Олегу Анатольевичу.
   Я перевел дыхание и сразу почувствовал облегчение. Мы только что избежали страшной ошибки. Не знаю, что нас поджидает впереди, но если бы мы приняли решение вернуться, я уверен, нас бы всех поджидали большие несчастья. Можно по-разному относиться к разглагольствованиям Северина, но в одном он прав: мы уже не сумеем встать в общую шеренгу. Что-то коренным образом сдвинулось в нас. Потому-то я и восстал против этого тевтонического перемещения, так как мною овладел страх безвозвратной потери всей прошлой жизни, окончательного разрыва всех связывающих нитей с миром, к которому привык, в котором худо ли бедно ли, но обжился. Зато теперь я четко знал: чтобы не случилось со мной, в прежнюю жизнь обратная дорога для меня закрыта, ее преграждает непреодолимый шлагбаум. Странно только, что нашу судьбу решил Симаков. И вполне возможно, что это его решение повлияет на историю всего человечества. Правда оно скорей всего об этом никогда не узнает.
   Пока все эти мысли вихрем проносились в моей голове, Северин вновь занял свое привычное место рядом с костром. И точно в этот момент на меня снизошло спокойствие. Оно было таким всеобъемлющим, что я по этому признаку ясно осознал, что мы приняли правильное решение. А это небывалое и удивительно приятное ощущение - награда за него.
   - Спасибо вам за это решение, - сквозь плотный поток мыслей пробился к моему сознанию голос Северина. - Это я виноват в том, что случилось. Я не учел степень вашего сопротивления, вашей привязанности к своему прошлому. Посмотрите на небо. Что вы видите?
   - Луну, звезды, - стала перечислять результаты своего наблюдения Анна.
   - В первую очередь мы видим темноту. Именно прошлое и есть наша темнота. Чем больше остается ее за нашей спиной, тем в более плотный и темный сгусток оно превращается. Человек обычно не думает о том, что ежедневно, ежесекундно создает свое прошлое, которому он беспредельно принадлежит. И чего только он туда не запихивает. Свои мерзкие поступки, злые чувства, мелкие и глупые мысли. И при этом полагает, что оставив позади себя весь этот груз, тем самым освободился, очистился от него. Надо ли мне вам говорить, что ничего подобного и близко не происходит, на самом деле всю эту ношу он, как вечный бурлак, тащит на себе, она самым непосредственным образом влияет на его поведение, судьбу. Вы уже достигли понимания того, что избавиться от последствий своих темных деяний крайне трудно. А потому важно не делать ничего такого, что утяжеляет ваше прошлое. Чем мрачнее оно, тем меньше света способна впитывать ваша душа.
   - А если человек любит или гордиться своим прошлым? Что же ему делать тогда? - спросила Анна.
   - Оторваться от чудовищного притяжения всей прежней жизни очень непросто. Чувствуя это, люди подсознательно пытаются заглушить зовущий их голос. Для этого придумано масса способов. Но если все же это удается, то сразу становится видно, как растет свет, как успокаивается внутри вас вечно взбаламученное море ваших эмоций, как исчезают многие ваши застарелые проблемы. Даже некоторые болезни проходят. Не только вы приближаетесь к Богу, но и Бог, видя ваши усилия, ощущая, как становятся более чистыми помыслы, приближается к вам. С некоторого момента вы вдруг замечаете, что движение резко ускоряется, внутренняя работа идет легче, вы как будто начинаете летать в невесомости. Вы уходите туда, откуда не хочется возвращаться.
  Но нужно сделать первый шаг. Он почти всегда очень тяжел. Но именно для того мы и идем, преодолевая все препятствия, как внешние, так и внутренние. Это все, что я хотел вам сказать сегодня, друзья.
   Спать не хотелось. Я был для этого чересчур возбужден. Слишком важное событие произошло сегодня в моей судьбе. Я перешел точку возврата, теперь я уже никогда не смогу вернуться в свою прежнюю жизнь.
  Этим обстоятельством в немалой степени и объяснялся мой бунт. Я испугался необратимости происшедшего и попытался сделать последнюю попытку возвратиться назад. Но вместо этого окончательно понял, что стал другим человеком.
  Каким именно? Об этом у меня не было даже приблизительных представлений. Да и в данный момент этоти вопрос не слишком волновал. Отныне я буду заново знакомиться с самим собой.
   Я решил немного прогуляться. Охватившее меня возбуждение требовало адекватного выражения в движении. Я углубился в лес. И вдруг услышал голоса.
   - Я так тебя хочу, Боже мой, сколько же нерастраченной энергии накопил я за эти годы. Каким же дураком я был!
   Я замер на месте и затаил дыхание. Меньше всего мне хотелось, чтобы какой-либо случайный звук выдал бы мое нечаянное присутствие.
   - Нет, у меня ничего не получится. Нет, нет! - вдруг услышал я выкрик Анны.
   Я не знал доподлинно, что там происходит, но в явно классическую сцену вмешались какие-то непредвиденные обстоятельства. Я вспомнил. Что нечто похожее происходило и в доме лесника.
   - Я не понимаю, ты же только что хотела, - послышался растерянный голос Сергея. - Сама сказала мне об этом.
   - Я и сейчас хочу, но я чувствуя приближение моего прежнего состояния.
   - Ничего не понимаю, о чем ты говоришь?
   - Я не в могу заниматься любовью, хотя очень сильно этого желаю. Но как только я приближаюсь к кульминации, со мной происходит нечто странное, я вдруг оказываюсь где-то далеко отсюда. Моя душа словно бы отделяется от тела и куда-то улетает. Это очень неприятное ощущение, становится жутко страшно. Вот и сейчас я почувствовала, как наступает это состояние.
   - Никогда не слышал ничего подобного, - разочарованно проговорил Сергей. - Может, попробуем еще? Вдруг на этот раз твоя душа решит не расставаться с темом.
   - Нет, я пробовала много раз. И всегда в определенный момент начинается одна и та же история. Ты не представляешь, как я мучаюсь из-за этого.
   - Да, занятно. О таком я не слышал. А ты рассказывала о полетах твоей души вашему шефу?
   - Это произошло еще во время первой нашей встречи. Он мне тогда сказал нечто, чему я абсолютно не поверила, мне показалось это абсолютно невероятным.
   - Что же он сказал?
   - Он сказал, что моя душа уже готова к последнему полету, она настолько приблизилась к Богу, что чересчур плотские грубые отношения не может вынести. И потому, как только я пытаюсь заняться обычной человеческой любовью, Всевышний просто спасает меня таким вот образом от падения, от поглощения грубых энергий, которыми изобилует секс. А потом Северин добавил, что я скорей всего могу заниматься любовью только с тем, чья душа сумеет помочь моей душе окончательно оторваться от всех земных уз.
   - Досталась же тебе, душенька, - хмыкнул недавний отшельник. - Это еще хуже, чем даже мой случай.
   - Это очень мучительное состояние, мне, как женщине, очень нужны мужчины, но я не могу заниматься с ними любовью. Я все искала, что может найдется некто, с кем у меня не будет происходить такое. Попробовала со многими. Но это происходит со всеми без исключения.
   - А с ним ты пробовала заняться любовью? - спросил Сергей.
   Я затаил и так еле заметное дыхание, так как догадался, что речь шла обо мне.
   - Нет, - чуть помедлила с ответом Анна. - Я предложила ему это в самом начале. Но он просто испугался. Надо было видеть его лицо в тот момент. А потом я вдруг поняла, что он относится к той породе мужчин, к которым меня не тянет.
   - Почему?
   - Он слишком текуч, слишком не определен. В нем чего-то постоянно не хватает. Даже сегодня, он попытался взять власть, но затем сразу же от нее отказался. А если бы он это сделал, я бы обязательно попыталась заняться любовью с ним. Когда он изгонял Северина, я ощутила сильный прилив желания.
   "Черт возьми!", - воскликнул я про себя.
   - Что же нам делать? - уныло спросил Сергей.
   - Ничего не поделаешь, Я тебе сочувствую, но придется потерпеть пока мы не вернемся к людям. Там кого-нибудь найдешь.
   - А ты уверена, что мы когда-нибудь вернемся? - вдруг негромко спросил Сергей. - Я кое-что слышал о том, что возвращаются не все.
   - Значит, не судьба, - задумчиво проговорила Анна. - Я решила: что будет, то и будет. Я не могу так жить, меня мучает жуткое состояние неудовлетворенности. Я должна найти способ от него избавиться. Пойдем в лагерь, я хочу спать.
   Послышался шум их шагов. Пара прошла мимо меня буквально в метрах десяти. Я спрятался за толстым стволом дерева, и они меня не заметили.
   Вот значит в чем тайна этой женщины. В некоторые вещи бывает трудно поверить. И все же это похоже на правду. Мне стало как-то легче. По крайней мере больше нет смысла ее ревновать. Правда с другой стороны отзывы Анны обо мне вряд ли можно отнести к слишком лестным. Что значит текуч, не определен? Разве это плохо, это означает, что я все время меняюсь, показываю себя с разных сторон. По моему, тот человек, который всегда одинаков, должен вызывать отторжение своим скучным единообразием. Или я не прав, потому что выгораживаю себя?
  
   Глава 17
  
   Погруженный в размышления о разнообразных событиях сегодняшнего вечера, я шел по лесу, не обращая внимание на то, что творится вокруг.
  Внезапно, словно конденсировавшись из воздуха, передо мной возникли два человеческих силуэта. Почему-то я сразу почувствовал, еще до того, как они стали что-то делать, что это враги.
   Я рванулся куда-то в сторону, но споткнулся о пень и упал. Силуэты тут же навалились на меня. Они так сильно сжали с двух боков мое тело, что ни о каком сопротивление не могло быть и речи.
   Я хотел было закричать, но вдруг услышал, как один из них шепнул прямо в ухо: "Молчи. Пикнешь, будет хуже".
   Я сразу же всерьез воспринял эту угрозу, и крик застрял в моем горле.
   - Вставай! - последовала негромкая, но весьма решительная команда.
   Я встал.
   - Иди за нами!
   Зажатый между двумя незнакомцами, то и дело спотыкаясь, я шагал по ночному лесу. Пленившие же меня люди шли уверенно. Не было сомнений, что им был хорошо знакомы окрестности. Вот только, куда они меня вели?
  Пару раз я пытался их робко расспросить об этом, но они грубо обрывали мои вопросы, требуя, чтобы я молчал. В конце концов я оставил свои попытки и решил ни о чем не спрашивать до тех пор, пока мы не придем на место.
   Это счастливое или несчастливое событие случилось часа через два. Или три. Я так устал от ночной прогулки, что мои биологические часы явно сбились с ритма. Безумно хотелось лечь и вытянуть сбитые в кровь ноги, в голове стоял сплошной туман и гул. Сейчас мне было все равно, где я окажусь. Лишь бы прекратился этот изнуряющий марш.
   Мы вошли в какое-то поселение. Хотя с обоих сторон угадывались смутные очертания домов нигде не светилось ни одного огонька.
   - Нам сюда, - показал один из сопровождающих.
   Мои глаза меня не подвели, мы в самом деле подошли к одному из строений. Передо мной отворили дверь и мне ничего не оставалось сделать, как войти во внутрь. И тут же ее захлопнули. Никто больше не сказал ни слова, но я понял, что превратился в узника и нахожусь в карцере или тюрьме.
   В помещение окон не было, а потому царил кромешный мрак. Из внешнего мира не пробивался буквально ни один фотон света. Я упал на колени и стал ощупывать пол. Мои пальцы коснулись деревянных досок. Я пополз дальше и наткнулся на нечто похожее на сено. На этом решил обследование своей камеры прекратить и попытаться устроиться на ночлег.
   Я сгреб сено в одно месте и прилег на эту импровизированную постель. Кроме того, что было жестко и колко, еще и более чем прохладно. Я невольно вспомнил об байковом одеяле, котором мы любили укрываться с Катериной. Какое же оно теплое и пушистое, словно персидский котенок. Я бы пожертвовал годом жизни, дабы иметь сейчас точно такое же. Внезапно, что вспомнил, что когда-то читал в книге про тибетских монахов: после курса обучения они сдавали экзамен. Он состоял в том, что они выходили на сильный мороз практически голыми, в руках держали простынь. но вовсе не для того, чтобы согреваться ею. Их задача заключалась в том, чтобы с помощью самовнушения согреть себя так сильно, чтобы эта материя оказалась бы мокрой от их пота. Как жаль, что я не обладаю таким умением, сейчас бы сидел в тепле и тихо спал бы. А разве при таком жутком холоде уснешь.
   Но измучился я настолько, что даже холод не помешал мне забылся совсем скоро. Я проснулся, когда начался рассвет. Хотя окон не было, но все же стало чуть-чуть светлее. Я стал прислушиваться к тому, что происходит снаружи. Это было не так-то просто, так как от стужи зубы щелкали, как у голодного волка. И все же мне удавалось иногда различать отдельные звуки.
   Мною все сильнее овладевали плохие предчувствия. Пленение, затем заключение в эту холодильную камеру свидетельствует о том, что те, кто это сделали, настроены отнюдь не дружественно. Вот только, кто эти люди, чего они хотят? Скорее бы уж вспомнили обо мне. Желательно раньше, чем я окончательно превращусь в ледышку.
   Но прошло, наверное, пару часов, но никто о моем пребывании в этой морозильной камере не вспоминал. Хотелось есть, пить, кроме того, на меня сильно давили темнота и ограниченность пространства, в которое меня поместили. Я пробовал стучать в дверь, кричать, все было бесполезно. В конце концов я снова лег на сено и закрыл глаза. Самое лучшее, что я мог сделать в такой ситуации, - это заснуть.
   Проснулся же я от того, что в мои глаза бил свет. Проведя столько времени в кромешной тьме, я абсолютно ничего не видел. Зато слышал.
   - Пойдем с нами, - послышался чей-то голос.
   Я встал, меня стали грубо толкать вперед, указывая направление, куда следует идти.
   Постепенно зрение восстанавливалось, и я мог разглядеть, где я нахожусь. С виду обычная деревня. Правда не сразу догадался, что же меня удивляет в ней. Наконец понял, все дома были совершенно одинаковыми.
   Теперь я попытался разглядеть тех, кто конвоировал меня. Ими оказались молодые парни. Как и дома, одеты они были тоже одинаковы - в черные куртки и в такого же цвета брюки. На головах - черные береты. И выражения лиц у них были одинаковыми; таких мрачных суровых физиономий я встречал в своей жизни не часто.
   Мы остановились возле одной из изб. Из нее вышел мужчина среднего возраста. Стоит ли говорить, что и он был облачен в такое же черное одеяние. Но по манере держаться мне показалось, что он занимает тут начальственное положение.
   - Проходите, - сказал он мне.
   Вслед за ним я последовал в дом. Мужчина привел меня в небольшую комнату. Там находился стол и с двух сторон две длинных скамейки. На одну сел я, на другую - он.
   Несколько минут мы откровенно разглядывали друг друга. Его внешность не вызвала во мне приятных эмоций. Лицо было грубой лепки, на правой щеки длинный шрам. В фигуре угадывалась не только немалая физическая сила, но, словно у хищного зверя, еще и решимость к броску. Зато глаза хотя смотрели жестко, но умно.
   - Добро пожаловать, - произнес мужчина, как мне показалось, с потаенной насмешкой в голосе. - Знаю, вы шли в другое место, но вот попали к нам. Не огорчайтесь, вы скоро убедитесь, как вам повезло...
   Внезапно мне показалось, что я ослышался, так как мужчина назвал мое имя. Но как его он мог узнать, никаких документов при мне не было.
   - Я вижу, вы удивлены, - сказал мужчина. - Мы знаем обо всех, кто идет с вами.
   - Зачем вам это нужно? - удивился я.
   - Вы скоро поймете, - сказал мужчина. - Более того, вы согласитесь с нами.
   - Это угроза?
   Мужчина задумчиво посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я почувствовал злость.
   - Скажите, что происходит? Меня бросили в какую-то темную комнату, не кормили, не поили, не водили в туалет. Не позволили умыться. Я что заключенный? Но в тюрьме все это дают.
   - Вы сейчас все получите. Потом мы снова поговорим.
   Мужчина вышел, вместо него вошел молодой парень. Разумеется, весь в черном. Другого цвета одежды тут не признавали. Прямо как в монастыре. Но интуиция мне говорила, что это поселение меньше всего напоминает братскую обитель.
   В сопровождении парня в черном я осуществил все необходимые мне физиологические процедуры. После чего почувствовал себя гораздо бодрее. Затем меня привели в туже комнату. Там уже ждал завтрак. Не могу сказать, что еда показалась мне обильной. Она состояла из небольшого кусочка хлеба и тарелки с размазанной по ней манной каши. Еще рядом стоял кувшин. Почему-то я был уверен, что в нем находится молоко и мне вдруг невероятно захотелось отведать жирных деревенских сливок. Я отпил и узнал вкус обыкновенной воды. Причем, она отдавала мерзким привкусом болотной тиной. Я едва удержался от того, дабы не швырнуть посудину в стену.
   Манную кашу я ненавидел с детства, как своего кровного врага. Но сейчас изголодавшись и предчувствуя, что в ближайшее время мое меню вряд ли станет более разнообразней, слизал ее с тарелки за считанные секунды. Но это меня не насытило. Есть хотелось так сильно, что живот урчал, как авиационный мотор.
   Едва я завершил еду, как появились оба мужчины. Молодой забрал посуду, а его старший напарник сел напротив меня.
   - Вы довольны? - спросил он.
   - Я не наелся.
   - Чревоугодие - это грех, - наставительно произнес мужчина.
   - Это не чревоугодие, - возразил я, - я ясно ощущаю, что моему организму требуется еще пища. Это вопрос здоровья.
   - Это иллюзия, на самом деле еды вполне вам достаточно. Просто вы привыкли услаждать себя ненужной вашему организму пищей. Но она дана Богом совсем не для того, чтобы доставлять людям удовольствие. Ее должно быть ровно столько, дабы поддерживать нашу бренную плоть для исполнения Его заветов. Даже одна съеденная лишняя хлебная крошка - огромный грех. Чтобы искупить его, требуется длительное покаяние. Скажите спасибо за то, что я вам дал ровно столько, сколько вам необходимо. Иначе бы пришлось сейчас замаливать этот тяжкий проступок.
   Я смотрел на мужчину, не зная, как реагировать на его слова; воспринимать их как своеобразную шутку или в самом деле отнестись к этой чуши вполне всерьез. Судя по его хмурому виду, он в самом деле скорей всего не шутит. Куда же в таком случае я попал?
