36

Прыжок Волчицы

Начинается рассвет, прекраснейший из всех, и начинается с ним новый день жаркого лета. Степь, пёстрая от ярких цветов, благоухает душистыми ароматами. Небеса всё светлее, прозрачнее с каждым мигом. А воздух предрассветный прохладен и свеж.

Вдали за ручьём, у самого горизонта, виднеется табун туров: бредут они к утреннему водопою, неторопливо и важно, с достоинством, с чувством собственной значимости. А охотники уже высматривают... и они готовы. Кажется, что это сам Тэнгри привёл туров сюда: ведь сегодня праздник долгожданный. Будет пожива богата и будет угощение всем.

Поют ранние птицы, приветствуя зарю разгорающуюся радостными голосами.

Неистово гонит Исян своего коня быстроногого на восток. Огромная радость и предвкушение скорой удачи переполняют мальчика, заставляя петь во весь голос счастливую победную песню, рождённую в давние ещё времена, воспоминания о которых овеяны сказочными преданиями.

Вдали на востоке виднеются уже старые готские курганы, и это к ним спешит Исян, месегутский малай. Он хочет исполнить древнее сакское поверье, о котором слышал от старших отцов, молодость которых прошла давно, у берегов Джаика, ещё до перехода орды к границам запада. Если подняться на вершину кургана до рассвета и встретить первые лучи солнца - но так только, чтобы с востока дул ещё и ветер, сливаясь ними, - то может наполнить тебя и твоего коня великая сила, чистая, исходящая прямо с небес. А может случиться и так, что ты и твой конь - если он рождён и взнуздан для тебя и родственен тебе в самой сути своей - в единении своих душ услышите вы за шёпотом ветра песнь Хозяйки Степи, Первой Всадницы. Тогда конь твой обретёт крылья и станет тулпаром быстрокрылым, взмывающим ввысь до облаков самых дальних, а ты станешь великим батыром, непобедимым воином, о котором будут слагать легенды многие поколения.

Исян спешит. Скоро появится солнце, а с востока дует ветерок. Но он успеет: конь его быстр и курганы уже близко...

И будет сегодня праздник трёхмесячных жеребят, и в скачке, конечно же, он победит: - ведь он встретит первые лучи солнца на вершине кургана, где свет алый наполнит Исяна и его коня небесной силой. Отец будет гордиться им, но не покажет виду - не пристало это отцу.

А вокруг краса просыпающейся степи. Исян несётся как на крыльях встреч солнцу. И далеко уже осталось просыпающееся кочевье, предвкушающее наступающий праздник.

Великая радость и счастливая песня... и скорый рассвет.... Казалось, что так будет всегда...

И был потом праздник, красою и восторгом наполненный.... Праздник трёхмесячных жеребят, один из любимейших у месегутов. Курту-юрматы, гости из улуса Поющей Вербы, привезли щедрые дары. Была среди них девочка, немного старше Исяна. В радостном восторге приветствовала она его победу в скачке и запомнилась своею красотой. И не забыть Исяну тот момент - мгновение счастья, задыхающееся упоение, - когда она вплела яркую ленточку в оголовье его коня и спросила, шутливо, с весёлым смехом: не собирается ли он навестить их улус, чтобы поискать там невесту? А он, растерявшийся, не нашёл, что ответить, и так и не заговорил в тот день с ней, всё время остававшейся в окружении сородичей. Но, стараясь не терять друг друга из вида, взглядами они встречались иногда, и взор её уже не был шутливо-весёлым.

Как же её звали, эту девочку, оставившую в сердце Исяна волшебное ощущение томящего ожидания?

То был счастливый, особенный день, ярким воспоминанием живущий в душе Исяна...

* * * * *

Земля, под извечным синим небом, была сотворена не единообразной. Полуденные страны излишне опалены солнцем и обделены благодатной водой - земля там скудна. Полуночные же страны, напротив, обильны водой, но она большую часть своего существования тверда как камень. А в середине есть страна благодатная, имеющая в достатке и солнечного света, и животворящей воды. И место это было отдано Тэнгри туранцам, наиболее близким ему сынам человеческим. И дал Тэнгри, который есть небо извечное, им великие свои дары: коня быстроногого, чтобы не чувствовали себя малыми и ущербными на этих бескрайних просторах, под этим бесконечным небом, и железо сверкающее, чтобы не были слабыми и беззащитными. Духу небесного Волка наказал указывать путь им, если настанут трудные времена. И никто уже не мог быть им грозным врагом.

Но нет ничего вечного, кроме самого Неба. Люди рождались и умирали, поколения сменяли друг друга. Обитатели полуденных стран, исстари с благоговением и ужасом взиравшие на грозных, отважных всадников, вооружённых лучшими мечами, наконец и сами пересели на лошадей и научились выплавлять железо. И захотели они занять Великую Степь и взять её себе. Долго шла война и уносила много человеческих жизней. А когда появился в Степи волк с синей шерстью, мудрейший Огуз-каган объединил живущих в Ана-Доле в державу могучую и изгнал врагов из своей страны. Никто из величайших воинов не мог бы сравниться с ним в геройской доблести. И ещё много поколений не было подобных ему богатырей.

Но время пришло, и появился могущественный властитель в стране западных гуннов, взявший себе имя Адель. Все народы Запада, и большие и малые, все склонились пред ним, величайшим каганом; державы великие признавали его верховенство и обращались к нему униженно и просительно, страшась вызвать его немилость. И никто, даже из злейших врагов его, - и из немалого числа побеждённых им, и из так и не покорившихся, - не мог бы упрекнуть его в коварстве или лжи. В подвигах своих, потрясших страны света, был он силён и несгибаем, в делах державного управления - разумен и величав. Владения Орды, и справедливых законов её, расширил он до западных и северных морей, до самого края земли.

А когда ушёл Адель-каган, пройдя отведённый ему путь, никто не мог уже сохранить его державу. Не было и не могло быть ему равных, достойных его наследия. Величайший из каганов своими доблестными деяниями во славу народа тюркского, был он недосягаемо велик, даже для лучших из своих сыновей. А коварные византийцы и римляне, предательством и хитрыми кознями действуя во вред великого государства тюркского, рассорили улусы родственные промеж собою и отвратили от них союзные племена, великим числом входившие ранее в каганат.

И множество врагов, с ликованием шакалов, узревших падение льва, устремилось на народ гуннский.

Первым выступил Ардарих, король гепидов, возжелавший превзойти славой своей великих гуннов, доселе героев непобедимых, не знавших поражения ни в одном из четырёх углов света. Теперь же, когда дух иля гуннского, воплотившись в Аделе, небоподобном кагане, ушел вместе с ним в небеса, сияние звёзд изменилось, меняя и пути... - и Ардарих стал побеждать. Силу в нём узрев, народы, издревле жившие под властью Рима, а затем и державы гуннской, возгорелись искомой надеждой сбросить владычество иноземцев, и многие - но не все - заодно с рыжебородым королём Ардарихом выступили и с гепидами его. Собиралось войско великое, и было охвачено стремлением яростным сражаться - этим огнём сжигающим, который мог быть погашен лишь гуннов пролитой кровью, - и превзошло гуннов это войско многократно числом своим.

И у южных рубежей Паннонии, на берегах Недавы реки, сошлись все иноплемённые войска против орд сыновей Адель-кагана, и оставшихся им союзными воинами ругов и свевов.

Сама земля содрогнулась...

И повели короли германские народы свои в битву, в которой померкли небеса, отмечая пред лицом вечности закат славы гуннов...

Здесь взмахами мечей бушует Асов песнь,

И Одина зовёт тысячегласый ор.

И, впитывая кровь, сама земля горит.

И яростно кричит неистовый гепид.

Треск копий о щиты, мечей ударов звон,

До неба вознесён смертельной битвы гром.

Победу видя гот

смеётся в небеса,

Дождался наконец он

кровавой мести дня.

Но не могут отступить батыры гуннские, хранящие славу великих отцов. А поражение неминуемо, и будет оно первым в их славной истории.

И уже виден конец их пути...

За батырами гуннскими - слава грозная и великие победы; с ними - доблесть и честь; после них - трепет благоговейный народов пред именем гуннов, и неувядаемая слава в вечности...

И заалел закат. Вода реки красна.

То кровь героев в ней, ушедших в небеса...

В победном торжестве гепидов рог трубит.

Ардарих в диком танце богов благодарит...

Вода красна - река Недава...

С ней утекла героев слава...

Пепел и обгорелые развалины теперь во множестве покрывают Паннонию, в местах бывших гуннских городов и поселений. И уже редко можно услышать на её просторах гуннскую песнь, воспевающую Небо. Большинство тех, кто выжил, ушли в Адель-Куз, к берегам Узи.

Годы сменялись, шло время. Яростный рёв асов неистовых и валькирий, доносящийся из лесов и гор, окружающих Дунай, заставил Умай, безупречную красу рассветную, покинуть благословенную эту землю. Пришли дни ненастные, а ночи тёмные, лишённые звёзд.

Паннония стала страной готов и гепидов...

* * * * *

Гуннский иль, потерявший державность свою, в которую входили огоры и гунны, руги и свевы, и многие германские народы, начал распадаться на отдельные мелкие улусы и орды...

Месегутская орда, оторванная теперь от своих сородичей садагов, понесла огромные, уже невосполнимые потери. Отбиваясь яростно от готов и гепидов, отходили месегуты единственным оставшимся им путём - на запад; в ожидании гибели неминуемой оглядываясь обречённо на восток. Где-то там, далеко на востоке, в Адель-Кузе сохранились ещё остатки гуннского владычества: - там правили Дингиз и Эрник, сыновья доблестного Адель-кагана, ведущие непримиримую войну с готами, гепидами и герулами. Но туда уже не было путей...

И дошли месегуты до Балатона озера, далее за которым начинались дикие горные страны.

Дингиз-каган, старший сын Адель-кагана, в верности батыр стойкий, помнил об отчаянной тягости садагов и месегутов. И он, благородством звания ханского не пренебрегающий, совершал походы в Паннонию, стремясь помочь им. Готы же, хозяева ныне Паннонии, выступили против него, наследника меча марсова, садагов и месегутов обескровленных оставив в покое...

Месегуты, которых вследствие малочисленности и ордой уже не назвать, в затишье, наступившем с уходом войск готов на юг, что вызвано было вторжением Дингиз-кагана, провели голодную зиму у камышовых берегов Балатона. Скота было мало, и в охоте часто их преследовали неудачи; и не все дожили до весны. Но и врагов рядом не было, и можно было уже готовиться к отходу на восток, к садагам, братьям своим. И вместе уже затем идти ещё дальше на восток, к широкой реке Узе, во владения Дингиз-кагана, оставляя чужую теперь Паннонию. Но не случилось этого, не успели месегуты уйти...

Страшный день наступил, неся смерть и уничтожение. Было это в самом начале лета.

Пришли враги из лесов севера. Это был отряд воинов разноплемённых, и вождём их был Тоговар, скир, назвавшийся герцогом. Оторвались они от сородичей своих, вследствие войн многолетних, и обрели дикую вольность, в которой черпали яростную отвагу свою, опьяняющую вседозволенностью безумной, заменившей им законы отцов. Вышли они к Балатону, и прознали об обитавших там месегутах.

Солнце было в вершине дневного пути, когда дозорные месегутов сообщили о появлении многочисленного врага, готового к нападению и рыскающего в поиске их становища. Быстро и без шума кибитки колёсные расставлены были в круг, в котором укрылись обитатели кочевья, приготовившиеся к отражению нападения. Знали они, что битва предстоит жестокая, насмерть.

Первыми показались разведчики, пробирающиеся зарослями. А затем.... Налетели враги из леса, трубя в боевые роги, с криками, все на конях взмыленных. Стремительным было нападение, и в числе многократно превосходили напавшие месегутов.

