Вникай в обстоятельства времени
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Татьяна Хруцкая
ВНИКАЙ В ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ
Санкт-Петербург
2014 год
Человек человеку - волк? Враг? Друг?.. Нет...
ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ - УЧИТЕЛЬ!
У каждого человека есть чему поучиться хорошему...
2014 год... Стреляют наши дети! И убивают... И избивают... И грабят...
И издеваются... Профессия учителя становится опасной...
После распада СССР, "лихих 1990-ых" и наступления вседозволенной либеральной демократии выросло поколение жестоких, агрессивных детей. Во имя жизненного "успеха" они готовы отказаться от всех норм нравственности, от всех Заповедей Божьих, даже если крещены.
Феномен Маугли... К сожалению, к детям теперь в этом смысле нужно относиться как ко взрослым: если за вами увязался даже 8-летний ангелочек, его тоже надо воспринимать как угрозу. И вести себя также, как в ситуации со взрослым.
"Я вас, дети, люблю, пока вы маленькие, до школы, а потом вы делаетесь противные..."
Дети как национальная идея. Воспитание и образование...
"Образование без воспитания - это меч в руках сумасшедшего".
Хорошо ли вы знаете своего ребёнка? Телевизионное голосование:
59,3% - да;
40,7% - нет.
У вас доверительные отношения в семье?
80% - да;
20% - нет.
Жестокость - нормальное состояние подростков, к сожалению...
Что происходит в голове? Тревога и агрессия рядом...
Либеральный капитализм уродует души...
Преуспевание и успех любой ценой... Культ успешности, гонка...
Загнанные они... Насилие пропитывает наше общество...
Молодёжная среда всегда жестока... В каждом классе есть лидеры...
Насилие решает проблемы... Подростки - это особый возраст...
Закрываются тела и души... Тревога и агрессивность возрастают...
Первые попытки справиться с тревогой при помощи алкоголя, курения, наркотиков и ...
Родителям надо успеть подружиться с детьми до подросткового возраста, чтобы сгладить и смягчить вступление во взрослую жизнь...
Нужно сделать всё, чтобы ребёнку было интересно жить...
Умению общаться со сверстниками поможет участие в волонтёрском движении, в драматических кружках, в общественной жизни... Быть частью чего-то большого, важного, а не супер-индивидуалистом...
Не хватило детям тепла и любви в детстве от родителей, от воспитателей, от учителей... И жизнь пошла наперекосяк...
Наверно, если бы больше водили детей в театр, в филармонию, в музеи, на выставки, заставляли читать хорошие книги, трагедий было бы меньше. Психологическая служба должна сопровождать ребёнка, семью, помогать преодолевать проблемы. Учитель должен принимать участие в душе ребёнка. Каждое время ставит более высокие задачи. Нужна реорганизация педагогического образования. Когда будущие педагоги работают летом с детьми в пионерских лагерях, они учатся общаться с детьми, они учат взаимодействовать с людьми. И раньше мальчишки играли в войну, и в тир ходили стрелять, но в голову не приходило убивать.
Идеология: педагогика успеха - не борись с недостатками, развивай достоинства. Определённая часть аплодисментов должна достаться всем. Воодушевляющая педагогика... Учителя, не забивайте ребёнка двойками, вы ставите эту оценку себе. Не унижайте ребёнка, не сравнивайте его постоянно с другими. Похвалите за то, что сегодня у него дела лучше, чем вчера.
Школа - не репетиция жизни. Это уже жизнь. И если ученики и учителя любят школу и друг друга, то целых 10 лет можно провести в счастье. Это ведь так много и так важно для личного успеха и счастья в личной жизни. За эти годы специалисты, психологи, педагоги должны изучить возможности ученика, чтобы определить его правильный путь, на котором ему будет комфортно и радостно жить. Нам всем в повседневной жизни нужны высококлассные и честные специалисты во всех областях. Ремесло - это очень важно. И отличный слесарь, и водопроводчик из ЖКХ для нас более уважаем, чем учёный, создавший очередное нечто страшное...
В спорте есть бег на короткую дистанцию и на длинную дистанцию. У кого что лучше получается. Жизнь - это бег на длинную дистанцию. И многие отличники лихо начинают, но рано заканчивают и борьбу, и достижения, и даже жизнь...
Давайте искать верный путь для каждого ребёнка. Психолога к каждому не приставишь, да и что он вообще-то понимает, это ещё вопрос. Классный руководитель - самый близкий человек для ученика. Если мы хотим спасти страну от жестокости, нужно чтобы классный руководитель был хорошим человеком, любил детей и больше проводил времени с ними.
Обратите внимание на первую оценку в школе. Она запомнится в подсознании на всю жизнь. Может оказаться, что в конце жизнь поставит вам итоговую именно эту оценку... Впереди у вас есть время и возможности... Не упустите их...
Спартак, Овод, Тимур и его команда, Гарри Потер...
