Текст написан семь лет назад. Тогдашняя политическая обстановка не позволила опубликовать его, поскольку многие материалы и выводы могли быть использованы в политической борьбе и в конечном итоге привести к гибели людей. Сегодня такая опасность минимальна, а исходный материл для анализа устарел. Тем не менее, часть выводов осталась актуальной. Написание прервано в начале лета 2014 года. Заканчивать статью не планирую.

Парадоксы политического сознания Украины.

   'Весь мир - театр,... и только Украина -
   цирк' Народный парафраз Шекспира.

   Для начала тест. Какому явлению подходят следующие характеристики? 'С именем этого правителя большая часть страны засыпает и просыпается. Его руку видят за большинством политических событий и перемен. Дня не проходит, чтобы ведущие политики страны, политические комментаторы, аналитики, телеведущие не упомянули его в своих публичных заявлениях. Его поступки и заявления постоянно комментируются, возникает десятки толкований пытающихся проникнуть в истинный замысел слов и поступков правителя. О нем слагают песни и распевают их массово. Ежедневно появляются его новые изображения, пользующиеся огромной популярностью. В устах десятков миллионов он стал причиной всего, сотни тысяч ежедневно молятся о его здоровье'.

   Да, это культ личности и речь идет о Путине. Парадокс же в том, что культ этот исповедует значительная часть населения современной Украины. Одно уточнение: все описываемое эта часть трактует исключительно в отрицательном ключе. Упоминают имя Путина с проклятием, во всем видят его руку. Президент России - 'источник всех бед Украины', главная мишень 'политиков Майдана'. Объект насмешек и несмешных анекдотов, непристойных песенок, фотошопов и демотиваторов. Сотни тысяч молятся о его болезни и смерти. Создается впечатление, что украинцы забыли о реальных проблемах, как оставшихся от прежнего режима, так новых обильно изливающихся на их головы с 'революцией Евромайдана', и не видят иных забот, кроме как обвинять и проклинать Путина.
   Всякий культ личности строится на ее харизме, политических способностях и результатах деятельности. Однако первоосновой является процесс персонификации идей массового сознания, определенной идеологии на конкретной личности. Следовательно, сделав шаг назад от личности к идеям, можно обнаружить основы идеологии.
   В охватившей Украину идеологии Евромайдана персонифицируются, прежде всего, русофобия и антисоветизм. Хотя Путин лишь косвенно своим прошлым отражает светскую систему в штампах 'бывший': 'член КПСС', 'сотрудник КГБ', 'аппаратчик'. Разумеется, 'светлая сторона' этих чаяний: демократизм, либерализм, толерантность приписывается носителями идеологии себе. Путин, в дополнение к прежним качествам, в их представлении авторитарен, тираничен, нетерпим.
   Выражение ненависти к Путину протекает на фоне постоянной критики собственных украинских лидеров 'революции Майдана'. Разумеется, всех их неоднократно называли 'агентами Путина', а подозрения эти не рассеиваются до тех пор, пока таковые лидеры не произведут очередной популистский шаг демонстрирующий 'свидомость'. Например, очередное форсирование карательной операции в Донбассе.
   На политическом горизонте Украины нет лидеров сопоставимых по масштабам с нынешним президентом России. Современное высшее руководство Украины фигуры, скорей, анекдотические, демонстрирующие вопиющую некомпетентность в государственном управлении. О каких-то реальных успехах, сопоставимых с успехами России в президентство Путина говорить не приходится. Даже 'газовая принцесса' Тимошенко, формально в правительстве не состоящая, кроме громких заявлений (вплоть до 'утечки' телефонного разговора с призывом к истреблению населения Юго-Востока) не может похвастать ничем кроме провального премьерства в середине 00 годов и сверхкоррупционного договора Нафтагаза с Газпромом.
   Определенные симпатии украинский электорат проявляет к 'шоколадному магнату', а теперь и президенту Порошенко, к олигарху Коломойскому, диктаторскими методами 'наведшего порядок' в Днепропетровской области. Популярностью пользуются политики, декларирующие и демонстрирующие способность к решительным и жестким действиям, направленных на единство Украины, жесткое подавление несогласных, лелеющих национализм и шовинизм. То есть потенциально способных реализовать принцип 'одна страна - один народ - один вождь'.

   Может ли вообще на Украине появиться и взять власть политик масштаба Путина? В критические моменты истории (каковой сегодня переживает Украина) стране необходимо компетентное руководство и лидер революции. Кромвель или Вашингтон, Вильгельм Оранский, Наполеон. Вместе с ним целая команда, проводящая идеи обновления. Как 'отцы основатели' американской революции, многие из которых после ухода Вашингтона обеспечили целую когорту первых американских президентов. Евромайдан не выдвинул никого! Ни одного нового лица. Более того, часть 'лидеров Майдана' или вообще отстранилось от активного участия в политической жизни, или ушли в тень как Тягнибок. Сменился только 'удельный вес' деятелей в политике, причем все более популярными становятся откровенные авантюристы типа Яроша или Ляшко.
   Отчасти подобный феномен объясняют сами украинцы. Так на встрече в Киеве с фигурами российской оппозиции 'Украина - Россия: диалог', неоднократно объявлялось, что на Украине традиционно руководителей страны не воспринимают серьезно, 'чего и России желаем'. Тезисам вторит 'прожектор Перестройки', 'огоньковец' Коротич, выстроивший целую теорию: на Украине никогда не было сакрализации власти и верховного правителя, поэтому отношение к правителям сродни выборам в Сечи. Неугодный 'гетман' смещается под крики 'Геть!'. Подобную точку зрения на практике разделяет множество деятелей разных уровней и сами политизированные массы. Сотни 'самообороны' на не разошедшемся Майдане Незалежности постоянно бунтуют, угрожая правительству Майданом 3. Всякий раз после таких волнений правительство радикализирует свой курс, устраивая или провоцируя показательные карательные акции.
   В главные герои украинской государственности, в образцы для подражания, выбраны деятели, показавшие свою полную несостоятельность в государственном строительстве. Как то: Гетман Иван Мазепа - первый 'евроинтегратор', нарушивший присягу России и перешедший под власть Швеции, потерпел поражение вместе с Карлом 12, бежал в турецкие пределы, где вскоре умер от оспы. Определенным ориентиром успешности пытаются представить деятельность Симона Петлюры, правление которого закончилось полным крахом. Степан Бандера - уроженец Западной Украины времен Австро-Венгрии. Участвовал в террористической борьбе против Польши. Провозглашенное Бандерой на оккупированной нацистами территории Галиции 'государство Украина' формально просуществовало всего две недели и оказалось прихлопнуто Гитлером, как муха на столе. Реально руководил Бандера только подпольем, которое было разгромлено. Из рук нацистов Бандера перешел под крыло ЦРУ, что не уберегло его от ликвидации. Есть версия, что его убрала западногерманская разведка.
   Судьба его сподвижника Романа Шухевича сложилась похоже - 'проводник' погиб при задержании советскими органами. Его 'провод' был разгромлен.

   Все заслуги этих 'героев' состоят лишь в декларировании некой 'незалежности Украины' и дальнейших неудачных попытках ее реализовать при поддержке какого-нибудь оккупанта. Примера создания государства Украина и успешного его функционирования эти 'герои' дать не могут. Деятельность новых исторических героев Украины, по сути, деструктивна, разрушительна для государственного строительства.
   Более успешный Богдан Хмельницкий отдален от пантеона героев Украины как инициатор процесса вхождения Украины в Россию. Лично Петром Порошенко был назначен еще один герой - Даниил Галицкий, искавший защиты от монгольского ига на Западе, принявший из рук папы королевскую корону... но реальной помощи от Венгрии и Польши не дождавшийся и вынужденный пойти на соглашение с Ордой. Учитывая, кого сегодня на Украине называют 'ордой', история князя Даниила может оказаться пророческой.

   Складывается еще одна парадоксальная ситуация: стране нужен лидер, но в силу политических традиций и предпочтений украинцы не могут относиться к нему серьезно. Правители для них фигуры комичные по определению. Такие были 'утверждены ЕвроМайданом' и ныне к их деятельности более всего подходит определение 'клоунада'. При этом украинцы только одного лидера воспринимают всерьез - Путина. Разумно предположить, что в постоянно изливаемой ненависти присутствует и 'желание невозможного' - дихотомия стремления к абсолютной, ничем не сдерживаемой свободе и жесткому порядку, способного снести все препятствия на пути становления 'новой Украины'. О банальной бытовой зависти к успешному деятелю, речи не идет. Майданцы подобные чувства с хором отрицают. Украинская пропаганда представляет все происходящее в России как шаги к пропасти. Значительная часть украинской аудитории живет надеждой, что вот-вот и Россия развалится, уйдет в небытие, и тогда все беды Украины разрешатся сами собой. Наступит счастье и мир.
   За недостатком подобных фактов, украинские СМИ неизменно фабрикует вал фальшивых материалов для удовлетворения ежедневного спроса на негативные новости о России. Предмет гордости майданщиков: 'мы коллективно скинули одного диктатора, и готовы скинуть и других'. По их мнению, именно этому качеству должны завидовать 'ватники'. Но 'ватники' почему-то не завидуют.
   То, что называет себя 'правительством Украины' выдает такие же конспирологические сентенции, что и рядовой евромайданец или рагуль. Можно было бы объяснить это явление популистской риторикой, необходимостью заигрывания с 'революционным массами', но руководство Украины поступает так, словно само верит в собственные слова о 'руке Путина'.
   Акции типа затратного рытья 'рва Таруты', строительства 'вала Яценюка', мобилизации армии, в которой все тут же начало сыпаться, ломаться и взрываться, соляра на военные учения вместо посевной и призыв резервистов - сельских механизаторов. Список можно продолжать до бесконечности. Вместо разгребания авгиевых конюшен накопившихся проблем Украины, правительство при 'отражении агрессии' совершает ошибку за ошибкой. Это закономерность, когда борются с ветряными мельницами, и закрывают глаза на реальность. Неуправляемая реальность превращается в хаос, который начинает засасывать страну в воронку.
   Способов решения всех проблем ровно два: уничтожить засланных Путиным террористов (политика) и получение кредита (а лучше безвозмездной помощи) от Запада. Когда в экономике крах, когда требуются все силы для ее консолидации, ей не занимаются вовсе - верней, 'занимаются' в либеральной парадигме: полагаясь на свободу предпринимательства и 'магическую руку Рынка'. Коррупция (основной бич государства при Януковиче) сегодня не преодолена и даже усугубляется, поскольку в ходе 'войны с Путиным' о ней подзабыли.
   Когда засилье олигархов, их сговор стали основой власти, на местах хозяйничают 'революционные' банды, а милиция самоустранилась - надеяться на 'магическую руку' верх наивности, обрушение страны в 'лихие 90-е'. Именно в такой обстановке возможно исчезновение 'неизвестно куда' 13 миллиардов кубометров газа почти на 5 миллиардов долларов. Не Путин же его выкачал или выпустил в воздух, за границу его продать невозможно (контракты и прочее).
   Газ украл 'кто-то из своих', то есть из олигархов. Украл не в один день или даже месяц. Подобного удара никакой Путин нанести не сумел бы. Даже Яценюк не смог придумать, как к подобной экономической катастрофе приплести Путина. (Напомню, Украина за 3 месяца ели-ели выклянчила кредит у МВФ в 3 миллиарда под грабительские проценты).

   Президент России оказывается в выгоднейшей ситуации. Даже не делая ничего, он может, как хочет влиять на украинскую ситуацию, поскольку в любом случае украинские политики начнут предпринимать очень предсказуемые 'ответные меры' в одном направлении. Даже знаменитая 'Путинская пауза', найдет многочисленные отклики 'что означает молчание Путина?'. Словно загипнотизированная, Украина смотрит на Путина, который в очередной раз может произнести свою коронную фразу 'Идете ко мне, бандерлоги!'.
   Безусловно, любой культ личности строится на харизме личности, однако возникает в ходе социально-политических процессов, когда идеи овладевают массовым сознанием и персонифицируются. Коллективное русофобство фокусируется на одном человеке через призму ненависти. Закономерный итог долгого скандирования революционной толпой лозунгов: 'кто не скачет, тот москаль', 'москоляку на гиляку' и им подобных. Сначала ненависть к людям, потом к стране, потом к ее лидеру. Отражение прежнего все того же нацистского лозунга в 'инфернальном' виде: 'дерьмо народ, дерьмо страна, дерьмо лидер'.
   На современной Украине идеи, выраженные в антикульте Путина, носят амбивалентный характер. Они одновременно пытаются описать реалии современной России с точки зрения собственной идеи, построить для себя, для гармонизации их картины мира некое идеальное воображаемое 'царство зла'. Идея проста: 'Россия - фашистское государство'. В то время когда в России политологи в разных СМИ (в том числе в дебатах на телеканалах) пытаются определить политический строй Российской Федерации 'это суперпрезидентская республика или квазидемократия?', для большинства украинских политологов и СМИ все давно ясно: 'фашизм' в специфической форме 'рашизм'.
   Для россиян такое обвинение от страны, где пособники нацистских оккупантов Бандера и Шухевич объявлены национальными героями, где проводятся парады памяти в честь эсесовской дивизии 'Галичина', где отменили (под маркой 'переименования') праздник Дня Победы над фашизмом 9 Мая - эти обвинения кажутся абсурдными. Тем не менее, в сознании 'майданных революционеров' спокойно совмещается прославление нацистов и обвинение в фашизме России.
   Можно приписать сентенцию сознательному раздуванию истерии в СМИ, в создании из России образа смертного врага Украины, но настойчивость подобных утверждений и резонанс этого абсурда среди многомиллионной аудитории позволяет предположить, что источник лежит глубже.
   Какой образ России, укоренившийся сознании значительной части украинцев, постоянно воспроизводится и транслируется украинскими СМИ? (Следует отметить, что эта схема с известными вариациями варьируется в российских 'оранжевых' и западных либеральных СМИ).
   Путин - диктатор как Гитлер.
   Роль правящей нацистской партии занимает партия 'Единая Россия'.
   Созданы отряды боевиков - движение 'Наши'.
   СМИ подконтрольны правительству и заняты пропагандой.
   Население зомбировано пропагандой СМИ.
   Оппозиция жестоко подавляется, неугодных ссылают в Сибирь.
   Россия имеет мощную армию, постоянно угрожает слабым соседям, силой отбирает у них территории: Южную Осетию, Абхазию, а совсем недавно - Крым.
   И так далее...

   Движения 'Наши' не существует уже два года, украинская сторона об этом 'не знает'. Бесполезно убеждать адептов Майдана, что в России есть легальная парламентская оппозиция, а так же несистемная, желавшая устроить свой майдан в Москве в 2010-11 гг. Что лишь несколько участников беспорядков подверглись уголовному преследованию за нападение на полицейских, а организаторы чувствуют себя вполне вольготно.
   Многочисленные медиа-персоны бравировавшие белой лентой и обвинявшей с трибун власть во всех смертных грехах не исчезли с экранов ТВ. Есть оппозиционные радиостанции, не говоря о интернет- и бумажных изданиях. 'Открытием' для украинцев оказываются вторые государственные языки в национальных республиках России, в том числе преподавание на национальных языках. Конкретные примеры и опровержения не убеждают 'свидомых' - они упорно цепляются за свое убеждение, отказ от которого разрушит их стройную Картину Мира. Если в мире пропадет воплощение Зла в лице России, то каким образом украинский патриот узнает что такое Добро? Примечательно в этом 'наборе фашизма' вовсе не вопиющее расхождение между реальностью и схемой, а выбор самой схемы. За некий идеал для сравнения берется Третий Рейх - современная Россия подгоняется под него. Вновь дихотомия: в высказываниях украинских радикалов или 'просто политиков' часто высказывается идея вооруженного разгрома и даже... завоевания России. Для начала прилегающих к Украине регионов: Кубани, Дона, Белгорода и Брянска. В этом проступает стремление занять на постсоветском пространстве место России. То есть образ России существующей в воображении 'евромайдана' - тот же 'невозможный идеал' стать 'Империей Украина'.
   Хотя сам посыл - отвержение евромайданом Третьего Рейха, как одного из воплощений Зла, указывает на сложность процесса, тема 'украинского фашизма' подается в российских СМИ весьма однобоко и упрощенно - укрофашизм упорно ассоциируется только с бандеровщиной и национализмом Правого Сектора.

