Аннотация: Маленькая повесть о любви, неспособной выжить в условиях земной суши
Письмо из Атлантиды.
Люди много рассуждают о любви с первого взгляда. А что значит взгляд последний?
У меня было несколько любовей. И только некоторое время спустя я мог вспомнить, с какого же взгляда они начинались. Нет, не с первого. И не какого-то определенного. Взгляды ведь не считают, правда?
Зато помнится - из настоящего в прошлое - какое-то мгновение, когда осознаешь: вот с этого всё и началось.
В этот миг первого любования увиделось единственное существо, которое задело чуткую струну, изболевшийся нерв, настороженную эмоцию...что-то уязвимое в душе.
В нашей душе эмоции - воспоминания.
А ты не знаешь, зачем мы вспоминаем?
Мы ищем себя. Затем, чтобы воскреснуть в момент угасания жизни.
И понять - это всего лишь очередной момент угасания любви. Вечного чувства, частички которого мы берем взаймы на время нашего скоротечного полета над реальностью.
***
...Она прижалась телом к моей спине так тесно, как могла.
Я никак не мог привыкнуть, что у нас одинаковый рост. Возраст. Мы родились в один год, но в разные месяцы. Поэтому наши биоритмы совпадали лишь в частностях.
И вид из окна мы видели по-разному. Для нее начало ночи. Для меня - рассвет.
На суше называют разные типы людей именами птиц: совы и жаворонки. Птицы в полете вне суши и воды. Существа, вызывающие трепетный восторг у тех, кто живет в Атлантиде.
***
Не стоит ли нам подышать дождем? Не стоит ли нам позабыть друг о друге? Ведь жизнь, как будущая ночная гроза, чувствуется, но не видится за спиной и ждет, когда мы обернемся, чтобы встретиться лицом к лицу, энергия с энергией.
И мы вместе с электрическими разрядами молний и оргазмом грома забыли о том, что после грозы обязательна радуга. Но и наличие солнца - тоже.
А ночью - что бывает вместо радуги?
...Был просто день.
Была просто ночь.
Ты - просто свет.
А я - твоя тень.
Ночью бывают сны, где наша любовь - скрытая на дне забытого моря Атлантида. Живая, живущая. И мы приходим с тобой с двух сторон мира, полудня и полуночи в средоточие острова, потерянного для реальности, но не для душ.
И не встречаемся.
Я буду писать тебе письма из Атлантиды.
Первое.
Сначала не помнил я.
...У нас странный дворик о двух выходах.
Один - на детскую площадку с качелями и горкой.
Второй - через кафе под претенциозным названием "Зодиак" с невозможно пошлым фонтаном в виде дельфина. За мраморное, искусственно состаренное убожество была уплачена немалая сумма, потому как материал доставили из Италии, судя по хвастовству моего однокашника, владельца прибыльного места.
И мокрые следы вели именно оттуда, от идиотски жизнерадостного дельфина, изрыгающего воду.
Она сидела на спинке скамейки у моего подъезда, обреченно опустив голову, опутанную мокрыми волосами. Странное существо, лишенное признаков вкуса в одежде. Даже на первый неискушенный взгляд безумно дорогое вечернее платье и - громоздкие докмартинсы с обитыми никелем носками. И в придачу украшения из разноцветных перышек в ушах и вокруг шеи. Мокрые перышки.
Я тут же вспомнил воробьиного птенца, видать, впервые выпорхнувшего из гнезда. Бедняга попал в лужу глубиной по его слабенькие лапки. Хвост и крылья вымокли напрочь, никак не получалось взлететь с такой тяжестью. Воробьеныша мог раздавить любой желающий человек, или сожрать жадная до живого мяса псина. Я не посмел его вытащить. Хорошо знаю, как разрывается от шока сердечко птенца, которого взял в руки человек. Пусть убийцей буду не я.
...Она была похожа на неудачливого воробьиного детеныша.
Бывает. Первый вылет не всегда успешен.
Я уже прошел мимо, но вдруг почувствовал струю мимо летящего ожога жадных взглядов от группы юнцов, оккупировавших детскую площадку, шакалов с бутылками пива, как будто содержащими "коктейль Молотова".