С кого жизнь делать?..
ДОРИС ЛЕССИНГ "ВОСПОМИНАНИЯ ВЫЖИВШЕЙ"
Творчество Дорис Лессинг (р. 1919) многогранно, среди её сочинений произведения, принадлежащие к самым разным жанрам: от антиколониальных романов до философской фантастики. В 2007 году Лессинг была присуждена Нобелевская премия по литературе "за исполненное скепсиса, страсти и провидческой силы постижение опыта женщин".
Роман "Воспоминание выжившей" был написан ещё в 1974 году. Это одно из лучших произведений Дорис Лессинг, которое сама автор определила как "попытку создания автобиографии".
В мегаполисе недалёкого будущего, где правительство давно отчаялось навести порядок, где население терроризируют крысы и банды беженцев, где на улицах царит бессмысленное насилие, немолодая одинокая женщина вдруг загадочным образом получает на воспитание двенадцатилетнюю девочку, которую она должна спасти от надвигающегося всеобщего хаоса...
Все мы помним это время. И для меня оно - такое же, как и для других... и всё же мы снова и снова делимся друг с другом воспоминаниями о пережитом, вновь и вновь повторяем, пережёвываем детали и внимательно слушаем, как будто убеждаясь: да, ты видишь это так же, как и я, значит, это действительно было, значит, это не плод моего воображения. Мы сравниваем и спорим... Но море, которое мы пересекли, - одно и то же море, море беспокойства, напряжённости перед концом - одним для всех, везде: в районах и кварталах наших городов, на улицах их, в гроздьях многоэтажек, в гостиницах и далее - города, страны, континенты...
Возможно, не будет неуместным рассмотреть, как мы, каждый из нас, оглядываемся на пережитое, на череду событий и видим в них иное - большее? - чем видели тогда, раньше... Люди хватаются за воспоминания о том, о чём хотели бы прочно забыть, не вспоминать вообще. Счастье? То и дело сталкиваюсь в жизни с этим словечком. И каждый раз оно расплывается, растворяется, невесть что означая. Смысл, значение? Цель?.. Ностальгия?.. Стремление преувеличить свою личную, весьма сомнительную весомость? Я был там, я видел, я участвовал... Я, я, я...
Антагонизм между "нами" и властями, деление на "они" и "мы" воспринималось как нечто само собой разумеющееся, и все мы воображали, что живём в анархическом сообществе...
"И какого чёрта они такие идиоты?!" и "Боже, почему всё это так ужасно?!"
Начну я со времени, когда "это" ещё не проявилось, со времени обобщённого беспокойства, брожения умов. Дела шли не слишком гладко... Всё ломалось, рушилось, переставало функционировать, "подавало повод для беспокойства", как выражались дикторы каналов "Новостей", но "это" как неотвратимая неизбежность ещё не сформировалось...
Многие из живших в этих стенах прежде предпринимателей и квалифицированных специалистов уже покинули город так же точно, как многоэтажки в прежних районах рабочего класса заселили скваттеры, люмпены, оборванцы. В эти дома вселилась смешанная публика, беднота. Кто смел, то и съел, у кого хватило сообразительности, тот и занял эти квартиры. Разную публику можно было встретить в нашем доме, всё равно как на улице или на рынке.
Двухкомнатную дальше по коридору занимал профессор с женой и дочерью. Как раз надо мной поселился целый клан каких-то туземцев со сложными родственными связями...
Сознание этой иной жизни, развивавшейся вокруг меня, вплотную ко мне, вползало в мозг незаметно, просачивалось по капле...
Информация без вмешательства со стороны властей проникает одновременно в головы многих. Об этом не объявляли по сети вещания или с трибун на собраниях, не печатали в газетах, не давали информацию по радио и телевидении. Конечно, медиа всё время что-то вещают, но это "что-то" не усваивается с такой эффективностью, как информация из других каналов. По преимуществу народ не обращает внимания на то, что ему говорят власти... Впрочем, это не совсем так. Официальную информацию замечают, обсуждают, критикуют, жалуются на решения властей, но это совсем другое. Может быть, она служит как бы средством развлечения публики? Нет, это тоже не совсем верно. Люди не действуют так, как им велено, вот в чём суть. Если только их к этому не принуждают. Но эта информация, другая, поступающая неведомо откуда, "из воздуха", побуждает людей к действию...
Встретившись с ней на тротуаре у входа, я выслушивала её замечание по поводу того, что "не следует тянуть слишком долго", и отвечала, что у нас есть ещё месяц-другой в запасе, но не стоит откладывать на последний день. Мы имели в виду то же самое, о чём толковали все: что пора бежать из города. Никто официально об этом не объявлял, никто официально не признавал, что город пустеет, разве что в качестве временной тенденции, не имеющей устойчивого характера.