Нацисты

   Обвинение в фашизме воспринимается 'майданцами' с таким же изумлением, каким воспринимают его россияне.
   'Как же так? У нас нет диктатора, правит конгломерат лидеров разных партий, утвержденных сверхдемократичным ЕвроМайданом. Верховная Рада включает и ПР, и даже коммунистов. У нас абсолютно свободные СМИ. Нас поддерживают ведущие западные демократии, и говорят, что у нас демократия. У нас евреи в правительстве и на ведущих должностях, даже президент - еврей. У нас не строят концлагерей. В конце концов, наши деды тоже воевали и умирали в борьбе с гитлеровцами. А вы вон как о нас ... И вообще, большинство украинцев никогда не видело бандеровцев! У нас их вообще нет!!! Откуда им взяться? Они что - 70 лет сидели в схронах, а потом вышли? А если есть радикальные националисты, то их не больше, чем скинхедов и неофашистов в России'. Важная оговорка! Получается, фашизм на Украине все же есть, но ему как бы не придается значения, даже если коммунисты в Раде говорят о национал-фашистском перерождении государства Украина. Свобода СМИ существует при запрете вещания из России, при физическом и моральном давлении на неугодных журналистов со стороны националистов. Ютуб полон кадрами тренировок и 'подвигов' УНА-УНСО и прочих радикалов, но активные украинские пользователи интернета словно не желают нажать пару кнопок для их поиска.

   Бандеровцы в их изначальном изводе на Украине тоже есть. Это ветераны УПА, отсидевшие в свое время сроки или переждавшие социализм под видом обычных советских граждан. Их рупор, дающий советы, патриарх бандровского движения Юрий Шухевич. Сын того самого Романа Шухевича. Бандеровцы - вернувшиеся из эмиграции дети и внуки бандеровцев, из благополучно просуществовавших всю 'холодную войну' подкармливаемые США. Их личное присутствие не столь заметно на Украине, но приток денег от них на 'целевые акции' и пропаганду существенен. Вернувшихся эмигрантов немного, но они успешно инфильтровались в государственные структуры на должности второго - третьего эшелона, выступая в роли 'смотрящих'.

   Разумеется, украинские нацисты это боевые отряды радикалов, ныне сплотившихся в 'Правый сектор', приобретающий все больше влияния. Вокруг Правого сектора возник пропагандистский бум. По числу упоминаний в российских СМИ ПС превзошел все иные организации Украины. В то же время украинцы, в массе, не считают его сколь-нибудь серьезной политической силой, низводя даже до мифа пропаганды, реально не существующего.
   Отношение к Правому Сектору характеризует внимание российского и украинского общества к происходящим процессам. Россиян интересуют самые острые, драматические события Украины, где гремят выстрелы, льется кровь безоружных людей: Майдан, Одесса, Донбасс. Именно там боевики Правого Сектора проявляют себя. Украинцев интересуют борьба крупных политических игроков, массовых партий, сильных политических лидеров типа Порошенко vs Тимошенко. В больших политических раскладах малочисленным маргиналам не придается особого значения. К тому же на волне предвыборной агитации кандидаты крупных лидеров задействовали свои медийные ресурсы для саморекламы и атаки на реальных конкурентов. Правый Сектор, не имея сравнимых возможностей, оказался задвинут к краю информационного поля Украины. Почти единственная возможность для него попасть в новостной ряд - проведение громких акций. Потому 'правосеки' прибегают к 'операциям на основе информационного эффекта': провокационным заявлениям лидеров, демонстративным акциям, проведении жестких и жестоких акций устрашения. Сложился устойчивый имидж неонацистской организации, склонной к террору и жесткости. Имидж близок к реальному положению вещей: бывший симулякр, созданный недалекими журналистами-националистами став идеей, объединившей вокруг себя радикалов, обрел черты реальной силы. Но журналисты упорно твердят: 'Мы его придумали, значит - его нет. Это миф!'. Поздно, гальванизированное чудище Франкенштейна, сшитое из кусков мертвой плоти, уже шагает по Украине, уже убивает.
   Подобный образ Правого Сектора подрывает имидж 'новой Украины', как страны победившей демократии, потому некоторые второстепенные лидеры Правого Сектора подвергаются судебному преследованию, как некто Горан (Горанов) лидер расистской группы 'Белый Молот' и его соратники. Наиболее одиозного персонажа - Сашка Билого (Александра Музычко) руководителя ровенского отделения УНСА-УНСО власти попросту ликвидировали, поскольку его показательные акции устрашения проникли в мировые выпуски новостей, чем сильно навредили благоприятному образу Киева на Западе. Акция ликвидации выглядела как 'начало наведения порядка', демонстрируя Западу 'мы не нацисты', населению Украины: 'мы демократы и не допусти произвола', Правому сектору: 'подчиняйтесь или будете уничтожены'. Такова участь большинства штурмовиков или хунвейбинов после завершения процесса захвата и утверждения власти. Лидер Правого Сектора Ярош отстранился от защиты своих соратников, чем спровоцировал выход из Правого Сектора нескольких групп.
   В течение нескольких недель после ликвидации Билого Правый Сектор ожидал 'ночи длинных ножей' (по аналогии с ликвидацией СА НСДАП в германии 30-х), однако 'новая влада' нашла боевикам новую работу. Обозначилась тенденция направить вектор активности Правого Сектора на подавление движения 'антимайдан', а позже - восстания в Донбассе, где правосеки должны принести новой власти несомненную практическую пользу: они идейные борцы, что сильно отличает их от немотивированных к участию в гражданской войне военных. Не исключаются мотивы, что этот 'сухой порох войны' быстро сгорит в борьбе с 'сепарами' - своеобразная растянутая 'ночь длинных ножей'.
   Ярош перебрался подальше от Киева в Днепропетровск под крыло олигарха Коломойского, где пытается переформировать аморфное сетевое объединение Правый Сектор в политическую партию.
   Как и 'охранные сотни' с Майдана многие группы 'правосеков' поспешили подрядиться на службу разнокалиберных украинских олигархов, участвуя в рейдерских захватах, а то и 'охраной' бизнеса (то есть рэкетом), или 'экспроприацией для революционных нужд' денег и материальных ценностей. Пока ничем кроме как участия в подлых и жестоких расправах над отказавшимися стрелять в мирных людей военными и над безоружным населением Юго-Востока Правый Сектор себя не проявил. Таким образом, в большинстве украинских областей о Правом секторе слышат мало и редко встречают его членов на улице. Потому для них 'Правый сектор не существует'. В тоже время в горячих точках Украины их концентрация достигает заметного уровня, чтобы говорить о правосеках, как о реальной силе. Информация о боевых действиях в Донбассе искажается в украинских СМИ в пропагандистских целях настолько, что рядовой украинский обыватель имеет далекую от реальности 'картинку' о происходящем там и о действиях боевиков Правого Сектора.
   Подобное поведение и имидж правосека наиболее соответствуют образу бандеровца и фашиста, кем они, по сути, и являются. Потому для российских СМИ упоминание Правого Сектора наиболее выигрышный ход представить украинскую власть как фашистов и карателей, чем, собственно она становится, прибегая к услугам подобных организаций.
   'Правый Сектор' превратился в обобщенный образ российских СМИ украинских национал-радикалов, довольно пестрых по своему составу. Стал синонимом образа 'современный украинский нацист-штурмовик'. Зачастую ему приписываются действия сил формально не входящих в Правый Сектор, например, мариупольскую расправу карательных отрядов Ляшко.
   Различных радикалов на Украине немало, их внутренние отношения противоречивы и запутаны, но они едины в своей ненависти к 'клорадам'. По этому единому признаку их причисляют к Правому Сектору, что дает повод украинцам говорить о 'брехливых российских СМИ', которые не могут различить какие-то нюансы, несущественные с точки зрения российского зрителя. Как в свое время термин 'фашист' в русском языке стал означать не итальянского последователя доктрин Муссолини, а в первую очередь нациста и его приспешников, так и понятие 'правосек' стало синонимом современного украинского националиста - боевика.

   Правый Сектор - молодая организация, возникшая на Майдане в конце 2013 года при стихийном размежевании политического спектра Майдана наряду с 'Левым Сектором', оказавшимся эфемерным, и распавшимся так и не сложившись. В отличие от левых, ультра-правые изначально представляли из себя военизированные организации полувоенного типа с жесткой дисциплиной, внятной идеологией, понятными целями и задачами. Они находились в маргинальном политическом спектре, потому мечтать о легальном приходе к власти им не приходилось. Поэтому упор изначально делался на силовом захвате власти посредством 'национальной революции', а кадры этих организаций проходили соответствующую подготовку.
   События на Евромайдане оказались для них удачным шансом. Первым шагом стало объединение ранее разрозненных ультранационалистических движений: 'Тризуб им. Степана Бандеры', 'УНА-УНСО', 'Патриоты Украины' и нескольких групп поменьше. До Евромайдана их насчитывалось 'где-то не более 10 000'. На самом Майдане бойцами Правого Сектора объявили себя 4 сотни из 34, хотя понятие 'сотня' весьма вольное включало в себя от 100 до 300 человек. Но именно их участие в событиях 20-х чисел февраля 2014-го стало решающим. На тот период Правый Сектор стал одним из самых упоминаемых организаций сначала в украинских СМИ, потом и российских. Информационный повод и дальнейший и дальнейший PR вознесли Правый Сектор на информационный Олимп.

   На конец мая 2014 численность членов Правого Сектора оценивается в 15 тысяч человек. Крупные организации (500 и более человек) есть только в Киеве Днепропетровске и нескольких городах Западной Украины. Основной контингент - молодые люди со средним образованием в возрасте около 20 лет. В массе - выходцы из областей Запада Украины. В ряды 'правосеков' притекает новые члены в из футбольных фанатов-ультрас а так же радикальных либералов и демократов. С другой стороны, значительная часть 'правосеков' направляется в Национальную Гвардию - посылающей маршевые роты на Донбасс. Различные исследования показывают, что помимо членов Правого Сектора существует еще около 380 тысяч человек, активно поддерживающих эту организацию, а весь круг сочувствующих (или отдельно входящие или входившие в него организации) оценивается максимум в 3.5 миллиона человек. Но все равно большинства для украинцев 'их нет'. Все равно 'Правый Сектор' большинство считает 'несущественным'. Определенные данные по численности неонацистского электората Украины можно было получить по результатам выборов президента Украины 25 мая 2014 года. Однако условия проведения выборов, подсчета голосов, многочисленные данные при голосовании ('вбросы голосов'), и нарушения при подсчетах показывают, что данным выборов можно доверять лишь условно. Голоса за откровенных националистов распределились так: Ярош - 120 000, Тягнибок - 200 000, Ляшко - 1 400 000. Таким образом 'разрешенный' националистический электорат составил 1720 000 человек. Власти Украины 'доказали всему миру', что 'фашистов на Украине исчезающе мало'. Хотя даже в официальной статистике речь идет о почти двух миллионах.

   К националистам считающих себя духовными наследниками Бандеры и Шухевича, принадлежит партия 'Свобода', что заседает Раде и имеет министерские портфели. Ее молодежная организация 'Патриот Украины' входит в Правый Сектор. Программа и лозунги отражают откровенно неонацистский характер. Это тоже 'бандеровцы которых на Украине нет', хотя партия на последних парламентских выборах получила 10,5 % (2 130 000) голосов. 'Свобода' считается 'региональным феноменом' Западной Украины, где в нескольких областях за нее голосовало до половины избирателей. Низкие показатели на президентских выборах помимо манипуляций можно отнести к дистанцированию 'Свободы' и лично Тягнибока от деятельности правительства Яценюка-Турчинова, которое заведомо должно было дискредитировать себя. 'Свободовцы' направили свою активность в Раду. К тому же 'электоральные надежды' избирателей были перенесены на возможность избрания 'украинского Путина' к каковым Тягнибок явно не относится. Электорату нужен был 'реальный кандидат'.
   Таким образом, сегодня можно отнести к 'настоящим бандеровцам' примерно 2-2.5 миллиона человек. Максимально - до 4 миллионов (с учетом не вовлеченных в политику членов семей). 10% населения Украины.

Либеральный фашизм.

   В центральной части Украины большая часть адептов Евромайдана считает себя 'не бандеровцами', а либералами и демократами сделавшими 'европейский выбор', принявшими 'европейские ценности' среди которых толерантность и плюрализм мнений. Среди этой массы большинство - русскоговорящие украинцы или вообще этнические русские, белорусы, евреи. Их 'толерантность' позволяет им мириться с общеукраинским культом Бандеры и с его активными последователями. Бандера объявлен 'борцом со сталинизмом и нацизмом за незалежную Украину'. То есть 'не нацистом'. Его почитание уже не выглядит как проявление симпатий к фашизму. Его биография фальсифицируется за счет придуманных 'фактов' борьбы УПА против немецко-фашистских оккупантов.
   Майданы ставят себя в условное положение западных союзников по Антигитлеровской коалиции 'равно ненавидевших и Гитлера, и Сталина'. Почти антифашистами.
   Их толерантность вполне принимает выступать в одних рядах с радикалами под черно-красными знаменами, одновременно демонстрируя патологическую ненависть к 'колорадам', 'ватникам', 'совкам', 'москалям'. Благодаря демагогии оказывается, что 'москаль' это не русский (как было на протяжении веков), а некий 'имперец - антиукраинец'. Не национальный, а идеологический противник.

   Если суммировать отрицательные образы врагов и собственные политические образы 'свободных людей европейского выбора', то окажется что образы 'советского пролетария' и 'партаппаратчика' (какими их преподносили в эпоху поздней Перестройки) противостоят образам 'европейского буржуа' и 'западного интеллектуала'. Без имиджевой шелухи видно классовое противопоставление.
   Социальный расизм и классовая ненависть имеют одинаковую природу, поскольку обусловлены разделением общества на классы. Это, скорей, вопрос терминологии, поскольку классовая ненависть есть общее понятие. Ненависть высших классов к низшим чаще называется 'социальным расизмом', низших к высшим - 'классовой ненавистью'.
   Классовая ненависть - проявление неприязни эксплуатируемыми классами к эксплуатации и эксплуататорским классам. Конечной целью ее является ликвидация самого принципа классового разделения общества, потому классовая ненависть заканчивается там и тогда, когда бывшие эксплуататоры оказываются на одинаковом социальном положении с бывшими эксплуатируемыми. В случае гражданской войны 'уравнивание' принимает форму физической ликвидации представителей высших классов. Впрочем, классовая гражданская война обуславливается радикальным нежеланием эксплуататоров терять свои богатства, власть и привилегии.
   Социальный расизм, наоборот, радеет за сохранение существующего устройства общества, разделения на высшие и низшие классы, сословия, страты, исповедуя жесткое экономическое, правовое и силовое принуждение низших социальных слоев к покорности. Вокруг выстраиваются теории 'справедливого устройства общества' эксплуатации, в котором 'более способные возвышаются над неспособными'. С течением тысячелетий демагогия не раз изменялась по ходу смены формаций: с рабства на феодализм, в на капитализм с разнообразными его стадиями. Соответственно, менялись формулировки утверждающие 'естественного права' элиты владеть рабами, крепостными, частной собственностью.
   Как ни странно, социальный расизм не противоречит ни идеям демократии, ни либерализма. На 'родине демократии' - в Древних Афинах свободы граждан сочетались с частным рабовладением и коллективной эксплуатацией 'общественных рабов'. Общество свободных спартанцев, славившихся аскетизмом, тем не менее, держало коллективном в рабском подчинении целый народ элотов.
   В более близком к Украине примере - Речи Посполитой - самый захудалый и нищий шляхтич обладал высокой степенью личной свободы и имел множество прав. Мог наложить вето на решение любого сейма; имел право на 'рокошь' - восстание против центральной власти, если считал ее действия несправедливыми; право на 'наезд' (он так и назывался) - вооруженный набег на обидевшего его соседа. Одновременно шляхта в подавляющей своей массе испытывало столь высокомерное презрение к 'быдлу' (как своим польским крепостным, так и к белорусским и украинским). Социальный расизм обострился в ней до сознательного отказа от славянских корней и принятия теории 'сарматизма' - объявления себя потомками древних свободных кочевников сарматов, завоевавших славянское 'быдло'. Позже шляхтичи, а за ними и все поляки стали доказывать, что только они 'чистые славяне', остальные - смесь всяких разных пришельцев их Сибири и недр Азии по недоразумению освоивших славянский язык. Дворянское сословие обычно пользовалось известными свободами, принимая за норму бесправие эксплуатируемого 'третьего сословия'.
   Развитые демократии Европы 19-го века нормой считали эксплуатацию населения колоний, обосновывая это 'дикостью' и 'не цивилизованностью' туземцев, равно ограничение политических и экономических прав рабочих и прочих низших классов. Равно целых категорий общества, например женщин. США и по прошествии века после Декларации Независимости считало нормальным рабство. Исторические примеры можно множить и дотянуть до сего дня, но без теоретического осмысления феномена они останутся лишь примерами.