Боевые кличи и крики боли, лязг клинков и треск ломающихся копий, свист стрел, жалящих насмерть, - песнь войны неистовая. Песнь, ужас вселяющая в слабых, отвагу и ярость в сильных. Вздымаются трепещущие языки пламени пожара, и заполняет всё мельтешение чёрных теней - пляска безумная духов смерти, радующихся жестокой битве, воззвавшей их из царства Эрлика. И собираются уже стаи ворон...

Хунку-хан, предводитель орды, сражался в отчаянной ярости. Двоих врагов убил он тяжёлым копьём своим, кинулся на третьего, ударом страшным сбросил его мёртвым оземь, вскочил на коня его, и, занеся над головой меч острый, безжалостно разящий, устремился на вождя нападающих, что был в рогатом шлеме. Но сразили его стрелы во множестве, и пал он, так и не успев схватиться с вождём вражеским в единоборстве. Спешил к нему Исян-батыр, выкрикивая клич орды, сзывающий воинов, и держа высоко синий бунчук с волчьей головой золотой, но и сам пал от стрел вражеских, вслед за ханом своим. Сын его Исян, егет девятилетний, подхватил упавший бунчук и поднял над головой, прокричав боевой клич. И увидел это один из гепидов, и лицо его изуродованное, одноглазое, почернело в ненависти великой: - в битве у Недавы было оно, это синее знамя сакское с волчьей головой. И отряд саков, что с ним в сражение шёл в тот день, нанёс гепидам урон огромный и лишил он тогда одноглазого всех его братьев. Лютой яростью злобной загорелось лицо гепида, вновь увидевшего ненавистное знамя степняков, и кинулся он к мальчику, и увидел вдруг на руке его вытатуированную волчью голову, ту же, что и на знамени...

Быстро закончилась та битва.

Враги, не пощадившие никого, ушли дикой своей ватагой торжествующей, оставив мёртвых своих с месегутами лежать.

Облака чёрного дыма затмили небесный свет и воды озера потемнели, а земля стала красной от крови...

Пришло время воронов, и они заполнили это кровавое место, песнь смерти не прерывая ни на миг. И всё сокрыло под собой чёрное покрывало их крыльев. Но у самого берега, там, где в воды озера стекали красные ручьи, чёрное племя толпилось вокруг одного места с недовольным карканьем: кто-то из людей ещё не умер.

Это был Исян-егет, тропою смерти уходящий. Огонь, то ли пламенем испепеляющий, то ли холодом бесконечным обжигающий, переполнял руку Исяна, правую, ту на которой была изображена голова Волка, и которой он поднял бунчук орды месегутской, приняв его от отца, павшего в битве. И не помнил уже Исян, тьмою окутываемый, что кисти правой у него больше нет. Хотя другой своей рукой, тоже уже оцепеневшей, он в беспамятстве всё ещё крепко сжимал правое запястье, сдерживая кровь истекающую. Исян уходил, но он был молод и не мог принять смерть спокойно. С невероятным усилием открыл егет глаза, с тем, чтобы взглянуть, в последний раз уже, на сияние голубое неба...

И увидел он на прибрежном холме Волчицу, явившуюся из снов, исполненную дивной, волшебной красоты...

Случилось это во времена, когда живым языком ещё говорили тюркские руны...

И от берегов озера Балатон, что на западной окраине Великой Степи, началась легенда...

1. Туман.

Тогда, в начале лета, в другом гуннском улусе - улусе Поющей Вербы, - происходило важнейшее событие. Старейшины, вожди и знатные батыры собрались для принятия жизненно важного решения, касающегося дальнейшей судьбы племени.

Ещё с самой зимы несли они тяжёлые потери, противостоя многократно повторяющимся нападениям войск графа Гистура, брата короля гепидов Ардариха. В войне этой поселения их были сожжены, глава улуса, великий багатур Эстеми-хан, погиб в одном из сражений, как и многие его воины; и помощи ждать неоткуда - другие улусы ещё ранее оттеснены на восток, а некоторые и уничтожены уже полностью.

Более месяца продирались гунны Поющей Вербы на юг и на восток, через леса скиров, стремясь выйти в открытую Степь, где гепиды и готы ещё не хозяева. В стране свевов оторвались они от врага, и, свершив многодневный переход через огромный лес, вышли из его гнетущей тени на бескрайний простор Степи. Необъятность её, под бесконечной синевой неба, возрождала надежду. Но не могли они знать, в какой стороне обитают дружественные племена (если таковые ещё есть), а в какой - беспощадные враги. Два дня провели в передышке, но следовало двигаться дальше. В какую же сторону теперь держать путь? Для принятия этого решения и собрался совет глав и старейшин.

Большой открытый луг, покрытый зелёной ещё мягкой травой, был выбран местом проведения этого совета. По лугу протекал тонкий серебристый ручеёк, исток которого терялся в оставшемся позади, на севере, лесу.

Было раннее утро, но рассвета не видно из-за окутавшего всё густого тумана; что соответствовало общему состоянию неизвестности и неопределённости дальнейшего пути. Казалось, что туман не хочет выпустить этих людей из сумрака леса.

На луг выходили в молчании, что навеваемо было, кроме торжественности момента, колыханием белых сгустков тумана. И это колыхание означало, что вскоре туман должен рассеяться. Первым шёл Тудуш-бобо, самый почитаемый из оставшихся старейшин, когда-то прославившийся отважными подвигами батыр. Он происходил из курту-юрматов - западного, огорского крыла улуса.

Для идущих позади старец то исчезал в клубах тумана, то вновь появлялся, что порождало ощущение волшебной тайны. Тудуш-бобо направлялся к ручью, держа в руках ветвь вербы, перевязанную жёлтыми лентами. Этот древний символ коренного рода улуса был подношением силе, выражающим высшее почтение.

Дойдя до берега, он остановился (а на расстоянии за ним встали и остальные), и стал смотреть вверх, ожидая просветов в плотной густой белизне. Но этот туман не был однородным: плотные массы сплошной невидимости сменялись более тонкими, почти прозрачными областями. Раздавалось лишь едва различимое журчание ручейка - единственный звук в окружающем безмолвии.

Тудуш-бобо стоял на берегу тихого ручья. А за ним, позади, полукругом расположились остальные участники предстоящего совета, замершие в неподвижном ожидании. Пока туман не рассеется, совет не может состояться: - столь важные решения, касающиеся судьбы всего племени, могут приниматься лишь под сиянием бескрайнего Неба, очищающего сердце и дух.

Время шло, и ничего не менялось, а Тудуш-бобо продолжал стоять на месте, терпеливо ожидая. Но вот он вытянул руку вверх, на что-то указывая, и взгляды людей обратились туда. И увидели они там, за истончившимися хлопьями белизны, проблески небесного сияния, пробуждающего радость своей чудесной синевой.

Ожидание закончилось и Тудуш-бобо, седовласый старец, заговорил:

- Свет, рождённый в Тэнгри, открылся нашим сердцам. Благодать небесного огня достигнет детей его, и наделит силой и мудростью.

После этих слов Тудуш-бобо присел у вод ручья на одно колено, и опустил ветвь вербы в журчащий поток.

- Беспредельный простор, в необъятности отражающий небо, дух Большой Степи, к тебе обращаются дети Поющей Вербы. Прими эту ветвь, священный знак нашего рождения в духе в давние времена. С ветвью этой зелёной, что часть нашего сердца, - преклонение пред великой красой твоей и открытостью путей.

Поток, уходящий на юг, неторопливо уносил этот знак духа гуннов Поющей Вербы. А туман уже не был густым, становясь тоньше и прозрачнее. Всё большая открытость и ясность окружающего говорили о благоприятном исходе свершившегося ритуала.

Тудуш-бобо вновь заговорил, обращаясь уже к своим соплеменникам (теперь он стоял лицом к ним):

- Туман уходит и уже видно солнце. Сияние Неба наполнит сердца наши ясностью, что позволит нам выбрать правильный путь. Я, Тудуш, старейший из отцов улуса, спрашиваю вас: подходящее ли здесь место, и благоприятны ли знаки духа для проведения нашего совета?

В единодушном возгласе подтверждения выразилось всеобщее согласие.

От недавно ещё плотного тумана остались лишь белые рваные клочки, скользящие по сырой зелёной траве луга.

- Вот мы и вышли в степь, покинув ставшие чужими леса, - продолжил свою речь Тудуш-бобо. - Несколько сотен всего, от более чем трёх тысяч, осталось детей Поющей Вербы. Трудным был наш отход - удары врагов безжалостных сыпались отовсюду. В начале мы надеялись объединиться с месегутами и примкнуть к коренному нашему улусу - Юрматы, несокрушимой опоре Великой Орды. Но где они теперь, рождённые в Тэнгри братья наши. Разошлись по четырём сторонам, пребывая в отчаянном положении, подобном нашему. Но я же думаю, большинство гуннов вернулось на восток, в страну Священной Оленихи, Адель-Куз.

Здесь мудрый старейшина замолчал, обдумывая дальнейшие слова. И все знали, что это ещё не конец его речи, поэтому никто пока не вступал в разговор. Осмотрев, пытливым изучающим взглядом, лица присутствующих, старец продолжил:

- Если мы пойдём туда, в страну Священной Оленихи, то это будет возвращением на родину. Но... Из старых полузабытых преданий мы знаем, что у нас есть ещё более древняя родина - благословленная страна Трёх Иделей. Это же там, в краю легенд, высится священное древо наше, Поющая Верба, оставленная в одиночестве. Так сколько уже лет, в которых сменились многие поколения, поёт она, покинутая, песнь тоски по детям своим? Я же, старый Тудуш, оплакавший многих сыновей, давно слышу эту песнь, эту печаль беспредельную духа. Но вы, дети Поющей Вербы, ответьте мне, старику немощному: слышите ли вы так же эту песнь тоски, этот зов, звучащий в тончайшем дрожании воздуха?

Слова Тудуш-бобо глубоко тронули всех, без исключения. Предания о стране Трёх Иделей были настолько древними, что не отличались от волшебных сказок; поэтому давно уже никто не думал о реальности возвращения туда. Поющая Верба всегда была тайной в источнике духа, и представление о ней как о реальном образе обрушилось на умы с силой, пробудившей новые (а может давно забытые) области мироосознания.

Один из старейшин, Таман-бобо, нашёл, что ответить.

- Мы знаем, о чём ты говоришь, мудрый Тудуш. Страна Трёх Иделей - волшебная страна, но через какие туманы и мглу пролегает путь туда? И бывает ли путь в страну сказок? Если бывает, то преодолеем ли мы хоть половину его? Ведь нас меньше тысячи, измотанных и обессиленных. Суметь бы дойти до владений Кочле-хана. Я думаю, мы должны объединиться с остальными улусами.

С Таманом-бобо согласился и предводитель дозорных, Ибрай-батыр.

- Там, на Узе, должен сейчас быть и Дингиз-каган! Разве он не верховный владыка Великой Орды!? Не каган всех улусов и малых орд!? Так как же мы можем покинуть его, вождя всего иля, в трудные времена!? Мы должны спешить к нему, чтобы хоть на сколько-нибудь возвысить грозную мощь голубого бунчука гуннов! Чтобы никто не мог назвать нас предателями, забывшими имена отцов! Кто скажет, что я, Ибрай-батыр, не прав!? Спасаться, забыв остальных - несмываемый позор для гунна! Можем ли мы думать только о своей судьбе?

Возгласы многих, воодушевлённых горячностью Ибрай-батыра, поддержали его слова. Доблесть и честь, верность воинскому долгу - для гунна превыше всего.

Но вот выступила старая женщина, почитаемая всеми Арсой-катун, предводительница Лесных Охотниц.

