Иорданская Дарья Алексеевна : другие произведения.

30. Юбилей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История о том, как Бэзил и Виктория отметили столетний юбилей знакомства. И этим, поверите ли, все сказано
    В качестве специально приглашенных звезд Фрэнсин Йорк, Натаниэль и сэр Персиваль Лагросс

ЮБИЛЕЙ

  
   1997 год, Англия, Франция, Новый Свет

Ты, если не спишь, позови меня из огня,

Если не поздно...

О. Арефьева

  
  
   I.
  
   (На открытке - фотография дома Сары Винчестер*)
   1951 год, Калифорния
   Лучше всего, мой бойцовский воробей, мне удаётся убегать. Из родного города, с приютившего меня острова, из могущественной империи. С континента на континет. С континента на континент. Тогда меня называли "Установителем". Знаешь, беглецы, входя в легенды, становятся героями. Забавно, но нынешним именем меня называли Иреме*. Хороший был город, жаль, разрушили. Богам нравится крушить города.
   Кстати, о легендах. Нет, Моисей - это не я. И Лот не я.
   Взгляни на этот славный домик, воробей. Славный, верно? Думаю заночевать здесь и посчитать комнаты.

Б.

  
   В стопке писем на серебряном подносе - счета. От неведомого арендодателя, несуществующей электрической компании и чудо-водопроводчика. Это создает иллюзию нормальности, которая нравится глупой старой мисс Дерби. То есть - мне. И определенно нравится Нату. Он перебирает конверты, вертит их, после чего бросает в камин. Эти конверты только для того и существуют.
   - Сегодня никаких открыток.
   Как и последние пять лет.
   - Тебя это не тревожит? Совсем?
   Натаниэль из породы идейных трикстеров, а значит, задавать провокационные вопросы в его природе. И он это делает только потому, что не может промолчать.
   - Ты не скучаешь?
   Первое письмо пришло в 1948 году. В Рождественское утро. Это была первая почта для меня за... уже и не знаю, сколько лет. Открытка с изображением Ниагарского водопада (с картины какого-то американского пейзажиста) и легкой, летящей надписью на адресной стороне. "Я слышал, мой бойцовский воробей, что мы не можем пересекать водные пространство. Давным-давно мой друг Ани сказал, это потому что Небесный Нил разделил владения Гора и Осириса. Чушь, скажу я тебе. Все дело в лени. Я пересек Атлантику и смотрю на Ниагарский водопад. А на что смотришь ты, воробей?"
   Я смотрела на подпись и, кажется, плакала. Не помню.
   В 1952 я купила магазин в Лондоне, чтобы быть ближе к Фрэнни, моей крестнице. У "Книг Бакалавра" уже был владелец - Натаниэль - и так мы познакомились. Мы управляем этим Гадесом, этим книжным Лимбом вдвоём. На следующее Рождество он увидел у меня открытку. Бэзил был в Исландии.
   Это продолжалось столько лет, и вот, пять лет назад - как отрезало. Миновал несколько дней назад столетний юбилей нашей встречи. Наверное, я ему наконец надоела.
   - Выпей, - посоветовал Натаниэль.
   Я налила себе вина и присела на ступень стремянки. За окнами лепил снег, наши лампы - газовые - помаргивали. Книги перешептывались между собой. Я была счастливым человеком. Нелепо сетовать. Я была одиноким человеком.
   - А это когда пришло?
   Я встрепенулась и сбросила оцепенение. Нат стоял передо мной, держа что-то, завернутое в коричневую бумагу и перевязанное бечевой. Судя по форме и размеру, это была небольшая книга. А что еще могли прислать в книжный магазин? Не бомбу же.
   - Наверное, с утренней почтой.
   Я лгала. Вернее, несла полную чушь. Нет у нас ни утренней почти, ни вечерней, а все письма образуются сами по себе. Нет, снова вру. Ничто не образуется само по себе и просто так.
   Нат принялся дрожащими руками развязывать бечеву.
   - Послушай... Может лучше сразу отослать это в Библиотеку, не распаковывая?
   - О, - со свойственным ему сарказмом воскликнул мой компаньон. - А ты знаешь адрес? Или нам глянуть в справочнике "Желтые страницы Зазеркалья"?
   Мне очень хотелось хорошенько стукнуть его, но я сдержалась. Редкий случай, когда моё благоразумие одержало победу. Натаниэль тем временем снял бумагу и изучил книгу.
   - "Жизнеописание вампира Себастиана, или мемуары очень старого джентельмена", - Нат пролистал страницы. - О, какой эпиграф! "И вон, она не может шелохнуться, не может кричать. "Помогите! Помогите! Помогите!" - вот все, что она может сказать. Но, ах, этот ужасный взор, что падает на её лицо, он отвратителен, взгляд, выискивающий минуты в ее памяти, самые счастливые минуты, чтобы обратить их в горчайшие".
   - "Варни-вампир"*, - улыбаюсь краем губ.
   - У кого-то ужасный вкус.
   Пожимаю плечами.
   - А мне нравится Варни.
   - Тогда это, наверное, для тебя, - Нат кладёт книгу на прилавок.
  
   Руки до посылки доходят только во время вечернего чая. Я не собираюсь проявлять излишний интерес, просто мне нечего почитать, а я, черт побери, привыкла читать за едой. Книга отпечатана на отличной бумаге и пахнет временем. Нет ни издательства, ни года. Держу пари, она существует в единственном экземпляре. Я переворачиваю плотные белые страницы, без особого внимания скользя взглядом по строкам.
   "Базиль, - сказал я своему гостью. - Твое упрямство губит тебя. Скажи, где книга, и мы разойдемся друзьями.
   Но увы, другу моему было все равно, он глуп и бесстрашен, хотя и стар. Или же он надеется на помощь Румынского Убийцы.
   - Базиль, - сказал я. - Александр не придет, ему это запрещено. Здесь лишь ты и я. Скажи, где книга, и все закончится.
   Он промолчал. Кровь все еще капала из его отворённых вен, и Елизавета, как животное, лакала ее и слизывала с земли и боролась за это с Ллармикой.
   - Базиль, - сказал я. - Скажи, где книга, или ты умрёшь. Ты знаешь, куда попадешь.
   - Себастиан, нет никакой книги, - сказал он.
   И тогда я забил ему в лоб железный гвоздь, чтобы наказание было сродно преступлению".
   Я подняла голову, встрепенулась, дернулась от звука. Ах, да, это чашка выпала у меня из рук. Я напугана и ошарашена. Вру. Я в полном ужасе.
   Бэзил.
   Это все может быть выдумкой, но я так давно не видела Бэзила, что хватаюсь за любые нити. Что у меня есть еще? Я запираю магазин и иду в единственное место, где могу хоть что-то узнать. И куда должна была прийти уже давно, много лет назад.
  
   "Ночная подкова" - самый странный и, чего уж тут, страшный, монструозный бар в мире. И слово "кровавый" в "Кровавой Мэри" тут не ради красного словца. Да и другие коктейли в меню не радуют своим составом. Впрочем, здесь подают неплохое имбирное пиво и рутбир.
   - Привет, Мауриц. Пиво и апельсиновые корочки.
   Вампир-бармен, элегантный, как лучший метрдотель, выставляет на стойку высокий бокал, а рядом кладет пухлый конверт. На него - открытку с изображением прелестного рождественского ангела, белокурого, как сам Мауриц. Я переворачиваю ее.
   "25 декабря 1998
   Adieu, ma petite passereu.
   Или не адьё, если ты сумеешь мне помочь"
   - Это...
   - Базиль принес. Лет пять назад. Сказал, если не появится до сегодняшнего дня, отослать тебе свёрток, а когда придёшь - отдать это.
   - Значит, ты прислал книгу?
   Мауриц безразлично пожал плечами.
   - Свёрток. Что в нем, я не знаю.
   Глотнув пива для храбрости, я распечатываю конверт. Почерк у Бэзила в этот раз необычайно нервный. У него вообще почерк-оборотень, то каллиграфический, как у выпускницы института благородных девиц, а то прикидывающийся каракулями, но на этот раз, похоже, он просто спешил. А Бэзил никогда и никуда не спешил.
   "Здравствуй, мой бойцовый воробей,
   давно не виделись. Полвека, верно? Надеюсь, ты не слишком переживаешь? Здорова?
   Если ты читаешь это письмо, значит уже пять лет, как я попал в беду. Мне требуется твоя помощь поскольку, полагаю, у тебя есть исключительное право убить меня.
   Неловко просить тебя, воробей; знаю, как ты щепетильна в этом вопросе. Но ты должна кое-что украсть для меня..."
   Я откладываю письмо в сторону и залпом выпиваю полстакана, и долго, зло кашляю. Помощь ему! Красть ему! Дьявол его побери!
   - Плохие новости?
   - Еще не знаю, Мауриц.
   - Тогда, может быть, еще пива?
   Вампир смотрит на меня сочувственно. Поразительно, но он нравится мне. Он, как это не поразительно, добрый.
   - А виски есть?
   Хмыкнув, Мауриц наполняет стакан. Я выпиваю залпом, охнув, и продолжаю читать.
   "Возможно, тебе придется обратиться за помощью к Ф. Т., он точно отслеживает все перемещения артефактов. Речь идет о гробе из слоновой кости. Просто скажи ему, и сэр Фр. поймет.
   Этот гроб необходимо найти, извлечь и передать г-ну Симону Клеве в Париже до следующего полнолуния. От этого зависит не только моя, в сущности, никчемная жизнь, но и безопасность многих людей"
   Я отложила лист в сторону и потерла ноющий лоб. Бэзил посылал меня к Тартам? Он, вероятно, знал, что я поддерживаю с ними отношения. По крайней мере, догадывался. Но гроб из слоновой кости...
   Я взяла второй лист, написанный другими чернилами и куда более уверенным почерком.
   "А теперь, воробей, забудь обо всем, что я сказал, и слушай внимательно. У меня не так много времени, я не смогу рассказать тебе всю историю. Спроси Боргезу о 1835-м или свою крестницу - о семьдесят седьмом. Этих сведений должно тебе хватить. Отыщи саркофаг, уверен, Ф.Т. слышал о нем. И уничтожь. Так, чтобы и пепла от него не осталось. Развей хоть над Гангом, хоть над Темзой, если пожелаешь. И будь предельно осторожна, воробей. Если узнаешь, что тебя ищет человек, по имени Симон Клеве, беги без оглядки. Попроси Маурица проследить, если он появится в Лондоне.
   Если повезет, и ты все сделаешь правильно, мы еще увидимся.
   Прощай, Виктория.
   Б."
   - Мауриц, - спросила я, - кто такой Симон Клеве?
   Вампир поднял голову.
   - Впервые слышу.
   - Да? А я из письма Бэзила поняла, что ты знаешь его.
   Мауриц вздохнул.
   - Один из искателей бессмертия. присосался к нам, как клещ. Я не слишком хорошо его знаю, к счастью. Думаю, тебе стоит спросить людей. Йорк или Ланкастер наверняка имели с ним дело.
   - Скажешь, если он появится в городе?
   Мауриц кивнул. Расплатившись, я убрала письмо и вышла из бара. В этой части Извилин всегда было сумрачно, но стоило сделать десяток шагов, и засияло солнце.
   Я была на распутье, во всех смыслах. Домой? В магазин, пожаловаться Натаниэлю на жизнь? К Йоркам?
   Я выбрала последнее и, следуя изгибами Извилин, добралась до маленького дома, столь неисправимо викторианскому. К этому времени поднялась метель, и дом проступил из-за снежной пелены, как Рождественская открытка.
   Я постучала.
   Фрэнни порой сложно было застать дома. Она носилась по всему миру с энтузиазмом юной девушки и, подобно своей матери, не желала стареть. Я обожала ее за это: порождение искрящегося оптимизма. Солнечное создание.
   Она открыла дверь и улыбнулась, и мне сразу же стало легче.
   - Фрэнни! Ох, Фрэнни.
   - Викки?
   Обняв меня, Фрэнсин спустя минуту отстранилась, встревоженная.
   - Что случилось? Только не нужно врать, что "ничего".
   - Мой друг попал в беду.
   - Друг? Натаниэль?
   Я не сдержала нервный смешок.
   - Нат? О нет, этот субъект сумеет выкрутиться, даже когда настанет день Страшного Суда. Речь об очень старом друге, у которого, похоже, неприятности.
   Забавно, но я не рассказывала ей о Бэзиле. Вообще никому не рассказывала.
   - Мне нужно поговорить с Родериком. Он дома?
   Йорк дома и корпит над чудом выцарапанной у Библиотекаря книгой. На обложке значится "Canopas", стопка листов исписана цитатами и заметками и украшена следами от чашек и пятнами кофе. Он даже не замечает меня, погруженный в работу, так что я пью крепкий чай, устроившись в кресле у камина, а Фрэнни, сидя на ковре, вяжет полосатый шарф.
   - что-то случилось, Виктория? - Йорк наконец обращает на меня внимание, но так и не поднимает взгляд.
   - Симон Клеве. Кто такой?
   - Хм. Зачем тебе?
   Молчу. Йорк поднимается и подходит к камину, прикуривая на ходу. Зажигалка в левой руке, и он очень неловок. Думается, под черной кожаной перчаткой прячется нечто ужасное. Лишенная плоти кость? Нечто худшее?
   - С ним лучше не связываться.
   - И не собираюсь. Кто он такой?
   Йорк облокачивается на каминную полку.
   - Еще один одержимый идеей бессмертия. Он с моим дедом входил в один спиритуалистический кружок.
   - Ему мало того бессмертия, что он уже имеет?
   - Виктория, это не бессмертие. Это долголетие. Мне семьдесят шесть лет, и я могу прожить еще сто раз по столько же. Но я смертен. Я подвержен болезням, - он посмотрел на левую руку, пошевелил пальцами. - Я чувствую боль. Истинного бессмертного все это не трогает.
   - Ну, это получается носферату.
   - Категорически неверное употребление термина*. Но пусть будет носферату. Клеве - паразит-идеалист. В том смысле, что он ищет идеальную жертву. Он купался в крови девственниц, как Батори. Выстроил себе чудо-дом. Затем начал охоту на вампиров. Здесь-то он и попался. Мёртвая кровь дает ощущение неуяхвимости, всесильности, но этот эффект проходит. Требуется все больше и больше крови. Он - как алкающий наркоман. Пожалуй, он вендиго... да, вендиго*.
   - Людоед?
   - Да. Если ты считаешь вампиров людьми.
   Я подумала о том, где сейчас Бэзил. Всякая нарисованная воображением картина была ужасна.
   - Ты в порядке? - тихо спросила Фрэнни.
   Я допила чай, что, впрочем, не помогло привести в порядок мои истрепанные нервы.
   - Слышал о гробе из слоновой кости?
   Йорк оказался подле меня так стремительно, что будь еще в чашке чай, я бы залила и платье, и абиссинский ковер.
   - Что ты о нем знаешь?
   - Н-ничего... мой друг просил узнать о нем у сэра Фредерика...
   - И? - резко спрашивает Йорк.
   - Найти и уничтожить.
   Йорк выпрямляется.
   - Опасные у вас друзья, мисс Дерби. Речь идет о Бэзиле Ференци?
   Шила в мешке не утаишь. Я киваю. Йорк хмурится.
   - Я слышал, он пропал. И, похоже, даже Библиотекарь не знает, где он, что в принципе не возможно. Значит, у Клеве?
   - Я знаю только, что должна найти гроб.
   Йорк опускается в кресло, задумчиво глядя в потолок. Этот вид не предвещает ничего хорошего.
   - Думаю, все началось в тридцать шестом, когда Лэ откопал ту мумию в Бени-Гасане... Великолепная находка, знатная персона, чудесные амулеты. Драгоценные папирусы при ней. Женщина по имени Тия.
   Йорк так глубоко погрузился в воспоминания, что Фрэнни пришлось легким прикосновением возвращать его к реальности.
   - Я не знаю, где этот гроб, Виктория. И тебе тоже не следует лезть в это дело.
   - Да, наверное... - я поднимаюсь. Сведений достаточно. Я могу поговорить с Лэ, могу поговорить с сэром Фредериком, могу вообще обо всем позабыть.
   Хотя, нет, этого я как раз не могу.
  
