В воскресение закончился Праздник Севера, а с ним, как будто, ушло тепло, небесная ясность и солнечность.
Вместе с теплом покинула меня и радость. Я впервые в моей жизни подал объявление, подгоняемый надеждой и желанием, а уже столько ни с чем несравнимых переживаний испытал, страданий, боли. Сверходиночество давно сдавливало меня в своих оковах: никогда ни перед кем не выражал своих чувств, ничего не выливал наружу - не мог и не пускал. У меня не было случая высказывать их кому-либо: я не могу кричать об этом с колокольни или громогласно объявлять при всём народе, хотя и это возможно.
Так и кипели они внутри, пока три недели назад не получил первое письмо, за ним другие. Именно первое и показалось продолжением моей судьбы: будто случай, а я привязался. Какие красивые были наши отношения в письмах! Какая игра этих мелких и милых вещей: переливы в голосе, непросиявшие глаза, сохранённое отсутствие. Незаметно я переступил грань своей внутренней скромности, вызванное укреплением отношений и восторженным сроднением. Во всяком случае я уже хотел не смущаться открывать себя там, где явно ощущаю или вижу своё счастье. Что было и прошло, пусть останется внутри, а новое нельзя упускать: самое простое - это сказать сразу и честно.
Может быть, тогда для меня настало время оттаивать. Оттаивать так, чтобы не обезличивать себя в нём, заставляя трепетать свою душу, а становиться облаком или тучей в бесконечной бездне синевы неба. Так вот, я хотел для него быть тучей: чтобы пролить себя, когда ему станет нестерпимо томно, либо открыть солнце для него, когда озноб от тоски скуёт его душу. Я говорил ему, что страшно зажат, и ведь ищу того, кто разожмёт меня и укрепит в таком состоянии. Я говорил словами любви и был в возбуждении.
А он уверял, что у меня печальные глаза. Печаль? Будущее показало, что я возник в нём стеной. Оказывается, никому не интересны мои внутренние ощущения и переживания. Оказывается, я должен поверить этому американцу и принять выражение искусственной улыбки и поддельной радости на лице. Вся наивность, вся неопытность, вся привязчивость выказала своё результат: любовь здесь явила лишь видимость свою, не показав своих очертаний и формы. Как звёзды блуждают в своей бездне сами по себе (их сияние обманчиво, они блестят, но не желают светить), так любовь излучает свои стрелы, раня ради прихоти своей, извлекая тепло и порождая холод.
Он хотел ровных отношений, без волнений и чувствительности. Я желал иного. Страдание в жизни - это страдание за любовь, а мучения за любовь есть подвиг жизни. Страдание есть неизбежное состояние жизни, ибо только оно приводит к торжеству любви, к возвеличиванию жизни. Это утверждение двух тождественных лиц, страдающих и сострадающих.
Я был нетерпелив. Мы назначили встречу. На условленном месте я прождал долго. Либо он проехал мимо, либо его там рядом не было. После я писал ему, спрашивал, извинялся - за что? Ответов не было. Был страх.
Куда ни кинь взгляд - везде есть видимость любви либо отсутствие её. Значит ли, что у меня было что-то, кроме любви? Это моё страдание, которое должно само меня успокоить.