- Успокойтесь, люди. - Слова Арсой-катун были негромкими, и все смолкли, стараясь не пропустить их. Так бывало всегда, когда говорила мать Волчиц, внушающая великое уважение мудростью слов и безупречностью действий. - Ибрай, отважный батыр, конечно прав, призывая нас хранить верность гуннскому илю. Но кто с полной уверенностью скажет, что Великая Орда Адель-кагана была гуннской? Лишь мы, да потомки Лебедя, улус Юрматы, и несколько месегутских аймаков, могли гордо нести это славное имя в Великом Западном походе. Остальные же были германцы, готы и гепиды, ныне злейшие наши враги, стремящиеся уничтожить сам род гуннский.

В словах мудрой женщины Ибрай-батыр услышал правду. Те, кто составлял большую часть Орды - гепиды и готы - стали гуннам непримиримыми врагами. Речь батыра не была теперь столь пламенной, как его первые слова.

- Я не говорил, что нам следует примкнуть к Ардариху. Но идти к Узе, к Дингиз-кагану - наш долг.

Таман-бобо ему возразил:

- Дингиз-каган - законный наследник власти Адель-кагана, и законный правитель Великой Орды. Но он не закрепил своё право на верховную власть в Орде: не прислал нашему хану принцессу своего рода. Я думаю, это оттого, что он сам признаёт, что Великой Орды больше нет. Но это не означает распад гуннского иля. Теперь верховная власть для нас - это власть Илькалы, Кочле-хана, и мы должны идти туда.

Заговорил ещё один старейшина, Айболат-бобо:

- Всё лето мы шли враждебными лесами, утратив связь с сородичами. Что знаем мы о нынешнем положении Дингиз-кагана? Ничего! Также и он не знает о нас. Возможно, считает погибшими. А если Орда существует? Откололись германцы и готы; но Дингиз-каган мог сохранить власть, отойдя к востоку, к Кочле-хану.

Арсой-катун, видя, что разгорается спор, поспешила прервать его.

- Этого мы не знаем. Поэтому, давайте не будем и говорить об этом. Но послушайте же меня, люди: Тудуш-бобо напомнил нам о волшебной стране, породившей иль гуннский. Лишь напомнил, не призывал к возвращению туда. Все остальные заговорили о возвращении к Узе, в страну Баламир-хана. Но даже если идти к Трём Иделям, то это всё равно путь через Илькалу. Никто не упомянул о других направлениях.

- Куда же ещё можно идти? - спросил Ибрай-батыр.

- На юг, к Золотому Стану, - спокойно ответила Арсой-катун. - И, не дав никому возразить, чтобы не возобновился спор, продолжила: - Я не призываю идти на юг, просто упомянула о других направлениях. Пока же единственное направление, с которым мы все согласны - это восток. Если это так, если нет других пожеланий, то мы не должны спорить. И пусть теперь Тудуш-бобо, старейший из нас, скажет своё слово.

Всё это время Тудуш молчал, внимательно выслушивая мнение каждого их говоривших. Единодушие соплеменников в выборе дальнейшего пути говорило о целостности духа улуса, что являлось хорошим знамением.

- Я рад, что в умах детей Поющей Вербы нет расхождений. Но всё же, спрошу ещё раз: следует ли нам идти на восток?

Одобрительные возгласы подтвердили всеобщее решение.

- Хорошо. Если двигаться без задержек, и если будет на то воля Тэнгри, то к началу зимы мы будем уже во владениях Кочле-хана, в стране Священной Оленихи. Смотрите вокруг - туман совсем уже почти рассеялся, - благоприятное знамение Тэнгри. Так отправимся же в наш путь.... И пусть сила, породившая туман этот, из клубов которого мы вышли под купол синевы, останется умиротворённой...

. . . . .

И оставили люди лес, ушли в открытую степь, и к полудню исчезли уже за горизонтом...

Но злые силы, обитающие в тёмных закоулках враждебного этого леса, могли и далее преследовать покинувших его людей. Поэтому в его тени, в одной из самых тёмных чащ, где сохранялась ещё густота тумана, оставлена была Ярметес, умиротворяющая жертва...

2. Огонь Ярметес.

В чаще этой сырой, куда не проникает свет солнца, сумрачно и прохладно. Не утереть холодный пот, заливающий глаза, и оттого сливается всё в тёмные пятна. А шелест в верхушках деревьев сливается с шёпотом злобных сущностей, порождаемых сумраком.

Никто не поможет Ярметес, тринадцатилетней девушке, туго привязанной ремнями к могучему дубу и оставленной в одиночестве во тьме безлюдного леса. На ней бурая меховая накидка, сделанная из волка. Голова его, с глазами из серебра, покрывает макушку Ярметес, а шкура, полностью покрывая спину девушки, заканчивается хвостом, что достаёт до лодыжек.

Это не просто девушка, это одна из Лесных Волчиц, безоговорочно уважаемого всеми сообщества женщин-охотниц, ведуний, мудрых прорицательниц.

На шее её грузом висят лук и сагайдак со стрелами, за поясом топорик охотничий и нож, но не достать их крепко притянутыми к стволу руками. Длинные волосы, обычно прямые и ровные, закрывают теперь лицо спутанными космами, по которым ползают уже муравьи. Руки и ноги онемели, крепко перетянутые ремнями, и не чувствуют ничего, кроме холода.

Долго уже пребывала она в забытье, но вот, встряхнув головой, откинула волосы и попробовала ещё раз открыть глаза, жжение в которых так долго не давало смотреть. Но теперь пот вроде бы немного высох, и Ярметес стала различать окружающее.

День скоро закончится. Хотя она и из лесных охотниц, но наступающей ночи, которая должна быть холодной, ей не пережить. И из пут этих не вырваться: - Ярметес уже пробовала, пока не обессилела.

Но не может она смириться с неизбежным и отдаться безропотно смерти в этом жутком месте. В отчаянии осматривается юная девушка по сторонам. Кричать, взывая о помощи, бесполезно. Не только бесполезно, но и опасно: ведь неизвестно, кто может явиться на её зов.

Ярметес начинает извиваться всем телом, переступать ногами и двигать стянутыми руками, пытаясь вернуть чувствительность онемевшим конечностям. И вдруг понимает, что левую ногу можно вынуть из не тесного сапога,... если только удастся ремень, обматывающий её ноги, приспустить ниже колена. Только до ремня этого она еле достаёт кончиками пальцев. Кое-как, клонясь всем телом влево, насколько позволяют путы, девушка давит на ремень пальцами и тянет колено кверху. Стянуто слишком хорошо, а пальцы такие слабые.... Но отчаянно ведёт Ярметес эту свою борьбу, не собираясь сдаваться...

А из глубин леса тянет зловещим холодом, говорящим о приближении ночи...

Кончики пальцев стёрты уже в кровь, и ногти обломаны...

Отдыхая, в который уже раз за это время, девушка почувствовала, что под правой её рукой кора старого дерева не прилегает плотно. Кусок коры можно оторвать, и уже этим куском легко будет сдвинуть ремень вниз. Ярметес вцепилась рукой в ствол, и начала отдирать его кору. Это оказалось совсем не так легко, как она предполагала. Но правая рука ещё не была израненной, и кора понемногу отделялась. Слаба рука хрупкой девушки, но надежда, великая помощь стойкому духу Ярметес, придала ей сил. Вот уже и пальцы правой руки кровоточат, но девушка не чувствует боли, и не ослабляет усилий израненной руки. И усилия эти, направляемые несгибаемым упорством, достигли цели. Вскоре в её руке оказался кусок прочной коры, которым можно дотянуться до ремня.

Теперь уже, имея в руке подходящий инструмент, девушка смогла сдвинуть вниз ремень. Ещё немного усилий и одна нога была вынута из сапога. Самая нижняя петля ремня, обтягивающая голени, сразу ослабла, что позволило вынуть из неё и вторую ногу. После этого ослабли уже и все остальные петли.

Настойчивость и упорство освободили Ярметес, юную тринадцатилетнюю девушку.

Она сразу же кинулась туда, где светлее, к выходу из тёмной чащи. Ярметес не думала догнать своих ушедших соплеменников, потому что знала: не примут они её, оставленную духам леса. Но здесь, в наступающей холодной тьме, невыносимо страшно и девушка стремилась к открытому месту.

Покинув своды сумрачного леса, Ярметес вышла в степь, где видно было, как красное солнце уже коснулось края земли. А на юго-восток уходили следы повозок и копыт лошадей. Но девушке, оставленной в одиночестве, пути туда нет.... Сагайдак и лук выпали из её рук...

В отчаянье и тоске брела Ярметес по месту последней стоянки родного улуса, не зная, как быть дальше.

И нет уже сил...

Кошмар одиночества сковал волю хрупкой девушки, и она остановилась, не имея желания что-либо делать. И не могли уже ноги держать её, - подкосились, надломленные безысходностью, и она рухнула в вытоптанную бурую траву. Обессиленная, села, обхватив руками согнутые в коленях ноги, и уткнулась в них лицом, залитом слезами.

Солнце уже ушло за горизонт, но Ярметес не видела этого.

Скоро ночь.... И невыносимые одиночество и страх...

Тишина вокруг гнетущая. Шло время...

И давно уже слёзы кончились. Незаметно и отчаянье сменилось безразличием к дальнейшему. И не надо ничего делать.

Забыться.... Открыться подступающим грёзам... и раствориться в их шёпоте тёплом...

Но разве это не значит безропотно раскрыться силам тьмы лесной, отдать им свою душу? Безволие и забытье.... Разве это достойно Лесной Охотницы, пусть и не добывшей ещё никого из Преследующих? Ярметес медленно подняла голову.

Уже почти совсем темно.

Руки сильно онемели, и девушка расцепила их, убрав с колен. Пошевелила кистями, чтобы вернуть утраченную чувствительность. Когда прошло покалывание в ладонях, опустила их на землю по бокам от себя.

Справа было теплее. Там оказалось место одного из утренних кострищ, куча золы, чуть тёплая.

Ярметес осознала, что замёрзла, и вдруг ощутила, как сильно дрожит её тело от этого. Она принялась обеими руками перебирать пепел и угольки, надеясь отыскать среди них ещё тлеющий, чтобы можно было развести огонь. Но усилия девушки не привели ни к чему - слишком много прошло времени с тех пор, как догорели здесь костры. Осмотрев ещё два кострища, из множества, оставленных здесь утром, она поняла, что огня из них уже не развести.

Эти поиски, бесполезные в своём результате, пробудили дух юной Ярметес, её жажду жизни. Но она теперь совершенно одна, и вся надежда - только на собственные силы, которых осталось так мало. Необходимо действовать.

Девушка подобрала лук и сагайдак, и вернулась к краю леса. Тут она принялась собирать хворост для костра, столь необходимого ей в это время. Когда его набралось достаточно, Ярметес срезала ножом тесьму с ворота своей куртки, и из него и маленькой веточки вяза изготовила небольшой лук-смычок, необходимый для добывания огня. Две сухие палочки приладила друг к другу и связала их концы, - неплотно, так, чтобы между ними можно было установить ещё одну. Сев на землю, девушка положила это приспособление перед собой и ногой прижала один его край к земле. Вставив в оставленную щель другую сухую палочку, она перехлестнула её тетивой лука-смычка. Найденным у ручья плоским камнем, с выемкой посередине, надавила несильно на верхний конец вертикально установленной палочки и принялась двигать смычок вперёд-назад, постепенно убыстряя движение. Оно, это движение смычка, вращало сухую палочку, и через недолгое время появился в сыром воздухе сладковатый запах нагреваемого дерева. Но до запаха дыма, а уж тем более до настоящего огня ещё далеко: добывание огня трением - тяжёлая работа, требующая терпения и навыков. И никогда Ярметес не приходилось делать этого раньше...

