Валентина Петровна была счастлива. Наконец то она добилась всего, чего хотела.
Избавилась от неугодной невестки, уберегла сына от новых отношений, да сумела отвадить внучку от матери.
Теперь жизнь наполнилась смыслом, а дни - новыми событиями. Валентина Петровна смогла почувствовать себя необходимой, нужной.
Она заменила девочке мать, эту глупую наглую девицу, которая только и делала, что строила козни и пыталась отобрать у нее сына. Она победила, доказала всем и каждому, что с самого начала была права - не следовало сыну жениться так рано, да еще ребенка заводить. Повстречаться, погулять - еще куда ни шло, но семью создавать - это ребячество. А ведь она сразу говорила - не жить молодым вместе, не подходят они друг другу, не пара. Тоня - это разве ж невестка? Гонору столько, а опыта никакого. Даже макароны как следует варить не научилась. Кидает рожки в холодную воду, и не солит. Это нормально? А как только сын ее в дом привел - сразу стала пытаться порядки свои установить. Вещи свои где попало раскидывала. Бывало, приходит Валентина Петровна с работы, а в раковине посуда стоит не мытая, и в комнате вещи на полках иначе переставлены. И уж сколько говорила, предупреждала, но нет, не слушала, все по-своему пыталась делать. После ее уборок ничего в комнате найти нельзя было. Полы словно нарочно мыла перед приходом свекрови - чтобы в комнату пройти, надо наследить вновь. Обед к приходу не успевала подогреть. И ведь на контакт совсем идти отказывалась. Ишь, гордая. Теперь-то уж и сама небось поняла, чего стоила. Даже дочери и то не смогла удержать. Машенька даже идти к ней отказывается, плачет, едва мать увидит. Жалко внучку, да что поделаешь, коли ей так не повезло с матерью?
Рассуждая таким образом, испытывала Валентина Петровна гордость за себя - права, как всегда права оказалась.
Дни ее теперь протекали по накатанному руслу. Жизнь была предсказуема и безоблачна. Утром она готовила завтрак, провожала Машу в школу. Затем возвращалась домой, и готовила обед и ужин. Еще оставалось время на отдых, с недавних пор она пристрастилась смотреть сериалы. В час дня следовало забрать внучку из школы, привести домой, покормить.
После обеда пора было отправляться в музыкальную школу - путь не близкий, надо было ехать на метро, затем на маршрутке. Машенька с таким трудом переносит наземный транспорт, поэтому ездили с пересадками, стараясь часть пути проделать под землей.
В те дни, когда занятий не было, Валентина Петровна встречала внучку у школы, и если позволяла погода, гуляла с девочкой на школьном дворе, вместе с другими бабушками, встречающими своих отпрысков. Родители в большинстве своем были заняты на работе, так что она была не одинока.
Пока дети катались на горке, бегали, смеялись, Валентина Петровна в очередной раз могла рассказать о несчастной доле его сына - бедняжка в одиночку воспитывает дочь.
- Да, да. Мать бросила Машу, оставила мужа и живет теперь с кем-то. Я уж не знаю... О ребенке и думать не думает, - и наслаждалась произведенным эффектом. Ее собеседницы в который раз качали головой и вздыхали.
- Как же ж так то? Разве ж это мать?
- И я говорю - разве ж мать так поступила бы? Одни гулянки на уме. Вертихвостка!
- А сын у вас молодец. Какой хороший отец! Таких и не встретишь сейчас. Заботливый. Вот что ей не хватало? А он, молодец, молодец! Жалко только его, как он один справляется? - удивлялись товарки и только руками могли развести - в голове даже такое не укладывается...
- Такая мать, что тут поделаешь. Может, молодая слишком, - Валентина Петровна великодушно качала головой, - не нагулялась еще, а может, просто эгоистка... Я разве ж знаю??? Я могу только сделать все, что в моих силах, помочь как-то сыну. Я и помогаю, чем могу. - Валентина Петровна упивалась своим рассказом, и была готова говорить о безрассудности невестки и благородстве сына часами, но подходило время идти с Машенькой домой, кушать, делать домашние задания.
Об одном только умалчивала она - не рассказывала, как ей приходилось отключать телефон, чтобы Тоня не смогла дозвониться до дочери. Давно миновали дни, когда она не боялась выйти на улицу, опасаясь, что где-то во дворе караулит невестка. По закону она имела право потребовать свою дочь у Валентины Петровны. Теперь, после суда, она уже ни на что не может рассчитывать. Да и Маша теперь не хочет ее видеть, даже если Тоня предстанет перед ними на прогулке, внучка лишь за спину бабушки спрячется, да за подол вцепится. Справедливость восторжествовала. А всего-то понадобилось несколько месяцев, чтобы раскрыть девочке глаза и показать ей, кем на самом деле является ее мать.
- Она хотела лишить тебя папы, понимаешь? - убеждала она Машеньку перед сном, и Маша испуганно качала головой - у нее был самый лучший в мире папа.
- И в школу, которая тебе так нравиться, твоя мама не будет тебя водить. Переведет в какую-нибудь плохую, возле своего дома, лишь бы ей было удобно. А ты что хотела? - и девочка пугалась, что больше не увидит свою любимую учительницу, своих друзей, хватала бабушку за шею и шептала:
- Я не хочу в другую школу, бабушка, я хочу в этой остаться.
