Из дома рыболов ушел чуть свет, когда Ваня еще спал. Наперебой пели сельские петухи. Село просыпалось. О том, что через час на Западе страны начнут рваться бомбы, еще никто не подозревал. Солнце над степным Алтаем всходит на пять часов раньше, чем над Киевом.
Идти рыболову было недалеко: сошел с пригорка и оказался в нижнем огороде, на берегу озера. За плетнем - защитой от домашних и диких гусей и уток - была привязана к кустам лодка. Он отплыл от берега метров на двадцать-тридцать, на глубокое место, собрал в пучок листья кувшинок и привязал к ним лодку. После этого раскинул удочки веером и замер, ожидая поклевки.
Накануне Ваня помогал ему копать червей. И как потом ни просил, сколь ни уговаривал, отец был непоколебим и не взял его с собой на рыбалку. Дескать, мал еще, только мешать будет. Когда мальчик проснулся, солнце стояло уже высоко. Мать покормила его. После этого он прибежал на пригорок и увидел отца в лодке. Раздосадованный, сошел с тропинки в высокую траву, устроился там поудобнее и стал наблюдать.
Стояла теплая, безветренная погода. Озеро было спокойное, как зеркало. И только редкие, еле видимые волны отходили от лодки, когда рыболов снимал с крючка пойманную рыбу или проверял насадку. Над водой летали и громко кричали птицы. Вдалеке плавал утиный выводок.
Так продолжалось довольно долго. Солнце стало припекать. Легкий ветерок уже рябил воду. Наконец отец смотал удочки, причалил к берегу и отправился домой. Это были последние мирные минуты красноармейца в запасе Михаила Ильича Ельчищева. Когда он пришел домой, то уже все село знало, что началась война с Германией.
Ваня вышел из засады. Он забрался в лодку и ходил от борта к борту и из конца в конец, чувствуя удовольствие от того, как она колеблется под ногами. Потом отвязал и оттолкнул ее от кустов. Берег медленно удалялся. Ему было весело. Он даже не подумал о том, что вместе с удочками отец унес и весло.
Вдруг как из-под земли появилась взрослая двоюродная сестра. Она зашла в воду и притянула лодку к берегу. Отхлестала мореплавателя ладошкой и привела домой. Ване было особенно обидно, что и от отца получил нагоняй.
На другой день принесли повестку из военкомата - Михаила Ильича призывали в армию. На проводы собралась родня. Мальчик радовался приходу гостей, особенно бабушки Варвары, матери его мамы. Она жила за рекой в поселке и очень редко приходила в гости. Мальчик так и крутился около нее.
А взрослые все что-то обсуждали, сидя за накрытым столом. Прочли написанную от руки сохранную молитву и зашили ее отцу в кепку. Подошла к дому подвода, на которой уже сидели мужчины. Пора было ехать в райцентр. Обнялись, поцеловались, после чего отец, взяв Ваню на руки, сказал:
- Поехали со мной, проводишь меня на войну.
Мальчик вдруг вспомнил, что отец не взял его на рыбалку, а потом еще отчитал, и сказал:
-Не поеду! - И как бы оправдываясь, добавил: - Меня не будет, а бабушка Варвара уйдет!
Отца проводил Ванин старший брат. Возвратившись, он рассказал, что новобранцев посадили в вагоны и увезли. К вечеру и бабушка Варвара отправилась в свой поселок.
Став взрослым, Ваня, теперь уже Иван Михайлович, не раз задумывался над своим поступком. В самом деле: отец уходил на войну, а он даже не проводил его! Он тогда не понимал, что, возможно, видит его последний раз. И все из-за какой-то детской обиды? Но кто сказал, что дети легко их переносят? Они страдают еще сильнее, чем взрослые, потому что это их первые рубцы на нежном детском сердце.
Вернулся фронтовик зимой. Без левой руки. Побывал на краю гибели, но уцелел, и все считали, что сберегла сохранная молитва. Некоторое время он был совсем беспомощным. Жена и старшие дети помогали ему одеться, обуться, свернуть самокрутку. Просыпаясь, он все время ошибался, пытаясь опереться на культю как на руку. Смеясь, жаловался, что будто бы нестерпимо чешутся ладонь и пальцы руки, которой нет.