   Стопка рождественских открыток, перевитая лентой, лежит у меня в комоде. Под нижним бельем. Как чертовы любовные письма.
   "У меня был приятель, Ани. Преданный солнцепоклонник, приносящий светилу жертвы с заката до рассвета. Но он ни разу не видел бога, ибо боги недоступны взору смертных.
   Знаешь, как на свет, вернее на тьму появляются вампиры, мой бойцовый воробей?"
   И все это на открытке с пушистым зайчиком. И на следующий год:
   "Знаешь, как появляются вампиры? Рождаются, возникают, восходят, нисходят. Оступаются. Обманываются. Просят, и получают прямо противоположное. Мой друг Ани родился в темноте от мёртвой матери и был воспитан червями, коршунами (какая, надо сказать, ирония)* и шакалами. Он слеп, наг и бел. И он бессмертен, поистине бессмертен, потому что никогда не жил. И он возжелал прекрасную женщину, жену моего друга Хоремхеба, Тию. Женщину благородных кровей, прекрасную, как ее венценосная тезка*. Он молился солнцу, своему божеству, и солнце потухло, и все пали ниц. И мой друг Ани овладел женщиной. И она умерла, и была погребена. И стала его женой. Некрофилия в чистом виде: и мёртвые любят мертвецов."
   И в 1975 году совсем короткая записка: "Был бы человеком, всё бы забыл". На открытке занесенный песком Абу-Симбел* с картины Дэвида Робертса*.
   Не знаю, что происходит. Но выясню. Потому что жизнь Бузила в моих руках и только в моих. А плачу я из-за пыли, и потому что сквозняк поднял пудру с туалетного столика.
  
  
   II
   (на открытке - фотография агавы и проползающей мимо ящерицы, фотография неестественно яркая и по всей видимости крашеная)
   1963 год, Мехико
   Знаешь, как в древности люди создавали богов? Брали ребенка, который отличается от других: альбиноса, одного из близнецов или того, кто родился с уродством, и закрывали в темной, кромешно темной пещере. И там он рос, набирая силу, вдали от людей. Жирел на подношениях, рыхлы и белый.
   А потом его убивали.
   Если удавалось.
   Знавал я одного бога. Подле него было страшно. Если встретишь бога, воробей, беги без оглядки.

Б.

   Рождество я отмечаю в одиночестве, возле телевизора со стаканом молока и тарелкой имбирного печенья. Ночью показывают "Эту прекрасную жизнь"*. Банально, знаю, но этот фильм вселяет в меня надежду на будущее. Я перечитываю открытки, посланные Бэзилом, плотную пачку из сорока пяти ветхих, пахнущих временем карточек.
   Чего ты на самом деле хочешь от меня, Бэзил? Какую часть письма ты написал под давлением? Чему мне верить и как поступать?
   Звонок в дверь. Я не жду гостей, мне не хочется вставать с дивана и кого-либо видеть. Это наверняка певцы гимнов... Звонок повторяется.
   - Ох...
   Я встаю, спускаюсь на первый этаж в узкий темный коридор, из которого одна дверь ведет в магазин (шелест и перешептывание книг), одна на кухню (гудение водопроводных труб, подпрыгивание холодильника) и одна - черная - на заснеженную улицу, затерявшуюся на задворках Лондона. Или любого другого города. И за ней мертвая тишина.
   Прижимаюсь к ней лбом, надеясь, что сейчас все закончится.
   Звонок повторяется.
   Я открыла дверь. На пороге стоял худой, болезненно-тонкий мужчина в дорогом костюме, висящем на нем, как на вешалке. За ним еще двое, по виду, громилы, и для полного сходства с питбулями не хватает только шипастых ошейников.
   - Мисс Дерби?
   Мне не пришлось долго гадать, кто это.
   - Мсье Симон Клеве?
   "Если узнаешь, что тебя ищет человек по имени Симон Клеве, беги без оглядки".
   - Могу я войти, мисс?
   Это вопросом не прозвучало. И я ясно представила, что будет, скажи я: "Идите к черту!"
   - Идите к черту! - сказала я.
   Клеве рассмеялся.
   - Это Иоганн, - он ткнул небрежно в одного из своих бульдогов. - А это Кришна. Иоганн любит ломать людям пальцы. А Кришне нравится запах поджаренного мяса.
   - А я ландыши люблю.
   - А вас не испугать, мисс Дерби, - улыбнулся Симон Клеве, как мне показалось, весьма довольно.
   - Мне сто восемнадцать лет, мсье Клеве.
   - Что ж, попробуем по-другому, - клеве протянул руку и (о, ледяные пальцы, холод, ощутимый даже через дорогую кожу его перчаток!) вложил что-то в мою ладонь. - Знакома вам эта вещица?
   Перстень. Массивный медный перстень с гравировкой, изображающей быка. Стершаяся надпись по-гречески по ободку: "Лев убоится"*. Да, я выучила латынь и греческий.
   Перстень Бэзила.
   - Возможно.
   - Его владельцу осталось жить дней десять. впрочем, все в ваших руках, мисс Дерби. В ваших прелестных ручках.
   - Чего вы хотите?
   Клеве сделал шаг вперед.
   - Позвольте войти.
   - Нет.
   Он рассмеялся.
   - Я не вампир, которому можно запретить входить в дом. От меня не скроешься.
   - Нет. Не вампир. Вы, скорее, вендиго.
   Клеве смотрит на меня в упор. Прямо в глаза. И его черные, лишенные зрачка. А я на самом деле маленькая и испуганная. И очень старая. Мне сто восемнадцать лет.
   - Мне нужен белый саркофаг из слоновой кости, найденный в Бени-Гасане* в 1977 году.
   - Вам нужен упырь по имени Ани, - говорю я наугад и неожиданно попадаю в точку. Клеве бледнеет. Он и так бел, а становится синюшным. Руки его трясутся, и весь он производит впечатление наркомана. Рот кривится, непривлекательные и без того черты искажаются.
   - Ани... Старейший из всех. Солнце полуночи. Колоссальная сила. Абсолютная жизнь.
   - Рэнфилд был очень болен и что его рвало перьями. "По-- моему, доктор, - сказал он, - он съел своих птиц -- просто брал их и глотал живьем",* - бесстрастно процитировала я.
   - Дура! - мне в лицо брызнула слюна. - Ты не понимаешь! Тебя есть время до полнолуния. Если не поторопишься, получишь руку своего приятеля, а затем и голову.
   - А с чего вы взяли, мьсе Клеве, что меня вообще волнует судьба Бэзила?
   Он остыл, сдулся и сказал устало:
   - Женщины обычно ценят мужчин, которые любят их. Хотя и отрицают это.
   Хм, это, конечно, причина.
   - Мистер Кришна останется с вами.
  
   Перстень у меня на пальце. Я могла бы повесить его на шею, но правда в том, что его тяжесть на руке меня успокаивает. Приземляет. Возносит. Да и мистер Кришна раздражает меньше.
   Он сидит на кухне и пьет кофе со взбитыми сливками. Сверху щедро присыпанный корицей кофе. Щедро присыпанный моей чудесной молотой корицей. Пряности понемногу перебивают запах гниения, тяжелый и томный. За моим кухонным столом сидит покойник.
   - О, - сказал Натаниэль, заглядывая на кухню. - Кто это?
   - Мистер Кришна.
   Нат поднял вопросительно бровь.
   - А где мистер Вишну, мистер Шива и, лично меня больше всего интересует, где мистер Гаутама Будда?
   Ох, лучше бы он заткнулся и не блистал своим чувством юмора.
   - Я сейчас выйду.
   Натаниэль исчез. Я вымыла чашку из которой пила сама, а ту, которой пользовался Кришна, выкинула в мусорное ведро. Хороший был фарфор, веджвуд. Жаль.
   - Не ходите за мной в магазин, мистер Кришна, - говорю я. - Не распугивайте посетителей. И вообще, прогуляйтесь лучше.
   - Я останусь здесь.
   Я мысленно попрощалась с едой в холодильнике и в кладовой. Сгниет, наверняка, от такого соседства.
   - Сидите, мистер Кришна. Сидите на здоровье.
   Я аккуратно прикрыла за собой кухонную дверь и дверь в магазин. Натаниэль посмотрел на меня поверх толстой книги. Голсуорси, "Сага о Форсайтах".
   - Нат, можешь помочь мне? - я говорю тихо и быстро, надеясь, что мистер Кришна меня не услышит.
   - Как именно?
   - Мне нужно уйти. Так, чтобы этот тип за мной не увязался.
   - Я не волшебник, Викки, - печально покачал головой Натаниэль.
   - Я знаю.
   Натаниэль вытащил из кармана кусочек розового мела.
   - Пиши. В смысле, рисуй. это будет дверь, через которую за тобой не смогут последовать.
   - Как мне попасть туда, куда нужно?
   Нат пожал плечами.
   - Ищите, да обрящете, мисс Дерби.
   Выбрав коричневую стенку шкафа, я нарисовала прямо на пыльном дереве прямоугольник двери. В этот момент я размышляла о Тартах и надеюсь, что это сработает. Но не слишком верю в результат. Дверь захлопывается у меня за спиной.
   - Здравствуй, Страж.
   Призрак-хранитель молча кивает. Слышен топот и грохот на самом верху парадной лестницы. Навестить бабушку с дедушкой на Рождество приехали наследники, которыми Йорки обзавелись лет десять назад. Сразу двумя, чего уж тут мелочиться. Эдвин и Эйлин слетают с гиканьем вниз, долговязые, в отца и бестолково-шумные, как мать в их возрасте.
   - Тетя Вик! Тетя Вик!
   Я - дальняя родственница, надоедливая старая дева. Пора уже с этим смириться.
   - Ваш дедушка дома?
   - В кабинете, - важно говорит Эдвин. Эйлин бегает вокруг меня, пытаясь одновременно пересказать последние новости и что-то выведать, а также расспросить о рождественских подарках. На помощь приходит Беатрис.
   - Так, ребятки, Эмме нужна ваша помощь с имбирным печеньем. Идем, Виктория.
   Мы поднимаемся в кабинет Тарта, своеобычно заваленный бумагами. Он разбирает картотеку, разбрасывая ее по всей комнате, а потом складывая снова, сообразуясь с какой-то своей, нам неведомой логикой. Порядок в этом доме можно встретить только в библиотеке, вотчине Беатрис. Я освобождаю кресло от пухлых папок, сажусь и жду, когда сэр Фредерик соблаговолит обратить на меня внимание. С ним бывает еще труднее, чем с Йорком.
   - Здравствуй, Виктория.
   Он говорит это вскользь, не глядя на меня. Я-то думала, он меня и не заметил. Раскрив трубку (о, что за стильные мужчины меня окружают!) он подходит к бару и наливает мне Luxardo Marachino*.
   - Пять лет выдержки.
   - Все самое лучшее, как всегда.
   Тарт усмехается.
   - Что вам нужно, Виктория? Вы не часто заходите к нам по-дружески.
   Это правда. Мы не друзья. Полагаю, я стала крестной матерью Френсин только потому, что Лэ были как всегда слишком далеко. Но, хотя между нами нет теплоты, я знаю верно, что всегда могу положиться на Тартов.
   - Фредерик, мне нужно найти белый гроб.
   Тарт кривится.
   - Очень горький ликер. Зачем тебе гроб, Виктория?
   - Мне? Незачем. Но я хочу знать о его содержимом. Я получила от друга прямо противоположные инструкции.
   - А зачем гроб Бэзилу?
   Такое ощущение, что все человечество в курсе моей личной жизни. Жаль, сама я не вполне понимаю, что в ней происходит.
   - Не знаю, сэр Фредерик. Не знаю. Знаю, зато, что он нужен Симону Клеве. И что, возможно, Бэзил уже мертв.
   Тарт смотрит на меня сквозь рюмку с прозрачным ликером. Укоризненно смотрит. Без улыбки. Потом его губы начинают едва заметно подрагивать.
   - Допустим.
   Допустим? Допустим, он знает, где гроб? Допустим, Бэзил мёртв? Допустим, черт знает что еще?!
   - Гроб в частной коллекции. Был выставлен на аукцион в прошлом году и чуть было не куплен тем приятелем Йорка из Корнуолла. Спроси его.
  