Вроде бы не существовало какой-то единой причины для бегства. Но было общеизвестно, что коммунальные службы на юге и на востоке прекратили функционировать, что эта "мёртвая зона" распространялась в нашем направлении. Мы знали, что юг и восток покинуты населением, что там остались лишь те - в основном подростки, - кто живёт "подножным кормом": остатками урожая на полях, отбившимися от стад животными. Группы эти - можно даже назвать их бандами - в отношении немногочисленного городского населения вели себя в основном мирно, не проявляя склонности к насилию... По мере роста дефицита продуктов питания агрессивность их, однако, увеличилась, и, когда они проходили через наши пригороды, жители прятались, запирались по домам.
Так продолжалось несколько месяцев. Сперва грозные слухи, затем их подтверждения в медиа: такая-то банда продвигается в таком-то направлении, ожидается тогда-то, гражданам рекомендуется принять меры предосторожности, чтобы сохранить жизнь и имущество. Затем опасность нависала над соседней местностью. Периодические тревоги стали частью нашей жизни.
Южные районы давно уже привыкли жить в страхе, однако улицы северной части, где я жила, оставались вне маршрутов набегов бродячих банд ещё долгое время. Мы прятали головы в песок, надеялись, что опасность исчезнет, растворится, улетучится. Первые два-три визита бандитов-гастролёров в нашу местность мы восприняли как нечто случайное, ещё не подозревая, что мир и покой превратятся из нормального состояния в передышки, а разгул банд станет нормальным явлением.
Всё говорило о том, что приходит время бежать. Скоро, скоро... Моя повседневность, моя дневная жизнь, протекавшая на свету, казалась всё более эфемерной, всё менее весомой. Стена стала для меня... навязчивой идеей, что ли. Моя одержимость ею подразумевала, что я готова была предать её и то, что она символизировала собой. Приоритеты сдвинулись, и я готова была считать - сначала это меня слегка беспокоило, - что происходящее за стеной столь же важно, сколь и моя жизнь в милой и удобной, хотя и запущенной бедной квартире. В гостиной у меня преобладают кремовый, жёлтый и белый цвета, создающие впечатление солнечного света. Но есть ещё стена. Самая обычная, даже заурядная капитальная стена без дверей и окон... Утром на стену падает солнечный свет, и узор настолько оживает, что кажется цветным изображение сада с зеленью древесной листвы и золотом цветов... До меня доносились звуки откуда-то издалека... Звуки нечёткие, смазанные, но знакомые. Я слышала такие на протяжении всей жизни.
Однажды после завтрака... стоя перед этой стеной и наблюдая, что выделывает солнце со стеной и потолком... В какое-то мгновение я вдруг оказалась там, за стеной... Я не двигаюсь, стою на грани двух миров, застыла между своей знакомой квартирой и этим ожидающим меня пространством. Стою, смотрю, усваиваю впечатления, ощущаю тягу куда-то, жду неведомо чего - ждала всю жизнь...
Это утреннее происшествие как-то само собой забылось. Жизнь в её мелких проявлениях продолжалась... Лишь через несколько дней, когда я снова стояла на том же месте, пронизывая взглядом стену, я сообразила: а ведь я там была! Как же я умудрилась забыть об этом? И снова стена растворилась, снова я там...
А теперь я расскажу, каким образом у меня появился ребёнок...
Я подошла к окну; глядя наружу, раздумывала, гадала, какие ещё новые сюрпризы свалятся на мою голову. Потом уселась, приняла позу роденовского "Мыслителя" - в общем, позу глубокой концентрации.
Да, это неожиданно. Да, невозможно. Но разве я не принимала невозможного? Да я с ним жила. Я оставила все стремления обыденного мира ради мира внутреннего. А внешний мир? Разве то, что он предлагал, можно было считать нормальным?..
Такова была атмосфера того времени, в которое у меня появилась Эмили. Все формы организации общества рушились, но жизнь продолжалась, и мы делали вид, что ничего не случилось, одновременно приспосабливаясь к новым условиям. С удивительным упрямством, упорством пытались мы вести нормальную жизнь. Ничего - или очень мало - уцелело от того, что мы считали само собой разумеющимся десять лет назад, но мы вели себя так, как будто эти старые формы ещё существовали. И действительно, старый порядок не сгинул окончательно. Он существовал - пища, удобства, даже атрибуты роскоши - на иных уровнях, хотя те, кто им наслаждался, не стремились привлекать к себе внимания.
Старый порядок существовал даже для нас - урывками, обрывками времени и пространства... В пределах этих обрывков люди мыслили и действовали так, будто ничего не менялось. Когда что-то случалось, например, район подвергался разграблению, люди покидали его, временно съезжали к знакомым или родственникам, пережидали и возвращались в разграбленный дом, стремились восстановить прежний, свой порядок, образ жизни. Ко всему на свете можно привыкнуть, эта истина стара, но, наверное, следует пережить такое время, чтобы понять ужасающую её верность. Именно это придавало тому времени своеобразную пикантность. Сочетание хаотического, странного, ужасающего, угрожающего, атмосферы войны и осады - с обычным, привычным, даже безупречным.
