Послушать. 4мв!
|
От переводчика
Лет тридцать назад во львовском Парке культуры и отдыха им. Б.Хмельницкого проводился 'Трудовой и творческий отчет коллективов Ленинского района перед трудящимися'. Да-да, когда-то бывало и такое... Я принимал участие в его организации и в одно из летних воскресений присутствовал в парке, так сказать, по долгу службы. На небольшом парковом стадионе проходили показательные выступления районных спортсменов, на летней эстраде пела и плясала художественная самодеятельность, а в Зеленом театре (самой большой на те годы концертной площадке города) выступали профессиональные артисты. Там и сям среди деревьев, газонов и кустов промпредприятия района разместили выставки своей продукции. Проходя мимо скромной выставки нашего мебельного комбината, я обратил внимание на замечательный экспонат. Вообще-то комбинат изготовлял самые обычные стулья. Весь немудреный ассортимент красовался на фанерном подиуме: первым был 'Стул гнутый', за ним 'Стул клееный' и 'Стул столярный', рядом с которым был размещен его двойник, к спинке которого были прикреплены два деревянных шарика. Табличка на отдельной подставке извещала, что это 'Стул высокохудожественный'. Я запомнил это 'высокохудожественное' изделие народного потребления до сих пор.
Столь развесистое вступление вот к чему: несколько дней в свободное время я создавал шедевр схожей художественной ценности - я переводил с польского языка стих. Дело в том, что меня попросили перевести стихотворение Адама Загаевского 'Поехать во Львов'. Оригинал найти нетрудно - Загаевский - известнейший поэт современной Польши, лауреат многих престижных литературных премий, переведенный на многие языки.
Родившись во Львове в 1945 году (почти мой ровесник), Загаевский никогда в нем не жил - вскоре после рождения был репатриирован в Польшу вместе с родителями. Выпускник философского факультета Ягеллонского университета в Кракове. Сотрудничал с редакциями журналов 'Студент ' и 'Одер' и уже к концу 60-х годов добился славы ведущего поэта своего поколения. С 1982 года живет во Франции, в университете Хьюстона (США) читает лекции, ведет отдельный курс.
Стихотворение 'Поехать во Львов' ('Jechac' do Lwowa') было впервые опубликовано в сборнике 'Поехать во Львов и другие стихи' (Лондон, 1985).
Творческое кредо поэта: 'Никогда не буду кем-то, кто пишет исключительно о пении птиц, хотя пение птиц меня всегда восхищало, но не до такой степени, чтобы удалиться из исторического мира, потому что исторический мир тоже захватывающий. То, что меня действительно интересует, это сплетение мира исторического с миром космическим, этим неподвижным, или скорее: подвижным, но абсолютно в другом ритме. Никогда не буду знать, как эти миры сосуществуют между собой. Они соперничают друг c другом и дополняют друг друга - и только это достойно рефлексии' (Оригинал цитаты на сайте Culture.pl).
Стихов я никогда не переводил, поэтому от поступившей просьбы вначале растерялся, но само произведение показалось мне настолько интересным, что я увлекся. Несколько мест оказались для меня слишком трудными и я попросил Петровича помочь. (С О.П.Кошевым мы знакомы уже значительно более 30 лет).
В конце концов общими усилиями мы создали нечто среднее между стихом и подстрочником. Я весьма горд.
Понимаете, мы разучились чувствовать чужую боль. А может, никогда и не умели. И сам я не могу похвастать столь редкостным качеством. Но надо по крайней мере стараться.
Когда уже ночью начал закачивать перевод на сайт, взгляд остановился на черной грушке микрофона, уже довольно давно без дела валяющейся на крышке сканера под левой рукой, и меня осенила мысль. Откашлявшись, я прочитал перевод, сохранил его в формате mp3 и добавил на страничку.
Читать старался 'с выражением'.
poema.art.pl
Zagajewski
Adam (1945-), poeta, eseista, krytyk, prozaik. Członek grupy poetyckiej Teraz,
jeden z najwybitniejszych przedstawicieli poetyckiej Nowej Fali, współautor
(wraz z J. Kornhauserem) głośnego manifestu literackiego Świat nie
przedstawiony (1974). Ukończył filozofię na UJ. Od 1968 pracownik naukowy AGH w
Krakowie. Związany z redakcją czasopisma Student, w której także pracował.
