Исаев Сергей Викторович Clandestinus : другие произведения.

Письма к Элетте

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Clandestinus
  
   Письма к Элетте
  
   1
  
   Не могу сказать, что меня побудило начать вести дневник; ведь никогда до сегодняшнего дня я не занимался подобными вещами. Думаю, что ответ на случившееся надо искать в ней, в Элетте... Кто такая Элетта? Я и сам об этом толком ничего не знаю; знаю только, что это самая красивая, самая умная, самая милая женщина во Вселенной. Я не имею никакого понятия о том, как она выглядит; мне ничего не известно о её росте, походке, цвете глаз и длинне волос... Повторяю, мне известно только то, что она самая прекрасная; довольно расплывчато, конечно, однако... Может, во сне что приснилось, или я вообще придумал её ни с того ни с сего после очередной дозы?.. Да и с именем не всё ясно до конца - почему же именно Элетта? Не знаю; просто этакое сочетание звуков само собой сложилось в голове, когда я решил хоть как-нибудь назвать её. Похоже, что никто и не возражает... Может, я где-то раньше слышал это имя; я почему-то уверен, что это имя, а само звучание его указывает на то, что оно может принадлежать только женщине, причём только самой прекрасной женщине. А ещё вероятней, что у меня попросту крыша съехала как раз из-за отсутствия женщин в моей жизни. Вот я и решил создать себе нечто виртуальное, наподобие идеала у поэтов... Чёрт его знает, как там есть на самом деле, не желаю в этом разбираться... Никогда раньше я не придумывал людей - делать мне больше нечего! А тут... Она настолько завладела мной, что я не могу сопротивляться ей - поэтому и пишу... И даже самому себе не в состоянии ответить, зачем она мне нужна, эта Элетта? А вот нужна, если сумела так завладеть моим воображением... Наверно, мне просто необходимо выплакаться - хоть кому-нибудь, пусть даже не существующему! - вот так и появилась Элетта. Ибо я уверен в том, что она меня очень любит и никогда не станет осуждать, хотя поводов для последнего больше, чем предостаточно... Да-да, вероятнее всего, что так оно и есть - пришёл момент, когда я переполнен ненавистью к себе, к окружающим, да и к самой жизни. Потому, что все меня и без того осуждают; даже не подозревая о моём существовании осуждают - кому же нужен наркоман?! А Элетта... Она не только не осуждает, она меня любит и жалеет; а это - чего там скрывать! - и есть самое необходимое для отверженного обществом... Впрочем, заболтался я; да и, пожалуй, хватит на сегодня исповеди. Целую тебя, милая Элетта! Может, встретимся завтра?..
  
