Доктор Черри Фаулз опускает свои старые больные ноги на пол и, не сразу находя ими тапочки, медленно встаёт с визгливой кровати и по-стариковски шаркая, идёт в коридор. Там он трясущимися руками достаёт сигарету и закуривает. Сегодня они снова приходили к нему, и Фараз Чулпанбеков рвал его тело стальными крючьями. И Черри кричал, пока два санитара не прибежали на крик и не поставили ему укол хлорпромазина.
Сон получил в письме облака - ордена.
Больше всех ему страшны не они, ревущие и бегающие по его обездвиженному телу, не всё эти лекси и пекси, а страшны её глаза.
---За что ты меня так, --- шепчет она, и её голос похож на тонкий свист ветра в проводах. Её глаза красны, потому что в них полопались капилляры, когда её душили, горло перерезано от уха до уха, но крови нет. Непостижимым образом кровь не вытекает и сохраняет здоровый румянец на её щеках. Непонятно, как она может говорить, ведь её гортань сломана хамскими звериными пальцами. Она держит в правой руке свой желудок, а в другой руке у неё стакан с молоком. Она подносит стакан ко рту и пьёт желтоватое жирное молоко. Желудок, порезанный во многих местах, брызжет опадающими тонкими струями.
Сегодня она пришла ко мне вся молодая и красивая, от неё исходил такой запах, что я чуть не сошёл с ума. Она легла на мою кровать прямо в пальто и сапогах и сказала:
---Трогай меня.
Её рыжие волосы, выгрызены посередине, и, выхватывающие ото лба ровное чистое лицо, пахнут осенью и смертью. Я кладу окрепшую ладонь на её талию и опускаю всё ниже и ниже до крутых бёдер, она поворачивается ко мне и упирается коленями мне в живот. Мы лежим без движения на хрупких стеклянных простынях и слушаем, как поёт сверчок.
Холодное тоскливое утро, гулкие рыдания, мёрзлый серый рассвет, встающий стенами по бокам. Звенящая тишина, натянутая, как тетива лука, ноет унылым ветром монотонный мотив. Он так похож на тот, другой, внутренний, но это, конечно же, не он. Я знаю, что ничего не останется, все уйдёт. Люди, как тряпки на ветру. Но её я не могу забыть.
По пути в храм юные ублюдки сбивают старика с ног и мочатся на него, жар проникает за серое пальто, обхватывает грудь, заползая в самое сердце. Грязный снег желтеет вокруг рваными проталинами. Доктор Черри Фаулз поднимается спустя двадцать минут, барахтаясь в сером месиве. Санитары не обращают на него никакого внимания, как будто его нет. Через двадцать минут он с большим трудом всё же встаёт на ноги. В его глазах от кошмара сумасшествия горят чёрным одни зрачки, неестественно огромные, страшные, будто в них прячутся жуткие миры, волею добра заблокированные внутри.
Ночью ползает по потолку ребёнок и обгорает от счастья на заизоленченых проводах. Там когда-то была люстра. Теперь её нет. Ребёнок падает с грохотом в мусорное ведро. Это не они его загнали в этот психический лепрозорий, где прокажённые духом целыми днями смеются от горя, а обои - парусиновым коктейлем в сто двадцать три. С ними Черри Фаулз бы ещё справился. Но - она!
В школьной столовой - зелёный деревянный настил, миллионы ног бегут по нему и, отрываясь, летят над дощатым полом моих снов. Там детство, там кубики сливочного масла, слетающие с десертных ложечек, как с крошечных катапульт. В умывальнике - рыцарь с телом Саши Каширина, с которого я срываю квадратный шлем. Но головы нет. Нет так же шеи, которая могла напугать меня своим красным обрезом. Там вообще никогда ничего не было.
---Бабка, включи комары, - орёт мой дедушка, сошедший с ума. У него уменьшенный нос и кудлатые усики, измазанные ржавчиной. Я не понимаю, почему он сюда попал, почему он был вчера здоров как бык, и чинил свою машину в гараже, а сегодня в него кидают маслом, когда он бесплатно обматывает льняной паклей школьные батареи, почему, Саша Каширин, скажи?
---Пустите меня к ней, на её могилу, я должен отнести ей все её фотографии, вот, я их собрал! Доктор Фаулз, писатель и психиатр, держит в бледных руках новенький фотографический альбом.
---Позвольте глянуть, --- протягивает руки симпатичный молодой врач.
В альбоме криво и грубо приклеены этикетки от кетчупа, конфетные фантики и какие-то пёстрые обрывки.
---Какая красивая, --- говорит врач.
---У меня, вы не поверите, --- торопится сказать доктор, словно боится, что его не станут слушать, --- у меня есть даже её детский портрет с куклой, его создал один очень известный художник по фамилии Чойжалсанов, он был мне как брат, вы слышали эту фамилию, Чойжалсанов? Сморщенное лицо старика осеняет гордость.
---Нет, --- говорит врач, --- я, к своему стыду, совершенно не разбираюсь в живописи, а можно посмотреть?
Черри Фаулз достаёт из-за пазухи смятый листок с изжёванными краями и протягивает его врачу. На листке - палка - палка - огуречик, детский рисунок, скреплённый внизу размашистой подписью.