   Я еду в Корнуолл, на этот раз поездом, пользуясь нормальным, человеческим способом передвижения. Бузилу всегда нравились поезда, и я размышляю об этом, глядя в окно. И жалею себя. Надо дожить до сто восемнадцати лет, чтобы обнаружить, что я глупая, влюбленная, нелепая, и лет на сто младше, чем должна быть. И - да - жалею себя, как последняя-распоследняя дурочка. Нужно собраться.
   Такси подвозит меня к самым воротам Гросвенор-Холла. За восемьдесят лет поместье подрастеряло изрядную часть своей пугающей и зловещей ауры. Дом теперь почти уютный, и Западную башню затянул, обвил по спирали девичий виноград, сейчас, конечно же, уже облетевший, только кое-где оставшийся алыми пятнами на серой кладке.
   Сэр Персиваль ждет у входа, покуривая сигару и одновременно с этим грызя яблоко. Оно красное, как виноградные листья.
   - Добрый вечер, мисс Дерби. Чаю?
   Сэр Персиваль нравится мне, и я не разделяю враждебное отношение к нему Фрэнни. Честное слово, в это импозантное сочетание надежности и опасности я бы влюбилась. Собственно, почти влюбилась тогда, в Китае в 1948.
   - А есть что-нибудь покрепче?
   Сэр Персиваль зловеще улыбается, предлагая мне руку. Гостей он, как и без малого сто лет назад, принимает в музыкальном салоне, наполненной великолепными инструментами. Один клавикорды, изящный, инкрустированный перламутром и черепахой, чего стоит. Я опускаюсь в кресло возле него и беру с подноса рюмку.
   - Сейчас все в Англии пьют мараскин?
   - Хотите стаканчик старого-доброго шотландского виски? - иронично поинтересовался Лагросс.
   - Нет, спасибо.
   - Итак, что привело вас сюда, мисс Дерби?
   - Белый гроб.
   - О... - Лагросс произносит это "о" непередаваемым тоном. - Занятно. А зачем вам белый гроб? Интерес натуралиста?
   - Личное.
   - Его увела у меня из-под носа Марион Шифт. Коллекционер-любитель. Воображает себя Индианой Джонсом в юбке. В очень короткой юбке.
   - А зачем гроб женщине в очень короткой юбке?
   - Ну... - сэр Персиваль изучил задумчиво свою тлеющую сигару. - Это очень занятный гроб, отделанный гравированными пластинками слоновой кости. Маргарет!
   В музыкальном салоне буквально материализуется девушка-горничная. Ну, меня не удивляет наличие в лагроссовом штате такой девчонки в наряде, как теперь принято говорить, "готической лолиты". Сэр Персиваль - изрядный ценитель женской красоты, и я не возьмусь считать количество его жен (почти все моложе двадцати трех и очень быстро ему надоедали), а также всех его юных служанок. Но эта... более всего она походила на несвежую покойницу и двигалась неуверенно, рывками.
   - Мрагарет, принеси с моего стола желтую папку. Я собирал информацию, мисс Дерби. Помимо всего прочего, это познавательно.
   Горничная вернулась с прозаической пластиковой папкой, и сэр Персиваль принялся шелестеть страницами.
   - С чего бы начать... Году в тридцать шестом или, может, тридцать седьмом небезызвестные вам, думаю, Шарль и Виржини Лэ раскопали где-то в окрестностях Саккары* мумию. Женщину по имени Тия, богатую, но погребенную без должного уважения.
   - Я думала, это было в Бени-Гасане...
   - Нет-нет, Тию обнаружили в Саккаре, и... не вполне мёртвую. Она успела обескровить семнадцать человек, прежде, чем ее остановили.
   - Ближе к делу, - прошу я.
   Сэр Персиваль улыбается.
   - Слушаюсь и повинуюсь. При Тие были обнаружены чрезвычайно редкие папирусы, переданные Лэ в Библиотеку. Где в них однажды сунул нос...
   - Йорк? - предположила я.
   - О да, Йорк, кто ж еще. Среди папирусов была карта, которая и привела его к неизвестной гробнице в Бени-Гасане. Это было огромное, похожее на лабиринт сплетение коридоров. Сходное с гробницей Рамзеса Второго, но тут речь шла отнюдь не о погребении великого правителя. Он нашел там только гроб, отделанный слоновой костью, и жену, что на мой взгляд куда фатальнее.
   Я поймала себя на том, что сижу в кресле с ногами, скинув туфли, и допиваю уже третью рюмку мараскина. Сэр Персиваль Лагросс был завораживающе-прекрасным рассказчиком. От падения и гибели меня спасал только инстинкт самосохранения и малая толика здравого смысла.
   - Что в этом гробе? Вернее - кто?
   - Неизвестно.
   - Как так?
   Сэр Персиваль грустно улыбнулся.
   - Все так непросто, дорогая Виктория... Никому так и не удалось вскрыть гроб. Никто и не поручится даже, что в нем вообще что-то есть. Но с этим гробом вместе с тем связано столько смертей и пугающих происшествий, что я счел долгом купить его в свою коллекцию.
   - Вам так не терпится отойти в мир иной?
   Лакросс рассмеялся.
   - Мы с вами люди если не одного поколения, то одной эпохи уж точно. Вспомните, как охотно верилось в сверхъестественное и как хотелось жить вечно.
   - Мир был слишком рационален, - вздохнула я.
   - Как и сейчас, - кивнул сэр Персиваль.
   - Значит, и сейчас жить хочется?
   - Я коллекционер, мисс Дерби. Просто, некоторые коллекционируют картины или марки, а я - годы и неприятности. А еще мне нравится - это тешит мое самолюбие - избавлять от неприятностей других. По вине белого гроба погибло уже двадцать семь человек, и мисс Шифт - следующая, потому что она не нашей крови. Зачем гроб вам?
   Не так-то просто оказалось выдержать спокойный, внимательный взгляд светлых глаз. Я вдруг вспомнила, какой сэр Персиваль большой, а я - маленькая, даже крошечная.
   - Бэзил...
   - Вампир?
   Слава богу, хоть кто-то не в курсе моих - наших - запутанных отношений.
   - Вы, кажется, друзья?
   Я некоторое время смотрю на сэра Персиваля, а потом выкладываю все. Понимая, что на этот раз этого делать и не стоило.
   Мараскин сменяется чашкой крепко заваренного чая. Лакросс стоит возле кресла на коленях и гладит мои руки, а я силюсь вырвать их и размазать слезы по щекам. И позорно хлюпаю носом.
   - Клеве - опасный противник, если верно то, что я о нем слышал.
   - О да!
   - И не стоит делать его еще опаснее, передавая гроб.
   - Это я тоже понимаю.
   Персиваль поднялся с колен, прошелся по комнате, прикурил новую сигару.
   - Значит, Бэзил велел вам сжечь гроб?
   - Это убьет его, - сказала я прежде, чем успела подумать.
   - Если он вообще еще жив, мисс Дерби, - сказал сэр Персиваль.
   - Но...
   - И вы могли бы найти себе более подходящего кавалера.
   У меня горло перехватило от возмущения, но Лагросс неожиданно ободряюще улыбнулся.
   - Вот что, Виктория. Я решил заняться мирным и монотонным гостиничным бизнесом и присмотрел чудесный дом в Шотландии на берегу живописного лоха. Я подписываю бумаги после Крещения, а до того времени мне совершенно нечем заняться. Давайте украдем гроб.
  
  
   III
   (на яркой цветной открытке - красильня, пятна желтого, алого и синего цвета и выбеленные солнцем до цвета бледного яичного желтка стены)
   1971 год, Марокко
   Тебя никогда не забавляли коллекционеры, воробей? Это славные, милые люди. чуть-чуть лучше самоубийц. Убивают только свое время, правда, с особой жестокостью, а также здравый смысл. Сейчас я живу в доме человека, который собирает змей в бутылках. Живых. Они шипят.
   Если бы я что и коллекционировал, мой воробей, так это улыбки. Они не занимают много места и приятны на вид.

Б.

   P.S.
   Я хотел подарить тебе чудесные марокканские бусы, но их так трудно приложить к открытке.
  
   - Только идиот, - говорит сэр Персиваль, - идёт на ограбление жилого дома ночью. Вспомните о печальной судьбе Кадруса.
   Нам обоим близки литературные ассоциации. Я книгами торгую, сэр Персиваль их коллекционирует.
   Я соглашаюсь остаться на ночь, и даже сплю относительно спокойно под грохот прибоя. Отравляет мое существование разве что наглая мыслишка, что я упускаю такие отличные возможности. Глупая мысль. Глупая я. Хотя сэр Персиваль Лагросс, конечно, великолепен.
   За завтраком сэр Персиваль говорит строго:
   - Хватит изводить себя. И допивайте скорее чай, а не то мы опоздаем на поезд.
   И вот мы едем в купе, вдвоём, а я напряженно думаю, не следует ли за мной мистер Кришна или может быть мистер Иоганн. И я затеваю разговор, чтобы успокоиться.
   - Зачем вам дом в Шотландии?
   - Как я уже сказал, гостиничный бизнес, - сэр Персиваль плотоядно улыбается. - Очень старый коттедж, полагаю, в ужасном состоянии.
   - Что приводит вас в восторг, - предположила я.
   Сэр Персиваль рассмеялся.
   - Гросвенор-Холл - образец респектабельности и современности. Там есть все, включая электричество, телефон и - прости Господи! - интернет. А иногда тянет стать ближе к природе.
   Он, конечно, лукавит.
   - В этом коттедже по меньшей мере дюжина призраков. Жуткое место.
   Вот это больше похоже на настоящую причину.
   - И вы хотите устроить там гостиницу?
   - Некоторые люди испытывают прямо-таки физическую необходимость влезть в неприятности. Пусть уж лучше делают это под присмотром. Мы выходим.
   Я чувствую себя уверенно рядом сэром Персивалем Фрэнки, которая его на дух не переносит, сказала однажды: "отличный несостоявшийся любовник" и, черт побери, она права!
   - А что это за озеро? - спрашиваю я, мастер бессмысленных вопросов.
   - Лох-Эрикт. Серое здание с красной крышей, если вам интересно. Три этажа, чердак и винный погреб. Про дом мисс Шифт вам услышать не интересно?
   Пожимаю плечами, стремясь выглядеть беспечной.
   - Мисс Шифт приобрела старой здание ткацкой фабрики и переделывает его по собственному вкусу. Кажется, это называется "лофт"?
   Я пожала плечами снова.
   - Вкуса у мисс Шифт немного, следует признать. Квартира просто ужасная. А место, где она хранит свою коллекцию, больше всего напоминает оранжерею. И, нам повезло, сегодня она уехала на показ мод в Лондон.
   - Но есть же сигнализация...
   - Да, - кивает сэр Персиваль. - Против людей. И мы с вами давно уже ими не являемся.
   - А...
   - у нее могут быть собаки, - улыбнулся сэр Персиваль. - Злобные доберманы. Всегда есть подвох.
   Лакросс был прав: дом мисс Шифт выглядел претенциозно и просто ужасно. Это была уже не фабрика, не нечто, приносящее ощутимую пользу. но и жилым домом это место так и не стало. Обычно заснеженные фабричные здание походят на рождественские открытки, наверное, из-за красного кирпича. Здесь же не было ничего подобного.
   - С той стороны оранжерея, - сэр Персиваль ткнул в левый угол дома. - Там мы сможем войти.
   - А как же доберманы?
   - Выше нос.
   "Мой бойцовый воробей", - мысленно продолжила я. Как давно меня никто так не называл. Даже в письмах. Не за последние пять лет, точно. Мне сто восемнадцать, а время я чувствую острее, чем в юности.
   - Виктория!
   Я очнулась, прекратила жалеть себя (это у меня выходило умопомрачительно хорошо) и нагнала Лагросса.
   - По-моему за нами следят.
   Я хотела обернуться, но сэр Персиваль поймал меня за плечо.
   - Нет.
   - Зловещий индус, похожий на кобру?
   - Скорее уж немец, вылитый бульдог.
   - Мистер Иоганн. Он из клевретов Клеве.
   Лагросс нахмурился.
   - Что ж, значит нужно спешить.
  
   Я долго думала, каким же именно образом сэр Персиваль проберется в оранжерею. Как знать, может быть он умеет превращаться в туман и просачиваться в щели. Но все было куда грубее и банальнее. Подняв обломок кирпича, сэр Персиваль обмотал его шарфом и старательно разбил стекло на двери. Повернул ручку.
   - Эффективно, - вынуждена была признать я. - Но варварски грубо.
   - Увы, мисс Дерби, - улыбнулся Лагросс, распахивая двери, и протянул мне руку. - Идемте.
   - А как же... - доберманы, хотела сказать я, но реальность оказалась и страшнее, и прозаичнее.
   Выстрел прозвучал совсем рядом. Честно говоря, я не думала, что клевреты Клеве (о, чудесная аллитерация) прибегают к таким банальным мерам. Ну что за пошлость! Повторный выстрел прозвучал еще ближе, и если бы сэр Персиваль не прижал меня к себе, пуля прошила бы мою голову. Я спрятала лицо на груди своего спасителя и едва не расплакалась. А было бы неплохо.
   Сэр Персиваль пробормотал что-то нецензурное и задвинул меня за спину. Я почувствовала себя особенно беспомощной и бесполезной. Сэр Персиваль обернулся к о мне.
   - Найдите гроб.
   - Но...
   - Живо!
   Я шагнула в темноту, сбив на пороге цветочный горшок. Мне показалось, что грохот перебудил всю округу. Остро запахло лавром. Включив фонарик, я осмотрела помещение, похожее разом на оранжерею и на склеп. Древние памятники соседствовали здесь с тропическими растениями. В зарослях орхидей белел гроб. Было жарко, как на экваторе, и неимоверно душно. Я попыталась вдохнуть и испугалась. Рот мой заполнился приторным вкусом земли. Вкусом склепа, разверстой могилы. Меня затошнило. Что бы не лежало в гробу, оно было - Боже! - отвратительно мёртвым.
   - Чувствуете это, Виктория? Силу, могущество. Зов Бога.
   - Мёртвого, - я обернулась.
   - Не придирайтесь, - посоветовал Клеве. - Не все ли равно, откуда черпать могущество?
   - Очевидно нет.
   - Викки, Викки, - покачал головой Клеве.
   - Мы на брудершафт не пили.
   - Вы очень похожи на Бэзила: нелюбезны и недружелюбны. Совершенно не готовы к конструктивному диалогу. И он также любит порассуждать о мёртвых богах.
   - Он знал их лично.
   Клеве подошел вплотную. От него пахло насыщенным, ядовитым одеколоном, и это было призвано заглушить какой-то другой запах, очень дурной. Мы - я, сэр Персиваль, Йорки, Тарты - все мы уже не были людьми, но мы были живыми. А это... существо... оно было окончательно и бесповоротно мертво. Полагаю, Симон Клеве давно уже добился своей главной цели. Он был самый настоящий носферату, несущий свою чуму с элегантной улыбкой.
   Его пальцы скользили по моему телу и щупали, щипали, тискали меня. Мне хотелось заорать. Заорать так громко, как это только возможно. Заорать, призывая на помощь сэра Персиваля, с которым, надеюсь, все было в порядке.
   Руки Клеве сжали мое горло.
   - Мистер Кришна, проверьте, все ли в порядке.
   Индус змеей скользнул к гробу, и я услышала его тихий, вкрадчивый голос.
   - Нужен ключ, сахиб.
   - Сахиб? - я сдавлено хихикнула. - И правда. Вам только пробкового шлема не хватает.
   Руки сильнее стиснули мое горло. Еще. И еще сильнее. Я начала задыхаться. Забавно, что я все еще нуждаюсь в воздухе. Что я все так же остро ощущаю омерзительный, землистый запах древнего мёртвого бога. Что я...
  