Вот газеты, радио, телевидение набрасываются на новость о похищенном из коляски младенце. Возможно, похититель - какая-нибудь несчастная бездетная женщина. Полиция прочёсывает местность, ищет ребёнка, ищет преступницу, чтобы её наказать. Следующей новостью дня оказывается сообщение о гибели сотен, тысяч, даже миллионов людей. И мы полагаем, что первое - озабоченность судьбой единственного ребёнка, потребность привлечь к ответственности этого отдельно взятого преступника - наше насущное, а второе - гибель многих - случайный инцидент, прерывающий плавное течение развития нашей цивилизации.
Такое положение вещей мы считаем нормальным. Но бывают моменты, когда игра, в которую мы условились играть, не стыкуется с реальностью... Может быть, наш истинный враг - уплывающая из-под ног почва...
Ещё пример: две сотни хулиганствующих молодчиков вихрем прошли по нашему району, оставив на мостовой труп, перебив кучу окон, разграбив лавки, устроив несколько пожаров. И в ту же неделю группа женщин среднего возраста, самоназначенных активисток, устроила демонстрацию протеста против любительского спектакля местной молодёжной группы... Они умудрились организовать не слишком многолюдный митинг, посвящённый "распаду семьи", "аморальности и сексуальной распущенности"... Проявление устойчивости "нормального" образа жизни в условиях всеобщего хаоса, беспорядка, безнадёжности.
А что сказать относительно бесчисленных инициативных групп граждан этического и социального плана? За увеличение пенсий - когда деньги уступили место натуральному обмену, за обеспечение школьников витаминами, за улучшение обслуживания привязанных к дому инвалидов, за усыновление покинутых детей, за запрещение распространения информации о проявлениях жестокости - чтобы не подвергать тлетворному влиянию неокрепшую психику молодого поколения, за вступление в дискуссию с кочующими бандами - или же за беспощадное их искоренение, за соблюдение рамок приличия в сексе, против употребления в пищу мяса кошек и собак и так далее... Маразм. Плевки против ураганного ветра. Забота о том, как сидит галстук - или как накрашены ресницы, - когда на тебя рушатся стены дома. Обмен рукопожатиями с людоедом, который эту протянутую руку вырвет из твоего плеча и отправит в пасть. Эти и другие аналогии то и дело проскальзывали в наших разговорах и обыгрывались профессиональными комиками.
Поэтому в такой атмосфере, в такое время появление в доме незнакомого мужчины с неизвестным ребёнком, оставленным мне на попечение, выглядит не таким уж и экстраординарным...
Ко мне вернулись забытые ощущения. Хотелось пройти сквозь стену и больше не возвращаться...
Эмили много читала. Выбор книг для чтения меня поражал: развитой вкус взрослого...
Что мне делать с девочкой? Ведь я в жизни не помышляла о такой ситуации... Ребёнок... Ответственность за него... Да к тому же она растёт... Одно дело девочка..., но совсем другое - девушка. Особенно в такие времена... Раздражала меня и её лень... Эмили часами сидела у окна, следила за прохожими, впитывала каждую мелочь, развлекала меня замечаниями... Замечания эти явно не соответствовали восприятию двенадцатилетней девочки. Хотя, возможно, я просто отстала от жизни, не учитываю сложностей условий, в которых приходилось тогда жить детям...
- Ну, эта всю жизнь будет искать кого-нибудь, похожего на папочку, но где же ей такого взять! Нет таких больше.
Эмили, конечно, имела в виду всеобщий развал, не способствующий воспроизводству респектабельных профессоров в белоснежных незапятнанных рубашках со скрытыми страстишками к девицам с запятнанной репутацией. Время отменило понятие респектабельности и стёрло различия между репутациями...
Замечания её по большей части относились теперь к проходящим мимо молодым людям. У одного смешная походка, выдающая его неуверенность в себе, у другого манера вычурно одеваться, у третьего прыщи на физиономии или всклоченные волосы. Эти шагавшие мимо окон малопривлекательные личинки неотвратимой силы, от которой нет спасения, вызывали у неё плохо замаскированный ужас...
Никто не проскользнул мимо нашего окна неоплёванным...
Всякого, кто оказывался в поле зрения Эмили, кто приближался к ней, она воспринимала как угрозу. Таким образом настроила её предыдущая жизнь... Это общечеловеческая реакция, присущая всем людям... Когда к нам приближается кто-то новый, незнакомый, мы настораживаемся, оцениваем этого индивида и опасность, которую он может для нас представлять. Мы производим тысячи непроизвольных замеров, вычислений, прикидок, приходя к предварительному выводу: "Да, этот мне подходит" или "Нет, это не по мне"; "О, этот тип опасен... Осторожно! Берегись!". И так далее... Эта реакция столь молниеносна, привычна - возможно, мы впитали её с молоком матери в раннем детстве, - что мы не ощущаем на себе её тисков...