Вскоре инвалид кое-что научился делать, помогая себе то ртом, то коленями. Он оказался изобретательным и постоянно повторял поговорку: "Не боги горшки обжигают!". Ваня помогал ему, чем только мог. Все время что-нибудь поддерживал, подносил. Теперь, когда многие соседи получили похоронки, он начинал понимать, куда уезжал на подводе его отец. Он уже стал забывать обиду из-за той летней рыбалки. Но тут возникли другие.
Мать Вани, Елена Евсеевна, жалела и всячески опекала мужа. Она отрывала от детей последнее, чтобы создать ему лучшие условия, вкуснее накормить. Гнала для него самогонку, покупала водку и пряники. Без рюмки за стол он не садился. Съестные припасы отец запирал от детей на замок в сундучок, окованный железом.
Это было время, когда корова, перед отелом, не доилась, так что питались очень скудно. Иногда брали немного молока взаймы у соседей. Мать, наливая полстакана, говорила Ване:
- Сейчас молоко едят шилом.
- Как это? - спрашивал мальчик.
- А так: на шило много ли возьмешь? Поэтому хлебушка кусай побольше, а молочка припивай поменьше.
То, что отец питался отдельно, старшие сестра и брат принимали как должное. Малышка Зина еще ничего не понимала. А Ваня так не считал. Ему хотелось есть то же, что и отец. Обычно его чем-нибудь отвлекали. Но однажды присмотреть за ним было некому. По комнате распространился чудный запах. И он увидел, как отцу подали полную миску молочной лапши. Ваня ожидал, что и ему дадут. Вместо этого мать сказала:
- Больше нет, только отцу.
Ваня хотел казаться безразличным, как старшие дети, и отвернулся, но из глаз сами собой покатились слезы. Мать увела его в другую комнату, чтобы успокоить. Потом накормила картошкой.
Помогая отцу, Ваня работать ножом и пилкой, молотком и зубилом, вязал невод, что-то мастерил. С годами он многому научился. Мальчик все прикидывал: как бы отец действовал, если бы у него была другая рука? Он понимал, что тот не может передать ему всего, что когда-то умел сам. Поэтому с жадностью наблюдал, как работают другие взрослые мужчины, оставшиеся в селе.
Долго отсиживаться дома Михаилу Ильичу не пришлось. Сначала он исполнял обязанности председателя колхоза, потом - председателя сельсовета. Старшие дети, Валя и Шура, совмещали учебу в школе с работой в колхозе. Ваня и четырехлетняя сестренка Зоя зимними днями часто оставались одни. Ждали, когда мать покормит колхозных свиноматок, придет и приготовит им что-нибудь поесть. Обычно это была вареная картошка, квашеные капуста и огурцы. Иногда Елена Евсеевна тайком приносила домой отруби, которыми кормила животных, и варила из них суп с картошкой. Отруби даже после варки оставались твердыми и безвкусными.
Отец приходил на обед, когда дома были только младшие дети. Он открывал свой сундучок, доставал поллитровку, хлеб, сало и еще что-то, быстро кушал и прятал все на место. Ваня и Зоя смотрели на него из дальнего угла и помалкивали. Подходить к столу им было запрещено. Постепенно отец становился для них чужим человеком.
Когда Михаил Ильич уходил, Ваня интересовался сундучком. Подергивал висячий замок, осматривал железные полосы по краям крышки. И улавливал запах продуктов, просачивавшийся сквозь щели. Со временем у него созрел план. Он взял молоток и зубило, с трудом, но все же разрубил железо и приподнял одну из досточек крышки. Первое, что он нащупал, были пряники. Один он дал Зое, другой съел сам. Казалось, ничего вкуснее он до сих пор не знал. Вытянув бутылку, отпил водки. Потом примостил все на место. Несколько дней отец обедать не приходил, а Ваня все уменьшал запасы.
Скандал все же разразился. Михаил Ильич решил, как всегда, отдельно от всех пообедать. Он с удивлением обнаружил полупустую бутылку и пытался понять, куда делась водка? А когда увидел, что и пряники исчезли, то приступил к расследованию. Все столпились у сундучка и обнаружили перерубленную полосу железа. Долго гадать не пришлось, чьих рук это дело: мальчик забился в дальний угол за печь в ожидании наказания. Но его помиловали, так как долго смеялись, дивясь его сообразительности. Михаил Ильич стал обедать где-то на стороне, пищу в сундучок больше не прятал.
Летом Зою определили в колхозный детский сад. Старшие сестра и брат безвылазно жили на дальнем полевом стане. А Ваня, как всегда, оставался домохозяйничать. Завтраком его кормила мать. На обед оставляла три картофелины, кусочек хлеба и кружку молока. Теперь она говорила иначе:
- Хлебушка кусай поменьше, а молочка припивай побольше.