Они ждали, пока пройду поздний я, пока самая стойкая бабушка, не попадающая спицами в нужную петлю, не покинет двор, не создавший никаких новостей на завтра.
Эти хваткие шакалы ждали легкой добычи, когда опрокинутая в фонтан, но не пришедшая в себя девушка не сможет ни противостоять, ни дождаться от кого-либо помощи. В нашем безразличном к трагедиям малого масштаба обществе это уже считается нормой. Тем более - одна девчонка... и не наркоманка ли - для районной милиции не вопрос для закрытия дела.
Судя по всему, сопротивляться стае хищников это тихое создание не смогло бы. И вряд ли, послужив забавой, она осталась бы в живых. И не потому что убьют специально, а потому что такой субтильной девчонке не под силу похоть восьми здоровых мужиков. Скорее всего, через пару дней - в такую-то жару - ее распухший от внутренних газов труп обнаружили бы ниже по течению реки.
Судя по нынешним временам, я просто глуп. Уверенные в добыче шакалы могли бы растерзать человека, отбирающего добычу. Но не мои дворовые, прикормленные. Отлично понимали, что никто потом не поможет: вживую, ссскотина, чтобы больнее было, зашить рану от ножа; избавить от запоя или ломки (а вот последнее - временно, с матом беспощадное промывание организма и мозгов, так что следующая доза наркотика планировалась стать смертельной), кто же - если не этот придурок, всерьез воспринявший клятву Гиппократа?
Сначала помочь без уведомления милиции просили истерично вопящие малолетние мамки, буквально на дни старше меня (в одной песочнице тусовались), ползая в ногах. А потом они привыкли, что их изгвазданные чада, выросшие на моих глазах, мне не безразличны - и я не откажу.
Только однажды я преступил клятву. Когда чистосердечные, как детсадовские малыши, парни признались, что в результате потасовки этим, подрезанным и нуждающимся в срочной медпомощи, был убит человек. Я напомнил о нашем негласном соглашении: не отбирать чужую жизнь, и мы молча разошлись, оставив убийцу умирать в луже собственной крови. Я не священник и не ангел смерти. И совесть меня не мучила.
Но сегодня они все же надеялись на легкую добычу, пока я не сел на спинку скамейки рядом с девушкой, похожей на самоделку славного ребенка, который решил, что разные детали из разных конструкторов помогут сложить из льдинок слово "вечность".
Темнело быстро. Это вам не белые ночи.
Есть после тяжелого дня хотелось неимоверно. Поэтому, не чинясь, я взял девчонку за подбородок, приподнял пальцем тяжелое веко и заглянул.
Чернота. Безразличие.
Если это не наркотики, то я котик - милый, домашний...но исполненный чувства собственной значимости. И голодный до спазмов в желудке.
Но если бы я оставил эту девочку, меня бы мучила совесть.
Моя мимолетная привязанность, выгодно выбежавшая замуж вследствие удачно приключившейся беременности в начале первого курса, была слишком занята собой и личной неиспользованной юностью. А дипломатический муж - государственными делами. И их дочь осталась наедине с одиночеством, вседозволенностью и соблазнами.
Когда Танька обратила внимание на происходящее в собственной семье - еще не было поздно. Но она постеснялась обратиться за помощью: слишком грязно поступила со мной в свое время. И нашла меня, уже обряженная в черную одежду и лицом почерневшая, в день похорон своей дочери, время для которой остановилось в 15 лет.
Потому что искала помощи для себя. Она ее получила. Но я с того случая не смог избавиться от комплекса вины: что мне стоило поинтересоваться семейными делами однокурсницы?
...Я попытался снять мокрую девчонку со скамейки. Бесполезно. Реакции никакой. Пришлось в лучших традициях дамского романа уронить ее на руки и занести в лифт, а потом в квартиру. С этого нежданного подарочка не переставала литься вода.
Откуда она бралась, неизвестно, в одежде и ботинках никак не могло быть столько.
Не зная, какой наркотик, я не осмелился применить медикаментозные методы.
Раздев девчонку прямо в прихожей, где мокрым комком упокоились и ботинки, и вечернее платье (а под ним ничего не было), я сгрузил ее в ванную и запустил прохладную воду, предусмотрительно оставив сток открытым.
В кухне наспех разогрел готовый ужин, заварил зеленый чай. Ей не помешает при любом раскладе.