   Норма бороться за свободу против угнетения, бесправия, тирании. Но кто определяет меру освобождения? Социум? Личность? Концепция личной свободы предполагает последовательное 'полное' освобождение личности от диктата не только государства, общества, но и прочих довлеющих обстоятельств. Рано или поздно свободная личность сталкивается с одним из главных ограничителей свободы - необходимостью добывать хлеб насущный тяжким трудом. Однако 'свободной личности' необходимо, чтобы все время ее жизни превратилось в свободное время. От этого потребность в жизнеобеспечении никуда не девается, поэтому трудиться за свободную личность должен кто-то другой. Равным образом свободная личность претендует на власть, в том числе на власть над умами. На закрепление своего высокого положения в социальной иерархии.
   Достигнуть желаемого можно многими способами. Самый древний и простой - силовое принуждение. Это 'военная демократия' ряда народов, живших разбоем и войной. В последствии 'личности' утверждались за счет разделения общества на классы. Здесь надо отделять зерна от плевел: разделение общества на страты обусловлено разделением труда: управленцы, ученые, воины нужны любому сколь-нибудь жизнеспособному обществу. Именно подобное разделение обуславливает прогресс, в том числе и социальный. Но в ходе прогресса высшие классы становятся эксплуататорскими, а затем и паразитическими, этот прогресс тормозящими.
   Борьба за освобождение (то есть свержение прежних паразитических классов) является частью общественного прогресса. В различных обществах и на разных исторических этапах эта борьба за свободу принимала прямо противоположные формы. Например, коммунисты боролись и борются за 'освобождение трудящихся от власти капитала', а либералы 'за освобождение граждан от произвола и насилия тиранов', либертины вообще 'за освобождение личности от пут условностей общественной морали'. Соответственно, либералы и либертины воспринимали различные формы социального расизма, поскольку их тоже должен кто-то кормить. Во времена эпохи Просвещения обозначились контуры либерального фашизма, пока что только в идеологическом зародыше.
   Хотя в течение тысячелетий грубое насилие заменялось социальными институтами права, экономики, государства, всегда стоял вопрос о моральном оправдании разделения общества на классы. В религиозных обществах вопрос решался просто: такова воля Божья, столь разумно устроившего мир и разделившего общество на богатых и бедных.
   В менее религиозных обществах (например, древний Китай) построением подобных конструкций занимались философы. Как люди здравомыслящие, они приходили к выводу, что иерархия общества есть благо. Потому Конфуций выстроил схему подчинения младших страшим (в самом широком смысле терминов) как основу добродетели. Из чего вывел, что для достижения равенства нужно изначальное неравенство. В древней Греции 'Идеальное государство' Платона разделено на три сословия (схема сильно повлияла на Средневековую политическую мысль). При этом Платона не очень беспокоило наличие в окружающей действительности рабов, он оговаривал, что рабы должны происходить из варваров, а не из граждан.
   Либералы времен буржуазных революций 16-18 веков еще не были либерал-фашистами, поскольку фашизм - массовое движение, характерное для 20 века. Несмотря на то, что во время Великой Французской революции уже были опробованы методы: революционный террор, уничтожение населения в Вандее, разрушение до основания города Нант и уничтожение всех его жителей цели этого движения были демократическими - обратными целям либерального фашизма. Ликвидация сословий и сословных привилегий, свобода личности, всеобщее равенство. Либерально-эгалитарная идеология в агрессивной форме. Мир якобинца разделился на революционеров и контрреволюционеров. Буржуазия, пролетариат, крестьянство выступали заодно: 'Свобода! Равенство! Братство!' В краткий момент классовая ненависть и социальный расизм обратились против других 'старых' социальных расистов и их институций.

   Позже марксисты обосновали их стремление к свободе стремлением капитала к свободе рынка, в том числе рынка труда, потому объективно было заинтересовано в установлении личных свобод для всех. Заодно, к захвату власти, смене формации. Н
   Дело не только в экономике. Французская Революция явилась также и следствием длительных идеологических процессов начатых философами еще в эпоху Реформации (борьба за религиозную свободу) и подхваченную идеями Просвещения. Идея свободы восторжествовала 'в чистом виде'. Важнейшим следствием торжества новой идеологии стало изменение массового сознания. Из подданства сюзерену как воплощения государства, от члена сословия, цеха, общины (клетки социального организма) выделилась личность - атом. Отныне атомарное сознание стало превалирующим. Люди-атомы могут слипаться в молекулы - семьи, составлять сложные соединения, но остаются все такими же эгоистичными 'первоэлементами'.
   В правовом поле это означало переход от концепции 'полицейского государства' к 'правовому'. Здесь вновь следует обратиться к терминологии. 'Полицейское государство' в политологии это вовсе не государство, управляемое в основном с помощью и методами полиции, как принято 'расшифровывать' на слух. Понятие происходит от древнегреческого 'политиа' - 'искусство управления полисом (городом). Термины 'политика' и 'полиция' происходят отсюда же. 'Полицейское государство', следовательно, таково, где в идеологии и праве исповедуется примат государства, его абсолютный приоритет над личностью, а государственных институтов - над частными и общественными.
   'Правовое государство' терминологически не примат Закона, Права, а система существования личности в государстве. Примат Личности. Отношения личность-государство регулируются только сводом законов, в остальном личность свободна от обязательств перед государством, как и государство перед отдельной личностью. Личности так же свободны в отношении друг друга, их взаимные обязательства определяются только юридическими кодексами и частными договорами.
   Несмотря на последовавшую за революцией и Наполеоновскими войнами реакцию, 'царство свободы' все же наступало. К середине 19 века либерализм показал свои врожденные пороки. Свободный рынок породил кризисы, позже - монополии, естественным путем образующиеся на нерегулируемом рынке и устанавливающих настоящую экономическую диктатуру. К власти пришли крупные компании, давящие мелкую буржуазию и превращающие ее в пролетариат. Эти факторы вели к сильному имущественному расслоению. В области права большие состояния оказались 'более правы'.
   Причем не только путем подкупа и коррупции, а вполне законно - путем найма адвокатов, оплаты дорогостоящих судебных процессов и прочих отправлений закона. Естественно, законы издавались в пользу богатых. Выборы превратились в соревнования кошельков, конкуренцию различных олигархических групп. Сколотившие состояния нувориши довольно быстро забыли про революционные лозунги, прежде всего о равенстве и братстве, превратились в новую аристократию, сливаясь с аристократией старой. Взгляды их становились умеренно или откровенно реакционными и консервативными (исключая экономические вопросы). В своем кругу имущие классы признавали равенство и свободы, а вот неимущих в них ограничивали путем введения различных цензов: имущественного, оседлости, образования и прочих. Главным правовым регулятором стал договор найма на работу, довольно жестко ограничивающий доходы и свободное время наемных рабочих. 'Правовое' государство в эти вопросы старалось не вмешиваться, как в частные договора между 'свободными личностями'. Основой угнетения стал свободный рынок труда. Неимущие классы остались бесправными и угнетенными, потому с промышленной революцией вопрос социальной справедливости и равенства становился все более актуальным. Тогда-то на волне новых пролетарских бунтов возник 'призрак коммунизма', о котором написали в своем манифесте отцы-основатели марксизма. Одновременно Прудон сформулировал принципы анархизма (ультралиберального социализма). Возникли 'не идеологизированные' течения собственно рабочих - тредьюнионизм - призванный решать насущные вопросы подъема оплаты труда, сокращения рабочего дня, социальных гарантий и так далее. То есть оформления 'более справедливого' коллективного договора между капиталистом и его работниками.
   В противовес этим социалистическим течениям, а так же понимая, что с пороками либерализма надо что-то делать возникли новые концепции: конституционного государства и социального государства. Первое стало развитием концепции правового государства, но теперь Право стало выше Личности, а государство превратилось не в заложницу законов и законников, а в самоценный развивающийся организм, осуществляющий свою деятельность в соответствии с основными принципами, изложенными в конституции. Капитализм привел к промышленной революции, умножилось общественное богатство. Им надо было управлять, надо было бороться за интересы национального капитала на международном уровне, в том числе военной силой, крепко держать свои народы в узде, в то же время сглаживая конкурентные противоречия внутри класса капиталистов - противостояния монополий.
   Социальное государство, фактически то же конституционное, но вдобавок перераспределяющее доходы богатых в пользу бедных через государственные программы и социальные фонды. Использующее не только 'кнут' Закона, и 'пряники' пенсий, пособий, бесплатной медицины и образования. В отличие от коммунистов, требовавших смены формации (то есть обобществления средств производства), социальное государство не ставит вопрос о ликвидации классов и частной собственности. В силу многих причин концепция социального государства в 19 веке реализована не была, хотя имела тенденцию к воплощению в виде 'прусского казарменного социализма' по инициативе Бисмарка.

   Необходимость подавления стихийных восстаний рабочих, равно борьба с набирающим силу различного рода социалистическими движениями, потребовала теоретического обоснования необходимости существования и сохранения социального неравенства на уровне 'Века Прогресса'. Социальный расизм требовал обретения новой идеи, как для социальной демагогии, так и самооправдания. Идея божественного установления уже не годилась, поскольку добившееся свободы совести общество уже плохо воспринимало подобные идеи. Бога заменили на Природу. Все определяет игра природы: неимущие это недоразвитые, ущербные особи, на образование и к коммерции не способные, потому их удел полурабские условия труда и жизни. 'Все справедливо'.
   Первым вестником стали работы создателя расовой теории Габино. Его труды оказались актуальны, как раз начинался новый этап захвата и эксплуатации колоний, туземцев невозможно было признать равными колонизаторам.
   'Вовремя' подоспели труды Мальтуса, а за ним и Дарвина. Теория эволюции, конечно, принималась консерваторами в штыки, а вот 'борьба за существование', 'выживание вида' и 'естественный отбор' как нельзя кстати подходили духу капиталистической конкуренции. Теорию Дарвина к социальным процессам приложил Герберт Спенсер, автор максимы 'выживает сильнейший', а довел до окончательного совершенства Уильям Самнер. Разумеется, оба были либералами, особенно в экономической сфере. Их взгляды имели особенный успех в США, где стали почти господствующей идеологией. Прижился в Америке и расизм, став особо популярным после Гражданской Войны, как компенсаторная реакция южан на поражение и отмену рабства. Так был подготовлен идейный субстрат для зарождения явления, позже названного либерал-фашизмом.

   Его появление относится к эпохе массовых идеологических движений начала 20 века. В те годы, в отличие от фашизма и нацизма, а так же коммунизма и социал-демократии - либерал-фашизм не получил собственного названия и жестких идеологических установок. Его адепты куда менее увлекались тоталитарными атрибутами и символикой, свойственным режимам Старого Света. Этот в своем роде 'сахарный' тоталитаризм, в силу своей либеральной составляющей, предпочитал скромно именовать себя 'демократией'. Он 'потерялся' в тени иных концепций организации общества. В том числе советского эксперимента проведенного в соответствии с марксистско-ленинской теорией социалистического государства, как первой стадии коммунистического общества.
   Рассматривая этот глобальный эксперимент в осмыслении вопроса 'что это' в теории государства, западные теоретики назвали советский строй 'социально ответственным государством'. Государство отвечало за своих граждан путем взятия на себя всех функций организации жизни: начиная от промышленности и сельского хозяйства, снабжения народа продуктами питания, одеждой, жильем, образования, здравоохранения, культуры, отдыха. В общем - всем. На определенных этапах эта ответственность превращалась в патернализм, приводившей к заорганизованности, уравниловке, контролю партией и государством основных сфер жизни человека. Либералы отнесли его в разряд тоталитаризма. Другой вид тоталитаризма был выведен в концепции корпоративного (фашистского) государства. Слияния государства и народа в единую корпорацию. На деле подобная концепция привела к парадоксальному результату - основной движущей силой фашизма оказалась мелкая буржуазия города и деревни, а власть сосредотачивалась в руках партийно-идеологической верхушки, проводившие интересы крупного капитала. Причем в нацистском варианте такая организация привела к ужасающим последствиям сначала для всей Европы, потом и для самой Германии. Вознесение одного народа над другими, а собственной 'единой корпорации', как поработителя всего мира в конечном итоге привело к саморазрушению.
   На фоне столь больших потрясений в идеологии, в государственном устройстве либеральный фашизм основных союзников антигитлеровской коалиции выглядел вполне умеренным. Хотя и допускал совершенно людоедские акции вроде бомбежек Дрездена и Хиросимы, не говоря о бесконечном ряде более мелких преступлений. Но зло нацизма оказался столь велико, что победить его оказалось возможным только через объединение усилий иных жестких систем.

   Термин 'либеральный фашизм' был впервые введен в оборот в 2008 году американцем Ионой Голдбергом в книге с одноименным названием. Отечественные политологи относят авторство термина лауреату Нобелевской премии, члену КПРФ Жоресу Алферову, который многократно в том же году высказывал это определение, характеризуя политику США. Подобный термин иногда встречался в советской публицистике 20-30-х годов, особенно в виде 'фашиствующий либерал'.
   В те годы клише советской пропаганды оттискивалась на названиях всех репрессивных действий в капиталистических странах. До сего для дожило клише 'фашиствующие молодчики'. 'Фашистскими' назывались все насильственные действия буржуазного государства и отдельных групп и партий независимо от того, разделяли описываемые субъекты фашистскую идеологию или нет.
   Не стоит ждать от Голдберга обличений либеральной системы в духе Ноама Хомски. Автор термина республиканец. Он обращает острие своей критики против американских демократов, обвиняя их в фашизме, прикрытом либеральными лозунгами. Суть концепции Голдберга: демократы столетие назад восприняли концепцию 'социального государства' прусского извода, и старательно ее проводят до сего дня. Фашизм Голдберг причисляет к левому движению (sic!). Разумеется, понятие 'полицейское государство' трактует в вульгарном понимании правления посредством полицейского аппарата, и противопоставляет ему 'правовое государство'. Опять!
   Американская двухпартийная система сложилась так, что демократы действительно тяготеют к методам социального государства в экономической сфере и либерализму в политике (внутренней), тогда как республиканцы к либеральной экономике и традиционализму - конституционному государству в политике. Во внешнеполитической сфере в послевоенный период существует жесткая преемственность, выраженная в утверждении всемирной гегемонии США. При этом демократы больше упирают на 'несение свободы и демократии', тогда как республиканцев более заботят геополитическое соревнование с крупными державами и преследование целей экономического доминирования США в мире.
   Голдберг приводит множество фактов и примеров репрессивных действий американского государства в отношении своих граждан, особенно в годы Великой Депрессии, Первой и Второй Мировых Войн, чем невольно изобличает всю систему не только 'американской демократии', но и империализма. В России термин быстро прижился и нашел новое осмысление, благодаря тому же Алферову и другим левым политикам. Наиболее удачно феномен описал Игорь Нефедоров в работе 'Либеральные корни фашизма'. В ней разобраны ведущие идеологи, история возникновения и развития явления, динамика перехода от либерализма к фашизму. Чтобы не повторяться, адресую всех интересующихся к этой работе. http://voronezh1000let.ru/page5414.html

   Ратующий за всеобщее равенство либерализм основан на идее конечного неравенства, поскольку ставит конкуренцию как один из столпов свободы. Отсюда выигрыш одного означает проигрыш другого и закрепление их неравного положения как результата конкуренции. Что означает обогащение или приобретение статусов победителем за счет неудачника. Свобода порождает несвободу, поскольку победитель получает значительно больше ресурсов и возможностей своей свободы, чем проигравший для реализации своих желаний и потребностей. Проигравший, возможно, не имеет даже прожиточного минимума. То есть 'истинно свободный индивид' это успешный эгоист. Отсюда культ успеха и презрение к неудачникам.
   Принцип конкуренции распространяется на все сферы: бизнес, карьеру, борьбу за женщин (мужчин), на суды - 'соревновательность процесса' вместо установления истины, политическую борьбу и выборы, и так далее. И везде порождает неравенство. Вслед за ним следуют расслоение общества на принципах социального расизма. Поскольку принцип распространяется на большинство членов общества и ими разделяется как одна из основ жизни, он становится идеологическим постулатом. Социальный расизм культивируется массово, становясь либеральным фашизмом.
   'Истинно свободным человеком' становится только 'человек успешный': достигший высокого ('независимого') материального положения, имеющий движимое и недвижимое имущество, 'независимое' социальное положение и статус в обществе, ведущий 'свободный образ жизни'. То есть находящийся в известном конфликте с общественной моралью, но в ладах с законом. Все его заслуги приписываются исключительно ему лично, а не устройству общества, общественным механизмам, создающим и поддерживающим подобную систему.
   Неудачник - человек несвободный, презираемый, раб жизненных обстоятельств, условностей, вынужденный подчиняться жизни, а не 'делать жизнь'. Класс неудачников воспринимается, как обуза общества, балласт, мусор, малоценный человеческий материал - 'унтерменши'. Происходит явное сближение с нацизмом, тут же проходит и разделяющая их черта. И нацист, и либеральный фашист исходят из принципа неравенства части человеческой популяции, что высокое положение обеспечивается 'естественными' причинами - генетикой. Однако нацисты считают превосходство привилегией нации или расы, а либерал-фашисты индивидуальной 'заслугой' индивидуалистов-победителей, чье сообщество превращается в класс. Соответственно, нацисты выстраивают культ нации, как вышей общности, а либерал-фашисты индивидуальной свободы и 'сообщества свободных индивидов'.