Это потому, что корова доилась. Утром Ваня выгонял ее в стадо, а вечером встречал. Днем поливал грядки и пропалывал картошку. Успевал еще и выкупаться. А в конце дня за все отчитывался перед матерью.
Вернувшись с работы, Елена Евсеевна первым делом спрашивала, приходил ли отец. Потом проверяла, сколько же яиц снесли куры. Мать точно знала, какое количество их должно быть от десяти несушек. Ваня выпил как-то одно яйцо и сразу был уличен.
И все же село всегда поддержит голодного. Одна молодая курица отличалась независимым характером. Она битый час кудахтала, но в общее гнездо не садилась. Наконец, шла в укромное местечко под самой балкой сарая и там откладывала яйцо. Мать об этом не догадалась. Так через день да каждый день целое лето курочка несла яйца персонально для Вани.
Отец все же иногда обедал дома. Однажды принес кирпич городского хлеба. Ваня уже не заходил вместе с ним в дом, чтобы не будить аппетит. Не пошел и на этот раз. Его и не пригласили. А когда Михаил Ильич ушел, мальчик внимательно осмотрел квартиру. Начатую буханку он обнаружил на маленькой полочке под самым потолком. Обычно она пустовала из-за неудобства пользоваться ею. Отец, видимо, посчитал, что ребенку добраться туда будет невозможно. Но он плохо знал сына. Тот пододвинул к стене стол, на него поставил табурет, сверху - стульчик.
Наточенным как бритва кухонным ножом Ваня отрезал от буханки тоненькую, почти прозрачную пластинку. Такую убыль вряд ли заметят, думал он. Хлеб Ваня долго держал во рту. Расставив мебель по местам, он продолжил заниматься делами на улице. Но буханка завладела всем его существом. Он еще дважды повторил свой поход. Голод от миллиметровых порций только усилился. Ваня спустился к озеру и стал глушить аппетит соцветиями аира. А потом разыскал первый огурец, закусив его терпкий вкус одуванчиками.
Отец все же заметил, что хлеба стало меньше, и в дом больше его не приносил.
Сундучок Ваня научился открывать гвоздем. В нем ничего съедобного не было, но находилось все, чтобы зарядить патроны. Он не раз видел, как это делали старшие. Не хватало только дроби. Вместо нее мальчик нарубил кусочки проволоки. Легкими постукиваниями деревянного молотка загнал в гильзу пистон. Отмерил меркой дымный порох. Из бумаги изготовил пыж. Всыпал кусочки проволоки и снова закрыл их пыжом. Патрон был готов.
Выйдя на улицу и убедившись, что вокруг ни души, Ваня с берданкой в руках проскользнул в нижний огород к озеру. Среди зеленых веток молодого тальника, росшего вдоль берега, торчал ободранный пень толстой ветлы. В него и прицелился стрелок. Раздался оглушительный выстрел. Когда дым рассеялся, Ваня убедился, что все кусочки проволоки глубоко и кучно вошли в дерево.
После этого над озером среди жаркого летнего дня нет-нет да и раздавались выстрелы. Но, как говорят, сколь веревочке ни виться... Однажды Ваня не заметил, что в соседнем огороде находится женщина. После выстрела Прасковья Сидоровна закричала:
- Перепугал, черт окаянный! Ты же застрелить меня мог! Погоди, я найду на тебя управу!
Ванька даже возмутился:
- Я же в другую сторону стрелял!
- Много ты понимаешь! И куда родители смотрят? Да им сейчас не до детей!
Ваня понял, на что намекает соседка. Отец его вовсе отбился от рук, все чаще не ночует дома. Елена Евсеевна нервничает и говорит, что всему виной его бессовестная овдовевшая кума.
Домашние были поражены поступком мальчика. Они даже предположить не могли, что их послушный и разумный Ваня способен наводить страх на округу. Михаил Ильич горько усмехнулся, осмотрев ружье: оно сильно пострадало от железной дроби. На другой день он отнес ствол кузнецу. Тот переделал его на самогонный аппарат. Кому Михаил Ильич отдал его, никто не знал. Но только ночевать домой отец семейства приходил все реже.
Как-то поздно вечером, когда Ваня уже засыпал, мать окликнула его.
- Пойдем со мной, покараулим отца.