Ну, не пахло от девчонки никакими знакомыми наркотиками!
...Второпях уничтожил ужин (да, вот такая я скотина), наведался в ванную.
Покрытая синими пупырышками от прохладной воды, она все же не раскрывала глаз.
Худенькая. Гораздо старше, чем я предполагал. С большими грудями, которые свидетельствовали, что тонкая девушка впоследствии станет полновесной матроной. Бледная, трясущаяся, замерзшая.
Нормальная физиологическая реакция, это неплохо. Жить будет.
Я ее вынул из ванной, изо всех сил растер полотенцем, завернул в собственный халат и уложил на диван в гостиной. Сколько было у меня одеял и пледов - все на гостью.
Напоил горячим чаем. Пила, что уже отрадно.
Дождался, пока дыхание и пульс придут в норму.
Теперь можно и поспать.
...Спустя пару-тройку часов ко мне пришло холодное, трясущееся существо. Без объяснений заползло под простыню, прижало ледяные ноги к моему телу.
-Ты меня не помнишь, - сказала.
Прижал к себе как ребенка.
-Спи. Завтра решим.
2. О любви с первого взгляда.
Ты уже не помнишь, я напоминаю.
Мое утреннее пробуждение похоже на щенячье: неконтролируемые подергивания конечностей и рыскающий в поисках теплого соска нос. Им я утыкаюсь в пахнущую диким морем кожу.
Позабыв о ритуалах вежливости при обнаружении в своей постели иного разумного существа, я тормошу псевдо-наркоманку и обреченно спрашиваю, заранее зная ответ:
-Ты откуда взялась, Ини?
Очевидно, ты знаешь меня лучше, чем я представляю, твое пробуждение мгновенно, и ответ готов.
Но официальные движения: лоб-подбородок-левая-правая щека соскальзывают в чувственный, требовательный поцелуй.
Ты разъединяешь мои сжатые губы языком, лихорадочно твое нетерпение, вспоминаю, ты всегда хотела всего сразу, как звереныш, изведавший горячечный вкус добычи, ты жаждала немедленно, и неважно, какой страшный зверь поблизости затаился в ожидании, чтобы потом без усилий получить размягченную оргазмом пищу...
И развернули тугие клубки ядовитые змеи воспоминаний...предвиденья? Это есть, было или состоится когда-то? Не от того ли я бежал из Атлантиды?
Но мудрые змеи уползают в тишину сознания под натиском твоего соленого тела, беспрерывных чаечных вскриков подо мной...Ты забыла о мире.
Потому что все, пришедшие из Атлантиды на землю, забывают прошлое. Так забыл его я после последнего взгляда любви.
-Ты думала когда-нибудь о последнем взгляде любви?
-Созерцатель ты, и шутки твои созерцательские.
Теперь, после финального аккорда любовного акта ты смеешься, как счастливый ребенок, объевшийся мороженого, в твоем алебастрово-прозрачном горлышке бьются о кожу серебряные птицы, рыжие пружины прядей резонируют в такт.
-Почему этот вопрос кажется тебе странным? А первый взгляд, с которого ты полюбила, помнишь?
В твоем состоянии сосредоточенности все веснушки с тела перемещаются на лоб и золотом заливают виски.
Неуверенно произносишь:
-Когда мы вместе смотрели в небо? Наша первая встреча?
...Я никак не мог привыкнуть, что в моем доме не первый год обитаешь ты. Почему и откуда? Незваная, нежеланная, да и я тебе не знаком.
Ты так же, как я, выстроивший дом, каждый раз при восхождении пересчитываешь ступеньки на все три этажа и на крышу, ибо ошибившись на один такт можно попасть совсем в другое место, а то и вовсе никуда.
Я судил о твоем присутствии по золотистым отпечаткам пальцев на моих рукописях, по заметкам на полях, которые становились все содержательнее: ты изучала переливы моих настроений и полутонов внешнего - для всех - облика.
Зачем это нужно было тебе, незванная?
Я замечал медленно тающие отражения в зеркалах, в которые ты вглядывалась в поисках моей души.
Наивная, как ты могла сотворить образ, если еще не любила меня?
