Радио и электричества ни до войны, ни много лет спустя у нас в селе не было. Мало того, даже спичек и соли не хватало. Керосин продавали с перебоями. Вечерами сидели мы в темноте. Только отсвет горящего хвороста в голландке, как у нас называли печь, позволял что-то видеть, но не очень отчетливо.
Рассказывали сказки, небылицы. И пересказывали вести с фронта. На грубой оберточной бумаге издавалась тогда газета "Победим". Размером она была с обычный стандартный лист. Из нее мы узнали о Зое Космодемьянской. А потом коллективно читали фронтовой роман "Радуга". От всего от этого в наших детских душах поселились страх и ненависть к фашистам.
Мой старший брат заканчивал семилетку. В школу вместе с друзьями ходил в соседнее село Кашино. Возвращался в сумерки или даже в темноте.
Война войной, а подростки жили своей озорной жизнью. Холщевые школьные сумки они заменили на деревянные "дипломаты" - маленькие чемоданчики размером с крупный учебник. Материал брали с могильных крестов. И бог их за это не наказывал. Это были отчаянные сорванцы. Они готовились идти на войну, от призыва их отделяла всего пара-тройка лет.
...В комнате было уже темно. Мама ушла управляться по хозяйству. Мы с младшей сестрой сидели на единственной в доме кровати и тихо переговаривались. Никаких запоров на дверях, естественно, у нас не было.
Вдруг к нам в дом ворвался незнакомец. Может быть, это немец? Я по-настоящему испугался и за себя, и за сестренку. А больше всего за маму. А незнакомец, видя нас, заорал:
- Где ваша мать!
Я лихорадочно соображал, как бы соврать и скрыть, где мама, уберечь ее от нападения. Но что же сказать? Мы могли быть сиротами. Мать могла погибнуть на войне, даже, может быть...
- Где ваша мать! - повторил грозный незнакомец, не давая мне опомниться, и двинулся на нас.
-В плену! - крикнул я не своим голосом, так как именно этот вариант я лихорадочно обдумывал.
Тут мой брат, а это был он, понял, что переусердствовал, и стал успокаивать нас.
Не знаю, как кто, а я думал, что война недалеко от Сибири. Она, мне казалось, в любой день окажется в нашем селе. Поэтому я постоянно где-нибудь прятался. Я знал все места, где меня, казалось, нельзя было найти.
Однажды лунным вечером я притаился в тени черемухи, рисуя в воображении, как обвел бы фашиста, если бы он стал меня искать. И вдруг увидел, что в конце огорода брат мой с двоюродной сестрой Раисой о чем-то увлеченно разговаривают. Представив, что в разведке, я пополз к ним между кустов картофеля. Ни одна былинка не шевельнулась от моего продвижения. Я оказался в двух шагах от беседующих. Я слышал, как они говорили о том, что бригадир не всегда справедлив, что он более легкую работу дает родственникам, а остальным - что труднее.
Послушав неинтересный для меня разговор, я тем же путем вернулся и отправился спать. Брат о моем визите так и не узнал.
А как-то днем, когда мой отец, вернувшийся с войны инвалид, пришел пообедать, мне пришла в голову мысль спрятаться и от него. Когда он был уже рядом, я завернул за угол дома и улегся под нижними густыми ветками черемухи, рядом с дорожкой. Отец вошел в палисадник, внимательно осмотрелся и удивленно сказал:
- Куда он девался?
Я не откликнулся. Рассчитывал, что он станет меня искать и удивится, как ловко я спрятался. А отец молча ушел. И я пожалел об этом. Хотя обедать все равно было нечем.
В жаркий полдень мы, детвора, собирались со всей нашей улицы и шли на реку Алей купаться. Мы были разборчивы, озеро нас уже не удовлетворяло: вода не проточная.