   Далее встает вопрос, не кого отнести к неудачникам (критерии уже выработаны), а на какую часть общества распространить определение 'неудачники'. Только на люмпенов или на низшую, низкоквалифицированную часть пролетариев в городе и деревне? На часть общества, разделяющих взгляды этих категорий?
   Априори остракизму подвергаются все, кто не разделяет либерал-фашистские взгляды. Только исповедующий принципы свободы и обладающий достаточной свободой может называться 'полноценным человеком', 'полноправным членом общества'. Остальные - 'неполноценные'. Такова их участь, поскольку них не хватило способностей, интеллекта, образования, силы воли, духа участвовать и победить в конкурентной борьбе. В первую очередь денег для получения всего 'джентльменского набора'. Далее у адептов либерального фашизма следует подмена тезиса. Неудачники в силу своей генетической ущербности неспособны воспроизвести полноценное потомство и создать 'полноценную' культуру. Потому дети их тоже неудачники, к тому же с пеленок подвергающиеся негативному воздействию образа жизни и идеологии родителей. В либерал-фашисткой терминологии подобное называется 'отрицательным отбором'. Зато дети победителей полноценны, с 'молоком матери' (верней - искусственным беби-футом) наделены здоровым питанием и развитием, получают достойное образование и выходят в мир вполне готовые к конкуренции. Таким образом, отменяется одна из базовых установок честной конкуренции - равные стартовые условия. Вместо нее вводится классовый принцип разделения общества. Стартовые условия равны (формально) только внутри классов. Неравенство становится естественным и даже необходимым, равно и методы поддержания этого неравенства. Возникает необходимость насилия, поскольку бунт неудачников есть 'нарушение правил конкуренции', нельзя объединяться толпой против индивида-эгоиста. Следовательно, можно применять любые методы, чтобы не допустить изменения условий игры - смены основ существования общества.
   Принцип распространяется тотально. Мир делится на 'страны свободного мира' и всего остального. Причем 'остальной мир' состоит из пассивных неудачников - 'третий мир' и 'стран тирании' (условно), то есть стран, где исповедуются иные идеологии. Разумеется, 'страны тирании' нельзя пускать в 'клуб избранных', надо нести в эти страны свободу и демократию. Таким образом, деление мира на 'золотой миллиард' и остальной мир признается 'естественным' устройством, в том числе существование 'голодного миллиарда', и многих прочих миллиардов неудачников, что сами повинны в своих бедах.
   С точки зрения либерала, такое устройство общества наиболее справедливо. Свобода поощряет инициативу массы индивидов, успеха добываются лучшие (в том числе в биологическом смысле), сумма их успехов интегрально обогащает все общество. В конце выигрывают все, в том числе и аутсайдеры. Порок подобных рассуждений состоит в том, что от индивида требуют проявления только конкурентных качеств, остальные остаются невостребованными. Однако человек существо общественное, развивался тысячелетиями не только в конкуренции и выживании, но и в сотрудничестве, взаимовыручке. Эти качества в конкурентном обществе не нужны, хотя они в природе человека. Либерализм не против их проявления, но только в качестве компенсации суровости либерального мира. 'Да здравствует благотворительность!'
   К тому же, понятие 'успех' относительно, относится к единицам типа Джобса и ему подобным. Большая часть либерально настроенных соискателей попадает в банальное корпоративное рабство, регламентирующее не только производственную дисциплину и этику, но и социальные отношения среди работников корпораций. 'Свободу' такой индивид может проявить только в свободное от работы время. 'Чистое' конкурентное общество невозможно. Роль социализации берет на себя государство, перераспределяя 'интегральный успех' и сглаживая жестким регулированием пороки свободного рынка и либерализации нравов. 'Конкурентность' оказывается в жесткой узде, чтобы не уничтожить как социум, так и Систему.

   Рассмотрен только один принцип из набора либеральных ценностей порождающих либеральный фашизм. Аналогично каждая из ценностей ведет к подобной метаморфозе. Рассмотрение каждого отдельно не столь важно, поскольку является вторичным подтверждением тезиса. Любой фашизм не может существовать долго, он саморазрушителен. Либеральный фашизм не может истребить всех неудачников, весь 'генетический мусор', поскольку само устройство общества репродуцирует проигравших.
   На определенном этапе пользование плодами успеха, гедонизм перевешивает политический радикализм. Ради радостей потребления приходит пора 'вернуться с войны', и начать мириться с существованием неудачников. Происходит фаза 'замирения'. Механизм 'социального государства' купирует социальное неравенство, а 'конституционное государство' сдерживает или подавляет проявления недовольства. Возникает видимость 'классового мира' и внешние проявления социального расизма и классовой ненависти отходят на второй план - до очередного кризиса.

Остается только сформулировать признаки либерального фашизма:
   1. Принятие главной ценностью постулата личной свободы индивида.
   2. Распространение этого принципа на все социальные явления.
   3. Нетерпимость к сословию неудачников, а так же инакомыслящим, отвергающим сам принцип либералистского общества.
   4. Как свойственно любой фашистской идеологии - это идеология масс, хотя и не всего населения, но наиболее активной его части достаточной для подавления недовольства и навязывания своей воли другим.

   Опыт политической истории ХХ века, дал такое множество самых разнообразных форм проявления фашизма, что можно выявить его типологию. Итак! Фашизм как политическая идеология:
   'Массовое движение с радикальной идеологией (националистической, политической, религиозной) провозглашающей единение всего социума (государства, нации, верующих), в том числе всех существующих классов ради достижения главных целей своей идеологической программы. Крайний радикализм движения выражается в во всех видах террора против не разделяющих цели фашистского движения'. Фашизм как форма правления:
   'Поскольку фашизм не ставит своей целью ликвидацию антагонистических классов, захват власти любой из форм фашизма приводит к установлению диктатуры крупных эксплуататоров, и сводится к политике подавления политических сил, выражающих интересы трудящихся: коммунистов, социалистов, социал-демократов, народно-демократических движений'.
   Почти по Димитрову, хотя и сильно расширенное определение. Впрочем, сам Димитров в своем знаменитом докладе не раз назвал болгарский режим 30-х годов 'фашистским', хотя в тогдашней Болгарии не могло идти речи не только о болгарском империализме и диктатуре финансового капитала, но даже о местной промышленном и банковском капитале.

Постсоветский либерал-фашизм.

   Определив явление, можно возвратиться к собственно теме статьи: либеральному фашизму на постсоветском пространстве, на Украине в частности. В современной форме он привнесен извне, вместе со всем набором 'общечеловеческих' то есть современных либеральных (западных) ценностей. Хотя имеет корни еще в советском прошлом.
   Одной из характерных признаков 'оттепели' был культ интеллигенции, что противопоставляла себя 'обывательщине'. Объективно процессы турбоиндустриализации СССР и культурной революции породили обширный класс работников умственного труда, приведя к культурному расслоению общества. В примерно в 60-е годы положение этой прослойки-'класса' перестало ее устраивать. Ей требовалось больше прав и свобод, а в дальнейшем и материальных благ. Интеллигенция все чаще начала высказывать и разделять либеральные идеи, пока в ней не сформировался слой диссидентов и 'отказников' - идеологических и политических врагов коммунизма и советской власти. Хотя слой этот был узок, их деятельность вызывала сочувствие значительной части интеллигенции, которая отвергала 'серость и уравниловку', с симпатией относилась к диссидентам, к их идеям, поскольку уже провела разделение общества на цвет нации - 'свободных людей' (то есть себя) и 'серое быдло' с партноменклатурой во главе. Поддержка выражалось, прежде всего, в 'кухонной гласности' и распространении самыздата. В национальных республиках подобные настроения накладывались на националистические настроения, что порождало своеобразную смесь национализма с либерализмом.
   Перестройка стала желанным процессом реализации давно зревших либеральных настроений советской интеллигенции. Парадокс состоял в том, что был запущен процесс самоликвидации интеллигенции как потенциального правящего класса. Таковым она могла стать только заняв место партноменклатуры, не меняя основ строя. Но именно этого либеральная часть интеллигенции не хотела: ей нужен был капитализм со всеми благами супермаркета. Тем самым она подписала себе смертный приговор, поскольку за Перестройкой последовал крах советской экономики, в том числе промышленных и научных отраслей, культуры и образования в которых трудилась эта интеллигенция.
   Идеологи Перестройки отлично понимали, что обрекают интеллигенцию на саморазрушительный натиск, в частности подобные заявления позже сделали и Горбачев и Яковлев, но их целью был демонтаж 'тоталитарной сталинской системы'. О самоубийственном движении интеллигенции заявлял и Анатолий Чубайс, но поддерживал его, считая деконструктивные тенденции уничтожения коммунизма более ценными, чем сохранение каких-то советских социальных прослоек или категорий населения. А порожденные ее распадом войны и бедствия они считали 'неизбежным и необходимым злом'. Перестроечные реформаторы оказались первыми либерал-фашистами, заложившими для своих последователей программу разрушения социалистической экономики и замены ее 'либеральной', ярый антикоммунизм и антисоветизм.
   Частью интеллигенции были советские управленцы. В целом первоначальные этапы формирования класса управленцев обеспечивали ее коммунистическую убежденность за счет жесткого диктата идеологии и постоянного обновления за счет выходцев из рабочего класса и крестьянства, для которых приобщение к партхозноменклатуре становилось социальным лифтом. Примерно в те же годы произошла стратификация этого слоя. Постепенно начали возобладать клановые, семейные и корпоративные тенденции. При формальной приверженности к идеям коммунизма этот класс во многом разделял меркантильные и мелкобуржуазные настроения. Развились коррупция и прочие негативные тенденции, приведшие к стремлению молодой части управленцев стать собственниками общественного богатства. Чему способствовала элитарное мировоззрение 'избранности', особенно распространенное во вторых-третьих поколениях 'номенклатуры'. От 'избранности' до социального расизма шаг оказался не столь уж большим. Горбачевцы взяли курс 'в общеевропейский дом', интеграцию в 'свободный мир'. На смену им пришли уже откровенные либерал-фашисты.
   Младореформаторы Ельцина уже не стеснялись ни в выражениях, ни в методах. Чубайс провозгласил: "Пусть вымрут 30 миллионов (россиян), зато оставшиеся будут жить хорошо". "Шоковая терапия" Гайдара реализовала принцип на практике. Пришедшие к власти либерал-фашисты не погнушались открытым насилием и пролитием крови в октябре 1993-го года, на расстрел Белого Дома под истеричные и восторженные крики 'интеллигенции' довольно быстро пошедшей по пути либерал-фашизма. Разумеется, не остановились они перед грязной игрой на выборах, с пресловутой 'коробкой из-под ксерокса'. Полному успеху либерал-фашизма в России воспрепятствовали несколько факторов. Россиянам, особенно помнившим Войну, свойственна органическая неприязнь к различным формам фашизма, в том числе и либеральному. Не сумев победить в открытой борьбе, советские люди на местах саботировали реформы, воспроизводили советские нормы и правила жизни, демонстрируя стремление к советскому варианту социальной справедливости. Чувствуя эту инерцию 'совковой массы', младореформаторы постепенно снижали темп реформ, пока те совсем не остановились.
   В то же время массовый слой поддержки либерал-фашистов в правительстве не был достаточно широк и никогда не распространялся на все общество. Социальная основа тогдашнего либерал-фашизма - советская интеллигенция в ходе реформ 'исчезала как класс'. Она частично люмпенизировалась, частично ушла в малый и иной бизнес, поменяв политическую активность на активность коммерческую. Значительной части пришлось испытать последствия реформ, пережить катастрофическое падение уровня жизни и попросту выживать. Разумеется, массовое превращение в неудачников не способствовало популярности идей либерального фашизма. Младореформаторы утрачивали 'поддержку масс'. Их подвела теория - все тот же либерализм. На него надеялись, как на панацею. Либерализация экономики пресловутая 'магическая рука Рынка' должна была породить коммерческую активность и подобно НЭПу сама вытянуть экономику из кризиса.
   Широкие народные массы, вдохновленные примерами западных демократий, должны были самоорганизоваться в политические движения, путем свободных выборов избрать местные власти, а так же представительные и исполнительные органы более высокого уровня.
   Освобожденная от цензуры творческая интеллигенция выдавать на гора шедевры, наука 'свободная от пут командно-административной системы' сделать скачек используя мощный советский задел. Армию как 'бремя экономики' следовало сократить, силовые структуры тоже
   Принципиальная ошибка либералов в том, что либерализм может существовать только в искусственно поддерживаемом состоянии. Свободный рынок ведет или к хаосу и распаду, или к возникновению в условиях конкуренции более крупных субъектов, которые, в конце концов, поглотив друг друга, становятся монополиями. Монополии начинают конкурировать с монополиями иных отраслей, например, транспорт с производителями товаров, что приводит к жутким последствиям для экономики. США с подобным феноменом столкнулись столетие назад и смогли разрешить ситуацию только за счет антитрестовского законодательства, повсеместное внедрение которого приводит к периодическому дроблению государством крупных компаний, отслеживанием правил конкуренции, торговли и т.д..
   В России произошли оба процесса. Хаос, вызванный разрывом экономических связей с экономиками бывших союзных республик, усугубился хаосом разрыва многих экономических связей внутри страны. В результате были утрачены целые отрасли промышленности. Многие не выдержали конкуренции с пришедшими на рынок иностранными монополиями. Работников выкинули на улицы, предприятия разграбили и продали по цене металлолома. Выжили отрасли ориентированные на экспорт или производство товаров первой необходимости. Довольно быстро в частные руки попали сырьевые предприятия, выкупленные за бесценок с помощью многочисленных афер.
   Схожие процессы происходили и в политической и социальной сферах. Свобода на местах обернулась политическими махинациями, прежде всего самих либералов ставивших на местах своих либеральных комиссаров, пока митингующие массы пытались 'самоорганизоваться'. Ослабление силовых сфер образовало вакуум правопорядка. Его стихийно заполнили 'самовыдвиженцы' или попросту бандиты быстро сплотившиеся в ОПГ. Точно так же и в верхних уровнях власти начали заправлять быстро разбогатевшие магнаты.

