Групповое занятие прошло замечательно. Я первым начал Разбор и признался в том, что хранил два секрета:
- Я читал дневник Рафаэля, когда никого не было рядом, и я ненавидел свою семью. Я знаю, что говорил, что люблю их, и это правда, но в то же время я их ненавидел. Вот два моих секрета. О, и у меня есть еще один секрет - я очень скучаю по Рафаэлю. - Я все это проговорил, не отрывая взгляда от пола.
Шейла, Мэгги, Лиззи и Келли захлопали в ладоши. Ну, вроде как поаплодировали мне.
- Эй, это что еще за аплодисменты? - спросил я.
- Ты никогда не признавался ни в одном своем секрете, - ответила Лиззи.
- У меня их полно, - признался я.
- Да, это так, - подтрунила Лиззи, и мы с ней рассмеялись.
- Простите, что так отвратно вел себя в группе, - извинился я.
Адам был молчалив, но когда я взглянул на него, то увидел, что он улыбается. Улыбка у него что надо.
Это был первый раз, когда я радовался общению в группе. Радовался. Раньше мне это не нравилось. Никогда. Мэгги принесла свои рисунки, и они мне очень понравились. И, кажется, я много говорил - принимал участие в их обсуждении. Это было здорово. Занятие было здоровским. Мы все говорили, шутили, смеялись, и Адам подошел к доске и написал: СЧАСТЛИВЫЕ МОМЕНТЫ.
Я пытался вспомнить, какие же счастливые моменты были в моей жизни, и мне разное пришло на ум. Я подумал о друзьях, с которыми напивался в стельку, и о том, что считал, будто хорошо провожу с ними время. Наверное, не так уж это было и хорошо. Я мысленно видел перед собой их лица, их имена пробегали по сознанию, в котором царил бардак, и дно которого всё еще усеивали бумажные клочки. Антонио, Глория, Томми, Митци, Альберт. Может быть, я их любил. Наверное, да - просто как-то по-своему. На самом деле я ничего не знаю о любви и о том, как принимать ее и отдавать.
Но я вдруг понял, что ни они не делали меня счастливым, ни я их. Все что мы делали - упивались и укуривались до бессознательного состояния. Счастье тут и рядом не стояло. Раньше я никогда не задумывался о том, что счастливых мгновений в моей жизни было не так уж и много. Я попробовал их перечислить, и вот что у меня получилось:
Мое семнадцатилетие, когда мы с отцом ходили в пустыню.
Первый раз, когда мистер Гарсия сыграл мне на трубе.
Ночь, когда Рафаэль спел мне "Летний день".
День, когда я рассказал Адаму свою историю.
Четыре счастливых момента в моей жизни. Четыре. Но мне только восемнадцать, так что может это ничего.
Но "ничего" - это еще не хорошо. Я знаю это.
Я посмотрел на то, что успел написать на доске Адам. Ни у кого из группы список не был длинным. Но у всех что-то было. Все знали, что такое счастье. Даже печальные и потрепанные жизнью люди знают, что такое счастье. Адам посмотрел на то, что вышло, и слегка улыбнулся.
- Хорошо, - сказал он. - Давайте перейдем к числам.
Ох уж этот Адам. Страсть как обожает что-то подсчитывать и высчитывать.
- По шкале счастья от одного до десяти - насколько вы счастливы? Десятка - очень счастливы, единица - ну, не очень счастливы. - Он взглянул на Эмита.
- Дай подумать... я бы сказал - четверка.
Адам написал цифру четыре возле его имени.
- Лиззи?
- Семерка.
- Семерка? Отличная работа. Келли?
- Смотря в какой день.
- Логично. И что ты можешь сказать о сегодняшнем дне?
- Шестерка.
- Шестерка - это хороший день для тебя?
- Шестерка - превосходный день для меня.
Адам кивнул и написал цифру шесть возле ее имени.
- Мэгги?
- Четверка.
- Четверка? Ты работаешь над этим?
Она передернула плечами.
- Анни?
- Точно пятерка.
- Пятерка? Хорошо.
- Зак?
- Я не уверен. Думаю, мне становится лучше.
Адам молча ждал.
- Шестерка. Да, шестерка.
Возле моего имени появилась цифра шесть.
- Вы это заметили? - спросил Адам с насмешкой в голосе. - Нет ни восьмерки, ни девятки, ни десятки.
- Приятель, мы же находимся тут. Чего ты еще ожидал? - спросил Эмит.
- Да, вы тут, - согласился Адам, что вызвало у нас у всех смех. Затем написал на доске: ЧТО МНЕ НУЖНО ДЛЯ СЧАСТЬЯ?
- Хороший вопрос, - заметила Лиззи.