   - Может быть вы откроете наконец глаза, Викки?
   Я так и поступила. Сэр Персиваль сидел на краю постели, ласково поглаживая мою руку.
   - Гроб... - спросила я, с губ сорвалось только невнятное шелестение.
   - Похищен. А вас едва не удавили, дорогая моя, - сэр Персиваль покачал головой. Эскапада не удалась.
   Я села, растирая шею, и заговорила, всерьез опасаясь, что иначе совсем утрачу голос.
   - Когда январское полнолуние?
   Сэр Персиваль пожал плечами.
   - Я не слежу за этим. Кажется, у меня есть календарь.
   Он вышел. Я села прямо, цепляясь за столбик кровати, спустила ноги на пол, но голова закружилась, и я предпочла лечь обратно. Но и лежать так запросто мне было невмоготу: преследовал запах тлеющего бога.
   Сэр Персиваль вернулся с толстым отрывным календарем и чашкой крепко заваренного чая, с сахаром, не без молока, в точности, как я люблю. Теперь бы еще вымыться и избавиться от этого тошнотворного запаха умирания.
   Сэр Персиваль протянул мне чашку, сел и зашелестел страницами.
   - Полнолуние... полнолуние... вот. Двенадцатое января. Еще через две недели.
   - Почему этот гроб нужен Клеве именно до полнолуния?
   - Как знать. Мы до сих пор не знаем, что там.
   Лагросс поднялся.
   - Вот что, Виктория, дорогая. Тебе нужно отдохнуть.
   - Мне нужно найти Бэзила.
   Сэр Персиваль прислонился к столбику кровати, скрестил руки на груди и посмотрел на меня сверху вниз. Это он умел: смотреть сверху вниз физически, интеллектуально и по всем прочим параметрам. Именно это, я думаю, и злило независимую Фрэнни. Он смотрел сверху вниз.
   - Как именно? Заметьте, я даже не спрашиваю, зачем.
   - я... - не знаю, - а я действительно не знаю.
   - Вам нужно поспать, Виктория. В шкафу должно было остаться что-то из одежды Джулии.
   Я улыбнулась.
   - Да вы просто Синяя Борода, сэр Персиваль!
   Он заразительно рассмеялся.
   - Вовсе нет. Скорее уж славный король Генри VIII. Жен было столько же и, заметьте, не все они скончались. Та же Джулия, наскучив титулом леди Лагросс, сбежала в париж. Имейте в виду, платья просто ужасные. За исключением одной персиковой пижамы, у нее вообще не было приличной одежды. Отдыхайте, Виктория.
   Дверь за ним закрылась прежде, чем я успела спросить, не будет ли почтенный лорд так любезен проводить меня до ванной комнаты. Я скатилась с постели, преодолела ужасные шесть шагов и плеснула в лицо воды. Зрение прояснилось. Из зеркала на меня глядела изможденная, злющая девица. На воробья не похожа, скорее уж на сыча.
   Раздевшись - долой пропахшие смертью тряпки - я вымылась, избавляясь от запаха, надела сорочку леди Джулии (кричаще-розовый в мелкий цветочек от леди Лагросс номер шесть) и забралась под одеяло. Сэр Персиваль прав. Мне нужно отдохнуть и все обдумать.
   К тому моменту, когда я, погасив свет, закрыла глаза, решение созрело.
   Нужно ехать в Париж в дом Симона Клеве. Определенно, начинать нужно оттуда.
  
  
   IV
   (на открытке, очень старой, потрепанной, купленной в антикварной лавке - фиалки, перевитые бледно-розовой лентой, на которой позолотой нанесена неразборчивая, почти стертая надпись)
   1993 год, Париж
   Я хочу сказать тебе, что чувствую. Хочу, но не могу. Это слишком сложно, слишком... болезненно. Слишком тёмно. Я только знаю, что должен сказать.
   Но время уходит, мой бойцовый воробей, как песок сквозь пальцы.
   Я...
   (дальнейшая надпись размазана так, что прочитать ничего невозможно)
  
   - У некоторых женщин шило в заднице вместо внутреннего стержня, - ворчит сэр Персиваль.
   - Сэр Персиваль! Мы с вами викторианские люди!
   - О, это когда дамы не знали слова "панталоны", и задорно хлестали своих джентльменов плетью? - Лагросс улыбается, и за эту улыбку какая-то часть меня готова убить. - Виктория, дорогая моя, ты хотя бы немного представляешь, насколько опасно связываться с Симоном Клеве? Как глупо искать его дом? Ты хоть думаешь, что Бэзил может быть уже мёртв?
   О боже! Я все время об этом думаю! Мне мерещатся кучки праха по углам. Я просто-напросто схожу с ума от этих мыслей!
   - Если кто и знает, для чего нужен гроб, так это Бэзил.
   - Самоутешение - чудесная вещь, - улыбнулся сэр Персиваль. - Тот дом находится в Париже. Точный адрес мне не известен. Равно как и кому-либо еще. Как ты намерена его искать?
   - Молча.
   Сэр Персиваль улыбается сокрушенно.
   - Не отговоришь, верно, Виктория? Хорошо. Все, что я знаю: этот дом проектировал Фредерик Леруа Ронг. Сведения о нем могут быть в архивах.
   Я благодарю сэра Персиваля, он же только самодовольно ухмыляется и делает вид, что ему совершенно безразлично. Лгун из сэра Персиваля никудышный, когда в дело оказывается замешано его тщеславие.
   - Вы восхитительны, сэр Персиваль. Чертовски жаль, что мне надо подпрыгнуть, чтобы поцеловать вас.
   - А вы слишком ленивы, - смеется он, целуя мне руку. - Удачи, мисс Дерби, ангел мой.
  
   Я вновь воспользовалась чудесным мелом Натаниэля. Оказавшись в Королевской Академии, я поправила шляпку, стряхнула снег с ботинок и сделала вид, что нахожусь именно там, где должна. В этом вся соль.
   - Ронг, - говорю я мужчине в архиве. - Фредерик Леруа Ронг.
   И, поскольку главное, это сделать правильное лицо, я получаю свои бумаги. Через 10-15 минут я понимаю, что Ронг был душевнобольным извращенцем. Думаю, другому архитектору Клеве и не доверил бы постройку своего дома. Чем больше я читаю об этом архитекторе, тем меньше мне хочется искать дом. Впрочем, думаю, у меня нет выбора. Вернее, нет желания этот выбор себе придумывать.
   Сэр Персиваль прав, самоутешение прекрасно. И так освежает.
   Ронг построил множество домов, но нужный я нахожу без труда. Он находится в Париже на небольшой, тихой и респектабельной улице. Переписав адрес, я исчезаю. В старый добрый Париж.
   Мне нравится этот город. Я застала, думаю, лучшие его годы, когда красотки в Мулен-Руж отплясывали канкан, а художники живописали исключительно прекрасное. Я люблю прекрасное.
   Я пью кофе в маленьком кафе на Монмартре. Париж, думаю, единственное место, где я вообще пью кофе. С такими маленькими пирожными со взбитыми сливками. Я пью кофе и думаю о Бэзиле, который очень его любит. Потом расплачиваюсь, поднимаюсь и под снегом иду к дому Клеве.
   И под снегом дом выглядит недурно.
   Стены сложены из кирпича, на окне над парадной дверью затейливый витраж. Дом кажется необитаемым, но я не спешу обманываться. Сейчас около трех или четырех пополудни. О, я следую завету Лагросса и иду на ограбление средь бела дня. С черного хода.
   Как я научилась вскрывать замки? Хотела бы я, чтобы это была долгая история; долгая, захватывающая и красивая. Но, нет, увы. Отмычками меня научила пользоваться мадам Писташ, сказав, что "в жизни все пригодится". Вытащив из прически - да, я старомодна, - шпильку, я достаточно ловко орудовала ею в замке задней двери. Я не была уверена, что получится, но справилась за 10 минут. Сигнализации я не боялась, это и в самом деле не для таких, как я. Те же способы, которыми еще мог воспользоваться Клеве... Едва ли он сумел раздобыть могильного Стража, как Тарты. Он для этого слишком мёртв.
   Я вхожу в кухню, большую, темную и запущенную. Думаю, здесь никто не готовил с момента появления старомодной плиты. Здесь нет пыли, но, тем не менее, комната, кажется, лежит в руинах.
   Куда идти?
   Если Бэзил здесь - это я включила логику - едва ли он наверху, в гостевых комнатах. Значит, подвал.
   Ощупью я нашла дверь под лестницей, лишь чудом не свалив на пол столик для писем, увенчанный (мне так по крайней мере показалось) тяжелой фарфоровой вазой. Снова пришлось воспользоваться отмычкой и... шорох? Сразу два... шороха. Один звук идет из подвала, а второй из холла. Матерь Божья!
   Я вжалась в самый темный угол этой темной комнаты. Приоткрылась дверь, и мистер Иоганн прошел мимо меня. Замерев, он принюхался, и я попыталась раствориться, стать призраком, бесплотной тенью. Иоганн прошел мимо меня, к лестнице. Я выдохнула со свистом и зажала рот рукой.
   Мистер Иоганн ушел.
   Переведя дух, я унимаю дрожь в руках и слаживаю наконец с замком. Из подвала дурно пахнет. Откровенно мерзко. Спускаюсь вниз, прижав к лицу платок, смоченный ментоловым маслом. Запах становится все сильнее, почти до тошноты. Запах смерти, разложения, противоестественного посмертного существования. Запах сгнивающего времени.
   Господи! Меня тошнит!
   Фонарик, помаргивая, освещает лестницу, затем каменный пол. И я наступаю на кровь, сгущенную, начавшую сворачиваться, но еще не успевшую засохнуть.
   - Хвалите Бога во святыне Его, - забормотала я полузабытый псалом. - Хвалите его на тверди силы Его. Хвалите Его по могуществу Его...*
   Идти становилось все тяжелее. Ноги вязли в крови, прилипали к полу, и я принималась молиться с удвоенной энергией.
   - Хвалите Его со звуком трубным, хвалите его на псалтири и на гуслях.
   Погреб походил на лабиринт, и я шла, ожидая, что за каждым поворотом меня ждет нечто нечеловечески ужасное.
   - Хвалите Его на звучных кимвалах, хвалите его на кимвалах громогласных.
   Я миную еще одну лестницу, задыхаясь от запахов бойни, от тошноты, от ужаса. Платок мой пахнет не ментолом, а смертью. Спускаясь вниз, я медленно умираю.
   - Все дышащее да хвалит Господа!
   - Аллилуйя, - саркастически отозвался сухой, ломкий, больной голос.
   - Бэзил?
   Темнота разразилась сухим, кашляющим, мерзостным смехом. Это был жуткий звук, наводящий на самые неприятные мысли.
   - Бэзил!
   Свет фонарика метнулся по комнате и осветил кучу костей и тряпья в углу. И волны длинных седых волос. Отвратительного старика. "Он стоял неподвижно, как статуя, будто жест приветствия превратил его в камень..."*
   - Бэзил!
   - Стой, где стоишь, - Бэзил хихикнул. - Если, конечно, хочешь жить. Какое сейчас число.
   - Двадцать восьмое. Двадцать восьмое декабря 1997 года.
   - Юбилей, - Бэзил снова болезненно хихикнул. Голос его был сухим и ломким, как прошлогодний лист.
   - Позволь помочь тебе... - я сделала шаг вперед.
   - Стой где стоишь, дурра! - голос сорвался на визг.
   - Бэзил... пожалуйста, прошу...
   Что - пожалуйста? О чем прошу?
   Бэзил пошевелился, длинные ногти со скрежетом царапнули стену. Вот тут я испугалась. По-настоящему испугалась. Здесь, наедине с оголодавшим вампиром. Матерь Божья!
   Бэзил шагнул вперед. У меня задрожали руки. Ну все, Виктория, дорогая. Доискалась. Бэзил сделала еще один шаг. Я выронила фонарик и зажмурилась, усугубляя темноту. "его рука была холодна, как лёд, и напоминала скорее руку мертвеца..."* Ногти вонзились мне в плечи, разодрав пальто и блузку. Кровь потекла мне за шиворот тонкими горячими струйками, и сердце закипело, и темнота обернулась сосущей, пульсирующей пустотой.
   Небытие было алчно.
  
