Матвей вошел в темную, как будто нежилую, прихожую, бросил клю-чи на тумбочку. Туда же пристроил барсетку. Снял с окончательно сопревших ног горячие ботинки и следом за ними носки. Босиком зашлепал по теплому кафелю по коридору, на ходу стягивая мокрую под руками и на спине рубашку. Уже в ванной комнате с большим трудом стащил липнувшие к ногам брюки и влез под прохладный душ. Наконец-то. В эту пятницу о таком душе он начал мечтать еще с обеда. Но не уйдешь же с работы раньше других, хотя, кажется, КЗОТ и позволяет работнику в жару сокращать свой рабочий день.
Ходют кооони над рекооою, ищут кооони водопооою... Эх... К речке не идут - слишком берег крут... Струйки текут по спине, щекочут между лопаток. Матвей присел на корточки и подставил лицо воде. Сделал еще холоднее. Опустил голову, заставляя струи бить прямо в темя. Вода, текущая по губам, мешала петь, но Матвей все равно мычал: "Но сорвааался конь булаааный с этой крууучи окаяаанной... Чеоор-ная река слишком глубока". На последнем слоге он усилил голос, и своды ванны откликнулись эхом. Два дня свободы! Вот счастье-то!
Оба выходных он будет совершенно один. Он будет спать, сколько за-хочет, сколько того потребует уставший за длинную рабочую неделю организм. Будет смотреть по телевизору то, что ему нравится. И хоть всю ночь напролет. Он сам сделает себе холодную окрошку. И никто по десять раз на дню не будет звать его высоким писклявым голосом из кухни: "Матюшаа, пойди-ка на минутку". Как объяснить человеку, что он не Матюююша, что нет вообще такого имени, что так можно звать корову... или еще какое-нибудь домашнее животное.
Матвей вышел из ванной, обмахивая себя махровым полотенцем. Он даже не вытирался - на кафеле рядом с отпечатками его мокрых ступней образовалась небольшая лужица. Обернул полотенце вокруг бедер, забросил мокрые волосы назад, прошлепал на кухню и открыл холодильник... Выпил бокал яблочного сока и задумался: а что у нас на ужин? Из всех оставленных ему вариантов он выбрал курицу, но греть ее не стал. Он любил холодную курицу с горячей картошкой. Так будет и сегодня. Но сначала пистолет.
Он вернулся в прихожую и расстегнул барсетку. Извлек из нее та-бельное оружие. В жару не нужны ни пиджак, ни куртка; держать пистолет в барсетке - это прямое нарушение инструкции. Матвей на-рушал. В конце концов, не предъявлять же его всем открыто - в кобу-ре на поясе или под рукой... Спасало то, что вооружаться требовалось не каждый день - только в дни операций. Еще спасало чисто челове-ческое отношение шефа к своим подчиненным.
В комнате он сунул пистолет в плоскую металлическую банку от не-мецкого печенья, которая традиционно пряталась на верхней полке шкафа за шляпными коробками. Это было второе нарушение. Боевое огнестрельное оружие необходимо хранить в тайном, жестко прикре-пленном к стене и полу, закрывающемся на замок металлическом ящике. Но каждый раз возиться с ключом, с кодом... Матвей считал, что при экстренном случае выйдет очень значительная потеря време-ни, поэтому ящиком пользовался в основном для хранения патронов. Пистолет тоже попадал в него: во время длительных отлучек - ко-мандировок по службе, которые не требовали при себе оружия.
Наглухо задернутые тяжелые портьеры, защищавшие комнату в тече-ние всего дня от чрезмерного нагревания, вечером погружали ее в какой-то неуютный полумрак. Матвей щелкнул выключателем. Хру-стальная паутина люстры не сорвалась на пол и не рассыпалась на тысячи мелких искринок. Свет лишь разбрызгал по парусу потолка и стенам радужные семицветные блики.
Спертый воздух необходимо освежить - он отдернул шторы и открыл окно настежь. Эффект почти нулевой. Воздух стронулся с места, но на смену ему с улицы в комнату пополз еще более жаркий. Поджарен-ный на раскаленном асфальте и пахнущий им. Когда все, даже самые дальние углы и ниши, даже пространства под шкафами и диваном были заполнены уличными запахами, воздух опять встал. Открытое окно при включенном свете - хорошая мишень для вечерних кома-ров. Матвей щелкнул выключателем еще раз и замер перед домаш-ним баром. Хотя... эти два дня одиночества нужно использовать мак-симально продуктивно, коньяку можно напиться и при всех... Он пе-редумал.
После ужина он вернулся под хрусталь, бухнулся на диван и щелкнул пультом. Значит, так: сегодня разгружаем голову, для этого хорошо подойдет какой-нибудь туповатый, но смешной сериал, или концерт звезд эстрады, или на худой конец какой-нибудь отечественный бое-вик, хотя, конечно, боевиков хватает и на работе. И никаких серьез-ных дум, никаких рифм - смотрим кино и отдыхаем. А вот завтра с утра... Матвей, предвкушая завтрашнюю мозговую работу, уютно по-тянулся. Суставы локтей, кистей затрещали. А что мы, собственно, хотим: тридцать семь - это не семнадцать. Нажимая одну единствен-ную кнопку, он пробежал по всем каналам. Ничего не привлекло. Может быть, рано еще? А может, соснуть часок? Нет! Или ложиться основательно, или... найти себе занятие.
Матвей знал себя достаточно хорошо: в такую погоду коротким сном он перебьет основной и будет до трех или четырех часов ночи воро-чаться на мокрой от пота простыне и смотреть все фильмы подряд. А завтра встанет среди дня, не выспавшимся, с больной головой. Нет, это не вариант. Голова с утра нужна ясная и абсолютно свежая. Рабо-тоспособная. Значит, сейчас нужно перебороть сонливость. Взгляд упал на яркую обложку журнала, наверное, женой оставленного на стеклянном журнальном столике. И не жалко тратить деньги на этот "гламур"? Для зама главного редактора - не жалко. Как она там го-ворит: нужно вовремя отследить конкурента. Отследить и отстрелить, - хотелось всегда пошутить Матвею. Рука потянулась к журналу и прилипла к его глянцу. И что же модно в этом сезоне? Он нашел му-зыкальный канал и усилил звук.
Лениво пролистывая страницы и автоматически отмечая эти, уже ты-сячу раз виденные, бликующие авто, безумно смелые купальники, бриллиантовые сережки на красном бархате и, конечно же, бело-снежные круизные теплоходы, скользящие по неестественно синей морской глади, Матвей чуть не заснул. Усталость все-таки давала о себе знать. А для души что? Хотя бы пару строчек... А вот и для души. Рекламный блок кончился - рубрика "Внимание, конкурс". Что-то литературное. О, даже для любителей поэзии, как интересно. Матвей с трудом сконцентрировал внимание и прочитал:
Уважаемые любители поэзии!
