После окончания школы ни у кого в нашей семье не возникало вопросов по поводу моего дальнейшего обучения. Надо было поступать в Кишиневский политехнический институт. На любой факультет. Но в политех. Причина очень проста - мой родной дядя учился в этом институте. Да и среди папиных знакомых особо ценился именно этот институт. А моя тяга к техническим наукам, по мнению взрослых, только подтверждала правильность выбора. Когда я учился в старших классах мои технические самоделки "доставали" всех. Однажды родная тетя готовилась за моим столом к сессии. Когда набежали тучи и в комнате стало темно, сработал фотоэлемент, включилась настольная лампа и стали закрываться шторы. От испуга она до вечера лишилась дара речи.
Итак, для обучения был выбран энергетический факультет.
Поступил без проблем, никаких поддержек, репетиторов. В моей группе я был единственный человек из Кишинева. Все остальные, включая трех девушек, приехали из дальних районов Молдавии. Большая часть ребят поступила после армии. Стать отличником в такой группе не составило никакого труда. У меня все списывали, поэтому надо было приходить на занятия раньше. Занятия проходили в самом центре Кишинева, за зданием ЦК Коммунистической партии Молдавии. Уважительное отношение со стороны большинства на потоке мне удалось завоевать уже в первом триместре. На потоке было три группы. В двух других группах обучались и сверстники из Кишинева. Особо много их было в третьей группе, причем среди них были представители "золотой молодежи". Прически, одежда, главным атрибутом которой были джинсовые костюмы, и увлечения, возвели непроницаемую стену между ними и остальной частью курса. Многие смотрели на них с нескрываемой завистью. Не могу сказать, что и я им завидовал, но что-то в их поведении меня завораживало. Всем потоком мы ходили только на лекции, но случалось, что преподаватели вдруг устраивали блиц-опрос прямо на лекциях, и тогда я блистал своими знаниями. В такие редкие минуты с завистью смотрели уже они на меня. Несмотря на то, что это были дети высокопоставленных родителей, тяга к знаниям у них была. Ни со мной, ни с другими они не дружили. На одном из старших курсов была еще одна такая группка, вот они вместе и водились.
К концу первого курса меня стало тяготить обучение на энергетическом факультете. К тому времени, дядя был на пятом курсе. Иногда он оставался ночевать у нас. Я с ним подолгу общался и листал его конспекты. И понял, что это все мне совершенно не интересно. К концу года я стал собирать информацию о других факультетах и специальностях нашего института. Выбор еще не был окончательным, но после летней сессии я пошел к декану факультета, господину Парсаданяну, с просьбой разрешить перевод на другой факультет. Он даже не выслушал меня до конца. Не так много у него было отличников, и он их всех оберегал. На нашем курсе кроме меня на повышенную стипендию шел еще Дмитрий Брагиш (будущий министр экономики Молдавии). Поэтому декан заявил:
- Я категорически против! И никуда не отпущу! А если надо будет, переговорю с деканом факультета, куда вы собираетесь переводиться. Вы соображаете, что делаете? Да, у вас через год может быть ленинская стипендия!
О стипендии, конечно, я знал. На факультете у меня была и необходимая для получения повышенной стипендии общественная работа. Я не так активно занимался комсомольской работой, как Брагиш, но моя общественная работа тоже была весомая: меня приняли в "тараф" (ансамбль народных инструментов), зачислив при этом на Факультет общественных профессий. На всех крупных праздниках мы представляли институт на городских концертных площадках. Тем летом, после разговора с деканом, я немного остыл с переводом. Пошел на практику, а осенью вновь начались занятия.
Как-то в один из дней, когда были практические занятия, мы переходили из аудитории в аудиторию. Еще по случаю моего поступления в институт, родители с большим трудом и "по большому блату" купили мне дипломат. В то время они только входили в моду. В него не все учебники помещались, иногда приходилось таскать еще и пакеты, но ходить с импортным дипломатом было писком моды. Темно зеленый дипломат под "крокодилью кожу" был среднего размера и аккуратно помещался в стол аудиторий.