   - Все равно, что пить прокисшее молоко.
   Я открыла глаза. Кругом была кромешная, наполненная вонью и шорохом крысиных шажков темнота. Щелчок. Вспыхивает свет, на самом деле весьма тусклый, но кажущийся мне нестерпимо ярким.
   - Та-дам! Чудесное достижение прогресса: электричество.
   Я лежу в лужах спекшейся, застывающей и еще совсем свежей кровь, и вся ею перемазана. Рядом мистер Иоганн с перегрызенным, просто разорванным горлом. Синий и обескровленный. Совсем рядом с его рукой - снятый с предохранителя пистолет. Прошей меня эта пуля, выжила бы я?
   - Господи! Господи!
   Вскочив на ноги, я бегу прочь и останавливаюсь только у стойки портье какого-то отеля, с трудом соображаю, отвожу девушке глаза. Делаю это совершенно машинально, не думая. В голове бухает молот. Ему вторит сердце.
  -- Votre clИ, s'il vous plait.*
   Я взлетаю наверх на третий этаж, сдираю с себя одежду и швыряю на пол, отпихиваю от себя, как лохмотья прокаженного.
   Горячая вода. Гель для душа пахнет миндалём, а шампунь - молоком и мёдом. Какие у меня, оказывается, длинные волосы; спускаются ниже лопаток и щекочут концами спину. Я нервно хихикаю. На дно ванной стекает розовая от крови вода.
   Стук сердца все тише, все ровнее. Возвращайся, возвращайся к реальности, Виктория. Сюда. Ко мне. Воздух, заполненный паром, пахнет миндалём и мёдом.
   Надев халат, кипенно белый с вышитым на груди логотипом гостиницы, я босиком, мягко ступая по теплому полу, выхожу в комнату.
   - Я могу воспользоваться твоей ванной?
   - Иди к черту, - посоветовала я Бэзилу и склонилась над баром. Мне нужно выпить.
   - Не знал, что ты пьешь виски... залпом.
   Я поставила стакан на стол и повернулась. Из-за белизны халата его кожа кажется неимоверно бледной, а волосы наоборот - угольно, сажево черными. И у него серые глаза, о чем я раньше не задумывалась. И мне нужно прикоснуться к нему, чтобы убедиться: вот он, настоящий.
   Я налила себе еще виски.
   - Получила мою посылку?
   - Дерьмовая книга. Дешевка.
   Бэзил поднял брови. Да, полвека назад я не говорила слово "дерьмовая". А ты меня еще на полвека брось.
   - Строго между нами: о вампирах сносно писал один лишь Ле Фаню. Если ты, конечно, не фанатка Полидори. Ах, да, еще есть "Кристабель"*. Так, если ты получила мою посылку, что ты здесь делаешь?
   - Гроб у Клеве, - нехотя призналась я.
   - Это я понял, - Бэзил подошел, взял у меня из рук стакан и сделал щедрый глоток. - я дал недостаточно четкие инструкции?
   - Расплывчатые.
   Я упала на постель, скрестила руки на груди и переплела пальцы. Халат распахнулся, и Бэзил педантично поправил его. Сел рядом.
   - Когда полнолуние?
   - Двенадцатое января.
   - У него есть ключ?
   - Что?
   - Значит нет, - Бэзил тряхнул головой, длинными волосами, неожиданно рыжеватыми на концах. - У тебя ножниц нет?
   - Кто?
   - Ножниц. Постричься. Я такие длинные волосы с четырнадцати лет не ношу. А это, поверь, было давно.
   - Нет, извини.
   Бэхил принялся неловко заплетать косу. Я подняла руку, чтобы помочь ему, но тотчас же ее уронила.
   - Прости. За гроб. Я сделала все, что смогла.
   - Знаю. В любом случае, у Клеве нет ключа. Потому что он был найден гораздо раньше.
   - Ключ? - глупо переспрашиваю я.
   Бэзил ложится рядом, закинув руки за голову; волосы разметались по персиковому покрывалу. Я могу, если вдруг взбредет в голову, прикоснуться к ним, намотать на палец. Я только крепче переплетаю пальцы.
   - Я писал, кажется, что у меня был друг.
   - Ани.
   - Ани. Хороший друг для мертвеца.
   - Для мёртвого бога? - уточнила я.
   Бэзил покосился на меня, улыбнулся.
   - Схватываешь все на лету, мой бойцовый воробей. Итак, наш достойный мёртворожденный Ани. Стараниями добрых друзей он был уложен в гроб из слоновой кости (ее доставили из Индии) и запечатан, заперт золотым ключом. Это суеверие, конечно, но многие из нас верят, что золото, олицетворяя солнце, серьезно вредит вампирам.
   - Ани поклонялся солнцу, - напомнила я.
   - Но ключ есть ключ, - повернувшись на бок, Бэзил подпер щеку рукой, отчего-то лукаво посмотрел на меня и продолжил. - Ключ был найден в тринадцатом или четырнадцатом. Мы бросили его в море, но, увы, никто не мог предсказать подводные раскопки. Дайвинг, чтоб его!
   - Где этот ключ сейчас?
   - Его нашел в окрестностях Санторина немецкий археолог Людвиг Берн. Он был до того странным, этот ключ, сто Берн не решился показать его другим членам экспедиции, оставил себе, увёз в Штутгарт, оттуда в Берлин. После войны ключ был украден и перевезен в Америку.
   - Значит, он в Америке?
   - Был там лет пятнадцать назад. Но его выставили на аукцион, и покупатель пожелала остаться анонимным. Нужно отыскать ключ. Завтра.
   Легко соскочив с постели, он погасил свет.
   - Спи, мой бойцовый воробей. И, кстати, спасибо.
  
   Мне снилось, что кто-то перебирает мои волосы, путает и снова расплетает. Раскладывает на пряди. Я лежу, укрытая по пояс одеялом, а волосы мои веером разложены по подушке. Холодные пальцы прикасаются к моему лбу.
   Спи. Спи. Спи, мой маленький бойцовый воробей.
  
  
   V.
  
   (Вместо открытки - кусок обложки пластинки Скипа Джеймса "")
   1959 год, Новый Орлеан
   В двадцатые мне довелось послушать Сиднея Беше*. О, как чертовски прав был Кокто. "Его музыка не была бездумной болтовней. Она говорила". В двадцать шестом я рванул за ним в Москву. А в тридцать восьмом этот дивный "Саммертайм". Стоило жить так долго хотя бы ради джаза.
   Или, знаешь, воробей, ради хорошего блюза.
   I'd rather be the devil, to be that woman man
   I'd rather be the devil, to be that woman man*
   Растворяюсь в тишине, воробей, как хорошее саксофонное соло.

Б.

  
   - Наверное мне нужно стать дьяволом, чтобы быть ее мужчиной,
   О, мне нужно стать дьяволом, чтобы быть ее мужчиной...*
   Вампиры. Много-много хуже всех жаворонков вместе взятых. Они могут вообще не спать!
   - Просыпайся, La Belle ou bois dormant*.
   Никто, кроме дьявола не заставит ее передумать.
   О, никто, никто кроме дьявола на заставит ее передумать.
   Я села.
   - Твой чай. A la anglaise, как меня клятвенно заверили.
   Бэзил был прекрасен, молод, чисто выбрит и аккуратно подстрижен в своей излюбленной романтической манере. И одет с иголочки. Если нам случится встретиться в Аду, на нем и там будет надет лучший сюртук, и сам Сатана будет спрашивать у демонов шепотом имя его портного. О, Бэзил, раздражающее воплощение элегантности.
   - Поскольку я опять испортил кровью твое платье, то купил новое.
   Я посмотрела на вишнево-красные брюки и пепельно-серый свитер. Платьем это можно было назвать только в самом общем смысле.
   - Я это не надену.
   - Даже чтобы доставить мне удовольствие? - лукаво улыбнулся Бэзил.
   - Пошел к черту, - посоветовала я. - Сгинь.
   Со смехом Бэзил исчез. Я выбралась из постели, потянулась и обнаружила, что совершенно счастлива. Просто непристойно. У меня есть друзья, такие как сэр Персиваль и Натаниэль. У меня есть крестница. И Бэзил вернулся и больше не улизнет от меня.
   Я оделась, поправила высокий воротник и села за столик, накрытый к завтраку. Буквально материализовавшись в соседнем кресле, Бэзил отхлебнул кофе.
   - Мне нужно в Бостон.
   - Ключ там?
   Бэзил кивнул.
   - Значит, едем в Бостон?
   Бэзил покачал головой.
   - Не мы, воробей. Я. А с тебя хватит одного испорченного платья. Да, я купил тебе пальто. Извини, оно тоже красное. Ты, кажется, не любишь этот цвет.
   Я поставила чашку на блюдце и подалась вперед.
   - Первое. Мне нравится красный цвет, в разумных пределах, конечно. Второе. Я еду с тобой. Безусловно, я еду с тобой.
   - Чудно, - поморщился Бэзил. - У нас как всегда проблемы с сотрудничеством и взаимопониманием. Ты собралась ехать туда, где тебе - это не фигура речи - запросто могут оторвать голову.
   - Тогда, наверное, хорошо, что пальто красное, - неуклюже пошутила я.
  
   - Может быть ты расскажешь мне больше об этом Ани? - я откинулась на спинку, устраиваясь поудобнее в кресле. Мы летели в Бостон, потому что Бэзил, упырь проклятый, отказался воспользоваться мелом.
   - Он стар и мёртв. Что ты еще хочешь знать?
   - Зачем он Клеве?
   Бэзил, подняв руки, изучил свои запястья. Только сейчас я увидела на них старые белые шрамы, словно намотанные вокруг седые волосы. И снова я не смогла протянуть руку и коснуться его.
   - Позволишь, воробей, я расскажу тебе сказку? Жил был король... назовем его Томашем. И была у него дочь, скажем, Илона. И в один далеко не прекрасный день девушка слегла с неизвестной болезнью. Король созвал лучших врачей, но они только разводили руками. Тогда король объявил, что отдаст дочь в жены тому, кто ее исцелит. В ту же ночь разразилась буря, и в ворота замка постучался человек в черном. Он заявил, что знает, как вылечить принцессу. Черного человека привели в спальню, он взял Илону за руку и сказал: За тридевять земель в глухом лесу есть колодец с мертвой водой и источник - с живой. Если напоить принцессу сначала мертвой, а затем живой водой, она излечится. Если же не поторопиться, Илона умрет в самом скором времени. Король запер Черного человека в башне на всякий случай, и отправил во все стороны гонцов искать глухой лес, колодец и источник. Три сотни рыцарей погибли, прежде чем один из них, Николаш, сам влюбленный в принцессу, сумел разыскать нужное место. Он набрал воды в две фляги и вернулся в замок. Черного человека выпустили из башни. Он взял флягу с мертвой водой и смочил ею губы Илоны. И вот принцесса, до того холодная и бездыханная, сделала глубокий вдох и открыла глаза. Тогда Черный человек поднес к ее губам флягу с живой водой и будто бы не удержал ее в пальцах, и вся вода пролилась мимо и впиталась тотчас же в доски пола. Черный человек поднял Илону с постели и сказал: Я вернул ее к жизни и забираю теперь с собой. И они исчезли.
   Я разжала пальцы и ляпнула невпопад.
   - У тебя нет пульса.
   - Я мёртв, - будничным тоном сказал Бэзил.
   - И в чем мораль этой сказки? - спросила я. Рука все еще лежала на запястье Бэзила, и я не могла ее убрать, как прежде не могла заставить себя его коснуться.
   - Кровь мёртвых богов, как мёртвая вода, воробей. Дарует бессмертие тела в ущерб бессмертию души. Нетленность, если хочешь. То, чего добивается Клеве. Стать окончательно и бесповоротно, монументально мёртвым.
   - А потом?
   - А кто знает? - пожал плечами Бэзил. - По мне, так лучше подстраховаться.
   - А Ани, из-за чего вы запечатали его?
   Бэзил аккуратно убрал руку, расслабился и притворился спящим.
   - Ты не спишь, ты вообще никогда не спишь.
   - В полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египетской*, - не открывая глаза сказал Бэзил. - Пять сотен человек. Потом он завел себе подружку, и все стало еще хуже. Нам пришлось действовать во имя здравого смысла.
   - Разве это не было предательством? - спросила я.
   - Начиталась модных книжек? - Бэзил саркастически усмехнулся. - Можем мы в тишине добраться до Бостона?
   - Можем, - сказала я и закрыла глаза.
  