   Подобные теоретические просчеты либеральных реформаторов уже мало интересовали. Режим свободы превратился в диктат вседозволенности, разложивший самих идеалистов. Они занялись жатвой плодов своей деятельности: дележом собственности, 'назначением олигархов' из своего круга, что привело к чудовищной коррупции и закономерному итогу - появлению олигархии и захвата ею власти. Младореформаторы, вступившие во власть небогатыми идеалистами, через несколько лет превратились в состоятельных коррумпированных циников, которые спокойно могли 'уйти на покой' или на службу олигархии. Режим Ельцина мутировал из либерал-фашистского в олигархический, который тоже в свою очередь потерпел крах.
   У молодой российской буржуазии возникло понимание, что стабильно высокие прибыли можно получить только в стабильной стране, для этого необходимо обеспечить единство государства, поскольку распад приведет к повторению перестройки, конечной утрате источников прибыли, к 'потере трубы'. Сегодня усиленно муссируерся либеральный миф о 'реванше административно-командной системы', 'возвращении совка'. Дескать, либералы-идеалисты недостаточно глубоко провели реформы. Советские аппаратчики, партхозноменклатура, бывшие сотрудники КГБ ползуче вернули себе власть и теперь создают некое подобие СССР. Это только миф. 'Возвращение партаппаратчиков' было закономерно. Это был единственный слой в СССР способный хоть как-то управлять производством, экономикой, транспортом, армией.
   Младореформаторы ничего подобного не умели, да и цели такой себе не ставили. Основные их усилия были направлены на то, чтобы СССР не смог возвратиться, что требовало уничтожения советских социально-экономических условий, советской экономики в частности. Порожденный этим стремлением хаос поставил Россию на грань пропасти, но он же ее и спас. По тому же закону свободного рынка, в данном случае власти, образовалась политическая монополия, названная 'партией власти', сменившей множество названий и ныне известная как ЕР - 'Единая Россия'.
   Режим либерального фашизма видел главную угрозу вовсе не в бюрократии, а в левых силах и основной удар обратил против них. Как в октябре 93-го, так и в ходе акции 'Голосуй или проиграешь', нарушив принцип либерализма (свободы выборов и признания любых их результатов), но следуя принципам либерал-фашизма. Эту войну они выиграли. Да и собственно новой формации не проиграли, инкорпорировавшись во властные и бизнес структуры, став частью 'элиты'.
   К началу 00-х возобладали настроения усиления государства, его роли в жизни общества. Была прекращена порожденная либерал-фашистами война в Чечне, ранее бывшая одной из угроз единству государства и, воевавшему с ультра-националистами и с исламскими радикалами. Замедлились процессы приватизации и даже явочным порядком проведена частичная национализация: 'Юкос' был передан в руки государственной компании 'Роснефть', что позволило последней получить одну пятую нефтедобычи страны. Вместе с другими госкомпаниями эта доля составила треть всей добычи.
   К власти пришел новый класс госчиновников, тесно связанных с крупным бизнесом, прежде всего в энергодобывающих отраслях. В России установилась власть госмонополий как формы госкапитализма. Показательно, что назначенный 'главным энергетиком' ультра-либерал Чубайс, ранее ярый сторонник денационализации промышленности, полтора десятка лет сохранял единство госмонополии производства электроэнергии, установив монопольные цены, а из полученных сверхприбылей финансировал либеральные партии России. Катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС заставила его покинуть пост главного энергетика, переместившись в синекуру Роснано.
   На современном этапе в Росси сложилась особая форма капитализма, когда собственники средств производства одновременно являются властью во всех ее видах. Любой крупный чиновник имеет родственников бизнесменов - кормящихся от должности 'главы семейства'. Одновременно чиновники образуют единую корпорацию, где в целом все друг про друга известно. Падение чиновника может произойти, если он нарушает корпоративную этику - 'берет не по чину'. Разумеется, у каждого чиновника есть свой начальник, чем выше уровень, тем крупнее бизнес. Госкомпании работают вовсе не на высокую эффективность ради прибыли своих акционеров, их 'акционерами' является само руководство этих компаний, чиновники и бизнесмены их круга.
   Описывать детально сложившуюся систему не входит в задачи данной статьи. Тем более подвергать ее критике с либеральных позиций. Сегодня достаточно материала Навального, подразумевающего некий 'идеал' государственного устройства и обличающего тотальную коррупцию современной власти. Идеал записан в Конституции и законах, тем не менее, страна существует в реальности сложившейся формации. Это симбиоз 'восточного способа производства' в виде госкапитализма и классического капитализма эпохи империализма. Либералы стремятся к некому 'западному' идеалу государства, где формально торжествует закон, где государственные чиновники работают только за зарплату ради спокойной старости.
   Оставим в стороне вопрос, что сами либералы заложи основы коррумпированной власти, сами произвели самые чудовищные аферы расхищения госсобственности в виде залоговых аукционов и прочих вариантов передачи самых доходных предприятий в частное владение по ценам в десятки раз ниже их реальной стоимости. Либералы насадили систему госрасхищения. Сами установили либерал-фашистский режим, приведший к тотальной коррупции и преступности. Но представления о причинно-следственной связи или персональной или ответственности за содеянное им не свойственно вообще. Разумеется, они все и всегда списывают на 'тоталитарное наследие'. Возьмем их 'идеал'.
   Коррупция всегда, во все времена была неотъемлемой частью капитализма. Просто ранее она носила неприкрытые формы. В современных условиях Запада она отстранена от основной массы обывателей в свои ниши, равно в высшие гораздо более прибыльные сферы, где скрыта той же корпоративной этикой. Где смогла, приобрела вполне легальные благопристойные формы. Легальны лобби корпораций в парламентах и правительствах, легально финансирование кандидатов на выборах любого уровня, легален уход чиновников на консультативные должности в корпорациях и т. д..
   Это только цветочки. Крахи корпораций типа 'Энрон' вскрывают чудовищный уровень коррупции в корпорациях, периодические скандалы сигнализируют о массовой коррупции в сфере государственных закупок, равно хищений в государственных структурах западных стран. Впрочем, очередная монополизация СМИ крупными корпорациями (с 2800 независимых владельцев СМИ в мире в конце 80-х до 25 в начале 10-х) установила сговор с высшей властью (прежде всего в США), что на порядки снизило 'утечки' в информационное пространство данных о коррупции.
   Для публики постоянно происходят показательные наказания мелких коррупционеров 'взявших не по чину'. На Западе уже не говорят о 'независимых СМИ'. Они попросту исчезли, теперь там говорят лишь об их 'транспарентности', то есть прозрачности для своих читателей потоков информации внутри СМИ. Благие пожелания... Тот же Викиликс показал масштабы коррупции и нарушения законов властями ведущих западных стран.

   Российской форме государственного капитализма потребовалась новая идеология. Прежде всего, 'государственническая', с приматом державных ценностей. В то же время значительная часть населения тяготела к советским ценностями, которые после эпохи либеральных реформ приобрели особую привлекательность. Конечно, уже немногие мечтали строить коммунизм, но социальная и правовая защищенность, стабильность, уверенность в постоянном жилье, питании - как следствиях постоянной работы, наличие общей цели показались особо ценными чертами социализма.
   Новая власть не могла не учитывать этого фактора, чтобы снискать популярность. Встал вопрос, как стать 'советской' оставаясь глубоко антисоветской? По своей классовой сути она не может петь хвалу людям, отобравшим у буржуазии средства производства, богатства, власть и организовавшей свою собственную экономику. Кроме того, подобное может вызвать нежелательные ассоциации и казаться примером для новых социальных переворотов. Похвали Ленина - скрыто похвалишь лозунг 'Фабрики рабочим!' В
   ыход нащупали. Вместо прежнего революционного пласта культуры стала продвигаться псевдоисторическая 'правда', направленная прежде всего на личную дискредитацию деятелей начала середины ХХ века. С другой стороны власти являлись прямыми приемниками либеральных реформ, посредством которых заполучили власть и собственность. Потому этот вектор был хоть и приглушен, но сохранен. Либералы стали составной частью власти, а либеральные политические ходы, в том числе в духе либерал-фашизма, до сих пор присутствуют в арсенале власти.
   Учитывая низкую популярность либеральных идей в народе, а так же глашатаях этих идей, власть не могла заниматься социальной демагогией на либеральном поле достаточно активно, равно как и на поле левых идеологий. Оставалось одно - консерватизм в духе царизма. В идеологии началось насаждение православия и дореволюционных консервативных ценностей. Одновременно, для предотвращения социального взрыва были сделаны шаги в сторону 'социального государства': увеличение пенсий, пособий, социальной защиты, что народ в массе воспринял как возрождение элементов советской системы. Так же были сделаны шаги в сторону идеологии - более толерантного отношения к советскому патриотизму. При этом предпринимались попытки подменить его исключительно российским патриотизмом, граничащим с шовинизмом.
   Несмотря на утрату идеологического первенства, либеральный фашизм не терял своей актуальности во всю постперестроечную эпоху. Основные деятели из 'команды Гайдара' хотя и были смещены на вторые роли, но не были окончательно вытеснены с политической и экономических арен. Тем более, не осуждены за фактический геноцид советского народа. Либеральные фашисты всегда имели рупор пропаганды в СМИ, насаждая либеральную идеологию, культ индивидуализма, западные ценности и 'культуру'.
   Новый взлет либеральный фашизм пережил в начале 10-х годов 21 века в форме так называемого 'белоленточного движения' или 'Болотной'. Открыто эту идеологию высказывалась не раз в виде вброса в СМИ нападок Подробиника на ветеранов Великой Отечественной или Рынской на стариков и пенсионеров, Ксении Собчак на 'тупое совковое быдло', 'генетический мусор'. Имелись примеры и более обширные программные попытки продвижения либерал-фашистских идей в виде 'программы десталинизации' на государственном уровне.
   Особенно ярко эти идеи выплеснулись в 'концептуальных' выступлениях Александра Минкина о делении общества на 'пчел и мух', Юлии Латыниной 'о дельфинах и анчоусах'. Хотя ничего оригинального в сих идеях не было, они нашли многочисленные отклики в 'болотном' движении. Примечательно, что подобные лозунги более 30 лет продвигала наиболее последовательная и откровенная 'правозащитница' Валерия Новодворская. Она отказалась от ярлыка 'правозащитник', объявив, что защита прав человека была лишь ширмой в борьбе с советской властью. Ядром ее идеологии являлся все тот же оголтелый либерализм, доведенный до уровня смердяковщины. Новодворская открыто призывала к оккупации России 'цивилизованными' странами и к истреблению большинства населения - 'совков'. 'Баба Лера' не захотела увидеть ни изменений строя в России, ни множественные его трансформации, полагая, что это все та же ненавистная ей 'власть чекистов'. Ее риторика осталась на уровне опусов диссидентов 70-х годов и перестроечной прессы второй половины 80-х, уже не находя понимания у молодых либералов. Что отразило процесс деградации 'классического диссиденства' в России. Несмотря на многочисленные гранты и финансовые вливания различных иностранных 'демократических' организаций, типа одиозного фонда Сороса, феномен диссидентства переживает те же процессы, что и движение 'старых коммунистов'. Неизбежное старение адептов, поскольку оба принадлежат уходящей эпохе.
   Диссиденты борются с остатками советского наследия, забыв о том, что прошло почти четверть века с падения СССР. Свидетельством тому был оглушительный провал митинга Новодворская - Боровой в разгар 'болотной революции', когда вместо ожидаемых десятков тысяч митингующих пришло лишь несколько сотен.
   Ко времени 'болотной революции' обществе сформировался новый слой, назвавший себя 'креативным классом'. Это обслуживающая крупную буржуазию прослойка. Его представители целиком воспринимают западные ценности и образ мысли, на получаемые доходы ведут 'западный' образ жизни типичный для среднего класса общества потребления. Подавляющую массу составляют служащие. 'Офисный планктон', работающие на компрадорском рынке или обслуживающие российских олигархов менеджеры и коммивояжеры. А так же представители мелкого бизнеса и сотрудники сервильных отраслей: рекламщики, дизайнеры, 'рестораторы' - содержатели мелкого общепита, работники СМИ и медиа-бизнеса, IT-специалисты, промоуторы, сотрудники турагентств и прочие... Обслуживающие весь цикл существования буржуазии и самого 'креативного класса'. Относительно многочисленная прослойка жителей крупных городов, которую условно можно назвать 'квази-буржуазией'. То есть разделяющие буржуазную идеологию, не будучи буржуазией по существу.
   'Квази-буржуазия' это мелкая буржуазия конца 20 - начала 21 веков. Однако, классическая понятие 'мелкая буржуазия' включает в себя, прежде всего, массу крестьян - единоличников, а так же ремесленников и торговцев. По своему положению и сознанию они двойственны - с одной стороны трудящиеся, занятые в процессе производства. С другой - частные собственники. Конечно, производители 'хэнд-мейд' 'продвинутых' поделок и владельцы современных микрокофеен тоже формально относятся к классу мелкой буржуазии. Но вся 'квази-буржуазия' отличается от 'старой' мелкой буржуазии психологией и совершенно противоположным мировосприятием как продукт 'постиндустриального общества потребления', глобалистского урбанистического мира. То есть современные горожане, противостоящие патриархальности мировосприятия сельского жителя. Последний стремится к 'стабильности мира', 'квази-буржуа' видит стабильность только в постоянности перемен, которые несут все возрастающий поток потребления, 'новых благ цивилизации' и т.д. Он живет в ожидании новой модели мобильного телефона, чтобы чрез пару лет сменить ее на новейшую.
   С другой стороны, в прослойку квази-буржуазии входят огромные массы 'офисного планктона' по своему положению не являющиеся мелкими буржуа, но разделяющие идеологию этой страты, в первую очередь либеральную. Они требуют от своих правительств все того же: 'постоянных перемен к лучшему'. Все большего роста доходов, роста потребления, расширения личных свобод. Еще одно отличие - мелкая буржуазия в производстве ориентируется на широкий рынок товаров и услуг, потребитель продуктов ее труда массовый. Квази-буржуазия ориентирована на главного потребителя - корпорации. А так же удовлетворение потребностей 'класса богатых' и собственно самой квази-буржуазии. Поэтому их выбор 'либерального капитализма' обусловлен ее сервильной ролью. Они не против системы, они за нее.
   Их требования сводятся к более комфортному существования внутри системы. Поэтому в отличие от классического фашизма 'радеющего' за приматы нации и государства, требующего наведения порядка 'жесткой рукой', либерал-фашисты выступают с космополитическими и глобалистскими программами и лозунгами и 'радеют' за расширение свобод... 'только для своих'. Противников 'свободы и демократии' они готовы лишать прав и свобод, даже уничтожать любыми методами.

   Либеральную идеологию разделяет определенная часть 'традиционной' интеллигенции: работники науки и инженерно-технический персонал, здравоохранения, образования, культуры. Их протестные настроения имеют иную основу - они недовольны уровнем оплаты и условий своего труда, низкой социальной и правовой защищенностью. Разумеется, не нравится им высокий уровень коррупции в России, казнокрадство. В расхищении они видят основную причину своего бедственного (или несправедливо заниженного) положения. Однако выход видят в 'неправильно понятых и не доведенных до конца либеральных реформах'. Перестроечные иллюзии в них еще живы, для большинства поздно в очередной раз менять мировоззрение.
   Либеральные идеи выбирает значительная часть студенчества. Молодежь всегда ждет обновления общества, желает расчистки места для своих амбиций, готова примкнуть к радикалам, поскольку сама мыслить радикальными категориями.
   Процессы 'болотной революции' показали, что и здесь существует разделение: основная масса протестующих оказалась связанна с обслуживанием буржуазии и самой 'квази-буржуазией'.

   Значительную часть 'старой интеллигенции' составляют 'бюджетники' и близкие к ним круги. Для этой части более актуальны проблемы доходов, социальной защищенности и обеспеченности, поэтому свои надежды они связывают с доходами и стабильностью государства. Кроме финансовых и социальных рычагов, государство имеет и непосредственный административный контроль над своими служащими, что тоже немаловажно при организации активного и пассивного контрпротеста.
   Основной костяк контр-протеста составили левые активисты, положительно относящиеся к советскому прошлому. К ним примкнули консервативные силы типа 'имперцев', монархистов. Правда, подобное соединение произошло единственный раз на митинге на Поклонной горе. Но этого оказалось достаточно, чтобы создать весомый противовес 'цветной революции'. В дальнейшем власть обходилась без массовой поддержки в подавлении движения 'белых лент', вполне справедливо больше опасаясь левой угрозы, чем правой.