1979-1981 przebywał na stypendium w Berlinie Zachodnim. 1982 wyjechał z Polski
do Francji. Od 1988 prowadzi cykliczne wykłady w University of Houston (USA). Członek
zespołu redakcyjnego Zeszytów Literackich (od 1983 w Paryżu, od 1990 w
Warszawie). Opublikował zbiory wierszy: Komunikat (1972), Sklepy mięsne (1975),
List. Oda do wielości (1982, poza zasięgiem cenzury), Jechać do Lwowa i inne
wiersze (Londyn 1985), Płótno (Paryż 1990). Ziemia ognista (1994), Trzej
aniołowie, Three Angels (1998), Pragnienie (1999). Pragnienie uzyskało
nominację do nagrody za najlepszą książkę roku NIKE 2000. Powieść Ciepło, zimno
(1975). Szkice i eseje - Drugi oddech (1978), Solidarność i samotność (Paryż
1986), Dwa miasta (1991), W cudzym pięknie (1998).
Adam Zagajewski
"Jechać do Lwowa"
Rodzicom
Jechać do Lwowa. Z którego dworca jechać
do
Lwowa, jeżeli nie we śnie, o świcie,
gdy rosa na walizkach i właśnie rodzą się
ekspresy i torpedy. Nagle wyjechać do
Lwowa, w środku nocy, w dzień, we wrześniu
lub w marcu. Jeżeli Lwów istnieje, pod
pokrowcami granic i nie tylko w moim
nowym paszporcie, jeżeli proporce drzew
jesiony i topole wciąż oddychają głośno
jak Indianie a strumienie bełkocą w swoim
ciemnym esperanto a zaskrońce jak miękki
znak w języku rosyjskim znikają wśród
traw. Spakować się i wyjechać, zupełnie
bez pożegnań, w południe, zniknąć
tak jak mdlały panny. I łopiany, zielona
armia łopianów, a pod nimi, pod parasolami
weneckiej kawiarni, ślimaki rozmawiają
o wieczności. Lecz katedra wznosi się,
pamiętasz, tak pionowo, tak pionowo
jak niedziela i serwetki białe i wiadro
pełne malin stojące na podłodze i moje
pragnienie, którego jeszcze nie było,
tylko ogrody chwasty i bursztyn
czereśni i Fredro nieprzyzwoity.
Zawsze było za dużo Lwowa, nikt nie umiał
zrozumieć wszystkich dzielnic, usłyszeć
szeptu każdego kamienia, spalonego przez
słońce, cerkiew w nocy milczała zupełnie
inaczej niż katedra, Jezuici chrzcili
rośliny, liść po liściu, lecz one rosły,
rosły bez pamięci, a radość kryła się
wszędzie, w korytarzach i młynkach do
kawy, które obracały się same, w niebieskich
imbrykach i w krochmalu, który był pierwszym
formalistą, w kroplach deszczu i w kolcach
róż. Pod oknem żółkły zamarznięte forsycje.
Dzwony biły i drżało powietrze, kornety
zakonnic jak szkunery płynęły pod
teatrem, świata było tak wiele, że musiał
bisować nieskończoną ilość razy,
publiczność szalała i nie chciała
opuszczać sali. Moje ciotki jeszcze
nie wiedziały, że je kiedyś wskrzeszę
i żyły tak ufnie i tak pojedynczo,
służące biegły po świeżą śmietanę,
czyste i wyprasowane, w domach trochę
złości i wielka nadzieja. Brzozowski
przyjechał na wykłady jeden z moich
wujów pisał poemat pod tytułem Czemu,
ofiarowany wszechmogącemu i było za dużo
Lwowa, nie mieścił się w naczyniu,
rozsadzał szklanki, wylewał się ze
stawów, jezior, dymił ze wszystkich
kominów, zamieniał się w ogień i w burzę,
śmiał się błyskawicami, pokorniał,
wracał do domu, czytał Nowy Testament,
spał na tapczanie pod huculskim kilimem,
było za dużo Lwowa a teraz nie ma
go wcale, rósł niepowstrzymanie a nożyce
cięły, zimni ogrodnicy jak zawsze
w maju bez litości bez miłości
ach poczekajcie aż przyjdzie ciepły
czerwiec i miękkie paprocie, bezkresne
pole lata czyli rzeczywistości.
Lecz nożyce cięły, wzdłuż linii i poprzez
włókna, krawcy, ogrodnicy i cenzorzy
cięli ciało i wieńce, sekatory niezmordowanie
pracowały, jak w dziecinnej wycinance
gdzie trzeba wystrzyc łabędzia lub sarnę.
Nożyczki, scyzoryki i żyletki drapały
cięły i skracały pulchne sukienki
prałatów i placów i kamienic, drzewa
padały bezgłośnie jak w dżungli
i katedra drżała i żegnano się o poranku
bez chustek i bez łez, takie suche
wargi, nigdy cię nie zobaczę, tyle śmierci
czeka na ciebie, dlaczego każde miasto
musi stać się Jerozolimą i każdy
człowiek Żydem i teraz tylko w pośpiechu
pakować się, zawsze, codziennie
i jechać bez tchu, jechać do Lwowa, przecież
istnieje, spokojny i czysty jak
brzoskwinia. Lwów jest wszędzie.
|
|
Адам Загаевский (1945 -), поэт, ессеист, критик, прозаик. Член
поэтической группы Сейчас, один из наиболее выдающихся представителей Новой
Волны, соавтор (вместе с Е.Корнхаузером) резонансного литературного манифеста
Непредставленный мир (1974). Закончил философский факультет Ягеллонского университета.