- Папы своего держись, он плохого не допустит. А к маме и ходить не следует, она только настраивать против отца твоего будет. А ты разве хочешь, чтобы о папе кто-то плохо говорил?
- Нет, папа у меня самый лучший, - и Машутка смеялась. И когда звонила мама, убегала от телефона, не хочет она слушать гадостей про папу. Не будет она брать трубку.
Теперь, после суда она уже совершенно не считала нужным отчитываться перед Тоней, или советоваться с ней. Валентина Петровна вообще вычеркнула ее из своей жизни. Тоня наказана и наказана справедливо. Ее сразу предупреждали, что лучше этому браку и не бывать. Да и Машенька теперь к ней не тянулась. Иногда плакала по вечерам, но это скорее оттого, что в школе что-то беспокоит, или с подружками что не поделила... Валентина Петровна спрашивала ее, успокаивая, но Машенька только закрывалась с головой одеялом и вскоре засыпала. О маме она ничего и не говорила. Это все и решило. Если Тоня звонила, Валентина Петровна лишь говорила:
- А Маши нет, - и вешала трубку, радостно потирая руки. А то бывало, что Маша была дома, да сама кричала:
- Скажи, что меня нет, я играю...
И тогда уже злорадно произносила в трубку:
- В другой раз позвони, сейчас не идет она... - и в такие минуты чувствовала себя счастливой.
Сын уже давно встречался с женщиной старше себя, но, к облегчению Валентины Петровны, совершенно не собирался узаконивать отношения или приводить чужого человека в дом. Ольга приезжала на выходные и стабильно уезжала в воскресенье. На буднях им хватало общения на работе. Оказалось, что они вместе работают и встречаются уже давно.
Своей покорностью и непритязательностью Ольга покорила сердце Валентины Петровны, которая вскоре и вовсе перестала переживать, что кто-то может вновь покуситься на ее сына и претендовать на жилье. Ольга не такая. Скромная, она никогда не спорила с матерью своего избранника, а вскоре даже смогла найти с ней общий язык.
По выходным вечерами Валентина Петровна теперь беседовала с Ольгой о том, о сем, а та скромно кивала головой и никогда не противоречила. Она была поистине благодарной слушательницей и только соглашалась.
Они втроем ходили гулять с Машуней, или посещали концерты в музыкальной школе, где Маша играла на рояле.
Может быть, со временем, Валентина Петровна даже приняла бы Ольгу в семью. Но молодые пока и сами не торопились.
Маша привыкла к воскресным посещениям тети Оли, и даже через какое-то время радостно встречала ее на пороге, теребила подол куртки и звала присоединиться к совместным играм.
- Ты играешь лучше всех! - говорила ей Машенька, и Валентина Петровна понимала, что не найти сыну лучше невестки, и Машеньке сможет маму заменить... Только других детей не следует заводить, хватит и одной, вот, в Оленьке уже маму и нашла девочка... Будет полная семья.
2
Тоня с самого начала подозревала, что размытость текста соглашения будет использоваться Юрой в своих целях. Чего только стоит формулировка: "мама может гулять с ребенком на буднях по договоренности с отцом". Очевидно, согласие отца никогда не будет получено. Юрий так и сказал ей, едва они вышли из здания суда: "Ни о каких договоренностях и не мечтай!" - горделиво повернулся и зашагал прочь, уверенный в своей безнаказанности и силе.
А формулировка о каникулах? Казалось бы, ничего уже не сделаешь. Все просто и четко. "Половину каникул ребенок проводит с отцом, а половину с матерью"... Все, что тут поделаешь? Ан нет, возникает сразу несколько вопросов: а примыкающие к каникулам выходные куда относятся? К каникулам? А кто решает кому, какая часть каникул? Или праздники? Например, новогодние каникулы - кто с ребенком в Новый год? Тоня понимала, что так или иначе ей придется уступать, уступать, уступать...
Видимо, таков ее крест, кому-то она очень сильно навредила в прошлой жизни или в этой слишком много грешила. И она согласна была уступать, и довольствоваться тем, что есть.
Терпеть и соглашаться. Однако Юрий отыскивал новые и новые способы не пускать к ней ребенка в, казалось бы, четко оговоренные и защищенные законом сроки.
После насморка были выходные, когда сама дочка решила, что хочет побыть с папой.
- Ну, мама, я же и с папой хочу погулять. Он же на буднях поздно приходит! Мне хочется сходить с ним погулять. Может быть, я приду завтра? - и дочь с мольбой смотрела на мать и искренне радовалась, когда мама сдавалась.
Потом были вторые такие выходные. Третьи. Тоне оставалось только терпеть. Юрий радовался и чтобы угодить, дочери и завоевать ее поддержку, он действительно гулял с ребенком, водил в детский мир, рисовал, покупал дорогие подарки, которые Тоня не могла себе позволить.
"Почему же он не женится? Почему не перестанет мучить меня и ребенка. Почему не переключит свою активность на создание новой семьи?" - думала Тоня, но ответа не было. Да и мог ли сам Юрий ответить на этот вопрос? Что им двигало? Месть? Обида или одиночество?