   2
  
   Здравствуй, Элетта! Сегодня мне почему-то особенно тяжело; хочется высказаться и быть выслушанным. А кроме тебя у меня никого больше нет. Уже совсем темно... Сижу себе в пустой квартире, и эта пустота навевает тяжёлые воспоминания...
   Полгода назад здесь ещё не было так пусто, потому что мама была ещё жива; и я знал, что вернувшись с работы вполне могу поговорить с ней, поделиться впечатлениями от прошедшего дня... А теперь - уже более шести месяцев! - я живу совершенно один; а мама навсегда осталась на кладбище Йонишкес в другом конце города... Не знаю почему, но сегодня все эти воспоминания особенно тяжелы и болезненны для меня. Может быть оттого, что я с каждым днём всё более и более стал осознавать своё одиночество и никчёмность? Конечно, у меня есть бабушка, которая всегда рада меня видеть - но только разве это может заменить человеку его родительницу?.. Помню, как на кладбище шёл сильный снег, когда её опускали в глубокую с неровными краями яму; помню приглашённого бабушкой священника с восковым лицом, кашляющего после каждого слова; помню и нескольких друзей, помогавших нести гроб с такой драгоценной для меня ношей... И помню боль... огромную, ни с чем не сравнимую боль утраты единственного человека на земле - матери. Сорок шесть лет - это кажется ничтожно малым сроком для жизни - и с этой ранней смертью я не мог и не хотел смиряться... почему, наверно, и сел на иглу, стараясь найти в ней хоть какое-нибудь облегчение.
   Да, я любил мать больше, чем кого бы то ни было на целом свете: девушки со мною долго не задерживались, особенно преданных друзей тоже не имелось... и только мама оставалась со мною всегда, приходя мне на помощь в любую минуту. Разочарование в любви; разбитый в драке нос; любые сетования на судьбу - ничто не являлось тайной для неё, ничего не скрывал я от матери. Трудно утверждать, что я был "маменькиным сыночком", ибо никогда не жаловался ей на друзей и не скулил без причины; однако, я затрудняюсь назвать по имени ту степень любви и доверия, которую я имел к этой единственной и прекраснейшей женщине на земле... Знаешь, Элетта, мне даже подумалось сегодня - не ты ли являешься моей матерью? Может быть, это как-то можно объяснить психологически - что после смерти мама приняла какой-то новый, виртуальный образ в моём сознании? Может, я уже полгода вынашиваю его; а теперь он оформился и стал именоваться Элеттой?.. Нет, впрочем, по зрелом размышлении это полностью исключено... Мать в моём воспоминании - это мать; и я постоянно вижу её облик. А видя его, я бы сознательно обращался к нему, как к собственной матери. И уж ни в коем случае не стал бы придумывать ему новое имя; ибо мать всегда остаётся для человека матерью - жива она или нет... Не сомневаюсь, Элетта, что ты - нечто совсем отличное от моеё мамы; ты являешься каким-то новым существом, и у тебя какая-то другая миссия в моей жизни. В тебе, бесспорно, что-то есть от моей матери - быть может, и у тебя тоже длинные тёмные волосы и мягкие карие глаза, которых мне так не хватает последние полгода! О, Элетта, если я смог бы только увидеть тебя! Чувствую, что ты являешься даже не совсем земным существом; наверно, именно поэтому ты так добра и нежна с обыкновенным наркоманом... Впрочем, хватит на сегодня тревожных воспоминаний; чувствую, мне от них становится больней и больней, надо заканчивать... И если ты можешь как-то помочь мне, то прошу твоей помощи... да и создал-то я тебя, похоже, только для того, чтобы хоть кто-нибудь смог утешить меня... Смешно; да, вроде, и не совсем по-мужски. Значит, я слаб. Ну и пусть! Слабый, по крайней мере, имеет возможность быть утешенным даже придуманным существом - Элеттой... Целую тебя, Элетта! Спокойной ночи.
  
   3
  
   Целые полторы недели я не брал в руки тетрадь, но сегодня... Элетта, милая, спаси меня! Помоги мне, если это в твоих силах!
   Не представляю, как буду жить дальше - ведь сегодня с утра произошло сокращение штатов на нашей фабрике и я попал в число уволенных. О, Элетта, если бы ты видела! Толпа людей около двух часов простояла возле кабинета Балтрушиса - директора фабрики - а он лишь подписал приказ о сокращении и никого не пожелал принимать! Марите, секретарша, уверяла нас, что он, дескать, ужасно занят и стойко заслоняла собою вход в кабинет директора. Столпотворение было страшное; несколько женщин чуть не плакали... Да оно и понятно - я сам чуть не ревел; злоба на директора у меня почему-то очень быстро прошла, уступив место жалости к себе самому... и к другим сокращённым... Слава Богу, я-то, как-никак, живу один, семьи нет, дети дома не плачут; но каково другим? У Виктораса, например, четверо детей; и только несколько месяцев назад родился последний из них - Саулюкас... Что же он скажет жене и детям, когда нынче вечером или ночью появится дома, напившись, естественно, по такому "весёлому" случаю? Да и остальные - разве им тяжелее, чем мне?! Все они имеют семьи, детей... Философы говорят, что во всяком зле всегда можно найти благо - может поэтому-то я и пытаюсь утешить себя, глядя на случившееся именно с такой точки зрения?.. Однако, хоть я и холост, мне ведь необходимо питаться, платить за квартиру, да ещё и на... ну, на это самое... в общем, сейчас дозу вряд ли я смогу получить где-нибудь в долг. А те сбережения, что у меня остались - надолго их не хватит; придёться ехать к бабушке, просить денег взаймы... чёрт! Да с чего же я смогу ей вернуть эти деньги?! Но просить всё-таки придёться...
   Надо будет зайти в соседнюю квартиру к Вацису - он выписывает и "Клайпеду", и "Экспресс" - попросить у него эти газеты; может, что и удасться найти по объявлениям. Неважно, что за работа - хоть дворником - лишь бы не сидеть вот так, без дела, предаваясь и без того не лёгким мыслям... Знаешь, Элетта, я начинаю понимать кое-что в отношении тебя - я придумал богиню! Ибо я постоянно прошу у тебя то поддержки, то заступничества, то чуточку нежности и понимания... а то и просто изливаю свою душу... Вот только ещё не начал молиться тебе... но тем не менее, Элетта, милая, помоги мне выбраться из этой проклятой ямы, в которую я скатился! Знаю, что ты не будешь осуждать меня - ведь моя жизнь принадлежит только мне - поэтому я сейчас пойду к Дон-Кихоту... и лишь там я смогу хоть на какое-то время забыться от этой несчастной жизни.
  
