Рудягин Геннадий : другие произведения.

Белый налив

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    рассказы о детях


   БЕЛЫЙ НАЛИВ
  
   Всякая глупость совершается человеком бессознательно. Её люди прощают друг другу легко. Потому что каждый может подобное что-то сморозить.
   Другое дело - преступление. Эта мерзость всегда затевается осознанно. Обдумывается, готовится и совершается. И ждать за преступление прощения безнадёжно...
   Властный дед Афанасий это всё понимал. Но у него руки просто зудели. Мечта такая была. А против мечты не попрёшь.
   Он вначале хотел это сделать открыто и днём, но потом всё же сжалился над внуком Андрюшкой, и придумал другой вариант - тайный.
   Но перво-наперво Афанасий у него всё же спросил:
   - Неужто ты её так сильно любишь?
   - Да, - ответил Андрюшка. - Люблю.
   - А за что?
   - Просто так. Как тебя.
   - А если вместо неё будет какая другая? Лучше во сто крат, молодая?
   - А на что она мне?
   - Так ведь... молодая! Неужто так-то не любо?
   - Нет, не любо.
   - А если просто помрёт?
   - Как помрёт?
   - Да как все старики, кому время пришло.
   - Сама, что ли?
   - Да. Сама. Возьмёт и помрёт от своей старости - без стонов и боли.
   - Ну, если сама, - согласился Андрюшка...
   А уж после этого дед Афанасий всё ночью и сделал. Прошлой осенью. Когда листья все облетели.
   Подпилил вокруг комля кору, а чтоб постороннему глазу было не видно, ствол приговорённой старой яблони окольцевал толстым соломенным жгутом.
   Теперь старушка простоит до весны со всем садом, и без живительных соков, что питают любое дерево жизнью, незаметно усохнет. А на её место Афанасий посадит то, что задумал - молоденький ранет... Баловать с детства мальчишку просто нельзя. У него ещё всё впереди. А Афанасий наконец нашёл то, что хотел... Да и яблоня эта... Он, видишь, любит! А мне, что ж теперь, помирать без того, о чём так долго мечтал?.. Ничего! Всё как надо!
   И стволы всех деревьев сада, как всегда, окольцевал соломенными жгутами - верная защита от всяческой насекомой напасти и от голодных зайцев зимой.
   Утром полюбовался всем, что сделал, и остался довольным...
   А к вечеру вдруг заболел - сердце, слабость... всё, всё.
   Наказание, что ли? Наказание за мечту старика? За то, что живёт "как хочу"?.. А за что же ещё? За что, Господи?
   И только теперь осознал, как он крепко любит внука Андрюшку. Что ему его жаль. Плакать будет, наверно, весной из-за яблони этой. Будет страдать. А он, старый дурак... Ох, как больно всё, как больно!.. Лучше б, ей-богу, умереть...
   Пять долгих месяцев дед Афанасий со страхом дожидался весны. Боялся детских слёз внука. Виновато поглаживал мальчонку по голове, ждал собственной смерти.
   А тот ухаживал за ним, заботился, читал деду стишки, преданно заглядывал в его раненые болезнью и тоской глаза.
   - Ты только думай, деда, о хорошем! - просил он. - Ты, деда, думай про мою любимую яблоню белый налив - она нальёт в тебя силу. Вот весной, как она зацветёт, ты сразу и поправишься, встанешь!
   Афанасий знал, что этого уже не будет. Ни того, ни другого. Не будет!..
   В конце апреля, украдкой от внука, приготовил чистое бельё, написал на тетрадном листе текст телеграммы для сына - чуял, что не вынесет всего, чего сам натворил. Сердце!.. Ох, сердце!..
   А когда утром Андрюшка ушёл в школу, с трудом вышел в зацветающий сад попрощаться...
   Перед ним в свадебно-белом наряде стояла цветущая старая яблоня - белый налив. К ней ласкались соседские пчёлы.
   Афанасий, не веря глазам, сорвал с её ствола соломенный жгут. Обомлел. Шрам был ещё виден. Но, в своё время тщательно замазанный глиной порез, уже хорошо затянулся.
   Видимо, Андрюшка в ту смертоносную ночь за дедом следил. Видимо, тогда ж и замазал...
   Видимо, знал, что дед его всё же любит больше, чем дурацкий ранет. Что Андрюшка деду дороже.
   Дед распрямился, залюбовался.
   - Ах... ты ж! - прошептал. - Ах... ты ж!.. Спасибо!
   И до земли поклонился...
  