   'Креативный класс' или 'квази-буржуазия' претендует на увеличение своих прав, свобод и доходов. В современном мире большинство государств декларировало в конституциях основные права и свободы своим гражданам, но не везде декларируемое совпадает с реальностью. Правилом стран 'второго' и 'третьего' мира является фактическое перманентное нарушение декларируемых принципов. Как со стороны власти (часть государственной политики), так и со стороны коррупционеров, поскольку коррупция несет произвол, что нарушает права и свободы значительных масс населения. Отдельной темой являются страны кримократии, где произвол преступности не гарантирует даже права на жизнь.
   Представители 'квази-буржуазии' постоянно сталкивается с их проявлениями, считая подобные действия ущемлением личной свободы индивида. Местная 'квази-буржуазия' с завистью смотрит на западные страны, где коррупция на бытовом уровне сведена к минимуму или искоренена вовсе.
   Что при этом коррупция поражает верхушку госаппарата и корпораций на личном уровне западный квази-буржуа не ощущает, поскольку до поры громких скандалов не сталкивается с нею в жизни. Лишь во время кризисов западный обыватель узнает о многомиллиардных махинациях типа 'дело Энрона' или чудовищном 'распиле' государственного бюджета вполне легальными лобби крупных корпораций и чиновников. Обыватель чувствует коррупцию высших сфер ударам по карману от падения его накоплений, размещенных в ценных бумагах и тому подобных испытаний, коих обширный перечень. Обычным для него стала борьба с коррупцией и произволом властей и корпораций на местном уровне в формах 'не дадим уничтожить исторический парк ради нового гипермаркета'. Тем не менее, гипермаркеты растут повсюду, и обыватель с удовольствием в них 'затаривается'.
   С другой стороны, как людей 'западного склада', квази-буржуа 'второго и третьего мира' ограничивает уклад жизни и местные традиции. Возникает мировоззренческий антагонизм. Очевидно, что невозможно жить на западный манер по примеру Голландии или Швеции в мусульманской стране. Максимум возможного - светские режимы типа Турции или Туниса. Здесь квази-буржуа выступает как космополит, как поборник западных ценностей. В суммарном итоге нелиберальный стиль правления и местная традиция сливаются в представлении квази-буржуа в единое целое, поскольку местная традиция поддерживает власть, а власть на нее опирается. Возникает клише 'тиран и его рабы', где тирания выступает не как власть узурпаторов, а как система организации общества, в которую вовлечены все ее члены. Потому врагом становится не только власть, но и значительная часть местного населения. Отторжение по вектору 'рабы - свободные люди' все более увеличивается.
   С накоплением в обществе протестного потенциала именно квази-буржуазия как наиболее мобильная часть общества, и наиболее зависящая от информации, становится тем запалом, который выступает зачинщиком и организатором протеста. Поначалу этот протест выражается вполне мирными акциями и умеренными требованиями, например, ограничить коррупцию или произвол полиции. По мере вовлечения в акции недовольных слоев населения, протест приобретает все более радикальный характер, а политические претензии разрастаются до требования смены власти и всего государственного устройства. Идеология либералов все более радикализируется, становясь либерал-фашистской. Подобными волнениями пользуются как внешние силы, пуская протест по рельсам хорошо отработанных технологий 'цветных революций', так и собственные радикалы всех уклонов, умело направляемые финансовыми группировками, борющимися за власть.
   На дальнейших этапах квази-буржуазия из авангарда протеста становятся статистом, а то и врагами 'революции'. Так протест в Египте, поначалу обращенный именно к либерализации и вестернизации общества, привел к власти сначала исламских радикалов, исповедовавших прямо противоположные взгляды, затем военных.
   Аналогично ситуация сложилась в Сирии, где 'интеллигенты' были оттеснены от влияния на революцию 'ребелами', приведшими страну к гражданской войне. Ныне 'умеренная сирийская оппозиция' оказалась меж двух огней: лоялистами Асада и исламскими ультра-радикалами ИГИЛ, для которых 'старая добрая' Аль-Каида оказывается 'недостачно исламской'. Методы их политической борьбы ужасают даже самых радикальных либерал-фашистов.
   Впрочем, в ряде случаев протестующим либералам удается вписаться в новую власть, как в случае с Тунисом, где они остаются под контролем армии.
   В большинстве случаев надежды квази-буржуазии на 'мирную революцию' оказываются иллюзорными. Или власть берут радикалы - фундаменталисты, или власть наводит порядок жесткой рукой. Оба варианта приводят к поражению затеявших все квази-буржуа.
   Третий вариант - победа 'цветной революции'. В таком случае правительство победителей попадает под жесткий диктат организаторов цветной революции. За ним следует этап 'непопулярных реформ', деиндустрализации и прочего 'пакета мер от МВФ'.
   В этом случае части квази-буржуазии удается упрочить свое положение, и даже приблизить к западной либеральной модели свой образ жизни за счет 'неудачников', т.е. большей части населения. Реальной власти этот 'класс' все равно не получает. Власть забирают или представители местной олигархии или иностранных ТНК. Сам квазикласс квази-буржуазии по своей природе не предназначен для управления государством, поскольку является сервильным по отношению к буржуазии или к госбюрократии.

Украинский либерал-фашизм.

   Особенность Украины в том, что в ней произошли две цветные революции менее чем за десятилетие. Причем обе оказались успешными. Тем не менее, их успех отрицательно сказался на государстве Украине. Даже по меркам цветных революций случай феноменальный.
   Спецификой формирования диссидентских настроений в национальных советских республиках было отождествление 'советского' и 'русского' как нечто навязанного, привнесенного извне. Отсюда идеализация национального воззрения на собственный народ, как на носителя особой культуры и нравственности превосходящий аналогичные качества других народов СССР. Квази-буржуа разделяет чувства социального расизма в силу 'очевидных' для него преимуществ: лично он образован, считает себя высококультурным, имеет чистую и доходную работу, какую-то собственность и накопления. На свое образование он в среднем потратил 'лишних' четыре-пять лет, по сравнению с закончившим ПТУ работягой, недополучая некие блага, который работяга получал за период его учебы на свою зарплату.
   Поэтому начинающий квази-буржуа настроен на быстрый и успешный старт, чтобы наверстать годы учебы. Многие так же вложили в свое образование семейные капиталы, которые должны как можно быстрей окупиться и начать приносить прибыли. Подобными стремления способствуют выработке 'конкурентной' психологии, основанной на эгоцентризме. Однако опыта работы и каких-то реальных результатов абсолютное большинство подобных соискателей карьер и богатств поначалу предъявить не могут.
   Главной психологической опорой становится чувство фанаберии, которое вступает в острое противоречие с необходимостью высокой социализации, как в рамках корпоративной этики, так и в планах заведения полезных для карьеры знакомств с коллегами и партнерами, и благосклонного отношения начальства. Поэтому чувство презрения обращается на представителей малоимущих и малообразованных слоев общества. В известном смысле социальный расизм определяется социальным положением и амбициями квази-буржуазии.

   Но как вызвать чувство социальной нетерпимости к низшим классам у представителей таких же неимущих слоев? Ход прост: преимущества 'заимствуются' у будущего. Создается иллюзия некого огромного социального лифта, который вознесет население целой страны на более высокую страту. Достаточно вступить в 'свободное общество' и 'все само собой наладится'.
   Применительно к Украине все свелось к дилемме: достаточно сделать выбор 'я свободный человек - житель Европы', как Европа примет с распростертыми объятиями и в скором будущем тебе гарантирована богатая, цивилизованная жизнь. Если ты идентифицируешь себя с прошлым или настоящим - ты навсегда останешься в современном незавидном положении. Это виртуальное, воображаемое, а не реальное состояние и социальное положение. Превосходство 'свободного' над 'рабом' определяется только воображением, подпитанным консюмеристской рекламой и либеральной пропагандой. Массовое воображение, иллюзия объявляется неким 'внутренним 'европейским' выбором. 'Европейцем' становится даже последний бомж с Крещатика, называющим себя 'евробомжем', люто ненавидящий 'совка и ватника - раба' с Донбасса или Крыма, которые стоят 'на пути в рай'. Таков один из лозунгов Евромайдана: 'Рабов в Рай не пускают'.

   Произошла поэтапная подмена понятий: здравая идея обновления государственного устройства, искоренения коррупции превратилась сначала в борьбу со 'старыми советскими кадрами' (которые за 23 года в массе давно выбили), затем в борьбу с 'большевизмом' - как 'источником этих кадров'. Система, существовавшая на излете социализма, с лозунгов реформации (а потом и демонтажа) которой в свое время начиналась Перестройка, была объявлена 'советской нормой', хотя подразумевался ее заведомо негодный вариант. Для обоснования тождества использовался набор клише: 'Путин - чекист', 'партноменклатура', 'телефонное право'.
   Произошло полное искажение понятий 'реверсивным путем', то есть переносом пороков новообразований постсоветского капитализма на старые явления. Типа 'олигархи сегодня это тоже самое, что директора заводов при советах', что, разумеется, является абсурдом, противоречащим историческим фактам. Но истина не важна - важна внушенная ассоциация: 'Власть Януковича - полный аналог старой советской власти, потому подлежит уничтожению'.
   Возникла путаница понятий: при всей склонности к аппаратным, иногда жестким, методам управления, компартия СССР всегда проводила курс на индустриализацию, на колхозный строй, бесплатное образование, социальное обеспечение.
   Новая постсоветская власть, называемая оппонентами 'большевистской' явно стремилась к обратному, поскольку выстраивала свою стратегию на паразитизации на советском наследстве или вовсе на его хищническом разграблении и уничтожении, типа продажи промпредприятий на металлолом. Основная часть сверхприбылей выводилась олигархами за рубеж или тратилась на личное потребление высших классов. Лишь незначительная доля реинвестировалась в проекты, сулящие быстрый возврат капиталов или в компрадорские предприятия.
   Столь явное противоречие никого не смущало. Как и в годы Перестройки, борьба обратилась против 'советской системы', со всеми ее завоеваниями и достижениями, символами, советской историей. Протест приобрел явные антисоветские и антикоммунистические черты, вылившийся в распространении старых бандеровских лозунгов 'комуняку на гиляку', свержению памятников Ленину, осквернению мемориалов советским воинам, павшим в ВОВ и Гражданскую. Вскоре лозунг закономерно приобрел свой законченный вид: 'Москаляку на гиляку'.

   Как показано выше, либерал-фашистская идеология базируется на субъективных ощущениях собственного превосходства больших масс людей. Лишь небольшая часть из них имеет к тому определенные основания: они действительно умны, образованы, продукты их труда востребованы и хорошо оплачиваются. Но для большинства эта идеология не имеет объективных и субъективных оснований. Это та же самая 'серая' масса, что и их противники. С тем и же способностями и материальными условиями. Поскольку значительную часть 'совков', 'ватников' составляет все та же бывшая интеллигенция с высоким уровнем образования и профессиональных знаний, в ходе либеральных реформ оставшимися не востребованными. Хотя имеются некоторые расхождения в возрастном распределении: образованные 'совки' принадлежат к поколению 'отцов', а либерал-фашисты - поколению 'детей'. В целом уровень постсоветского образования и культуры ниже советского, так что имеется компенсация различий.
   Поскольку превосходство мнимое, то необходимы искусственно выведенные доказательства превосходства. Устоявшиеся высшие классы самодостаточны в своей идентификации, круг их интересов и общения лежит внутри своего класса, им в целом безразличны низшие слои общества, и если вызывают интерес, то весьма своеобразный, как некая экзотика. Или как источник классовой опасности. Рядовой либерал-фашист не имеет подобных оснований, его материальное и интеллектуальное развитие находится на уровне его оппонентов. В любом случае не намного выше. Ему нужны искусственные подпорки его фанаберии.
   Более того, он пребывает в бинарной оппозиции к 'ватнику'. Он 'выше по жизни' только потому, что есть 'быдло' ниже него. Если убрать 'ватника', рядовой либерал-фашист окажется у основания социальной пирамиды низшим классом. В этом он сродни нацисту Третьего Рейха, где рабочий или крестьянин чувствовал себя 'высшей расой', поскольку существовали расы 'недочеловеков'. Либерал-фашисту необходимо ежедневное доказательство своего мнимого превосходства, благо интернет предоставляет широкие возможности для общения с 'противником'. Ему надо постоянно находить свидетельства 'тупизны ваты' для ощущения себя высшим, более развитым, умным и образованным существом. Он заведомо считает себя правым во всех спорах, какую бы глупость при этом не изрек. Возникает априорная недооценка оппонента, основанная на идиоме 'вате не понять'. Более того, от этого постоянного удовлетворения собственной гордыни либерал-фашист впадает в психологическую зависимость от 'дразнения ваты'. В подобной 'пикировке' 'свидомый' прикладывает расхожие штампы и клише украинских СМИ, по сути, продвигая идеологию либерал-фашизма.
   Его средний культурный уровень равен уровню оппонентов, если те столь же рьяно следуют идеологии русского национализма, здесь один пропагандистский шаблон встречается с похожим. А то и значительно ниже, если противник имеет самостоятельную позицию, обладая внутри нее свободой полемического маневра.
   Представляя противника как недочеловека, либерал-фашист не может представить за ним самостоятельного мышления. Отсюда миф про 'зомбированность кремлевской пропагандой'. Однако в полемике он постоянно терпит поражение от 'умной ваты'. Этот логический оксюморон легко преодолевается следующим клише: 'вата шпарит по методичке'. Кто-то умный за спиной руководит 'ватой'. Еще одним проявлением идеологии либерал-фашизма в подобных спорах является переход на запредельную а
   агрессивную грубость и хамство. Вполне логично, если представить, что либерал-фашист видит в противнике субъекта с 'психологией раба' психику которого легко подавить грубостью и агрессией. Подобные приемы обычно выдают как низкий культурный и нравственный уровень основной массы либерал-фашистов, так и подспудное понимание, что им часто противостоят люди более интеллигентные. На интеллигента грубость тоже производит шокирующее действие. Впрочем, убежденный либерал-фашист спешит 'сверкнуть' своим превосходством. Выказать свою приверженность идеалам свободы, гуманности, доказать образованность - очевидную 'европейскость' в его понимании. Будучи прижат к стенке, скажем, отношением к сожжению людей в Одессе, в конечном итоге демонстрирует свое агрессивное нацистское нутро.
   Парадокс, что, даже полностью проиграв подобный спор, он остается таким же убежденным людоедом, поскольку его убеждения не выбор ума, а политические эмоции. От такой схватки в сети он получает вместо выброса эндорфинов при чувстве победы, заряд адреналина, так же сильно возбуждающего нервы. Возможно, анти-культ Путина имеет определенные корни в подобной зависимости. Постоянная насмешка не просто над 'ватой', но и над 'главой ваты' высоко поднимает самомнение рядового либерал-фашиста. Он имеет так же собственно либеральные корни, поскольку Путин является еще и 'тираном' в связке 'свобода - тирания'.
   Массовая идеология основывается на простых и понятных основаниях, понятной низовому малограмотному объекту идеологии. Так участник Гражданской войны на стороне красных формулировал зиждущуюся на политэкономии классовую теорию Маркса, довольно просто: 'Скинуть власть помещиков и буржуев'. Являясь массовой идеологией, либерал-фашизм тоже тяготеет к примитивным формулам типа 'Рабов в Рай не пускают'. Но его внутреннее противоречие состоит в том, что он представляет своего носителя сложным, самостоятельным в суждениях человеком, при этом насаждая примитивные мыслительные клише и упрощенный 'туннельный' взгляд на мир.

Украинская самостийность и Русский мир

  В конце февраля - начале марта 2014 года в российских печатных и интернет СМИ появились статьи о 'Австро-венгерском проекте 'Украина'. Вскоре вышло несколько телепередач. Суть теории: с середины 19 века австрийцы занялись выведением из практически русских жителей Галиции новой русофобской нации путем 'перепрограммирования национальной матрицы'. И ныне мы имеем дело с некими манкуртами и зомби в лице 'западенцев'.