   Итак, мы в Бостоне. Том, который штат Массачусетс. Холодно, небо голубое до полнейшей, безумной белизны. Я поправляю шляпку и поднимаю меховой каракулевый воротник, примиряющий меня с цветом пальто, и радуюсь тому, как Бэзил практичен.
   - Возьми перчатки, - Бэзил прикоснулся к моей руки. Его пальцы были еще холоднее окружающего воздуха. Мрамор.
   Надев перчатки, я оперлась на предложенную руку, ощущая этот холод даже сквозь ткань свитера и пальто. Ах, какая степенная викторианская пара! Мой джентльмен первым делом потащил меня в Старбакс. Нормальные вампиры пьют кровь, а этот, похоже, темной полночью нападает на кофейные деревья.
   - Куда идём? - спросила я.
   - К человеку по фамилии Ван Слоан, - хихикнул Бэзил.
   - Ван Слоан?
   - Давай договоримся: я Бэла Лугоши, а ты - Хелен Чандлер*.
   Я проигнорировала его насмешку.
   - И чем занимается этот Ван Слоан?
   - Он коллекционер. Большой ценитель египетской древности. Антикварий. Гоблин, я подозреваю. Мы пришли.
   Мы стоим перед маленькой, запущенной антикварной лавкой. За темными грязными стеклами поблескивают бронзовые канделябры и смутно белеют гравюры. И внутри - мне показалось - шевелится что-то зловещее, хищное и очень злое. Я сжала пальцы Бэзила.
   - Пошли, дорогая, - ухмыльнулся вампир и толкнул дверь. Тенькнул колокольчик.
   Внутри было темно, тихо, пыльно; пахло воском и пеплом, одиночеством и пустотой. Я поежилась и еще выше подняла воротник, от пальто пахло французскими духами. Темнота постепенно расступается, и в магазине появляется лампа. Возникает ощущение, что она здесь сама по себе, плывет по воздуху, но нет, ее несет очень худой, одетый во все черное старик. Лампа освещает благородную рухлядь, заполняющую лавку.
   - Чем обязан? - спрашивает старик.
   Бэзил произносит несколько слов, как мне кажется, на греческом. Старик бледнеет и отвечает слишком поспешно:
   - Ничего не знаю об этом.
   Бэзил идёт по комнате (я остаюсь стоять у двери, оставив себе пути к отступлению), водя пальцами по пыльному, утрачивающему очертания хламу, прихлёбывая кофе из бумажного стаканчика.
   - Ключ, - говорит он, небрежно роняя слова, - литой из золота. Вы купили и перепродали его. Кому?
   - Ничего не знаю об этом, - повторяет старик.
   - Выйди, воробей...
   Не знаю, что Бэзил хочет сделать, но полагаю, он сейчас на многое готов. Жестокость, насилие, разорванное горло мистера Иоганна.
   - Нет, это не выход.
   Бэзил посмотрел на меня. Я поежилась, но тем не менее твердо повторила.
   - Бэзил, это не выход.
   - Если Клеве найдёт ключ, откроет гроб и выпустит Ани... - зловеще проговорил Бэзил. - Как думаешь, за сколько часов обезлюдит Бостон? А Массачусетс? А Северная Америка? По твоему, смерть одного человека не будет оправдана целью?
   В его голосе мне почудился хруст ломаемых костей. Мой в ответ дрожит.
   - Я просто думаю, мы смогли бы решить дело мирно. Верно, мистер Ван Слоан?
   Старик смотрит на меня холодно.
   - Он не шутит, - я кивнула в сторону Бэзила. - Я видела, как он умеет убивать. Вам лучше сказать, где ключ. Поверьте.
   Старик медленно опустил глаза, потом открыл шкаф и вытащил карточку.
   - Очень любезно с вашей стороны, - Бэзил вырвал карточку из его сухих пальцев и подхватил меня под руку. - Пошли, воробей.
   Выйдя, он оглянулся на лавку и прибавил шаг, ловко балансируя на наледи.
   - Спасибо, что подыграла, воробей.
   Я покачала головой.
   - Ты не играл. Думаю, ты порвал бы его в клочья, если бы потребовалось.
   Остановившись, Бэзил посмотрел на меня, выискивая что-то на моем лице. Вид у него был потерянный.
   - Я...
   - Кто покупатель?
   Бэзил посмотрел на карточку.
   - Марион Шифт.
   - Черт побери!
   Бэзил смотрит на меня недоумевающее.
   - Марион Шифт! Она же купила и гроб. У нее его выкрал Клеве.
   Бэзил закусывает губу.
   - Она в Англии? Давай свой мел.
  
   С наглостью, смешанной парадоксальным образом с галантностью, Бэзил ворвался в кабинет Мэрион Шифт и вольготно устроился на диване.
   - Позвольте, кто вы такой?! - возмутилась женщина, откладывая палитру.
   На мольберте перед ней стояла гнусная на вид, кровавая и сюрреалистичная картина, от одного взгляда на которую бросало в дрожь.
   - Здравствуй, Мэри, - улыбнулся Бэзил. - Давно не виделись.
   Мэрион Шифт мгновенно преобразилась: лицо ее заострилось, кожа фатально побледнела. Я села на диван и придвинулась к Бэзилу, надеясь на его защиту. Холодные пальцы сдавили мое запястье.
   - Ключ, Мэри.
   - Ты все еще думаешь, что вправе за все решать?
   - Нет, - качнул головой Бэзил. - Но вправе решать силы, которым я служу. А ты одержима идеей. Идеи же очень плохие факелы и еще худшие советчики.
   - Поэтому ты решил, что вправе убить Лизхен? - холодно спросила Мэрион Шифт, поедая глазами то Бэзила, то меня.
   - О нет, я убил ее потому, что она попробовала убить меня. Очень развитый инстинкт самосохранения. По этой же причине я убью и тебя, если потребуется. Ключ.
   Тонкие губы вампирки тронула злая, ядовитая усмешка.
   - У меня его нет. Я отдала его Симону Клеве.
   - Что?!
   Бэзил, разъяренный, вскочил на ноги. Я повисла на нем, бормоча "не надо, не надо" и прекрасно сознавая всю тщетность своей попытки усмирить вампира. Ему достаточно было пошевелить рукой, чтобы я раскроила себе череп об стену.
   Неожиданно Бэзил успокоился, накрыл мою руку своей ладонью и на секунду прикрыл глаза.
   - Ты понимаешь, что натворила, Мэри? - голос его прозвучал глухо и устало.
   - О да, - ухмыльнулась Мэрион Шифт.
   - О нет, - покачал головой Бэзил. - Ты дунула в манок, желая подманить диких гусей. А слетаются гарпии. Quis est iste qui venit*. Я не трону тебя. В этом нет никакой необходимости, поскольку ты сама вырыла себе могилу, уже легла в нее и держишь свечку меж пальцев.
   - Тебе не остановить то, что началось, - мстительно сказала Мэрион Шифт, или кто она там.
   - Я не собираюсь это останавливать. Я это уничтожу, - Бэзил поднялся и потянул меня за собой. - Идем, воробей.
   Он шел так стремительно, что я еле поспевала и никак не могла подстроиться под ритм и темп его шагов. Страх накатывал волнами, омывал меня, перекатывал, сминал как куклу. Я чувствовала себя галькой на кромке прибоя.
   - Спасибо.
   Я заставила Бэзила остановиться и посмотреть на меня, но он отвёл глаза. Я знала его сто лет, и все еще получала сюрпризы, по большей части неприятные. Но это "спасибо", глухое, подавленное, поразило меня.
   - Пожалуйста.
   - Слушай, воробей, - Бэзил моментально переменился в лице, заметно повеселел и подобрался. - Если бы тебе требовалось провести ритуал, вызволить из заточения древнего монстра и в перспективе захватить мир, какое бы место ты для этого выбрала?
  
  
   VI
   (На открытке - черно-белая фотография маски Тутанхамона)
   1966, Каир
   Мой друг Ани - дитя Среднего царства, мира глубоких гробниц и изборожденных морщинами лиц. Мне нравилось Среднее царство, суровое и честное. Хотя, конечно, никто тогда не называл его Средним.
   Знаешь, воробей, пускай нам и говорят, что мы не можем выбирать времена, в которые жить... Пожалуй, я жил в самые лучшие времена. И до сих пор живу, если так можно сказать.

Б.

  
  
   - Фрэнни, если бы тебе требовалось провести ритуал, вызволить из заточения древнего монстра и захватить мир, какое бы место ты выбрала?
   - Уорфингтонскую лошадь, - отозвался издалека Йорк. - На белых камнях стильно смотрится кровь.
   Ненавижу телефоны с громкой связью.
   - Я серьезно.
   - Я тоже. Вам больше по вкусу Стоунхендж?
   Мне захотелось стукнуть Йорка. Он часто вызывал подобные чувства у знакомых с ним людей.
   - Остыньте, - посоветовал некромант, каким-то шестым чувством ощутив, что я начинаю закипать. - Сэр Персиваль просил передать вам: "Парижские катакомбы".
   - Точно! Спасибо! - я бросила трубку и вылетела в соседнюю комнату. - Парижские катакомбы!
   Бэзил закрыл атлас и внимательно на меня посмотрел. На мгновение я стушевалась под этим внимательным взглядом, и больше не была уже так уверена в своей догадке.
   - П-парижские катакомбы...
   Поднявшись, Бэзил подошел ко мне.
   - Подходит... Действительно, подходит. Всегда полагал, что Лагросс непрост.
   Естественно, Бэзил подслушивал мои телефонные разговоры. Теперь мне и его хочется стукнуть. Пенять же ему бессмысленно, потому что этот мерзавец все равно сошлется на свой острый слух.
   - Гроб, - задумчиво проговорил Бэзил, не сводя с меня взгляд, - и ключ должны быть уже помещены на место. До двенадцатого осталось совсем мало времени, надо спешить. Сделаешь кое-что для меня?
   Мне не понравился его тон. Он пугает. Он ничего не обещает хорошего. Бэзил протягивает мне пухлый конверт.
   - Передай это Библиотекарю.
   От письма веет холодом. Я не прикасаюсь к нему.
   - Передай сам.
   Бэзил качает головой.
   - Передай, черт тебя дери, сам!
   Холодные губы прикасаются к моему лбу. Письмо опускается в мой карман.
   - Передай. И там кое-что для тебя.
   Он исчез, растворился прежде, чем я успела ухватиться за его черное драповое пальто. Сквозняк скользнул по комнате и тоже исчез. Мне захотелось завопить, сломать что-нибудь, вцепиться в горло Бэзила и разорвать его в клочья. И наблюдать, как медленно течет его густая, мёртвая кровь.
   Опустившись на край журнального столика, я распечатала письмо.
   "Мой бойцовый воробей... Виктория..." Следующие строки были так жирно зачеркнуты, что я не смогла различить ни слова. "Надеюсь, ты сможешь простить меня за испорченную жизнь. Если бы мы не встретились тогда, сто лет назад, ты прожила бы обыкновенную человеческую жизнь и, возможно, не узнала бы весь тот ужас и злобу, что выпали на твою долю.
   Еще раз прости меня за испорченное платье.
   Б."
   Скомкав письмо, я запустила им в стену. Ну почему хоть сейчас ты, чертов идиот, не мог сказать то, что нужно?! Неужели я должна идти и выбивать из тебя правильные слова?!
   У меня остался очень маленький кусочек мела.
  
   Я вхожу через парадную дверь, не опасаясь. Нет, конечно же, я боюсь. Но страх остался где-то на краю сознания и почти не трогает меня. К тому же, у меня пистолет, а это придает уверенность. Маленький, черный пистолет.
   Я спускаюсь в подвал, сначала цокая каблучками по ступеням, а потом чавкая по засыхающей крови. Ниже и ниже, в темноту склепа и вонь скотобойни. Мужество начало мне отказывать, но ничто не характеризует меня так точно, как упрямство. Пистолет в моей руке плясал, но я оставалась решительна. Насколько могла. Меня не сбил даже возникший из тишины, ползущий снизу звук каких-то заклинаний или молитв.
   Я старалась ступать осторожнее, производить как можно меньше шума, и с каждым шорохом сердце падало в пятки. Когда что-то схватило меня, засосало во тьму, вжало, ледяное, в камень, я едва не заорала. Узкая холодная ладонь зажала мне рот.
   - Что ты здесь забыла, воробей?
   Бэзил!
   Он был зол, и я ощущала это волнами расходящееся раздражение. Мне захотелось вдруг оказаться очень далеко отсюда. Глаза Бэзила - клянусь! - светились в темноте мертвенно-синим, как болотные огоньки. Он медленно разжал пальцы.
   - Ладно, воробей, это твои похороны.
   - Что нужно сделать?
   Бэзил устало привалился к стене.
   - Ключ - уничтожить, гроб - спрятать.
   - Почему и гроб не уничтожить вместе с содержимым?
   Бэзил посмотрел на меня тоскливо из сумрака.
   - Я не могу.
   - Но...
   - Просто поверь, я не могу. Нам нужно разделиться. Ищи ключ.
   - По твоему, - не без сарказма поинтересовалась я, - это безопаснее?
   - Тс-с! - Бэзил вновь накрыл мне рот ладонью. - кто-то идет.
   Их было четверо, и все в равной мере походили как на мистера Иоганна, ныне покойного, так и на мистера Кришну. Классические громилы. Я прижалась к Бэзилу в детской надежде, что он меня защитит.
   - Вот что, - зашелестел голос почти на грани слышимости. - Гроб тоже придется искать тебе.
   - Как? - спросила я одними губами, зная, что Бэзил все равно услышит.
   - Выиграем время.
   Схватив меня за руку, Бэзил метнулся в лабиринт коридоров. Спекшаяся кровь чавкала под ногами, я прилипала к ней, спотыкалась, норовила рухнуть лицом в грязь. Тем не менее, нам удалось оторваться, заплутав в темных коридорах. Захлопнув за собой дверь, Бэзил перевел наконец дух, хотя мне казалось всегда, что ему вообще не нужно дышать.
   - Послушай, воробей, ты должна кое-что сделать.
   Прежде, чем я с готовностью кивнула, он сжал мое лицо холодными ладонями.
   - Пожалуйста, выслушай до конца. Просто так тебе гроб не найти, ты должна знать, что ищешь. Но это очень, подчеркиваю, очень опасно.
   - Я готова. И, разве мы не торопимся?
   Бэзил тяжело вздохнул.
   - Ладно. Как-то я забыл, что с тобой бесполезно спорить. У тебя есть булавка?
   Я опешила.
   - Быстрее! Черт, ну как у женщины может не быть булавки?!
   Прокусив палец, он протянул мне руку.
   - Одна капля, воробей. Всего одна.
   - Что?
   Бэзил коснулся меня, и на губах я ощутила вкус крови. Она сильно горчила и пахла перезрелыми фруктами.
   - Одна капля, воробей. Так надо.
   Я послушно облизнула губы.
  
