Аннотация: (перевод с тарабарского Френсиса Форд Мустанг Копполы)
ПИСЬМО ТАРАНТИНО К МАЛЬВИНЕ - 4.
(перевод с тарабарского Френсиса Форд Мустанг Копполы)
И снова и впредъ здрррравствуй, милая девочка с голубыми волосами и золотыми зубами!
Мои скитания по чужбине время от времени подходят к самому концу, ибо я time after time всё-таки занимаюсь сексом, скрипя скрижалями в полости рта и чресел, несмотря на моё необъяснимо перманентное влечение к Вам, дорррогая во всех отношениях кукла Мальвина! (В этот самый момент моя сердцевина просто раскалывается с досады!) Чёррррт бы побрал эту сицилийскую проститутку Коломбину!! И кто бы мог подумать, что этой грудастой кобыле - всего неполных 15 лет! И что она в свои почти уже 15 лет всё ещё целлулоидна! Да, моя дррррагоценная кукла Мальвина... как говорят у нас в лесу: Сука от сука недалеко падает! Эта заррраза умудрилась подставить меня! Но хуже будет рассказать всё по порядку...
Познакомились мы с ней, как это обычно бывает со мной - спьяну. Я был навеселе. Я был серб и молод. Я был пиит и поэт..., и поэт..., и поэтому, снизошёл до наглости и подрулил к первой попавшейся мне на пути к Суэцкому каналу (в Сицилии черрртовски много каналов! Где-то окола ста пятидесяти, не считая местного телевидения.) крашеной блондинке. Блондинка была брюнеткой и её звали Коломбиной в честь дедушки - колумбийского наркобарона. Мы условились встретиться у неё дома и, забегая вперёд, скажу, что нам это удалось. Мы встретились. Она жила на четвёртом этаже старого особнячка на улице Б. Муссолини. Вместе с ней жила вся её семья: дед, двоюродный сын деда по материнской линии и его молочный брат, отец, шурин отца и зять его матери, крёстный отец, крёстный отчим, дядя, кум, сват, брат, мать тёщи от первого брака, мачеха кузена от заводского брака, мать зятя кума отца, золовка старшей падчерицы её кузины, четыре родные свекрови её троюродной тётки, три двоюродных тётки, восемь неродных сестёр, шесть молочных братьев, девять кисломолочных братьев, четырнадцать сводных братьев, один «Брат-2» и двадцать шесть подвидов домашних животных, включая говорящего попугая с острова Самоа и безголосую обезьянку по кличке Бритни.
Совершенно случайно оказалось, что в её комнате никого не оказалось. Мы выпили кьянти и поговорили о погоде. Потом выпили граппы и поговорили о футболе. Я с гордостью отметил, что наш с Вами, дорррогая Мальвина, общий знакомый неплохо сыграл на последнем чемпионате мира своей пластмассовой головой. Я имею в виду Вашего старинного воздыхателя Дель Пьерро. Хотя эта его снобистская приставка «дель»... Тьфу! Какой моветон, мон шарман! А впрочем, вернёмся обратно в Сицилию, в постель Коломбины...
Да, да... именно в постель, поскольку, моя новая... знакомая... предложила... мне... нет! не заняться любовью! И даже не заняться сексом! Нет! Она просто предложила прилечь рядом с ней и посмотреть телевизор. ...Я вовсе не так уж глуп, как мне кажется, дорррогая Мальвина! Иначе... иначе бы Вы смогли улизнуть от меня из Страны Дураков в Страну Идиотов вместе с голливудским сутенёром Кеном! Я... я вовсе не глуп. Иначе бы я ни за что ни про что не улёгся перед телевизором и не позволил ей стащить с меня бумажную курррточку, а вместе с ней заодно и бумажные штанишки.