Улыбаясь неизбежному, по предвиденному, я в самых неожиданных местах, вроде перил балкона, натыкался на обрывки фраз, написанных пурпурными буквами, иногда на цельные тексты на манер "мене, текел, фарес", кровоподтеками украшающие белые стены.
Благодаря этому я знал, что в твоей жизни случаются не только штили, но и шторма.
Но наши жизни текли раздельно, как два параллельных течения в одном океане.
Мы не совпадали во времени.
...В Атлантиде не существует разделения суток, и каждый живет, как удобно. Нужны годы любви и доверия, чтобы пожертвовать частью своей самостоятельности.
Ты бодрствовала вторую половину суток, я первую. На земле тебя назвали бы ночной пташкой.
Изредка я проникал в спальную во время твоего сна, по инерции удивляясь присутствию женщины в моей постели, созерцал по-детски тихое лицо, укладывался рядом, перебирал волосы цвета ржавчины, обрисовывал ладонью контуры тела под невесомой простыней.
Когда наступало мое сонное время, была остывшею постель. Но ты приходила и поступала так же, не зная, что сон мой чуток, и в любой момент я могу сжать твои тонкие пальчики в своей ладони.
А мимолетные прикасания, как усики лазоревой бабочки во сне, не прерывая снохождения, изменяли не только настоящее и будущее, но и прошлое.
Ты изменила его в очередной раз, несмотря на то, что у меня в те времена была подруга.
Ты оставила на моем столе запись разговора с очередным путешественником с земли.
Приписка удивлялась: и это я?
Неужели в ту встречу с земным ты впервые осознала, как грациозно движешься, опускаешься в кресло, улыбаешься совсем незнакомому существу?
Я с первого взгляда на отражение в зеркале при звуках музыки сразу же видел твою танцующую фигуру, отрешенное лицо, ты видела и чувствовала только пространство, ты сама была мелодией в собственных мышцах...Хотя, как выяснилось, совсем не умела танцевать.
Это девственное изумление самой собой, давно ясной для меня, породило первый взгляд любви. Я понял, наша любовь живет в моем доме, наша двойная любовь, потому что ты любила себя не меньше, чем я тебя.
Ты оказалась удержана в предрассветный час от сна тем же сигналом, каким я был преждевременно разбужен.
Я уже стоял на крыше, восторженно запрокинув голову, когда от входной арки прозвучали три стремительных шага, и твои твердые соски пронзили мои лопатки.
Тогда я удостоверился, что мы одного роста и возраста.
Заведенные подмышки, уложенные на моей груди крест-на-крест руки, твое теплое дыхание в затылок, слитность со мной - первое чувственное ощущение.
-Посмотри в небо.
Любимые и любящие понимают с полуслова.
Соски прочертили сладострастную полосу по моей спине, дыхание сместилось в сторону...
Спина к спине, головы на плечах друг у друга, лица, обращенные к небу.
В небе торжественно возникают и распадаются полупрозрачные перламутровые планеты.
Это не парад, не гибель цивилизаций и жизненных циклов.
Это миры, где мы есть, встретились, расстанемся.
Мы получили рецепт создания миров.
3. Высшая арифметика.
Бывает ли третий лишний.
В сентиментальных поисках брожу я берегом нынешнего моря, поглотившего в себе то, прежнее.
Поднимаю и рассматриваю ракушки, присаживаюсь на корточки у россыпей, оставленных на песке штормом. Я ищу. Ту, единственную, где я увижу знакомые лица...
Голопузые человеческие детеныши, не старше пяти земных лет, искренне разделяют мой интерес к морским отбросам и на понятном лишь избранным языке рассказывают приснившиеся истории домиков, лишенных моллюсков.
Я в ответную благодарность для их развлечения снимаю на ракушках перламутр слой за слоем, воспроизводя портреты и голоса давно ушедших жителей и событий Атлантиды.
-Март, существует ли жизнь на земле? - спрашиваешь ты, наскучив привязанностью, возникшей вопреки твоему самостоятельному характеру.
-Ты знаешь, Ини, жизнь там, где ты. Без тебя действие превращается в созерцание.
-Не надоело созерцать?
Твой голос раздражен, еще один звук и даже мой вдох - и ты сочтешь, что меня слишком много в твоем пространстве, я преступлю черту, местоположение которой не дано предвидеть никому, она дана тебе в ощущениях как неожиданно приходящее.