С 1968 года научный сотрудник AGH в Кракове. Связан с редакцией журнала
Студент, в которой тоже работал. В 1979-1981 - стипендиат в Западном Берлине. В
1982 г.
выехал из Польши во Францию. С 1988 года периодически читал лекции в
университете Хьюстона (США). Член редколлегии Литературных Тетрадей (с 1983 в
Париже, с 1990 в Варшаве). Опубликовал сборники стихов:
Komunikat (1972), Sklepy
mie; sne
(1975), List. Oda
do
wielos' ci
(1982, poza
zasie; giem
cenzury), Jechac' do Lwowa
i
inne wiersze
( Londyn 1985), P
?o' tno ( Paryz.
1990). Ziemia ognista
(1994), Trzej anio? owie, Three Angels
(1998), Pragnienie (1999).
Pragnienie номинировалось на
премию за наилучшую книгу года NIK E 2000. Повесть
Ciep? o,
zimno (1975). Этюды и эссе - Drugi
oddech (1978), Solidarnos'c'
Адам Загаевский
"Поехать во Львов"
Родителям
Поехать во Львов. С какого вокзала ехать
во Львов, коль не во сне, с рассветом,
когда роса на чемоданах и рождаются
экспрессы и торпеды. Без
раздумий направиться
во Львов, средь ночи, днем сентябрьским
или в марте. Если Львов существует, в
укрытии границ и не только в моем
новом паспорте, если флажки деревьев
ясени и тополя все еще дышат громко
как индейцы, а ручьи бормочут на своем
темном эсперанто, ужом, как мягкий
знак в российском языке средь трав
скрываются. Собраться и уехать, уехать
без прощаний, в полдень,пропасть
как панны томные. И лопухи, зеленая
армада лопухов, а под ними, под зонтиком
кофейни венской, о вечности беседуют
улитки. Лишь кафедральный ввысь,
помнишь, так вертикально, так отвесно
как воскресенье, и белизна салфеток, и ведро
малины, что рядом на полу да мое
желанье, которого и не было еще,
только сады, бурьян, и янтарь черешен
и Фредро непристойный.
Львова было всегда много, никто не мог
понять его кварталов, услышать
шопот всех его камней, сожженых
солнцем, а церковь в ночь молчала
совсем не так, как кафедральный,
крестили иезуиты растения,
лист за листком, но они росли,
росли самозабвенно, а радость крылась
везде, в коридорах и мельничках
кофейных, крутящихся самих, и в синих
чайничках, в крахмале, который был первейшим
формалистом, в каплях дождя, в колючках
роз. Желтели под окном замерзшие цветы.
Бил колокол и колебался воздух, чепцы
монахинь, как шхуны плыли
под театром, так много было света, что
должен был бисировать без счета,
безумствовала публика и не хотела
выходить из зала. И тетушки мои еще
не знали, что некогда их я воскрешу,
и жили так доверчиво и так уединенно,
неслись служанки за сметаной свежей,
отглаженные и чисты, в домах немного
злости и надежда. Бжозовский
на лекции приехал, один из моих
дядек писал поэму под названьем Почему,
и посвятил Всевышнему и было слишком много
Львова, не помещался он в посуде,
он разбивал стаканы и разливался
из прудов, озер, дымил из разных
труб, преобразуясь в пламя и в грозу,
смеялся молниями, смирнел,
и возвращался в дом, читал Новый Завет,
спал на топчане под ковром гуцульским,
так много было Львова а нынче
нет совсем, неудержимо рос, а ножницы
все стригли, холодные садовники обычно
в мае без жалости, без любви,
ах, подождите теплого июня и
папоротников мягких, бескрайнее
поле лета или яви.
Но ножницы кромсали, вдоль линий и поперек
волокон, садовники, портные, цензоры
кроили тело и венки, неутомимо секаторы
рубили, как в детской вырезке,
где надо выстричь лебедя иль серну.
Ножнички, ножики, бритвочки скребли,
секли и обрезали пухлые платья
прелатов и площадей, и домов, деревья
беззвучно валились, как в джунглях,
дрожала катедра и утром прощались
без слез и платков, такие сухие
уста, никогда тебя не увижу, столько смертей
ожидает тебя, почему каждый город
должен стать Иерусалимом а каждый человек
евреем и только теперь впопыхах
паковаться, всегда,каждый день
и ехать затаив дыхание, ехать во Львов, ведь
он существует, спокойный и чистый
как персик. Львов есть везде.
|
| |