   - Могу ли все же узнать, где нахожусь? - спросил я, впрочем, не очень надеюсь получить ответ.
   - Вы обязательно все узнаете. Мы давно вас ждем. Нам многое известно о вашей группе. Знаем кто вы, что вас заставило сняться с места и очутиться здесь, столь далеко от вашего уютного дома. - Он вдруг наклонился ко мне и вонзил в меня две стрелы, пущенные из его хмурых глаз.
   Я насторожился. Мне показались, что его слова содержат некий ключ, повернув который можно хотя бы что-то понять. Но пока я не знал, в какую замочную скважину его вставить.
   - Тогда ответьте, я нахожусь в плену?
   - Нет.
   - В таком случае я могу идти туда, куда захочу?
   - А куда вы хотите идти?
   - К своим товарищам.
   - Нет, вам там делать нечего.
   - Но это мне решать. Ведь я же не в плену.
   - Вам не за чем идти к ним, они скоро придут сюда сами.
   - Насколько я знаю, их маршрут проходит мимо вашего поселения.
   - Не беспокойтесь за них, их доставят сюда, - едва заметно усмехнулся мой собеседник. - Вы скоро их увидите.
   Мое беспокойство резко усилилось. Этот мужчина с грубым и хмурым лицом вызывал во мне все большее опасение.
   - Но кто вам дал право так поступать?
   Мужчина наклонился ко мне.
   - Он, - негромко и торжественно произнес мой собеседник.
   - Он - это Бог? - решил я на всякий случай уточнить.
   Мужчина кивнул головой.
   - Но Он дал нам право идти своим путем.
   Теперь мужчина энергично отрицательно закачал головой.
   - Он привел вас к нам. Значит, Он действует нашими руками. Это мы, а не вы исполняем Его волю.
   - Но это классическое объяснение преступников. Свои преступления они оправдывают тем, что так хочет Бог. Но при этом они изначально знают, что это ложь. Бог хочет прямо противоположного. Он хочет, чтобы вы отпустили бы меня и не мешали бы нам идти там туда, куда мы хотим.
   Мужчина задумался. Внутри меня уже начались было торжества по случаю того, что мои аргументы повлияли на него, но вскоре убедился, что это не более чем приятная иллюзия.
   - Нам не нужно гадать о том, что на самом деле желает Бог, мы можем спросить его непосредственно. Бог находится здесь.
   - Здесь, это где? - спросил я,
   - В этом доме.
   - Он что спустился с небес?
   - А что вас удивляет. Он же обещал, что вернется. Вот он и сдержал свое обещание.
   - Вы хотите сказать, что в соседней комнате находится сошедший во второй раз на землю Иисус Христос?
   - Мне кажется, я вполне ясно выразился.
   - И я могу встретиться с ним?
   - Почему бы и нет. Если Он того пожелает. Впрочем, Он редко кому отказывает, - усмехнулся мужчина. - Он любит людей.
   - От чего же это зависит?
   Мужчина как обычно жестко усмехнулся.
   - Разве я могу проникнуть в божественные желания. Этого не может знать никто. Большинство людей представляют Бога в виде официанта, который бегает от столика к столику и выполняет их заказы. Может быть, тогда в первое Его пришествие отчасти так оно и было. Помните, как все просили у Него совершить чудо. Но теперь все изменилось. Бог снова появился на земле, но совсем для других целей.
   - И что за цели?
   Мужчина вновь одарил меня своим долгим взглядом.
   - Он спустился для того, чтобы карать! Чаща терпения переполнилось. Содом и Гоморра стали всеобщими. Настало время это разрушить!
   - Звучит страшно, - оценил я слова мужчины. - Что же произойдет: всемирный потом, ядерный взрыв не бывалой силы, гигантский финансовый кризис?
   - Я рад, что вы шутите. Но скоро вам будет не до шуток.
   - Да мне и сейчас не до шуток. Я в плену, а у кого даже не знаю. За стеной находится сам Христос, который угрожает уничтожить мир. Вряд ли кому-нибудь понравится присутствовать при его кончине. И все же могу я хотя бы перед всеобщей катастрофой узнать, где все-таки нахожусь?
   - Вы в общине "Ангелов Возмездия". Для вашего сведения: у нас все называют друг друга братьями. Я брат Андрей. Здесь пребывают те люди, которые больше не захотели выносить погрязший в греховности мир и по Его зову удалились от него, дабы совершить справедливый акт возмездия.
   Несколько секунд я пытался оценить полученную информацию.
   - А если вы все же ошибаетесь, если грехи не столь велики. Я неплохо знаю историю, в университете это был мой любимейший предмет. Я специально изучал проблему греха и даже написал на эту тему курсовую работу. Поверьте, современный человек грешит меньше, чем его предшественники. Просто тогда грешили тайно, а сейчас все открыто, все двери и окна нараспашку. Люди перестали стеснятся греха. Вот и кажется, что все погрязли в нем. А это полная чушь. Все больше людей отвергают религию и устремляются прямо к Богу. Так что у него нет особых оснований гневаться на человеческий род. Да и вообще, так ли уж страшны многие грехи? Вот, например, прелюбодеяние. По мне прелюбодеяние - это все то, что человек делает без любви. А занимается ли он любовью или моет посуду - совсем не важно. Если жена с мужем хоть и совершают соитие, но при этом не испытывают друг к другу настоящей любви - это и есть настоящее прелюбодеяние. А если соединяются в единое целое пара любовников, которые по-настоящему любят друг друга, в чем же тут грех! Самое что ни на есть богоугодное дело. И так по многим другим греховным позициям. Да и нужно ли за грех человека наказывать? Скорей уж сочувствовать, помогать его преодолевать. Наличие греха помогает понять, что такое добродетель. Иначе, как ее установишь. Я так полагаю, что грех создан для того, чтобы человек мог обучаться. Давно известно, что не было бы греха, не было бы и познания. Так называемые добродетельные люди обычно знают мало, у них ослаблен интерес ко многим сторонам жизни. Ведь именно грех вызывает стремление познать его со всех сторон.
  Какое огромное количество знаний и прежде всего о человеке принесли в мир грешники. Никто так хорошо не знает человеческую натуру во всех тонкостях ее проявления, как они. А вы так бездумно осуждаете грех. Не лучше ли сперва разобраться в этом вопросе?
   Я мысленно благодарил Северина за полученные уроки, без них я вряд ли был бы способен произнести подобный спич. Северин прав в своем утверждении, что мы изменились сильней, чем сами предполагаем.
   Пока я произносил эту речь, то одновременно внимательно наблюдал за лицом брата Андрея. Его выражение сохраняло, словно маска, полную непроницаемость. Но я уже понял, что надо следить за его глазами - в них отражаются подлинные его чувства. И видел, что он внимательно слушает меня.
   - Вы стали гораздо красноречивей, чем раньше, - внезапно огорошил меня он своим ответом. - Но слов в мире много, из них какие только кружева можно вышить. Вы не учитываете того факта, что когда рядом сама истина, все произносимые речи становятся абсолютно бессмысленными. Я знаю, вы надеялись на то, что ваши аргументы подействуют на меня. Должен разочаровать вас, я даже не пытался следить за вашими мыслями. Мне они изначально не интересны. Я слишком хорошо знаю им подлинную цену.
   - В таком случае, какой смысл в нашем разговоре?
   - Смысл есть во всем, разве вам еще не внушил эту мысль ваш велиречивый руководитель. Весь вас облик, все ваши речи подтверждают правоту Иисуса, что люди окончательно заблудились в лесу слов. Они обманывают себя все тоньше и тоньше. Грех становится более изощренным, но от этого не становится менее зловещим. Я полагал, что вы все же не столь глубоко погрязли во всей этой мерзости. Но теперь вижу, вы готовы на все ради защиты своей грешной души. У вас есть последний шанс измениться. Иначе...
   - Что же иначе? - с тревогой спросил я. Меня вдруг остро пронзило ощущение настоящей опасности.
   - Вам предоставляется величайшая честь - лицезреть Его, - вдруг даже не сказал, а прошептал брат Андрей, игнорируя мой вопрос. - Он захотел видеть вас. Эта великая милость. Ступайте за мной.
   Брат Андрей первым открыл дверь и вышел из комнаты. Я поспешил вслед за ним. Мною одновременно владели и страх и любопытство.
   Мы прошли небольшим коридорчиком и оказались перед дверьми. Невольно я ощутил волнение: само собой разумеется, я не верил в то, что за тонкой стенкой меня ожидает встреча с Ним. И все же какие-то крохи сомнений оставались. В этом мире возможно все, и если Он уже был однажды на этой грешной земле, почему бы ему не побывать еще разок. Тем более Он сам обещал, что посетит нас еще как-нибудь.
   Брат Андрей отворил дверь, и я вошел в комнату. Она мало чем отличалась от той, в которой я только что находился, разве что была немного просторней. Да еще на стене висел ковер.
   Но все это я заметил потом. Мое внимание было целиком поглощено человеком, который сидел за столом в светлой длинной одежде.
   Это был Он.
   Именно таким я себе Его и представлял. Это был мужчина лет тридцати трех, с очень светлой кожей и длинными слегка вьющимися, свисающими на плечи золотистыми волосами. Но больше всего привлекало внимание лицо. Оно было человеческим и в тоже время чем-то неуловимо отличалось от обычных лиц. Классическая четкость всех его линий была поразительна и так и казалось, что не могла быть создана природой без божественного вмешательства. Прямая хорда нос переходила в два полукруга бровей. За ними следовал без единой складки лоб. Четко очерченный рот, слегка приоткрываясь в улыбке, обнажал два ряда изумительно ровных, без единой щербинки зубов. В выражении лица не было той самой кротости, о которой было столько написано, скорей оно передавало состояние внутренней сосредоточенности и отрешенности от мирских забот.
   Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Неужели передо мной в самом деле тот самый Сын Человеческий? От одной этой мысли у меня мутилось сознание и спирало дыхание.
   "Успокойся, сядь" - услышал я повелительный приказ.
   Я удивленно посмотрел на Бога, но тот молчал, лишь пристально смотрел на меня. И тут только до меня дошло: эти слова раздаются в моей голове, в слух их никто не произносит.
   Я повиновался. Руки и ноги у меня слегка подрагивали. Весь мой привитый за жизнь рационализм трещал по швам. Я еще ни разу не общался со Всевышним тет-а-тет и не представлял, как с ним разговаривать? Называть ли его на "ты или на вы"? Ни в одном учебнике по этикету об этом ничего не сказано.
   Внезапно мне на ум пришел "Новый Завет". В нем апостолы и все остальные почтенные граждане Палестины разговаривали с Ним, как с самым обычным человеком, говорили ему "ты". И Он, молодец, не обижался на такое панибратское обращение, не задирал носа, а сам активно шел на контакты. Почему бы и сейчас не попробовать последовать их примеру.
   Я осторожно, словно боясь чего-то раздавить, опустился на скамейку. Снова возникла пауза. Он будет со мной общаться по телепатической связи, не произнося слова вслух, подумал я?
   Я взглянул на Иисуса и мне показалось, что он понял, о чем я размышляю. Какой же я идиот, совсем забыл, что он читает мои мысли не хуже, чем выпускник школы букварь.
   - Я знаю, куда и зачем ты идешь, - вдруг тихим, приятным, но жестким баритоном проговорил Он. - Зачем ты туда идешь? Я тебя туда не посылал.
   - Но ты и не запрещал туда идти. Разве мне не дана Богом свобода, чтобы я мог бы направиться туда, куда пожелаю?
   Внезапно Христос встал. Мне показалось, что он разгневан. По крайней мере губы на Его прекрасном неповторимым лице подтянулись друг к другу и образовали одну прямую линию.
   - Бог дал вам, людям, свободу для того, чтобы вы любили Его, чтобы стали бы добродетельны. И на какие цели вы ее использовали? Страшный разврат царит на земле. Грех больше не грех, о нем снимают бесконечные фильмы, его показывают по телевидению, он становится главным сюжетом ваших книг. Все гордятся, что прелюбодействуют, обманывают, хулят Бога, проходят мимо ближнего своего, нуждающегося в помощи. А ведь я завещал любить даже ваших врагов. А вы без конца уничтожаете друг друга. Вы получаете награды за преступления и гордитесь ими больше. чем добродетельными поступками. Всему этому должен быть положен конец.
   - Но именно ради того, чтобы вырвать из нашей души корни всех грехов, мы и направились в это далекое путешествие. Мы не в состоянии устранить на земле все грехи, но мы хотим попробовать начать с себя. Я не понимаю, почему ты гневаешься, ведь наши цели совпадают.
   - Наши цели совпадают! - От гнева у него затряслись даже плечи. - И ты смеешь говорить, что наши цели совпадают. Может быть, ты скажешь, что и нашу пути совпадают?
   - Мне кажется, - пробормотал я, чувствуя себя весьма неуютно от божьего гнева. Кто его знает, а вдруг он меня сейчас испепелит, как ту смоковницу. Она ведь тоже вызвала у него неудовольствие, что не вовремя засохла. А я получается, что противоречу ему.
   - Я показал путь. За ваши грехи я принял крестные муки. Некоторые не верят, что Мои мучения на кресте были самыми настоящими, не бутофорскими. Прошло столько лет, а я не могу забыть тех страшных минут.
   - Неужели столько веков не хватило, чтобы изгладить из памяти воспоминания о тех страданиях? - изумился я.
   - Ты не осознаешь, что время идет только для вас, для нас оно не существует. Время - не что иное, как главная человеческая иллюзия. Прошлое, настоящее, будущее разорваны лишь в вашем восприятии. Вы все еще думаете, что рождаетесь и умираете. На самом же деле не существует ни того, ни другого.
   - Я понимаю, - пробормотал я.
   - Ты понимаешь? - удивился Христос. - Что ты, скажи на милость, можешь понимать? Понимаешь ли ты то, что я пришел к вам с любовью, пришел нести слово божьи, восстановить попранный вами закон моего небесного Отца. Сколько времени люди ждут Бога, молят об его появлении. И вот когда это случилось, когда я обращался к людям со словами проповеди, когда призывал стать друг для другу братьями и сестрами, какие слова слышал взамен. Насмешки, обидные выкрики, летящие в спину каменья.
   - Я сочувствую тебе, Боже, но согласись, что я тут ни при чем, меня же там не было.
   - А если бы был, что бы ты делал?
   - Не знаю, - почему-то робко произнес я.
   - Не лги, не бери грех на душу. Ты только что подумал о том, что тоже же бы швырял в меня камни, а затем кричал вместе с толпой: "Распни его".
   - Да, скорей всего так бы и было. Но ты же сам сказал: "Прости их, ибо они не ведают, что творят".
   - Да, так я сказал и тем спас мир. Ибо мой Отец был так разгневан, что хотел уничтожить его в наказание за самый страшный из всех грехов - богоубийство. Теперь я вижу, что совершил ошибку, отговорив Его.
   - Ты считаешь, что ошибся, спасая мир?
   - Моя ошибка состоит в том, что я поверил, что моя жертва станет искупительной, что пробудит ваше сознание. Вы же воспользовались ей для того, чтобы прикрыть свое безудержное стремление к греху. Скажи, разве ты не прелюбодействовал?
   - В общем, да, - вынужден был я признать очевидный факт. - Я не был официально женат на тех женщинах, с которыми занимался любовью.
   - А думал ли ты, что совершаешь в эту минуту страшный грех?
   - Когда занимаешься любовью, обычно ни о чем вообще не думаешь. Иначе не получить никакого удовольствия. Но я добровольно покинул мою женщину ради того, чтобы понять, в чем же смысл существования, как прийти к Богу? Если даже я что-то делал неправильно, шел не туда, куда надо было, то это не нарочно, а по незнанию. Все совершают ошибки. И разве не является милосердие главным, о чем ты говорил в то свое первое появление?
   - Ты прав, я милосерден. Я самый милосердный Бог из всех, которые когда-либо приходили к людям. Но если люди не внемлят языку любви, то высшее проявление милосердия к ним - избавить их от самих себя.
   - То есть, говоря попросту, уничтожить.
   - Разве скульптор, который разбивает не понравившееся ему собственное творение, убивает его? Он просто избавляет мир от неудачных работ. Бог, видя бесплодность усилий по изменению своих созданий, исправляет свои ошибки творения.
   - Но разве Боги могут ошибаться? Я всегда считал, что эта привилегия целиком отдана нашему брату - человеку.
   - Бог не ошибается, мой Отец сделал все возможное, дабы вразумить человеческий род. Он не хотел управлять вами, он дал свободу для радости, для любви. А на то что употребили ее вы? - Внезапно он посмотрел мне в глаза. - Все уже предопределено, я пришел, чтобы выполнить божественную волю, свершить возмездие. Это не мой, это Его приговор.
   - Но разве вы не едины? Бог-сын, Бог-отец, святой дух - разве не составляют они триединство? По крайней мере так всегда там внушали.
   Несмотря на его слова, у меня возникло чувство, что этот вопрос вызвал в нем затруднение. Он смотрел на меня и молчал. В сущности, в этом не было ничего особенного, для этой паузы могло быть масса самых разных причин. Так почему же она вызывала во мне странные ощущения?
   Я напряг свой ум. И не напрасно, внезапно я понял, что меня смущает. Между мною и Им не было больше контакта, который возник с первого же мгновения моего пребывания в этом помещении. Теперь нас разделяла пустота.
   Кажется, он тоже понял это, так как вдруг забеспокоился. На его лице промелькнуло, но тут же разгладилось озабоченное выражение. Он явно старался взять себя в руки, снова войти в образ, восстановить оборвавшуюся нить.
   - Я рад, что ты задал мне этот вопрос, - негромко произнес он. - Да, мы едины. Но быть единым вовсе не означает быть слитым. Будь это так, мы бы с тобой не разговаривали, так как этот мир просто бы не существовал. Мой единосущный Отец замышлял, чтобы человек мог бы увидеть подлинное устроение мирского царства. Но эту величественную картину дано узреть лишь праведникам. Только они получают самую величайшую из всех наград: пройти через врата всех миров, услышать бесконечно чарующую мелодию, которую играет Вселенная. Я встречался со всеми этими праведниками. Их было очень мало, буквально единицы. Ты можешь теперь судить, что из себя представляет человеческий род. Поэтому он будет уничтожен, его дальнейшее существование потеряло смысл.