- Я пришел сюда не для того, чтобы стать счастливым, - проворчал Эмит. - Я пришел сюда, чтобы избавиться от зависимости.
- Если бы ты был счастлив, у тебя была бы такая зависимость?
- Не знаю.
- А я предполагаю, что знаешь.
- Никто не счастлив.
Все посмотрели на Келли.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросил Адам.
- То что и сказала. Никто не счастлив. Почему мы должны отличаться ото всех?
- Значит, счастье невозможно?
- Невозможно. Во всяком случае, для меня.
- Ты уверена?
- Мне плевать на счастье.
Адам задумался.
- Есть тут кто-нибудь еще, кому плевать на счастье?
Я покрутил этот вопрос у себя в голове. "Мне не плевать", - сказал я. Сказал про себя. И еще мне хотелось добавить: "Раньше у меня была по шкале счастья единица. Теперь шестерка. Мне уже лучше".
Я подумал о Рафаэле. Какую бы цифру он назвал? Я представил, как он говорит: "Девятка. У меня девятка по шкале счастья". Затем представил, как он обращается к Келли: "Это неправда - то, что ты говоришь о счастье. Счастье - самая важная вещь на свете". И почему я вижу Рафаэля, говорящего с группой? Все-таки тяжело меняться.
2.
Я решил пройтись, и ноги принесли меня к дереву Рафэля. Дереву, которому он дал имя Зак. Я внимательно рассмотрел его. Погнутое и жутко скрюченное. Но очень красивое. Мне пришла в голову мысль, и я вернулся в кабинку за альбомом. Все утро я провел перед деревом, рисуя и рисуя, пока не закончил картину.
Я пошлю ее Рафаэлю.
Я лег на землю и посмотрел в небо. Я был счастлив, сам не знаю, почему. Но в то же время мне было страшно. Может, меня страшило счастье? Или может, мне было страшно, потому что я не знал, куда идти после того, как уйду отсюда? Куда мне идти? Домой? Одному? Я не знал, как жить одному.
У меня есть тетя, - вспомнил я. Мамина сестра. У нее, как и у мамы, агорафобия. У нее очень милый дом, из которого она никогда не выходит. Я ничего не знаю о ней кроме того, что она не очень-то любит людей. Я встречался с ней только раз. Мы навещали ее, когда я был еще ребенком. Она взглянула на меня, потом на маму и сказала: "Что ж, по крайней мере у него нет блох". Так и сказала.
Я знаю, что тетя никогда не возьмет меня к себе. Рафаэля вот из жалости взяли дядя с тетей. Я не хочу, чтобы меня жалели. К тому же мне уже восемнадцать. Я мужчина. Ну да, ага, насмешил сам себя. Я даже школу не закончил. Мой план о поступлении в университет полетел к чертям. Боже, я сам себя накручивал и чувствовал, как тело охватывает подружка-тревожность. Дыши, Зак, дыши.
3.
Я нарисовал свой автопортрет. На картине я стою перед деревом по имени Зак, смотрю в небеса и пою. Рядом со мной койот. Мы с ним друзья, и он мне подпевает. В углу картины можно увидеть удаляющегося монстра.
Мне нравится моя картина.
Я взял дневник и написал:
Это то, что является правдой. Или, как говорит Адам, это то, что подпадает под категорию ТО, ЧТО Я ЗНАЮ:
• Мой брат убил моих родителей
• Я скучаю по ним - по маме, папе и Сантьяго
• Я совершенно точно алкоголик
• Мне страшно покидать это место
• Мне бы хотелось, чтобы Рафаэль был моим отцом
• Мне бы хотелось, чтобы Адам навсегда остался моим психотерапевтом
• Мне очень нравится трезвость
• Я хочу позволять касаться себя
• Я хочу, чтобы Шарки вернулся сюда и доделал то, что начал
• Я хочу, чтобы Эмит стал счастливым
• Во мне живут прекрасные слова
• Зима - не единственное время года
• Я не умер
• Я жив
А это мучающие меня вопросы. Может быть, они подпадают под категорию ТО, ЧЕГО Я НЕ ЗНАЮ. Может быть - под категорию ТО, ЧЕГО Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ЗНАЮ. Или под категорию ТО, ЧЕГО Я НИКОГДА НЕ УЗНАЮ. Последней категории не было у Адама, она моя. Вот что мне приходит сейчас на ум: мне нужны мои собственные категории. В общем, вот эти вопросы:
• Почему родители позволили брату взять в руки власть в нашем доме?
• Почему Сантьяго убил отца с мамой?
• Почему Сантьяго оставил меня в живых? Потому что он меня любил?
• Это Бог написал на моем сердце "изменения"?
• Это Рафаэль написал на моем сердце "изменения"?
• Это я сам написал на моем сердце "изменения"?