Появилась на востоке звезда, затем ещё одна на севере, над тёмным лесом. А вскоре уже и по всему небу засверкали блеском холодным звёзды. Но девушка не видит их, полностью занятая действием, которое не может прервать....

Вращается сухая палочка, движимая смычком. На востоке сияет луна, также не видимая Ярметес, которая уже чувствует еле различимый пока запах гари.

"Приди, Огонь, источник жизни, к Ярметес, Лесной Охотнице. Без жара твоего иссякнет дух её в холоде ночи".

Настойчиво и упорно продолжала девушка двигать смычок, вращающий палочку, и сиянием звёзд небесных блестели глаза её, призывающие огонь. Отрешённая, не замечала она хода времени, занятая полностью, всем существом, этим магическим действием. А по сырой земле стелился уже, расходясь в стороны, холодный ещё дым.

"Приди, Источник Духа, помоги Лесной Охотнице в холодной тьме сохранить дар твой - пламя жизни. Помоги ей дождаться появления Матери Солнца".

И струйка дыма, невидимая в темноте, поднялась и коснулась глаз Ярметес. Слёзы, появившиеся в них, блеснули вдруг ярким светом, отразив вспыхнувший огонёк, рождённый призывом духа девушки...

3. Волчица.

Под звёздным небом тьма ночи холодная. У самого края леса, под каштаном, широко раскинувшим ветви, горит костёр, разведённый Ярметес. Этой ночью огонь не даст ей погибнуть, сохранит от холода и опасностей тёмного леса.

Девушка сидит неподвижно, прислонившись спиной к стволу каштана. Она смотрит не на огонь, а совсем в другую сторону, на восток, сокрытый сейчас темнотой. Этой ночью звёзд мало на востоке, но сияет там, невысоко над горизонтом, серебряная луна. Под ней, невидимая в темноте - бескрайняя равнина открытой степи, в которой Ярметес уже нет места. Девушке в одиночестве не выжить в ней; а первая же встреча с людьми лишит её свободы или даже жизни. Там, куда ушли её сородичи - лишь темнота и мрак, отбирающий всякую надежду. Но застывший, холодный взгляд обессиленной Ярметес устремлён всё же только туда, в эту непроницаемую темноту...

Потрескивают угли костра, и красные отблески пламени расцвечивают лицо Ярметес огненным колыханием...

Сердце её опустошено безысходностью, и не чувствует уже леденящего страха одиночества. А мысли, недавно ещё пребывающие в отчаянии и бесконечной тревоге, нашли теперь успокоение в отрешённом безмолвии. Ярметес некуда больше идти. Для неё нет будущего, поэтому она не думает о нём. Она просто сидит, неподвижно, прислонившись спиной к дереву, и смотрит на юг, где висит в небе, сияя холодным светом, круглая луна.

Оцепенение, охватившее душу Ярметес, остановило поток вещей; и эта ночь, в которой ни единого звука, никогда не закончится. Всё поглотила леденящая пустота. Нет света и тепла костра,... и нет шёпота в листве деревьев. Растаяло всё сущее, лишившись формы, и растворилось в дыхании вечности. Покой, не сравнимый ни с чем, сделал все ощущения и чувства неважными, далёкими и незначительными.

Ночь бесконечна... Тишина и покой...

Но что-то не позволяет Ярметес отдаться этому покою полностью, без остатка. Какое-то неуловимое беспокойство, нашёптывающее песнь печали и забытых, неведомых тайн. Странное чувство, еле ощутимое, но бесконечно стойкое в своей глубине. Оно единственное, что способно сейчас достигать сердца девушки,... и несёт оно в себе свет. Серебряный свет этот не имеет тепла, но только он и не даёт мраку полностью овладеть душой Ярметес. Приходит же он извне, проникая через глаза, неподвижный взор которых устремлён на владычицу ночи - Волчью Луну. Свет её, впитываемый глазами Ярметес, наполняет их сиянием. Он проникает в самое сердце и, постепенно накапливаясь, начинает освещать неведомые доселе глубины...

А в этих глубинах - безысходная тоска о чём-то утраченном, настолько тонком, что не выразить желаниями. Неутолима тоска эта, пробуждённая светом Владычицы Ночи. В ней - зов волшебных тайн, безудержное стремление к неведомому, где в песнях безмолвных скрыты источники духа. Недосягаемы источники эти, и оттого неутолима тоска сердца, распознавшего зов их в тонком свете луны.

Светом этим пронизана ночь, дрожащая в мерцании звёзд.

И где-то там, в её темноте, раздался отклик песнью тоски беспредельной: - то протяжный вой волка, всколыхнувший холодное безмолвие, ответил из невидимой дали на этот зов. Леденящего одиночества был исполнен этот пронзительный вой, и соответствовал он состоянию души Ярметес. Девушка, охваченная странной дрожью, поднялась на ноги, вслушиваясь всем сердцем и всматриваясь на запад, в сторону, откуда раздался этот звук бесконечной тоски и невиданной силы. И холодным лунным огнём пылали её широко раскрытые глаза. Не страх заставил её вскочить, а нечто иное, шепчущее не слышно (о надежде?) об иных возможностях, далёких от обычных путей.

Долго стояла так Ярметес, проникаясь небывалыми ощущениями, никогда ещё не осознаваемыми раньше. Словно стала всем, безграничным восприятием, включающим в себя и степь, и лес, и саму ночь. Лишь луна была отдельна, возвышаясь выше...

. . . . .

Заалел восток - начиналось новое утро.

Ярметес должна заняться охотой, добыть себе пропитание. Это - жизненно важное действие, требующее спокойствия в мыслях и уравновешенности. Ярметес, Лесной Охотнице, много раз приходилось участвовать в охоте; но она всегда была со своими сёстрами, ведомыми старшими Волчицами. Сегодня же всё будет зависеть только от её собственных сил и умения.

Ярметес знала, что в этих местах много дичи и она не останется голодной. Всё, что необходимо для охоты, у неё есть.

" Пути Неба и Земли-Воды пронизывают всё, открытые сердцу. Я выхожу на тропу охоты с почтением к духам-хранителям этого ручья и леса. На эту ветвь дуба я повязываю яркую ленту с моих волос. В ней - благодарность и поклонение, свет моей души".

Осматриваясь по сторонам, чтобы выбрать подходящее направление пути, Ярметес вдруг заметила то, что заставило её насторожиться. Присев к земле, и стараясь быть незаметной, девушка с тревогой рассматривала группу всадников, приближающихся с востока по самому краю открытого пространства степи, примыкающего к лесу. Кто эти всадники?

Они едут, двигая коней шагом, след в след друг за другом, прижимаясь к тени леса. И не разглядеть ещё, сколько их всего, но, по-видимому, не более шести-семи воинов. Всадники направляются в сторону Ярметес, замершей в тревоге. Скоро они уже смогут разглядеть её, поэтому девушка торопливо, пригнувшись как можно ниже, ринулась в темноту чащи, где можно будет затаиться.

В сырой низине лежало поваленное дерево с широким стволом, на котором ещё уцелело несколько ветвей. Оно могло послужить хорошим укрытием, и Ярметес улеглась за ним, замерев в ожидании с трепыхающимся сердцем. Лишь глаза её выглядывали из-за ветвей, рассматривая открытое место, где вскоре должны будут появиться те неизвестные всадники.

Не видно пока никого, и, значит, есть время удалиться ещё глубже в лес. Там уже не будет опасности быть обнаруженной.

Убежать, поддавшись страху, спрятаться... - к этому стремилась юная девушка, одинокая и беззащитная. Но душа её, минувшей ночью открывшаяся силе, хоть и не осознаваемо ещё для разума, в глубине своей уже ощущала себя Волчицей. Не той волчицей, Лесной Охотницей, которой Ярметес воспитывалась, а другой - Лунной Одинокой Волчицей, слышавшей Дух. И это не страх заставлял колотиться её сердце, а новое, удивительное чувство возбуждения от подступившей опасности и возможности смертельной схватки. В этом - восхитительная ясность обострившегося по-иному зрения, и изумительная глубина небывало прояснившегося слуха. Готовая к схватке, таилась в засаде Волчица...

4. Гепиды.

Гепиды-разведчики, шестеро всадников, ехали с востока вдоль южного края обширного леса. Слева от них простирались необъятные дали широких степей, и разведчики зорко всматривались туда: не покажутся ли наездники вражеские - гунны, от погони которых невозможно оторваться на открытом просторе.

Старшим в отряде этом был Отунг, седобородый уже воин, известный своим упорством в достижении любых целей, какими бы недосягаемыми они не казались. Целью нынешнего дозора было обнаружение остатков одной из гуннских орд, которую Гистур, граф гепидов, намеревался во что бы то ни стало догнать и уничтожить. Вышли ли гунны уже в степи или всё ещё скрываются в лесах не было известно, и следовало соблюдать осторожность, чтобы самим не оказаться обнаруженными пред лицом беспощадного врага.

Один из разведчиков, ехавший рядом с Отунгом, вдруг вытянул вперёд руку, указывая на что-то.

- Там ручей, - воскликнул он, - выходит из леса.

Отунг пристально всмотрелся вперёд. Затем сказал:

- Ты прав, Гелобад. Сделаем там остановку, напоим коней. - Вдруг Отунг натянул поводья, чем-то встревоженный. - Кто-то кинулся к лесу! Там, у ручья!

Гелобад тоже увидел что-то. Но это не показалось ему настораживающим.

- Это был волк, вождь Отунг. Он испугался нас и бросился в чащу.

Другой гепид, Досмут, самый старший в отряде по возрасту, не согласился с Гелобадом:

- Возможно, это не волк. Это мог быть и человек, невысокий. Возможно юноша, который бежал пригнувшись, стараясь остаться незамеченным.

- Да, мне тоже так показалось, - сказал Отунг.- И это мог быть гуннский лазутчик.

- Догоним его? - спросил Гелобад.

- Да! Вперёд, быстро! - скомандовал вождь, пустив коня в галоп. Остальные бросились за ним.

Быстро достигли гепиды намеченного места. Остановили лошадей, разгорячённых короткой, но стремительной скачкой. И теперь в изумлении осматривались вокруг, разглядывая следы недавней стоянки гуннов.

- Это они, вождь Отунг, - сказал Досмут. - Гунны. Но ушли ещё вчера.

Отунг внимательно смотрел на юг, в открытую степь, куда уходили отпечатки следов повозок и множества лошадей. Значит, гунны покинули леса. Но не могли же они оставить здесь одного из своих. Похоже, что это был волк, вышедший к брошенной стоянке людей.

- Кого же мы видели? - спросил Гелобад. - Неужели кто-то из них остался? Нет ли здесь засады? - Рука его потянулась к мечу, а взгляд быстро перебегал с места на место, выискивая признаки опасности в тенях прохладного леса.

Но никто не разделял его тревоги. Отунг сказал:

- Успокойся, Гелобад. Нас бы уже не было в живых. Скорее всего, это был волк, как ты и говорил.

Теперь же следовало решить, что делать дальше: вернуться к графу Гистуру или продолжить выслеживание. Если идти за гуннами, как далеко им придётся удалиться в степь? Насколько высока вероятность встретиться с дозором гуннов, ведь степь, и даже эти леса, всё ещё полны ими, врагами яростными?

Долго размышлял Отунг, вождь отряда гепидов разведчиков. Все остальные усмирили своих коней и замерли сами, в молчании ожидая решения своего предводителя.

А из глубины леса, из самого его сумрака, их внимательно разглядывали глаза юной гуннской девушки...

Отунг наконец принял решение.