  Теория грешит откровенной конспирологией. Конспирологические теории все сводят к простым понятиям Заговора, потому наиболее понятны обывателю. Но! Не такте теории имеют под собой веских оснований (их легко разрушить фактами) и не имеют прогностического потенциала. Подменяют сложный исторический процесс 'простыми' умопостроениями типа 'орки это испорченные эльфы'. В данном конкретном случае: 'украинцы это искусственно выведенные из русских антиподы'. Истоки украинского национализма сводятся к злокозням Габсбургов. Общее место в отношении великорусских шовинистов к националистам окраин. Объективный исторический процесс формирования крупных наций, их языка заменяется положением, что нацию можно вырастить 'в реторте'. Конечно, на формирование нации и ее языка можно повлиять, и очень сильно. Но влияют-то все заинтересованные стороны разнонаправленными векторами. Совершить радикальные подвижки можно только в момент 'кристаллизации' когда происходит процесс 'перенасыщения раствора' и нация готова почти к быстрому слиянию в 'единый национальный организм'. Переходу количественных изменений в качественные.
   Сам подход, что нацию можно вывести, словно породу свиней, сильно отдает расизмом. Не удивительно, что украинские националисты прилагают подобный подход к выведению особой 'нации рабов' (то есть русских). 'Ответный ход' в том же стиле ведет туда же - болото махрового национализма и шовинизма. Только русского.
  Подобные теории только внешне 'работают на русский народ', на самом деле, как всякий ультранационализм превращаются в урабороса и кусают свой хвост. 'Свойство части есть свойство целого'. Если часть русского народа удалось за полвека превратить в русофобское стадо, значит такое можно совершить со всем русским народом. Сердцевина любого национального экстремизма - ненависть к собственному народу.
  Парадокс. Как обычно, простой народ в итоге оказывается недостоин тех высоких национальных идеалов, установленных национальными революционерами, и подпадает под истребление. Так бандеровцы в 40-е целыми деревнями резали и душили украинских крестьян, что уклонялись от сотрудничества с ними, следуя завету Шухевича: 'Если из 40 миллионов украинцев от нашей руки погибнет половина - это только укрепит нацию'.
  Апофеозом можно считать конец Адольфа Гитлера, заявившего в осажденном Берлине 'Германской народ оказался недостоин высокой миссии национал-социализма и потому должен умереть'.

   Западные украинцы особого отношения к современным русским не имеют. Разве что в едином корне древнерусской нации. Но между ними 600 лет жизни порознь.
  Генезис современной украинской нации начался в 14-16 веках. Её истоки еще домонгольской раздробленности Руси. К указанному периоду (середина 19 века) украинцы были почти сложившейся нацией. Началось очередное 'украинское культурное возрождение'. 'Субстрат был перенасыщен', началась кристаллизация.
  Крупнейшими представителями процесса были Гоголь и Шевченко. Гоголь видел будущее Украины в единстве с Россией, потому писал по-русски. В ранних своих вещах он хотел обогатить русский язык и культуру 'малороссийским' языком и фольклором. В позднем творчестве его интересует только Россия, происходящие в ней духовные процессы. Наступающее время капитализма несет в себе семена разрушения религиозной 'духовности'. В прошлом Украины он пытается найти идеал в виде Тараса Бульбы. Шевченко пошел по пути 'культурной самостийности'. Ключевым его произведением является 'Завещание' (Заповiт) 1845 год. Где есть строки:

'Як умру, то поховайте Мене на могилi, Серед степу широкого, На Вкраїнi милiй,...'.

   Термин 'Украина' (Вкраїна) уже легитимен и ассоциируется с понятием Родина. Как устоявшийся термин территориальное понятие Украина фигурирует с середины 17 века. В Российской Империи более употреблялось название Малороссия, поскольку указывало на единое происхождение восточнославянских народов от Руси. Справедливости ради, надо отметить, что в конце 19 века российские исследователи выделяли еще и один народ восточнославянской ветви - полещуков, ныне поглощенный белорусами и украинцами. Гоголь и Шевченко широко использовали уже сложившийся украинский фольклор: песни, пословицы, легенды ('Вий'), приметы и прочее, чего в реторте не изобретешь.
   На Украине в те годы низшие сословия были подданными России, а в личной зависимости стояли под шляхтой. Шляхта (так исторически сложилась) была большей частью польской. Меньшей частью новой частью российской. Значительная часть шляхты на исторических украинских землях успела русифицироваться, в Царстве Польском (русская часть Польши) продолжалась ее полонизация. Россия была страной крепостнической (феодальной), имперские власти этот строй насаждали. Разумеется, украинцы видели в русских чиновниках насадителей крепостничества. В русифицированных и полонизированных помещиках - иноязычных эксплуататоров.
   В Австрийской империи тоже крепостное право было подстать российскому, и отменено было всего на 12 лет раньше чем в России. После раздела Речи Посполитой Австрия получила Галицию, бывшую в составе Польши почти четыре века. Буковину, где украинцы находились в крепостном владении румынских бояр. Украинец, кроме давления администрации империй, в добавок испытывал национальный гнет полькой шляхты, как в Австрии, так и отчасти, в России. Для него выбор 'Россия - Запад' состоял в выборе между русскими чиновником и попом и польским паном и ксендзом. Потому мечталось о казацкой вольнице и 'свободе'. Примерно такая же ситуация складывалась в Белоруссии. Поэтам-писателям предстояло сделать выбор. Например, белорус Мицкевич в те же примерно времена сделал выбор в пользу 'польскости', став 'польским Пушкиным'.
   Габсбурги поддержали проавстрийские и провенгерские тенденции галичан вовсе не в пику России. Австрийцы решали собственные задачи единства 'лоскутной империи', негласной поддержкой панславизма в культурной области, поскольку главную опасность для империи тогда представлял венгерский сепаратизм. Панславизм отвлекал венгров от борьбы против Габсбургов, заставляя объединяться с австрийцами, чтобы утихомирить подданных словаков, хорватов, сербов, поляков, русинов. Чехи австрийцам тоже немало крови попортили. Русины (галичане) были 'в имперском подданстве' - в совместном пользовании венгерских и австрийских властей. О выделении в отдельное государства малые народы Австро-Венгрии могло только грезить. Они были зажаты и разделены между крупными империями. Если когда-то сильную Польшу раздавили и разделили, что же хотеть народам более слабым? Разве что перейти из подданства одной империи в другую. Россия представлялась русинам более 'своей' по языку и религии (не в полной мере, конечно). Поэтому в населенных украинцами землях Австро-Венгрии возникло стремление к культурной автономии с уклоном в сторону России.
   Габсбурги тянули в свою сторону, прорусские украинцы - в свою. Параллельно происходила полонизированная части галицийской интеллигенции. В этом вареве обозначилась пока еще робкая 'самостийная' тенденция. Украинская интеллигенция мечтала о 'полной культурной автономии' в рамках России, Австро-Венгрии, даже несуществующей Польши.
   Получается, молодой украинский национализм от многих маток сосал. Выпестовался уже как 'самостийный' с вечным вопросом 'Кто будет государством-гарантом их 'незалежности?', поскольку на Украине сложилось слишком много различных векторов притяжения. Украинская национальная элита формировалась, но значительная ее часть "отсасывалась" другими, более мощными культурами: российской (как Гоголь), польской, австрийской.
   Даже в Галиции до ПМВ была довольно мощная струя, ориентированная на Россию. Разумеется, слой этот был тонок, поскольку карьеру галицийский интеллигент мог сделать в империях или в разделенной Польше. Так Шевченко, волею личной судьбы, оказался "зачинателем". При ином раскладе... Дальше пошло: Франко, Украинка, Коцубинский. Слой этот оказался очень тонок и создан усилиями энтузиастов. К тому же он обращался к локальной теме - страданиям украинского крестьянина. В силу специфики формирования украинской культуры, сложно было говорить не только о жизни и проблемах' типичного украинского интеллигента', но даже о 'жизни типичного украинского горожанина'. В те времена господствовал критический реализм, соседствовавший с национальным романтизмом. Единственный материал, который всецело соответствовал критерию 'украинский' можно было найти в украинском селе. Классическая украинская литература возникал как литература, в основной массе своих произведений повествующая о жизни и страданиях украинского крестьянина (на худой конец крестьянина выбравшегося в город или на нефтеприиски как у И. Франка), или романтизирующая украинский сельский фольклор. Что роковым образом скажется позже.

   Советская власть дала возможность местным народам массово получить высшее образование. В Галиции это началось после 1939 года. По результатам многих войн 20 века поменялся национальный состав населения, особенно городов. 100 лет назад Львов был польско-немецким городом, галицийские города поменьше - польско-еврейскими. Сегодня городское население там украинско-русское гордится по преимуществу чужим культурным наследием в своих городах. Например, во Львове. Подобно тому, как латыши и эстонцы хвастаются немецкими средневековыми городами Ригой, Таллинном и другими, хотя в 'баронское время' за попытку остаться в городе на ночь местного крестьянина могли посадить на цепь. Галичане привыкли ненавидеть и бояться всех своих соседей: поляков, немцев (австрийцев), русских, евреев, румын, венгров, даже немногочисленных армян. Даже словаков недолюбливают. Пожалуй, кроме белорусов (хотя в ВОВ 'отличились' и там - Хатынь и сотни других деревень).
   Их ксенофобия имеет глубокие исторические корни. Со времен Куликовской битвы Галиция оказалась в составе Польши под поляками, попала под их крепостное право, куда более жесткое, чем в России. Верхушка быстро ополячилось, помещик и власть оказались поляки-католики, что гнули в бараний рог православных украинцев. На Буковине тоже самое делали молдаво-румынские бояре. В Закарпатье - венгерские магнаты.
   (Закарпатье или так называемая Подкарпатская Русь населенная народностями условно собранные в понятие 'угрорусы' или русины никогда в государств Руси-России не входили. В СССР они де факто вошли в 1944 году)
   В Речи Посполитой социальных лифтов для украинцев-галичан не было. Они пребывали на положении бесправного быдла. Копилась национальная обида. Решающим в отмежевании галицийского мира стало принятие Брестской унии в конце 16 века. Для католиков униатство стало хоть и своей, но второсортной религией. Невероятным событием считалось, когда австриец или венгр выбирал карьеру униатского попа. Зато униатство, наконец, дало галичанам долгожданный социальный лифт. Для православных униаты были вероотступниками: 'не браты вы нам'! Униатство превратилось в узконациональную религию Галиции и части прилегающих территорий, и стало чертой самоидентификации 'западенца'. С разделом Польши все стало еще хуже. Поляки в Австрийской империи стали подданными второго сорта, соответственно, русины-галичане - третьего. Даже иноверец еврей по положению фактически оказывался выше нищего и забитого паном галицийца, поскольку держал шинок, занимался ростовщичеством или ремесленничал ('пошивал') в местечке.
   Национальные комплексы копились и превратились в сплав ненависти ко всем 'народам и странам - угнетателям'. Фактически ко всякой власти вообще.
   Поскольку в СССР 'всем заправляли москали', то эта 'национальная обида' стала острей всего против русских. С кем-то бороться надо обязательно. Хоть 'уйти под немца', поскольку в Галичине нет традиции собственной государственности. Обязательно нужен 'пан'. Самое страшное случается, когда возникает намеренье 'самим панувати'. Для ублажения комплекса вековой неполноценности обязательно надо придумать бред про 'протоукров' (вариант нацистского 'арийского мифа').
   Их бы и пожалеть, бедных, за всю историю их векового унижения. Но после всех бандеровских 'ответов', как-то не жалеется.

   Украинцы - нация со своим языком, фольклором, историей. Близкая к русским и связанная с нами исторической судьбой. Недопустимо называть украинцев 'не нацией', 'нацией из реторты с искусственным языком'. Надо относится к украинцам с должной мерой уважения. Считать бандеровщину видом фашизма и относится к ней, как к фашизму с полной нетерпимостью. Только так можно рассчитывать на новое сближение Украины с Россией.
   Для чего понадобился вброс мифа о 'заговоре Габсбургов' весной этого года? Вскоре после его вброса все чаще в Российских СМИ начало муссироваться понятие 'Русский мир' и необходимость сражаться за него. Поначалу Русский мир преподносилось как абстрактное понятие. Вскоре последовали его 'расшифровки'. Наиболее кратко он описывался следующей формулой, соединяющее три основных элемента: православие, единство исторической судьбы, культурное - языковое единство народов. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы разглядеть в 'единстве исторической судьбы' - единую историю Российской Империи, в 'культурно-историческом' - 'народность'. Получается старое изношенное 'Православие, Самодержавие, Народность'. Будто и не было сложной и драматичной истории 20 века? Ничего нового выдвинуть на почве шовинизма русские националисты не смогли. Создали симулякр для замены 'красного' (классового) вектора движения пролетариев Донбасса русским шовинистическим.
   В том и заключается феномен национализма, что он не может и не должен выдвигать нечто новое, поскольку цепляется за традиции языка, обычаев, культуры, мифов. 'Национальное' фундамент, на котором строится народ, страна; корсет не дающий распасться социуму. Основывать государство исключительно на национализме, все равно, что жить на голом фундаменте. Все равно, что перетягивать ремешки корсета, которые душат народ.

   Если копнуть глубже в идеи любого национализма, отбросить стандартный каркас логических и риторических аргументов теоретиков, то откроется идилическая пасторальная картина их мира. Крестьяне в национальных костюмах возделывают тучные пажити, на конях или волах везут снопы в житницы, а вечерами поют национальные песни, пляшут пляски, играют в национальные игры. Если картину детализировать, появятся 'ловцы во ржи': смиренные пастыри окормляют паству, и та чтит моральные законы и истово верует. Старики рассказывают легенды молодежи, и та проникается духом предков. Суровые воины стерегут покой и громят врагов, равно наказуют обидчиков и искореняют нечисть на родной земле. А когда приходит беда - весь народ поднимается и беспощадно разит врагов и предателей. Возможно, обнаружится где-то далеко в горном замке и мудрый король, управляющий страной с лаской и заботой о подданных. Этакая совмещенная идиллизированная картина жизни и быта села 15-19 веков. Периода складывания наций Нового времени, или как говорят марксисты 'буржуазных наций'. В зависимости от традиций конкретного народа, роль воинов, священников, мудрецов, королей может варьироваться. В большинстве случаев из этой картины будет исключен город. Поскольку город - цивилизация, цивилизация - развитие. Развитие - неизбежный прогресс и умирание мира патриархальной деревни. Самое парадоксальное, что национализм востребован именно городской мелкой буржуазией. Ей нужен именно национальный миф, объединяющая идея, оправдывающая национальный эгоизм мелкого буржуа.
   Национализм тянет именно в мир сельской идиллии. Назад, в прошлое, отметая все логические аргументы, поскольку апеллирует, прежде всего, к чувствам, а не к разуму. К 'национальному чувству'.