Потом был запланирован праздник. Тоня готовилась к выходным особенно тщательно. Дочка хотела праздника. Значит, будет праздник. "День зверей" - такой праздник они придумали. "Я приглашу своих друзей, мы наденем маски животных, и будем играть" - размышляла дочка.
"Да! А еще мы с тобой испечем печенье в форме зверей, я придумаю вам конкурсы и приготовлю призы. Пойдет?" - Тоня радовалась вместе с Машей. Это будет ИХ день.
"Пойдет!" - соглашалась дочка. Всю рабочую неделю Тоня искала в Интернете интересные игры для детей, бегала по магазинам, в поисках небольших сюрпризов, купила маски, грим, даже шила костюмы.
Она звонила Машеньке каждый день и рассказывала, что нового ей удалось придумать. Дочь радовалась и смеялась.
"Ты придешь в пятницу, все нормально? Мы с тобой приготовим печенье и украсим комнату. Чтобы в субботу собрать ребят. Да?" - спрашивала Тоня.
"Конечно, мама".
В пятницу телефон дочки не отвечал. Тоня звонила домой, на мобильный, но слышала лишь гудки и от этого чувствовала нервозность, глухое беспокойство. Ни одна пятница не проходила спокойно, и до самого вечера нельзя было понять заранее, удастся ли на этот раз забрать ребенка или нет.
За полчаса до оговоренного соглашением времени Тоня позвонила на мобильный Юры. Он взял трубку и сквозь шум машин и чужих голосов несколько раз прокричал:
- Алле, Алле.. - Тоня ответила несколько раз, но он или не слышал, или не хотел слышать и повесил трубку.
Еще полчаса прошли в томительном ожидании. Ни один телефон не отвечал. Дочка не звонила. Юра не брал трубку. Сроки явно нарушались. Что-то опять шло не так. Снова звонок Юре. Он берет трубку. "Это хорошо, - Маша чуть успокаивается, - раз подходит к телефону, значит, по-крайней мере, объяснит что происходит". Было бы гораздо хуже, если бы он просто не отвечал. Тогда она не знает, чтобы она делала. Несколько дней мучаться сомнениями и ждать? Снова бежать в опеку? Писать заявления? Искать свидетелей, которые могли бы ходить по инстанциям вместе с ней, обивать пороги и слушать, что не надо было оставлять ребенка, раньше надо было думать?
"Я не оставляла, я не оставляла, никогда не оставляла...".
- Але, - Юра был довольный. Уже лучше. Значит дело не во мне, он ни на что не сердится, и скорее всего, сейчас все разъяснится. Может быть, он просто хочет договориться о переносе встречи?
- Это я. Как у нас сегодня? - Тоня старается говорить спокойно, без волнения. Только так возможно чего-то добиться, только попросив можно забрать дочь.
- Вообще-то каникулы уже, - он доволен и не скрывает этого.
"Этого следовало ожидать..." - думает Тоня. Каникулы начинались с понедельника. Так и диктовала учительница: с тридцать первого октября по восьмое ноября, включительно.
- Каникулы с понедельника, - тихо произносит Тоня, но уже понимает, что шансы увидеть ребенка сегодня невелики.
Он ухмыляется и молчит.
- И что? - Тоня ждет, когда он объявит ей свое решение. Чтобы понять, что он хочет. Что за игру он затеял на этот раз.
- Щас приду домой, поговорим, - наконец великодушно решает Юра.
- И когда ты придешь домой? - все-таки есть шанс договориться.
- Тебе какое дело?
- Ну, ты сказал домой, и поговорим, - объясняет Тоня.
- А мы еще не все выяснили?
- Нет. - Тоня старается говорить настойчиво, но по-прежнему тихо. "Главное не спугнуть, думает она, не спугнуть".
- Через двадцать минут.
Тоня кладет трубку. Так и держа телефон на коленях, она сидит на диване и смотрит на стрелку часов, на стене напротив.
"Наверное, без дочки вся моя жизнь - ожидание того момента, когда я снова ее смогу увидеть, - думает она, - сидеть вот так, и ждать, ждать... только когда она рядом, я могу радоваться, наслаждаться жизнью, получать удовольствие от того, что делаешь..."
Пять минут, десять, еще пять...
Она набирает номер домашнего телефона. Гудки. Трубку берет Юра:
- Алле!
- Ну что? - снова спрашивает Тоня.
- Что? Каникулы уже. Мы разве еще не все выяснили? - теперь в его тоне отчетливо слышна агрессивность. Уже хуже, но говорить необходимо. Если не сегодня, то когда?
- Еще выходные, а не каникулы. Я бы хотела сегодня ее забрать.
- Да, а она сама что думает? - он развлекается.
- Она собиралась сегодня быть у меня. Мы договаривались, - Тоня чувствует, что почва уходит из под ног.
- У меня другая информация! - он ждет реакции Тони, но она тихо спрашивает:
- Я сама могу поговорить с дочкой?
Он позволяет, прикрыв рукой трубку, зовет:
- Тигр! Подойди к телефону. - Тоня слышит просительные интонации, какие подходят скорее для таких фраз как "пойдем, съедим по мороженному?" или "хочешь, я тебе почитаю"? Но никак не для того, чтобы звать к телефону, когда звонит мама. Однако сейчас не время и не место делать замечания. Главное, чтобы дочь вообще подошла к телефону. Иначе целая неделя без нее. Целая неделя ожидания... Терпение.