Так и до последнего взгляда любви недалеко раньше возможного, хотя я его уже предвижу...
Отвернувшись к окну, обращенного в опалесцирующий свет безвременья, я сматываю готовые слова в клубок и вытягиваю из него внутреннюю ниточку, которая до сих пор была путеводной только для меня.
...В те времена, когда ты жила отдельно в другом, а потом в моем доме, у меня была подруга намного старше.
Теперь я знаю, что она была подругой и для тебя.
После трех родов ее живот и груди с крупными земляничинами сосков слегка опустились, но знаток под слоями жизненного ила видел красивую девичью фигуру.
Стройности ее упругих ног, маленьким для ее роста ступням, шелковому блеску кожи могла позавидовать юная прелестница.
А такие необычные, бархатные волны внутренней поверхности влагалища не встречались мне больше никогда.
Хотя ее облик не имел значения в Атлантиде, где разум сочетается с разумом, эмоция любит эмоцию, где акт совокупления прежде всего духовный.
Моя Кирка, волшебница, умеющая превращать свиней в мужественных воинов и благовоспитанных жен.
Ее изобретательность в ткачестве наслаждений, недоступных юным, способность отдавать без тени сожаления, не задумываясь о щедрости подарка, были выше всяческих похвал.
А ее острый ум и насмешливое отношение к жизни и смерти собственной заставили меня простить в ее лице весь женский род.
Самое главное, Кирка владела поистине драгоценным для Атлантиды качеством: управляла временем своим и чужим, выбирала, кого любить.
Я так и не понял, почему она отметила меня, созерцателя, для которого наблюдение за течением вселенной важнее, чем участие в ней.
Испытавшая в этой жизни смерть первенца и первого мужчины, предательства и прочие невзгоды приятельства и любви, будучи одинокой матерью, не желающей изменить свой социальный статус, великолепная Кирка никогда не торопилась и не требовала.
К сожалению, слишком поздно я понял, что ее для ее удовлетворения необходима была безвозмездность дара...
Я слишком поздно понял, что любил ее, как лучшую часть самого себя.
Ты понимаешь меня, Ини, правда?
...А в то мгновение, когда мы оба наслаждались небесными предсказаниями и дарами, в арке появилась Кирка и сразу исчезла.
-Останови ее, я хочу, чтобы она была с нами,- прервав созерцание, нетерпеливо вскрикнула ты, развернувшись ко мне, царапая ногтями предплечья.
...Ты всегда была нетерпеливой.
Но я даже не шевельнулся, застыв от понимания, кто способствовал нашей встрече в канун перемены планет.
Владычица времени - Кирка.
Милосердная подруга, предоставившая милой подруге возможность познать любовь во всей ее полноте - в том числе и чувственные отношения мужчины и женщины.
И тут же я увидел то, что до сих пор не замечал, ослепленный возможностями, но я это подсознательно чувствовал!
Ты, Ини, плавно садишься в кресло для разговора с путешественником с земли. Она, Кирка, грациозно опускается на мои колени с двумя чашечками кофе, плавно, как во сне...
Одинаковое перетекание женских тел из позы в позу.
Как я ни допытывался, вы отрицали свое родство.
Я, зажмурившись, поверил. Ну, как вы могли быть матерью и дочерью, если каждая была в любовных отношениях со мной, а там - где-то - между собой?
И все же я сомневался в правдивости ваших отрицаний.
До тех пор, пока из моей жизни не ушла Кирка.
***
Иногда я жалею, да, я, созерцатель, жалею, что, готовясь загодя к смерти, уничтожил свои дневники, фотографии и полученные от возлюбленных письма. Сгорели в костре годы моей жизни.
Утратив прошлое, я стал почти другим человеком. Благодаря тщательно отобранным родителями изображениям от моего рождения и до первого путешествия на землю, я смог сохранить индивидуальность и не стать коллекционирующим только ощущения, как разноцветные камешки в бархатных шкатулках-могилках.
Спустя тусклые капли времени, уроненные в беспамятство после ухода Кирки, мне приснился сон.
Мир, поделенный между желтой невыносимой яркостью и мягкой рассеянностью зеленого пространства.