   Мир взорвался. Краски засияли пронзительно ярко. Стены - красный кирпич. На нем блестит влага и кровь. И кровь на полу, густая, жирная, и я стою в ней почти по щиколотку. И она не бурая, как мне казалось. Она - красная. Такая красная, дьявольски красная. И мой рот полнится ею. Все звуки расходятся, множатся, сводят с ума. Мне кажется, что я стою в вихре, в центре, в сердце безумной симфонии. А еще, я ощущаю желание, алкание, нечто гораздо более сильное и мощное, чем любая страсть. Это необходимость, поднимающая, подбрасывающая меня вверх. Мне хорошо и плохо одновременно.
   - Ани там, - уверенно говорю я. Меня тянет в ту сторону. - Боже! Это наркотик!
   - Это безумие, - говорит Бэзил, и его голос огромен, словно собор. - Концентрированное безумие. Послушай меня.
   Бэзил удерживает меня, и у него горячие руки. Они обжигают даже сквозь одежду. Я слышу биение сердца Бэзила, вернее - антибиение. Отсутствие звука, которое громче любого звука. И безумную дробь сердец приближающихся преследователей. Капанье воды. Но громче всего я слышу запах. Кровь, плоть и георгины.
   -Сосредоточься! Воробей, сосредоточься! - горячие ладони стиснули мое лицо. Его глаза, пронзительно-синие, были совсем близко. Его губы шевелились. - Ты должна найти гроб и спрятать его. Глубокий колодец подойдет. Здесь полно глубоких колодцев. И уничтожь ключ.
   - Поняла! Поняла!
   - Ты... под кайфом, дорогая. Сосредоточься. Я знаю, чего ты сейчас хочешь, но сосредоточься. Тебе нужно уничтожить ключ и отыскать гроб.
   Это здорово, что он знает, чего я сейчас хочу. Потому что я вот не знаю. Я бы сказала себе "Соберись, Виктория!", но я и без того чувствую себя необычайно собранной, в смысле - цельной. Ладони жгут мои щеки. Больно, больно, дьявольски больно! Больно!
   - Будь осторожнее, воробей. Пожалуйста.
   Кажется, моя кожа дымится.
   - Бэзил, больно!
   - Осторожнее! - он прижимает меня к себе, целует быстро, так что губы едва опаляет огнем, и отстраняется. - Будь как можно осторожнее, Виктория.
   Оттолкнув меня, Бэзил скрывается в темноте.
  
   Я бегу, следуя зову, тяге, вожделению. Следуя обещанию могущества. Заманчиво мерцает во мраке белая слоновая кость, пульсирует содержимое гроба. Я вижу, как наяву, не утратившую упругость плоть, сияющие черные глаза и клыки, которым я жажду подставить шею. Вот уже я стою в огромной ротонде, в центре которой - белый гроб, и из него торчит золотой ключ. Солнце и сердолик, алмазы и ляпис-лазурь.
   Саркофаг откроется, и Ани выступит ко мне, юный и полный жизни. Белизна его плоти будет соперничать с белизной волос. Он обнимет меня, и наши тела сомкнуться, соприкоснуться, сольются. И я буду ощущать многочисленное, колоссальное, поистине невероятное могущество. Властную силу. И я буду целовать его, как еще никогда никого не целовала.
   Губы обжигает огнем, я едва не вскрикиваю. Но я возвращаюсь к реальности. В реальности холодно и пахнет плесенью. А гроб, стоящий передо мной... он по-прежнему притягателен для меня, но возбуждение потихоньку пропадает. Я дышу ровнее, раз за разом. Раз за разом. Я вынимаю ключ, кладу его в карман и оглядываюсь. Тут и в самом деле полно колодцев, хотя кто знает, куда они ведут, в какие глубины. Я подтаскиваю гроб к одному из них. Гроб неожиданно лёгкий, вернее, кажется мне таковым, и входит в дыру, как влитой, как по маслу, порождая странные, возбуждающие ассоциации. Отдалённый грохот. Пд-лыщь! Какое нелепое звукоподражание!
   - Что ты делаешь?!
   Я оборачиваюсь. С моими новыми, обострившимися чувствами я воспринимаю Симона Клеве, как необъяснимую, демоническую пустоту. Мы смотрим друг на друга. Ключ зажат у меня в руке и, кажется, начинает плавиться. Я слышу биение своего сердца. Пульсацию крови в висках. Ток её по венам. Я ощущаю пустоту напротив меня. С необычайной, болезненной отчетливостью я понимаю, что нужно делать. Расплавить ключ я не сумею. Значит, я должна его сломать.
   Отступая дальше и дальше, я натыкаюсь на стену зала с силой, с болью. Под ногами у меня обломки камней и, думаю, если достаточно сильно ударить по ключу - а сила моя тоже увеличилась - то он разлетится на куски. Золото, такой непрочный, ненадежный металл.
   Я поднимаю камень, сжимаю его в руке.
   - Нет! Дрянь!
   Клеве добавляет несколько слов на французском, но чтобы понять его мне не хватает знаний. К счастью, наверное. Он сбивает меня с ног, я успеваю откатиться. Следующий удар приходится совсем рядом, во все стороны брызжут осколки камня. Третий удар попадает в точку, прямо мне под ребра. Сначала я ощущаю, как кровь вытекает из порванных артерий, вен, и только потом чувствую боль. А Клеве бьет еще и еще, и я уже не успеваю увернуться. Сверкает нож. Кровь течет сплошным потоком. Следом за ней утекают последние силы. Кружится голова. Из тех самых последних сил я поднимаю камень, сделавшийся непомерно тяжелым, словно целая скала. И я роняю его на ключ раз за разом, пока тот не теряет свою форму. Пока вся кровь не покидает моё тело. Темнота сгущается и накрывает меня.
   Вспышкой возникает лицо Бэзила. Он бережно поддерживает мою голову. Я пытаюсь нащупать его руку, но вымазанные кровью пальцы все время соскальзывают.
   - Вик...
   Он так редко зовет меня по имени, так редко в его голосе не звучит сарказм.
   - Бэзил...
   Я пытаюсь поднять руку, чтобы коснуться его щеки, но у меня нет сил. И я проваливаюсь в темноту, о которой мечтала сто лет, и только теперь понимаю, что в действительности мечтала о другом.
  
  
   VII
  
   Не знаю, где искать тебя. Не знаю, нужно ли искать тебя. Не знаю, можно ли искать тебя. Мною с самой нашей первой встречи владеет страх. Что я сделаю, когда наконец перестану бояться? Тут уж или нож в сердце, или поцелуй в губы. Все едино.

В. Д.

Неотправленное письмо

  
  
   Открыв глаза, я подумала отстранённо, что умирать оказалось не так страшно, как я думала. И не столь приятно. Честно говоря, умирать было обидно, и я предпочла бы пожить подольше. Кругом было темно, и я села, надеясь понять, где нахожусь. Холодные руки, обхватив меня за талию, опрокинули обратно на подушки.
   - Бэзил? Я не...
   - Умерла? - он негромко рассмеялся. - О нет.
   - Но я...
   - Померещилось, - отрезал Бэзил. - Мало ли, что примстится при нехватке кислорода.
   Ощупав себя, я обнаружила, что во первых совершенно обнажена, а во-вторых, целехонька. Следы ударов ножом исчезли без следа. А им ведь некуда было деваться.
   - И раны мне тоже померещились?
   Мученически вздохнув, Бэзил сел и включил свет. Я в панике натянула до подбородка казенно пахнущую свежестью простыню. Словно специально ради контраста Бэзил был полностью одет, и одежда эта была лишь слегка в беспорядке, что только придавало этому сукину сыну элегантности.
   - А ты не можешь просто принимать это, как данность, воробей? - спросил он. - Как подарок судьбы?
   Я покачала головой.
   - Почему это меня не удивляет?
   Присев на край постели, Бэзил разгладил несуществующую складку так тщательно, словно от этого зависела чья-то жизнь. Я прижала ладони к груди, где-то там внутри нехорошо сжалось сердце.
   - Во сколько это обошлось, Бэзил?
   - Тебе это ничего не будет стоить, воробей, поверь.
   Я подалась вперед, комкая в руках простыню.
   - А тебе?
   - И мне ничего, - соврал Бэзил. - Совсем ничего.
   Он соврал, а я промолчала, еще не готовая узнать, чем именно Бэзил выкупил мою жизнь.
   - А Симон Клеве?
   - Мёртв, - Бэзил улыбнулся. - Извини, я опять испортил твое платье.
   Он насмехается, всегда насмехается, оттого, что по другому не умеет. Потому что весь он - одна сплошная насмешка.
   - А гроб? - спрашиваю я совсем не то, что намеревалась.
   - Там, где ты его оставила, - говорит Бэзил не то, что хочет сказать. Его пальцы осторожно перебирает мои спутанные волосы. - Они у тебя всегда вились?
   - Всегда, - удивленно сказала я.
   - И всегда были каштановые?
   Такое чувство, словно он издевается. Но он не издевается, а будто пытается запомнить, как я выгляжу. Прикрыв глаза, он перебирает мои волосы. Мне страшно, очень-очень страшно. как тогда, пятьдесят лет назад, когда я лежала, беспомощная, в темноте и не могла пошевелиться. Мне так страшно, что голова кружится. Я слежу за сменой настроений на его лице, и никакому не могу подобрать название. Неожиданно Бэзил отстраняется.
   - Сейчас около двух. Думаю, тебе нужно отдохнуть, поспать.
   Я поняла, что если сейчас закрою глаза, то увижу Бэзила только еще лет через пятьдесят. Если вообще увижу.
   - Ты опять бросаешь меня на полвека?
   - Прости, воробей? - Бэзил сделал вид, что удивлён, хотя я-то знаю, как нелегко застать его врасплох. - Не на полвека. В смысле, вовсе я тебя не бросаю.
   Я уже опустилась на подушки, хрусткие, пахнущие свежестью и лавандой, но резко поднялась.
   - На год или навсегда?
   - Что за глупости, воробей?
   Он был настолько деланно удивлён, что я разозлилась. Я бы выцарапала ему глаза, если бы когда-нибудь настолько осмелела, чтобы на подобное решиться. Выцарапала с поистине птичьим клёкотом.
   Но прежде, чем я сумела как-то выразить свою злость, Бэзил поймал меня за плечи. От неожиданности я выпустила край простыни, и она соскользнула вниз. В первое мгновение я смутилась, но потом сообразила, что едва ли Бэзила волнуют мои прелести. И прежде, чем я додумала эту мысль, Бэзил поцеловал меня.
   Целоваться с кем-то, у кого есть клыки - волнующе, но жутковато. Но больше, пожалуй, волнующе. Я обвила Бэзила руками за шею, ощущая страшную смесь чувств и эмоций. Тут и холод, и страх, и возбуждение, и восторг. И счастье. Счастье тем более сильное, что я подозревала, что долго это не продлится.
   И Бэзил, поганец, не погасил лампу, испытывая мою викторианскую стеснительность! А уж про мое воспалённое воображение и вовсе умолчу.
  
   Потянувшись, я закинула руки за голову и с наслаждением потянулась. Простыня соскользнула на пол, но, наверное, мне не нужно было стесняться сейчас своей наготы. Это было бы глупо, верно? После всего...
   - Бэзил.
   Никто не отозвался.
   - Бэзил?
   Я села. Комната была пуста, как, подозреваю, и весь остальной номер. Подняв с пола простыню, я замоталась в нее и крадучись, на цыпочках обошла его. Так и есть, никого. Я вернулась в спальню и на подушке обнаружила записку, написанную аккуратным почерком Бэзила. У него эти почерки были на любой вкус. Этот, полагаю, предназначался для особых случаев. Да и начиналось письмо весьма дурно:
   "Виктория,
   извини, что я вынужден оставить тебя. Боюсь, нам не удастся больше встретиться. Я как дурак решил урвать что-то напоследок. Прости меня. И удачи.
   Бэзил."
   Он назвал меня Викторией и подписался полными именем. Знак еще хуже прочих. Я поспешно оделась и бросилась в Англию, позабыв оплатить счет и не слишком заботясь о дырах в свитере и пальто. В магазин я влетела ровно в полдень. Натаниэль поднял голову от каталога.
   - Викки?
   - Нат, мне нужно встретиться с Библиотекарем.
   Натаниэль уронил каталог, а следом за ним и кружку. Кофе расплескался по паркетным доскам.
   - Что, прости?
   - Мне нужно поговорить с ним о Бэзиле.
   - С Библиотекарем?
   Я начала закипать.
   - С Библиотекарем. Представь себе.
   Натаниэль налил себе еще кофе и осушил полкружки одним глотком.
   - Что случилось?
   - Представь себе, я сама хочу это знать.
   Натаниэль допил кофе и облизнул губы.
   - Что ж, похоже, дело серьезное. Ты не хочешь переодеться?
   - Некогда, - отмахнулась я.
   - Ладно. Тогда пошли.
  
  
   Я никогда не горела желанием оказаться в Библиотеке, и сейчас, стоя на пороге, полностью разделяю все страхи перед ней. Это огромное, нарочито враждебное здание, подавляющее всех неосторожных, дерзнувших приблизиться. Я - жалкая букашка перед чем-то неизмеримо чудовищным. У меня вспотели ладони. Натаниэль, прилагая огромные усилия, раскрыл дверь и галантным жестом предложил мне войти. Сам остался у порога.
   - Дальше сама, Викки.
   Я кивнула. С самого начала я знала, что помощи ждать неоткуда. Никто не проведет меня за руку мимо всех опасностей. Стиснув кулаки, я пошла через огромное, призрачное здание, которое вполне могло послужить декорацией для фильмов ужасов. Было темно, и свет давали только холодные, тусклые лампы где-то высоко под потолком. Тени сгущались в кисель и тянули за мной свои липкие щупальца. И я постоянно ощущала прикосновение к коже холодных пальцев. Это страх, страх трогает меня. А если я ему поддамся, то навсегда останусь блуждать в слабо освещенных коридорах Великой Библиотеки.
   Я не боюсь! Не боюсь! Звучит, как беспомощное заклинание: не боюсь, не боюсь! А между тем, темнота делается еще гуще, и в ней то и дело шуршит что-то и клацают чьи-то зубы. Я вытираю влажные ладони о пальто и иду дальше.
   Через сотню, миллион шагов в этой темноте я вознаграждена светом. Я выхожу в комнату, где среди завалов книг стоит письменный стол, а за ним сидит, склонившись, темная фигура.
   Подняв голову, Библиотекарь смотрит на меня, и я давно уже застыла в ужасе. А он смотрит и смотрит, и черты лица его беспрестанно двигаются, видоизменяясь. Я замираю, парализованная, задыхаясь, окаменев, онемев. И вдруг Библиотекарь улыбается, и я чувствую, что влюблена. Напугана до чертиков, но влюблена.
   - Присаживайтесь, мисс Дерби, - говорит Библиотекарь, продолжая улыбаться.
   Я опустилась в кресло, неожиданно удобное и мягкое и сцепила пальцы на животе. Весь свитер был в порезах, сплошные лохмотья, из-под которых проглядывает голая кожа. Инстинктивно я старалась стянуть кроя порезов, от чего кожа обнажалась где-то в другом месте. Впрочем, Библиотекарь, продолжая шелестеть страницами, не смотрел на меня.
   - Итак, мисс Дерби, что вы хотите знать?
   Я вздрогнула.
   - Я... я хочу знать, где Бэзил.
   Библиотекарь поднялся и обошел стол. Подол его тяжелой мантии хлестнул по моим ногам. Запахло отчего-то кардамоном и шоколадом.
   - Вы не хотите отвечать?
   - Вы не захотите слушать. Бэзил мёртв. Ну, технически, он давно уже мёртв, а теперь... он недосягаем.
   - Что он сделал? Что он пообещал за мою жизнь?
   Библиотекарь так стремительно склонился ко мне, что я едва успела отшатнуться и больно ударилась затылком о резьбу на спинке.
   - А ты проницательна, Виктория.
   Библиотекарь выпрямился, непринуждённо сел на край стола.
   - Бэзил принадлежит Эспуме Дельмар, одно из ее творений. Одно из лучших творений, добавлю. Но, увы, он зависит от ее капризов. Он обменял к моей досаде свою жизнь на твою. Не ожидал от него такого. Хотя сейчас отчасти его понимаю.
   От взгляда Библиотекаря мурашки побежали у меня по коже. Или - под кожей. Взгляд в самом деле пробирал до костей, и это была не фигура речи. Я вновь вытерла вспотевшие ладони.
   - Как я могу вернуть его? Вы должны знать, вы, в конце концов, в этом заинтересованы.
   - Пф-ф! - отмахнулся Библиотекарь. - Я всегда могу найти себе нового агента.
   - А если взглянуть на это по-другому? - я стиснула подлокотники и чуть подалась вперед. - Помогите, и агентов у вас будет двое.
   Библиотекарь опустился на колени. В его глазах кружились галактики. Сухие ладони обхватили мое лицо. Я облизала пересохшие губы.
   - Это обещание, Виктория?
   - Если хотите, это будет клятва.
   - Казино Сперанца. Сыграй с Эспумой по-крупному. Поставь что-то по-настоящему ценное, - он отстранился и спустя мгновение уже сидел за столом. - И помни о своем обещании, Виктория Дерби.
  