   4
  
   Здравствуй, милая Элетта! Вчера я не мог ничего написать, сама понимаешь... Зато сегодня мне ещё тяжелее, только не в физическом смысле, а в духовном. Как я оказался дома - не совсем хорошо помню; помню слегка, как кусты мелькали перед глазами, словно я катался на карусели... да людские лица... хорошо, что без ментов обошлось... Да потом ещё проспал целый день, как собака - всё равно делать нечего, да и опоздать на работу я не могу при всём желании.
   Открыл мне Дон-Кихот - на самом деле его зовут Эдик - поздоровался, хлопнув меня по протянутой ладони. Как я сразу заметил, он сам был уже слегка под кайфом. Прошли на кухню; в комнате раздавались чьи-то голоса.
   - Слушай, Дон-Кихот, у меня проблемы. - сказал я, доставая из кармана деньги и протягивая их хозяину. Дон-Кихот немедленно спрятал деньги в бумажник:
   - Что такое? Засветился, что ли? - и настороженно протянул, морща лицо. - Ты смотри, хату мою не запали!
   - Меня уволили. - коротко сказал я, садясь на стул возле открытого окна. - Так что не знаю, как теперь быть...
   - Да-а! - неприятно скривился Дон-Кихот, доставая из ящика в столе шприц. - Это, конечно, серьёзно... - и ничего более не добавил.
   Затем мы прошли в комнату; за столом сидели Серёга и Арвидас (уже прилично под кайфом), а на кресле возле письменного стола развалилась Лаура, высоко задрав ногу на ногу.
   - Что такое? - Серёга нетвёрдо вскочил на ноги со стула; он и так говорил с сильным русским акцентом, а под кайфом его язык вообще заплетался. - Кого ты притащил, Дон-Кихот, ... мать!
   - Сядь на место, ублюдок! - рявкнул на него мой провожатый, садясь на диван и делая мне знак рукой ничего не бояться. - Или ты своих не узнаёшь? Это Антанас!
   Арвидас уже успел пожать мне руку и сесть на место, пока до Серёги доходил смысл сказанного. Несколько секунд он ещё нетвёрдо покачивался на ногах, потом его осоловевшие кротячьи глазки немного прозрели:
   - А-а, ты... Ну, привет! - и он полез ко мне обниматься.
   - А это что у вас тут за стриптиз? - Дон-Кихот мотнул головой в сторону Лауры, которая только оглядела меня, не меняя позы в кресле; задравшаяся высоко джинсовая юбка хоть и не была короткой, но в таком положении никак не мешала рассматривать её прелести. - Шлюха, ты, кажется, совсем спятила! - удивлённо закончил Дон-Кихот.
   - Мне жарко. - зевая ответила девушка. - А ты, мудило, поменьше стреляй своими глазами, ясно? - без перехода обратилась она к Арвидасу. - Меня за одну дозу не купишь.
   - Да что ты говоришь? - захохотал Серёга, протирая заплывшие глазки. - Не за дозу ли ты с Лысым трахалась всего лишь пару дней назад?.. - тут в мозгу его внезапно что-то переключилось и он обратился ко мне. - Ну, а ты чего такой серьёзный? Проблемы?
   - Уволили с работы.
   - А-а, и ты, как приличный шнырь, пришёл к Дон-Кихоту перекантоваться?.. Понимаю... - он достал из кармана джинсов мятую пачку сигарет и, выудив одну трясущимися пальцами, нервно закурил.
   Потом, помню, была вторая доза; заглянул и ушёл ещё один из клиентов Дон-Кихота - не помню его имени, но, кажется, тоже Антанас. Затем Арвидас начал бегать за Лаурой по комнате, срывая с неё то юбку, то майку; девушка орала на него матом, смеялась и почему-то называла меня "красавчиком". А дальше - пустота... только кусты запомнились, да лица прохожих, как в калейдоскопе... Очухался дома: глаза распухшие, во рту сухо. Ещё пара дней - и мой холодильник будет окончательно пуст. А что потом?..
  