- Идём по их следу, до ближайшей дороги. Выясним, какое направление они изберут. А возвращаться к графу Гистуру будем путём, которым шли гунны. - Вождь указал на лес, на тропу, ведущую оттуда. - Так будет короче, я думаю. Когда вернёмся...

Досмут, единственный в отряде, позволяющий себе перебивать Отунга, высказал сомнение:

- Мы можем и не вернуться до наступления темноты, вождь. Найдём ли мы тогда это место? Ведь следов уже не будет видно.

Отунг задумался. Досмут, как обычно, был прав. Придётся кого-то здесь оставить.

- Вы двое, ты, Олаф, и ты, Гелобад, будете ждать нас здесь, - распорядился вождь. - Если мы не вернёмся дотемна, разведёте огонь. Так, чтобы было видно из степи. Вам ясно?

- Да, вождь. Сделаем, как ты сказал.

- Хорошо, тогда едем. За мной.

И отряд, бывший и так небольшим, разделился...

Двое оставшихся, Гелобад и Олаф, слезли с лошадей, расседлали их и привязали длинными ремнями к деревьям, чтобы те могли щипать траву.

Сколько же им предстоит прождать здесь возвращения остальных? Большую часть дня, если не больше. А день только начинается.

- Я схожу поохочусь, - сказал Гелобад, - в тех кустах, мне кажется, должны водиться куропатки. Будет чем угостить товарищей, когда они вернутся.

Олаф ответил:

- Ладно, Гелобад. А я отдохну пока - полночи пробыл в дозоре.

- Смотри, не засыпай.

- Да, я знаю.

Гелобад, взяв лук и стрелы, отправился к кустам, где, как он предполагал, должна быть добыча...

5. Закон охоты.

Сквозь сумрак леса, в тревожном ожидании наблюдала Ярметес за отрядом воинов. Это были гепиды. Шестеро всадников, грозным видом своим внушающих ужас. Они там, на месте последней стоянки улуса Поющей Вербы. Напали на след, и теперь решают, что делать дальше. Ярметес ждёт их решения. Заросли надёжно скрывают её, и она в безопасности. Так, что она начинает думать о том, чтобы подобраться поближе и рассмотреть больше.

Вот отряд всадников пришёл в движение. Они направляются в степь, по следу ушедшего улуса. Но не все. Похоже, что двое из них остаются на месте. Если так, то значит, что они будут ждать возвращения остальных этим же путём. Ярметес решила наблюдать и ждать, что будет дальше.

Один из этих двоих, что выглядел более рослым, с чёрной бородой, пошёл неторопливо вверх по течению ручья. Он направлялся к тем зарослям, что были красны от ягод рябины. Шлёма и лат на нём уже не было, не взял он также меч свой и щит. Лишь лук со стрелами были в его руках, и девушка поняла, что этот воин решил заняться охотой.

Но ведь ещё до прихода чужаков Ярметес начала охоту в этом лесу. Пред Небом, пред Землёй-Водой и пред духами-хранителями она объявила об этом, и теперь местность эта - её охотничьи угодья. А по закону охота чужаков на территории Волчиц должна быть пресечена.

Так начиналась первая охота Ярметес. Она была одна, - никто не поможет ей и не окажет поддержки. А соблюдение закона - её священный долг, которым нельзя пренебречь на этом пути. И она не боялась: холодным огнём пылало сердце юной девушки, внимательно наблюдающей за обоими чужаками.

Тот, что остался у края леса, сидит у дерева, прислонившись к нему спиной. Кони рядом с ним и выдадут приближение охотницы, если Ярметес отважится на это. Этот сидящий воин неподвижен: наверное дремлет. Может быть скоро и уснёт. А второй ступает теперь осторожно, крадучись. Лук с заправленной стрелой наготове. Но теперь он спиной к Ярметес и всё его внимание направлено к излучине ручья. Подходящее положение, чтобы начать действовать.

Долгое время пребывавшая в неподвижности, охотница стала смещаться к концу дерева, к тому его краю, от которого открывался путь к вражескому охотнику. Колчан со стрелами у неё за спиной, топорик за поясом сместила на поясницу, чтобы не мешал прижиматься к земле. Лук же оставила в левой руке, наготове. Ярметес двигалась к кустам, в которых ей легче будет оставаться незамеченной. Точно выверенные движения Лесной Охотницы легки и бесшумны, безупречны в мастерстве подкрадывания.

Вдруг из валежника, справа от девушки, выскочил серый заяц и бросился наутёк. Охотница замерла, затаив дыхание и вжавшись в землю. Но лицо не опустила в листву, продолжая наблюдать за своей целью, чернобородым охотником. Но в лесу много звуков и шорохов, и топот бегущего зайца остался им незамеченным. Ярметес продолжила движение, сливаясь разумом с тенями чащи.

Теперь кусты полностью заслоняли врага, и следует быть ещё осторожнее. Замирая в неподвижности, девушка подолгу вслушивалась перед каждым своим движением. Отсюда ещё виден тот, сидящий у дерева; но он теперь далеко и не должен представлять угрозы.

Ярметес достигла края кустов. За ними она должна увидеть чернобородого. Вся обратившись в слух, девушка вновь замерла, пытаясь определить положение вражеского охотника. Ничего не слышно.

Но слишком долго ждать нельзя. Опустив голову пониже, чтобы не поднималась над травой, Лесная Охотница медленно высунулась. Чернобородого не видно. Там, в излучине ручья, две куропатки, не чуя опасности, шагают в невысокой траве. Где же охотник? Ведь он должен быть там. Так же медленно Ярметес опять убрала голову за кусты. Те птицы не прятались и не убегали. Значит, никого рядом с ними нет.

Надо отползти к другому краю кустов и посмотреть оттуда.

Медленно и осторожно, не издав ни звука, охотница прокралась к противоположному краю зарослей. И опять долго вслушивалась, затаив дыхание. Затем осторожно выглянула, пряча голову в траве. И здесь его не видно, чернобородого охотника. В какую же сторону он мог пойти?

С этого положения Ярметес не могла видеть тех двух куропаток, но вдруг услышала их. Отчаянное кудахтанье и хлопанье крыльев, взмывающих в воздух, задрожавший тревогой. Он всё-таки там! Выглянуть ещё дальше, чтобы увидеть его? Но нет, охотница отползла назад за кусты и стала выжидать. И поняла, что те птицы мчатся в её сторону, в эти кусты, надеясь укрыться в их зарослях. Пойдёт ли чернобородый за ними? Ярметес вынула из колчана стрелу и заправила её в лук, приготовившись к быстрому действию.

И тут два хлопающих крыльями пернатых комка пронеслись над ней, роняя перья и сразу же, вслед за ними, просвистела стрела. Не успев обдумать происходящее, быстрее мысли вскочила охотница на ноги, лицом в сторону, откуда был выстрел. Вот он, чернобородый, у неё на прицеле в десяти шагах. Бежит, заправляя вторую стрелу, разгорячённый преследованием добычи. Ни ярость, ни страх не успели овладеть им. Лишь выражение безграничного удивления было на его лице, когда увидел он появившуюся неожиданно Волчицу...

А затем стрела юной девушки пронзила ему горло...

Ярметес вскочила на ноги, с трудом удержавшись от громкого крика торжества, который готов был вырваться из её уст. Убить взрослого вооружённого воина, заклятого врага - великая победа, достойный повод для славных песен. Но сейчас не время для этого. Там, у края леса, ещё один столь же грозный и опасный враг.

Охотница повернулась к югу, туда, где заканчивался лес. Подобраться к тому чужаку будет сложнее, ведь возле него лошади, которые почуют девушку задолго до того, как она приблизится на расстояние верного удара. Они могут и не выдать её ржанием, но риск велик. И тогда Ярметес решила не прятаться, дать лошадям себя обнаружить на далёком расстоянии. Если они и заржут, то ещё будет время, чтобы скрыться в лесу. Ярметес будет выходить из леса тем же путём, каким ушёл туда охотник, и это может не встревожить лошадей - ведь они знают, что там человек.

И, сжимая в левой руке лук, с заправленной новой стрелой, Волчица, Лесная Охотница направилась к прогалине, которой шёл к своей гибели непобедимый доселе Гелобад...

Она ступала мягко и осторожно, но не пряталась, глядя прямо вперёд. Ярметес была сейчас стражем этого места - своего охотничьего угодья, - и почти не ощущала страха, загнав его в самый дальний уголок девичьего сердца. А позади неё лежал, лицом в луже крови, грозный гепидский воин.

Ярметес шла тем путём, которым выходил из этих лесов её родной улус. Следы колёс и копыт превратили эту прогалину в широкую дорогу, просторную и открытую. Там, впереди, лес заканчивался, и видна была во всей своей необъятности великая степь. У самых последних деревьев стояли две лошади. Вот подняли они разом головы и повернули их в сторону охотницы,... и не издали ни звука, спокойно вернулись к щипанию травы. Там же, у одного из деревьев, сидел, прислонившись к нему спиной, второй гепид. Он располагался лицом на юг, к степи, был неподвижен и, как думала Ярметес, спал.

Но это было не так. Олаф знал, что если Отунг застанет его спящим, то ему несдобровать. Поэтому он не спал, хотя и пребывал в полудрёмотном состоянии. Олаф всё время поглядывал в сторону, куда отправился дозор, не позволяя себе сомкнуть глаза на долгое время. И он был уверен, что сзади не может угрожать опасность - ведь там Гелобад, воин опытный и осторожный. А впереди - открытые пространства, хорошо просматриваемые, и у Олафа хорошая позиция для наблюдения. Солнце ещё в начале своего дневного пути, и дозор Отунга, скорее всего, вернётся не скоро.

Когда стало уже почти невозможно сопротивляться смыканию век, Олаф решил подняться на ноги, чтобы отогнать овладевающую им дремоту. Сон же его улетучился мгновенно, когда он увидел на горизонте всадников, скачущих в его сторону.

Ярметес, бывшая уже в сорока шагах позади гепида, увидела приближающихся всадников и остановилась, готовая к немедленному действию. А когда тот, к кому она шла, вскочил на ноги и начал оборачиваться назад, охотница быстрым прыжком ринулась влево, где была высокая трава. Упав в неё, замерла бездвижно, вжавшись в землю, и, отрешившись от тревоги происходящего, стала маленькой и незаметной... но ожидающей, когда настанет время действия.

Громкий и тревожный крик гепида разорвал тишину леса:

- Гелобад!

Быстро бросившись к своему коню, Олаф отвязал его от дерева и вкочил в седло.

- Гелобад! Отунг возвращается! Где ты?!

6. Песнь Валькирии.

Отунг, когда вывел свой отряд на разведку в степь, не собирался углубляться далеко. Ему нужно было лишь выяснить, куда дальше свернут гунны: на восток или на запад? И он надеялся ещё до вечера, до наступления сумерек, вернуться к посту Гелобада и Олафа.

Но уже на исходе утра, когда день только начинал вступать в свои права, отряд достиг караванной дороги. Направление её было с северо-востока на юго-запад, и следы гуннов указывали, что орда отправилась на северо-восток.

Этого было достаточно для Отунга. Можно было возвращаться. За этой самой дорогой, на юге, возвышался одиноко широкий курган. Оттуда должен был открываться хороший обзор и Отунг решил подняться на него, чтобы осмотреться сверху: - может быть удастся и увидеть ушедшую орду гуннов. Это было бы великолепным завершением разведки.

- Поднимемся на холм. Осмотримся оттуда и возвращаемся.

Но когда гепиды тронулись в путь к подножию холма, на его вершине вдруг показался всадник, поднявшийся с противоположенного склона. Гунн! Один ли он там? Вот он крикнул что-то, а значит с ним и другие. Но сколько же их там, за вершиной холма? Отступить или принять бой? Гуннские лучники на своих конях - опаснейший противник и Отунг растерялся. Но он так и не успел принять решения. С обеих сторон холма выскочили гуннские всадники, по два с каждой стороны, и неслись они во весь опор с луками в руках. Будут ли за ними другие? Но даже если и нет, их уже пятеро - больше, чем гепидов.