- Ну что? - капризно тянет дочь. Она играет для папы. Показывает, что он отвлек ее от важных дел из-за ерунды. Больно и тяжело это осознавать. Отругать бы как следует, чтобы уважала родителей. Но отругать нельзя, повесит трубку.
- Что с настроением? - Тоня спрашивает полусерьезно, полушутливо.
- Нормальное настроение, - голос Маши действительно становится спокойнее.
- Ты идешь ко мне? Мы же договаривались! - Тоня волнуется, но старается не показать своего волнения.
- Мам, ну у меня каникулы. Я хочу нормально их провести! - снова капризные нотки.
- Зай, мы же с тобой праздник решили устроить! Конкурсы устроим. Печенье.
- Я хочу хорошие каникулы! - вчера она была совершенно по-другому настроена. Что он уже успел ей пообещать? Тоня в растерянности спрашивает:
- Хорошие - это как? - еще можно все исправить, еще, наверное, можно все исправить...
- Погулять сходить втроем, с папой. С утра.
- А если не втроем?
- Ну что вы все ко мне пристали? - ага, значит к ней там пристают с прогулкой, она не сама все это придумывает, отметила про себя Тоня.
- А потом? После прогулки? - продолжала интересоваться она у дочери.
- А потом обедать. И вечером еще погулять втроем, - так, понятно, папа ей говорит про воссоединение семьи.
- А ко мне когда придешь? Завтра?
- Может вечером, - протянула Маша и замолчала.
- Завтра?
- Или нет, я подумаю...
- Ты ко мне собираешься вообще? - Тоне хотелось знать точно. Она чувствовала, что не стоит давить на ребенка, но остановится было не в ее силах.
- Ну мам...
- С собакой собирались сходить на прививку...
Дочка встала, и ушла, бросив трубку.
- Ну что, - Юра явно был доволен результатом разговора.
- Когда она ко мне идет? - Тоня сделала последнюю попытку понять, что они решили.
- Ты же мать. Не можешь со своим ребенком договориться? - он забавлялся, открыто и бесчеловечно. Он прекрасно понимал, что Тоня разбита и уничтожена. Его это устраивало.
- Как я с ней договорюсь, она же по телефону не разговаривает.
- Я не буду посредником между вами.
- Тогда позови ее к телефону.
- Я зову, но она не идет.
- То есть и ты не можешь с ней справиться? - не удержалась Тоня. - Почему тогда ты спрашиваешь, что я за мать, если и сам ничего не можешь поделать?
- Это же тебе надо. Меня все устраивает.
- А тебе не надо?
- Мне? Мне ты не нужна.
- При чем тут я? - Тоня искренне удивилась, - я спрашиваю тебя о ребенке.
- Мне не надо.
- А через пару-тройку лет, что ты сам скажешь? Когда она тебя станет посылать? Когда она тебя не будет уважать?
- Дети вырастают, уходят из семьи, - он говорил с напускной важностью, словно объяснял прописные истины, учил жить...
- Считаешь, что если она уйдет от тебя в 11 лет, это нормально?
- Не приписывай ей свои мысли и поступки.
- При чем тут я? Я спрашиваю про нее... Позови ее к телефону.
- Я не знаю, что ты ей сказала, но она не идет к телефону, - Тоня боялась, что он повесит трубку. Хотя бы еще несколько слов с ребенком. Машенька передумает. Должна передумать.
- Я говорила с ней так, как с тобой говорю... - Тоня не спорила, просто пыталась объяснить что-то. Так говорят с тяжело больными, или стариками, впадающими в беспамятство. Главное, по несколько раз повторять одно и тоже и не повышать голос.
- Так как ты говоришь - за это морду бьют при встрече, - Юра начал хамить. Главное, не поддаваться. Это все не имеет значения.
- Позови ее, пусть просто скажет, когда придет.
Он закричал снова, обращаясь к дочке:
- Она спрашивает, когда ты придешь? - Тоня не слышала, что ответила дочка. - Успокойся! Не сегодня? А когда? А завтра? А послезавтра?
Тоня услышит, как в разговор вмешалась бабушка:
- Скажи ты ей, маме же тоже надо планировать свои дела...
- Ты еще не вмешивайся, - грубо прерывает ее Юра.
- Она не знает, - наконец вернулся он к разговору с Тоней. - Я ничего не решаю. Какие у тебя будут предложения?
Тоня растерялась:
- Я уже сказала, какие у меня предложения. Забрать ее сегодня. Сейчас.
- Она не идет.
- И что? - только бы не вешал трубку, говорил...
- Какие у тебя предложения? - разговор повторялся по кругу. Интересно, он это заметил, или не обращал на это внимания?
- Я повторяю, - Тоня говорит еще медленнее, может быть так ему будет проще понять ее, - я хочу забрать ее сейчас, ты говоришь, нет, тогда у тебя должно быть встречное предложение. Что предлагаешь ты? - ей кажется, теперь она понятно объяснила ему свой вопрос. Когда она увидит дочь?