Проверила я, не тянет ли её в школу.
- Чтобы хоть чем-то заняться...
- А зачем?
Зачем... Большинство школ к тому времени прекратили попытки чему-либо обучать. Для бедных слоёв населения учебные заведения превратились в подобие армии, в средство удержания населения под контролем. Конечно, как всегда, действовали школы для привилегированного сословия, для детей толстосумов и администраторов.
- Да, согласна, особого смысла нет, да и сколько мы ещё здесь продержимся...
- А... куда потом?
Сразу проступила её потерянность и растерянность...
Я часто взвешивала возможность найти приют в одном семействе... Доброе фермерское хозяйство - далее моя фантазия не залетала. "Доброе фермерское хозяйство" - символ мира, безопасности; утопия, укоренившаяся в те дни в головах множества людей. Я была там летом, они принимали на своей ферме туристов... Я неприхотлива, работы не боюсь, привыкла жить просто, чувствую себя как дома и в городе, и в деревне... Трудно представить, что фермеры обрадуются мне. Но ещё труднее вообразить, что они меня выгонят вон...
Каждое утро свежее молоко, каждое утро каравай свежеиспечённого хлеба... Идиллия... Жить мы будем в доме для гостей-туристов... Приём пищи за длинным столом в том же доме-гостинице. Там есть и древняя плита, на которой побулькивают супы да соусы, настоящая еда, и мы будем наедаться до отвала... ну, во всяком случае, есть столько, сколько нужно. Настоящий хлеб, настоящий сыр, свежие овощи, иной раз даже и мяса немного... Запах подвешенных на просушку трав...
Эмили слушала меня, а я следила за лицом девочки, на котором её улыбка менялась на желание защитить меня от моей неопытности, от моей загнанности в угол. В ней неосознанно всплывало нечто... чистое, цельное, не зависящее от потребности нравиться, потребности подать и продать себя...
Простая здоровая еда, свежий хлеб, незаражённая вода из глубокого колодца, овощи с грядки, любовь, доброта, семейный уют. И мы толковали о нашем будущем на ферме как о чём-то реальном: мы войдём с ней туда вместе, рука об руку, и начнём новую жизнь, жизнь обетованную, обещанную - кем? когда? где? - всем и каждому из живущих на планете.
Эта идиллия продолжалась всего несколько дней и резко оборвалась. Однажды тёплым вечером я выглянула в окно и увидела на другой стороне улицы под платанами около шести десятков молодых людей. Очередная волна переселенцев катилась через город... Такая масса молодых людей ничего иного в наши дни означать не могла. Они отличаются размытой индивидуальностью... У них отсутствует личная ответственность и смещена личная точка зрения. Это проявляется по-разному, не в последнюю очередь резкой реакцией при столкновении с не принадлежащими к стае. В последнем случае срабатывает стадный инстинкт, стадное восприятие и суждение. Они не терпят одиночества, масса - их дом, база их самосознания. Законы их стаи схожи с законами стаи бродячих собак, сформировавшейся на пустыре... Это описание подходит, разумеется, к любой группе людей любого возраста в любой местности, если их роли не определены какой-либо вышестоящей организацией. Банды подростков и молодёжи показали пример "старикам", да и сами они включали в себя этих самых "стариков" и даже целые семьи. Сформировалось определённое отношение к этим "ордам кочевников" - пока кочевниками не стало всё население.
Вечер, о котором я вспоминаю, выдался на славу. Ласковое солнце, пышная зелень... Тёплый сентябрь. Кочевая орда обосновалась на мостовой, развела костёр, свалила пожитки в кучу и приставила к ним часовых... Местность как вымерла, полиции ни следа. Начальство с проблемой справиться не могло, да и не пыталось, мудро поджидало, пока проблема перекочует дальше вместе с вызвавшей её ордой...
Молодёжь кучкуется вокруг костра, некоторые парочки слепились, сплелись руками, обнимаются, обжимаются, целуются...
Бояться за Эмили не имело смысла. Ничего с тобой не случится, если будешь держаться в рамках приличий...
Они ощущали себя в безопасности, под защитой своего сообщества...
- Если не считать, что они людоеды, вполне приличная публика...
Поток мигрантов наконец иссяк. От них остались прожжённая кострами мостовая, кучи и россыпи мусора, битой посуды... Откуда ни возьмись материализовалась полиция, принялась активно опрашивать очевидцев, фотографировать следы великого переселения. Затем муниципальные службы приступили к уборке и заделыванию дыр. Жизнь вернулась в нормальную колею, на первых этажах по вечерам снова светились окна.