- Отходим, вождь! - прокричал отчаянно Досмут, а стрелы гуннов уже неслись к ним с ужасающим свистом.

Отунг развернул коня, заметив при этом, что один из его воинов, Тенвул, ранен и выпадает из седла. Теперь их только трое, спасающихся от грозного врага, несущегося за ними. Опять свистят стрелы, догоняя гепидов. Вскрикнул Досмут, но удержался в седле, продолжая скакать рядом с Отунгом. Третий из оставшихся гепидов, Тигус, тоже рядом, по другую сторону.

Единственная их надежда - достичь леса, где Гелобад и Олаф смогут оказать им поддержку. Преследующие гунны, если увидят в лесу тех двоих, решат, что в лесу войско гепидов и тогда, конечно же, уберутся прочь. А до леса не так уж и далеко.

Не причинив вреда, ударила стрела в щит Отунга, висящий за его спиной; и тут же вторая - ниже, в незащищённую часть спины. Но несильным, не смертельным оказалось ранение сквозь куртку из толстой кожи.

И вот вскрикнул рядом Досмут, выгнувшись резко назад, и вывалился из седла, поражённый метким выстрелом гуннского лучника.

А впереди лес, и уже виден Олаф, вскакивающий на своего коня. Сейчас же появится и Гелобад.

Стрелы свистят, проносясь мимо, но вот одна из них достигла Тигуса и выбила его из седла. Теперь Отунг один; но и Олаф уже на коне, готовый действовать. Он вынул меч, приготовившись к схватке, и собрался уже кинуться к своему вождю на помощь. Но обернулся ещё раз назад, высматривая там Гелобада.

И увидел Отунг, как вздрогнул от неожиданного удара Олаф и зарычал в бессильной ярости, пригнувшись к шее коня, а затем начал сползать вбок. Отунг понял, что стреляли из леса. Значит, Гелобад скорее всего тоже убит.

И теперь Отунг, вождь отряда гепидов, совсем один, и ему некуда бежать. Остаётся лишь принять бой и умереть достойно, сражаясь с врагом яростно. Он остановил коня и развернул его назад, чтобы лицом встретить настигающего врага. Вынул верный свой меч и начал снимать со спины щит, висящий на ремне через плечо.

Приближаются пятеро гуннов, доставая из ножен клинки; не стреляют больше, надеясь взять вождя гепидов живым. Но не сдастся Отунг, а битвой это последней завоюет право быть достойным славы великих героев, что уже ждут его в Вальхалле, чертогах Одина.

Не нужен ему больше щит, и отбросил его Отунг с презрительным смехом, громким и торжествующим. Высоко поднял острый сверкающий меч, сразивший множество врагов; натянул поводья, заставив коня боевого взвиться на дыбы с громким хрипом. Яростно прокричал доблестный клич гепидов, ужасом наполнявший многие племена и народы.

И не остался без ответа этот клич боевой, что громом разнёсся далеко вокруг. Вплёлся в его ярость дрожащую звон откуда-то, поначалу далёкий, как само небо. Волшебным звучанием подобен он был славной боевой песне, зовущей к героическим подвигам. И торжествующим восторгом наполнилось сердце Отунга, услышавшего в дивной его красе песнь Валькирий, приветствующих героя. Они откликнулись на зов воина! Всё ближе этот чудесный звук, уже не звон неуловимо дрожащий, а... что-то яростно, неудержимо стремительное, словно бросок в отчаянную сокрушительную атаку. Зов Одина,... волшебная песнь Валькирий, несущихся молнией стремительной! Доносящийся сзади клич боевой, призывающий к славной, достойной смерти. И уже заполнило всё вокруг его небесное звучание - неумолимый свист стрелы, настигающей цель.

И ударило Отунга в спину со страшной силой; и раньше, чем тело его оказалось на земле, исчезло всё, кроме прекрасных дев волшебной красоты, встречающих героя, отважного воина с верным мечом в твёрдой руке.

7. Хозяйка леса.

Гуннские всадники, молодые егеты, догнав гепида, увидели, как тот был выбит из седла стрелою, выпущенной из леса. А далее, у самого леса, лежал у ног своего коня ещё один убитый гепид.

Осторожно, медленным шагом двинулись гунны к лесу, с тревогой всматриваясь в его заросли. Кто мог стрелять оттуда? Свевы? С ними у гуннов никогда не было вражды, но кто мог знать наверняка? Времена теперь другие.

Когда поравнялись с убитым гепидом (Отунгом), предводитель всадников, Урулман, дал знак одному из воинов подобрать поводья коня, оставшегося без хозяина. У деревьев ещё два коня: один из них привязан дереву, а другой стоит у ног своего мёртвого хозяина. Кто же его убил? И возможно ещё одного, которого нигде пока не видно.

- Здесь должен быть ещё один гепид, - сказал Урулман.

- Да, - согласился с ним один из всадников, Огус. - Может быть, он и убил этих двоих?

Вдруг в том месте, где уходила в лес широкая тропа, у её края раздался шелест травы. Бурый мех, торчащие остро уши. Волк? Но высокие стебли раздвинулись, и из них вышла девушка. Она была одна. С великим изумлением егеты узнали в ней Ярметес, оставленную здесь вчера утром.

- Этих двоих убила я, Одинокая Волчица. Там, - Ярметес показала рукой назад, на лес, - лежит ещё один. Его тоже убила я.

Как смогла эта юная хрупкая девушка свершить столь великий подвиг: сразить трёх взрослых воинов? Сколь же велика взращённая в сердце Ярметес сила, придавшая духу её необходимую стойкость, руке - достаточную твёрдость, а глазу - неотвратимость небесной молнии. Тьма лесных теней не овладела девушкой в ночь, когда привязана она была к дереву; но наоборот, суть её открылась могучей великой силе. Луна была полной, в ту ночь волшебства... Луна, раскрывшая душу Волчицы. Этой ночью таинственное превращение произошло под сияющим звёздами и луною Небом. Чудо, достойное поклонения...

Урулман, и те, что были с ним, спешились. В изумлении и почтительном молчании рассматривали они тоненькую девушку, великую Лесную Охотницу, хозяйку этого леса. Ярметес же смотрела на них уже без того привычного преклонения пред старшинством взрослых воинов. Сияющий взгляд её был отрешённым, исполненным бездонной глубины небес.

Виновато опустив глаза, Урулман проговорил:

- Мы не можем взять тебя с собой, Ярметес.

- Я знаю.

И в словах этих не было сожаления и боли. Ярметес знала свою судьбу.

- Это были гепиды? - спросила она.

- Да, - ответил Урулман. - А это, - он указал на лежащее рядом тело, - Отунг, один из лучших батыров Гистура.

- Теперь, я думаю, погоня вам уже не грозит.

- Это так, - согласился Урулман. - Благодаря тебе, Ярметес.

- Что ж, это хорошо. Я рада. Дорога ваша открыта и освещена солнцем. Пусть будет так.

Благодарными улыбками осветились лица егетов, услышавших доброе пожелание. Оно несомненно сбудется, сошедшее с уст Хозяйки Леса.

Огус, указывая на убитых гепидов, осмелился попросить Ярметес:

- Ты позволишь нам забрать их оружие? Если оно не нужно тебе самой.

- Берите. Я дарю его вам. И коней тоже, кроме одного, мне он нужен самой.

Столь ценный дар - предмет гордости получателя и великой его благодарности.

- Возьми лучше моего коня, Алакоша, - предложил Урулман. - Он проворен, и не один гепидский конь его не догонит, ты же знаешь Ярметес. А я возьму этого, который сейчас у тебя.

- Хорошо, Урулман-батыр. - Ярметес погладила коня, чьи поводья держала в руке, и ласково потрепала его за шею. "Будь быстрым и верным, Айгыр. Хозяин твой - отважный батыр, и он позаботится о тебе лучше, чем прежний хозяин". - Айгыр теперь твой, Урулман-батыр.

Батыр принял поводья Айгыра и передал их стоящему рядом товарищу. И обеими руками крепко обнял шею своего Алакоша, прощаясь с ним. "Будь верным и послушным новой хозяйке, Алакош. Береги её, не щадя жизни. А она позаботится о тебе достойно".

С невесомой лёгкостью и изяществом вскочила в седло Алакоша Ярметес. Притороченные с боков колчан со стрелами и суму с припасами Урулман оставил новой хозяйке коня, выражая этим свою заботу, проявление которой не смог сдержать. Как не смог сдержать и любопытства, спросив:

- Что же ты будешь делать, Ярметес?

- Я отправлюсь на запад, - ответила Ярметес. - Страна месегутов ведь должна быть там, Урулман?

- Да, в двух, или трёх днях пути. А дальше за нею - Балатон.

- Но теперь там могут быть готы! - встревожился Огус. - Или даже гепиды! Нельзя тебе в ту сторону!

- Замолчи, Огус! - остановил его Урулман. - Не указывай ей, как поступать!

Но Ярметес, одинокая Волчица, Лесная Хозяйка, уже не слушала их. Словно застыв, неподвижно сидела она в седле, устремив отрешённый взор к западному горизонту. Что зовёт её туда, в неведомые те дали? Что услышала она сердцем своим в той стороне? Ни Урулман, ни Огус, и никто другой из их товарищей даже не пытались осмыслить это решение Лунной Волчицы. Ведь пути её теперь направляет само Небо...

Урулман сделал знак рукой и гуннские егеты в безмолвии, тихим шагом направили своих коней на юг, в бескрайнюю открытую степь...

8. Великое озеро Балатон.

Необъятное, бездонно-синее нависает над Паннонией небо, сияющим солнцем освещая путь одинокой всаднице. Она движется на запад, в сторону великого озера Балатон, бескрайний водный простор которого Ярметес не доводилось видеть за всю её, такую ещё короткую, жизнь. Цель же её пути - улус месегутов, бывших когда-то юрматам добрыми соседями. И не откажут они в защите и покровительстве; примут Ярметес в свой улус.

Помнит ли её тот малай, молоденький егет, что в прошлом году пришёл первым на скачках? Ярметес тогда украсила его коня красной лентой, а имя и не спросила, и своё не назвала.

И вышло так, что этот молодой месегут, чьего имени Ярметес не знала - единственный знакомый ей человек в этом краю. А край этот казался обезлюдевшим. За первый день путешествия Ярметес не обнаружила ни единого признака человеческого присутствия. Сама она старалась держаться незаметно, передвигаясь по возможности под прикрытием рощ или зарослей кустов. Но часто выбирала место, где-нибудь на возвышенности холма, и осторожно поднималась на его вершину, где подолгу осматривалась, стараясь не упустить ничего настораживающего в пределах видимости. Охотиться ей не приходилось: запасов еды было достаточно.

А на второй день Ярметес повстречала людей.

За всё утро не произошло ничего необычного. Когда солнце поднялось выше, Ярметес была у холма, показавшегося ей удобным для осмотра окрестностей. Южнее этой возвышенности простирался обширный лес, и девушка направилась сначала туда, чтобы под его защитой подъехать к подножию холма, а там уже она осторожно взберётся на вершину.

В тени леса было значительно прохладнее, чем в степи, прогреваемой солнцем. Ярметес ехала шагом, не торопясь, внимательно вслушиваясь в звуки леса. Лесная Охотница, Одинокая Волчица не замечала ничего тревожного, да и конь её, боевой конь гунна, не проявлял беспокойства. Вот она уже поднимается по склону, настороженно осматриваясь. Всё спокойно.