И вот я лежу в её кровати. Она лежит рядом. Мы смотрим телевизор. И тут в комнату входит её трёхлетний братишка. Этот маленький шантажисто тут же смекнул, как можно провернуть эти спагетти и, картавя, предложил мне «всего за пять золотых» ничего не рассказывать своему крёстному отцу. Я дал маленькому бандитто яблоко и подзатыльник, посулив ему ещё ключ от небедной квартиры Каррераса Бандераса, ибо не чуял за собой ничего лишнего, кроме искренней выпирающей наружу симпатии по отношению к Коломбине. Маленький паскудетто мгновенно поднял такой рёв, что его могли услышать и в Ватикане. Коломбина вскочила с постели, успев набросить на меня одеяло, но ... в комнату уже входили груди крёстной матери снохи её деверя... Как я пожалел в тот момент, что я не человек... что я не человек-невидимка! Через две минуты и пятьдесят восемь секунд в комнате собралась вся семья. Я понуро стоял перед ними в чём отец выстругал, прижавшись спиной к открытой балконной двери. Жена крёстного отчима Коломбины, поморщившись, протянула мне сползшее с кровати на пол одеяло, в которое я и закутался.
Сначала говорили женщины. Они говорили все разом, галдя, гомоня, перебивая друг друга, толпясь передо мной и тыча мне в нос руками и грудями. Я молчал, зябко кутаясь в кусающее мои обнажённые бёдра и плечи серое солдатское одеяло. Изредка я кидал десперадостные взгляды в сторону спрятавшейся в угол Коломбины в надежде, что она скажет в мою защиту хотя бы пару нецензурных слов. Но тщетно. (Сука!)
Когда сидящий во главе стола крёстный отец негромко кашлянул, все смолкли. Я перевёл мрачный взгляд на лысеющего коротышку с трубкой во рту и вдруг почувствовал к нему необъяснимую симпатию. Его глаза светились (я ничуть не преувеличиваю, Мальвина!)... о да! они светились пониманием и теплотой. Кривая моего настроения медленно поползла вверх, как в рекламе зубной пасты с кальцием! Крёстный отец повёл неторопливую речь о жизни трудных подростков, о пользе здорового секса перед больным воображением, о вреде наркотиков и нарпёсиков, о негативном влиянии прерывания коитуса до семяизвержения... в общем, крутейший в мире адвокат не защищал бы меня лучше! Но... тут вмешалось провидение в лице отмеченной пыльным мешком Господа Бога старшей сестры Коломбины. С пустыми глазами, полными глазных капель, не переставая шептать «Позор... Позор...», она отделилась от внимающей речи крёстного отца семьи, словно в чёрно-белой, замедленной кинохронике проплыла мимо меня на балкон, перегнулась через перила и свалилась вниз. С четвёртого (если кто забыл) этажа. Крёстный отец застыл с открытым ртом. Остальные замерли. Меня же словно дубовым братом по голове огрели. И тут двоюродная мать Коломбины издала жуткий, нечеловеческий вопль и, все, толкаясь и пиная друг друга, ринулись за ней на улицу. Шатаясь, я вышел на балкон и посмотрел вниз. Сестра Коломбины неподвижно лежала на тротуаре, уткнувшись лицом в гранитный поребрик, и лёгкий осенний ветерок ворошил соломенную труху, сыпавшуюся из её расколотой головы на грязную мостовую.
«Беги, парень!» - услышал я за своей спиной негромкий голос крёстного отца, - «Беги. Минуты три у тебя есть...»
Вот так, дррражайшая кукла Мальвина и закончилась моя сиеста в славной солнечной Сицилии. Четверо суток мне пришлось скрываться в платных туалетах Палермо и Катании! Наконец, один местный рыбак вывез меня в корзине с тухлой рыбой на материк. Откуда я и пишу Вам в торопях и на спех по тому, что сей час на верняка на меня открылся сезон национальной охоты по всей территории Страны Дураков.
Искренне... в Вас
и прочая
и прочую
и промеж прочими
Пенёк Карлович Таррантино из Тарронто
(писано 9-га прериаля 1969 года жития безХристова)