- Тебе я ничего не предлагаю. Мне от тебя уже давно ничего не нужно.
- При чем тут я? - интересно, думает Тоня, разговор похож на беседу с шизофреником?
- Что ты предлагаешь? - снова спросил он, и Тоня уже знала ответ на свой незаданный вопрос - да. "Он сходит с ума, он ненормальный...и с ним моя дочь..."
- Я предлагаю сегодня... - Тоня не упрекала его и не противоречила. Разговор получался совершенно бессмысленный и ни к чему не вел. И в тоже время Тоне было трудно прервать его. Ей кажется, что если он положит трубку, ее призрачная связь с дочерью пропадет.
- Я не буду тут между вами посредником!
- Тогда позови ее к телефону. Я не буду ее спрашивать, когда она придет, - оба уже теряют терпение.
Он кричит Машеньке:
- Тигр, поговори ты с ней! Она говорит, не будет спрашивать, когда ты придешь к ней. А будет спрашивать - вешай трубку! - он говорит последние слова со злостью, уже и не пытаясь скрывать свои чувства.
Наконец, Тоня услышала голос дочери:
- Ну что? - Машенька говорила недовольным тоном.
- Ты почему так со мной разговариваешь? - Тоня понимала, что не следует сейчас это говорить, но если она не будет ставить дочь на место, кто это сделает за нее?
- Что пристали?
- Маша, что происходит?
Послышались гудки. Дочь повесила трубку. Разговор на этот раз был закончен и на сегодня уже ничего не изменить.
Надо возвращаться к своим делам. Только есть ли свои дела? Опять пустые выходные. Существование. Тоня плакала и радовалась, что никто не видит ее слез. Они не узнают, как ей тяжело, она выстоит, и еще не все потеряно.
Пришли Сергей и Вика. Муж привез дочь на выходные. Маша сама хотела, чтобы приехала в гости названная сестра. На завтра намечался праздник зверей.
Тоня вытерла слезы. Она собрала всю свою волю в кулак и загнала боль в глубину своего сердца. Она улыбнулась чужому ребенку, мужу. Ей плохо, но это не значит, что должно быть плохо кому-то еще.
По-крайней мере муж не позволяет ей проводить выходные на диване, смотря на потолок...
В субботу Тоня играла с Викой, они вдвоем погуляли, испекли печенье, раскрашивали лицо гримом и сфотографировались. Тоня даже немного успокоилась тогда и смеялась. Раздался звонок - дочка гуляла с отцом и звала ее присоединиться.
- Маш, вы погуляйте, и ты приходи, ладно? Мы испекли печенье. Одеваем маски.
- Какие маски? Страшные?
- Нет, маски зверей, как мы с тобой и планировали.
Дочка поколебалась немного, но все же согласилась:
- Я тогда погуляю еще немного и приду, ладно?
Тоня обрадовалась, вот и все, главное терпение, сейчас и Машенька придет, выходные пройдут хорошо. Все утрясется.
Однако и через час и через два дочь не перезвонила, не позвонила и к вечеру.
Тоня набрала ее номер сама, никто не снимал трубку.
С того момента прошло полгода. Дочь больше не приходила к маме, и Тоня училась с этим жить. Какое-то время она жила словно во сне, как сомнамбула. Ходила на работу, что-то ела, спала... Она ни с кем не общалась, никуда не ходила... Она просто пыталась научиться жить без дочери. После каждого звонка Машеньке, после каждого отказа позволить увидеть малышку, у нее не оставалось сил. Ей требовалось какое-то время, чтобы собраться, чтобы найти силы сделать новый звонок...
Постепенно сердце ее черствело, она становилась более замкнутой, более злой. Да, да, она злилась. И искала в своем сердце силу, чтобы пережить разлуку. Она дождется того момента, когда Машенька поймет, что ее обманывали, что маму не пускали к ней, не позволяли приблизиться. Машенька обязательно все поймет. Надо лишь, чтобы порвался порочный круг. Юра слаб в одиночестве, он ничего не смог бы сделать, не помогай ему мать. Стоит лишь разбить этот замкнутый треугольник: Машенька, ее бабушка, и отец, и все изменится. Стоит Юре жениться, стоит его женщине родить другого малыша, стоит умереть бабушке - и Машенька освободиться. Ее не смогут так охранять, прятать, она будет предоставлена сама себе, и, значит, Тоня сможет вновь с ней сблизиться... Она сможет искать встреч, а, встретившись - сможет поговорить, объяснить, посмотреть в ее глаза. Если они будут встречаться иногда, они смогут найти общий язык, вновь узнать друг друга. Все это может быть, когда произойдут изменения. Родит ли Оля, женится ли муж, Тоня не знала. Да, по большому счету, ей было все равно. Она точно знала, что свекрови осталось жить три года! Их разделяла разница в тридцать лет. Тридцать лет Валентина Петровна не сможет отобрать у Тони, не сможет вмешиваться в ее жизнь, не сможет влиять на Машеньку... Через три года ее предел. Именно этот срок необходимо выдержать Тоне, и она справится. Она повесит календарь на стене и будет отмечать сколько недель осталось до встречи с ребенком. Она будет жить только для того, чтобы дождаться этого дня, увидеть могилу свекрови...Она хочет ее смерти. Она желает ей смерти. Каждую ночь, перед сном, она будет молить о том, чтобы смерть ее наступила скорее и была ужасна, тягостна. Тогда она будет отомщена.
