Гуторенко Сергей Олегович : другие произведения.

Ручей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я не был свидетелем событий, описываемых в рассказе. Тема очень и очень спорная. Предвижу нападки многих читателей. А история появления этого рассказа такова: я видел все описываемые события до мельчайших подробностей во сне. Сон глубоко врезался в память, и одновременно физически ощущалась жгучая потребность изложить историю на бумаге. Что я и сделал спустя несколько лет, в 1997 году. А сейчас, в 2004 году, я решился опубликовать свой рассказ. Кто знает, может быть эта история действительно имела место...

Ручей

  
   Эта история произошла летом 1943 года. Конкретное место, время, а также истинные имена действующих лиц я называть не могу - вам, мой читатель, позже будет понятно, почему.
   Наш полк расквартировался на опушке березовой рощи. По странному стечению обстоятельств бои обходили нас стороной, и мы испытывали томящее затишье уже второй месяц.
   Совсем недавно на деревьях проклюнулись молодые клейкие листочки, пьянящий аромат весны заполнял воздух, проникал в легкие и дурманил сознание. Редкие, но обильные дожди питали землю и придавали новые силы пробуждающейся природе, и вот уже шелест отяжелевших от листвы деревьев под слабыми порывами ветра создавал тот неповторимый звуковой фон, удивительным образом умиротворяющий восприятие парадоксальной, страшной действительности и пронзительно противоречащий ей, при этом дополняющий до единой гармоничной картины очередное становление мира подчеркнуто вопреки происходящей войне. Казалось, сама природа протестовала против кровавой бойни, затеянной человеком.
   Пауза в боевых действиях длилась уже почти два месяца. Изредка порыв ветра доносил до нас отдаленные раскаты взрывов, громыхавших в десятках километров от нас, иногда на мгновение в воздухе промелькивал запах гари, в ту же секунду сменяющийся ароматом цветения, с еще большей силой пронизывающим воздух.
   Вовсю полыхало лето.
   Немцы находились в километре от наших позиций, отделенные от нас перелеском с протекающим в нем лесным ручьем. Этот ручей давал нам хрустальную, чистую и очень холодную воду. Очевидно, где-то рядом был подземный ключ, питающий ручей. Немцы тоже брали воду из этого ручья, и мы иногда видели, как они парами пробирались к ручью по узкой тропинке, нагруженные канистрами и флягами. Мы не поднимали стрельбу, видя немцев. Во-первых, был приказ не открывать огонь, а во-вторых, и это, наверное, было главным, не хотелось нарушать гармонии окружающего мира, начинающей проникать в наше искалеченное войной сознание. Я думаю, что и немцы по тем же причинам старательно делали вид, что не замечают нас.
   В медсанчасти нашего полка служила одна девушка, назовем ее Машей. Ее добрые руки спасли не один десяток наших товарищей, раненых в боях. Одному из них она дала свою кровь, избавив от неминуемой гибели. Ее не то, что любили, нет, это чувство не назовешь любовью или уважением. Она, скорее, была для нас нашим ангелом-хранителем. Можно сказать, мы ее боготворили. Ей прощалось все: и язвительные остроты, и адская боль, когда она надрезала края раны, чтобы выдавить гной и обработать рану антисептическим раствором, и похороненные надежды на взаимность немногих отважившихся завоевать ее близкое расположение. Ее авторитет был непререкаем, в правильности ее действий не сомневался никто, как никто бы никогда не заподозрил ее ни в чем плохом. Она, подобная лесной нимфе и целиком принадлежащая чуждому для нас миру природы, вносила в наш суровый быт свежесть, чувственность и была единственной ниточкой, соединяющей нас и живущий независимо от нас мир животных и растений.
   Да, мы действительно боготворили ее.
   Именно она, Маша, и стала основным действующим лицом этой истории. По долгу службы для своих медицинских целей ей часто приходилось спускаться к ручью за свежей водой. Поначалу в этих вылазках Машу сопровождал слегка контуженный рыжий ординатор Василий. Балагур и весельчак, он имел геройское прошлое, и после ранения был временно приписан к медсанчасти до полного выздоровления. Со временем ощущение опасности, сопряженное с походами к ручью, отступало, и вот однажды, когда Василий прикорнул под сенью березы после небогатого, но сытного обеда, Маша, захватив ведро, отправилась к ручью одна. После этого случая она совсем перестала бояться ходить за водой в одиночку и уже больше не звала с собой Василия.