   Теперь паузу взял я. Трудно сказать что-то вразумительное, коли тебя уверяют, что в любой момент может начаться светопредставление.
   - У меня есть время? - Я сам понимал, что мой вопрос в этих обстоятельствах звучит довольно глупо.
   - Зачем тебе время, человек.
   - Перед смертью принято приводить в порядок оставшиеся незавершенные дела, просить прощение у тех, кого обидел. К тому же непременно надо написать завещание. В одном банке у меня есть счет. Сумма может и не слишком большая, но все же жалко, если она пропадет.
   - Кому ты собираешься писать завещание? Погибнут все!
   - Ну и что! - упрямо произнес я. - А у нас так принято. Я хочу выполнить то, что считаю своим долгом. А что будет дальше, от меня уже не зависит. Пусть каждый делает то дело, какое считает нужным.
   Христос посмотрел на меня с интересом.
   - Я вижу, ты не согласен с божьей волей, не согласен, что человечество заслужило того, чтобы прекратить свое существование.
   - Не согласен! Это варварство. Мы столько создали на земле. Сами, без помощи богов. Вот этими руками и вот этими головами, - показал я на соответствующие места на своем теле. Ну да, не отрицаю, что при этом грешили. Иногда такое устраивали, что думать об этом тошно. Ну а что было делать при такой жизни. Мы только начали выходить из варварства. Дайте время, справимся и с грехами. Вот только больно уж они прилипчивы и соблазнительны. К тому же о божественных радостях обычный человек ничего не знает и знать не может, так как, сам говоришь, что они доступны лишь праведникам.
   Лицо Христа вдруг сделалось суровым, как у наставника перед наказанием провинившегося ученика. Но неожиданно это привело к тому, что между нами вновь установился контакт, и я отчетливо ощущал, как разгневан мой божественный собеседник. Он молча смотрел на меня, но я слышал каждое Его слово.
   - Своими речами ты лишь еще раз доказал, как глубоко укоренился в тебе грех. Ты принадлежишь к тем, для кого жить - означает грешить. Я разговаривал с тобой лишь для того, чтобы понять: есть ли в тебе хотя бы искорка моего огня. И не узрел ее. Я ищу тех, кто уцелеет после всеобщего исчезновения. Ты не окажешься среди них. Иди.
   Христос отвернулся от меня. Я для него уже был мертв.
  
  
   Глава 18
  
   Я вышел из комнаты и тут же оказался почти что в объятиях брата Андрея.
   - Вы не прошли тест, это была ваша душеспасительная беседа. Причем, в прямом смысле, - сказал он. - В вас чересчур много гордыни и зломудрия. Они вас и погубили. Вам предстоит совсем скоро умереть.
   - Когда и как? - Я подумал от том, что уж лучше бы это произошло еще в пещере. Я бы уже ничего не боялся.
   - Узнаете перед самой смерти. Одно вам обещаю, она не будет незаметной для вас. Вы умрете с ясным осознанием того, что происходит с вами.
   - Зачем вам моя смерть, брат Андрей? Что вы получите от нее?
   - Я так полагал, что вы получили все объяснения из самого высшего о какой только можно пожелать источника.
   - Он в самом деле Христос?
   - Разве у смертных встречаются такие лица? - вопросом на вопрос ответил он.
   - Нет, - вынужден был согласиться я.
   - Когда я Его увидел, со мной случился обморок. Я не мог поверить своим глазам.
   - Теперь верите?
   - Не только глазам, но и ушам и всем остальным органам чувств. Я видел многое такое, чего вы уже никогда не увидите. Пойдемте за мной.
   Мы вышли из дома. Но прошли совсем немного, так как я резко остановился. Навстречу мне двигалась вся наша группа. Их конвоировали несколько братьев. Они были вооружены винтовками.
   Я взглянул на брата Андрея. Тот ответил мне ничего не обещающим хорошее взглядом.
   - Я вам говорил, что ваше путешествие закончилось. Вы можете присоединиться к своим товарищам.
   Я тут же воспользовался предоставленной возможностью. Меня встретили радостно, словно вернувшегося с того света. Окружив, хлопали по плечам, спине, вдобавок я почувствовал на своей щеке прикосновение слегка влажных женских губ. В другое время я был бы счастлив, но сейчас даже это обстоятельство не слишком порадовало меня.
   Я снова подошел к брату Андрею.
   - Я так понимаю, что все мы пленники. Куда же нас вы собираетесь поместить?
   - Не волнуйтесь, найдем, - довольно зловеще усмехнулся брат Андрей.
   Нас подвели совсем к небольшому строению и буквально стали заталкивать внутрь. Разместиться в столь маленьком домике такой большой кампании было практически невозможно.
   - Но мы тут не помещаемся! - гневно воскликнул я.
   - Если не нравится, могу предоставить место, где вы уже были. Так что на выбор.
   Он в самом деле может так поступить, подумал я.
   - Лучше здесь, чем там, - согласился от имени всех я с предложенным вариантом.
   - В таком случае до встречи. А пока отдыхайте, привыкайте к новым условиям. В общем чувствуйте себя как дома.
   Эта реплика прозвучала как самое настоящее издевательство. Мои товарищи удивленно смотрели на нас. Они еще не понимали, куда угодили.
  Я тоже не понимал, но кое-что уже знал об этом странном поселении.
   Нам пришлось приложить немало усилий и сметки, чтобы разместиться в совсем небольшой комнатке. Я поведал обо всем, что довелось слышать и видеть за все то время, что находился в плену. А то, что мы в самом деле являлись пленниками и над нами нависла большая опасность, я не сомневался.
   Все слушали меня с хмурыми лицами при полном молчании.
   - Теперь я понимаю, что произошло, - задумчиво произнес Северин.
  - В прошлом году к Нему шли две экспедиции. Одна дошла, а другая - поменьше - пропала. Причем, ориентировочно где-то в этих местах. Теперь мы можем предположить, что это дело рук этих черных братьев.
   Это известие еще больше усилило всеобщее уныние.
   - Топали, топали и вот притопали, - прокомментировал ситуацию Симаков. - Бежать надо. Чего сидим, как на стадионе во время футбольного матча.
   Невольно я подумал, что на стадион это ну никак не похоже. Хотя какая разница похоже или не похоже.
   Однако Северина на данный момент занимало даже не это.
   - Вы полагаете, что это в самом деле Иисус Христос, сын божий, основатель христианства?
   - Если бы вы видели его лицо, я думаю, у вас было бы точно такое же мнение. С такими лицами смертные не родятся.
   - Всякое бывает, - отозвался Северин. - Внешность человека определяет не только комбинацией генов, но и его духовный уровень. А потому способна сильно меняться. Вы говорите, что он полон желания испепелить все человечество за грехи.
   - Люди не оправдали божественные ожидания, грех стал нашим образом жизни. Для нас пришло время великого потопа. Так он говорит.
   - Вы не находите, что это очень странный Христос. Совсем не такой, каким мы его представляем.
   - Я тоже думаю об этом. Но ведь прошло столько столетий и многое могло измениться. Тем более если там в самом деле недовольны нами.
   От нервного возбуждения Северин с трудом удерживал себя на месте. Мне была известна его привычка, когда он возбужден, быстрыми шагами расхаживать по местности. Но здесь он не мог даже лишний раз встать.
   - Однажды он сказал мне вещь, которую я воспринял скорей как своеобразный анекдот, - проговорил Северин. - Он сказал, что не исключено, что на земле может появится Бог. Но это будет не Бог любви, а Бог мщения. Правда потом он оговорился, что это скорей его предположение, основанное на анализе некоторых обстоятельств.
   - Вот видите, интуиция меня не обманывает, я сразу почувствовал его необычность. Он начал нашу беседу с того, что обратился ко мне телепатически.
   - Этим приемом овладеть могут и обычные люди. Разумеется, очень одаренные, но я сталкивался с такими феноменами. Так что это еще не может служить доказательством его божественного происхождения.
   - Что же может тогда служить доказательством?
   Северин задумался, причем довольно надолго.
   - Помните, мы с вами уславливались о том, чтобы исследовать ваши прошлые перевоплощения. Не буду говорить, каким образом, но кое-что о ваших прежних жизнях мне стало известно. Сейчас я приоткрою завесу над одной тайной; вы были среди тех, кто близко знали Иисуса. Это обстоятельства, кстати, явилось одной из причин, почему вас выбрали для нашего похода. Дабы убедиться, является ли тот человек тем, за кого он себя выдает, вы можете совсем ненадолго снова принять обличье того, кем вы когда-то являлись.
   - Я согласен! - горячо воскликнул я.
   - Подождите, - охладил мой энтузиазм Северин. - Это все непросто и весьма небезопасно. Не все возвращаются из такого путешествия во времени.
   - Учитывая, что нас может ожидать, то вряд ли есть смысл чего-то бояться.
   Северин пристально посмотрел на меня.
   - Кроме того, у меня может ничего не получится. Нужна концентрация все имеющейся у человека энергии. А сконцентрировать ее не всегда удается. Особенно в таких не подходящих условиях. Известны случаи, когда люди, пытающиеся узнать свое прошлое, отдавали богу душу. Или дьяволу. Уж не знаю точно кому.
   - Мы должны попытаться. Нам важно знать, кто этот человек? А если это действительно Он.
   - Предположим, что он - это Он. Что это означает для вас? Насколько мне известно, раньше вы не считали себя верующим, добросовестным прихожанином церкви.
   - Это так, но сама личность Христа имеет огромное значение для всех. И для тех, кто верит в него и кто не верит. В конце концов должны мы понять, кто перед нами? Сын Бога, его племянник или мошенник, обманывающий своим видом людей?
   - А мне очень хочется его увидеть, - как-то восторженно проговорила Анна. - В детстве меня бабушка повела в церковь на пасху. И там была одна икона с Его изображением. Я простояла возле нее целый час. Все не могла оторваться от Его прекрасного лика. Я до сих пор отлично помню тот портрет. А вдруг они совпадают.
   - Нам всем надо выяснить, действительно ли он тот, за кого себя выдает, - упрямо повторил я, испугавшись, что вместо меня объектом для экспериментов станет Анна. - От этого зависят и наши действия и наши чувства.
   - Хорошо, давайте попробуем, - сдался Северин. - Но повторяю, мы оба рискуем. Такое путешествие требует огромных расходов энергии. Вы должны сконцентрироваться настолько, насколько сможете. Лишь в этом случае я сумею подключить свою энергию к вашей и помочь вам преодолеть пространственный и временной барьеры, выйти в другие информационные каналы. Вы не передумали?
   - Нет! - твердо сказал я.
   - Пусть так и будет, - даже обрадовался Северин. - Садитесь на середину и внимательно слушайте меня.
   Я сел на середину, хотя это было не так-то просто - всем пришлось посторониться и сжаться.
   - Теперь постарайтесь дышать равномерно. Это поможет сконцентрировать внутреннюю энергию. Нам нужно гармонизировать частоты наши внутренних колебаний. Если вы собьетесь с ритма, то все наши совместные усилия пойдут насмарку. Всячески старайтесь успокоить свой ум, не пускать в него посторонние мысли, И вообще, чем их будет меньше, чем лучше. А еще лучше, попытайтесь вообще ни о чем не думать.
   - Я понял, - отозвался я. - Начинаю дышать.
   Я начал равномерно дышать. Все смотрели на меня, как на медведя в цирке. Но я старался не обращать на них внимания. И удивительно, но незаметно для себя в какой-то момент перестал их видеть и слышать. Не только они, но и весь мир куда-то отдалился.
   Мой взгляд упал на Северина. Он пристально смотрел на меня, его лицо отражало сильнейший накал внутреннего напряжения. Дабы не потерять только что достигнутое мною состояние, я поспешно отвел от него глаза.
   Казалось, что ничего не меняется. Я все так же равномерно дышал, какие-то мысли, образы, обрывки воспоминаний вспыхивали, словно зарницы, в голове. Но весь этот зрительный ряд я воспринимал только самой поверхностью сознания, это была какая-то непонятно из чего состоящие чехарда.
   Внезапно все резко переменилось. В голове, как на экране, ярко вспыхнула картинка. Ровная равнина, почти лишенная растительности. Впереди идет длинная колонна воинов. На ярком полуденном солнце сверкают шлемы, кончики копей. На ветру, словно флаги, развиваются плащи всадников.
   Я сижу в шатре, который несут люди. В руках у меня стилет, я пытаюсь что-то им записывать на дощечки с воском. Вдруг до меня доносится какой-то шум и на горизонте появляются всадники. Они стремительно приближаются к войсковой колонне.
   Впереди отряда еще молодой всадник с худым тонким загорелым лицом. Меня заполняет ощущение, что я отлично знаю этого человека. Всадник берет курс прямо на меня. Я чувствую сильное волнение. При этом понимаю, что это волнение нынешнего, а не того человека. Он же, наоборот, спокойно смотрит на приближающихся людей.
   Я чувствую, как сильно напрягаюсь. Я уже почти догадался, кто эти вновь прибывшие во главе со своим командиром. Вот-вот начнется разговор между двумя людьми - всадником и хроникером событий. И тогда я наконец услышу голос из прошлого.
   И в этот самый драматический момент кадр исчезает из моего сознания. На меня стремительно надвигается темнота. Мне становится страшно.
  Но в этот миг появляется другая картинка. Люди возлежат вокруг пиршественного стола. Я внимательно смотрю на лица. Это очень странные лица, совершенно такие же, как у нас, и в тоже время совсем непохожие на наши.
   Идет какой-то разговор, я слышу звуки голосов. Но разобрать смысл слов не могу. До меня не сразу доходит, что люди говорят на незнакомом мне наречии. Я с нетерпением жду, когда же в этом сюжете появятся новые кадры. И внезапно вздрагиваю, ибо вижу Его. Вокруг продолжается трапеза, но Он ничего не ест. Я замечаю, что бокал красного вина остается перед ним наполненным, а по соседству с бокалом лежит нетронутый большой, неровно отрезанный кусок хлеба.
   На весь этот видеообзор уходят считанные секунды, так как мне не до всех этих деталей. Я жадно смотрю на него. Вот значит Он какой. Совсем не такой, каким Его представляют сотни миллионов людей. Не очень уж и молодой, темные, а не светлые волосы как-то спутаны. На висках заметны залысины. И лицо не слишком уж и запоминающее, наоборот, с немного даже размытыми чертами. Но при этом невозможно оторваться от этого лика и особенно от глаз, так сильно они притягивает к себе, так ярко светятся.
   Теперь это лицо я вижу совсем близко от себя. Так бывает когда камера снимает человека крупным планом. Он смотрит прямо в мою сторону, и этот взгляд выражает одновременно столько мыслей и чувств, что я испытываю растерянность, пытаясь вместить внутрь себя все то непомерное содержание, которое передает он мне в эти секунды.
   Мною овладевает страх, что видение в любое мгновение может оборваться. А мне так хочется снова и снова видеть Его. И словно подтверждая мои опасения, Он в самом деле исчезает из кадра. Я же снова вижу уставленный блюдами с едой стол и уже знакомые лица людей. Но они уже не едят, по их жестам видно, что они чем-то обеспокоены.
   Внезапно я снова вздрагиваю, даже еще сильнее, чем при виде Иисуса. Я вижу самого себя. Мужчина возлежит на ковре, внешне он ничем не напоминает меня. И все же я ничуть не сомневаюсь, что это я. В руках у меня кубок, но я не пью, а задумчиво смотрю в сторону. Я не могу увидеть, куда точно направлен мой взгляд, но не сомневаюсь, на кого он устремлен.
   Я стараюсь как можно внимательней разглядеть этого человека, то есть себя. При всей внешней несхожести, чем-то он удивительно похож на меня. Внезапно передо мной возникает его лицо совсем близко, и я наконец вижу то, что нас роднит: у нас абсолютно одинаковые глаза.
   Я чувствую невероятное возбуждение, так как до невероятно отчетливо сознаю, что присутствую при самом знаменательном историческом событии, о котором будут без конца и на разные лады говорить и писать впоследствии. Я напрягаю все свои органы восприятия. Это приносит свои плоды, так как я вновь вижу Его лицо.
   Я вижу, как изменилось оно, как появилось на нем выражение беспокойства. До моего слуха доносится отдаленный шум. И в это мгновение изображение гаснет, мои глаза упираются, словно в занавес, в темноту. Затем в них неожиданно возвращается свет. Но это совсем не тот яркий свет, что был в них всего несколько мгновений назад, это тусклый свет нашего обычного мира.
   Внезапно я почувствовал сильную резь в глазах. Я зажмурился. А когда их открыл, то увидел знакомые лица своих товарищей по несчастью.
  Все с нетерпением смотрели на меня, ожидая последних сообщений из далекого прошлого.
   - Это не он, они совершенно не похожи! - возбужденно сообщил я.
   Я почувствовал облегчение, словно прорвался гнойник. И в тоже время я ощутил, как наполняюсь новой тревогой. Правда вызванной другими причинами.
   Я напрягал мысль, но никак не мог понять, что же меня так гложет? После столь далекого путешествия голова никак не могла обрести былую ясность. Мое состояние заметили и другие.
   - Вас что-то беспокоит? - спросил Махонов.
   - Да, - ответил я и в этот момент понял: я так не узнал, кем же я был в тот роковой вечер?
   Я посмотрел на Северина, который ответил мне ожидающим взглядом. .
   - Но я так и не понял, кто же был моим предшественником, в ком тогда пребывала моя беспокойная душа?
   Северин внимательно взглянул на меня.
   - Вы не поняли? - удивился он. - А я полагал, что вы догадаетесь. Вы можете описать, что вы видели?
   - В первом случае это было большое древнее войско, впереди которого скакал молодой красивый всадник. Он быстро приближался ко мне. Я же в это время что-то писал.
   - Как вы думаете, кто это был? - спросил Северин.
   Я напряг мозги, но эта мера не принесла никаких результатов.
   - Что-то знакомое, но после путешествия во времени у меня слабо работают мозги.
   - Хорошо, я вам скажу. Всадником был Александр Македонский. А вы там были в образе Каллисфена, племянника Аристотеля. Он был обвинен полководцем в соучастие в заговоре и убит.
   - Печальная судьба. Выходит один раз меня уже казнили. Но это оказалось недостаточным, и эксперимент решили повторить. Зачем?
   - Ваша кармическая линия сильно деградировала. К тому же она очень перегружена. Я не хотел вам об этом говорить, но она требует гигантского очищения. Вы догадались, кто был следующим вашим воплощением?
   - Кажется, один из апостолов. Только я не понял, какой.