• Что мне делать с тем, что называют "прикосновениями"?
• Шарки еще жив?
• Эмит останется здесь или найдет повод сбежать отсюда, как Шарки?
• Рафаэль сейчас счастлив? Трезв?
• Почему так много нас таких - неприкаянных?
4.
- Ты так ни разу и не спросил меня о том, как сюда попал, Зак.
- Я думаю над этим, - сказал я.
- И что же ты надумал?
- У меня есть одна мысль. Может быть, с этим как-то связана моя тетя? - Я пытался хоть что-нибудь прочитать в глазах Адама.
- Расскажи мне о своей тете.
- Ну... я мало что о ней знаю. Она сестра моей мамы. Ее зовут Эмма Джонсон. Она живет в большом доме. В хорошем доме. Думаю, она богата. В чем-то она прямая противоположность моей мамы. Она занимается бизнесом, и ее офис находится прямо у нее в доме. У нее даже есть секретарь. Но она никогда не выходит из дома. У нее, как и у мамы, агорафобия. Думаю, это плохие гены со стороны их матери. Кажется, она покончила с собой. - Я опустил взгляд на пол и снова его поднял. - Что же еще я знаю о тете... Она не очень любит людей, но она по-настоящему любила мою маму.
- Почему ты думаешь, что она любила твою маму?
- Она звонила ей каждую неделю. Прямо по часам. Каждую среду ровно в семь вечера. Странно же, да? И я знал, что она не из тех, кто звонит другим. Я чувствовал это. Если она кому и звонила, то только по делам бизнеса.
- Она любила тебя?
- Нет. Я был сыном ее сестры. Таким она меня видела. Не думаю, что она ненавидела меня. Она была... безразлична. А вот брата моего она ненавидела - это точно.
- Откуда ты знаешь?
- Когда мама не могла с ней говорить, тетя расспрашивала о ней меня. Говорила со мной. Она сказала, что отец должен вышвырнуть Сантьяго из дома. Я ответил на это, что брат тогда может заявиться жить к ней. Помню, она засмеялась и спросила: "Откуда это у тебя чувство юмора, молодой человек?" Это всё, что я знаю о своей тете. - Я взглянул на Адама. - Это она меня сюда отправила?
- Да.
- И заплатила за лечение?
- В каком-то роде. На самом деле она разобралась в финансовых делах твоей матери. И она была исполнительницей завещания твоих родителей. У них были сбережения.
- Большие?
- Нет, не большие. Но были.
- Их хватило на то, чтобы оплатить здесь лечение?
- Вероятно. Твоя тетя обо всем договорилась.
- Она сама привезла меня сюда?
- Да, Зак. Она сама привезла тебя сюда.
- Откуда она знала об этом месте?
- Она здесь была.
- В качестве клиента?
- Да.
- Когда?
- Не знаю. Годы назад.
- Ты здесь был тогда?
- Нет. Я не знаком с твоей тетей.
- Мне нужно ее поблагодарить. Она спасла мне жизнь.
- Она помогла тебе, да.
- И что теперь, Адам?
- Вопрос на миллион долларов.
- Я знаю, что тетя Эмма не возьмет меня к себе.
- Она ясно дала это понять.
Я криво улыбнулся.
- У нее свои пределы возможного. Здесь мы зовем их личными границами.
Адам пытался сдержать улыбку.
- Да, я это понимаю.
- Я из рода довольно большого числа психически нестабильных людей.
- Это так, Зак. Но позволь задать тебе вопрос: ты считаешь себя психически нестабильным?
- Не знаю. Может быть, я закончу как брат, или мама, или тетя.
- Не думаю. Я не считаю, что ты психически болен, Зак.
- Правда?
- Правда. Но я думаю, что ты закончишь как твой отец, если снова начнешь пить.
- Похоже на то.
- Ты хочешь закончить как твой отец?
- Нет.
- Это хорошо. - Он улыбнулся и протянул мне папку. - Домашнее задание.
Я взял папку у него из рук.
- Что это?
- План действий по предотвращению срыва.
- Это как?
- Ты должен придумать план, чтобы больше не пить.
- Хорошо.
Он указал на папку.
- Там все понятно и без объяснений. Просто прочитай и честно ответь на все вопросы. Честно. А потом придумай план.
- Ладно. Но... - я просто смотрел на него.
- Ты хочешь о чем-то спросить, Зак?
- Я знаю, что мне восемнадцать. Знаю, что я уже взрослый. Но я не чувствую себя взрослым. Где я буду жить?
- Очень хороший вопрос.
- У тебя такое выражение лица, словно ты можешь мне что-то предложить.
Адам улыбнулся.
- Могу. Есть одно место в Калифорнии.
- Какое?
- Социальная гостиница. Знаешь, что это такое?