Пробравшись темными улицами к дому, в котором жила кума, мать и сын затаились в канаве. Внутри горела керосиновая лампа, освещая окна, но никакого движения заметно не было. Становилось прохладно. В темном небе сияли крупные звезды и, как подсвеченный изнутри, светился млечный путь. Взошла и стала подниматься огромная луна.
- Мама, а что там, на луне, как рисунок? - шепотом спросил Ваня.
- Присмотрись получше, - так же тихо отвечала женщина. - Видишь: брат брата на вилы поднял?
- Это почему же?
- А потому, что рассорились они из-за покоса и подрались. Когда колхозов не было, люди часто дрались из-за земли. Вот Боженька и поместил их обоих на луну, чтобы люди видели, к чему приводят ссоры, и жили мирно.
Из переулка вышел мужчина и направился к дому. Елена уже собралась было выскочить из канавы наперерез, да вовремя остановилась. Это был чужой человек. Вскоре лампа в доме вдовы погасла.
Обескураженные, мать с сыном пришли домой. Михаила Ильича дома, как ожидали, не оказалось. Значит, ночевал у другой вдовы? Появилась новая загадка.
На другой день делали кизяки. Накопившаяся за зиму куча навоза уже согрелась изнутри. Чтобы масса хорошо укладывалась в формы и принимала вид кирпичей, ее раскидали по кругу, поливали водой и гоняли по ней лошадь, чтобы хорошо перемешать. Лошадью правил Михаил Ильич. У него это плохо получалось. А Елена Евсеевна все спрашивала, где же он ночевать изволил? В конце концов мужчина рассвирепел и вместо лошади ударил палкой жену по голове. Ванька кинулся к нему и уцепился за руку. Отец с силой отшвырнул его и ушел в сторону сельсовета.
С тех пор дома он больше не появлялся. Елена Евсеевна сказала, что навсегда перешел жить к куме, у которой было четверо детей. Ваня от такого известия сильно огорчился. "Чем же мы хуже их?" - задавал он себе вопрос. И не мог найти ответа. Их тоже четверо, и мать была беременной пятым.
Однажды Михаил Ильич все же появился. Пришел забрать свои шевиотовые брюки.
- Не отдам я их, - сказала Елена. - Немного укорочу, и Ванька будет их носить. Одеть-то ему совсем нечего, ты оставил нас нищими и ничем не помогаешь.
- Только испортишь хорошие брюки. А Ване я куплю новые, ему по росту. Ваня, я даю тебе честное слово, что куплю штаны. Пусть мать отдаст мои брюки.
- Честное, честное?
- Самое честное.
- Обманет он нас с тобой. Не верь ему, Ваня. Он повернется и забудет о своем обещании.
Ване впервые пришлось принимать такое серьезное решение. Он понимал, что мать говорит правду, но все же хотелось верить и отцу. Он сказал:
- Бери брюки и помни, что обещал.
Слова своего гуляка не сдержал. После семилетки Иван ехал сдавать экзамены в техникум в коротких мальчишеских штанишках.
...Став взрослым и отцом семейства, воспитывая своего маленького Стаса, Иван Михайлович не допускал, чтобы в сердце у дитя хотя бы на мгновение затаилась обида, как это когда-то случилось с ним.
Как только Стас потянулся к молотку и ножовке, Иван Михайлович стал давать ему инструменты, а также обрезки материалов. И с удовольствием наблюдал, как мальчик упорно учился пилить дерево, забивать гвозди, не попадая при этом молотком по пальцам. Годам к четырем ребенок самостоятельно сколотил скворечник. А в старших классах был уже хорошо подготовленным к жизни человеком.
Теперь сын Ивана Михайловича - инженер-конструктор по компьютерам, кандидат наук. По окончании средней школы поступил в университет, да так и остался в Москве работать. Трудолюбивый и находчивый, он уже после второго курса перестал брать у родителей деньги и сам стал дарить им подарки. А когда начал работать, то они ощутили солидную поддержку с его стороны.
Никто из знакомых этому не удивлялся. Сам Иван Михайлович был непоседой и постоянно повторял поговорку: "Не боги горшки обжигают!" - единственное наследие от своего отца. Он был и столяр, и плотник, и слесарь, и электрик, и журналист одновременно. Все это постигал самостоятельно, так как рано лишился родительского попечения.
В очередной приезд в отпуск Стас сказал Ивану Михайловичу:
- Папа, я привез тебе новую материнскую плату и еще некоторые новинки!
И отец с сыном приступили к модернизации домашнего компьютера.