   - Иоанн, автор четвертого Евангелия.
   - Вот это да! Никогда не думал, что это все я. Я всегда чувствовал, что у меня там в прошлом все смешалось. Слишком много самых разных противоречивых чувств и мыслей. И теперь я понимаю, почему меня всегда так сильно тянуло к перу. Имея такое богатое наследство...
   - Теперь вы осознаете, какая на вас лежит ответственность?
   - Осознаю, - не совсем уверенно произнес я, к не совсем понимая. а что я собственно должен сознавать.
   - Нам сейчас нужно думать не о прошлом, а о будущем. Причем, о самом ближайшем, - прервал наш диалог Махонов. - Мы, кажется, попали в руки то ли изуверов, то ли сумасшедших.
   - Что же вы предлагаете? - спросил Вирен.
   - А чего мы тут сидим. Давайте попробуем выйти на улицу. Не знаю, как вы, а у меня живот урчит от голода. Может, тут есть по близости хороший ресторанчик?
   - Ценю ваш юмор, - мрачно отозвался Северин. - А на счет того, чтобы выйти, тут вы правы. Давайте попробуем.
   Мы встали и направились к выходу. Северин, Махонов и я первыми вышли на крыльцо. И увидели, что находимся под охраной. Два молодых парня, разумеется, в черном, с короткоствольными автоматами сидели у входа в дом. Завидев нас, они вскочили и направили на нас их дула.
   Мы все, как по команде, замерли на месте.
   - Нам хочется есть, - сказал Северин, быстро оценив обстановку, - мы не ели со вчерашнего вечера.
   Охранники продолжали молча и напряженно смотреть на нас. Но я заметил, что глядят они по разному. Оба они были еще совсем молодыми парнями, лет по двадцати. Но если на лице одного застыло маска ненависти по отношению к нам, то другой смотрел скорей даже сочувственно. Именно он и ответил нам:
   - Мы передадим вашу просьбу. А сейчас просим вас вернуться в дом.
   Его недоброжелательный напарник с нескрываемым неудовольствием посмотрел на своего товарища; кажется ему не понравился вежливый тон, каким тот с нами говорил.
   Мы вернулись, если так можно выразиться в этой ситуации, домой. Я видел по лицам своих товарищей, что их все сильнее опутывает своей паутиной уныние. Эта же мысль судя по всему одновременно возникла и у Северина.
   - В таком сложном положении, в котором мы оказались, нельзя ни отчаиваться, ни приходить в уныние. Помните, что уныние не случайно включено в перечень семи смертных грехов. Оно означает ослабление всех волевых начал в человеке. А сейчас это для нас особенно опасно. Известно много случаев, когда люди, позволив овладеть собою отчаянию и унынию, без всякого сопротивления принимали смерть. Прояви же они мужество и настойчивость, у них были бы шансы выжить. Я понимаю, что в такой ситуации, как наша, невероятно трудно бороться с таким настроением, но именно поэтому сейчас столь важно совершить этот подвиг. Все качества в человеке можно условно разделить на две части: активную и пассивную. Характерная особенность пассивных качеств заключается в том, что они обладают свойствами соблазна, поэтому они так и привлекают к себе. В этом, кстати, заключается притягательность несчастий и поражений, они позволяют окончательно отбросить активные свойства натуры и окунуться в море бездеятельных переживаний. Я говорю это для того, чтобы каждый из вас попытался бы преодолеть соблазн проявить покорность обстоятельствам. Только в этом случае у нас появляется единственный шанс выбраться из этой переделки живыми.
   В этот миг дверь отворилась, и в дверной проем не без труда протиснулась большая фигуру брата Андрея.
   - Мне передали, что вы хотите меня видеть.
   - Мы не понимаем на каком основании нас тут всех держат и не позволяют продолжить наш путь. Это самый настоящий произвол, - от имени нашей группы сделал официальное заявление Северин. - И кроме того, мы хотим есть, уже скоро сутки, как мы без пищи.
   - Вы думаете лишь о своих животах, почему бы вам не подумать о своих душах. Какой смысл кормить людей, если полученные в результате силы они используют для совершения новых грехов, - презрительно произнес брат Андрей.
   - А по-моему, не давать голодному пищу - это и есть настоящий грех, - парировал Северин. - Как и удерживать людей силой.
   - Когда чистишь реку, приходиться уничтожать и полезных рыб и нужные растения. Но не волнуйтесь, нам известно чувство сострадание к ближнему, вы получите еду.
   Брат Андрей хотел уже уйти, как его задержал голос Северина.
   - Могли бы мы встретиться с тем, кого вы называете Иисусом Христосом?
   Брат Андрей пришел в ярость.
   - Ваше неверие в него лишь усиливает вашу греховность! - воскликнул он. - Состоялось второе пришествие Бога. Но, как и в первый раз, никто не верит в это событие. Собственные грехи гораздо дороже явления Божества. И вы еще смеете требовать оставить вам ваши жалкие жизни! - Он обвел нас своим пристальным взглядом. - Я спрошу его, захочет ли он вас видеть.
   Брат Андрей, громко топая, покинул нашу тюрьму. Я тоже вышел вслед за ним. Меня заинтересовали наши охранники. Один из них стоял у двери и сразу же преградил мне дальнейший путь.
   - Вам не разрешено выходить! Ступайте назад! - приказал он.
   Но близость смерти придавало мне смелости. Какой смысл бояться, если в любой момент тебя могут казнить. Поэтому, не обращая внимания на грозный тон охранника, как и на то, что его автомат почти упирался в мой в живот, я сел на ступеньку и улыбнулся ему.
   Эта улыбка повергла парня в небольшой шок, так как он явно ждал от меня другой, агрессивной реакции.
   - Там очень душно, а у меня заболела голова. Я посижу немного и вернусь в камеру. - Для полноты картины я поморщился и схватился за голову.
   Если я и обманывал, то не совсем. Мозги после визита в собственное прошлое были все еще тяжелыми, как мокрый песок. Вдобавок мне не давала покоя мысль, что по духовной линии я являюсь прямым потомком Каллисфена и Иоанна Богослова. А ведь Каллисфен родственник Аристотеля, а Иоанн, как известно, - любимец Христа. Настоящего Христа. Была от чего разболеться моей бедной головушке.
   - Пусть отправляется в дом! - внезапно закричал второй охранник и навел на меня автомат.
   - Да, ладно, брось, куда он отсюда убежит. Пусть подышит воздухом, - заступился первый охранник. - Ты вечно хочешь, чтобы всем было бы плохо.
   Второй охранник что-то неясно пробормотал. Я понял, что присутствовал во время краткого эпизода долгого их спора, который начался отнюдь не с моим появлением, а гораздо раньше.
   - Как вас зовут? - спросил я.
   - Брат Иван, ответил "добрый" охранник, как я уже его мысленно окрестил.
   - А вашего напарника?
   - Брат Максим.
   - А много тут вообще братьев?
   - Такие вопросы здесь нельзя задавать.
   - Я же говорил! - воскликнул брат Максим. - Не связывайся ни с кем из них. Они грешники!
   - Да, подожди ты, - отмахнулся брат Иван. - Пусть говорит, все интересно.
   Он любопытный, это уже хорошо. Любопытные всегда идут на контакт. Чтобы удовлетворить свое любопытство, они подчас готовы на многое. Я напряг мозговые извилины, в голове настойчиво жужжал один вопрос, но я никак не мог его поймать. Внезапно я накрыл его сачком.
   - Я здесь не видел ни одной женщины.
   - Их тут и нет, - ответил брат Иван и вдруг улыбнулся. - У нас запрещено им здесь находиться.
   - Женщины - это грех?
   Тот посмотрел на меня так, словно я сказал самую большую глупость в мире.
   - Конечно, женщина - это главный грех. А как может еще?
   Я решил рискнуть.
   - Странно, женщина грех, а мужчина не грех. А в чем же разница? Мужчина соблазнителен для женщины, а женщина соблазнительна для мужчины. На самом деле природа создала полное равенство. Это мы потом все свалили на нее.
   - Женщина вводит в искушение! - крикнул со своего весьма удаленного от меня места брат Максим. По этому восклицанию я понял, что, несмотря на разделяющие нас расстояние, он внимательно прислушивается к беседе.
   Внезапно я увидел направленный на меня странный взгляд Ивана. На размышление было всего несколько секунд. И я вдруг понял, о чем молча просит меня этот совсем молодой парень: опровергнуть это утверждение своего напарника, оно ему пришлись явно не по вкусу.
   Я напряг мысль. У меня вдруг возникло ощущение, что от исхода этого разговора будет многое означать.
   - Я не согласен с вами, брат Максим, - как можно спокойней произнес я. - Женщина не водит в нас искушение. Представьте себе ситуацию, что вы родились на необитаемом острове, куда ни разу не ступала женская ножка. И вот вы выросли, на щеках появился молодой пушок, такой, какой я вижу у вас. И вот вы начинаете чувствовать приливы желаний, которые появляются у вас столь же регулярно, как и океанские приливы. В возникновение этих желаний - не наша вина, такими уж создал нас Господь Бог. А женщина позволяет это искушение персонифицировать, то есть направить его по конкретному адресу. Но, как вы видите, причина не в ней, грех скрывается внутри вашего тела. Да и вообще, ребята, я вам скажу, что получать удовольствия от жизни - совсем не греховно. Они нас делают добрей. Тот, кто умеет наслаждаться, чувствует присутствие рядом с собой Бога. А вот тот, кто отвергает наслаждения, весь негативный груз этого отрицания вынужден носить в себе. Такой человек полон ненависти, а значит служит Сатане. Врут те, кто утверждают, что воздержание - это спасение от греха. Доброта Бога проявляется в том, что Он не принуждает нас насильно принимать такие решения, к которым мы не готовы. Он терпеливо ждет, когда мы сами придем к пониманию необходимости духовного подъема. И Он готов ждать столько, сколько понадобится. Но есть люди очень нетерпеливые, им подавай царство божье немедленно, как обед в ресторане. И ради этого готовы либо заставить всех стать святыми насильно, либо всех испепелить. Но почему мы все должны становиться жертвами их нетерпимости? По-моему, это просто глупо. Вы как думаете, ребята?
   Всю эту нелепейшую речь я с импровизировал исключительно для Ивана, потому что по отношению к Максиму я сделал вывод, что он относится к тому разряду человеческих существ, кто раз затвердив несколько постулатов, уже не способен разместить по соседству в своем сером веществе другие представления. И судя по всему не ошибся в своих расчетах. Иван едва сдерживал себя, и если бы не второй охранник, он бы непременно продолжил разговор. Но Иван понимал, что и так допустил большую неосторожность и попытался ее исправить.
   - Хватит, подышали. Ступайте в дом, - довольно неумело постарался он с имитировать грубый тон.
   Я понял, что самое разумное, что я могу сделать сейчас, выполнить этот приказ.
   В доме меня встретило глухое уныние. Оно было таким плотным, что казалось его можно было даже пощупать, как выставленную на продажу ткань.
   - Как наши охранники, познакомились с ними? - поинтересовался Северин бесцветным голосом. Это настолько не сочеталось с его постоянно эмоциональной манерой говорить, что я не мог не задержать на нем взгляда.
   - Познакомился, - ответил я. - Их зовут Иван и Максим. Максим непробиваем, как танк, он их тех, кто усваивает вложенную ему в голову мысль раз и навсегда. Зато второй кажется хочет понять больше, чем ему тут положено по штатному расписанию.
   Теперь в его взгляде зажегся правда пока слабый огонек.
   - Вы думаете, это может нам как-то помочь? - услышал я как всегда прагматичный вопрос Махонова.
   Я пожал плечами.
   - Только Бог знает, кто и что способно нам помочь.
   Я понимал, что такой ответ звучит в этой обстановке, как злая ирония, а потому, мягко говоря, неуместен, но не сумел удержать его в себе.
   В этот момент отворилась дверь, и на пороге снова появился во всей своей красе брат Андрей.
   - Вам принесли еду, - сказал он. - И кроме того, вы удостоились великой чести, Иисус желает увидеть всю вашу братию разом.
   Наши охранники действительно принесли нам тарелки с едой. На этот раз обед состоял из гречневой каши, маленькой чашечки молока, кусочка хлеба и какого-то напитка весьма неприятного вкуса; что-то среднее между компотом, киселем и квасом.
   Каша была приготовлена отвратительно, одна половина, чтобы была снизу, сильно подгорела, а вторая верхняя половина, что была на верху - не проварена. Вдобавок повара то ли позабыли, то ли пожалели кинуть в нее хотя бы щепотку соли. Но все были голодны до такой степени, что накинулись на нее, как на самые изысканные блюда.
   Съев все до последней крупинки, я вдруг почувствовал неприятное ощущение. Но оно располагалось не в животе, а повыше. Мне вдруг стало стыдно за то, какую власть над нами имеет голод. Он в считанные мгновения возвращает нас в царство животных, перечеркивает всю эволюцию, все долгое и мучительное путешествие цивилизации. Дабы удовлетворить этого без конца разевающего свою бездонную пасть зверя, мы согласились на унижение и ели пищу, которую человек есть не должен.
   После того, как я видел подлинного Иисуса, мне особенно хотелось еще раз взглянуть на Иисуса здешнего. Я не знал, как вести себя в этой ситуации, а посоветоваться было не с кем. Северин стоял рядом с братом Андреем и о что-то ему говорил.
   Прошло уже довольно много времени, а нас все еще не допускали к Христу. Зато мимо то и дело проходили братья в черном. Они останавливались, смотрели на нас ничего не обещавшими хорошего взглядами - и куда-то исчезали.
   Внезапно в нашей группе возникло движение, и мы стали медленно втягиваться в дом.
   Я находился в уже знакомой мне комнате, только теперь со своими товарищами. Я пристально разглядывал на Иисуса, еще раз убеждаясь, что между ними нет никакого сходства. Должен ли я сказать ему об этом?
   Пока я размышлял, все смотрели на его лицо и не могли оторвать глаз. Они явно испытывали шок. Я нисколько не сомневался, что даже самые стойкие неверующих в божественное происхождение этого человека одолели бы в этой ситуации немалые сомнения.
   Внезапно случилось нечто такое, чего никто не ожидал. Сергей бросился перед ним на колени
   - О господь мой, наконец-то мои очи лицезрят тебя. Как же я счастлив. Я готов служить Тебе и днем и ночью, дышать одним с тобою воздухом, делать все, что ты прикажешь. Я так виноват перед Тобой, я столько согрешил. Накажи меня, я приму любое твое наказание. Но знай, я раскаиваюсь во всем. Только прошу, не отвергай раба своего покорного и верного.
   Бывший отшельник попытался обнять божьи лодыжки, но Иисус вдруг сделал пару поспешных шагов назад. Вместо этого Сергей с грохотом ударился лбом о пол.
   Никто не ожидал такой развязки и потому не знал, как на все это реагировать. В том числе и тот, кто выдавал себя за божьего сына. Однако он быстро понял, что ведет себя совсем не так, как бы вел в этой ситуации тот человек, чьим именем он себя называл.
   Лже Иисус подскочил к нему, наклонился и приподнял с пола.
   - Раскаявшему, да простятся все его прегрешения. Встань, сын мой. Покайся, в чем твой грех?
   Но бывший отшельник энергично замотал головой, сигнализируя тем самым, что не желает вставать, так как не заслужил такой великой чести.
   - Отче, я плохо о тебе думал, я не считал тебя милосердным. Ты подвергал меня испытаниям и искушениям, а я не в силах им был противостоять.
   - Какие же искушения тебя преследовали? - спросил лже Иисус.
   Внезапно Сергей повернулся к Анне и с ненавистью и одновременно с омерзением взглянул на нее.
   - Вот она, - показал он на Анну пальцем, - пыталась меня соблазнить. Она дьяволица, она хочет попробовать всех мужчин, без разбора!
   - Мерзавец! - воскликнула Анна и закрыла лицо руками.
   Я же не спускал взгляда с лже Иисуса, мне показалось, что в его глазах на мгновение зажглась искорка, но тут же погасла.
   - Не волнуйся, брат мой, она получит сполна за все свои прегрешения, - успокоил Сергея лже Иисус. - Знай же: пришел великий час расплаты!
   - А что будет со мной? Я не хочу быть вместе с ними, я не виноват в их грехах. Я хочу быть с тобой!
   - Но зачем тебе нужен я, ты же нашел себе другого Бога.
   - Нет, нет, - иступлено забормотал Сергей, - это не я, это все он. - Бывший отшельник вдруг встал и бросился на Северина, едва не сбив его с ног. - Это т он внушал нам греховные мысли, он выступал против Тебя. Он и сейчас считает, что ты ни какой не Иисус, а обманщик. Но истина всегда побеждает.
   Внезапно бывший отшельник, распалясь, схватил Северина за куртку и попытался повалить на пол.
   Мы бросились ему на помощь и общими усилиями оторвали Сергея от Северина. Я оказался почти вплотную к бывшему отшельнику и заглянул ему в глаза. И увидел в них страх. Огромный, заполняющий всю его душу.
   Пока длилась эта, впрочем весьма скоротечная сцена, лже Иисус пребывал в неподвижности, слегка склонив голову на одно плечо, изображая из себя немой укор. Сергей повернулся к нему в надежде услышать слова одобрения своим действиям. Но лже Иисус был иного мнения о происходящем.
   - Вы заражены ядом ярости и ненависти, именно они движут всеми вашими поступками, - ни к кому конкретно не обращаясь, изрек лжепророк. - Но близится час всеобщего воздаяния. Покайтесь, пока не поздно, облегчите душу, дабы предстать перед Господом нашем очищенными и покорными. Ибо тот, кто упорствует в грехе, будет обречен на вечные муки .
   - А я вас предупреждаю, что если хоть с одной из наших голов упадет один волосок, вам не избежать сурового наказания, - произнес Махонов. - Мы живем в стране, где даже боги подвластны закону. Вам и всем, кто совершает преступления, не уйти от ответственности за свои злодеяния.
   - Ты уйдешь из этой жизни первым, - остановился напротив Махонова лже Иисус. - Я вижу, что ты среди них самый закоренелый грешник.
   - Не может быть, чтобы вы были бы тем самым Иисусом, - сказал Северин. - Тот Иисус провозглашал любовь, он миловал и прощал грешников и врагов. А от вас только одно слышишь: грех, возмездие, всеобщая гибель. Так говорят не боги, а маньяки.
   Я видел, как по лицу лже Иисуса прокатилась судорога ярости. Но он быстро овладел собой.