- Да. А в Эль-Пасо таких нет?
- Ты хочешь вернуться домой?
- Наверное.
- А если снова начнешь кутить со своими друзьями?
- Я понял тебя.
- Послушай, Зак. Мне кажется, тебе стоит поехать в это место. Мне кажется, оно подходит тебе.
- Да?
- Да. Если тебе там не понравится, я помогу найти место поближе к дому. Ты подумаешь над этим?
- Хорошо. Подумаю. - Я пытался отлепить взгляд от пола. Как же трудно побороть эту зависимость. Я открыл дневник на странице, которую заполнил сегодня, и передал его Адаму.
Он не спеша все прочитал, широко-прешироко улыбнулся и поднял на меня глаза.
- Ты веришь в чудеса, Зак?
- Не знаю, Адам.
- А я верю.
- Правда?
- В эту самую секунду, Зак, я смотрю на одно из них.
5.
Прошлой ночью я гулял.
Стояла полная луна, было прохладно, но не холодно. Я дошел до дерева с именем Зак и написал на земле свое имя. Потом написал имя Рафаэля, и имя Эмита, и имя Шарки, и имя Лиззи. Я написал имена всех. Имена всех тех, с кем попрощался. Всех тех, кто когда-либо был в нашей Группе. Имена всех, кого мог вспомнить, всех тех, кого встречал здесь.
В этом месте.
В этом прекрасном месте.
Я достал из кармана свою прощальную медаль и вгляделся в ангела на ней. Я дам этому ангелу имя. Сантьяго. Имя брата. Человека, оставившего меня в живых. Я решил, что он позволил мне жить, потому что любил меня. Может быть, это ложь, но это прекрасная ложь.
Я уставился на написанные на земле имена.
На земле хватит места для всех-всех имен на свете.
Быть может "земля" - это лишь одно из имен Бога.
6.
Эмит проводил меня до выхода, где я должен был подождать машину.
Я летел в Лос-Анджелес. Там меня встретят и отвезут в социальную гостиницу. Мне вспомнились слова Адама: "Не усложняй себе задачу".
Я понял, что он имел в виду.
Живи одним днем.
Одним трезвым днем.
Адам дал мне телефонный номер мужчины, которого зовут Брайан. Он будет моим попечителем. Мне нужно встретиться с ним, когда я устроюсь в гостинице.
Эмит обнял меня на прощание, я обнял его в ответ. Я учился избавляться от неловкости, которую ощущал при подобном выражении чувств.
- Я буду скучать по тебе, - сказал он.
- Я тоже буду скучать по тебе, Эмит. - Я чуть насмешливо улыбнулся. - Сделай то, зачем сюда пришел.
- Да-да, поработай над собой.
Он махнул мне рукой и пошел назад.
Я провожал его взглядом.
Эмиту тяжело было прощаться. В этом мы с ним похожи. Мы все тут похожи. Мы все одинаковы.
- Я буду скучать по тебе! - закричал я. Мне хотелось, чтобы он знал, что это правда, что я говорю это от души.
Эмит, обернувшись, улыбнулся. Люди такие красивые, когда улыбаются.
Вчера у меня был последний сеанс терапии с Адамом. Он сказал, чтобы я позвонил ему по приезде в Лос-Анджелес и дал мне номер своего мобильного. Мы обсудили мой план по предотвращению алкогольного рецидива, хотя я совершенно не собирался срываться.
- Все клянутся, что никогда больше не будут этого делать, никогда больше не будут пить, Зак. Хочешь услышать статистику? - Ох уж этот Адам и его любимые цифры.
Я вырвал из блокнота листок и написал на нем слово "изменения".
- Кто-то написал это слово на моем сердце, - сказал я.
- И ты понял, кто?
- Все.
- Все?
- Да, все. Ты, Рафаэль, Шарки и все в Группе. Все.
- Как насчет высших сил?
- Бог? Он тоже его написал. Думаю, он помог мне.
- Твои отношения с Богом все еще не так просты?
- Ну... он ведь создал тебя и Рафаэля.
- Да, это так.
- Поэтому я нормально к нему отношусь.
- Всего лишь нормально?
- Это начало.
Это и правда только начало.
Я попрощался с Адамом. Во мне остались невысказанные слова, но никогда нельзя сказать всего, что хочется. Я это знаю. Прежде чем выйти из его кабинета в последний раз, я посмотрел на Адама и сказал:
- Мне хочется, чтобы ты меня обнял. Можно?
Я почувствовал, как его руки обняли меня, и в это мгновение в мире остались только мы - я и Адам. Только я и Адам.
И вот что меня убивало: я должен был его отпустить.
Сев в машину, я глубоко вздохнул и пощупал карман, чтобы убедиться, что моя прощальная медаль со мной.