Примерно тогда я поняла, что действо на мостовой перед домом и то, что происходило между мной и Эмили, как-то связано с моими визитами сквозь... или за стену...
Мать хочет отобрать ребёнка у няньки, но та не отдаёт.
- Это моя лялечка, моя прелесть... А вы займитесь Эмили, мадам...
Все старики некогда были молодыми, но из молодых никто ещё старым не побывал...
Эмили видела перед собой пожилую, неинтересную, сдержанную женщину. Я её пугала, представляла собой нечто невообразимое, ужасающее - старость...
Тело её набирало вес, и не только в результате естественного процесса роста и взросления. Целыми днями Эмили валялась на диване со своей жёлтой кошкособакой, обнималась-миловалась со своим вонючем зверем, сосала конфеты, жевала булочки с вареньем, жевала и мечтала, мечтала и жевала...
- Боже, как я разжирела! Глядеть тошно!..
Да я ни в какие одёжки не влезу, такого размера ни в каком магазине не сыщешь!.. О чём я думаю? Сколько народу голодает, многим есть нечего. А я тут зажралась совсем.
Эмили могла бы побродить по блошиному рынку, по развалам подержанных вещей, как делает сейчас большинство людей. Она даже могла бы позволить себе сходить в настоящий бутик. В "настоящих" магазинах отоваривались лишь немногие; эти заведения стали символом статуса, в них захаживали теперь лишь избранные, принадлежавшие к администрации - этих типов называли трепачами...
Я подолгу отсутствовала, занимаясь, как и многие другие, процеживанием событий, сбором сплетен и новостей. Радио я, разумеется, слушала, была членом "Газетного кружка"... Люди подходили и отходили, что-то сообщали, что-то узнавали, поддерживая общую атмосферу беспокойства. Информация стала чем-то вроде самостоятельной валюты. Новости обсуждались, оценивались на достоверность. Информация часто оказывалась ложной. Врали официальные источники, искажала события пресса. Собственно, полностью достоверной информации вообще не встречается ни в природе, ни в обществе. Муть оседала, формировалась какая-то картина, добавляющая нам уверенности и спокойствия в эти беспокойные времена.
Так мы считали тогда. В ретроспективе всё видится несколько иначе. Наши действия ограничивались блужданием да разговорами. Мы работали языками. Точно так же, как люди, всё своё "полезное" время проводившие в бесконечных конференциях, обсуждая то, что произошло, и то, что могло бы произойти, но, к сожалению (к счастью), не имело места быть... Что произошло бы, если бы все вовремя прислушались к их мудрым умозаключениям... Мы трепались. Занимались тем же пустопорожним трёпом, как и те, кого мы презрительно наделили прозвищем "трепачи". Час за часом, день за днём трепались и прислушивались к трёпу.
Более всего нас, разумеется, интересовало, что происходит на востоке и на юге, "там", ибо мы понимали, что тамошние процессы повторятся в скором времени у нас или, во всяком случае, на нас повлияют. Нужно было знать, какие "орды" и банды на подходе, следовало просчитать сроки и вероятность их появления. Орды эти уже можно было назвать трибами, племенами, ибо состояли они из лиц любого пола и возраста, а не только из молодых, как в былые времена. Появилась новая социальная единица - или возродилась древняя. Интересовались мы и грядущими дефицитами. Что исчезнет из оборота, чем надо запастись в первую очередь. Какой пригород, когда и на сколько отключат от электросети, от газоснабжения, кому суждено перейти на свечи; где открыта новая свалка мусора... и так далее... Поезда и автобусы следовали вне всяких графиков, что такое расписание, все уже прочно забыли... Официальные лица населению не доверяли. Я научилась ходить пешком, вновь вспомнила, для чего существуют ноги, как и большинство соотечественников-современников...
Вопросы выживания Эмили всё же волновали, интриговали сложности, хитрости, закавыки бытия. Помню изобретённое ею блюдо, что-то типа соуса с клёцками несколько необычного состава... Меня радовала её сноровка; как будто с плеч свалилась тяжкая ноша ответственности за её будущее, за выживание этого на первый взгляд такого неподготовленного ребёнка к преодолению трудностей, к преодолению того, что ждало всех нас. А что нас ждало, волновало меня всё больше. И я беспокоилась за Эмили...
Хуго покорно заглатывал ту гадость, которую у нас продают под видом корма для животных, но предпочитал доедать наши объедки...
Пищи, однако, оставалось немного и нечасто. Эмили всё ела и ела, брюки на ней уже едва сходились. Не переставая жевать, она мрачно оглядывала своё отражение в зеркале...
- А мне жирок-то только к лицу, правда?..
Мной кучу народу можно было бы накормить.
Но эти шуточки её аппетита не убавляли... Рот становился её главной частью тела... И вдруг наступил перелом. Тогда он не сказался внезапным...