   - Не я, а мой Отец определяет судьбы миров, - стараясь казаться как можно спокойней, провозгласил лже Иисус. - Грех превалирует над всем, вся радость ваша не в Боге, а в греховных помыслах. Людям дан разум, чтобы видеть истину. Вы же используете его для нахождения все новых развлечений и пороков. Вам моим Отцом дано бессмертие. Но кто из вас понимает ценность этого дара? Скоротечное побеждает вечное. Будет снова потоп, который смоет все ваши грешные деяния.
   - Ты помнишь Иерусалим, прохладный от выложенного мраморного пола дом Понтия Пилата, - вдруг странным тоном спросил Северин.
   Лже Иисус настороженно посмотрел на него.
   - Я помню этот дом. И того человека, что допрашивал меня.
   - Он спросил тебя, что есть истина? И ты ответил: "Я есть истина".
   - Так оно и есть. С тех пор ничего не переменилось.
   - Ты прав, вопрос остался столь же нерешенным. Повторишь ли ты на тот же вопрос тот же ответ?
   - Моими устами говорил Отец мой небесный. Я пришел на землю, чтобы стать путем. Путем к нему.
   - Но именно ради этого мы все тут стоящие перед тобой покинули свои дома и направились по пути, о котором ты тогда говорил и говоришь сейчас. А теперь ты хочешь этих людей наказать.
   - Царство мое не от мира сего.
   Я думал, что Северин немедленно отзовется на эту реплику, но он молча и задумчиво смотрел на лже Иисуса. У него был такой вид, что он хотел, но не решался что-то произнести.
   Внезапно выражение его лица изменилось, оно приобрело уверенность в своих силах, как у человека, принявшего трудное решение.
   - Помнишь, Пилат спросил тебя: а что ты будешь делать, коли станешь царем иудейским, если получишь власть над своим народом?
   Теперь молчал лже Иисус.
   - Он не задавал такого вопроса, - вдруг проговорил он.
   - Задавал. Я знаю ответ Иисуса. Он сказал, что соединит два царства: царство земное и царство небесное. Разве ты мог такое забыть?
   - Там не было этого, - упрямо повторил лже Иисус.
   - Было. И еще там было: римский наместник спросил тебя: что же такое добро и зло и почему так люди ожесточены против тебя? Скажи нам тот твой ответ.
   - Там не было этого, - упрямо повторил лже Иисус.
   - Ты ответил: там, где Бог, где мой Отец, там и есть добро. А там, где нет Отца моего, там зло и тление. Не знаешь, потому что в том доме тебя никогда не было. - Внезапно Северин стремительно подошел ко мне, взял за руку и подвел почти вплотную к лже пророку.
   - Вот он только что побывал в своем прошлом. Да будет тебе известно, что он духовный потомок Иоанна Богослова. В его видении был Иисус Христос. Подлинный Иисус. Скажи ему, что ты видел? - попросил он меня.
   - Я видел Христа. Он совсем не похож на тебя. Ты и он - абсолютно разные.
   Лже Иисус задумчиво взглянул на меня, хотел что-то сказать, но передумал и перевел взгляд на Северина.
   - Как же ты можешь знать, что было там между нами, коли не было иных свидетелей?
   Северин стоял неподвижно, его лицо было таким белым, словно по какой-то причине к нему не поступало больше крови.
   - Потому что я там был, - тихо, но отчетливо произнес он, - Моя душа была в теле Понтия Пилата. Я духовный наследник его.
   Теперь Северин оказался в перекрещении взглядов всех, кто находился в комнате. Я видел, как нелегко далось ему это признание. Что же касается лже Иисуса, то он был в явном замешательстве и просто не знал, что сказать. Он, как и все, чувствовал, что в отличии от него, Северин говорит правду.
   Потребовалось несколько минут, дабы лже пророк вновь обрел способность играть свою роль.
   - Клянусь Отцом своим небесным, это наглый обман.
   Северин пожал плечами.
   - В классический канон вошло лишь то, что было известно их авторам. Я же знаю многое, о чем они не знают. На самом деле тот наш разговор продолжался гораздо дольше. Но об этом Понтий Пилат запретил мне говорить. А потому я с полным правом заявляю: ты обманываешь всех тут. Никто тебе не поручал судить людей. ты самозванец. И я требую: отпусти нас немедленно, мы хотим идти своей дорогой.
   Злая гримаса исказила удивительный лик этого человека, мгновенно сметя с него выражение божественности, как по волшебству превратило его лицо в самое обычное, человеческое.
   - Никуда вы не уйдете. Вы останетесь тут навсегда. Вам никогда не попасть к тому, к кому вы направляетесь. А мир вместе со всеми его обитателями поглотит потом. Прежде чем умереть, вы увидите, как это случится. Уведите их! - крикнул он.
   Сразу же в помещении вбежали несколько вооруженных людей, в том числе и знакомые нам Иван и Максим. Возглавлял этот отряд разумеется брат Андрей.
   - Эти люди так погрязли в грехе, что никогда не раскаются, - произнес свой приговор лже Иисус и отвернулся от нас, тем самым показывая, что мы больше его не интересуем. Но я был уверен, что все его слова и поступки - ложь и игра. И на самом деле мы его интересуем весьма сильно. Более того, он нас смертельно боится не меньше чем фарисеи Иисуса Христа.
   Под конвоем нас отвели в нашу тесную тюрьму. Единственный, кто избежал этой участи, был бывший отшельник. Он остался вместе с лже Иисусом.
   Мы расселились и молча стали ждать, когда заговорит Северин. Он понял наше красноречивое молчание.
   - Наверное, я должен был бы вам сказать об этом раньше. Но каждый человек имеет право на свою тайну. Разве не так?
   Едва ли не впервые я слышал обращенный к нам его вопрос, касающийся его самого. Все поняли, что таким образом он просит у нас одновременно поддержку и прощение.
   - Конечно, Олег Анатольевич, - первой откликнулась на этот призыв Анна. - И что в том такого, я не считаю, что лично на вас лежит ответственность за тот поступок какого-то там римского наместника. Они были мужланы, а вы совсем другой. И вообще, тогда была сложная ситуация, кто мог знать, кто Он на самом деле и что из этого получится. Да и разобрались ли мы до конца в том, что произошло?
   - Думаю, что нет.
   - Но почему в таком случае вы заставили именно меня нырнуть в прошлое, а не сделали это сами? - спросил я. - Раз вы встречались с Ним, значит видели его лицо.
   Северин как-то странно посмотрел на меня.
   - Я должен вам кое-что объяснить, - сказал он. - С самого раннего детства мною владел странный комплекс. Позднее я его назвал "комплексом вечной вины". Я в самом деле постоянно и по любому поводу ощущал себя виноватым. Это сильно досаждало мне, я боялся совершить любо поступок, так как не знал, будет ли меня преследовать это чувство или нет. И хотя я становился старше, этот комплекс не исчезал. Вернее, он пропадал, но только на какой-то период. Причем, появлялся вновь обычно совершенно неожиданно, когда его не ждал, как нападение из-за угла. Именно влияние этого комплекса и побудило меня заняться исследованием внутреннего мира человека, так как это был единственный способ помочь самому себе. И как только я научился путешествовать по прошлым воплощениям, сразу же попытался понять, где же скрывается моя вина, кто тот человек, что повинен в столь сильном грехе, который не позволяет мне жить нормальной жизнью. Можете представить мое изумление, когда в моем воображении однажды появилась эта столь знакомая всем сцена.
   - Так вы видели Его? - настойчиво спросил я.
   Северин отрицательно покачал головой.
   - В том-то и дело, что не видел. Я слышал лишь Его голос. Сначала я не понимал, почему в моем сознание не возникает изображение лица Христа. И я снова возвращался в дом римского наместника. Но однажды все же догадался: дело все в том, что Понтий Пилат не запомнил Его лица. Его настолько мало интересовал этот человек, что оно быстро стерлось из его памяти. И когда он умирал, то совершенно не помнил, как он выглядел. Поэтому я тоже не мог его восстановить. Вот почему мне и понадобилась ваша помощь.
   - А что произошло с вашим комплексом вины? - поинтересовался Вирен. - Он исчез после того, как вы узнали его происхождение?
   - Нет, Георгий Валентинович, он не исчез, но начал меняться. Он стал настойчиво толкать меня к определенным действиям. Вряд ли в нынешних обстоятельствах стоит подробно останавливаться на этом вопросе. Для нас гораздо актуальней проблема: что делать дальше? У меня такое чувство, что мы находимся в своеобразном сумасшедшем доме, где не действуют никакие разумные аргументы, где все зазубрили один текст и воспроиовдят его при любых обстоятельствах.
   - Надо прорываться, - выдал реплику Егор Симаков.
   - Их много и они вооружены, - возразил Махонов. - Они нас просто перебьют, как цыплят. Если не отыщем здесь союзников, боюсь, мы обречены. Этот брат Андрей по виду настоящий бандит. Уверен, что в его биографии есть славные лагерные страницы.
   - Единственный человек, кто нам может помочь, это Иван, - на всякий случай тихо сказал я. - Насколько я понял, ему тут далеко не все нравится.
   - У вас с ним завязался какой-то контакт, - заметил Махонов. - Значит, вам и карты в руки.
   - Попробую, может что и получится.
   Но едва я вышел за порог дома, как на меня, как коршун на свою жертву, налетел брат Максим и довольно ощутимо ударил прикладом своего автомата в плечо.
   - А ну назад, грешник! - заорал он. - И не выходить без разрешения.
   Я успел бросить взгляд на Ивана и увидел по его лицу, что он огорчен своим бессилием нам помочь.
   Я вернулся назад и доложил об обстановке.
   - Неужели нас убьют? - вдруг тоскливо произнес Ярослав. - Так хочется к маме.
   В его голосе разлилось такое безбрежное море тоски, что казалось, что оно затопила нас всех с головой. До сих пор я как-то не очень верил в реальность происходящего, в том, что нас могут казнить. Но после последней встречи с этим помешанным на всеобщей греховности лже Иисусом, осознал, что здесь такими вещами не шутят. Чем нелепей затея, тем больше усердия в нее вкладывается.
   Ярослав вдруг заплакал. Мне стало жалко юношу. Из нас всех он менее всех заслуживал смерти. Его душа чиста, как свежевымытая доска, жизни еще только предстоит нанести на ней свои узоры и письмена. Внезапно ко мне пришла довольно странная мысль. Но чем больше я ее обдумывал, тем правдивей она представлялась.
   Я подсел к парню и обнял его за плечи.
   - Тебе волноваться нечего, - объявил я, - даже если мы все погибнем, ты останешься жить.
   Ярослав недоверчиво, но с надеждой посмотрел на меня.
   - Почему вы так думаете?
   - У тебя, если так можно выразиться, чистая душа. Богу нужно что бы она заполнялась, приобретала опыт, а для этого ты должен непременно остаться в живых. Иначе твое появление на свет полностью бессмысленно. Я не знаю, как это случится, но я уверен, что Он тебя спасет.
   - В самом деле, интересная мысль, - поддержал меня Северин. - Мне она представляется вполне разумной.
   - Мне тоже чертовски хочется домой. - глубоко вздохнул Симаков. - Здесь до него совсем ничего, дня за три бы дошли. Баню бы растопили, нажрались до пуза. И откуда взялись эти ненормальные?
   - Скорее всего это фанатики, - отозвался Северин. - Фанатики абсолютизируют какую-то идею и уже не слазят с нее до конца.
   - Но почему они, черт возьми, возникают, - буркнул Махонов. - Неужели они сами не понимают, что выглядят просто идиотами?
   - А все дело в том, уважаемый Юрий Михайлович, что дело совсем не в идеях. Фанатизм это самое комфортное психологическое состояние человека, так как гасит в его душе вечный огонь сомнений, освобождает от постоянного гнета дуализма. Обычный человек испытывает огромные стрессовые нагрузки из-за того, что внутри него идет борьба различных сил и течений и прежде всего добра со злом в самых разных проявлениях. Не каждый способен выдержать такое испытание. Я уверен, что преждевременная смерть людей связана именно с этими факторами. А фанатизм устраняет это противостояние, он превращает все происходящие в душе в однолинейные процессы. Отбрасываются все сомнения, человек избавляется от необходимости любого самопоиска. По сути дела это особый вид наркомании.
   - Но ведь у фанатиков всегда есть какая-то сверхидея, - проговорил Вирен.
   - Конечно. Обычно фанатик считает себя борцом за свою идею. Но на самом деле для фанатика ее характер не имеет большого значения. Он принимает ту идею, которая ему ближе, к которой он привык. По большому счету ему все равно, что отстаивать. Все зависит от конкретных обстоятельств. Важность идеи заключается в том, что она, подобно инъекции наркотического вещества, приводит его в требуемое состояние. А чтобы фанатик превратился бы в фанатика, его сознание должно быть чем-то заполнено без остатка. А для этого требуется определенное содержание. Вот идея и выполняет подобную функцию.
   - Но если следовать вашей логике, то едва ли не всех людей можно отнести к разряду фанатиков, - произнес Вирен.
   - В какой-то степени вы правы. Когда все сознание заполнено ясным и четким содержанием, то человек испытывает большой психологический комфорт. На любые вопросы есть простые ответы. Не надо думать, сомневаться, мучительно искать решения. Вот почему фанатику бывает легче пожертвовать своей жизнью, чем расстаться со своими представлениями. И он готов уничтожить любого, кто покусится на них. А дело все том, что фанатику невероятно трудно отказаться от них, так как его мозг представляют из себя ужасную картину, он буквально весь прорыт широкими каналами. По этим каналам очень обильно и постоянно перемещается одно и тоже содержание. И для творчества, для освоение нового материала почти не остается резервов; все заблокировано. У такой личности устанавливаются мощные и очень прямолинейные, а потому крайне бедные содержанием линии связи с информационными полями. А потому шансы на то, что удастся здесь кого-то перепропагандировать очень малы.
   - Коли так, плохо дело, - отозвался Махонов. - Но и умирать тоже что-то не хочется. Особенно тогда, когда мы совсем рядом с целью.
   Внезапно дверь заскрипела, Мы все как один с тревогой посмотрели в ее сторону - не пришли ли за нами. К нам пытался протиснуться наш охранник Иван.
   - Я все слышал, что вы тут говорили, - тихо, почти шепотом взволнованно проговорил он. - Все так оно и есть. Я уже почти полгода наблюдаю эту публику. Сперва я тоже верил всему, что они нам вещали. Но потом это шибко все надоело, кроме слова "грех" ничего другого и не услышишь. И про фанатизм все верно. Вы их точно описали. А правда, что наш Христос вовсе и не Христос?
   - Правда, - подтвердил Северин. - Вот он, - показал он на меня, - видел Его. Он совершил путешествие по своим прошлым кармическим воплощениям. Слышал о таких?
   Иван бросил на меня взгляд, но отвечать не стал. Мне показалось, что он смущается признаться в том, что плохо представляет, о чем идет речь.
   - А где твой напарник? - спросил Махонов, которого на данный момент больше интересовали практические, нежели чем все другие вопросы.
   - Он ненадолго удалился по нужде, вот я к вам и забежал.
   - Как хорошо, что у фанатиков отключаются только мозги, а все остальные части тела работают в прежнем режиме. Значит, у нас совсем мало времени, - констатировал Махонов. - Тогда скажи, что будет с нами? И вообще, что они замышляют?
   - Потоп, - коротко ответил Иван.
   - Каким же образом, будут молиться Илье пророку, чтобы он обрушил на землю обильный дождь.
   - Нет, - покачал головой охранник. - У них другой план.
   - Что за план? - хором спросили Северин и Махонов.
   Иван колебался, рассказывать нам о нем или нет.
   - Да, говори же! - нетерпеливо воскликнул Махонов. - Что замыслили эти вурдалаки?
   - Тут в километрах тридцати есть небольшой горный хребет. Когда-то там была река. Но потом решили сделать из нее водохранилище и перекрыли ее плотиной. А внизу построили большой поселок. У нас его даже городом иногда называют. Хотя какой там город, ни одного здания выше двух этажей. Эту плотину они и собираются взорвать. И тогда вся вода в считанные минуты смоет весь поселок. Никто не спасется.
   - А ты не из этого поселка? - догадался Северин.
   Иван молча кивнул головой.
   - Да это же государственное преступление! - с возмущением воскликнул Махонов. - Этих людей нужно немедленно арестовывать.
   - У нас тут нет милиции, - напомнил ему Иван.
   Махонов возмущенно и одновременно обречено махнул рукой.
   - Брат Максим идет! - вдруг воскликнул Иван и вылетел из комнаты.
   Мы все молчали, никто не рисковал первым заговорить.
   - Мы не можем допустить этой страшной катастрофы! - внезапно воскликнул Махонов. - Я не могу просто так наблюдать, за тем, как совершаются такие жуткие преступления. Я - вице-премьер.
   Он давно не вспоминал о своей прежней должности, отметил я. Мне даже временами казалось, что он стал о ней забывать.
   - Но что мы можем сделать? - испуганно произнес Вирен. - У них же оружие. Нас просто перебьют. Мы бессильны.
   - Человек никогда не бывает бессильным, - сказал Северин. - Он сам себя делает таковым, когда в нем берет вверх пассивное начало. Я согласен с Юрием Михайловичем, мы не можем остаться в стороне от этих событий. Мы себе этого никогда не простим.
   - Но нас собираются убить! - закричал Вирен. - Какая нам будет разница от того, простят нас или нет? И кто этот таинственный проститель? Здесь же кроме этих сумасшедших, намеревающихся устроить репетицию всемирного потопа, никого больше нет. Никто ничего не узнает о том, что с нами произойдет.
   - А разве это столь важно? Или для каждого из нас не имеет никакого значение, какая судьба постигнет поселок? - отозвался Махонов.
   - И чего спорите? - вдруг прозвучал слегка насмешливый голос Симакова. - Все равно ничего сделать мы не можем.
   - Это кажется верным замечанием только на первый взгляд, что безоружные люди представляются бессильными перед хорошо вооруженными фанатиками, - произнес Северин. - Но если взять в расчет наше превосходство в интеллекте, в сознании, в силе духа, то у нас накапливается огромное преимущество.
   Все молча смотрели на него, никто не знал, как на деле реализовать только что перечисленные наши преимущества.