А ведь я, первоклашка, не просто так был оставлен дома. Я имел задание отвести в колхозные детские ясли сестренку, а вечером забрать ее. Прополоть четыре рядка картошки метров по сорок длиной. Кроме того, быть за сторожа дома и огородов, полить лунки и грядки в нижнем огороде - у самого края озера, встретить корову из стада. Не меньше обязанностей было и у моих приятелей.
Со всем этим я справлялся неплохо. Но было одно слабое место: когда мы уходили купаться, дома наши и огороды оставались без присмотра.
Однажды мама, когда вернулась с работы на плантации свеклы, сердясь и негодуя, повела меня в нижний огород и спросила:
-Зачем ты столько лука вырвал?
А я к луку и не притрагивался. Но кто-то вырвал с корнем несколько растений, и на их месте зияла голая земля. Я был потрясен. Ведь целый день охранял огород от кур и гусей. И вот тебе на!
На другой день все повторилось. Площадь вырванного лука увеличилась. Мама опять меня спросила, зачем я рвал лук. Мне было не по себе.
На третий день я решил глаз не спускать с грядки. И когда ватага моих друзей проследовала мимо нашего дома, громко приглашая меня пойти с ними купаться, я не примкнул к ним, даже спрятался, чтобы они меня не увидели. После этого уселся на пригорке, с которого не только наш, а многие другие нижние огороды были видны как на ладони, и тщательно замаскировался в траве.
Солнце припекает. Купаться хочется. Но если я решил докопаться до истины, то ничто не заставит меня отступить. Таков у меня характер с детства.
На спуске к озеру, метрах в ста от меня, где был оставлен проход между огородами, показалась бабка, жившая в крайней на нашей улице хате. Ее еще звали "Матросихой". В наше село ее привез, как рассказывали, наш односельчанин, служивший во флоте. До этого она была, якобы, публичной девкой. Муж ее, бахвалясь матросской удалью, утонул в половодье в Алее. Были у нее две взрослые дочери и внук Колька, года на три старше меня.
Оглядевшись, старуха вдруг легко перемахнула через плетень чужого огорода, чем меня очень поразила. Я сжался в комочек. Слежу. Как бы прогуливаясь, но озираясь по сторонам, прошла она этот огород, даже не нагнувшись над грядками, и перелезла через плетень в соседний с нашим. "Будет у меня новость для тетки Прасковьи!" - подумал я. Но вывод мой был преждевременным. Бабка была уже в нашем огороде.
Убедившись, что нигде никого нет, она подошла к нашей грядке лука и стала его рвать. Пока я опомнился, она уже имела в руках солидный пучок.
-Бабушка! - окликнул я ее почему-то севшим тихим голосом.
Старуха отпрянула от грядки, как ужаленная. Ее вмиг растрепавшиеся волосы, дикие глаза, вся огромная фигура свидетельствовали об испуге, который она испытала. А потом верх взяла злость, агрессия. В ней все кричало: не должен быть этот мальчишка в этот момент в огороде! Купаться он должен на речке! А вот он здесь, на пригорке, стоит и видит, как она ворует лук!
- На, возьми, возьми!
С этими словами бабка подбежала к пригорку, на котором я был, а в этом месте он был стесан как стена, и стала подпрыгивать, стараясь как бы вручить мне пучок лука. Но другая рука хватала воздух рядом с моими босыми ногами. Я попятился, отступил, а потом пустился прочь от этой страшной старухи. Она меня перепугала до смерти.
Вечером, когда мама вернулась с колхозных работ, я все ей рассказал. Вот, говорю, куда наш лук исчезает.
-Нашла, кого обирать! - возмутилась мама. И в самом деле: наша многодетная семья жила очень бедно, еле сводила концы с концами.
А дальше было вот что. Матросиха после этого случая слегла. "Медвежья болезнь" на нее напала. Всего две недели промучилась. С тем и умерла.
Уже потом, повзрослев, я догадался: быть бы мне утопленному, дотянись бабка до моих ног. А еще я понял истину: тот, кто кого-либо обижает, долго не живет.