Редакция нашего журнала приглашает вас принять участие в не-серьезном поэтическом конкурсе. Вам надлежит угадать, какое известное стихотворение очень известного русского поэта скрыто за следующими строчками?
Я держу в памяти удивительный момент,
Впереди меня неожиданно обнаружилась ты,
В качестве быстро проходящего призрака,
Со свойством высшего проявления не замаранного пре-красного.
Несерьезность конкурса в том, что победителям не будет вру-чаться никаких подарков, и даже более того - на последней страни-це этого номера вы найдете ответ на поставленный вопрос.
А вот следующий конкурс для вас может стать очень даже серьез-ным. Используя наш алгоритм, перефразируйте строчки любого другого известного поэта и пришлите их в нашу редакцию. Все ори-гинальные решения будут опубликованы, а автор самого ориги-нального получит приз.
Тур по Балтийскому морю на белоснежном лайнере!
Удачи, господа!
Везде господа, господа... товарищи остались только в армии. А госпо-да дожили. Значит, теперь за умение испоганить хорошие стихи - не мог же известный, пока мне неизвестный, русский поэт писать плохие - можешь покататься на пароходе. И к чему мы так придем? К пол-ному самоуничтожению. Кому-то этого, видимо, очень хочется. Мат-вей перечитал выделенные строчки. А ведь что-то очень даже знако-мое. Но что? Кто из великих писал о призраках? Быстро проходящих? Или быстро приходящих? Он прочитал четверостишье еще раз. Нет, все-таки проходящих.
Матвей закрыл журнал и прислушался к звукам. Что-то случилось. Важное. Вода что ли в ванной полилась. Забыл закрыть кран? Не мо-жет быть. Он приглушил телевизор, сел, бросил журнал на стеклян-ный столик. Встал, подошел к окну, выглянул на улицу. Молодежь пьет пиво и хохочет. Значит, причина непонятного беспокойства не здесь. Тут все нормально. То есть не нормально, конечно. Здесь все, как всегда. Он обошел всю квартиру, заглянул во все углы, вернулся на свой диван. Что же так напрягло? Матвей усилил телевизионный звук. Но тот все равно не перебил другой, непонятный, звучащий внутри. Жирная муха ворвалась в комнату из прихожей. Принялась нарезать круги вокруг люстры. Матвей следил за ее движением и пы-тался поймать мысль.
Так что же? Неужели это дурацкое объявление? В гламурном журна-ле? Чушь. А может, не чушь. Он вновь раскрыл страницу с объявлени-ем. Затем сразу последнюю. Ну, и где же ответ на последней страни-це? Опять обман. Статья какая-то. О должном отношении мужчины к женщинам. Конечно, о чем же еще писать? Несколько пушкинских строф, выделенных курсивом:
Я вас любил: любовь еще, быть может...
Я помню чудное мгновенье...
Я вас люблю, хоть я бешусь...
Любил Александр Сергеевич якать. И где ответ? Журнал вновь поле-тел прочь. Состояние неизвестности начинало бесить. Как и Пушкина его любовь.
Смотрим клипы и ни о чем не беспокоимся. Матвей умел выдавливать из себя всякий бред, случайно проникший в голову. Попытался, не вышло. "Бред" упорно продолжал проникать. С чего началось? С объявления. Он в третий раз за вечер открыл надоевший уже жур-нал...
"Держу в памяти". И здесь тоже "Я"! Я, я, я... Где же мои хваленые, всеми отмечаемые, аналитические способности? Матвей почувствовал себя учеником на экзамене. На то чтобы повторить именно этот билет - вчера не хватило времени. Что будем делать? Вспоминать. Он дей-ствительно в детстве обладал такой способностью - мог вспомнить нужное место учебника или конспекта. Если только оно до этого хотя бы раз было прочитано. Но здесь другое. Здесь нужно определить из-вестное стихотворение. Известного поэта. Не вспомнить, а вычислить. По похожести. Но на последней странице Пушкин - самый известный русский поэт. Может, это из Пушкина? "Я держу в памяти удивитель-ный момент... Держу в памяти... Помню... Я помню!" Какой же я иди-от! Это же стихотворение:
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
Но только разве "мимолетное виденье" и "быстро проходящий при-зрак" - это одно и то же? Разве "виденье" и "призрак" - синонимы? Матвей рванулся в свою комнату и снял с полки Ушакова. Так, "виде-ние"? "Образ, явление из мира фантазии, воображения, призрак, привидение". Точно. Видение - привидение. Он усмехнулся и еще раз перечитал загадку. И последнюю страницу. Значит, ответ, как они и обещали, на последней странице есть, но он замаскирован. Приколо-лись. Хорош приемчик... Ладно, главное разобрались.
А вот тут и произошло... прямо поперло.
Когда Матвей окончательно удостоверился, что это Пушкин, в созна-нии произошла какая-то странная перемена. Началось с озарения. Яркая вспышка света. Дальше пошли мысли... новые, отчетливые. То что раньше находилось в интуитивно-чувственной области, перетека-ло в область математически-логическую. Ну, конечно, есть много слов с одинаковыми значениями. Но Пушкин в свои стихи вставляет толь-ко то, что гармонично и работает на пластику формы стихотворения. И его идею. А я?
Сидя на диване, опираясь локтями в колени, пальцами рук Матвей тер горячий лоб. Я тоже... стремлюсь. Конечно, у меня не получается так красиво, как у него, но принцип такой же. От предчувствия чего-то важного заломило поясницу. Не всё значительное в жизни прохо-дит через голову или сердце, другие органы тоже могут чувствовать. Почки, например... Значит, чтобы писать так же хорошо, необходимо научиться выбирать нужное слово из ряда слов с близкими значе-ниями. Выбирать! Но как? На удачу, как по жребию? По чувствова-нию, по созвучию с соседними в строке словами. Нужно так сделать, чтобы стихотворение из разных слов звучало единым целым. Чтобы лилось природно. Как ручей в лесу. Нужно слиться с миром слов, рас-твориться в нем, жить его ритмами, дышать ими, каким-нибудь при-родным камертоном настроить себя так, чтобы... Самому стать сло-вом.