   Разработчикам новой концепции 'русского мира' не случайно понадобился миф о манкуртах-западенцах. 'О неправильных русских'. Поскольку считает украинцев частью русского народа, как мифа о 'большом русском народе', куда входят еще и белорусы. Тем самым попросту игнорируя реальность. Три народа, близких по сознанию и культуре. Но - разных. Восточные славяне.
   Процесс их формирования занял долгие века, в конце концов, сложились языки, традиции, фольклор - национальный менталитет. Украинцы и белорусы прошли чрез этапы полонизации, а потом и русификации при царизме. Наконец, 70 лет формировались как нации социалистические. Причем социализм предполагал для всех народов национальных республик обязательное знание русского, так и обучение родным языкам. На Украине процесс новой волны русификации шел параллельно с украинизацией русского населения.
   Концепция 'русского мира' совсем упускают из внимания четвертьвековой процесс формирования новых наций из бывших социалистических. Самым 'естественным' ходом для национализма является идентификация от противного' - 'Я не русский!'. Поскольку сближение с русскими языком и культурой в советский период произошло до уровня сращивания, то наиболее яростному отторжению подвергается именно русский язык и культура. Представляя русских 'ордой', русский язык 'собачей мовой' украинский патриот идентифицирует себя как 'украинца'. В этом, во многом истоки антикульта личности Путина, для 'профессиональных украинцев' поглощающего в себе Россию. С утра написал в чат 6 согласных букв - почувствовал, что 'борешься за Украину'. Самоутвердился, 'выполнил патриотический и национальный долг'. Главное, думать каждый день, 'я не москаль', я 'не вата'. Думает при этом большинство на русском языке и полемику 'за Украину' ведет на нем же.
   Национализм это прежде всего манифестация своей национальной принадлежности, демонстрация ее внешних атрибутов и признаков. В своем роде 'обрядоверие'. Как значительная часть верующих считает себя христианами только на основании того, что в церковными праздники совершают традиционные обряды, так и националисты на основании публичного использования языка, элементов национальной одежды, пения определенного набора песен, демонстрации национальных и государственных символов считают себя 'щирыми украинцами'. Отсюда 'культ вышиванки', превосходящие всякое чувство меры раскрашивание мест общего пользования в 'жовто-блакыдное', повсеместное насаждение тризубов. Где пока невозможно разрушить, можно 'национализировать' покрасив огромный монумент Ильича желтой и голубой красками. И так далее. Яростному сокрушение 'вражеской символики', соответствует столь же яростное насаждение собственной, что провозглашается 'истинной украинской культурой'. Национализм не есть развитие нации, это превращение понятия нации в фетиш.
   Формально цели украинских националистов и либерал-фашистов противоположны, но только до провозглашения лозунга типа 'Украина це Еуропа'. Появляется общий вектор движения, локальная идентификация 'украинец' расширяется до 'украинец это европеец' снимая формальное противоречие между национализмом и космополитизмом. Тем самым выстраивается образ врага - 'азиата', 'ордынца' что является синонимом русского. Идеологические враги у них изначально общие: 'ватники', 'совки' - то есть советские, убежденные левые. Представители в конечном итоге коммунистических идей и приверженцев СССР.
   Националисты тоже протягивает руку либерал-фашистам провозглашая лозунги типа 'украинцы всегда были свободными казаками', 'мы - наследники сечевой демократии'. И т.д. Пока это временный политический союз, однако, в нем прослеживается тенденция сращивания идеологий. В 'тунисском варианте' (то есть замирении после 'революции' без сильного экономического ущерба стране) либерал-фашисткая идеология будет превалировать. При 'ливийском варианте' (падении жизненного уровня, распаде страны) будут нарастать националистические тенденции, поскольку канализировать недовольство масс возможно будет только чрез раздувание ненависти 'к ворогам', на происки которых будут списываться все неудачи.

   Но одно дело оголтелая националистическая пропаганда, другое - потребности рынка, когда основные информационные продукты русскоязычные, язык коммерции - русский. Идеология насаждает одно, рынок - противоположное.
   По поводу украинского языка было много спекуляций как с одной, так и с другой стороны. Недаром вопрос о статусе русского языка на Украине является одним из ключевых вопросов политики. Украинские 'патриоты' недавно провели опрос. Оказалось, что почти три четверти населения Украины ратуют за единственный государственный украинский. Пользуются моментом, когда антирусская пропаганды достигла пика, когда русскоговорящие либерал-фашисты целуются с необандервцами. С другой стороны приверженцы 'русского мира' уповают на исследование Геллапа - (Форбса), предложившего украинцам заполнить анкеты на самом удобном для них языке. Четыре пятых анкет казались на русском. Из этого был сделан вселенский вывод, что именно такой процент русских на Украине. Увы, 'язык мысли' еще не все.
   Сотни миллионов человек в мире говорят и думают на английском. Что не мешает им считать себя отдельными нациями: англичанами, ирландцами, шотландцами, американцами, канадцами, австралийцами, ямайкцами и многими прочими. Ирландцы-католики, говоря и думая на английском, ненавидят ирландцев протестантов и англичан. Вплоть до
   готовности вести долгую партизанскую войну. Подобно им миллионы 'омайданеных' русских на Украине ненавидят 'Рашку'.
   Постсоветские процессы трансформаций наций сложны. С одной стороны, закономерная тенденция националистического 'пуризма' языка. Вычищение словаря от 'москальских' слов, типа замены 'зонтика' на 'парасольку'. Одновременно вытеснение 'классического' украинского западно-украинским диалектом. Ограничение преподавания русского языка (который тоже заметно изменился с советских времен) и его проникновение через бизнес и разнообразные информационные каналы. В связи с люмпизацией населения в силу перманентного кризиса экономики распространение преступного арго среди деклассированных масс и презрительное отношение к нему интеллигенции 'лучше уж на мове, чем на фене'.
   Наконец, процесс, который стараются не замечать обе стороны - стремительное распространение суржика. Верней, суржиков. Существует даже украинско-белорусский суржик в Полесье. По различным оценкам на суржиках разговаривает сегодня до трети населения Украины. Разумеется, его носителям и в голову не придет заполнять анкеты на суржике. Пока лингвисты презрительно относили суржик к пидженам, срок жизни которых недолог, суржик стремительно развивался, и сейчас претендует на право стать новым литературным языком. Во всяком случае, уже появились образчики литературного творчества на нем. Собственно, разговор не о суржиках. Их появление и распространение свидетельствует о новых этнографических процессах, более того - о сдвигах в самосознании народа. Процессы эти еще предстоит исследовать, но отмахнуться от них невозможно. Новые условия формируют новые языки - возможно и новую нацию. Есть вероятность, что спор между 'мовой' и 'языком' неожиданно выиграет суржик, а русское и украинское население Украины станут субстратами формирования новых национальных общностей. Именно общностей, поскольку распад Украины - вопрос времени.

   Единственная возможность убедить национал-шовинистов в неверности их позиции, сказать, что их концепция 'русского мира' подтверждает самые худшие опасения либерал-фашистов о существовании и агрессивной позиции так называемого 'рашизма'. Что это придаст их противникам решимости в борьбе против России, даст в руки Запада крепкий козырь в информационной борьбе. Более того, концепция несет опасность для самой России. Раздувание национального эгоизма, в конце концов, разорвет Россию на части, как в свое время разорвал СССР.
   Что концепция 'искусственного создания украинской нации' насквозь русофобская, поскольку предполагает, что из десятков миллионов русских за пару десятилетий легко можно сделать 'не русских'. Что это за 'русский' народ такой, что так просто отказывается от своей национальной идентичности и может стать кем угодно? Это 'русский народ' с точки зрения социального расиста: быдло, скот, стадо овец. 'Унтерменши'. Но говорить так не хочется, поскольку это разговор о тактике, о выгодах политического момента означает негласно признать справедливость концепции. Лучше сказать прямо: преподносимый шовинистами 'русский мир' и есть шовинизм. Пусть пока он не приял уродливых форм, не перерос в нацизм, но лиха беда начала. Чтобы не распинаться в критике концепции, лучше посмотреться в кривое зеркало 'меньшого брата' - Украины, и увидеть к чему, в конце концов, привел отказ от наследия СССР.

   Если в России националистические и шовинистические тенденции еще в период Перестройки вошли в противоречие с 'демшизой' и либерализмом, возродив старый извечный спор славянофилов и западников, то на Украине они в те же времена сомкнулись. Националисты избрали Россию на образ главного врага, либералы назначили таковым СССР и 'совок'.
   В начале 90-х на Украине очень многие еще поддерживались советского образа мысли и жизни. Потому требовался постепенный демонтаж советского мировоззрения. Возник миф о Гладоморе. Голод начала 30-х совпавший с коллективизацией, поразил многие районы СССР, более того - остального мира, поскольку совпал с Великой Депрессией. В том числе на украинских землях в Польше. По максимальным оценкам тогда в Галиции погибло от голода до 800 000 этнических украинцев. По минимальным - более 100 000. Процесс происходил на едином пространстве 'Украина'. Однако за польско-советской границей никакой коллективизации не велось.
   На Украине Гладомор был выделен в отдельную политическую кампанию, связанную исключительно с Украиной. Преподнесен как сознательный геноцид русскими украинского народа. Сознательно игнорировался факт, что основные его 'организаторы' - исполнители в УССР программы коллективизации и изъятия зерна были руководители - украинцы. Факт гладомора в тогдашней польской Галиции и Волыни игнорировался, поскольку разрушал стройную концепцию 'большевистского заговора'. Пришлось бы навешивать ярлык уничтожителей на поляков, с которыми на данном этапе предпочитали заигрывать под маркой 'общего прошлого'. Или вовсе придти к неутешительному выводу: если одинаковые события произошли в одно время при в разных странах, у них, возможно, был иной - природный фактор. Что имело место в действительности. Что не отрицает его усугубления социально-политическими факторами, наложившимися друг на друга. Украинские либералы с восторгом восприняли раздувание темы гладомора. В свойственный им манере антисоветизма приписали на порядок больше жертв - 'более 10 миллионов', тем самым, уравняв бедствие с Холокостом. К Гладомору, как идее глобального геноцида русскими, были пристегнуты и иные 'факты'. Например, совершенно абсурдное и кощунственное обвинение в организации Чернобыльской катастрофы, 'чтобы погубить украинцев'.
   Сначала из истории и культуры Украины изымались советские герои-украинцы. Герои Гражданской Войны: Щерс, Пархоменко и многие другие представлялись бандитами, в то время как Батька Махно трактовался как 'крестьянский патриот'. За ними настал черед героев Великой Отечественной - блистательная когорта советских маршалов, начинавших еще в Первой Конной и других частях Красной Армии: Тимошенко, Еременко, Рыбалко и многих прочих. Вымараны из истории и очернены оказались партизанские командиры Ковпак и Вершигора, летчик-асс трижды Герой Советского Союза Кожедуб, множество других солдат и командиров освободивших Украину и Европу от нацизма. Разумеется, в негативном ключе трактовались или вычеркивались из истории все партийные деятели-украинцы советского периода.
   Националисты пошли дальше, навесив ярлыки предателей на малороссийских деятелей времен Российской Империи вроде Разумовских или Бозбородько. 'Неоднозначной', а позже негативной оценке подвергся образ Богдана Хмельницкого за Переяславскую Раду, за вхождение в Россию.
   Досталось и деятелям культуры, с которыми разбирались по той же схеме. Даже Довженко, чей несомненный вклад в мировое киноискусство сложно переоценить, стушевывался. Поначалу из него лепили образ националиста и 'жертвы режима', в последствии отвели на задний план. Коммунист... Искажению подвергся даже образ Гоголя. Через полтора столетия после его смерти писателя на родной Украине его произведения были подвергнуты строгой цензуре путем перевода с русского на украинский. Например, в украинском издании из Тараса Бульбы оказалось вымарано слово 'Русь'. Похожая участь постигла множество украинских деятелей культуры и искусства, в свое время посмевших стать патриотами 'большой родины' - России. Особо тяжкой виной стало 'двойное предательство' быть патриотом СССР. Программным документом украинизации стала книга Кучмы 'Украина - не Россия', определившая идею 'незалежности', что означало независимость от России, от наследия СССР, от всего связывающего с русским.
   После 'оранжевой революции' Ющенко с гордостью утверждал, что современность это 'время национализации истории'. Под эту идею зачищалось историческое и культурное пространство Украины, до состояния превращения его в пустыню. На расчищенное поле оказалось некого выпустить кроме Бандеры, Шухевича и Мазепы и еще пары гетманов типа Сагайдачного и казацких атаманов, которым приписали 'украинизм'. Героев оказалось настолько мало, что дошло до курьезов - в пантеон Украины попытались записать Разина и Пугачева как борцов с 'кацапской властью'. Подмена национальности произошла при манипуляции с понятием 'казак', которым с точки зрения украинского националиста мог быть только 'запорожец'.

   В культуре выпятили деятелей второго-третьего рядов, незаслуженно приписав им мировую значимость. В разгуле национализма под лозунгом 'возвращения национальной истории и культуры' совершено преступление против украинской истории и культуры - народ лишили большей части его истории и культуры. Если отвлечься от высокопарных заявлений в область чистой прагматики, то национализм подорвал базу национальной культуры.
   Подобные процессы происходили с той или оной интенсивностью во всех бывших советских республиках, что приводит к выводу их закономерности. С утратой советской (коммунистической) идеологии с ее идеями интернационализма и советского патриотизма, образовалась огромная лакуна сознания, заполненная национализмом, религией и либерализмом. Советский строй поощрял и поддерживал развитие культур в республиках в строго обозначенных направлениях, давая локальным культурам национальным культурам республик выход на общесоюзный уровень. В каждой республике была киностудия (на Украине две), союзы писателей, художников и пр. Фильмы выходили на общесоюзные экраны, переводились книги, устраивались выставки, поддерживались проекты реставрации.
   С распадом СССР вся эта организованная культурная деятельность прекратилось. Национальный кинематограф, утратив огромный союзный рынок, умер. Его остатки продолжили существование за счет государственных дотаций. Тоже самое произошло с литературой, особенно при тенденции резкого падения спроса на чтение в новых государствах.
   На мировом рынке национальные культуры оказались не конкурентоспособны. После всплеска любопытства к 'перестроечной экзотике', Запад утратил всякий интерес к узконациональным темам бывших советских народов. Национальная культурная элита, несмотря на обретение долгожданной творческой свободы, не смогла создать произведения мирового уровня. Более того, обозначилась тенденция к созданию произведений на русском языке, поскольку только российский рынок может обеспечить определенную доходность. Так появилась генерация 'украинских писателей на русском языке' (куда причисляют так же авторов из Белоруссии и Молдавии), имевших в России известный успех. Попытки доходно печататься на родных языках оказывались провальными.

   Проиграв конкурентную борьбу с русской культурой, не выдержав даже на внутреннем рынке противопоставление ей 'национальных классиков', то есть, не только не сумев ее превзойти, о даже сравняться, национализм встал перед выбором: 'если нельзя поднять свою культуру - следует опустить 'вражескую', хотя бы в глазах собственной нации'. С этого момента началась агрессивная фаза отрицания, приведшая к клевете и саморазрушению.
   Что 'нечего показывать' было ясно с самого начала, когда фигуры для критики и последующего низвержения только обозначились. Что нимало не смутило 'национализаторов'. Ведь их целью было не возвращение подлинной истории Украины, но создание ее образа, которым националист может гордиться. Потому пустыня стала заполняться фантомами.
   Для начала гипертрофировалась роль Киевской Руси (хотя само название 'Киевская Русь' было придумано только в 19-м веке русскими историками), которая противопоставлялась Руси Московской. Утверждалась мысль, что русские и не славяне вообще, а угро-финны перенявшие славянский язык, и исказившие его до 'собачей мовы'. В последствии это население подверглось татаро-монгольскому нашествию и 'поголовно изнасиловано завоевателями'. Новый народ назвался русским, хотя перенял от степняков раболепие и деспотизм. Национальное превосходство и исключительность украинцев обосновывалось доводом: 'русские - рабы и ублюдки'.

Н
   Начиная, казалось бы, со здравой посылки - вернуть нации ее настоящую историю, любой нацизм отнимает историю у народа. Взамен реальной истории он всякий раз пишет сначала 'исправленную' историю 'чтобы поднять национальный дух и гордость', позже дополняет ее вымышленными событиями, а потом и вовсе заменяет мифом.
   История большинства стран и народов состоит не только из успехов, побед, взлетов, но так же полна измен, предательства, жестокости. И 'хорошие' и 'плохие' события одинаково ценны для истории народа, поскольку положительные примеры создают ориентиры, а отрицательные служат упреком его совести, накладывая определенные табу повторение подобного поведения.
   Лишившись отрицательных примеров и антигероев, их общественно-исторического порицания, нация утрачивает запреты. Более того - совершает метаморфозу превращения негодяев (Петлюру, Бандеру, Шухевича) в национальных героев. Получает отрицательные ролевые модели воспитания и поведения. Что же остается, чтобы поднять реальную национальную культуру? Заимствование западных образцов, технологий массовой культуры для создания покупаемых 'культурных продуктов' и сбыта их местному населению. По сути, привнесение образцов космополитических, 'глобалистских' по определению 'разрушающих национальную культуру'. Тут не обойтись без вестернизированных представителей 'квази-буржуазии' как основного потребителя и производителя этого 'контента'.

(На этом рукопись прерывается) Развеодопрос с Гоблином о либерал-фашизме. https://oper.ru/news/read.php?t=1051624968