Парни её игнорировали. Обменялись замечаниями о её фигуре. Она вернулась домой, уселась на краешек дивана и несколько часов сидела неподвижно. После чего перестала есть. Вес она сбросила быстро. Питалась чуть ли не исключительно травяными чаями. Жир на Эмили как будто таял. Я забеспокоилась, уговаривала её лучше питаться, выбрать себе разумную диету - бесполезно, она меня не слушала, её вдохновляли герои мостовой... На наших глазах рождалась банда, орда, стая - племя... Я наблюдала рождение, рост, расцвет нового социума на обшарпанной мостовой...
Я не вполне представляла, на какой ступеньке социальной лестницы пристроился профессор. Встречались такого рода "замаскированные" административные служащие, жившие тихо-мирно в обычной квартире обычного многоквартирного дома, на первый взгляд не отличавшиеся от соседей, но имевшие доступ к пище и одежде совсем иного качества, к средствам транспорта, недоступным большинству окружающих...
Потребности внутренней жизни давно научили нас уединяться внутри себя, мы могли находиться на людях, не замечая окружающих...
Теперь Эмили выглядела как её однолетки и должна была мыслить и действовать, как они. А как выглядели её однолетки? Разумеется, практичность одежды доминировала над внешним видом и определяла его. Брюки, куртки, пиджаки, свитеры, шарфы; всё прочное, тёплое. Рынки старья, свалки и помойки поставляли множество барахла всевозможных фасонов, которое могло пойти в ход перекроенным или без изменений. Так что выглядели они. Пожалуй, как цыгане, причём цыгане прошлых веков, традиционные, водевильные. Тёплая, удобная, свободная одежда и обувь, ноги должны нести их далеко и без устали...
Казалось, девочка всем телом впитывала информацию из внешнего мира: его угрозы, предупреждения, симпатию, а чаще - антипатию. Лицо и вся фигура девочки словно бы излучали боль...
Речь держит женщина, мать, хозяйка, госпожа...
- Откуда мне было знать? Разве меня хоть кто-нибудь предупреждал? И так изо дня в день, изо дня в день. К вечеру я вся измотана, выжата, как тряпка, валюсь с ног, перед глазами всё как в тумане. Читать? Книга валится из рук, веки смыкаются... У меня уже мозги набекрень...
Девочка помалкивает. Переживает критику своего поведения, осуждение самого своего существования.
- Ты и не подозреваешь, что такое иметь детей, пока они не появятся. На тебя наваливается куча обязанностей, едва справляешься. То одно. То другое... еда, дети, порядок в доме... Конечно, Эмили требует внимания, но я не могу разорваться.... Весь день, как в карусели. От прислуги хлопот больше, чем проку, к своим проблемам добавляются проблемы служанок, ещё ими занимайся... Дети - это такая обуза, такая обуза...
Что ты можешь дать, если в тебе ничего не осталось, если ты полностью опустошена? Уже к полудню я измотана, ни о чём, кроме сна, не могу и думать. А ведь какая я была когда-то!.. Даже не знала, что такое усталость я не представляла, что настанет время, когда я смогу провести день без книги. Но вот, настало...
Эта женщина чувствовала, что попала в ловушку, но почему? Ведь замужество, дети - к этому её готовила вся предшествующая жизнь, общество, этого она и сама хотела, к этому стремилась. Ничто в её воспитании и образовании не готовило к тому, с чем она столкнулась в действительности. И не у кого было искать подмоги, понимания...
Монотонный голос продолжал перечислять обвинения, оскорбления, упущенные возможности... Маленькую девочку фактически обвиняли в том, что она родилась, чем причинила матери боль и хлопоты и положила начало длинной череде бедствий. Голос этот буквально грыз малышку, оставляя неизгладимые следы. Даже отзвучав, он оставил в памяти безобразные рубцы досады. Часто в повседневной жизни слышала я на грани восприятия горький голос, бесконечные жалобы, доносящиеся из-за стены...
Что может произойти в жизни вялой старухи, расплывшейся в кресле рядом с невразумительным жёлтым зверем?.. Но внутри, под тонкой плёнкой покоя - полный хаос. Всё постоянно меняется, куда-то стремится, в разные стороны, одновременно внутрь и наружу, крутится, крутится в бешеной центрифуге времени.
И полное отсутствие выбора, безнадёжная безальтернативность. Выжидать и наблюдать. Собственно, ждать-то нечего, лучше ничего не ждать. Наблюдать. Следить за всё более чужой Емили. Следить и беспокоиться...
Вот сидим мы на развалинах этой ракетно-искусственноволоконной цивилизации - почему бы не поразмыслить, а нужна ли она, если приводит к каким результатам? Не слишком ли мы высоко её ценили? И не слишком ли уничижительно отзываемся о ней теперь? Может быть, следует определить её место на шкале ценностей?..