Душевный подъем, вызванный озарением, сменился отчаянием - та-кова уж человеческая природа. Матвей даже упал на диван. Ну и что, что двенадцать книжек стихов? Какие это книжки? Брошюрки, на скрепочках, по сорок листочков. Ну и что, выходят каждый год под Новый год. Уже двенадцать лет. Это я так задумал. Сам утвердил та-кую традицию. Но стихи-то посредственные. Их никто не читает. И даже не вспоминает. А в честь Пушкина, между прочим, когда он жил в Одессе и как-то гулял за городом, был дан орудийный залп. Это в 24-то года! Вся батарея вышла встречать поэта и затем праздновала его случайное посещение. Вот оно, признание! Регулярные войска приветствуют поэта орудийным залпом. Невероятно! А мне в этом году тридцать восемь. И ничего. Что, чужая слава замучила? Нет, это не главное. Просто жить хочется осмысленно, не только текущие на работе дела вести, но и в творческом плане преуспеть. Матвей опять присел...
И это все из-за отца. Это ведь он, за год до своей смерти, как будто за-программировал меня на стихи. Как он тогда сказал? Отмечали юби-лей... как раз накануне ГКЧП. Провозглашая тост, отец сказал: "Я многого насмотрелся в жизни. Жестокости и насилия больше, чем любой, сидящий за этим столом... и вполне мог бы скатиться к пол-ному отрицанию добра и возможности нормальных человеческих от-ношений. Но не скатился. И вообще мечтаю написать книгу, - всю жизнь жалел, что не стал писателем, - как человеку сохранить себя в этом безумном и бездушном мире. Я ее даже почти начал. План уже составлен..." И все присутствующие тогда пожелали отцу большой творческой удачи и творческого долголетия. После его скорой смерти эти слова о писательстве жгли сознание Матвея до того момента, пока он сам не стал литератором. Конечно, не для того, чтобы дописать от-цовскую книгу... Он стал писать стихи сам по себе. Или - не сам? Или все же подтолкнул отец?
Если все дело в подборе слов и, естественно, в их порядке, то есть в расстановке по строчке, то ведь это можно просчитать! Математиче-ски. Ввести исходные данные и получить конечный результат. Как это просчитать? Очень просто. В русском алфавите 33 буквы - конечное число. Математическая константа. Из этих букв слагается определен-ное, тоже конечное число слов. Со всякими там падежами, склоне-ниями. С разными окончаниями. Значит, задача - в выборе. Всего лишь в выборе! И если обычные человеческие мозги этот выбор сде-лать не в состоянии, нужно просто подключить к работе мозг элек-тронный - компьютер. ЭВМ. На этой машинке и вычислить гармо-нию.
Это же ключ! Алгоритм для меня. Как же я раньше-то не догадался? Самостоятельно. Я ведь так давно пишу стихи и до сих пор не понял такой простой вещи. Правильно выбранные слова. И стихотворение становится шифром. Оно как набор цифр в определенной последова-тельности для открытия сейфа. А сейф - это душа читателя. В кото-рой нужно разбудить нужное воспоминание. И тогда читатель сам находит следующего читателя. Работает сарафанное радио. И тогда стихи начинают приносить дополнительный материальный доход. Стоп. Сначала все же требуется уяснить: как их такими, приносящими доход, писать.
Все элементарно просто. Поэт под обаянием своего яркого воспоми-нания зашифровывает в стихотворении свои ощущения, какую-то мысль. Я, читая стихотворение, как бы с его помощью, его ключом открываю свои чувства. Впускаю в себя ощущения поэта. Таким обра-зом, к примеру, не зная лично объект страсти Пушкина, я проникаюсь к нему таким же чувством, какое было у Александра Сергеевича. Очень похожим. Значит, определенный набор слов, расставленных в определенном порядке, может вскрывать чувства. Без объекта! Это же гениальное открытие! Суть поэзии во вскрывании чувств, без дейст-вия органов этих чувств. Прямое вскрытие, которое происходит при прямом восприятии объекта, заменяется опосредованным вскрытием тех же чувств при восприятии стихотворения. Ну и что? Как что? Сто-ит овладеть этим ключом - и все читатели вскрыты. По миру чувств они идут за мной, как за поводырем. И за это я получаю признание, славу и деньги. Получаю то, к чему стремлюсь вот уже 12 лет.
Матвей встал и забродил по комнате. Никакой шифровальщик, ника-кой криптограф не додумался еще вскрывать и пересылать чувства. Все они шифруют логическую информацию, которая воздействует на ум. А хорошее стихотворение позволяет манипулировать сердцами людей. И как следствие - может быть, даже управлять ими! Работа ума требует времени, а на чувства человек реагирует мгновенно. Сто-ит только почувствовать опасность, еще не осознать ее, но защитные инстинкты организма начинают действовать. Значит, ответ человека на зашифрованные стихотворные строчки может опередить умствен-ные мыслительные процессы. Потому что стихи попадают прямиком в чувственные центры. И люди, благодарные читатели, попросту под-саживаются на стихи. И без них, как наркоманы без наркотика, уже не могут жить. Они скупают все сборники и читают, читают, заучивают их наизусть. Вспоминают их по случаю и без случая. Не это ли на-стоящая цель настоящего поэта?
Матвей вернулся на диван и снова лег. Уставился в потолок. Вчера с женой он гонял комаров, несколько размазанных по потолку тел на-поминали об этой битве. Комары, комары. Он лежал долго, в непод-вижности, в тишине и думал. Мысли текли плавно и последователь-но. Он давно научил себя мыслить не эмоциональными экспрессив-ными рывками, а не спеша, без эмоций. Плавно и ровно. На работе такой способ мышления помогал продуктивно и хладнокровно отра-батывать одну за другой все имеющиеся в наличии версии, дома спо-койно искать и находить недостающее в стихотворной строчке слово. По крайней мере, так было до сегодняшнего вечера. А что, собствен-но, изменилось? Если получится... если удастся реализовать одну идейку - процесс поиска сократится по времени. И все. А идейка хо-роша!
Матвей уже давно понял, что писание стихов требует вовсе не вдохно-вения. Вдохновение нужно в самом начале, чтобы зацепиться умом за тему. Так сказать, оседлать ее. Но дальше стихи пишутся не головой - другой частью тела. Стихи высиживаются поэтом, как цыплята выси-живаются наседкой. Таким образом, он и высидел все свои двена-дцать сборников. Другое дело, что это количество пока не переросло в новое качество... Иной напишет четыре строчки, и о них все говорят. Почему? Потому что он знает шифр.
- Но теперь и я его узнаю. Даже не узнаю- вычислю. Математически расшифрую. И поможет мне в этом...
Посидев в раздумье еще несколько минут, он встал и набрал номер Киры. Неудачно - занято. Еще раз.
Через полчаса телефонная трубка в руке нагрелась, но картина оста-лась прежней. Опять, в очередной раз, - занято. Черт возьми... Сколь-ко можно болтать. Нет, похоже, тут другое - жена Киры выключает телефон на ночь. Как я мог про это забыть. Он вернул трубку на базу и нашел мобильник. Полистав в "записной книжке", нажал "вызов". Давай, вызывайся. Ждал долго. Да, проснись ты, соня, время детское. Наконец Кирилл ответил.