   Было такое впечатление, что о нас забыли. После быстротечного посещения Ивана, к нам больше никто не заходил. Мы же, помятуя мой опыт, тоже не отваживались покидать нашу тюрьму. Внезапно послышались чьи-то шаги, распахнулась дверь. Мы увидели, как в помещение протиснулся Сергей. Почти сразу стало ясно, что по отношению к нам он был настроен, мягко говоря, не слишком доброжелательно. Видно пребывание в нашем коллективе не принесло ему удовлетворения.
   - Мне поручили вам передать, что ровно через два часа всем предстоит покинуть этот мир. Вам обещают, что это случится без страшных мучений. А вот я еще поживу, - радостно добавил он уже явно от себя.
   Сообщение о предстоящей смерти было встречено мертвым молчанием. Никто не проронил ни звука. Возникло даже ощущение, что все перестали дышать.
   Бывший отшельник, явно довольный всем происходящим, удалился. И сразу же словно огромная глыба навалилась на мои плечи, я вдруг почувствовал, что за один миг лишился почти всех сил и едва стою на ногах. Еще никогда мне не было столь тяжело в жизни.
   Смерть витала в этом тесном помещении так явственно, что казалось ее можно было потрогать. Все молчали, только Ярослав тихо скулил.
   - Я им не дамся, я буду сопротивляться до конца, - решительно провозгласил Махонов.
   - А что это изменит. Мне, например, совершенно плевать, как меня убьют, - огрызнулся Симаков. - Сопротивляйся или не сопротивляться, конец будет один. Эх, жил себе спокойно, водку глушил, баб трахал. И всем был доволен. Так нет, понадобилось искать чего-то неземного. А зачем мне оно я даже и приблизительно не знаю. Вот теперь и получаю по заслугам за свою глупость.
   - А я покажу этим негодяям, что не боюсь их. Чего бы они ради своего звериного эгоизма не придумывали бы, нас им не одолеть, - заявила Анна.
   - Я согласен с Егором, - обречено проговорил Вирен, - какая разница, как умереть. Главное, что это придется сделать. - Он посмотрел на Северина. - Только не надо нам говорить, что смерти нет, что жизнь вечна. Я все эту чушь знаю не хуже вас. И даже если это и так. мне от того совсем не легче.
   - Грустно, что вы придерживаетесь такого мнения, - отозвался Северин. - Если вы не осознаете, что в мире нет ни рождения, ни смерти, а только вечная жизнь, то значит, вы прожили свою жизнь напрасно.
   - Я осознаю, - задумчиво произнес Махонов, - но только не могу примириться. Я знаю сотни дел и проблем, которые надо решать. И я знаю, как их выполнить. Но я не представляю, как вести себя с вечностью. Она какая-то неуловимая, слишком растянутая в пространстве и во времени. А вот наша жизнь, какой бы страшной и нелепой она не представлялась, но зато она понятна. Я могу составить график, что я должен делать сегодня, завтра, через год. Только сейчас понял, что, наверное, напрасно все это затеял. Черт с этой тяжестью в груди, которая давит столько времени. Я уже почти научился сожительствовать с ней. Зато столько бы я всего мог бы осуществить? Когда помогаешь другим, то лучшего ощущения не испытываешь. Такая захлестывает радость, когда удается реализовать трудную задачу, помочь сотням, а иногда и тысячам согражданам. Однажды я читал книгу - не помню, кто автор - да и не важно. Он описывал невероятное блаженство, которое всякий раз испытывает, соединившись с божеством. Я тогда жутко ему завидовал и думал: вот бы и мне так. А сейчас вдруг что-то изменилось во мне, вновь захотелось очутиться в своем кабинете. Там меня ждет столько дел. А я бессмысленно нахожусь здесь и ничего не могу предпринять, дабы помешать преступлению и вынужден покорно ждать смерти. Нет, я не могу позволить им это, есть ситуации, когда нельзя сидеть, сложа руки. - Махонов замолчал и посмотрел на часы. - Остался один час и сорок минут.
   - Я рад был услышать такой монолог от вас, уважаемый Юрий Михайлович, - произнес Северин. - Думать о других - это двигаться в направлении божественности. Правда только в том случае, если это не способ сделать свой эгоизм более тонким, изощренным. Как я понимаю, вы же хотите, чтобы другие зависели бы от вас и тем самым позволяли бы вам получать наслаждение. Их несчастье становится вашим счастьем. На самом деле эгоизм альтруиста не отличается от эгоизма эгоиста, только он принимает прямо противоположный вид, а потому различить его гораздо сложней. Но от этого он не меняет свою природу. Вы покинули свою прежнюю жизнь, дабы расширить сознание до бесконечности и продлить свою жизнь до вечности. А теперь вдруг пятитесь назад. Достаточно было наставить на вас автомат.
   - Можно подумать, что для вас, приглашение на казнь все равно, что приглашение к завтраку.
   - Нет, конечно, дорогой Юрий Михайлович, я даже сам не понимаю, почему испытываю такое спокойствие. Хотел бы надеяться, что я все глубже погружаюсь в бесконечное мировое пространство, все меньше ассоциирую свое существование со своим бренным телом. Когда-то я прочел в Катха Упанишаде одно высказывание. Тогда оно не произвело на меня большого впечатления. Но удивительно, в тот миг я подумал, что однажды я отнесусь к этим словам по иному. И в ожидании этого дня выучил их тогда наизусть: "Мудрый никогда не умирает и никогда не рождается; из ничего не возникает Он, и ничто не возникает из Него. Это сущность не рожденная, вечная, нетленная, это древняя сущность не может умереть, когда умирает тело. Если кажется убийце, будто он может убить, если кажется убиваемому, будто он может быть убитым, то значит это, что ни одному не известна истина, ибо душа не убивает и убита быть не может". Лишь поняв, что наша основа - вечность и бесконечность, мы будем принимать правильные решения в каждой ситуации. Хотим мы того или не хотим, но так уж устроен человек, что в каждом из нас существует эта рана божественности. С помощью удовольствий, придуманных страданий, вина, водки, наркотиков, идеологий, религий мы пытаемся эту рану как-то залатать, анестезировать. На какое-то время это получается. Но однажды происходит прорыв, и она дает о себе знать с новой силой. И уже больше не отпускает. И это заставляет нас метаться по жизни, искать новые духовные пристанища. Вот потому-то все мы и оказались здесь, так как пришло время и у каждого прорвалась эта рана.
   - Я не спорю, все это может быть и так, как вы говорите, но как нам поступить в этой ситуации? - спросил Махонов. - Как спасти поселок от затопления?
   Северин молчал. При этом его лицо вдруг обрело странное выражение, оно было совершенно отрешено от всего того, что тут происходило.
   Внезапно он словно бы очнулся и посмотрел на нас.
   - Я попытался связаться с высшими информационными слоями. И получил ответ, но весьма неразборчивый. Я не уверен, что правильно его интерпретирую. Я понял его так, что скоро должно нечто случиться. Надо ждать. Ничего другого я вам предложить не могу.
   Я посмотрел на часы; до нашей смерти оставался час с небольшим. Воистину непростая проблема: чем же его заполнить? Воспоминаниями о прошлом, размышлениями о вечности? Я бы предпочел ни о чем не думать. Существуют же люди, способные останавливать работу мозга, уходить в прострацию. А я по дурости или легкомыслию так и не обучился столь полезным в жизни вещам. Зато сколько бесполезны обрел навыков. Вот теперь сиди и жди, дрожа от страха, как от самого сильно мороза, когда за тобой придут и поведут на казнь.
   Я снова взглянул на циферблат - уже пошел последний час моей жизни. Оказаться бы рядом с Катей, ощутить теплоту ее тела, совсем не кстати подумал я. Ну почему я от всего этого отказался? Заныла божественная рана, будь она трижды неладна. И именно в тот самый момент, когда моя судьба складывалась со всех сторон столь удачно. Как я мог проявить такую опрометчивость.
   Внезапно дверь отворилась, и в помещении ворвался брат Иван. Из его носа вытекала тоненькая струйка крови, но он то ли не замечал, то не обращал внимание на кровотечение.
   - Быстрей выходите, дорога каждая секунда! - воскликнул он.
   Нас не надо было упрашивать, в едином порыве мы устремились к выходу. И застряли, так как проход был узкий, и образовалась пробка.
   Понадобилось несколько минут, чтобы преодолеть эту горловину. Мы выскочили на улицу и увидели сидящего на земле брата Максима с огромной ссадиной на лбу, связанными руками и с кляпом во рту. Он страшно вращал глазами, выражая тем самым весь безмерный по отношению к нам накал своей ненависти. Но разбираться с его чувствами было совершенно недосуг. Хотя мне пришлось приложить некоторые внутренние усилия, дабы не пнуть его ногой.
   - За мной! - решительно скомандовал брат Иван.
   Мы устремились за ним и очень скоро поняли, что направляемся в резиденцию самопровозглашенной мессии. Внезапно Иван остановился.
   - Его охраняют два охранника, - пояснил он. - Я не знаю, как они будут действовать. Поэтому возможно сопротивление. Кто из вас возьмет оружие?
   Иван извлек из кармана пистолет.
   - Я отнял его у брата Максима, - сказал он.
   Мы молча стояли, не решаясь протянуть руки за оружием.
   - У нас нет времени! - нетерпеливо воскликнул Иван. Они пошли взрывать плотину.
   Едва он произнес эти слова, как вперед решительно шагнул Махонов и почти выхватил пистолет из рук Ивана. Тот одобрительно кивнул головой и побежал вперед.
   Я тоже бежал вместе со всеми, но при этом испытывал смущение. Конечно, я никогда ранее не имел дело с оружием. И все же обрадовался, когда за ним потянулась принадлежащая другому рука.
   Но бой на этот раз не состоялся, так как в доме никого не было. Иван разочарованно плюнул.
   - Он сбежал! - убежденно проговорил он. - Эта сатана в человеческом обличье сбежал!
   - Поясните, что произошло? - попросил Махонов.
   Я подумал, что в эти минуты миссия лидерства склоняется в его сторону. Я мельком взглянул на Северина, но кроме напряжения, ничего другого на его лице не обнаружил.
   - Они приняли решение взорвать плотину, - проговорил Иван. - Сегодня было заседание. Не все были согласны, но он настоял. И теперь они идут в направлении озера.
   - Когда они вышли? - спросил Махонов.
   - Два часа назад.
   - Что же ты раньше ничего не сделал?
   - Я не мог. Нас с братом Максимом оставили вас охранять. Мы должны были уйти через два часа, а вас запереть. В случае подрыва плотины, вода пришла бы сюда через час-полтора и затопила бы поселок. Вместе с вами. Это он так распорядился.
   - Вот гад! - дал ему свою оценку Симаков.
   - Я никак не мог подобраться к брату Максиму, - продолжил Иван. - кажется, он что-то заподозрил и не спускал с меня глаз. Только недавно мне удалось обмануть его.
   - Ладно, - произнес Махонов, - сейчас не до этих деталей. Нужно остановить твоих черных собратьев. У них преимущество в два часа. Но я не понимаю, ведь плотина - режимный объект, она должна охраняться.
   Иван, подтверждая, кивнул головой.
   - Так и есть, но там небольшая охрана. И среди нее есть один из наших, он и должен ее ликвидировать.
   - Кто это предатель?
   - Мне известно, что его зовут брат Кирилл. Но не знаю его в лицо, я никогда его не видел.
   - Час от часу не легче! - раздраженно воскликнул Махонов. - Необходимо во чтобы то ни стало нагнать этих сволочей. Думай, как это сделать?
   - Есть один путь короче наполовину. Но он трудный и опасный. Два дня назад там разбился один из наших.
   - Веди!
   Почему этот сбежавший со своей должности бывший вице-премьер принимает решения от имени нас всех? Никто ему не давал подобных полномочий. Я небольшой любитель лазить по горам, говоря откровенно, просто не умею это делать. И с какой стати я должен ломать себе шею даже из таких благих побуждений?
   - Я не хочу лезть в горы! - вдруг воскликнул Ярослав.
   Так как группа уже начала движение, то все остановились.
   - Вы же видите, другого пути нет, - сказал Махонов.
   - Ну и что, мы можем пойти вниз. Есть еще время уйти в сторону. И поток прокатится мимо нас.
   - Но прежде он накроет поселок, что рядом с плотиной. Сколько там, Иван, проживает душ?
   - Около десяти тысяч.
   - Ты понимаешь, что в случае разрушения плотины, все они обречены.
   Ярослав, потупя взгляд, молчал.
   - Я боюсь, - вдруг тихо произнес он. - Я с детства боюсь горы. Мой старший брат погиб в горах, упал в обрыв. Он был альпинистом.
   Внезапно к нему подошла Анна и обняла за плечи.
   - Я понимаю, всем страшно. Но бывают случаи, когда человек не может не рисковать собственной жизнью. Мы сейчас как раз в такой ситуации. Представь, что ты мог бы сейчас находиться среди жителей поселка, которые ничего не знают о грозящей им опасности. И только один или несколько человек способны ее предотвратить. Разве у тебя есть сомнение, как они должны поступить?
   Ярослав взглянул на Анну и неуверенно кивнул головой. Обнявшись, они пошли вперед.
   Я шел по каменистой тропинке, опустив голову. Мне почему-то казалось, что все отлично понимают, какую бурю в душе я только что пережил. Украдкой я поглядывал на своих товарищей. Но никто не обращал на меня никакого внимания, каждый был поглощен собственными переживаниями.
   Мы быстро шли вперед в направлении большой горы. Она возвышалась над нами, как Гулливер над лилипутами. Каменная плита, почти лишенная растительности, круто уходила вверх. Казалось ни одно живое существо не способно одолеть этот едва ли не абсолютно вертикальный подъем.
   - Если мы перелезем через эту гору, то срежем до половину пути, - объяснил задачу Иван, когда мы сгрудились у подножия скалы.
   Даже у наиболее решительного из нас всех Махонова при виде этой кручи убавилось уверенности. Он смотрел на вершину горы, где росли несколько деревьев и над которой летели облака - и молчал.
   - Вы взбирались на эту горку, Иван? - спросил он.
   - Один раз, но это было давно, - признался черный ангел. - Но тогда со мной был отец, а он облазил все тут с детства. Он показал мне наиболее легкий маршрут. Но он все равно очень трудный.
   - Ладно, нам дорога каждая секунда, - хмуро произнес Махонов. - Теперь командовать вам.
   Иван внимательно осмотрел нас всех.
   - А что тут командовать, - пожал он плечами. - Идите за мной. Пока не найдете следующий уступ, не делайте нового шага. Если кто упадет, на помощь не надейтесь. Иначе все тут останемся.
   Я шел вслед за Анной. Я видел ее красивую прямую спину, ровную линию плеч, прикрытую аккуратно подрезанными волосами шею. И как ей удается в этих ужасных условиях поддерживать такой обольстительный вид? Невольно я провел рукой по подбородку, на котором уже отросла изрядная по длине бородка. Мне вдруг захотелось ее сбрить. Желание было абсолютно нелепым; бог знает, чем завершится этот подъем, а я думаю о таких незначительных вещах. Какая разница, будет ли мое исковерканное тело чисто выбритым или покрыто многодневной щетиной?
   Внезапно Анна, словно услышав мои мысли, обернулась ко мне.
   - Я когда-то занималась альпинизмом, - вдруг тихо сообщила она, - в случае чего вам помогу.
   Я с благодарностью кивнул головой. Эта ее поддержка мне была необходима как никогда. Но как она проникла в мое состояние?
   Я напоминал сам себе ползущего по стене таракана. Но в отличии от меня Бог снабдил его лапы для перемещения по вертикальным поверхностям специальными приспособлениями. Я же вынужден карабкаться вверх с помощью обычных рук и ног, предназначенных совсем для другого образа жизни.
   Я уже преодолел метров десять или пятнадцать. Но это был наиболее легкий участок маршрута. С каждым новым сантиметром подъем становился все труднее.
   Я отыскал рукой новый уступ и подтянул свое тело еще на десяток сантиметров вверх. Впереди я видел подошвы сапогов Анны. Несколько раз их каблуки попадали мне в лицо, но я не обращал на это внимание. Меня беспокоило совсем другое, насколько времени такого подъема хватит сил. Их запас, как в жару мороженое, таял слишком быстро. И что буду делать, когда он окончательно иссякнет, я не представлял. Боже, ну почему я должен такое претерпевать? Столько в мире людей спокойно сидят сейчас в своих домах, офисах, сколько удобно расположились в креслах самолетах или на палубах комфортабельных кораблей. И им глубоко наплевать на страдания и несовершенства мира, на то, что очередная партия безумцев, помешанных на каких-то абсурдных идеях, готовит новые преступления. Они просто наслаждаются жизнью так, как умеют. И ни о чем не задумываются, ни к чему не стремятся, кроме как удовлетворить свои примитивные желания, которые до них бесчисленное число раз удовлетворяли другие человеческие особи. А ты тут неизвестно ради чего висишь между землей и небом и в любую секунду можешь переломать себе, словно соломинку, позвоночник.
   Было бы неверно утверждать, что все эти мысли приходили в мою прижатую к гранитной стене голову. В тот момент мне было не до таких мыслей. Мне вообще было не до мыслей. Но совсем не обязательно их обдумывать словами, произносить длинные внутренние монологи. Ведь подлинные мысли приходят к нам в виде бесчисленных импульсов. И лишь затем мы перекладываем их на привычный нам язык. Но при этом нам уже известно их содержание.
   Мои ноги соскользнули с выступа, и я повис на руках, держась за небольшие выщербины в скале. Таким способом продержаться я мог еще не больше нескольких секунд.
   Анна! - отчаянно позвал я.
   Молодая женщина замерла на месте, посмотрела вниз. Она мгновенно оценила ситуацию. Каким-то чудом смогла наклониться и схватить меня за руку как раз в тот миг, когда я уже больше не мог держаться и, мое тело, как подбитое охотником птица, должно было сорваться вниз.
   Но теперь в тяжелом положении оказалась Анна. Она держалась за выступ только одной рукой. И в любой момент сама могла соскользнуть со скалы.
   - Егор, помоги! - позвала она находящегося всех ближе к нам Симакова.
   Симаков быстро взглянул на нас и отвернулся. Он сделал движение, намереваясь подняться в вверх. Но затем остановился, снова посмотрел в нашу сторону. Потом двинулся по направлению к нам и протянул руку Анне, которая тут же ухватилась за нее.
   Теперь вся наша троица зависли на этой миллион раз проклятой скале. Я понял, что наше общее спасение теперь зависит от меня. Я стал поспешно нащупывать ногами точки опоры.