   Как-то раз, заметив, что отсутствие медсестры длится значительно дольше обычного срока, Василий встревожился, и, позвав меня и еще одного бойца, с которым мы перекуривали неподалеку от медицинской палатки, предложил сходить на поиски Маши.
   Пройдя обычной тропой до ручья, мы не встретили никого и не обнаружили ничего необычного. Помедлив с минуту у места, где мы обычно зачерпывали воду, мы решили разделиться и исследовать местность вокруг ручья. Я пошел вверх по ручью, внимательно вглядываясь в следы вокруг себя и не находя ничего подозрительного.
   Внезапно мой взгляд упал на брошенное в кустах ведро, то самое, с которым ходила Маша. Мое сердце ухнуло в пропасть, холодный пот струйкой побежал по спине.
Машинально я схватился за висящий на плече автомат. Хрустнула ветка у меня под ногой. За кустами раздался шорох, и через секунду оттуда выбежала Маша: ее глаза неестественно горели. За кустами мелькнула и беззвучно исчезла чья-то тень. Я стоял, как вкопанный, не в силах вымолвить ни слова. Маша, смутившись, скользнула мимо меня.
   Назад возвращались молча. Ребятам я не сказал ничего. Разные мысли обуревали меня, догадки одна за другой приходили и стремительно отпадали. Тревожное предчувствие постепенно овладевало мной; впрочем, я не мог объяснить его причину.
   Несколько дней Маша была замкнута и избегала общения со всеми и особенно со мной. За водой Маша просила ходить Василия, ссылаясь на свою занятость. Что-то с ней происходило, но замечал это, как мне казалось, только я один.
   Тем временем закончился срок, отведенный для выздоровления Василия, и он вернулся в строй. У Маши резко прибавилось забот. Пару раз она просила принести воды кого-то из солдат, случайно оказавшихся в медсанчасти. В очередной раз, когда необходима была вода и поблизости никого не оказалось, Маша, вздохнув, подхватила ведро и медленно побрела по тропинке в лес.
   Сказав, что рядом никого не было, я немного поступился против истины, так как неподалеку находился я, и Маша меня видела, но, как я понимаю, ей легче было не заметить меня и пойти в лес самой, чем обратиться с просьбой ко мне.
   Несколько минут во мне боролись противоречивые стремления. Я колебался, то ли оставить ее в покое, ведь она взрослая девушка, и сама определяет свои поступки, то ли проследовать за ней для подстраховки. В конце концов, победило второе, хотя, может быть, побудительным мотивом моего решения было самое обычное любопытство.
   Итак, я, осторожно ступая, направился в лес по той же тропинке. Довольно скоро я догнал Машу настолько, чтобы не видеть ее и, стараясь оставаться незамеченным ей, продвигался следом.
   Наконец, Маша достигла ручья, зачерпнула воду и поставила ведро на землю, чтобы передохнуть. Я заметил, что Маша пристально вглядывалась в деревья на противоположной стороне ручья. Через минуту из-за деревьев показалась фигура человека. Это был мужчина. Со своей точки зрения из-за приличного расстояния я не смог разглядеть его хорошо, но одно я все же увидел. Это был немец.
   Он помахал рукой. Маша, секунду промедлив, подняла руку, задержала на мгновение и провела по волосам, словно поправляя прическу. Мне показалось, она едва заметно кивнула. Затем она подхватила ведро и торопливо отправилась обратно по тропинке. Я едва успел спрятаться за кустами. Маша проплыла мимо меня, роняя воду из раскачивающегося ведра.
   Что это было? Измена? Маша была завербована? Мое сознание упрямо отказывалось принимать такой вывод. Подсознательно я чувствовал, что дело совсем в другом, но понять это разумом и сделать правильный вывод я был не в состоянии.