Я, ослепший от яркого солнца, не осмеливаясь открыть глаза, которые тут же будут выжжены немилосердным светилом, оскальзываясь на барханах песка, пытаюсь уменьшить наступление пустыни на свой дом, где дети. Родные. Близкие. Друзья.
На ощупь сметаю примитивным веником блестящие песчинки в совок, обжигаю руки о горечь и пылкость кристаллов (а ведь знал, что земля - это ад при жизни), высыпаю в глубокое ущелье, а ветер даже не прикладывает усилий, чтобы пейзаж вокруг меня изменился.
Зато там, буквально в десяти метрах слева, я вижу, когда поворачиваюсь спиной к светилу и осмеливаюсь прорезать щелки в своих веках: зеленое поле. Дорога среди высоких трав. Недостоверно большие головки красных цветов мака - переростка. Время от времени в поле зрения появляются люди. Какие-то удовлетворенно выглядящие животные. Никакой ограды, преграды, чтобы войти.
Требуется только желание. Оставить, уйти. Не вернуться.
А я не могу пожелать.
И тут ко мне приходит давно умерший сын, повзрослевший, ведущий за руку кого-то внучатого, кладет прохладную руку на лоб и говорит:
-Умер отец твоей мамы.
Но я же знаю, это случилось много лет тому назад, он оплакан, и десятки раз я читал молитвы на его могиле.
...И я понимаю. Ты, моя бесподобная Кирка, уже добралась до мира, который мы считаем обителью мертвых, и он встретился тебе первым - мой дед Феодосий.
И я поверил, что ни капли тебя в моем нынешнем мире - нет.
4. С миром ничего не случилось
Свет - левая рука тьмы, тьма - правая рука света. Двое в одном - жизнь и смерть, и лежат они вместе, сплелись нераздельно, как руки любимых, как путь и конец (У.Ле Гуин)
Кирка исчезла десять дней или секунду назад, она может потеряться и через сотню лет, или же никогда.
Нет, никогда исчезло вместе с ней, как понятие.
Мы бок о бок стояли во время церемонии у среднего фонтана. Я удостоверился, что ты не имеешь с Киркой общей крови. Двое ее детей держались в стороне, и, несмотря на искры неприязни, проскальзывающие между ними, подергиваясь от электрических уколов, держались за руки, не в силах разомкнуть переплетенные в судороге боли пальцы...
Мы простились с ее памятью, ее временем, ее мыслями...с ней.
И первое желание - не жить дальше, мы отмели как неприемлемое для нее как если бы она была жива.
Но ты, Ини, уступила своему эгоизму: в этот печальный период, когда в кои веки мы соединились во времени, но потеряли соединяющую нас Кирку, ты тоже решила уйти. Не в опалесцирующее безвременье - от меня. И с кем? С другом, которого ты привела в дом.
Тот путешественник с земли...Чем он задел тебя и под твоим влиянием - меня? Он освоился в моем доме, стал необходим. Впоследствии благодаря полученным от него знаниям, бесполезным в Атлантиде, я, в тоске переселившийся на землю и забывший прошлое, смог помочь тебе - и еще многим.
В нашей совместной - независимой жизни - вдосталь проявилось удивительное противоречие в твоем характере. Ты винилась, что разделяла свою любовь на меня и Кирку. Глупая, что ты знала о круговороте чувств в природе - владычица времени возвращала мне ощущения вдвойне! Поэтому настаивала на придуманной тобой якобы компенсации для меня: чтобы путешественник и учитель стал не только собеседником.
Мы все попали в сети, которые ты готовила для меня, недальновидная Ини...Или я не распознал хитроумной стратегии под слишком однозначной женской тактикой?
...У него светлые волосы и глаза, а обрывающееся вскриком имя начинается с Аааннн... Перекладина между соединенными в незавершенный треугольник линиями несет на себе звонкий серебряный колокол, отзывающийся на малейшее покачивание и движение рядом, как и его чуткая душа, равно склонная к восхищению красотой женщин и мужчин.
Мы с ним стали друзьями и учителями друг для друга. А ты, казалось, осталась в стороне. Поэтому настояла на уходе - с ним - на землю. Навсегда.
Ты решилась на все обряды и стала женой по законам его родины. Вы уходили еще дальше от Атлантиды, чтобы забыть о моем существовании.