3
Тоня возвращалась домой с работы. Она никогда не спешила - дома ее никто не ждал. Часы бежали один за другим. Надо сказать, бежали стремительно, что не позволяло ей сойти с ума, оставшись в одиночестве. Она считала дни. Даже не дни, недели. Пережить выходные, понедельник, пятница, вот и неделя прошла. Четыре недели - и месяц пролетел. Двенадцать месяцев - это год. Через три года умрет свекровь и что-то изменится. Она твердила про себя словно заклинание: "Ты переживешь ее на тридцать лет!" - и это предавало Тоне сил.
Нет, конечно, это не значит, что Тоня будет сидеть сложа руки, она будет пытаться что-то делать, пытаться увидеть дочку, дозвониться, встретить ее на улице, но... Знание, что скоро ее соперница, женщина, которая обманом украла ее ребенка умрет, придавало сил жить, действовать.
Бывший муж в одиночку не справится с воспитанием, он понятия не имеет, что значит вести хозяйство, водить ребенка в школу, собирать портфель, сидеть у постели больного ребенка. Да и не надо ему это будет. Он работает допоздна. Значит, у Тони как минимум, будет возможность общаться с дочерью до его прихода. Через три года. Через сто пятьдесят семь недель, из которых сорок две уже прошло. Боже мой, сорок две недели Тоня не видела своего ребенка. Двести девяносто четыре дня ее дочери внушали, что мать бросила ее, не желает ее знать, не интересуется ее жизнью.
Тоня зажмурилась, крепко-крепко, чтобы перестать думать об этом. Осталось еще сто пятнадцать недель, и бабушка больше не сможет ей помешать. Пусть попробует. Боже мой, почему старикам дают жить так долго? Какая от нее польза? Она уже четыре года не работает, четыре года сидит дома и занимается только тем, что вмешивается в чужие жизни. Она уже давно умерла. Она же не человек уже... Будь Тонина воля, она бы сократила жизнь старикам на три года. Даже нет, на пять лет, чтобы не мешали жить другим, чтобы не вставали на пути матерей, не портили бы жизнь ни ее дочери, ни ей, ни другим молодым мамам, детям, сыновьям.
На противоположном тротуаре из дома вышел старик. Под мышкой он держал матрас, в другой руке держал бутылку пива. Еще один. Тоня смотрела на него без жалости. Только мелькнула мысль, что на его месте могла быть ее свекровь. Как же она хочет увидеть свою свекровь с матрасом под мышкой... Она тоже прихватит с собой пиво, чтобы умереть? Нет... она никогда до такого не опустится. Нет... она будет пить чай из термоса, и обязательно покрошит туда свежее яблоко... Тоня даже улыбнулась...
Но ей не удастся посмотреть на то, как унижается ее свекровь. Юра не пустит свою мать на улицу, он будет умолять ее не выходить из дома. Окружит заботой. Может быть, даже возьмет отгулы на работе, будет надеяться на чудо. А вдруг он купит ей сертификат? Это очень дорого, но они могут продать квартиру. Вдруг он купит сертификат, и свекровь проживет еще пять лет? Тоне тогда исполнится тридцать пять. Дочери пятнадцать. Это очень много. Тогда свекровь сможет украсть у Маши маму на все детство. Пятнадцать лет. Нужна ли будет Машеньке мама в пятнадцать лет? Или она уже привыкнет жить без нее?
Мимо прошла молодая женщина, держа за руку малышку, лет четырех. Тоня посмотрела на женщину с завистью - она могла бы ходить так же. Так же держать за руку свою дочку.
- Мама, что это дедушка лежит на голой земле? Зачем он матрас постелил?
- Смешной, да? Нельзя же на голой земле лежать, ты мне сама говорила, да мама...
Женщина ускорила шаг, чтобы скорее увести ребенка от умирающего.
Тоня еще раз оглянулась на старика. Почему он? Почему не Валентина Петровна? Ей даже в смерти повезет - ее квартиру не заберет государство, поскольку она не одинока. Ее не выгонят умирать на улицу, потому что в квартире живет внучка и сын. Ее не оставят умирать голодной, потому что любимый сыночек все равно будет ее кормить, даже тогда, когда ей перестанут платить пенсию. Как же несправедлива жизнь...
Вернувшись домой, Тоня привычным жестом зачеркнула в календаре еще один день... Один из многих, один из безликих и никому не нужных дней...
И сразу же взялась за телефон. Разговоры с дочерью не клеились, часто Маша просто отказывалась с ней говорить, но Тоня ничего не могла с собой поделать, ей хотелось хотя бы услышать Машенькин голос.
- Привет. Я тебя сегодня в окно увидела, - Тоня и правда видела сегодня дочку издалека. Она шла за руку с бабушкой, и Тоне стало очень-очень грустно. Разве этого она хотела для своей дочери - ходить неотрывно с бабушкой, не играть с другими детьми, не бегать, не смеяться...
- Ну и что? - Машенька не поддерживала разговор.