  
   ВАНЕЧКА
  
   Если правда, что дождик - добрая примета, то тогда почему этому не радуется, например, полуоблетевшая черешня за окном? Отчего так грустит самая весёлая на свете, самая красивая и самая добрая тётя Вера-учительница?
   - Черешня, черешня! Ты почему не радуешься доброму дождю?..
   Не слышит, наверно...
   - Черешня, черешня, ты почему не радуешься доброму дождю?!.
   За окном, подняв воротник армейской куртки, неслышно прошёл с пустым ведром к колодцу дедушка Коля.
   Конечно, не слышит, если даже дедушкины сапоги заглохли - папа же вчера вставил вторые рамы в окна!
   Пятилетний малыш отворачивается от мрачного окна, идёт в комнату своей самой весёлой на свете, самой красивой и самой доброй тёти Веры-учительницы... И не узнаёт её.
   Она, свернувшись калачиком на диване, задумчиво разглядывает в альбоме какое-то фото.
   - Тётя Вера, ты почему грустишь, если сама говорила, что дождик - к добру? - спрашивает он, молча постояв на пороге и внимательно понаблюдав за нею.
   - А, Ванечка, привет! - рассеяно говорит тётя Вера, не отрываясь от фото. - Что ты, дорогой, сказал?
   - Я спросил: почему ты грустишь, если сама говорила, что дождик всегда к добру? - ещё более не узнавая свою прежнюю тётю, повторяет он вопрос.
   Девушка Вера по-прежнему смотрит на фото и даже как бы разговаривает с тем, кто там изображён.
   - Не всегда, Ванечка, - говорит она, - и не всякий дождик к добру. Не всегда и не всякий.
   - А какой к добру? - настойчиво интересуется малыш.
   - Неожиданный. Весенний или летний.
   - А за окном какой?
   - Осенний. Холодный и беспросветный, - отвечает она, ни разу не взглянув на малыша.
   Малыш никак не ожидал подобного отношения к себе своей любимой тёти. Он некоторое время неприкаянно топчется на месте. Даже порывается уйти. Затем переспрашивает:
   - Холодный и беспросветный?
   - Да, Ванечка, да, - рассеянно подтверждает какая-то заколдованная тётя. - Холодный и беспросветный.
   - При котором нужно смотреть только на фотографию своего дядьки? - обижается он, подходя и заглядывая в альбом... Кто это?
   - Мой любимый.
   - А кто же тогда я? - не верит услышанному малыш.
   - Ты тоже любимый, но племянник. Понимаешь?
   - Нет. Любимым должен быть только кто-то один. Так не бывает!
   - Бывает, Ванечка. Бывает. Ты же любишь и маму, и папу, и дедушку Колю, и бабушку Марусю, и меня... Ведь любишь, правда?
   - Правда. Ну и что? Вы же все мои родные, а он кто?
   - И он скоро станет всем нам родным.
   Этого Ванечка понять не может. Он понимает только одно - осенний дождик плохой. Потому что, когда он идёт целый день за окном, то даже самая весёлая, самая красивая и самая добрая тётя Вера оказывается грустной и вовсе не Ванечкиной, а неизвестно чьей. Просто - учительница, которая любит чужого дядьку...
   Так он думает днём, глядя на заплаканную черешню за окном; вечером, видя сквозь щёлку приоткрытой двери, отрешённую от мира тётю Веру, которая склонилась над стопкой ученических тетрадей, сидя за письменным столом; и ночью, когда с трудом засыпает: осенний дождик очень плохой... просто плохо-злой... хужее и злее ничего на свете не бывает...
   И только утром, услышав радостный возглас по-прежнему весёлой и родной тёти Веры за дверью комнаты:
   - Ванечка! Боже мой, какое счастье!
   ... только тогда он, распахнув в восторге синие глаза, начинает верить в доброту осеннего дождика, что стучится холодными каплями в окно...
   Утром приехал жених сельской учительницы Веры Червоненко Иван Крохалёв.
  