   - Давай быстрей, черт! Больше не могу держать вас! - крикнул мне Симаков.
   И в этот момент мои ноги обрели спасительные точки опоры. Я освободил руку Анны, а она в свою очередь руку Симакова.
   - Чтоб вы все... - крикнул он нам и стал отползать от нас настолько быстро, насколько это было возможно в данной ситуации.
   Внезапно я понял, что после этого происшествия приобрел определенный опыт. И взбираться дальше будет легче. Так оно и оказалось, с этого момента я пополз вверх более уверенно. И можно это отнести к разряду чудес, но мои ноги и руки теперь гораздо легче находили столь нужные мне выступы и выбоины в гранитном теле горы.
   В это трудно было поверить, но я лежал на вершине этой много раз проклятой скалы. Правда лежал совершенно обессиливший, но это можно было смело отнести к совсем незначительным издержкам.
   Последним приполз на вершину самый младший из нас - Ярослав. Он выглядел невероятно бледным, но счастливым от того, что преодолел этот жуткий подъем. Переполнявшие его эмоции выходили из него потоком слез. Но он даже не пытался их вытерать, они просто стекали на его подбородок и дальше - на грудь.
   - У нас нет времени на отдых, - сказал Иван. - Мы должны прийти к перевалу раньше их. Нам нужно перекрыть дорогу.
   Секунду назад мною владела полная убежденность, что не сумею встать ни за какие сокровища мира. Но я и не представлял, сколько во мне находилось еще неизрасходованных сил. Я не только поднялся, но и весьма бодро зашагал по ведущей с горы вниз едва различимой тропинке.
   По словам Ивана нам предстояло пройти километра три. Мы поднялись на хребет и вдали увидели тот самый, приговоренный к затоплению за грехи человеческие, поселок. Он раскинулся на дне довольно просторной лощине. И в случае прорыва плотины в самом деле будет смыт водой всего за несколько минут.
   - Это крайне несправедливо, что за прегрешения всего человечества отдуваться должно одно селение, - сказал поравнявшийся со мной Вирен. - Причем, вряд ли в такой глуши обитают самые страшные греховодники. Всего-то пьют да спариваются. Что тут еще делать? А где этого не происходит? Вам известны такие места?
   - Мне - нет, - поспешно заверил я.
   - Человечество надо не наказывать за грехи, а награждать.
   Я вопросительно посмотрел на Вирена.
   - Мы взяли на себя этот тяжкий груз. Вопрос в том, что первично, а что вторично. Первичен ли человек, который своим пребыванием на этой планете порождает такую уйму грехов, или грехи, которые уже существуют в потенции, сами облепляют человека, соблазняют его всякими удовольствиями, которым ему трудно противостоять. Я склонен полагать, что второй вариант ближе к истине. Вы так не думаете?
   - Думаю, но все же не совсем так, как вы. А могу ли я узнать ход ваших мыслей?
   - Пока мы сидели в этой тюрьме и особенно после встречи с этим полупомешенным проповедником, все время размышлял на тему греха. Я полагаю, что грехи и человек - это неразлучная пара и невозможно отделить, где следствие, а где причина. Грех возникает тогда, когда человек направляется в противоположную от божественной сторону, когда его действия служат не общему, а исключительно частному. И чем уже направление его действий, тем более греховным они являются. Если человек совершает любое действие без любви ко всеобщему, вот тогда и происходит то самое знаменитое прелюбодеяние. И совсем не важно, занимается ли человек любовью с женщиной, которую не любит, кем бы она ему не была бы: жена или любовница или моет посуду, испытывая к ней только лишь отвращение, разницы в деянии нет никакой. Все что без любви, все, что для себя, все, что совершается без приближения к Богу - и есть грех.
   - Вы абсолютно правы! Мне нравится, как вы стали мыслить.
   - Я рад, что помог вам. Никогда не предполагал, что сумею подняться на эту гору, - вдруг резко сменил он тему. - Выходит верно, утверждение, что возможности человека безграничны. Это требует осмысления. Хотя как осмыслить безграничное? Я теперь приблизился к пониманию, что существует целая категория понятий, если следовать которым, то приходишь к осознанию совсем иных реальностей. Мы произносим такие слова, как безграничное, бесконечное, безвременное и не осознаем их истинного значения. Они же прямо указывают нам на существовании иного мира. Если бы он был бы для нас наглухо закрыт, как люк подводной лодки при погружении, этих слов просто не было бы в нашем языке. Знаете, я убежден, что беда человеческого мышления заключается в том языке, каким мы пользуемся. Когда мы в детстве начинаем его осваивать, то убогость, не полнота заключенных в нем понятий ужасно ограничивает наш кругозор на всю жизнь, однобоко формирует способ нашего мышления. Затем приходиться прикладывать гигантские усилия, чтобы изменить его.
   - Как раз мы для того то и отправились в этот нелегкий путь, дабы попытаться хотя бы сделать в этом направлении пару шагов.
   Вирен как-то грустно посмотрел на меня.
   - Мы проплыли по реке, прошли через буреломы десятки километров, проползли по стене, похоронили одного из нас - и всего ради двух шагов? А сколько их еще надо сделать, чтобы дойти до конца пути? Тысячу, миллион, миллиард? Боюсь, что основная масса человеческого рода никогда не согласится на такие развлечения. Вот и спрашиваешь себя: а есть ли во всем этом смысл?
   - А вы спрашиваете себя: а надо ли спасти поселок от наводнения? Или можно предоставить его собственной участи?
   - Нет, я просто иду, чтобы сделать это. Хотя не представляю, каким образом.
   - Существуют вещи, которые даже самые мудрые люди делают без всякий размышлений, насколько они очевидны. Концентрация смысла в этом поступке настолько велика, что, простите за тавтологию, нет смысла сомневаться в правильности принятого решения.
   - Какой же вывод из всего этого вы делаете?
   Я пожал плечами.
   - Я не исключаю того, что где-то на самом верху есть некая зона, попав в которую все становится окончательно ясным. То, что все мы столь давно привыкли называть истиной и чему посвящаем столько времени и усилий, как раз и хранится там, подобно тому, как хранятся в запасниках особо ценные музейные экспонаты.
   Вирен как-то странно посмотрел на меня.
   - Вы полагаете, что подлинный мир похож на наши музеи, где все пронумеровано, описано, разложено по полочкам.
   - А почему бы и нет. Что вас смущает в таком раскладе? Музеи - не худшие заведения на земле.
   Пару минут мы молча шагали рядом.
   - Смотрите, а вот и плотина! - внезапно воскликнул Вирен и указал рукой, куда следует смотреть.
   Я посмотрел в указанном направлении и увидел вверху, на высоте в несколько десятков метров над моей головой в самом деле плотину. Она сдерживала огромную массу воды, которая в случае ее прорыва ринулась бы вниз, сметая все на пути. Невольно мне стало страшно от картины этого водного апокалипсиса.
   - Как же нам удержать подходы к плотине? - задумчиво произнес Вирен.
   Я не ответил, я бы и сам хотел бы это знать.
   Маленькой тесной кучкой стояли мы на узкой тропинке и смотрели вперед, туда, где пока неподвижно, словно гигантский зверь, лежало озеро.
   - Что же нам делать? - спросил Махонов Ивана.
   - Я все обдумал, - быстро отозвался он. - По моим расчетам мы обогнали их всего на полчаса. Если у них ничего не случилось, то они появятся тут совсем скоро. Вы видите, там в метрах пятидесяти от нас тропинка резко сужается. Пройти по ней можно только по одному. Если занять этот перевал, то пробиться сквозь наш заслон им будет трудно.
   - Мне кажется, это неплохой план, - одобрил Махонов. - А вы как думаете, Олег Анатольевич?
   - Я согласен. Командуйте.
   - Тогда надо быстрей занимать позиции, дорога каждая секунда, - сказал Иван.
   Тропинка в самом деле сильно сужалась, так что пройти по ней одновременно мог лишь один человек. Мы стали занимать позиции по обе стороны от нее, пытаясь замаскироваться. Я устроился за большим валуном и решил, что как только они появятся, то попытаюсь скатить его прямо на них. Хотя вряд ли одному мне удастся сдвинуть эту глыбу с места.
   Я огляделся и увидел, что в нескольких метрах от меня пытается оборудовать удобную для боя позицию Симаков. Я позвал его и объяснил ему свой стратегический замысел. И получил его полное одобрение. Мы расположились за валуном так, чтобы была бы видна тропинка. В любую секунду снизу могли появиться кровожадные сектанты.
   Но минута тянулась за минутой, а их все не было. У меня затеплилась надежда, что они так и не появятся. Почему бы им не одуматься, должен же быть у зла предел, за которым следует просветление. Иначе какой смысл в зле, если оно, добравшись до своей максимальной точки, не начинает постепенно возвращать нас к доброму началу в человеке.
   Эта мысль в данной ситуации мне показалось не то что нелепой, а скорей уж слишком поспешной и не своевременной. Хотя с другой стороны, копя в себе зло, человек в соответствии с законом единства противоположностей копит и добро. Вот только оно почему-то редко проявляется.
   Голос Симакова прервал мой размышления.
   - Тебе не страшновато тут сидеть? - спросил он.
   - Страшновато, - не стал скрывать я. - А тебе?
   - Мне - тоже. Эти сумасшедшие вооружены., а у нас что? Разве что этот камешек нас спасет, - насмешливо проговорил он и похлопал валун, как хлопают по плечу старого друга. - Чувствую, отбросим мы в этом распрекрасном местечке свои копытца.
   Холодок пробежал без преувеличения буквально по всем частям моего тела. Хотя реальность смерти за эти дни вставала перед нами уже несколько раз, я еще не обрел привычку жить с ней в постоянном соседстве.
   - А тогда зачем ты сюда пошел? - осведомился я. - Сидел бы где-нибудь вон там, - кивнул я на возвышающуюся горную вершину в километре двух от нас.
   - Мои родичи живут в точно таком же поселке. Один к одному. - Симаков на несколько секунд замолчал. - Между прочим, они тут совсем рядышком. Ну я и представил, как их заливает водой.
   - Но их же не заливает. Им-то ничего не грозит. Опасность нависла совсем над другими людьми, где нет твоих родственников. Или они тут тоже есть?
   - Да нет у меня здесь близких. В жизни в этот поселок не захаживал, знать тут никого не знаю. - Почему-то Егора рассердил мой вопрос, и я заметил, как напряглись его сильные плечи.
   - Тогда, почему ты решил их спасти?
   - Ну я же тебе пояснил. Похож он на тот, где я родился. Неужто трудно уразуметь.
   - Уразумеь не трудно, понять трудней. Похож-то он похож, да не тот.
   - Ну чего пристал, как банный лист. Ну не знаю. Мог бы, давно сбежал. Иль ты полагаешь, что меня бы оставило то, что вы обо мне подумаете. Да плевал я на это знаешь с какой лестницы.
   - Догадываюсь.
   И в этот миг я увидел их.
   Они шли по тропинке друг за другом, все в черных одеяниях от чего их колонна выглядела особенно зловещей. Переход явно утомил людей, это было видно по тому, как тяжело они переставляли ноги.
   Впереди шел брат Андрей. В отличии от своих братьев по секте в его походке не чувствовалась усталости, скорей, наоборот, нетерпение.
   Я внимательно смотрел на приближающийся отряд, пытаясь отыскать лже Христа. Но его среди этих ребят не было. Куда же он исчез?
  Те же, кто были, неумолимо приближались к занятым нами позициям. Но нас они еще не замечали, а потому шли безо всяких опасений, как солдаты на параде. На плече брата Андрея болтался автомат. И мне стало по-настоящему страшно.
   Расстояние между нами стремительно сокращалось. До меня даже уже долетал запах пота, исходящий от утомленных тел борцов с человеческими грехами. Кто-то должен из нас объявить этим мерзавцам, что их дальнейшее продвижение невозможно. Но в таком случае почему эту миссию должен сделать не я, а кто-то другой? У нас тут все в абсолютно равном положении, всем одинаково угрожает смертельная опасность.
   Пока же я размышлял, не делая никаких телодвижений, во весь рост встал Иван.
   - Эй, стойте! - закричал он. - Дальше хода нет. мы вас не пустим.
   От неожиданности отряд черных братьев в самом деле, словно выполняя поступившую команду, послушно замер на месте. Но их замешательство поведение длилось буквально пару мгновений.
   - А это ты, брат Иван, - заорал в ответ брат Андрей. - Я давно тебе не верил. Но ты знаешь, как мы поступаем с предателями? - Он схватился за автомат.
   - Не советую стрелять, я здесь не один.
   - С кем же ты? Уж не с этими ли святошами? Ты их освободил? А что ты сделал со своим товарищем?
   - Просто связал.
   - Я, как вице-премьер правительства требую, чтобы вы немедленно сложили оружие и сдались бы правоохранительным органам, - вмешался в диалог уверенный голос Махонова. - В противном случае вы несете всю ответственность за все то, что тут случится.
   - Ну хватит, у меня нет времени на разговоры. А ну, братья, за мной!
   - Давай, - сказал мне Симаков.
   Мы уперлись в валун и толкнули его вниз на узкую тропинку. Он быстро скатился по склону и едва не придавил их предводителя; тот успел отскочить в самый последний момент. Но при этом камень не упал дальше в пропасть, а весьма удобно устроился на узкой тропинке, полностью перегородив ее. Проход вперед для братьев в прямом смысле оказался перекрытым. Иначе, как вмешательством Бога, объяснить такое чудо я не мог.
   Наш удачный выпад вызвал у нападавшей стороны прилив ярости. Особенно неиствовал брат Андрей. Он взял автомат в руки и полоснул по нам. Сделал он это не прицельно, и очередь ушла в сторону, подняв пыль и выбив кусочки щебня из горной породы.
   Такого животного страха я, пожалуй, в жизни еще не испытывал. Никогда раньше в меня не стреляли. Мысль, что в любую секунду ты можешь быть убитым, мгновенно заняла такую доминирующую позицию, что абсолютно поглотила все другие ощущения. Моя сложная многоцветная натура в миг исчезла, словно бы ее и не существовало никогда. Все мое внутренние пространство заполнил ледяной ужас.
   Симаков схватил меня за руку и так потянул меня за собой, что я ощутил резкую боль.
   - Чего сидишь, как истукан, бежим туда, - показал он вверх, где лежали другие валуны.
   Я побежал. Мне казалось, что вот-вот раздастся выстрел и оборвет мою жалкую трусливую жизнь. Но на мое великое счастье в те секунды черным братьям было не до меня, они пытались сдвинуть с места наш валун. Однако он проявлял характер и не поддавался усилиям злоумышленников.
   Наконец они оставили свои попытки. Потерпев неудачу в своем намерении освободить дорогу, вражеский отряд решил приступить к переговорам.
   - Освободите нам путь и катитесь куда угодно. Мы вам мешать не станем! - громко предложил брат Андрей.
   - А что вы намерены делать, куда направитесь после этого? - спросил Махонов.
   - Это наше дело, куда хотим, туда и идем.
   - Не надейтесь, мы вам ни за что не позволим взорвать плотину и устроить потоп. Для этого вам придется убить всех нас.
   - Убьем, не сомневайтесь, - заверил Махонова брат Андрей.
   - Попробуйте.
   Внезапно я увидел, как бывший вице-премьер выдернул из-за ремня брюк пистолет и выстрелил в сторону их предводителя. Пуля ударила в тот самый валун, который мы столь удачно сбросили.
   - Значит, вы вооружены. Тем лучше для нас и тем хуже для вас. У нас есть все оправдания для вашего уничтожения. Молитесь, ребята, вам жить еще пять минут.
   К нам с Егором, двигаясь словно уж, подполз Иван.
   - Как вы тут? - тихо спросил он.
   Никто из нас не ответил, все было ясно и без слов.
   - Понятно, - сказал он. - Они сейчас пойдут, пощады от них ждать не приходится. Среди них есть парочка самых настоящих головорезов.
   Радостная новость, подумал я.
   - У нас есть еще один пистолет, я умыкнул его у Максима. Кто из вас его возьмет?
   - Я никогда не держал в руках настоящего оружия, - признался я.
   - Здесь все очень просто. Я покажу. Ну кому его доверить, говорите быстрей.
   Мы переглянулись с Егором.
   - Терпеть не могу такие вещи, - пробормотало он и брезгливо поморщился. - В армии я только строил да ел. А от всяких штучек для убийства старался держаться подальше.
   - Значит, вам, - протянул Иван мне пистолет. - Смотрите, как им пользоваться.
   Урок продолжался целую минуту, затем Иван пополз вверх, где он располагался с самого начала, а оружие осталось со мной.
   Я сжимал рукоятку пистолета и ощущал полную растерянность. Даже трудно себе представить, что из этого, похожего на игрушку, предмета можно лишить человека жизни. Теперь к страху, что могут убить меня, присоединился страх, что могу убить я. Мне было трудно определить, чего я больше боялся, то и другое вызывало во мне одинаковый ужас.
   Я поймал изучающий взгляд Симакова.
   - Кажется, ты не рад, что тебе дали эту штуковину? - сказал он.
   Моих сил хватило лишь на то, чтобы кивнуть головой.
   - Я тоже не имел с ней дело. В армии я держал только лопату, мы строили начальству дома. И вообще, не люблю все, что стреляет. Даже на охоту никогда не ходил, хотя кореши много раз зазывали. Черт, кажется, эти козлы решили нас атаковать.
   Я перевел взгляд с Симакова на тропинку и увидел, как несколько человек взгромоздились на валун, пытаясь перелезть через него. В ответ с нашей стороны прозвучало несколько выстрелов, что мгновенно сдуло атакующих с камня.
   - Ну мы молодцы! - пришел в восторг Симаков. Внезапно он о чем-то задумался. - Мы как эти... Ну помните, давно они стояли на перевале и кого-то там не пускали. А потом все погибли. Нам про них в школе рассказывали.
   - Двести спартанцев, а не пускали они персов. Этот эпизод произошел во время греко-персидских войн, - пояснил я, про себя испытывая гордость от своей эрудицией.
   - А не важно, - отмахнулся Симаков, - главное, что мы показали этим сукиным детям, как те ребята своим персам.
   Неожиданно к нам подполз Северин.
   - Как у вас тут дела?
   - Первый приступ отбили, - отрапортовал Симаков. - Может, они на этом уймутся? - с надеждой спросил он.