- Я была очень удивлена. Я думала ты на даче, а ты в городе. Вы что, решили пока не ехать?
Маша молчала в ответ, а Тоня лихорадочно думала, что говорить дальше? Как ее разговорить? Как сломать эту стену непонимания? Что сделать? Может быть, зареветь, заплакать? Что может сломать эту тишину, ожидание... Что Машенька ждет от нее? И вместо ответа начала:
- А я вчера искала в Интернете ответ на твой вопрос про животных...Помнишь, ты меня спрашивала про собаку, как завести животное в компьютерной игре. Помнишь?
Маша ничего не отвечала. Слушала ли она по-прежнему, или давно кинула трубку и ушла? Или это бывший муж сидит сейчас у телефона и наслаждается ее беспомощностью? Смеется над ней.
- Алло, Алло, Маша, ты меня слушаешь?... Ты там? - по крайней мере, Тоня надеется, что это все еще ее дочь, крутит диск. - Машенька, я узнала, как в игре завести собаку. Надо скачать приложение. Это позволит тебе отправиться на рынок и купить любое животное, которое ты выберешь. Ты меня слушаешь?
- Ты врешь все, - Маша снова принялась вертеть диск.
- Ты думаешь, что мама говорит не правду?
- Ты все врешь, - и дочка снова повесила трубку.
Что ж... Тоня уже даже не могла плакать, слезы давно высохли, зато она точно знала, когда умрет ее свекровь, боже мой, как бы она жила, если бы не приняли этот закон? Она слышала, что раньше старики жили до тех пор, пока не умирали естественной смертью. Сколько бы могла продержаться Валентина Петровна? Тоня даже не хотела об этом думать. Этого просто не могло быть, и никогда не будет.
4
Теперь они сидели в кафе и смотрели друг на друга. Последний год они общались исключительно при свидетелях, разговоры сводились к спорам о ребенке, при случайных встречах они отводили глаза и не здоровались. И вот теперь сидят за одним столиком...
Юра позвонил вечером, и впервые за долгое время предложил встретиться.
"Нам надо поговорить, - так сказал он, и больше ничего не стал объяснять, - Это не телефонный разговор". И Тоня не задумываясь, согласилась. Разговор мог касаться только дочери, а значит, что-то могло изменится. Все, что касалось дочери, было ей важно. Может быть, он решил позволить ей встречаться с ребенком?
Все оказалось гораздо прозаичнее. Юра уже сидел за столиком, когда она пришла. Как много лет назад, он спросил, что ей заказать, и когда она пожала плечами, подозвал официантку и заказал два двойных экспрессо. Как бывало раньше. Какое-то время они просто выжидающе смотрели друг на друга, и Юрий первым нарушил тишину:
- Ты знаешь, что у матери скоро предел..., - на этих словах он запнулся и замолчал. Тоня видела, что ему тяжело говорить, но совершенно не собиралась ему помогать, тем более, что не понимала, при чем тут она, и что он от нее хочет.
- Ее срок - в этом году... Ты знаешь, что у нее уже был день рождения, значит, осталось совсем немного.
- Да, я знаю это, можешь не сомневаться, - резко ответила Тоня...- я не понимаю, какое это имеет значение?
- Я пытался купить сертификат, я пытался сделать это легально, или даже нелегально, но в настоящее время мне не удалось найти нужной суммы. Понимаешь? Но я точно знаю, что деньги будут через полгода-год. Будет даже больше. Я прошу тебя подписать согласие переписать два года Машеньки на мою мать, а через полгода я куплю эти два года и запишу на ребенка. Если ты подпишешь, я позволю тебе приходить к нам. Ты сможешь наладить контакт с ребенком, я помогу тебе, а моя мама больше не будет тебе мешать. Я с ней поговорю.
Тоня слушала его и не перебивала, она не верила своим ушам, она не могла поверить, что это говорит он - отец ребенка. Отец, лишивший ребенка мамы, детства, и теперь предлагающий ей подписать бумаги, которые лишат ее девочку двух лет жизни.
- Ты молчишь? - Юра смотрел на нее заискивающе и ждал, что она ответит.
- Ты больной, - тихо прошептала Тоня, - ты больной, понимаешь? Ты понимаешь, что я никогда не подпишу ничего подобного?
- Ты сможешь ее видеть.
- Я и так смогу ее видеть.
- Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло.. .
- Если ты такой всесильный, каким себя мнишь, почему хочешь воспользоваться жизнью ребенка? Предложи своей матери свои года.
- У меня нет бонусов. А на дочь ты записала два года жизни, два года, что ты выиграла в лотерею. Эти годы мы можем переписать на мою мать. Одумайся! Или ты хочешь объявить мне войну?
- Мне нет дела до тебя. Я не подпишу бумаги. Ты не тронешь года моего ребенка, - Тоня посмотрела в его глаза, и впервые не отвела взгляд. Она больше не будет идти на поводу.
- Ты понимаешь, что ты делаешь? - он повысил голос.
- Поверь мне, я прекрасно понимаю, что я делаю, - Тоня оставалась спокойной, и даже сама удивлялась своему хладнокровию.