  
   ГОЛУБКА
  
   - Вы когда-нибудь сделайте, знаете что?
   Девушка Лариса вытерла слёзы
   - Что? - спросила она.
   - Вы когда-нибудь заберитесь на крышу дома, и превратитесь там в голубя! Хорошо?
   - Зачем?
   - Ну, вы же знаете: голуби никогда не забывают в квартире ключи, и поэтому не плачут. У них просто нет причины для этого. Понимаете?
   - Понимаю, - сказала Лариса и провела ладошкой по рыжей головке своего утешителя.
   И опять заплакала.
   - Господи, господи! - сказала она сама себе. Я же, кажется, ещё и духовку с грибами не выключила!
   - Во-от! - подытожил рыжеголовый утешитель. - И про духовку вы навсегда забудете - у голубей полно другой работы: летай себе по городу!.. Хочешь, на плечо кому-нибудь садись, хочишь - на голову - никто не заругается, никто тебя не побьёт; ещё и крошек каких-нибудь насыплет или зёрнушек... Для этого лучше всего забраться на крышу дома и превратиться там в какого-нибудь голубя. Хорошо?
   Лариса, не вытирая слёз, ещё раз погладила по головке участливого мальчонку.
   - Хорошо, - сказала она. - Только одной мне боязно.
   - Чего боязно?
   - Ой, да всего!.. Не думай ты, пожалуйста, обо мне! Иди, поиграйся с мальчиками и девочками, а я посижу здесь, на лавочке, может, кто из взрослых подойдёт! Мышей боюсь, высоты боюсь, одиночества боюсь, темноты бою-ю-ю-сь...
   - Знаете, что?
   - Что?
   - Я сейчас спрошу у мамы разрешения, и провожу вас на крышу - я ничего не боюсь!
   И побежал... Нет, вернулся - голубое ведёрко для песка забыл... И опять побежал...
  
   ***
  
   - Чуяло мое сердце! - сказал старичок, присаживаясь на скамейку, - опять, голуба, дверь захлопнула?
   - Ой, дедушка, дорогой!
   - Ладно, ладно, ннне обнимайся - люди подумают, что я с фронта вернулся! Вот мои ключи! Иди, а я маленечко тут посижу! Иди, голуба, иииди - да и замёрзла, ппподи! Эх!..
   Убежала с пустым мусорным ведром счастливая Лариса... пришёл обиженный запретом матери, "надутый" рыжик с пустым голубым ведёрком в руках. Постоялю Похмурился. Пошмыгал носом.
   - А где?..- кивнул головкой на скамью.
   - Кто? - спросил дедушка.
   - Ну, тут сидела?
   - Голуба, что ли?
   - Да! - сказал мальчик. - Голубка! Она тут сидела! Где она?
   - Так ведь обрадовалась и упорхнула!
   Мальчик увидел во дворе взлетевшую стайку голубей, просиял, запрыгал, закричал:
   - Ага, ага! Я говорил! Я говорил!.. Мама, мама, посмотри - я же говорил тебе: если очень плохо, всегда очень легко превратиться в голубку!
   Во все глаза заглядывал во двор солнечно-синий октябрь...
  