Придя на пару по высшей математике, я достал конспект, учебник, и засунул дипломат в стол. Занятия прошли как обычно. Заработав какие-то оценки, в конце пары умудрился еще сделать домашнее задание. Именно домашнее задание меня и задержало в аудитории дольше остальных. Закончив решать задачку, достал дипломат, чтоб положить тетрадь и книгу. И вдруг почувствовал, что вместе с дипломатом вытащил из стола еще что-то. Посмотрел. Квадратный конверт темного цвета, обтянутый целлофаном. С одной стороны фотография какой-то кучки людей у стены, в свете прожектора. И какие-то надписи на английском языке. В школе я учил французский, однако выбранная специальность требовала знаний английского, поэтому меня зачислили в начинающую группу и, по крайней мере, определить, что это английский я смог. В аудитории никого уже не было, до окончания перерыва оставалось немного времени, надо было спешить. Я засунул находку в дипломат. Она туда поместилась прямо точно по размерам! Убежал на последнюю пару. Придя домой, выложил все из дипломата и два дня не обращался к находке. Был период сдачи контрольных работ, а к учебе я относился очень ответственно. Никаких объявлений о потерянных вещах в институте я не видел, никто ничего не искал. В конце недели, разбирая учебники, занялся вплотную конвертом. Только тогда понял, что это музыкальная пластинка. Причем зарубежная. Конверт был распечатан. Внутри был вкладыш, в котором и находился диск. На вкладыше черно-белая фотография: два мужика и женщина, а перед ними какие-то нищие дети. И вдруг я понял, что пластинку хозяин и не стал бы искать, за "распространение чуждой" музыки во время лекций могли ведь и "попереть" из института. Была середина семидесятых. Идеологическое воспитание проводилось на высшем уровне, поэтому ощущение, что держу в руках идеологическую диверсию, у меня было точно. А вот куда ее "сдать" я даже не догадывался. На чердаке у нас был патефон и старые патефонные пластинки, а в доме только синие гибкие пластинки с песнями популярных советских ВИА. И, традиционный по тем временам для всех семей СССР, радиоприемник ВЭФ, который имел наверху механизм для проигрывания пластинок. Я понятия не имел о типах снимающих звук игл, об их тяжести. Достал пластинку. Какой-то волшебный свет исходил от нее, она оказалась немного гибкой, и я сразу ощутил, что держу в руках нечто очень ценное. Меня охватило необъяснимое волнение. Не могу описать свои ощущения, но я их запомнил на всю жизнь. Что-то мне подсказывало, что я держу в руках свое будущее.
Поставил пластинку на проигрыватель, опустил иглу и стал слушать. Музыка, которая "полилась" с динамиков меня околдовала, она была совершенно иной и мне не знакома. Через минуту, кто-то, управляя моей рукой, поднял иглу. Настоящая мистика. Весь потный, я снял пластинку с проигрывателя, положил в конверт и стал переводить титульный текст со словарем. Перевод мне ни о чем не говорил. На следующий день, я пошел в самый большой городской магазин техники и стал интересоваться проигрывателями.
Через месяц я уже хорошо разбирался в советской технике воспроизведения пластинок. Еще несколько месяцев ушло на то, чтобы купить сносный стерео проигрыватель. Для этого мне пришлось согласиться, наконец, на долгие уговоры соседей играть с ними на свадьбах. Тогда это был единственный для меня способ быстро заработать деньги. Все это время диск лежал в столе. А я, играя в тарафе и на свадьбах, хоть и полностью был погружен в музыку, но в совершенно другую.
Еще через месяц я прочел все, что было написано на вкладыше и на самой пластинке. Кое-что уточнил у преподавателя, к ее удивлению, демонстрируя неожиданное стремление к изучению английского вне программы. Чтобы все прочитать мне понадобился почти месяц, чтобы осознать новое - почти год, чтобы изменить вкусы и жизнь - чуть меньше двух лет.
В конце второго курса, я дождался пока наш декан ушел в отпуск, и подошел к его заместителю с просьбой разрешить перевод. Собираясь переводиться на экономический факультет, я лишался не только повышенной стипендии, но и обычной, поскольку становился задолжником. А еще терял год, поскольку меня зачисляли опять на второй курс. Заместитель декана подписал заявление. Родители вздохнули, но согласились содержать меня. А через месяц экономический факультет расформировали, и все экономические специальности разбросали по соответствующим факультетам. Моя специальность "Экономика строительства" оказалась на факультете ПГС. На потоке было две группы. Студенты, в большинстве своем, городские. Многие из крупных городов севера Молдавии, причем некоторые из ребят хорошо разбирались в современной рок музыке.