- Встретиться нужно, - без приветствия, сразу выпалил Матвей.
- Ты на часы смотрел?
- При чем здесь часы? Я бы подъехал.
- Что за срочность такая?
- Срочное дело, по телефону не объяснишь.
- А завтра? Хотя нет, завтра не получится. - В трубке зашуршало.
Ага, это Ленка проснулась, Матвей глянул на часы. Ядрён-батон, по-ловина первого. Ни хрена себе. - Слушай Кира, я к часу подъеду? Тачку сейчас возьму. Разговора на двадцать минут.
- Нет, старик, извини. Давай с утра созвонимся. Все, пока. - Вкрадчи-вый и очень любезный женской голосок объявил: "Извините, связь прервалась".
Без тебя знаю, что прервалась. Матвей раздраженно нажал "отбой". Вот подкаблучник черноокий.
От постоянного смотрения на монитор компьютера зрачок Кирилла был чернее и шире, чем у большинства обычных людей. Он как будто объел край радужной оболочки глаза и всегда пугал Матвея своей бездонной чернотой. Разговаривая с Кирой, Матвей старался не смот-реть ему в глаза. Или прищуривал свои. Сейчас он тоже автоматиче-ски сделал это, мысленно представляя заспанное и недовольное лицо, постоянные красные веки. Сквозь почти сомкнутые ресницы взгляд Матвея уперся в паркетину пола.
Разработать алгоритм может только Кира. Это ясно. Среди знакомых и друзей и сослуживцев нет человека, с такой дотошностью постигше-го тонкости компьютерного программирования. А нужна именно про-грамма. Новая! Которая проанализирует все, написанное Пушкиным, и смоделирует похожий стиль. Со всеми пушкинскими прибамбасами. Когда же Матвей загрузит ее новым заданием - новой темой, она найдет слова и расположит их в таком порядке, что по степени воз-действия новое стихотворение будет не слабее пушкинского.
Но Пушкин хоть и первый, но не единственный поэт России. Если программа синтезирует стили следовавших за ним, то Матвей полу-чит суперстиль и станет недосягаем для конкурентов. Почему компь-ютер не может писать хорошие стихи? Если у Киры получится этот шифр, я смогу кодировать любую тему, любое настроение, любое са-мое тонкое человеческое чувство. Дальше - дело техники. Должно же мне, наконец, повезти. В творческом плане. Я ведь первый придумал этот шифр. Эту гениальную идею. Но только знать о ней никто не должен. Программа должна существовать в единственном экземпляре и жить только в моем компьютере. Матвей снова набрал номер.
- Наверное, я не стал бы тебя беспокоить по пустякам. Я выезжаю.
- Да что стряслось-то?
- В конце концов, кто тебе дороже: друг детства или какая-то там же-на?
- Жена, - засмеялась трубка.
- Я понимаю твой смех. Ставь чайник.
Матвей отключился сам. Быстро влез в брюки, вскрыл новую пачку сигарет, подмигнул себе в зеркало и открыл замок двери. И тут его пробило. Во второй раз за сегодняшний странный вечер. Он остано-вился в нерешительности, балансируя на пороге. Не выходя на пло-щадку и не возвращаясь. А вдруг... Но Кира же не поэт. Он замеча-тельный, одаренный компьютерщик... Его все знают именно в таком амплуа... И не возникнет у него соблазна это амплуа менять. Пока... Пока созданный им шифр не сделает для него доступной любую по-эзию. Матвей захлопнул дверь и вернулся в прихожую. Позвонил.
- Извини, старик. Отбой.
- Ну ты, бл..., даешь. Что, крыша поехала?
- Я перезвоню. Спите спокойно.
Матвей отключился, прошел в комнату и в очередной раз бухнулся на диван. Нужно успокоиться. Не делать таких резких движений, когда на карту может быть поставлено все. Нужно спокойно все обдумать. Чтобы потом не кусать локти.
Что же имел в виду журнал, загадывая такую загадку. Прикол, конеч-но. Шутка. А вдруг не шутка. Ведь ответа никуда отправлять не надо. А Пушкин, это давно известно, действительно может свести с ума. Может быть, это уже закодированный шифр. Для таких, как я, лохов. Но только я не лох. За дела особой важности у меня даже есть прави-тельственные награды. И вам от меня просто так не отвертеться. Опасность тут одна: скорее всего, авторы "этой шутки" тоже додума-лись до шифра. Но по каким-то причинам, может быть, по какой-то недостающей мысли, детали, не знают, как его создать. Или у них нет человека, способного это сделать. В таком случае - это крик о помо-щи. В редакции журналов пишут и по собственной инициативе. На-род у нас прост и доверчив. Значит, сейчас они соберут отклики и выйдут на кого нужно. В мутной воде почтовых отправлений редак-ция выловит свою золотую рыбку. А если не выйдут, тогда повторят что-нибудь подобное. Если только додумались.
Кто автор загадки? Матвей вновь развернул журнал. Ага, нет автора. Ну правильно, это же рубрика такая - "Внимание, конкурс!". Тут и не должно быть автора. Стоп, а на последней странице? Есть. Иван Под-копаев. Знаток женских сердец. Не знаю такого. Никогда не слышал. Но имя поэтическое. Может быть, тоже поэт-соискатель. Искатель формулы гениальности. И популярности. Нужно позвонить этому Ивану и поблагодарить за отличную шутку. Где тут выходные дан-ные? И послушать, что ответит. Прямо так и сказать, представиться как положено: Союз писателей, поэт Матвей Онегин, хотел бы пого-ворить о вашей оригинальной статье. Тонко перевести вопрос на шут-ку... и послушать, как отреагирует. Нельзя говорить, что поэт, лучше - литературовед. Тогда можно пожурить за обезображенные пушкин-ские строчки.
И взять тон знающего проблему. И расположить к себе. Рассказать, как считали количество "о" и "е" в Пушкине. Как на этом защищали целые диссертации, получали ученые звания, хорошие прибавки к зарплате. Как пытались вскрывать пушкинский стиль. И не вскрыли. А ваш журнал простому народу предложил расшифровать Пушкина. Стоп! О шифре это уже мое. В загадке вопрос стоял об известном по-эте и его известном стихотворении. И все. Даа, тут надо осторожно. Не ляпнуть лишнего. Сейчас идеи крадут только так.