  
  
   НОВАЯ ХОЗЯЙКА
  
   Дождя ждали с утра. Не потому, что он был кому-то нужен. Сам грозился. То нависшими над селом тёмно-сизыми тучами. То бледными вспышками молний на горизонте. То далёким погромыхиванием грома. То глухой тишиной, как перед бурей.
   Ждали и ждали. Ждали и ждали: ну, вот сейчас! Ну, вот-вот!...
   А пошёл он только с обеда. Робко пошёл. Мелко пошёл. Скучно пошёл. И нудил так до вечера - без обещанных огненных вспышек и без грохота небесных колесниц по кочкам лохматого неба. Можно сказать, просто моросил.
   И, глядя в хмурое окно, дедушка Тихон сказал маленькому внуку Васе:
   - Всё. Новая хозяйка пришла. Теперь жди золота!
   И, спустя несколько беспросветно-мокрых дней, когда небо наконец прояснилось, ещё тёплое солнце начало красить листья сада в жёлтые и красные цвета.
   Тогда мама, держа маленького Васю на руках, указала пальцем на разноцветный сад и сказала:
   - Это, сыночка, осень! Видишь, это - золотая осень!
   А через ещё какое-то время, ранним звонким утром все петухи села дружно, громко, в один голос, прокричали: ку-ка-ре-ку! И сдули все листья с деревьев на землю. И папа, подкладывая в коровнике сено его обитателям, вдруг красиво запел:
   Я не буду, я не буду целовать холодных рук.
   В этой осени никто не виноват, не виноват...
  
   Потом дедушка Тихон долго копошился в голом саду, сгребая упавшие листья граблями в одну кучу...
   Наверно, золото искал.
  
  
   ОТ СРЕДЫ ДО СРЕДЫ
  
   Ей, видимо, нравился тот человек, что каждую среду приходил на  остановку за её окном и стоял там, внизу, в ожидании нужного ему троллейбуса. А может, и нет. Может, и не нравился. Вначале она этого не знала. Вначале она про себя называла его "Чей-то Подсолнух", из-за копны светло-рыжих солнечных волос на его непокрытой голове.
   Высокий, не совсем молодой, но далеко и не старый. Лет, наверно, тридцати пяти или чуть больше... с целой копной рыжих волос на голове.
   Когда ясно на дворе, то он - в пиджаке, а когда дождь, то - в плаще. В общем, человек как человек, только очень рыжий.
   "О, - подумала она, впервые увидев его на троллейбусной остановке, глянув в окно, чтобы посмотреть на погоду. - Чей-то Подсолнух пришёл!"
   И посмеялась в кулачок этому придуманному ею имени и повторила его:
   "Чей-то Подсолнух пришёл!"
   И потом, натыкаясь в своих детских книжках на картинки с изображением цветущего подсолнуха (то растущего в огороде, то у побеленного дома, то в поле) всё пофыркивала и откровенно смеялась.
   - Ну, конечно, конечно! - радовалась она сходству рыжего человека с солнечным растением. - Как две капли воды!
   И, когда снова видела этого рыжего за окном, уже вслух говорила:
   - Опять чей-то Подсолнух пришёл!
   А когда не видела его там, то и ничего. Значит, в другой огород ушёл. Что ей, больше думать не о чем, что ли? Вот сейчас приоденется и пойдёт в детский сад.
   - Ах, какая у нас сегодня красавица, моя тёзка! - скажет любимая ею няня Юля у порога. - Ну, чем порадуешь нас в этот раз?
   - Я спою сегодня новую песню, - ответит по секрету она, щекоча пухлыми губками нянино ухо.
   - Да ты что! - шёпотом поразится наня Юля. - Какую?
   - Про берёзку.
   И споёт. После завтрака. Когда все дети соберутся в комнате для игр:
  
   Я сама не знаю, я прошу совета.
   С безответным чувством ох, и трудно жить!
   Подари, берёзка, мне свои серёжки -
   На свиданье к милому ходить.
  