   Несколько раз в течение этого дня я встречался глазами с Машей. Ток пробегал между нами. Мне казалось, Маша поняла, что я знаю ее тайну. И мне что-то передалось от Маши, но я по-прежнему не мог сформулировать это словами.
   На следующий день я вновь следил за ней, и вновь они встретились у ручья. На этот раз они были смелее. Он протянул ей руку, она подала свою, и в тот же миг он потянул ее к себе, она перешагнула через ручей. Они стояли совсем близко, вглядываясь друг другу в глаза. Неожиданно он привлек ее к себе, и она оказалась у него в объятиях. Они слились в поцелуе. Через несколько минут она отпрянула от него и поспешила назад в часть, видимо, чтобы не получилось, как в первый раз, когда мы отправились на ее поиски.
   Вечером Маша сама подошла ко мне и пристально взглянула мне в глаза. Я увидел, что она поняла, что мне известно все. "Его зовут Ганс, он такой же человек, как и мы", - Маша глотнула воздух и продолжила: "Мне кажется, что я люблю его и я не хочу прятаться ни от кого". Голос ее дрогнул. "Мне нечего стыдиться", - почти прошептала она и, не дожидаясь ответа, повернулась и пошла в свою палатку.
   Я неподвижно стоял, переваривая услышанное. Наконец, сглотнув сухую слюну, медленно повернулся и пошел прочь.
   Ночью было душно, и я долго не мог заснуть. Перед моими глазами вставали образы Маши, вглядывающейся в темноту леса, немца, машущего рукой, потом их вместе, в объятиях друг друга. В висках стучала фраза: "я люблю его... мне нечего стыдиться". Постепенно сон сморил меня; спал я беспокойно, снилась какая-то чушь, которую я, проснувшись, даже не мог вспомнить.
   Наутро я решил рассказать обо всем Василию. Во-первых, мне необходимо было поделиться хоть с кем-нибудь, иначе я бы начал медленно сходить с ума, а, во-вторых, мне казалось, я имел на это право, так как Маша сама сказала, что не хочет ни от кого прятаться.
   Василий легко принял известие, лишь слегка нахмурившись и покачав головой, когда я заканчивал свой рассказ. Потом он молча развел руками и закурил. Его спокойствие передалось и мне, и я почувствовал облегчение.
   Вечером мы решили вместе сопроводить Машу к ручью. Однако, в тот вечер Маша, заметив нас, вручила нам ведро и попросила сходить за водой нас. У ручья никого не было, но интуитивно, шестым чувством, как зверь чувствует издали приближение охотника, я чувствовал чье-то присутствие в зарослях в двух десятках метров на противоположной стороне ручья.
   Только на другой день Маша пошла к ручью. Мы двинулись следом. Маша заметила нас, но не изменила своих намерений, продолжая плавно скользить вдоль по тропинке. Когда она бросила на нас короткий взгляд, я почувствовал в ее глазах выражение обреченности и покорности судьбе. Мы шли следом, не пытаясь особенно прятаться. Достигнув ручья, Маша остановилась. От деревьев на противоположной стороне отделилась фигура человека, в которой я без труда узнал того самого немца. Немец быстрым шагом подошел к Маше. Внезапно он остановился, увидев нас, и сделал судорожный шаг в сторону большого куста, раскинувшегося неподалеку. Маша помахала рукой и кинулась к нему. Немец стоял, напрягшись, переводя взгляд с Маши на нас и обратно, готовый в любую секунду сорваться с места. Маша подбежала к нему, схватила за руку, жестами пытаясь показать, что мы ее товарищи и ему нечего нас бояться.
   Так прошло несколько секунд, может быть минута. Сердца всех участников этой сцены готовы были вырваться прочь и, сталкиваясь и разлетаясь, устроить дикий танец, разметая в клочья все, что попадалось им на пути. Воздух ворвался в легкие, насыщая кислородом кровь и давая новое питание маленьким вибрирующим серым клеточкам мозга, охлаждая и усмиряя звенящие на предельной ноте нервы. Немая сцена близилась к завершению. Уже появилась возможность нормально дышать, шевельнуть рукой.