Ну хорошо, расположу я этого Ивана Всезнающего к себе, - дальше что? Как то есть, что? Дальше попытаться выяснить его собственное понимание вопроса. Так он тебе и открылся. Нет, похоже, это тупико-вый путь. Только излишнее подозрение вызовешь. Начнут звонить в союз, искать. Поймут, что литературовед на самом деле никакой не литературовед, а тоже стихами балуется. Журналисты народ ушлый, пронырливый, некоторые похлеще следователей. Потом под своим именем и не опубликуешься, когда алгоритм уже будет создан. Сразу почуют неладное... Елки-палки, я дурак.
Матвей хлопнул себя по лбу и сел. Какой же я дурень. Нужно звонить не Киру, а сначала Кате. Она филолог, но главное - она всю жизнь больна Пушкиным. И меня она... Хотя это не имеет отношения к делу. С другой стороны, как знать, как знать, может быть, как раз и имеет. По крайней мере она меня не пошлет. С первого раза, как Кир. Пра-вильно... потому что я не буду звонить ей в час ночи. Значит, спокой-но ждем утра. Она, наверное, опять вспомнит "руку на бедре, выше колена". Я написал так, потому что под платьем тоже бедро, но мне нужно было, чтобы рука лежала не под платьем, а на бедре чуть выше колена, до края платья. Что тут не понятного?
Ладно, проехали, до утра спим. Матвей нажал кнопку пульта. Спим, спим! Если сможем. Экран телевизора вспыхнул и тут же потух. Нет, сейчас не правильно отвлекаться на какую-нибудь телевизионную пошлость. Лучше все обдумать. Все равно вряд ли усну. И начать с главного - чего это я так разволновался. В принципе с чего. Тут все просто - впервые пришла идея, способная вытолкнуть из униформы цвета хаки в рубаху с бантом... а дальше и в элиту общества. Почему? Да потому что известный поэт в России - это круто. Это просто супер. И если стать им...
Матвей разделся, разобрал диван и "лег нормально". И тут же начал ворочаться. Он всегда ворочался, когда в голове сидело что-то важ-ное. С правого бока на левый, потом на живот, потом на спину... и опять на правый. Еще жара эта. Но что удивительно - внутренние размышления как будто бы снизили градус жары. Тело все равно ли-пло к простыне, но внимание на этом, как, например, вчера, он не ак-центировал. Сегодня сон долго не брал по другой причине. Только часам к трем он все-таки начал засыпать. И тут же вздрогнул, про-снулся. За окном шумел пылесос. Он полз по проезжей части и сосал пыль. Или делал вид, что сосал. Такая технология ночной уборки улиц невозможна. Для мирно спящих или желающих заснуть горожан это слишком шумная технология. Зачем тогда властью принят закон о тишине в ночное время? Чтобы тут же его и нарушить. Пылесос сосал пыль под самым окном так громко и с таким высоким свистом, что Матвей поежился. Минут через пятнадцать он возвратится под окно по противоположной стороне улицы. Делать попытку заснуть до этого не имеет смысла.
А зачем мне, собственно, Катя? Она же не сможет создать программу? Она про нее ничего и не узнает. Катя по-женски, по-филологически и благодаря блестящему знанию Пушкина сможет навести на мысль. Подсказать путь создания алгоритма.
Пылесос повторно вернулся под окно и скоро завернул за угол. Его свистящий звук растворился в тишине питерской, уже не белой, но еще и не черной ночи. Все-таки трудно признаваться самому себе, в собственной несостоятельности. Но раз не могу обойтись без шифра... Признаться Матвей не успел - зазвонил телефон.
- Алло?
- Слушай, ты чего хотел-то? - Это был Кира.
- Да так, спи.
- Не спится теперь. Ты же постарался, сбил сон. Давай рассказывай.
- Что по телефону рассказывать? - Матвей задумался на мгновение. - Ленка рядом?
- Да нет! Я на кухне, курю. Вообще, по пояс высунулся из окна. Так что тебя никто не подслушает. Закат-то какой фиолетовый! Или это уже рассвет? Ты видишь? Тьфу ты, я и забыл, что у тебя окна в окна. Ну дак чего?
- Кира, вот если взять шахматный компьютер. Он как действует?
- Ты что, решил шахматистом заделаться?
- А вот без этого можно?
- Ну хорошо, хорошо... Извини, я вижу - ты там весь на нервах. Как действует? Очень просто - перебирает в своей электронной памяти тысячи вариантов ходов, выбирает один. Самый лучший.
- По какому критерию?
- Ход должен быть самым выигрышным, самым перспективным.
- И как он это понимает?
- Проанализировав все возможные варианты ходов, и своих и против-ника, варианты развития позиции?
- Все?
- Все.
- На основании чего?
- Предшествующего опыта.
- Но ведь шахматная мысль развивается, как и любая другая. Он мо-жет придумать абсолютно новую партию.
- Может.
- И выиграть у чемпиона мира?
- Все зависит от интеллекта машины и программы.
- Так, это уже ближе.
- Да что, блин ближе-то?
- Кира, не сердись. Я приеду и все объясню.
- Давай сейчас.
- Нет, не сейчас, завтра.
- Так мы с утра на дачу.
- Ну, значит, - Матвей обрадовался, - в понедельник.
- Тогда - на работу. Или вечером?
- Лучше на работу. Когда?
- Давай в воскресенье вечером созвонимся.
- Договорились.
Матвей опустил трубку на аппарат. Почему он позвонил? Кира не из тех, кто звонит по ночам. Почему, почему? Почувствовал что-то. Он же не простой программист, тоже со своими тараканами. В интонации моего голоса что-то расслышал. И заинтриговался. Все правильно. Мы же не в советском времени - сейчас всякий успех индивидуален. Кто успел, тот и успешен. Как же я чуть не свалял дурака! Чуть не от-крылся. Это потому, что на творчество смотрю, смотрел, как на хобби. А теперь... если все получится... И пусть он все выходные думает про шахматы. А он будет думать, уверен. Это называется - запустить дезу, то есть отправить предполагаемого противника по ложному следу... Но к понедельнику он должен быть в готовности номер один. Ему придется алгеброй проверить гармонию. Не проверить - вычислить. Старая задача. Но кто сказал, что не решаемая? Греки все свои храмы строили по золотому сечению. То есть математически. Если найти зо-лотое сечение стиха, то...
Наукой уже доказано, что человек активно работает над вновь посту-пившей информацией первый день. Ну может еще ночь...На второй день его интерес ослабевает, в суете будничных дел он может только изредка вспоминать о ней. А на третий день, если информация не об-новляется или не требует активного действия, она вообще может быть отложена, так сказать, на дальнюю полочку. Мне это, собственно, и требуется... К понедельнику я уже пойму, как подать тему... и легенду соответствующую придумаю.