   И все ей будут хлопать в ладошки. Все-все-все! Громко-громко-громко! А любимая няня Юля скажет, чтоб слышали все:
   - Быть тебе знаменитой певицей, Юленька! Чую, прославишь ты моё имя на всю нашу большую страну! А, прославишь?
   - Конечно, прославлю! - скажет счастливая она по секрету. - Я же вас очень-очень люблю!
   И ей, счастливой, наверно, не будут завидовать все девочки. Ей никогда не завидовали все девчонки - ни её певческому голосу, ни умению считать до ста двадцати, ни отличным способностям в чтении детских книжек. Ею просто гордились...
   А потом будут весёлые-весёлые игры. Потом - прогулка в парке. Потом - обед и сон.
   В общем, дела, дела и дела! Не до рыжих подсолнухов.
   Да она, эта всеобщая любимица, и думать бы забыла про рыжего дядьку за окном, если бы однажды, когда шёл сильный дождь, не увидела через окно, как он прикрыл своим плащём какого-то мальчишку-первоклассника с синим ранцем над головой. Расстегнулся, раскинул в стороны крылья своего плаща и впустил в этот шалаш неизвестного мальчишку. Совсем незнакомого. Чужого мальчишку, который подбежал к остановке, прикрыв голову синим ранцем.
   - Мама, - спросила она тогда, - а какой сегодня день?
   - Среда, - ответила из глубины квартиры мать. - А что?
   - Ничего. Просто буду знать, что среда... А времени сколько?
   - Скоро восемь. Одевайся, пора в детский сад!
   - Скоро восемь, - прошептала девчушка. Среда.
  

И с той поры определила, что этот человек появляется на троллейбусной остановке исключительно по средам, когда на часах бывает скоро восемь утра. И всю неделю ждала именно этого дня. И уже знала почему. Потому что ей очень хотелось хотя бы разочек укрыться под крылатым плащём этого Чьего-то Подсолнуха. Укрыться и негромко, по секрету, пожаловаться ему: "А у меня, дядя, никогда не было папы"...
  
  
   ТЕПЛО
  
   - Теперь, Василёк, тепло вернётся только после того, как в лужах искупаются воробьи, - сказала мать и, прихватив зонтик, ушла в магазин.
   А дождь всё лил и лил...
   И луж за окном было много.
   Серые, холодные, рябые от дождя, с плавающими в них жёлтыми листьями.
   И ни одного при этом воробья. Ни единого!..
   Из дома через дорогу вышел дядя Ефрем в зелёном плаще с капюшоном, в сапогах. Прикрыл за собою калитку, и пошёл по грязным лужам. Наверно, на станцию пошёл. К поезду. Поезд повезёт его в город. За чем-то. Может, за воздушными шариками для своей дочки Алёнки. А может, за таинственной атмосферой для городской матери своей дочки Алёнки, которая один раз говорила маме Василька: "Мне в вашем селе, Ефросинья, не хватает своей атмосферы!" Может, сегодня дядя Ефрем ей привезёт и эту атмосферу. Алёнке - разноцветные шарики, а тёте Анжеле - её атмосферу. Да-да-да! Он такой, дядя Ефрем. Не зря он прихватил с собой большую красно-синюю сумку. Шарики для Алёнки будет держать за ниточки в одной руке, а атмосферу для тёти Анжелы засунет в большую красно-синюю сумку, и принесёт в другой руке... И семья его будет счастливой.
   Если бы не эта осень с дождём, Василёк тоже бы сделал что-то такое. Например, сбегал ба на речку, наловил пескарей, а в поле насобирал бы голубых васильков. Мама пришла бы из магазина, а в банке на столе - целый букет, а в жёлтом ведёрке - море живых пескарей! И в семье Василька - тёплое доброе счастье...
   - Ах ты, счастье моё! - сказала бы весёлая мама.
   Если б только не эта осень с холодным дождём!
   И, главное, ни одного воробья ни в единой луже!
   Ни одного просвета в лохматом скучном небе!
   А весёлого, тёплого счасть хотелось...
   Конечно, не выйди со своего двора дядя Ефрем в зелёном плаще с капюшоном, не направься он к станции с большой сумкой в руке и не знай Василёк, что всё это значит, шестилетний мальчонка так бы и просидел у окна до прихода матери из магазина. Но он всё-всё знал...
   "Если тепло приходит, когда воробьи купаются в лужах, - осенило его, - то что же будет, если..."
   Василёк поспешно оделся, обулся, вышел из дома и под дождём побежал под навес.
   Там, прижавшись друг к другу, сидели задумчивые куры...
   Когда мать пришла из магазина, Василёк уже пять из них искупал в грязной луже.
  
   Геннадий Рудягин [email protected]
  
  

  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"