А оказавшись на вершине Ярметес увидела... совсем рядом, в зарослях, что уходят к северу, дым костра.

И совершенно неожиданными оказались для неё донёсшиеся сзади слова, выкрикнутые властно на тюркском языке:

- Стой, юрматка!

Девушка обернулась и увидела двух всадников, появившихся из леса, который она только что покинула.

Это были дозорные гуннского племени садагов. Они давно уже следили за Ярметес, и теперь, убедившись, что с ней никого нет, решили выяснить причины её появления здесь и почему она одна.

- Насколько мы знаем, все твои сородичи отправились на восток. Почему же ты здесь?

Ярметес, выросшая в двуязычном, огоро-тюркском улусе, хорошо поняла сказанные ей слова. Она ответила:

- Меня зовут Ярметес, из рода курту-юрмат улуса Поющей Вербы. Я искала вас. Вы же из улуса Хунку-хана, верно?

- Нет, кызыкай, мы садаги, не месегуты. Но были у них только вчера, они там, на западе, у Балатона. А зачем тебе месегуты?

- Я одна, и только там у меня есть знакомые. Сородичи, когда покидали Лес, оставили меня Кулумасу, но он не взял меня, потому что Кава обратила на меня свой взор.

Садаги изумились. Эта юрматская девушка совсем не проста.

- Похоже, что тебя защищает сам Тэнгри, юрматка.

Глаза девушки сверкнули необычным светом, но она ничего не ответила. А садаги продолжали:

- Мы знаем, что улус ваш почти весь уничтожен гепидами. И знаем, что сородичи твои успели выйти в степь. Гепиды Гистура их не найдут здесь. Если разведчики его не идут по следу.

- Не идут. Был один отряд, шесть всадников, но Кулумас взял их вместо меня; все они мертвы.

- Мертвы? И кто же убил их?

- Я. Моё имя - Одинокая Волчица.

Слова эти, сказанные просто, без какого-либо вызова, привели в величайшее изумление воинов садагов. Одна девушка не может уничтожить отряд разведчиков. Такое событие - явное проявление воли Неба, наделившего её силой, способной вершить великие дела. Похоже, значительные перемены происходят под синевою небес и начало их - в действиях этой юрматской девушки. Если путь её на запад, то так и должно быть.

- Послушай, Ярметес. Меня зовут Дияр, а это мой товарищ Елгыр. Мы садаги, и кочевье наше на юге отсюда. Сейчас мы не сможем проводить тебя к Хунку-хану, но мы расскажем тебе, как туда добраться.

. . . . .

В начале следующего дня Ярметес увидела гладь Балатона, великого озера.

Ночь перед этим она провела в роще буковых деревьев, а с рассветом отправилась дальше на запад. Когда солнце поднялось немного выше, путешественница была на вершине одного из холмов.

И отсюда уже, с высоты, Ярметес разглядела необычайно широкую водную поверхность, края которой уходили за горизонт и сливались с небом. Вокруг множество лесов, тоже казавшихся бескрайними. Дух захватывало от бездонной глубины небес, отражающихся в огромном зеркале чистой водной глади. Балатон,... великое озеро, овеянное легендами и сказаниями. Ярметес замерла, не в силах произнести ни слова, и заворожено смотрела вперёд, впитывая глазами необъятную, величайшую красоту, которую раньше не могла даже представить.

Дальше уже местность становилась болотистой: ощущалась явственно близость большого водоёма. Всё чаще путешественницу окружали тростниковые заросли, скрывавшие её с головой.

Рощи и холмы, луга и болота... и запах озёрных растений...

А ближе к полудню почувствовался в воздухе запах гари. Ярметес поднялась на близлежащий холм. Середина дня уже, и воздух влажный горяч.

И увидела она оттуда место смерти. Это было горящее кочевье, в котором, вроде бы, не осталось живых людей. Конечно же, это тот самый головной лагерь месегутов, и он уничтожен полностью. Произошло это совсем недавно, может быть даже сегодня. Никого не видно среди дыма и гари, - ни единого человека. Ужас и отчаяние овладели девушкой, смотрящей на дымящиеся остатки жилищ месегутов.

Ярметес двинулась туда, но не быстро: - осторожно, стараясь высмотреть опасность в окружающих зарослях. Вокруг тихо, но там, впереди, всё слышнее становится торжествующее карканье воронов.

Вскоре она выехала на открытое место, и уже близко увидела сожжённое становище месегутов, расположенное на самом берегу Балатона.

Не кричат раненые, взывая о помощи, и нет стонов умирающих. Лишь карканье недовольное черных птиц, и хлопанье их крыльев, потревоженных появлением всадницы.

Конь её осторожно движется по дымящейся земле, всхрапывая и тряся беспокойно головой. И копыта его стали красными от крови. Ярметес решила дойти до воды, а оттуда направиться к северу, чтобы покинуть это страшное место.

Послышалось блеяние овец, и девушка разглядела на одном из дальних лугов отару. Но нигде не видно ни одной лошади. Кто же были эти враги, что увели лошадей, но оставили овец? Вглядываясь в мёртвых, Ярметес стала различать в них убитых врагов. На степняков не похожи. Наверное, гепиды или готы, о которых предупреждал Огус.

Ярметес уже миновала уничтоженное становище, и, выйдя к самой воде, в накатывающихся волнах которой мерцали красные блики, повернула на север. Проехала немного вдоль берега, бездумно слушая шум волн, и поднялась на небольшую возвышенность. Здесь девушка остановилась вдруг, словно она пропустила что-то важное позади, в этом месте безжалостной смерти. Она обернулась, как будто вспомнила что-то.

Крики ворон оглушительны...

Место, где берег далеко вдаётся широкой дугой в воды тёмного озера... Вороны чёрные,... теперь это их царство.... Но что-то не так в их шумных криках...

...Пришло время воронов, и они заполнили это кровавое место, песнь смерти не прерывая ни на миг. И всё сокрыло под собой чёрное покрывало их крыльев. Но у самого берега, там, где в воды озера стекали красные ручьи, чёрное племя толпилось вокруг одного места с недовольным карканьем: кто-то из людей ещё не умер.

Это был Исян-егет, тропою смерти уходящий. Огонь, то ли пламенем испепеляющий, то ли холодом бесконечным обжигающий, переполнял руку Исяна, правую, ту на которой была изображена голова Волка, и которой он поднял бунчук орды месегутской, приняв его от отца, павшего в битве. И не помнил уже Исян, тьмою окутываемый, что кисти правой у него больше нет. Хотя другой своей рукой, тоже уже оцепеневшей, он в беспамятстве всё ещё крепко сжимал правое запястье, сдерживая кровь истекающую. Исян уходил, но он был молод и не мог принять смерть спокойно. С невероятным усилием открыл егет глаза, с тем, чтобы взглянуть, в последний раз уже, на сияние голубое неба...

И увидел он на прибрежном холме Волчицу, явившуюся из снов, исполненную дивной, волшебной красоты...

И она, Волчица, увидела его - егета, истекающего кровью. Исян умирал, но смотрел на неё восхищённо, как на чудесное, сказочное видение.

Вот девушка соскочила с коня и бросилась к нему. С возмущённым криком разлетелись недовольные вороны. Когда она опустилась перед ним на колени, егет увидел ужас в её глазах: - девушка заметила, что у него нет правой руки. Быстро, разрывая завязки, сняла она пояс с талии и принялась перетягивать запястье Исяна, чтобы остановить кровь. Туго, прикладывая все силы, затянула девушка поясок свой на руке раненого. Боль невыносима, но лицо егета озарено блаженством. Он узнал её, не раз видимую в снах; и кажется ему, что и она узнала его.

- Эй, егет, ты меня слышишь? Можешь говорить?

С великим трудом Исян приоткрыл запёкшиеся уста и еле слышно прошептал:

- Да.

- Я тебя помню, егет. А ты меня не узнаёшь? Я из курту-юрматов.

- Да... Ты - моя невеста. - Юноша еле дышал. - Я помню тебя. Как... как... твоё имя?.. Моё - Исян. Я... убивал врагов...

- Меня зовут Ярметес. Молчи, егет, не говори больше ничего, у тебя нет сил. Лежи спокойно и не разговаривай.

Исян замолчал, но не закрыл глаза, продолжая вглядываться в лицо девушки. Какое же у неё имя красивое - Ярметес. А она приподняла его голову и уложила себе на колени, чтобы Исяну было удобнее.

Вокруг них, в шумном карканье и тяжелом хлопанье крыльев чёрных - торжество смерти и разрушения. Дым и кровь, ручьи которой всё ещё стекают в воды озера.

И мерный, однообразный плеск волн Балатона, безразличных к человеческим страданиям...

Исян вытянул левую руку, указывая на лежащего рядом воина и, с трудом произнося слова, сказал Ярметес:

- Это мой отец... Должен быть... у него... Бунчук Волка... Я не вижу.

Ярметес видела этот бунчук, но не у отца Исяна, а чуть в стороне, и то лишь древко - остальное скрыто навалившимся на него телом германца, убитого месегутом врага.

- Сейчас, - сказала она и, осторожно высвободив из под головы Исяна свои колени, поднялась. - Сейчас.

Чтобы достать бунчук, Ярметес придётся перевернуть мёртвого врага, лежащего на нём лицом вниз и оттолкнуть его в сторону. Это будет нелегко - воин огромен и, похоже, очень тяжёл.

Но всё же, приложив немало усилий, ей удалось сдвинуть его.

- Он одноглазый, - сообщила Ярметес Исяну. - Одноглазый германец. А в горле у него - нож.

- Это мой.

Ярметес подняла бунчук месегутов - синее знамя с золотым навершием в виде волчьей головы.

- Вот он, Исян.

Егет улыбнулся, хотел что-то сказать, но уже не смог: силы оставили его и он, закрыв глаза впал в беспамятство.

Вновь Ярметес одна, в окружении мёртвых и чёрного дыма. Страшное место, пропитанное болью и страданием. И некому будет похоронить убитых.

Девушка опять присела возле Исяна и, как и прежде, положила голову его себе на колени. Кровь уже не идёт из его страшной раны, но какое же бледное у него лицо. И он еле дышит.

Миновал уже полдень, принёсший жару.

Ярметес одна, оставленная соплеменниками. Исяна тоже оставили сородичи, отправившись к Реке Безмолвия, а он, Сын Волка, не ушёл, чтобы дождаться Одинокую Волчицу. Они встретились здесь, у Балатона, соединяя пути, что могли быть намечены лишь Небом. Не позволит оно ему теперь умереть, а наделит силой, необходимой для исполнения воли, которая их, Волчонка и Волчицу, соединила на берегу великого озера, на западной окраине Великой Степи...

Волчица сидит неподвижно, вслушиваясь в рокот накатывающихся волн, а на коленях у неё - голова спасённого ею раненого егета, Волчонка, последнего из своего племени. Она смотрит на его безмятежное лицо и сама безмятежна, пребывая в отрешённости бессилия, лишённая всего юная юрматская девушка...

. . . . .

Ведь должно быть сейчас лето жаркое - почему же холод нестерпимый пронизывает всё тело? Или это ночь холодна? Но ночью не шумят так громко вороны. Тело не слушается Исяна: оцепенело, словно льдом скованное. Не получается даже глаза открыть. И лишь стон хриплый раздался из горла его пересохшего.

Затем он почувствовал тепло, разливающееся по лбу. Словно солнце коснулось его лица.

Нет, это не солнце.... Чьё-то прикосновение... Ласковая ладонь опустилась на его лоб, пробуждая к жизни.

Огнём вспыхнула правая рука Исяна, сжигаемая вернувшейся болью. Глаза его открылись.

Это она... Волчица.... Не привиделась... - настоящая...

"Ярметес.... Это ты..."

