|
|
||
По просьбе глубокоуважаемого Ивана Игнатьевича Берестова, которые вдруг почему-то решил последовать примеру Ольги Валентиновны Ляшенко, открываем еще одну разговорную тетрадь, на этот раз персональную, для И.И.Берестова. Доброго вам здоровья, Иван Игнатьевич, и долгих лет жизни! Пишите, редактируйте. Худсовет Журнала Самиздат | ||
http://zhurnal.lib.ru/comment/b/berestow_i_i/about
Дорогая Джен! Я с нескрываемым интересом прочел захватывающий рассказ о петербургском писателе Михаиле Федотове и его талантливых произведениях, представленных на конкурс от имени других людей. Большое вам спасибо за эту интереснейшую ссылку! Но уже по прочтении я вдруг подумал: а что же вы хотели лично мне сказать этим рассказом? Ведь неспроста же вы из всех четырех с лишним тысяч здешних авторов именно мне написали эту ссылку, а не, к примеру, Ляшенко Ольге Валентиновне, которая, быть может, гораздо больше меня заинтересовалась бы таким сюжетом.
И вдруг меня прошиб холодный пот. Я вдруг подумал: а не считаете ли вы и меня тоже одним из знакомых этого санкт-петербургского писателя, истории которых он пересказывает как бы от имени их самих? Но это бы ещё ничего - какая разница, от чьего имени рассказывать рассказ? Ведь суть не в имени, а в самом рассказе. А если речь идет о людях, то суть, конечно, прежде всего в человеке, а не в чём-либо другом. Раз эти люди сами решили рассказать писателю свои истории и заказали ему написать за них рассказы для конкурса, то почему бы ему и не написать? Это, в конце концов, его работа, он за неё деньги получает. Меня другое испугало. Я испугался, что вы меня подозреваете в каких-нибудь неблаговидных мотивах, ведь вы могли подумать, что я здесь появился с целью поиздеваться над доверчивыми читателями и писателями и что мои рассказы о себе и своей жизни - не что иное, как то бессмысленное лукавство, к которому прибегают незадачливые любители почувствовать себя умней других. Я сам много раз встречал таких любителей, в особенности среди трудных подростков. Такой подросток, например, возьмет да и уверит учителя, что его фамилия не Петренко, а Павленко; учитель так в журнале и запишет, а трудный подросток восторжествует: "Ага! Поверил, лошара!"
Как же мне стало горько от этой мысли, что Вы меня могли принять за такого вот подростка, ещё и трудного к тому же, я уж даже пожалел о том, что не послушался настойчивых просьб и даже запретов сына и невестки и снова после некоторого перерыва самовольно подключился к Интернету, воспользовавшись их отъездом за город вместе с Лидусей. Они ведь и меня хотели с собой взять, но я, сославшись на недомогание после болезни, приложил всю свою хитрость и смекалку, чтобы остаться дома одному. И вот, как только дверь за ними закрылась, я тут же вытащил провод из телефона и подсоединил его к модему.
Конечно же, мне ничего не стоило зайти сюда через другой компьютер, для этого мне надо было бы всего лишь перейти в другую комнату, благо там уже и модем отремонтирован, и даже налажено всё необходимое для подключения.
Но я не хочу никого обманывать. Мне не нужна победа в конкурсе. Я хочу только жить.
Разве же это так недопустимо много, что даже в этом мне может быть отказано?
Ведь как ни грустно умирать в больнице, а куда печальнее, когда тебя нарочно убивают, не давая тебе существовать. Ох, как я не хочу, чтобы меня постигла судьба несчастной Соловей, которую взяли да и умертвили просто так - всего лишь за то, что она осмелилась появиться на свет, - как убивают случайно оказавшуюся в поле зрения букашку - почти автоматически, одним досадливым взмахом руки. Я не хочу оказаться в сумасшедшем доме, как Кондуктор! Бедняга, он все думал, думал: "Существую я или не существую? Принимают меня всерьез или не принимают?" - пока уже не начал заговариваться....
Вы можете не принимать меня всерьез, можете смело надо мной смеяться, я не обижусь, мне это привычно и уже все равно. Я просто хочу жить. Я никому на свете не желаю зла, я только хочу жить - и все; и больше мне ничего от вас не надо.
Да, Джен. Как Вы давно уж догадались (почему я и назвал Вас тогда самой проницательнейшей дамой этого литературного салона), я не физическое лицо.