   Надев зеленое, несколько старомодное, возможно, платье, я ровно в полночь появилась в казино. Швейцар забрал у меня пальто и на вопрос, здесь ли госпожа Эспума Дальмар пожал плечами. Что ж, положусь на свое везение.
   Я прошла между столами баккара и покера, взяла с подноса бокал шампанского и прислонилась к резной балюстраде, голыми лопатками ощущая холодок.
   Эспума Дельмар появилась через пять минут, и я сразу ее узнала.
   Эспума идет через комнату, звеня монистами. Она босяком, и на загорелых щиколотках позвякивают медные и серебряные браслеты. Пергаментную луною Пресьоса звенит беспечно; среди хрусталей и лавров бродя по тропинке млечной.* Она безошибочно угадывает меня и приближается. И она устрашающе красива.
   - Хочешь, чтобы я отпустила тебя?
   Где-то сова зарыдала - так безутешно и тонко! За ручку в темное небо луна уводит ребенка.*
   - Я хочу... я хочу, чтобы ты отпустила Бэзила!
   Эспума Дельмар заливисто хохочет.
   - Ты требуешь чего-то, девочка?
   - Нет, - мои руки дрожат так сильно, что я расплескиваю шампанское. - Я предлагаю сыграть.
   - У тебя ничего нет, - бросает Эспума.
   У меня было море! Боже мой! У меня было море!* Что за нелепости лезут мне в голову?!
   - У меня есть я. Выиграю - и ты отдашь мне Бэзила, вернешь его, невридимого. Выиграешь ты, и я твоя - без остатка, без сопротивления.
   Эспума приближается, и я чувствую запах ее духов, такой сладкий, аткой кладбищенский. Гладкие пальцы прикасаются к моему подбородку.
   - Хорошо. По рукам. Я велю принести колоду.
   Ладони потеют, и бокал норовит выскользнуть из слабеющих пальцев. Ставлю его на балюстраду, промахиваюсь, осколки разлетаются во все стороны.
   - Нет. Сыграем в кости. Предпочитаю положиться на удачу.
   Эспума Дельмар хмурится, ей по какой-то причине не нравится мое предложение. Я твердо стою на своем, приободренная. Похоже, я на верном пути. Эспума берет меня за локоть и отводит к угловому столику. Мы садимся, и между нами возникает кожаный стаканчик и пять игральных костей.
   - Какое наибольшее число может выпасть? - спрашивает Эспума, обнажая в улыбке неестественно ровные зубы.
   - На пяти костях? Тридцать.
   - Ты уверена?
   Нет, я ни в чем не была уверена. Но тридцать - число не хуже прочих. Я беру под пристальным взглядом Эспумы стаканчик, встряхиваю кости и сбрасываю их резким движением на стол. Дробный стук. Кости катятся и катятся.
   - Восемнадцать, - довольным тоном говорит Эспума.
   Восемнадцать, это чуть больше половины. И я понимаю, что Эспума Дельмар сейчас бросит кости и выиграет. А я, соответственно, проиграю. Проклятые ладони снова потеют, и я, кажется, обращаюсь в воду. Эспума встряхивает стаканчик раз за разом, и я уже начинаю терять терпение, впадать понемногу в панику. Наконец она бросает, и кости с сухим стрёкотом катятся по столу. Стукстукстукстук. Я понимаю, что если кости остановятся, на них будет число гораздо, гораздо большее. Возможно даже большее, чем тридцать. Я закрываю глаза.
   Эспума издаёт мучительный стон.
   - Проклятье!
   Я открываю глаза и считаю точки на игральных костях. Семнадцать! Их семнадцать!
   - Я выиграла?
   - Ты сжульничала! - шипит Эспума. - Как я могла?
   Ее лицо становится желтовато-белым, как морская пена. Я выиграла по какому-то нелепому стечению обстоятельств, но едва ли я сумею забрать свой выигрыш.
   - Мы договорились, - напоминаю я, стараясь выглядеть уверенно.
   Эспума тянет ко мне необычайно длинные, нечеловечески гибкие, прозрачные и призрачные руки, похожие на щупальца медузы, но тотчас же одёргивает их, словно обжегшись.
   - Проклятье! Проклятье! Как смеет он вмешиваться?!
   Что ж, похоже, я под защитой, а значит чувствую себя увереннее.
   - Верни Бэзила.
   Эспума бросила на стол ключи.
   - Сама возьми.
   Я поднялась и подошла к двери, зная, что это может быть любая из дверей. А может быть вовсе и не дверь.
   - Я буду преследовать тебя, - сказала Эспума. - Вечно.
   Я повернула ключ.
  
   Сразу же за дверью начиналась лестница, уводящая все ниже и ниже. Ступеньки сыпались мне под ноги, и я все норовила наступить на слишком длинную юбку. Нынче не время для таких платьев, нужно отвыкать. Подобрав подол, я спускаюсь ниже и ниже. В темноте слабо мерцают лампы, их огоньки дрожат. Ниже и ниже. В склеп.
   Бэзил лежит на каменном ложе, мертвец на смертном одре, холодный и неподвижный. Я прикасаюсь к его руке, но что еще я хочу увидеть, почувствовать? Он все-таки - мертвец, вампир. И он неподвижен. Что я теперь должна сделать? Поцеловать эту спящую красавицу, чтобы чары спали и шиповник отцвел?
   Я села на край жесткого каменного ложа и ладонью накрыла руку Бэзила.
   - Ты забыл, что твоя жизнь принадлежит мне? Только я могу забрать ее! Думаешь, можешь так просто сбежать от меня, от обязательств? Я поклялась, я всюду тебя достану!
   Я едва не всхлипнула.
   - Какого дьявола ты лежишь здесь, прикидываясь трупом?!
   - Я не прикидываюсь! - ответил Бэзил. - Я действительно труп. Технически.
   Я ударила его раз-другой, потом уронила голову ему на грудь и благополучно расплакалась, вытирая слезу о влажный от могильной сырости пиджак. Бэзил бережно обнял меня и погладил по голове.
   - Полно, полно, воробей. Прекрати плакать. У нас еще много дел.
   - Каких это? - глухо спросила я.
   - Спрятать гроб понадежнее, - Бэзил принялся загибать пальцы. - Поужинать. Послушать оперу.
   Поднявшись, он обнял меня за талию и снял с этого могильного постамента. Только сейчас я почувствовала, как же здесь холодно. Бэзил накинул мне на плечи пиджак и спросил, глядя прямо в глаза, отчего становилось тревожно:
   - Что тебе это стоило?
   - Не важно, - отмахнулась я.
   Бэзил взял меня за руку и потянул за собой.
   - Дай угадаю. Ты пообещала себя Библиотекарю и обыграла в шахматы Эспуму Дельмар?
   - В кости, - поправила я. - Я обыграла ее в кости.
   - Да? - Бэзил хмыкнул. - Со Смертью обычно играют в шахматы. Ладно, пошли, воробей. Обсудим наше вечное рабство.
   Переплетя пальцы с его, я прибавила шаг, уже не пытаясь стереть с лица глупую улыбку. Мысль о том, что мне придется трудиться на Библиотекаря, уже не казалась такой мрачной.
   - Что ты там говорил про оперу? - спросила я.
   Бэзил толкнул дверь и оглядел мой уютный, сумрачный магазинчик, закрытый на ночь, и прокомментировал:
   - Мило. Рок-опера тебя устроит? А то последний приличный баритон я слышал в середине XVIII века в Вене.
   Я не стала спорить. Я обняла его за шею. Тут можно было поразмышлять об иронии судьбы, о том, как верна поговорка про "от ненависти до любви", обо всяческих иных глупостях. Но, какого черта?! Я целовалась и, пожалуй, впервые за всю свою жизнь вообще ни о чем не думала.

Март 2011

  
  
  
  
   * Один из самых известных домов с привидениями.
   * Ирем, также Ирам, Ирам многоколонный, Убар - древний город, упоминаемый в Коране и многих доисламских источниках. Его башни из металла и драгоценных камней по преданию были построены где-то на территории Сахары. По легенде дорогу туда можно найти разгадав загадку, зашифрованную в самой легенде об Иреме. По легенде город был разрушен по воле богов (Аллаха - согласно Корану), был стерт с лица земли ветром, бушевавшим семь дней и восемь ночей. Сейчас предполагается, что именно руины Ирема обнаружены в Йемене в начале 1990-х Николасом Клэппом
   * "Варни-вампир, или Кровавый пир" - роман-фельетон Джеймса Малькольма Раймера с 1847 года выходивший еженедельно в 109 частях. Затем он был напечатан, как единая книга и насчитывает 220 глав. Первый роман о вампирах на английском языке
   * Носферату - в современном понимании (во многом благодаря знаменитому фильму Мурнау) это слово обозначает "вампир", "бессмертный". Изначально происходит от греческого "нософорос" и переводится, как "переносящий чуму"
   * Вендиго - в мифах североамериканских индейцев дух-людоед. По некоторым поверьям в вендиго может превратиться человек, попробовавший человечину
   * Коршун (или гриф) - в египетской мифологии головой коршуна обладает Мут, царица неба и покровительница материнства. Ее имя и означает "мать"
   * Тия (иногда Тейя) - древнеегипетская царица, супруга Аменхотепа III и мать Аменхотепа IV (Эхнатона). Действительно очень красивая женщина. Одно из самых известных ее изображений (в Берлинском музее): http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:Teje.jpg
   * Абу-Симбел - два храма, высеченные в скале на западном берегу Нила в Нубии, южнее Асуана. Большой храм воздвигнут в честь Рамзеса II, малый - в честь его любимой жены Нефертари. В 1964-1968 годах храмы разрезали и по частям перенесли, спасая от разлива Нила в результате строительства Асуанской плотины
   * Дэвид Робертс (1796-1864) - английских художник. В 1838-1839 гг. путешествовал по Египту и Палестине, оставил очень известные рисунки. На открытке Бэзила вот этот рисунок: http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Perspective_front_of_the_Temple_of_Aboo-symbol_-David_Roberts.jpg
   * "Эта прекрасная жизнь" (It's a Wonderful Life, 1946 г.) - классический рождественский фильм. В 2006 году занял первое место в списке "Самых вдохновляющих фильмов"
   * Культурологическая справка: перстень Бэзила, конечно же, Критский. Подо "львом" имеются в виду Микены. Бурную биографию Бэзила можете смело додумывать сами (советую опереться на знания античной мифологии)
   * Бени-Гасан - место на западном берегу Нила, где расположено много гробниц Среднего Царства
   * Брэм Стокер "Вампир (Дракула)", пер. ???
   * Luxardo Marachino - мараскин ( хорватский вишневый ликер), производимый после 2-й Мировой Войны в Падуе потомками Джироламо Луксардо. Горьковатый, бесцветный. Лучшей считается выдержка не менее 5 лет
   * Саккара - некрополь, главным образом памятники Древнего Царства, в честности пирамида Джокера (первое в мире каменное сооружение)
   * Здесь и далее 150 псалом. По народным поверьям последними словами из него "Всякое дыхание да славит Господа" надо было начинать беседу с призраками
   * Брэм Стокер "Дракула" (?)
   * Там же
   * "Будьте любезны, ваш ключ" (франц.)
   * "Кристабель" - поэма С. Т. Кольриджа, героиня которой считается одной из первых вампиров в английской литературе
   * Сидней Беше - знаменитый джазовый музыкант
   * Скип Джеймс "Devil Got My Woman"
   * Здесь и далее - Скип Джеймс "Devil Got My Woman"
   * La Belle ou bois dormant (франц.) - Спящая Красавица
   * Исход, 12:29
   * Ван Слоан играл в "Дракуле" 1931 года профессора Ван Хельсинга, Бэла Лугоши - самого Дракулу, а Хелен Чандлер - Мину
   * Quis est iste qui venit - (лат.) "Кем будет тот, кто придет". Надпись на свистке в рассказе м. Р. Джеймса "Ты свистни, тебя не заставлю я ждать"
   * Ф. Г. Лорка "Пресьоса и ветер"
   * Ф. Г. Лорка "Рассказ о луне, луне"
   * Ф. Г. Лорка "Баллада большой войны"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"