Она чувствовала лишь злость, злость к свекрови, которой она желала смерти, злость на бывшего мужа, который столько лет мешал ей видеть ребенка, и теперь посягнул даже на Машину жизнь, на ее года! Тоня знала, что Валентине Петровне и ей не место двоим на земле. Кто-то один давно должен был уйти. И она точно знала, что то, что у нее уже украли, не заменят никакие деньги, а потому была полна злости и решимости даже не обсуждать больше этот вопрос.
- Но тебе же ничего не стоит, - он снова перешел от угроз к обещаниям, - я тебе заплачу за это. Я буду платить тебе определенную сумму каждый месяц, и, кроме того, я позволю дочери жить с тобой. Я знаю, как ты этого хочешь...
- Я и так буду видеть ребенка. Только твоя мать больше не сможет мне помешать, - Тоня чувствовала, что на глаза наполняются слезами, но когда-то давно они так же сидели в кафе, и он точно так же обещал ей, что ребенок будет жить с ней... когда же это было? Это было до суда... Он тогда просил позволить ему взять ребенка к себе на выходные... Она поверила и сама привела Машу к нему... А он потом смеялся, и посыл ее вон, говорил, что специально обещал ей то, что она хочет услышать. Он закрывал двери, не пускал ребенка к телефону. Тогда все и началось. Все уже было. Все повторяется. Только теперь Тоня уже знает, чего стоят его обещания...
- Я не подпишу бумаги. Это мое решение.
Она наблюдала, как он яростно встал, задев локтем пустую чашку - капля чая все же вылилась на скатерть. Как он с грохотом отодвинул стул и быстрым шагом не оглядываясь, направился к выходу.
Он проиграл. Он отступил, и его мать скоро умрет. Тоня улыбнулась чему-то. И заказала еще кофе. Наконец, ее жизнь налаживалась. Осталось совсем чуть-чуть. Быть может, пару месяцев. Не больше. И ее соперница умрет. Женщина, которая украла у нее ребенка, которая воспитала ребенка во лжи, в обмане, в мире ненависти и зависти, скоро не будет жить на этой Земле. Это справедливо. Тоня выиграла целых тридцать лет жизни.
Тридцать лет жизни, общения с Машей и заботы о ней. Тридцать лет. Впереди Тоню ждала целая жизнь.
Когда она вернулась домой, раздался звонок.
- Да?
- Мама, это я... - Маша не звонила ей уже несколько месяцев. Сердце ёкнуло.
- Здравствуй малыш. Как у тебя дела?
- Хорошо. Ты знаешь, мамочка, папа сказал, что я смогу с тобой сегодня погулять.
- Ты хочешь увидеть меня?
- Да, папа не против, он меня выведет из дома, и мы погуляем. Да? Возле дома. Ты не против, мамочка?
- Малыш, я очень даже не против. Я так соскучилась без тебя.
- Ну тогда давай, встретимся через пятнадцать минут... Только папа просит, чтобы ты с ним поговорила. Он хочет, чтобы ты помогла бабушке. Ты ведь поможешь бабуле?
Боже мой, все подстроено. Ребенок звонит не просто так, а потому, что ее попросил отец. Потому, что им нужна ее подпись. Нет, ни за что. Валентина Петровна не будет больше портить мне жизнь - Тоня поняла, что ребенка ей не видать, нет подписи, нет ребенка. Так, кажется, он сказал ей на прощание в кафе... Ну что ж. Тем хуже для нашей бабушки... Она грустно улыбнулась и уверенно произнесла:
- Машенька, не занимайся шантажом, ладно. Ты можешь прийти ко мне, но помогать бабушке я не собираюсь...
- Я ничем не занимаюсь, мама. Я, правда, хотела тебя увидеть, - в голосе Маши послышались плаксивые нотки.
- То есть ты выйдешь гулять без папы?
- Нет.
- Тогда извини, дочка. Я очень тебя люблю. Но с твоим отцом встречаться не собираюсь. Я люблю тебя, моя девочка. Прости меня, - Тоня повесила трубку, и зарыдала. Еще несколько недель эта тварь будет распоряжаться ее ребенком, внушать малышке отвращение к ней, к настоящей маме. Но затем ее не станет. Тоне было очень жаль саму себя. Но она выдержит, она обязательно выдержит и справится со всем. Ведь она уже столько пережила. Она справилась. Она нашла в себе силы жить и ждать. Маша все поймет, ей уже почти десять лет, она скоро станет задавать вопросы, и тогда Тоня сможет дать ей все ответы... Она будет рядом, рядом с дочкой... у них впереди будет тридцать лет, целая вечность...
5
Не могла предусмотреть Валентина Петровна только инсульта. Вечером заболела голова, она прилегла на диван, и практически сразу забылась. Она очнулась в больнице. Рядом сидел сын, держал ее за руку. Она хотела спросить у него, что произошло, но не смогла произнести ни слова. Как не смогла и пошевелиться.
Так она стала бесполезным грузом. Добившись всего, оказалась растением, вместо того, чтобы почивать на лаврах. Из необходимой всем, превратилась в обузу. Три недели провела она в больнице, сгорая от стыда, ходила под себя, и ничего не могла с собой поделать. А потом вернулась домой, уже инвалидом. Сын нанял сиделку. Сам он не мог сидеть у постели матери, поскольку содержание всей семьи легко на его плечи.