...Отринув все, кроме желания насладиться последними мгновениями, мы играли. В тесной ванной комнатке ограниченного в просторе земного дома пространстве, намыливаясь ароматным гелем, под горячими нитями душа, мы ловили радужные пузыри, парящие от нашего радостного сумасшествия, от неудержимого смеха.
Потом стало недосуг: от сбивающегося дыхания, разорванного короткими стонами и негодующими вскриками.
Созидательница и редактор нашей игры, общая и независимая любовь нагло трется о мокрые тела налившимися от желания грудями. Ставя поочередно согнутые в колене ноги на бортик ванны, окружая нас немилосердными руками, позволяет войти в себя то одному, то другому, мимолетно, не давая ни продолжить движения, ни прижать к себе, скользкая и горячая, смеется, зажимая сильными пальцами соски - то его, то мои.
Целуя, передает вкус губ одного - другому. Неизбежное расставание сводит нас с ума.
Моя любовь - наглая. С разметавшимися рыжими волосами. С полубезумными синими глазищами. Препарирующая чувства. Сожалею, что научил эту женщину власти не только над человеческими телами.
Изнывает от плотского желания - и - раздирает желание рассудком, как ногтями нашу кожу, не разрешая ни себе, ни нам ничего сверх определенного ею по времени.
Садистка. Мазохистка. Любимая.
Растягивает игры наслаждения на бесконечные расстояния, сплетая умелыми пальцами "колыбель для кошки".
Радостная, порхающая игра внезапно кончается.
... Она прижимается темными сосками к плечу моего друга, своего мужа, остренькими зубками раздирает его рот. А пальцами...Она захотела в физическом аспекте любви быть для него всем... Первое испытание мужской девственности... Он недоуменно распахивает глаза, коротко всхлипывает, потворствуя ее прихоти, готовый вытерпеть от нее и не такое. Лишь мое присутствие его смущает. А меня трясет от обиды и унижения.
- Я... хочу, чтобы ты стал его любовником. Я хочу ощущать тебя в себе всегда - потом. Через него.
- Вы справитесь сами, - отводя взгляд от искаженных страстью лиц, от ее откровенного стремления доставить удовольствие прежде всего себе, завладеть любимым мужчиной и таким образом...
Выхожу из ванной.
- Благоразумный ты наш, - прерывающийся голос...
Голос, который будет сниться мне. На нижних регистрах, едва похожий на женский, глубокий и бархатный, как летнее южное небо.
Быстро натягиваю одежду и берусь за дверную ручку.
Шлепки по полу быстрых мокрых ног. Обнаженная рыжая всем телом захлопывает наружную дверь. Я едва успеваю отдернуть руку. Сзади возникает он с пушистой простыней в руках. Не оборачиваясь, я чувствую неостывший жар только что пережитого им наслаждения.
-Трус и дезертир! Созерцатель! Ты никому никогда не доверял! И если ты сейчас не доверишься нам...то ты никогда, слышишь, никогда...Ты не любишь нас, не любишь меня!
Начав с презрительного шипения сквозь зубы, она уже отчаянно кричит.
Выхватываю простыню, заворачиваю дрожащую от холода и ярости женщину, молча несу в спальную и кулем сваливаю на кровать.
Судя по звукам, доносящимся из бара, он что-то наливает. Очень нужное сейчас для всех нас. Надеюсь, это джин, а не столь любимый рыжей коньяк.
В толстостенном хрустальном стакане позванивают кусочки льда. Или это выстукивают о край ее зубки? Сейчас раскрошатся или они, или судорожно стиснутое зубами стекло. Мокрый затылок на левой моей ладони все-таки теплеет.
Он заботливо и умело вливает в меня джин, потерявший вдруг и вкус, и запах. Отрываюсь от питья и благодарно трусь носом о его запястье. Он наклоняется и, помедлив, осторожно прижимает губы к моей шее. Шепчет на ухо что-то неразличимое, но очень возбуждающее.
Мы уже улыбаемся.
-Твоя очередь.
...Уношу рыжую прямо в простыне в соседнюю комнату. Усаживаю на стол. Любимая, склонив голову к левому плечу, сквозь завесу волос выжидательно смотрит на меня.
...Насколько увереннее чувствует себя одетый человек. Особенно мужчина перед голой женщиной. Новое и приятное ощущение.