   - Они не успокоятся, - покачал головой Северин. - Они слишком поглощены своей идеей. Если ее отнять у них, они почувствуют себя глубоко несчастными, как младенцы, у которых отобрали соску. Они будут считать, что их обманули. Думаете, их волнует взрыв плотины или человеческие грехи? Просто каждый из них вбил в голову несколько простых, как гвозди, представлений. И теперь не может от них отказаться. Никогда не стоит заклиниваться на одних и тех же мыслях, сам не замечаешь, как становишься их рабом.
   - Получается, что лучше вообще не думать, - немного растерянно произнес Егор.
   - Для многих это был бы лучшим выходом, - согласился Северин. - Мы не должны дрогнуть, от этого зависит жизнь тысяч людей.
   Внезапно установившиеся было спокойствие резко нарушилось. Наши враги пошли на решительный штурм. На этот раз они постарались действовать более изобретательно. Их отряд разделился на две части. Одна взгромоздилась на валун и пыталась переползти по нему на другую сторону тропинки. Вторая группа вела по нам прицельный огонь, не позволяя высунуться и открыть ответную пальбу.
   Несколько пуль взметнули пыль совсем неподалеку от нас. Я никак не мог оторвать взгляд от этого места. А если мы бы находились там в этот момент?
   Внезапно я заметил, как в нашу сторону бежит один из братьев, которому удалось перебраться через валун. Он быстро приближался к нам, держа в руке пистолет.
   Механически я тоже схватил пистолет и стал целиться в него. Он приближался стремительно, идя в полный рост. Нас отделяло расстояние всего в пять-шесть метров.
   Я поднял пистолет, зажмурился и спустил курок. Раздался такой оглушительный грохот, что у меня даже заложило уши.
   Когда я открыл глаза, то увидел, что брат лежит на земле, а по его лицу, словно змея, ползет густая струйка крови.
   Неожиданно откуда-то появились с десяток, вооруженных автоматами, милиционеров. Они нацелили их на нас. Я же украдкой поглядывал на того, в которого стрелял. Он все так же лежал на земле, не шевелился, и я никак не мог определить: убит он или у него болевой шок?
   Нас всех мгновенно обезоружили, а на запястья надели металлические обручи наручников. Я впервые чувствовал их прикосновение к своему телу, и ощущение было не из самых приятных.
   Милиционеры были как раз из того поселка, который был приговорен к затоплению. Они услышали на перевале выстрелы и помчались сюда. Правда эти подробности мне стали известны немного позже. Пока же нас всех, без разбора, каким-то удивительным образом запихнули в несколько машин. Теснота была такая, что невозможно было даже пошевелить пальцами. Не хватало воздуха. Я был на грани потери сознания.
   Не стану описывать последующие три дня. Они были сплошь заполненными допросами, очными ставками, выяснениями, что представляют из себя наши личности. Мы сидели в тесной камере с бомжами, ворами и насильниками, на трех человек приходились одни нары, и приходилось спать по очереди.
  Почему-то моя очередь регулярно наступала под утро, а потому я долго мучался в ожидании того счастливого момента, когда мое пропахшее целым букетом мерзки запахов тело, хоть не надолго примет горизонтальное положение.
   К счастью, я не убил напавшего на нас человека, мой выстрел лишь слегка поцарапал его голову, заодно оглушив его. И уже на следующий день он чувствовал себя абсолютно нормально. А потому, к великому моему облегчению, все обвинения в убийстве с меня были сняты.
   Из изолятора временного содержания мы вышли в полдень. Мы не обсуждали, куда направиться, наше общее желание было единым - как можно скорей и подальше удалиться от этого страшного места. За время нахождения в заключении мы видели и слышали столько омерзительных вещей, слышали столько гнусных и кровавых историй, что всего этого кошмара с избытком хватало на весь остаток наших дней.
   Мы шли и шли, ускоряя шаг, постепенно удаляясь от этого проклятого места. Еще ни разу за все путешествие, мы не покрыли такого большого расстояния за столь короткий срок. Никто не жаловался на усталость, хотя солнце припекало, а после трехдневной полуголодной отсидки сил у каждого из нас было немного.
   Как-то незаметно наступил вечер, синее небо перекрасилось в черный цвет. Внезапно, как обычно, идущий впереди Северин остановился. Мы тесным кружком окружили его.
   - Мы пришли, - сказал он.
   - Куда пришли? - не понял его Ярослав.
   - Мы пришли к тому самому месту, к которому направлялись. Вот видите, за той самой горой находится тот, кто нас ждет.
   Я почувствовал, как учащенно заколотилось сердце, а в горле мгновенно пересохло. Стало не то что страшно, но очень тревожно. Хотя в чем заключалась моя тревога, сознавал я не ясно.
   Я посмотрел на своих товарищей и увидел, что с ними творится нечто подобное. Таких странных лиц я еще не видел. Как будто они узрели нечто такое, что вызвало в них сильнейшее волнение. Но перед нами возвышалась ничем не примечательная, довольно покатая скала, слегка поросшая у подножия лесом. Неужели за ней нас ждет новый неведомый мир? В это было трудно поверить. А вдруг это шутка, чей-то розыгрыш? И весь проделанный нами путь - не что иное как пустая трата сил и времени.
   Я посмотрел на Северина. Он не отрывал взгляда от горы и никого не замечал. Я почти был уверен, что в эти минуты его сознание отправилось в путешествие в другие миры, в те самые, в которые хотим проникнуть и мы.
   Внезапно Северин очнулся и посмотрел на нас. Наши глаза встретились, и я неожиданно прочел в них мольбу о помощи. Невольно я отвернулся - так смутил меня этот взгляд.
   - Завтра, - как-то неразборчиво пробормотал он.
   - Что завтра? - не понял стоявший рядом с ним Вирен. - Завтра мы пойдем туда? Наша дорога завершится?
   Дальнейшее поразило всех.
   Северин вдруг поднял руки в сторону быстро скрывающего за горизонт диска солнца и стал что-то говорить. Он говорил на незнакомом языке и никто из нас, естественно, ничего не понимал. Нам оставалось лишь с изумлением наблюдать за этой картиной. Не было сомнений только в том, что наш руководитель произносит слова молитвы.
   Внезапно я различил, как Северин повторяет и повторяет звук "аум", тот самый божественный звук, зачавший этот мир.
   Я вдруг почувствовал, что и мне хочется присоединиться к нему. Громко повторяемый "аум" завораживал, как колокольный звон. Внезапно я прозрел: именно этот звук он и воспроизводит.
   Как внезапно Северин начал читать молитву, так же внезапно он ее прекратил. Но к нам он не вернулся, по-прежнему пребывал все еще столь далеко, что хотя и смотрел на нас, но никого не видел. Затем его глаза вдруг стали приобретать прежнюю осмысленность. Он вернулся из далекого путешествия в этот мир.
   - В последний раз разожжем костер, - произнес он с какой-то странной интонацией и напряженно взглянул на меня.
   Мы собирали сухие ветки и то и дело пристально посматривали друг дна друга, как будто виделись в последний раз. Хотя, как знать, ведь, что ждет всех дальше, мы не знали. Но нас едва ли не впервые объединило общее нежелание расставаться.
   Рядом со мной остановился Вирен. Несколько секунд он рассматривал меня так, словно я постарел сразу на десять лет. Затем он замотал головой и глубокомысленно произнес; "Надо же".
   Через пару минут возле меня ненадолго задержался Махонов. Мне показалось, что он хочет что-то сказать. Но в последний миг передумал и понес охапку хвороста в костру.
   Следующей стала Анна.
   - Я ужасно волнуюсь. И я так счастлива, - возбужденно произнесла она.
   Я хотел ответить, что хорошо понимаю ее, но она вдруг убежала, словно лань. Мне тоже захотелось подойти к кому-нибудь и высказаться. Я посмотрел вокруг, выбирая кандидата. Но все уже выполнили свою нормы по сбору корма для огня. Я тоже взял собранные ветки и направился к костру.
   Небо было ясное, луна и звезды демонстрировали себя в полном своем блеске. Желто-оранжевое пламя устремлялась вверх, туда, где горели несравненно более яркие, хотя и очень далекие, огни.
   - Ну вот, друзья, - произнес Северин, - мы подошли к концу нашего путешествия. Завтра нам остается совершить последний бросок. Думаю, что каждый из вас снова задает себе вопрос: а зачем я здесь? Может быть, это роковая ошибка?
   - А в самом деле, зачем? - спросил Вирен. - Чем ближе я к цели, тем меньше понимаю, чего я хочу достигнуть?
   - Мы собрались тут по тому, что ценнее всего для нас является свобода, - отозвался Северин. - Согласно древним воззрениям Вселенная развивается от свободы к рабству, а от рабства к свободе. Но все дело в том, что в мире накопилось чересчур много рабства. Созданный для обретения свободы человек, превратился в аккумулятор рабства. И если мы ничего не предпримем, оно погубит весь человеческий род, так как рабство ведет к затуханию его жизнедеятельности.
   - Но почему же, создавший нас для свободы Бог, превратил нас в рабов? - спросил Вирен.
   - Он не превращал нас в рабов, мы сами так захотели. Для того нам и была дана свободы воли, чтобы выбрать путь. Раб - это тот, кто отказывается от своей божественной личности и примыкает к коллективным формам сознания. А в результате мы так плотно закрыли от себя свет великой истины, что подошли к опасной черте, за которой - нисхождение по лестнице инволюции. Увлекшись собственным познанием, мы пропитали свою душу, как торт кремом гордыней. Наш физический мир подчиняется сорока восемью космическим законам. Это оказалось для человека крайне тяжелым бременем, ему очень трудно выйти из-под их бескомпромиссной власти. Нужны сверхусилия. Полагаю, вам известно, что существует семь космосов. Космос, в котором мы обитаем, самый низший, самый последний космический план. И потому вся грязь Вселенной стекает к нам. И это еще больше усложняет миссию человека. Я бы даже сказал: делает ее почти неподъемной.
   - Но, может быть, нам все же лучше приспособиться к той жизни, что нам ниспослана на землю, чем пытаться ее изменить. Я будучи на своем посту встречался с огромным количеством людей. И с полной уверенностью могу заявить, что им ничего другого не светит. Они навсегда останутся такими, какие есть.
   - Не могу согласиться с вашим утверждением, уважаемый Юрий Михайлович. Каждому из нас дана возможность изменить свою сущность. Кто не понял это в нынешнем своем приходе на землю, поймет в следующем или еще через десяток, сотен перевоплощений. Но есть опасность, что человечество может не успеть, слишком уж сильно мы завязли в невежестве и рабстве, которые тянут нас к самоуничтожению. Потому-то и было принято решение ускорить процесс, увеличить число людей, способных на восхождение к божественной сущности. Уж больно сильно нарушилось равновесие в пользу пассивных и отрицательных тенденций. То, о чем вы говорите, Юрий Михайлович, очень тревожит высшие силы. И то, что на землю были посланы чистые, как тетрадный лист души, свидетельствует об их заботе о нашем будущем.
   - Что же получается, - послышался из темноты голос Ярослава, - я должен спасать все человечество?
   - Не ты один. Но в общем по-своему ты верно уловил свою задачу Важно, чтобы новые души не пошли бы по пути предыдущих и не начали бы накапливать в себе яды рабства и испарения зла. Пока мы направлялись к нему, я пытался в наших разговорах приоткрывать для вас окна или даже не окна, а малюсенькие форточки в иной мир. Там, куда мы идем, вам предстоит еще многое узнать и осуществить. И прежде всего трансформировать свою внутреннюю энергию в подлинную религиозность. Трагедия человека в разрыве сознания и бытия. Многие мыслители, святые пытались преодолеть этот разрыв. Они остро ощущали его в себе, но им не хватало понимания подлинной его природы. Вам предоставлен великий шанс не только ее понять, но и пройти по этому перешейку.
   - И все же пока мы еще тут, с вами, объясните нам, что есть главное из того, что нам предстоит понять и усвоить? - спросила Анна.
   - Главное заключается в том, - задумчиво проговорил Северин. - что по мере вашего развития вы все больше начнете осознавать, что на самом деле не существует разрыва между внутренним и внешним. Вы почувствуете, что Бог не где-то там в недостижимой дали, а что Он внутри вас, что Он и есть подлинная основа вашей сущности, что вы с ним - неразрывное целое. Вы не знаете и чувствуете это связь, так как она наглухо закрыта вашей личностью, огромными наслоениями, которые ежеминутно выбрасывает на берег река жизни. Теперь вы можете его очистить от мусора и увидеть то, что издавна называется первозданной истиной. Вам откроется подлинная природа мироздания.
   - Но готовы ли мы к принятию такого знания? - подал голос Махонов. - Что будет, если у кого-то из нас ничего не получится.
   - Не вы первый, не вы последний. Другой вопрос: сможете ли вы вернуться назад, прикоснувшись к подлинному знанию? Дело в том, что по началу вам будет казаться, что вы остались прежним, но затем будете все чаще ловить себя на том, что на самом деле стали совсем другим. И смотрите на все по иному. И это станет для вас трагедией, которая будет только усиливаться. Поэтому, я предлагаю, каждому пока есть еще время, подумать. Там, за горой, начнется совсем иная жизнь, которая сделает вас иными. А сейчас я полагаю, что лучше всего - это лечь спать. Завтра предстоит очень ответственный день.
   Все молча встали и потянулись к палаткам.
   - Подождите немного, - остановил меня голос Северина.
   Вместе мы прошли несколько десятков метров.
   - Ну вот и конец нашему путешествию, - сказал он.
   - Да, конец, - не мог не согласиться я.
   - Вы довольны, что прошли весь путь?
   - Не знаю, все последнее время меня одолевают крайне смутные ощущения. Мне трудно расстаться с этим миром. Неожиданно выясняется, как много существует нитей, которыми ты привязан к нему. Я так привык жить этой жизнью. И вот сейчас перед расставанием с ней, начинаешь испытывать сомнения, а стоит ли отказываться от нее. В каком мире человеку действительно необходимо пребывать? Коль нас поселили сюда, может следует в нем и остаться?
   - Я понимаю ваши сомнения. Их испытывают почти все. Но если вы откажитесь завтра сделать последний шаг, то раскаяние от этого решения вас будет преследовать всю жизнь. У каждого из нас скопилось масса привычек, привязанностей, у вас были свои мечты, строили планы. И вот теперь весь этот груз одномоментно обрушился на вас, сделал все, что было раньше, в раз ненужным. И вам, конечно, тяжело это все наблюдать.
   - Тяжело, - признался я. - Как будто сознание раскололось на две половинки и каждая тянет меня за собой. Хочется остаться в этом старом мире, но и хочется и туда, в новый.
   - Видите ли в чем дело, - негромко произнес Северин, - мои исследования к сожалению показывают, что в мире резко возрастает число несчастных людей. Человечеством овладевает депрессия. Пока это еще не столь заметно, но вскоре это станет самым распространенным заболеванием. Согласно космическому закону, изобилие в конечном итоге приводит к пустоте. И люди подсознательно ощущают приближение этого момента, они испытывают тяжесть, сильное беспокойство. Они жалуются на то, что привычные жизненные ценности теряют для них всякое значение, а вместо этого их тянет куда-то непонятно вверх. Не понимая, что с ними происходит, их охватывает ужас, они мечутся, не зная, что сотворить с собственным телом и душой, как избавиться от этого давящего их непонятного груза. Если мы не проложим путей для выхода из этой ситуации, человечество поджидают большие неприятности и без потопа.
   - Завтра я поднимусь на эту гору, - кивнул я в сторону темнеющей громады.
   - Я рад за вас. Вы мне очень помогли. Вы прошли через все. Теперь я могу идти дальше.
   Я ничего не ответил.
   - Что ж, - почему-то вздохнул Северин, - в таком случае спокойной ночи.
   - Спокойной ночи.
   Я проснулся рано. Открыл глаза и увидел, что я далеко не первый, кто бодрствует, все уже встали и готовятся к восхождению. Я тоже поднялся и стал собирать сумку.
   Все вели себя странно, никто ни с кем не общался. Каждый был сосредоточен на самом себе. Застегнув сумку, я вышел из палатки. Бледное солнце висело на небе и раскидывало вокруг себя паутину из тонких лучей. Их света не хватало, чтобы осветить верхушки деревьев, и они еще были окутаны остатками не растворившейся еще в новом дне темноты.
   - Все готовы? - спросил Северин.
   Мы дружно кивнули головами.
   Идти было совсем недалеко. Правда путь к горе преграждала быстрая холодная речка. Из воды выглядывали большие камни. По ним мы и переходили ее.
   Наконец это последнее препятствие оказалось преодоленным. Мы остановились у подножия скалы. Хотя она довольно круто вздымалась вверх, это обстоятельство никого уже не смущало. У нас имелся опыт, как преодолевать такие препятствия. И все же никто не двигался, все стояли неподвижно, словно солдаты на посту. Было очень тихо, так тихо, что казалось слышна сама тишина. Возникло ощущение, не только мы сами, но и весь мир замер, наблюдая за нами.
   - Кто первый начнет подъем? - нарушил тишину негромкий и взволнованный голос Северина.
   Никто не двинулся с места.
   - Я пойду, - внезапно отозвался звонкий голос Ярослава.
   - Иди, говоря честно, я надеялся, что именно ты и будешь первым, - сказал Северин.
   В глазах юноши мелькнуло непонимание, но он не стал ничего спрашивать. Вместо этого он подошел совсем близко к скале и начал взбираться на нее.
   Все молча смотрели, как поднимается он верх. Судя по скорости, с которой он совершал восхождение, подъем был не такой уж и трудный.
   - Есть желающие последовать этому примеру? - спросил Северин.
   Я шагнул вперед.
   - Я, - решительно произнес я.
   Я вышел на стартовую позицию и посмотрел на Северина. Мне показалось, что он волнуется. Я улыбнулся ему. Затем сделал шаг вперед и начал подъем.
   Я лез вверх, видя впереди себя подошвы ботинок Ярослава. Подъем был не такой уж тяжелый и потому шел довольно быстро. На середине я остановился и осторожно посмотрел вниз. Я увидел, как поднимались мои товарищи. Я стал считать их по головам. Взбирались все. Почему-то от этого обстоятельства мне стало легче. Я вдруг вспомнил Катю: где она, что делает сейчас? Может быть, однажды и она совершит такое же путешествие. Путешествие в никуда.
   Я снова посмотрел вверх и увидел, что пока я придавался воспоминаниям Ярослав отдалился от меня на приличное расстояние. Ну уж нет, так не пойдет. Я тоже хочу быть первым.
  
  
  1 сент.01
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"