Матвей представил себя на стадионе, на трибуне стадиона. Но не рок-звездой. Поэтом! И он читает стихи стотысячной аудитории. И все слушают, затаив дыхание, и плавно, в такт строчкам покачивают над головами зажженными свечками или зажигалками. Огоньками. Сти-хи перемежаются музыкой, не громкой. Какими-то лирическими ги-тарными проигрышами. Чтобы выступление не было слишком моно-тонным. Электрическая гитара импровизирует прямо на ходу. Это не рок и не джаз, и тем более не попса - что-то блюзовое, задумчивое... кантри, регги. И настроение на стадионе такое же. Никто не беснует-ся, не кричит, не улюлюкает. Молодежь пришла на стихи. Невероят-но. Потому что стихи гениальные. Их слушают молча и даже не апло-дируют по ходу чтения - только в конце. Как можно высокую поэзию перебивать какими-то хлопками рук. Новые рифмы и новые темы действуют психотерапевтически, гипнотизируют. И оборачиваются хорошими деньгами.
Да, деньги... Кира, хоть и друг, но бесплатно работать не будет. Зна-чит, придется брать в долю. А это значит, что он будет знать мой сек-рет. И в любой момент сможет его обнародовать. Хотя секрет он будет знать так и так... если, конечно, впишется в тему. Стоп! А если писать в соавторстве? Писали же вместе Ильф и Петров. Мы будем Матвей и Кирилл, почти как Кирилл и Мефодий. И тогда любой дотошный журналист докопается до истины, до электронной начинки и растрез-вонит об этом по всему свету. Так, может быть, это и неплохо. Хоть и скандальная, но известность. А почему, собственно, скандальная? Мы живем в электронном мире. У Пушкина средством производства было гусиное перо, у нас компьютер. Что тут такого? А то, что стихи пишут-ся человеческой рукой. Можно даже с орфографическими ошибками. И тогда они живые. И могут тронуть живых людей. Это принцип.
Молодежь на улице, за окном хохотала. Матвей глянул на хронометр. 03-44. Когда же спать-то? И надо было мне в этот журнал залезть. Ведь планы совсем другие были, и думать хотел совсем о другом... Это жена его специально подкинула. Как искушение. Или теща...
Глава II
Кирилл отъехал от дома без пяти минут семь. Повилял по узким ули-цам, миновал последний городской светофор, КПП и начал разго-няться. Ремонт на Приозерском шоссе был полностью закончен. И не только ремонт дороги. Белым на черном еще не запыленном асфальте глаз резала новая дорожная разметка. И правильно. Негоже на но-вом, хоть и стареньком, автомобиле по разбитой трассе. Когда стрелка спидометра задрожала около цифры 100, Кирилл повернулся к жене.
- Ну как? Чувствуешь разницу?
- Есть немного. - Елена щелкала семечки.
- Ты хотя бы здесь эту свою заразу не грызла.
- Я же не расплевываю шелуху по сторонам. Видишь, все в пакетик аккуратно собираю.
- Да причем здесь пакетик? Ты ведь с вечерним черным платьем не надеваешь красные кеды.
- Что же теперь из-за этого твоего "мерседеса" отказывать себе в удо-вольствии?
- Приедем на участок, и грызи. Сколько душе угодно.
- Ладно, уговорил. Действительно зараза. Приставучая. - Елена свер-нула пакет, обернулась назад и сунула его в карман сумки. - О, черт, я немного все-таки намусорила. Ты говорил, что тут пылесос есть?
- Есть.
- Здорово.
- Ты лучше скажи, как тебе ход?
- Ровный.
- Да что ровный - это понятно. Главное что?
- А что?
- Не трясет совсем. Не чувствуешь? Машина не реагирует на ухабы.
- Почему?
- Потому что тяжелее больше чем в два раза.
- Значит, и бензина будет жрать в два раза больше. Надо же такую тяжесть разогнать.
- Не в два раза, меньше.
- Ты рад?
- Не то слово. Мечта жизни. А цвет какой красивый. - Кирилл еще поддал газку и перестроился. Теперь по крайней левой он летел под сто сорок. Как в Европе.
- Слушай, а что это твой Матвей так поздно звонил вчера?
- Шут его знает. Наверное, какое-нибудь озарение пришло. У литера-торов это часто бывает. Потом утром просыпаются и ничего не пом-нят. Кому звонили, о чем речь, как из прострации вываливаются.
- И у Матвея так? Он же военный. Тем более на такой службе... Дол-жен уметь держать ситуацию под контролем.
- Матвей, конечно, литератор не профессиональный... но бывает и у него.
- А, по-моему, он посредственный поэт. Какой-то кухонный, неинте-ресный, как сейчас говорят - невкусный. Но, однако, в Союз писате-лей приняли. Даже удивительно.
- Может, проплатил? Но нельзя сказать, что совсем бездарный. Про-сто не гений.
- Ишь ты, куда загнул. Один гений рождается раз в сто лет.
- Я Матвея знаю сто лет... Если его не признают за гения или хотя бы талантом, если не напишут об этом в газетах, он бросит всю свою ку-хонную поэзию к чертовой матери. И вообще может спиться поти-хоньку.
- Ну, это ты загнул... Спиться. Матвей серьезный человек. Я скорее поверю в то, что, если у него не получится со стихами, он уйдет в ка-кую-нибудь другую область.
- Неужели ему своей работы не хватает? - Кирилл притормаживал перед развилкой. - Почему он такой общественно зависимый?
- Такой же, как и ты.
- Я? Я вообще стихов не пишу.
- Ты - в своем. Вот что тебе надо от этих японцев? Что ты лезешь?
- Ничего не надо.
- Так чего ты тогда лезешь?
- Понять хочу.
- Что-о понять? Кирилл, у тебя свой, отлаженный бизнес. Стабильный доход. Наконец-то! Ты получаешь всякие там премии, дипломы. Что тебе еще надо? Быть впереди планеты всей?
- Правильнее сказать - быть первым среди равных.
- Безумие.
- Может быть, но иначе не интересно... Слушай, Матвей все свои кни-жечки клепает, а в журналах его каких-нибудь не начали печатать? Варя ничего тебе не говорила? Она-то уж со своими связями в медиа-пространстве могла бы мужа подсадить. Повыше...
- Его и без Варькиной помощи печатают. Как члена Союза - обязаны. Но печатают как-то действительно низко. Для общероссийских жур-налов типа "Нового мира" или хотя бы "Юности" он слишком зауря-ден. В питерских "Неве", "Звезде" можно, но зачем, - их все равно читают полтора человека. Для новых модных глянцевых журналов - у Матвея не тот стиль. Поэтому печатают какие-то малотиражные жур-нальчики, альманахи, иногда газеты. В общем, ничего примечатель-ного.