---Юноша, картины пишут, --- увещевает его Черри снисходительным баском.
---Да, да, то есть - написано, --- поправляется 'юноша'.
---Ну так вы пустите меня к ней на могилу, предупреждаю сразу, что от своего не отступлюсь.
---А... зачем вам на её могилу?
---Иначе её душа не найдёт пристанища в мире теней, пока этот альбом с фотографиями и портрет не будут лежать на могильной плите, --- говорит этот хитрый старик.
---А подскажите, куда это ехать?
---Да здесь не далеко, она окончила свои тоскливые дни в доме престарелых в 'Альпен Либе'.
---А, да. Это совсем рядом, --- кивает головой врач и морщит лицо в раздумьях.
---Ну, так когда вы меня отпустите?
---Завтра у нас будет консилиум, и я обязательно выдвину вашу просьбу главврачу.
---Не просьбу - требование.
---Да, то есть требование.
---Хорошо, буду ждать до завтра, и имейте в виду, что для меня - это дело чести, --- сказал Черри, и прибавил интимно и шёпотом:
---Я и живу то ещё пока только ради этого.
---Спасибо за откровенность, мистер Черри, я сделаю всё, что в моих силах, --- говорит ему польщённый врач.
Старик Черри подбирает с пола альбом и портрет и идёт на негнущихся варикозных ногах в коридор.
---Вы уже приняли лекарство? --- кричит врач ему вслед.
---Нет, --- поворачивается к нему в проёме двери доктор Фаулз.
---Тогда примите, будьте умницей, иначе мы для Вас ничего не сможем сделать.
---Я приму, я обещаю.
Этой ночью наконец-то пришёл брат. Он стоял над моей кроватью, и от его пальто веяло ночным весенним морозом. Я долго разглядывал его седую бороду, его серебряные волосы, падающие на спину.
---Ты постарел, --- говорю я ему.
Он садится на стул и ставит на больничную тумбу пакет с красным рисунком. Я знаю, там - груши и натуральный сок.
---Сколько воды утекло, --- начинает он.
Я смотрюсь в него как в зеркало, и ужасаюсь, как я постарел. Я вижу морщины, я вижу клейкий вековой испуг в глазах - озёрах, заливших чёрной радужкой глазные яблоки.
---...ты должен идти и взять его у неё.
---Ты шутишь, брат - столько воды утекло.
---Нет, ты не прав, мы должны закончить начатое.
---Ты бы знал, как меня достали эти все людишки, копошащиеся во мне, днём и ночью, у меня нет больше сил. Я устал.
--- Ты устал, но пока мы не исполним всякую правду, не будет тебе покоя. Ты должен пойти к ней.
---Но как они меня отсюда выпустят?
---Придумай что-нибудь, ты же умный.
---Тебе легко рассуждать, ты не сидишь тут, тебя не водят на процедуры.
---Да. Ты прав, но иного выхода нет.
---Ладно, я что-нибудь придумаю, а сейчас иди, мне нужно спать.
Он встаёт, и, поправив седые волосы на моей голове, уходит в искрящуюся ночь.
Какая подлость! Это свинство!
Доктор Черри Фаулз семенит по палате на белых безволосых старческих ногах. Эти наглые лжецы и клятвопреступники и не думали его никуда выпускать. Уже прошло три дня, а он все-то сидит здесь.
Но ничего, он перехитрит их. Он сам - психиатр! Сегодня. Сегодня же он уйдёт от них!
Черри Фаулз снимает с постели белую простынь и накидывает её на плечи как мантию, завязав на правом плече. Он осторожно выходит во двор, и как тень скользит к забору. В сетке ограждения есть дыра, и он просачивается в неё, чуть зацепляясь плащом за обкусанную проволоку. Он хочет бежать, но ему не хватает иссякающих сил. Черри ещё не отошёл от забора на пять метров, а уже чувствует спиной их собачьи взгляды.
Черри Фаулз торопится и не может бежать. В два прыжка передний охранник нагоняет его и пудовым ударом кулака сваливает утлое стариковское тело в набрякший влагой снег.
---Ты куда это собрался, старикашка проклятый, --- приговаривает охранник и высоко задирает ногу. От страшного удара Черри слаживается пополам как эмбрион.
Пока трое охранников заламывают старику руки, первый выхватывает из-под простыни 'альбом' и 'портрет'.
---Что это, эй ты идиот безмозглый! - орёт великан в чёрном, и рвёт со страниц альбома приклеенные этикетки. В безветренном воздухе наземь медленно оседают разноцветные птицы. Кованый сапог впечатывает в весеннюю грязь шедевр кисти великого художника Чойжалсанова.
---Не смейте, сволочи, не надо, --- хрипит старик, - это дело чести, нет! Санитары, сорвав с него простынь, утаскивают его в корпус. От его ног остаются две борозды в талом снегу.
По полю бегают египетские боги и бьют друг друга дубинками по птичьим головам. Игрушка так себе, графика не очень. Не обессудь, брат. Не пойду я никуда. Я уже старый. И мне страшно. Страшно.
![[]](/img/h/hara_dashibalbar/doktorf/11hhh.jpg)