В течение двух лет, произошедшие, на первый взгляд, разрозненные события, соединились в стройную цепочку событий, необходимых и достаточных, чтобы произошел сдвиг в моем сознании, и начались формироваться соответствующие вкусы. По прошествии этих двух лет, я уже учился в новой группе, съездил на гастроли с народным коллективом в Австрию и привез оттуда стопку новых виниловых дисков, стал в родном городе "менялой" дисков, а в институте вместе с несколькими единомышленниками организовывал дискотеки, используя в основном личную фонотеку.
На потоке нас оказалось три человека фанатов музыки. Я - поклонник "Queen", Славка Губин - "Led Zepelin", и Сашка Давыденко - "Deep Purple". Мы с трепетом ожидали выхода новых альбомов своих любимцев и до хрипоты отстаивали их ценность. Помню как меня гнобили всем курсом за новый вышедший в 1977 году альбом "Jazz" группы "Queen". "Твои любимцы предали своих поклонников. Это же танцевальная музыка!",- кричали мне в ухо. А я принял тот альбом, с которого начались необычные для "Queen" эксперименты. Я просто был счастлив, что они такие многообразные. До выхода "The show must go on" оставалось ждать еще 14 лет. А композицию "Don't stop me now" я принципиально крутил на всех дискотеках. Мы знали о своих любимцах все, какое у них образование, чем увлекаются, у кого какие привычки. И это притом, что по эту сторону "железного занавеса" никакой информации не было. На лекциях мы писали конспекты с Губиным не как обычно на всю ширину листа, а очень мелко и таким образом, чтобы из собственных записей получались на каждой странице по букве из названия любимой группы. Преподаватели просто пожимали плечами, ругать не за что было. А наказывали Вадима Ожога, который обычно сидел рядом с нами и набрасывал шаржи на самих преподавателей. Фишкой нашего увлечения рок музыкой были соревнования прямо на лекциях. Один из нас задавал название группы, а двое остальных составляли за короткое время дискографию этой группы - писали год выпуска альбомов и их названия. В основном выигрывал Губин, которого почему-то за год до этого "турнули" из МАИ. Но через год, я составлял ему реальную конкуренцию, причем в отличие от него, многие из описываемых дисков на тот момент уже держал в руках. Скоро мне такое самоутверждение стало надоедать. Переломный момент наступил в 1979 году, когда свой новый альбом выпустила группа "Aerosmith". Назывался он "Night in the ruts" и в нем было многое от "грандов" рок музыки. Бесконечные сломы по музыке свидетельствовали, что новая волна музыкальных групп очень даже достойна внимания. Мы с моим приятелем Игорем Топовым слушали каждую композицию по нескольку раз и синхронно называли "отцов", чей стиль безошибочно угадывался в музыке "Aerosmith". С того дня мои музыкальные пристрастия стали расширяться и Губину с Давыденко стало со мной не очень интересно, я ведь стал молиться не только признанным иконам музыки.
И конечно, через два года я хорошо знал, что же оставили тогда для меня в самом центре родного города, в столе одной из аудиторий второго корпуса Кишиневского политехнического института. Это был альбом McCartney "Band on the run". Тогда это был единственный фирменный альбом McCartney того года, завезенный в Молдавию. И еще долго оставался таким. К сожалению, затертый почти на минуту звукоснимателем рижского приемника ВЭФ. Именно этот диск не только положил начало моему увлечению, но и изменил дальнейшую жизнь. Он стал первым винилом в моей коллекции и хранился у меня пока я не уехал в Москву. После моего отъезда, родная сестра, не будучи фанаткой музыки, поддалась "наступлению" лазерных дисков. В смутное время перестройки, "избавляясь" от старых винилов, положила их вместе с кипой черно-белых фотографий рок музыкантов в отдельный пакет и выставила рядом с мусорными контейнерами. Сейчас ее поступок воспринимается иначе.
Я вернул ЕГО назад. С благодарностью, с "прибавкой". И все это стало "находкой" уже для другого человека, кому она тогда была нужна:
- Посмотри, тут какой-то пакет. Явно это не мусор!