- И прикинь, он пишет уже десять лет, то есть тот срок, когда уже можно понять: продолжать дальше или завязывать.
- В принципе, да. Но искусство - вещь сложная. Может не писаться, не писаться, вдруг бац! И поперло.
- И что тогда? - Кирилл вновь прибавил скорость и открыл окно.
- Тогда? - Елена задумалась. - Или пан, или пропал. Воля случая. Смотря кто в тот момент рядом, смотря к кому попадет творение. Ес-ли написалось что-то стоящее, а рядом какой-нибудь литератор-завистник, облеченный властью или положением в обществе, он сде-лает все, чтобы тебя загасить. Особенно они любят обвинить в диле-тантизме, в непрофессионализме, в незнании законов жанра. И под эту лавочку свести на нет молодое дарование. А то можно и в литера-турные негры попасть. Сейчас даже за средние бабки от собственного имени отказываются. Работает несколько человек, выдают в месяц по детективному роману, а сливки снимает один. Хозяин бренда. Это, так сказать, худший вариант... Если же попасть на одержимого поэзией мецената, который влюбится в первые же твои строчки - тогда успех обеспечен. Тогда тиражи, интервью, поэтические вечера и прочее.
- А если ни того, ни другого?
- Ты же знаешь, в современном мире мало создать объект. Его нужно еще продвинуть... Если ни того, ни другого, то получаются серенькие Матвеи. Какой-нибудь журнальчик опубликует, выдадут автору сто авторских экземпляров. На презентации, если, конечно, народ при-дет, - чтобы пришел, нужно шампанское, бутерброды, чтобы еще и подкрепиться, - все похлопают и на следующий день спокойно забу-дут.
- Н-да. - Встречный "гольц" мигнул подфарниками, и Кирилл начал притормаживать. - Какой же выход? Конкретно у Матвея?
- Стать поэтом-песенником. Но для этого нужно иметь хороший му-зыкальный слух.
- Лен, какие сейчас песни: ля, ля, ля - три рубля. Очнись. Это лет де-сять назад еще писали какие-то тексты. А сейчас... - Кирилл хмыкнул.
- Между прочим, "три рубля" тоже нужно грамотно положить на му-зыку. Если не хочешь оказаться в полном отстое. Ты не прав. Слов, конечно, сейчас используют меньше, но зато с большей нагрузкой.
- Ладно, ладно. Я не спорю.
Кирилл умолк. Что же у него стряслось? Какое такое озарение? Два звонка среди ночи. Не один - два. Второй почти на срыве. И вдруг - полный назад. Похоже, он забежал впереди паровоза. Он точно знал, что я ему нужен, но не уяснил сам для себя, в какой именно роли. Шахматы какие-то приплел. Увел от вопроса. Но предлагал сегодня встретиться, в выходной.
- Лен, Матвей что, сейчас на дачу не ездит?
- А он смешно ездит, - жена засмеялась, - в шахматном порядке.
- Как это?
- Через раз. На даче бабка со Светкой. В один выходной Матвей прие-дет, в другой Варя. Иногда вместе, но чаще врозь... А свободные вы-ходные они используют как творческие дни. Варька ведь тоже пишет, хоть и не стихи. Вообще, мне кажется, Матвей забросил бы свою службу, если бы мог жить литературой. Но поэзия денег не приносит, пока во всяком случае. Поэтому приходится служить на нелюбимой службе. А стихи при этом писать по вечерам, на выходных. Вот они и придумали себе две пары выходных в месяц - под творчество.
- Не любимой! Знаешь, как он восхищался, когда училище закончил. Глаза прямо горели. А на свои новенькие лейтенантские погоны как смотрел! Как будто они генеральские. Это ж его мечта была... с детст-ва. К тому же семейная традиция.
- Ну и что, что горели. Горели, да перегорели. В училище он поступал еще в Советском Союзе. И защищать готовился Союз, а не другую страну. И присягу, или что там у них, давал на верность эС-Сэ-Сэ-Р. А все эти реформы, мне кажется, его обкатали. И новые рыночные от-ношения - совсем не его поле.
- А вдруг мы его плохо знаем. Он ведь скрытный по натуре. А люди меняются.
- Ты же говоришь, что знаешь Матвея сто лет.
- Ну и что, что говорю. С человеком можно всю жизнь прожить и так и не узнать, что у него там на уме.
- Можно. - В салоне стало тихо.
Значит, сегодня и завтра творческие дни. Интересно, как все это про-исходит. Стихи, рифмы. Мне, чтобы что-нибудь создать, нужно опре-деленное состояние. Настрой. Определенное стечение обстоя-тельств, наличие всех необходимых исходных данных. И других факторов. А что нужно поэту? Или считающему себя поэтом?
Протекторы мягко зашуршали по гальке. Резину Кирилл поставил абсолютно новую.
Глава III
До Матвея дважды, в девять и в десять, донеслось, как пикнула труб-ка, но ни в тот, ни в другой раз он не проснулся. Слишком поздно за-снул. Во второй раз он услышал, как метут мостовую, и, прежде чем вновь отключиться, успел подумать: за окном XXI век, третье тысяче-летие, а тротуар скребут той же самой метелкой, что и во времена Александра Сергеевича. Может быть и для тротуаров придумать пы-лесосы, только не такие шумные.
Примерно в пол-одиннадцатого крепкий сон как будто отступил, но липкая дрема еще господствовала над сознанием. Вообще-то, Матвей любил такие состояния и никогда не спешил из них выходить. В этой дреме он иногда находил очень даже приличные строчки. Ум не вполне адекватно реагировал на происходящее кругом и рождал ка-кой-то бред. На первый взгляд. Но при внимательном рассмотрении этот бред мог оказаться настоящей жемчужиной.
На пик трубки в одиннадцать часов он проснулся окончательно. И только теперь понял, что наволочка подушки абсолютно мокрая. Это не холодный пот вследствие кошмарных снов, это результат довлею-щей и днем и ночью июльской жары. В этот год Матвей к ней опять не приготовился. Покупка и установка кондиционера была запланиро-вана давным-давно, но вот все что-то не складывалось. То деньги, то промышленные альпинисты, то новые сплит-системы. В этом году тоже не сложилось.
Он встал и включил огромный вентилятор. Прохладные струи, обте-кая тело, быстро высушили лопатки и шею. Матвей не уходил из по-тока воздуха, пока кожа на предплечьях не превратилась в гусиную. А вот после воздушной ванны можно и размяться. Своими распахнуты-ми в стороны подлокотниками любимый тренажер как будто звал к себе. Матвей добавил по гирьке с каждой стороны и устроился в крес-ле, плотно прижав выпрямленную спину и затылок к кожаной спин-ке. Качался около сорока минут. Может быть, и много для выходного дня, но мышцы сами требовали нагрузки. Он и дал ее. Тренажер сразу после покупки стал непременным атрибутом каждого утра. Традици-ей. Наполовину увлечением, наполовину необходимостью. Для ис-полнения служебных обязанностей требовалось послушное и крепкое тело.