У меня нет рук, чтобы преподнести Вам букет прекрасных лилий (и денег, чтобы его купить, у меня тоже нет, потому что у меня даже нет штанов, в карманах которых я мог бы их носить. И даже - как это смешно, не правда ли? - того, что обычно находится у мужчин в штанах, - и этого у меня нет - я уже представляю, какой это сейчас вызовет гомерический смех у некоторых присутствующих здесь). И у меня нет ног, чтобы пойти на край света за самой прекрасной женщиной, и у меня нет даже глаз, чтобы посмотреть ей вслед, когда она вдруг передумает и решит уйти от меня навсегда... Но - я ее люблю, как сорок тысяч рукастых и ногастых любить не могут... И у меня нет рта, чтобы целовать, у меня вообще ничего нет в этом мире тел, запахов и звуков. У меня есть только мое глупое желание ЖИТЬ, и только поэтому я пока жив, хотя и отдаю себе отчет в том, что, может быть, я никому здесь и не нужен, а даже и мешаю, словно какой-нибудь ненужный эмбрион, досрочно выкинутый из утробы.
Я много думал: почему люди так боятся верить? Почему они всё время опасаются, что их обманут? Не лучше ли миллион раз быть обманутым, чем никому не верить?
Конечно же, ложь - это очень, очень плохо. Но для того, чтобы никогда не лгать, нужно иметь большое мужество. А чтобы верить, достаточно всего лишь иметь сердце.
Я это говорю не просто так, для красного словца. Я часто наблюдаю за многими моими сверстниками и сверстницами, и в результате этих наблюдений пришел к однозначному выводу, который, быть может, вам покажется очень странным и даже неправдоподобным, но... Просто поверьте мне - на всякий случай. Некоторые даже весьма скептически настроенные философы признавали, что даже в Бога можно верить на всякий случай.
Вывод же мой состоит в том, что болезни, старость, уродство и даже сама смерть приходят к человеку вследствие безверия. Я даже думаю, что если бы человек смог научиться верить безукоснительно и без малейшего сомнения всякому другому человеку, что бы только тот ему ни говорил - подобно Кабирии из фильма, и даже ещё беукоснительнее (Кабирия ведь всё же огорчилась, когда увидела себя обманутой, а вот если бы уметь даже и не огорчаться), то такой человек - я твёрдо в этом убежден - был бы бессмертен.
Конечно, мне самому очень далеко до нарисованного мной здесь идеала. Я всю свою сознательную жизнь проработал с детьми и подростками. И часто мои коллеги удивляются: за что меня так любят дети, в том числе самые трудные подростки? Ведь и через много лет мои бывшие воспитанники ко мне приходят и даже приезжают из других городов; причем, что интересно, особенно приходят и приезжают как раз те, которые меня обманывали, а потом смеялись надо мной, а также шутили со мной всякие, нередко даже злые, шутки - то стул намажут клеем "Момент", да ещё сверху присыплют шелухой от семечек, то так называемого "пердуна" подложат, чтобы ввести меня в конфуз.
Словом, издевались нередко еще похлеще, чем над известным Навойне. Но... я всегда им неизменно верил, хотя - чего греха таить? - иногда в душе и сомневался; бывало, что даже и совсем не верил. Но виду не показывал. Ведь дети любят сочинять различные истории, иной раз до того невероятные, что даже удивляешься, откуда же такое море фантазии! Потом они взрослеют, и это море у большинства из них пересыхает. А почему? Да потому, что им никто не верил. Я же, в отличие от многих других учителей, то ли по глупости своей, то ли по робости (боясь обидеть), всегда почти беззаветно верил своим воспитанникам, какие бы небылицы они мне иной раз ни плели. Подросток иногда даже готов смириться с наказанием, особенно когда он видит, что вы его наказываете искренне, что вы возмущены до глубины души и просто уже не можете скрывать свой досады на его, иной раз - не подберу другого слова - гнусный поступок. Но он не простит вам недоверия, тем более когда он сам прекрасно знает, что всё сочинил.
Я часто совершал различные педагогические ошибки и просчёты, меня за это и ругали многократно, и даже дважды я вынужден был уйти из коллектива. Но я единственно чего достиг в своей "педагогической карьере" (если можно так патетически назвать мою в общем-то бестолковую жизнь) - что я ни разу не сказал своим воспитанникам, что я им не верю, раз они до сих пор ко мне так тянутся.
Вы все ведь помните, конечно же, - а многие, я знаю, даже любят повторять - известнейшую фразу Достоевского о слезинке замученного до смерти ребенка. А здесь ведь то же самое по сути. Ведь если есть хотя бы один шанс из тысячи и даже из миллиона, что за тем ником действительно находится ребенок - зачем вы мучите и убиваете этого, хотя бы лишь предположительного, ребенка? Всего лишь из безумного, панического страха быть обманутым - страха, который приведет вас к смерти.
Последнее, Джен, я написал уже не персонально Вам, это я просто уже увлёкся.
С почтением,
Ваш Берестов