Широко раздвигаю ей ноги и вхожу между, царапая чувствительную кожу тканью джинсов. Она с готовностью скрещивает ступни на моей спине. Ласкаю и целую податливое тело, пока умоляющие просьбы не становятся настойчивыми до истерики. Россыпь золотистых веснушек над тяжелыми грудями четче выделяется на порозовевшей от прилива крови коже.
Моя эфемерная веснушка, мой солнечный поцелуй, воплотившийся в похотливую женщину, которая хочет властвовать над любящими. Моя, добровольно отданная другу...Кого из вас я люблю больше?
-Сейчас ты узнаешь, что чувствуют мужчины, впервые занявшись нетрадиционной любовью. Поймешь, что ты сделала с моим другом. И с моими чувствами.
Догадка приходит к ней слишком поздно. Я умею действовать быстро. Женщина громко вскрикивает от боли и негодования. Глубоко и сладостно, невзирая на протестующие крики. Чья это месть и кому?
Краем глаза вижу его со стаканом в руке. Опирается о косяк двери плечом. Мне некогда разбираться с выражением его лица, потому что рыжая начинает извиваться и стонать - уже от смешанного с болью удовольствия. Урок усвоен, теперь можно и пожалеть. Я перехожу в место, более предназначенное женской природой для чувственных наслаждений, приспустив джинсы вместе с их садистским замком...
Спиной ощущаю движение. Он закатывает до плеч мой джемпер. Горячая щека прижимается к голым лопаткам. Его обнаженное тело к моему, полуодетому. Вплотную. Обнимая меня, вокруг и через меня, он слепо ласкает ее ноги, мои напряженные руки. И это дает импульс к разрядке.
Я изнеможенно выхожу из женщины и спиной попадаю в его объятия. Запрокидываю голову на его плечо. И в этой чрезвычайно неудобной и двусмысленной позе мы целуемся. Его губы горьки и пахнут горячей южной степью.
Впервые.
И я знаю, что этот поцелуй будет единственным.
Он должен запомниться.
... Я думаю, Кирке понравилась бы такая чувственная панихида.
Мы расстались. Они ушли на полдень, я на полночь. Но они всегда со мной. Я давно принял их в свой круг. Даже те, которые не желают пойти мне навстречу, и те, ушедшие навсегда, остаются в этом круге. В моих воспоминаниях и мыслях, в чувственных снах и холодных размышлениях.
Кирка остается со мной.
Послесловие к Атлантиде. Бывают ли дети у музы. Депрессия Љ 2.
Очередная попытка осени наградить нормальным дождем превратилась в крохотные капельки слезного огорчения по своей несостоятельности.
Когда я очередной раз в слабой надежде на прорыв небес посмотрел на окно - на подоконнике уже сидело это создание, время от времени протыкало пальцами стекло и слизывало дождинки с ладони.
- Ну как, вкусно?
- Не ехидничай. Тебе вредно болеть. Тексты только мысленно сочиняешь, а записывать не хочешь. Ты кому отдал музу, а?
- Она тебе не муза, а в некотором роде мать.
- А ты в некотором роде отец? - зашелся он ехидным смехом. - Интересно только, кто в каком роде... Тебе чаю для ребенка жалко?
Вот же зловредное существо! Недоделанный гомункулюс без одного крыла, из жалости дорисованного мной и по гуманным соображениям выпущенный в форточку - к весне, стал вполне человеком. Худющим юным парнем с беспорядочно отросшими волосами, свитером с чужого плеча и норовящими соскользнуть с костлявых бедер джинсами. Разве что кожистые крылья отличали его от ангела. Нежные розовые перепонки кое-где были покрыты коричневыми пятнами.
- Загорать не умеешь.
- Кто бы говорил! А кто попалил себе шкуру на море?! Я-то хоть в небесах. Там, над облаками, всегда солнце...
- Ангел нашелся! А крыло где порвал? Неужели я схалтурил?
Он внезапно засмущался.
- Это как раз порвалось то, что при рождении. Твое такое, что я не могу даже подложить его под щеку, укрываюсь, как плащ-палаткой...
- Подозреваю, что поэтому и возник? За помощью? Как просишь вас, так никого не дозовешься...