Завтрак - чашка кофе, сэндвич и никаких каш. На последнем глотке Матвей хлопнул себя руками по бедрам: ну что, звоним Кате? Вче-рашнее наваждение не прошло. Звоним! Занято. Через десять минут тоже. И через пятнадцать. Обычный бабский треп. А что еще делать незамужней, слишком умной, средней красоты женщине в жаркое июльское утро? Говорить по телефону с подругой. Или с другом, кото-рого нет. Наконец, трубка ответила.
- Катюша, ты дома?
- Дома.
- Тогда, привет! Это Матвей.
- Я узнала, узнала. Привет.
- Как ты смотришь на то, чтобы нам увидеться?
- Сегодня?
- Да.
- Неожиданно... И когда же?
- Да прямо сейчас.
- Еще более неожиданно. А что так срочно?
- Просто я свободен и не вижу причин откладывать приятное дело в долгий ящик.
- И где же мы встретимся?
- Да хоть у тебя.
- Это уже третья неожиданность.
- Бог любит троицу.
- Приезжай, но у меня не прибрано. Как раз сегодня собиралась уст-роить парко-хозяйственный день. Как в армии, в субботу.
- А... мы гулять пойдем.
- В наш парк.
- А, хотя бы.
- Приезжай. У тебя, наверное, какой-нибудь важный разговор, я уга-дала? Что-нибудь следственное... или поэтическое. И без моей фило-логической помощи тебе не обойтись. Я угадала? Ты ведь ничего не делаешь просто так.
- Приеду, отвечу.
- Ладно. Я пока успею окрошку на обед покрошить.
- Договорились. С меня квас.
Машина в ремонте, на станции... значит, придется на общест-венном. А что я ее не забрал? Так не собирался же никуда ехать, вот и не за-брал. Ну да, правильно... Матвей намочил волосы под душем и уло-жил их перед зеркалом.
Дома у Кати Матвей был лишь однажды. Часто встречался с ней на работе, в университете, по делам. А дома был гостем на дне рождения, лет пятнадцать тому назад. Давненько... поэтому, выйдя из метро, он долго озирался по сторонам, ориентируясь в совсем незнакомом мес-те. Введенный после 1991 года рынок до неузнаваемости изменил весь город, но особенно территории у станций метрополитена в спальных районах. Всю жизнь прожив в старой родительской квартире в центре Питера, Матвей не мог представить себя живущим в каком-нибудь блочном доме, в спальном районе. И районы то эти, с какими-то оди-наковыми, безобразными домами он не воспринимал вообще. И на-звание "спальный район" - что это? Район для спанья. Тем более не-понятно, как может интеллектуалка Катя жить в такой бесчеловеч-ной, безвкусной среде. Может быть, сила привычки? Или она самосо-храняется тем, что шагая на работу или домой, смотрит не на окру-жающую архитектуру, а себе под ноги, на треснутый асфальт.
Матвей постепенно привык к этой неуютной, дискомфортной среде и, наконец, что-то припомнил. Как он шел в тот единственный раз. Ка-жется, мимо вот этого девятиэтажного дома, далее через сквер в сто-рону кинотеатра, а за ним во двор. Киоск, в котором Матвей купил квас, располагался на солнечной стороне улицы, бутылка стояла в витрине под самым солнцем. Она была не просто теплой - горячей, обжигала ладонь. В аккурат - к холодной окрошке. Интересно, с хо-лодильником у Катерины все в порядке?
За кинотеатром он свернул налево, пересек двор, образованный об-шарпанными хрущевками, и остановился у Катиного дома. Здесь со-риентировался на удивление быстро. Вот ее парадная, а вот окно на третьем этаже. А на балконе тогда курили. И плевались вниз череш-невыми косточками. Сейчас на нем сушился ярко-красный сарафан. А почему бы ему не сушиться? Матвей улыбнулся и вошел в дом.
Нос с горбинкой, узенькие, какие-то девичьи плечи, широкие, даже слишком, бедра. Черные волосы в короткой стрижке, в стиле восьми-десятых. И не очень развитая грудь. Может быть, поэтому и не заму-жем. Странно, она почти не меняется с годами: не дурнеет и не хоро-шеет, как законсервированная. И логичная... под стать мне. Без вся-ких там муси-пуси. Есть факты, есть вещественные доказательства, есть показания свидетелей. Более для объективного моделирования ситуации ничего не нужно. А идеи, домыслы, предположения, мечты, иллюзии к делу не пришьешь. Об этом можно только в версиях... Или в стихах, смотря о чем идеи.
Когда открылась дверь, Матвея опять поразили эти серые глаза. Не красотой, по этому показателю они были как всё у Кати. Каким-то глубоко запрятанным в их глубине умом. Возникало впечатление, что она думает глазами. Смотрит в одну точку и рассекает объект изуче-ния до основания. И ум довершить работу бежит уже по этому лучу зрения, в точке упора растекается по материи или по тексту, выхваты-вает нужное и обратным ходом течет в голову. Катя посмотрела глаза в глаза, и Матвей стушевался. Как будто потерял часть уверенности в себе и даже цель непонятного визита.
- Это тебе. - Он протянул букет ромашек. - А это нам, только в холо-дильник надо.
- Квас выручил лучше, чем цветы. Матвей отвел взгляд и вернул себе уверенность.
В квартире было невероятно душно, теплее, чем у Матвея. И комната, и кухня на солнечную сторону. А блочный дом, как картонный - на-гревается в пять минут... И никакой вентиляции. Решетки-то на кана-лах есть, а вот с тягой, видно, совсем швах.
- Может быть, сразу на волю? - Матвей махнул головой в сторону парка. Откуда он узнал, в какой стороне парк? Тоже вспомнил?
- Спускайся, покури пока. Я сейчас.
- Договорились. - Матвей развернулся и по военному вышел на лест-ницу.
На улице действительно закурил, хоть и не очень хотелось... и присел на скамеечку под липкой. Катя вышла так быстро, что сигарету при-шлось выбросить не докуренной даже до половины. Обошлась без марафета, понятно. В общем-то, правильно. Кто я ей? Не друг, не же-них, так, одноклассник. А может, на такой жаре косметика в принци-пе не рекомендована.
- Идем. Что это у тебя?
- Это? Предмет разговора.
- С каких это пор ты читаешь глянцевые журналы?
- Со вчерашнего вечера.
- Как интересно! Ну и каковы впечатления? Там что, твои стихи?