- Я здесь, Исян. Я с тобой. Ты должен встать. Нам надо уходить отсюда.

С трудом, чуть слышно, смог он произнести:

- Воды.

Ярметес тут же, приподняв голову Исяна, влила немного воды из деревянной чашки в его приоткрывшиеся губы.

Откуда у неё чашка?

- Ты должен встать. Я помогу тебе.

Вода, такая освежающая, дающую силу. Исян чувствует, как она возвращается, пробуждая чувствительность в одеревеневшем теле. Но хватит ли её, этой силы, чтобы он смог подняться на ноги?

Голова его затылком лежит на ладони Ярметес, такой тёплой и мягкой. Другую руку она просунула ему под спину и, упираясь коленом в землю, начинает приподнимать его.

Десятилетний малай, потерявший много крови, не очень тяжёл для Ярметес.

Но приподняв немного, она усадила его и стала выжидать, потому, что он опять лишился сознания. Безвольно свесилась голова Исяна, и Ярметес положила её себе на грудь, а руку его правую держала осторожно, прижав несильно к телу.

Прошло бесконечно долгое время, и егет наконец очнулся. Он слышал частый громкий стук, гулко отдающийся в его голове. Это сердце Ярметес билось в тревоге и заботе, разрываясь от бессильного отчаяния. И это оно разбудило Исяна. Он открыл глаза и поднял голову. Посмотрел на девушку, склонившуюся над ним, и увидел слёзы в её глазах.

- Не плачь, Ярметес. Я сейчас встану.

- Да. Я помогу тебе. - Тут она повернула голову в сторону и позвала своего коня: - Алакош.

Конь её был великолепен. Только такой и достоин Волчицы. Исян, лучший наездник и знаток лошадей не мог не улыбнуться. Хотел сказать,... что...

Опять чёрная тьма...

...Когда темнота прошла, Исян стоял уже на ногах, опираясь спиной о коня Ярметес, Алакоша. Сама же Ярметес стояла прямо перед ним, удерживая его за плечи. Сколько она продержала его так, не давая упасть?

Девушка легонько встряхнула его и сказала:

- Теперь, Исян, ты должен взобраться на Алакоша.

- Сейчас.

Исян повернулся лицом к коню и ухватился руками за седло, собираясь вспрыгнуть. Боль! Вспышка... страшная, невыносимо обжигающая! Вновь почернело в глазах Исяна, забывшего, что теперь он должен обходиться без правой руки. И нет сил даже на крик. Чернота в глазах, перемежающаяся краснотой, не менее мучительной, которая обхватила его своими огромными крыльями и унесла прочь....

А потом, когда он выбрался из красноты горячей и смог открыть глаза...

Осознал вдруг с огромным изумлением Исян, что сидит верхом на коне, на Алакоше, скакуне юрматской Волчицы. Но как он взобрался в седло? Сам... или это Ярметес сумела поднять его, эта кажущаяся такой хрупкой девушка?

Мерные покачивания лошадиной спины были мягки. Плавные движения - лёгкая встряска, - постепенно возвращали Исяну способность владеть своим телом.

Ярметес, исполненная безупречности Волчица, идёт впереди. В правой руке она держит поводья Алакоша и ведёт его, неторопливым шагом, за собой.

А в левой её руке - синий бунчук Исяна, знамя Джаикского Волка, золотая голова которого сверкает ослепительно в лучах жаркого солнца Паннонии...

И на берегах озера Балатон, что на западной окраине Великой Степи, началась легенда...

9. Начало легенды.

У головного кочевья месегутской орды, уничтоженного врагами, несколько овечьих отар и табунов лошадей находились на дальних выпасах. В тот день на один из этих выпасов прибыла Айсара, молодая месегутская девушка, бывшая немногим старше прибывшей в эти края Ярметес. Она привезла припасы для двух малаев-овчаров.

Когда она уже собиралась в обратный путь, там, в стороне озера, показался чёрный дым, тяжело поднимающийся в небо. Кочевье горит! Айсара крикнула малаям: "Уводите овец в лес! Подальше там спрячьтесь!", а сама быстро вскочила на своего коня и поскакала назад, к лагерю.

Быстрее, как можно быстрее. И лук уже в руке, с заправленной стрелою.

То, что Айсара увидела на месте своего кочевья, наполнило ужасом её сердце. Никто не выжил! Месегутская девушка, глядя на родное становище, содрогнулась в горестном отчаянии. И не дым тёмный застилает глаза - это тьма пронизала её душу, окутав печалью беспросветной. И не от дыма глаза слезятся.

Но что это? С востока, со стороны ручья, из ивовых зарослей выехала девушка-волчица. Она из напавших на лагерь врагов? Где же остальные? Айсара, не замеченная волчицей, быстро осадила своего коня и подалась назад, в гущу тростника. Отсюда она наблюдала за незнакомой всадницей и ожидала появления других. Но никто больше не появился.

Прицелилась было месегутка в иноземку, но, приглядевшись внимательнее, опустила свой лук. Волчица не торжествует победу, - наоборот, пребывает в печали. И нет с ней никого. Не из нападавших она.

Пересекла волчица выжженный лагерь и повернула к северу, двигаясь медленным шагом. Она одна, и в поведении её ничего враждебного. Айсара выехала из своего укрытия.

Когда волчица поднялась на холм, с севера ограничивающий территорию лагеря, то обернулась вдруг, словно услышала она Айсару. И повернула назад, на юг, а Айсара двинулась ей навстречу.

Вдруг волчица остановилась, увидев что-то среди мёртвых тел, и, соскочив с коня, бросилась к одному из них. Айсара поняла, что пришелица обнаружила выжившего, и тоже бросилась туда.

Это был малай, окровавленный, казавшийся бездыханным. У него отрублена правая рука и он умирает.

Айсара услышала, как волчица говорит с ним, месегутским малаем, перетягивая его запястье своим поясом. И тут она узнала его, одного из младших своих братьев.

- Исян! - крикнула Айсара, но он не слышал её, пребывая в беспамятстве.

Тогда она спросила уже у девушки-волчицы:

- Он жив? Ответь! Ты меня понимаешь, иноземка? Это Исян, братишка мой младший. Он жив?

- Он жив. И я тебя хорошо понимаю. Я из курту-юрматов и меня зовут Ярметес.

- Держи его, юрматка. Я принесу воды. Подними руку его повыше и держи. Я сейчас.

Айсара кинулась к тому месту, где ещё утром стояла их юрта, и, выхватив из разбросанных вещей чашу, бросилась к ручью, за свежей водой.

Даже тут, у ручья, скрытого за кустами, лежат убитые месегуты; по большей части это дети и старухи. Но Айсаре теперь не до слёз и рыданий - она должна не дать умереть Исяну.

Она вернулась к брату и Ярметес-волчице с полной чашей воды.

- Дай ему выпить, Ярметес. Я же поищу других выживших.

Долго ходила Айсара по залитому кровью кочевью и по близлежащим зарослям и кустам. Заглядывала в разбросанные вокруг во множестве заросли камыша, звала, прислушивалась, затаив дыхание.... Но поиски её не увенчались успехом: никто из сородичей не откликнулся на зов месегутки. Никто больше из тех, что были в становище во время нападения, не выжил. И вот-вот подогнутся уже ноги девушки, и закричит она, разрывая душу опустошенную, в горестном отчаянии и бессилии...

Но надо возвращаться к Исяну. Забрать его и уходить отсюда. А ближайшее другое кочевье месегутов так далеко отсюда...

Ярметес, сильная волчица, хоть и хрупкая сама девушка, уже подняла Исяна на ноги. Вдвоём они смогут усадить его на коня.

А перед тем, как тронуться в путь, Исян, не малай уже, а молодой батыр, не забыл сказать главное:

- Бунчук Волка. Возьми его.

И сказал он это Ярметес, не Айсаре, которая поняла вдруг, что юрматка эта - настоящая Волчица. Сила чувствовалась в каждом её жесте, в каждом движении и в каждом слове. И можно было увидеть эту силу: - в холодном ровном огне, что горит в её отрешённом взоре.... Юна и хрупка, младше Айсары, но, Небом посланная, она теперь главная. И не может быть в этом сомнений...

Ярметес подняла месегутский бунчук, подержала его в руках,... а затем, уперев в землю, надавила ногой на древко и переломила его, оставив в руке лишь навершие золотое с синим полотнищем....

- Идём, - сказала Волчица.

Путь на восток, конец которого будет так далеко, начался...

Но прежде Айсара соберёт ещё пастухов и овчаров, что сейчас на выпасах далеко за пределами кочевья. И все они слишком малы, чтобы называться егетами.

Вдруг тревожный, пугающий звук раздался с юга. Топот стремительно несущихся лошадей! Айсара развернула своего коня и быстрым движением достала из колчана лук, приготовившись стрелять. Ярметес изучающее посмотрела на Исяна, убедилась, что он сможет удержать поводья и передала их ему, в его левую руку. Сама же тоже достала лук и, подойдя к Айсаре, неподвижно застывшей в седле своего коня, встала рядом с ней.

"Волк, сошедший с гор к истокам Джаика, помоги детям своим. Отведи беду подступающую".

Но тревога оказалась напрасной - это были не враги.

. . . . .

В чёрный день тот за пределами кочевья была ещё и группа охотников - трое егетов молодых, отправившихся к камышовой заводи на юг, на болотных птиц. Они тоже, как и Айсара, увидели дым, поднимающийся в той стороне, где было кочевье. Бросив всё, стремглав ринулись они назад, погоняя коней изо всех сил, не жалея. А подъехав уже, и выскочив из-за деревьев на открытое место, увидели они разрушенный лагерь, угли, дымящиеся на окровавленной земле.

Гарь в воздухе.... Или это может быть пыль там, дальше к северу, уже за лагерем. Не разобрать ещё с этого расстояния, но позже, намного уже позже, все трое егетов утверждали, что успели ещё увидеть пыль, поднятую уехавшими врагами.

А другие месегуты потом уже рассказывали, как бросились прочь нападавшие, когда явилась Волчица, призванная кличем Исяна, поднявшего бунчук орды. Разъярившись, отрубили враги ему руку, державшую знамя Волка, и бежали прочь, в страхе перед небесным воем.

Гордость звучала в этих рассказах, передаваемых от аймака к аймаку, и от улуса к улусу.... Гордость и надежда: спустилась с небес Волчица! Она послана Небом, чтобы указать путь Великой Гуннской орде! Вновь предстоят победы грозные и слава великая!

Шли дни, проходило жаркое лето, и другие уже слова слышались в этих сказаниях. Во время битвы поднято было знамя Волка Небесного, и прозвучал клич, на который явилась Волчица. Она не помогла месегутам в битве, а спасла лишь младшего из сражавшихся, малая девятилетнего. А он же лишился руки, в которой держал бунчук орды месегутов. И стало казаться многим, что время побед закончилось. Кто-то говорил, что уже навсегда, но мудрые, чувствующие сердцем суть, знали, что это не так. Месегуты погибли, но тот последний, кто держал синее знамя с волчьей головой, спасён, а он всего лишь малай девяти лет. И он ещё вырастет, и станет багатуром, и вновь поднимет небесное знамя. И тогда уже Волчица, взрастив его и наделив силой, будет рядом...

. . . . .

Это началось у болотистых берегов Балатона, в шуме плеска его волн и шуршания камышей.

Враги уничтожили гуннское племя, не пощадив никого. А последнему из них, девятилетнему мальчику, враги отрубили руки и ноги, и бросили в болото умирать. Но там нашла его волчица и выходила, зализав его раны. И взяв с собой спасённого ею мальчика, Волчица свершила прыжок через всю Великую Степь, от пределов Западного края к Золотым горам...

Так рассказывали это предание уже потом, через много лет, когда сменились многие поколения...