   Василий, неловко переступив, грузно сел на землю, отложив автомат в сторону. Немец, наконец, оторвал оцепенелый взгляд от нас и посмотрел на Машу; она судорожно продолжала сжимать его руку. Понемногу кровь вернулась к ее щекам. Она облизнула засохшие губы и улыбнулась Гансу. Он поднял дрожащую руку и провел по ее волосам, натянуто улыбаясь. Постепенно оцепенение проходило, и мы, обессиленные, опустились на траву.
   Так прошло еще несколько минут. Напряжение полностью прошло, и мы почувствовали необычайную легкость. Василий закурил, удобно устроившись у подножия раскидистой березы. Румянец заиграл на щеках Ганса: он, нежно сжимая Машину руку, вглядывался в ее глаза.
   Внезапно он, будто вспомнив что-то, встрепенулся, и сделав Маше знак оставаться на месте, вскочил и скрылся за кустами. Через минуту появился снова, держа подмышкой патефон.
   Заиграла музыка: это была чудная довоенная мелодия, завораживающая и уносящая прочь в светлое прошлое, навевающая в памяти оживающие образы казалось бы давно канувших в бездну лиц и событий.
   Отогнав от себя щемящие душу воспоминания, я тоже закурил.
   Теперь я мог хорошо рассмотреть Ганса. Он был действительно красив. В его лице не было грубости, присущей немцам, как нам доводилось видеть в кинофильмах. Правильные, но не утонченные черты лица, хорошее телосложение, внимательный взгляд выдавали в нем недавнего студента, только что получившего образование и собирающегося сделать карьеру в какой-нибудь строительной фирме. Его глаза были серого цвета с едва уловимыми оттенками голубого, появляющимися и исчезающими одновременно с движением облаков на небе. Светлые аккуратно постриженные волосы были зачесаны на пробор. Гладко выбритые щеки рдели здоровым румянцем, говорившем о хорошем здоровье и отменном обмене веществ. Улыбающиеся губы приоткрывали ряд безукоризненных белых зубов.
   Маша трепетно смотрела на своего возлюбленного. Ее глаза, ни на секунду не оставаясь неподвижными, то широко открывались, то прикрывались одновременно с тем, как улыбка пробегала по ее лицу. Влажные ресницы трепетно подрагивали, несколько волосинок, упавших на ее лицо, колыхались от ее дыхания в такт поднимающейся груди.
   Было совершенно очевидно, что они влюблены друг в друга. Как могло произойти, что они в самый разгар войны, даже не зная языка, заметили и полюбили друг друга - этого я никогда не смог понять. Также было очевидно, и они это понимали, что у этой любви не может быть никакого будущего. Это всего лишь крохотное мгновение из сумасшедшего хаоса событий, именуемого жизнью. И они самозабвенно переживали это мгновение, отдавшись ему целиком и не задумываясь о дальнейшем. Они были счастливы в этот миг. Как говорил один сказочник, вечная слава тем безумцам, отваживающимся полностью отдаваться любви, зная, что всему этому неминуемо придет конец.
   Моя сигарета потухла. Пора было собираться в обратную дорогу, чтобы вернуться прежде, чем нас хватятся. Я поднялся с места. Неожиданно мое ухо уловило посторонний звук, отличающийся от звуков леса, наполняющих все пространство вокруг нас. Это был звук шагов. Я обернулся. Новый звук пронзил мозг и парализовал сознание. Звук треснувшей патефонной пластинки и звон лопнувшей пружины под тяжелым сапогом.
   Я поднял глаза. Перед нами стояли командир полка и особист, невзрачный тип с пронизывающими змеиными глазками. Этот звук и эти глазки потом преследовали меня до самого последнего дня.
  
   Машу и Ганса я больше не видел. Они прожили свой миг и канули в бездну, откуда никто не возвращается. Наш полк был расформирован. Таких длительных перерывов в боевых действиях больше не допускали. Василий и я попали в штрафной батальон, брошенный в самое пекло войны.
   Василия убило через полтора месяца.
   Мне повезло немного больше. Я пережил Василия на три дня.
  
   Москва, 1997 год
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"