Долгие часы я проводила с Хуго. Как и в ожидании перед стеной, в ожидании, когда она раскроется, откроет доступ... Как и в походах по улицам, в сборах новостей, сплетен, информации, в обмене мнениями с согражданами, в рассуждениях на злобу дня, что делать и как жить дальше. В основном все сходились во мнениях, приходили к выводу, что ничего не поделаешь, а стало быть, ничего и делать не надо. Ждать. Ждать, пока рухнет этот город, коммунальные службы которого приказали долго жить, население которого бежит, расползается во все стороны.
В напряжённости этого ожидания проявились новые резкие нотки. Их внесла погода: лето выдалось жаркое, сухое...
Родители нашей части города, во всяком случае, знали, где находились их чада, хотя и не могли повлиять на предосудительные действия отпрысков...
Эмили влюбилась... Объект её чувства - молодой человек, объединивший вокруг себя очередную стаю. Несмотря на лихой полубандитский облик, парень, как мне казалось, умный, рассудительный и вдумчивый, по темпераменту скорее наблюдатель, которого подталкивало к активности время...
Стандартная "первая любовь", наступающая за серией личиночных влюблённостей, весьма нешуточных и столь же серьёзных, как и "первая", как и позднейшие "взрослые" влюблённости...
В состоянии ли эти молодые люди с неопределёнными источниками существования, уединяющиеся парами лишь эпизодически, в каких-нибудь заброшенных строениях или сараях, на пустырях, в пригородных рощах, в состоянии ли они произнести эти слова: "Люблю... Любишь?.. Навеки?.."... Эмили страдала, как и положено в её возрасте, безнадёжно страдала по своему избраннику, герою двадцати двух лет. А герой неожиданно вдруг остановил на ней свой выбор. И Эмили стала его девушкой, избранной из многих, её признал он, и признали окружающие. Она теперь постоянно сопровождала его, находилась рядом на мостовой... Из глубин страдания она воспарила в выси блаженства, расцвела, похорошела. Глаза её светились, когда она стояла рядом с ним... О том, что ей всего тринадцать, Эмили не задумывалась. Такие подробности замечают в моём возрасте. "Тело готово - всё в порядке, для секса созрела", - вот как рассуждают юнцы...
Тиканье часов обусловливает каждый вздох и каждую мысль...
Мужчина всё так же продолжал сосать сигарету. Улыбка не исчезла с его лица, осталась и недоверчивая неуверенность. Появилась строгость, проклюнулись на его лице признаки моральной опустошённости, безжизненности, осуждение себя самого и всего на свете...
В маленькой кровати лежит маленькая девочка... Она сейчас болеет, капризничает. Бледная, похудевшая, вспотевшая. Вокруг книжки, игрушки, альбомы... Маленький вулкан страстей, желаний, скорби...
Женщина с озабоченным видом присаживается на край кроватки. Много забот у матери семейства, хозяйки дома... Верная долгу, сидит... Однако нет контакта между маленьким потным тельцем, жаждущим защиты, стремящимся прижаться к большому, тёплому телу... и большим, прохладным, ровно дышащим телом уверенной в себе, исполненной чувства долга матери. Не даёт им общение радости...
А на мостовой между тем вновь нарастают события... Вдруг появились дети около десяти лет от роду, беспризорники. Иные сбежали от родителей, другие с родителями время от времени виделись, были и сироты. Официально дети либо проживали с родителями по какому-то определённому адресу, либо переходили в ведение опекунских органов. Официально дети даже школу посещали. Но на практике... Иногда, когда родители ломались под давлением реальной жизни, ребятишки прибивались к другим семьям. Детей теперь выбрасывали на улицу так же, как в былые времена надоевших кошек и собак. Родители погибали во вспышках насилия, умирали во время эпидемий, сбегали из города, не думая о детях. А власти не рвались окружить их заботой, наоборот, всячески увиливали от ответственности за беспризорников. Но эти дети всё ещё оставались частью общества, не стремились порвать с ним, в отличие от других, ставших врагами общества, нашими врагами...
В то время часто высказывалось мнение, что слабым не место в жизни, но обычно эти замечания относились к старикам. На практике, кстати, так очень часто и случалось...
Город изобиловал пустым жильём... От электросети дом отключили - за электричество уже давно никто не платил, но вода ещё подавалась. Стёкол в окнах, разумеется, не осталось. Нижние окна заколотили, в верхних этажах затянули полиэтиленовой плёнкой...
Странно, но взаимопомощь и самопожертвование существовали бок о бок с жестокостью и чёрствостью...
Тепло, уход, семья... Эмили переодевалась и отправлялась обратно, в свою стаю...
Мода десятилетней давности триумфально шествовала по улицам...
В новом её доме буйствовала радость, процветал успех, что-то активно созидалось, в ней там нуждались... Она постоянно улыбалась, и люди замечали это, заговаривали с ней, прикасались, чтобы почерпнуть из её бездонных запасов радостной энергии, из реки жизни...