   5
  
   Не могу не писать, хотя толком и не знаю, что меня побуждает к этому - наверно тоска, смертельная тоска... Даже не знаю, о чём писать - воспоминания накатывают всякие, мысли бросают из стороны в сторону... Если ты богиня, Элетта, то, конечно, тебе обо мне известно всё; однако, может, и не всё, поскольку я тебя придумал и не так давно... Поэтому поведаю тебе, каким же образом я до такой жизни докатился.
   Не уверен, действительно ли это было так, но я почему-то считаю смерть матери за начало своей наркоманической практики, ибо первый раз я отведал кайфа через неделю после её похорон. Был у меня такой знакомый Андрюс - теперь он уже четыре месяца как в "зоне" за ограбление киоска; вот он и предложил мне... "Ты чего? Знаешь, все проблемы как рукой снимает... Ты только не очкуй - всё равно с одного раза не втянешься!" Таким образом я впервые и закайфовал. И действительно - сразу после укола я не чувствовал ни утраты матери, ни горя проклятого одиночества, ничего - такое спокойствие и радость овладели мной, что спустя несколько дней я решился попробовать ещё... а потом - ещё, ещё, ещё... Думал - ну, чего там особенного, от нескольких раз не втянешься; да и в силу воли своей верил до умопомрачения... Все проблемы исчезают, растворяются - остаётся лишь радость и покой, неописуемый покой... пока действие кайфа не заканчивается. Да вот только просчитался я, переоценил свою силу воли! Андрюс уже успел меня свести с Дон-Кихотом и ещё несколькими наркоманами - с теми же Серёгой, Арвидасом, Лаурой и другими; показал "точки", кого спрашивать... Боже мой, Элетта! Да я как подумаю, что ни одного знакомого не наркомана не имею, так прямо в дрожь бросает! А ведь совсем недавно завязать порывался, покончить с кайфом - ничего! Говорю же - волю свою чёртову переоценил... О, если бы мне только вернуть то - хорошее - время; если бы у меня снова был шанс начать всё с начала - козёл буду! - никогда бы не притронулся к шприцу ни за что на свете! Хорошо ещё, с работы никто ничего не подозревал, бабушка ничего не знает... А фигово же до чего - прятаться идя до "точки"; прятаться возвращаясь с "точки"; любой прохожий ментом кажется... О,Элетта, если бы я мог начать снова! А тут ещё работу потерял - ну как же не наколоться с горя? Поздно. Организм-то не железный, привыкает... если я уж так хочу утешить себя в невозможности отказаться от кайфа, то это помогает... наверно... Дьявол! И почему я не пошёл учиться после школы дальше, в институт? Мама ведь так этого хотела! Обещала большую часть платы внести за обучение... Поздно, чёрт побери! Прости, Элетта! Больше не могу... Странно это - верить в тебя и совсем не верить в лучшую жизнь... А вы с моей матерью, как мне кажется, настолько похожи и настолько связаны в моём понимании, что... Спи спокойно, милая Элетта, целую тебя!
  
   6
  
   Сегодня, по моим подсчётам, бабке долны были принести пенсию - и я в этом не ошибся. После обеда я отправился к ней пешком чуть ли не через весь город. Старушке уже восемьдесят два, но ещё бойкая довольно - и в магазин сама ходит, и во дворе с подругами поболтать непрочь. Приняла меня хорошо - ведь около месяца не виделись! Покормила, ссудила пятьдесят литов - спасибо и на том, хотя я, признаться, рассчитывал на сотню... Огорчилась несказанно, что я теперь безработный - но что поделаешь?
   - Совсем тяжело станет, так ты приходи! - кудахтала она возле плиты, пока я пил чай за столом в маленькой кухне. - На всём белом свете мы теперь вдвоём остались; есть, правда, родственники где-то в Белорусии, только ведь не поедешь к ним... Ай, как это плохо - остаться в наше время без работы!
   Я отлично знал, что это плохо. Я даже превосходно знал, что хуже этого просто ничего и быть не может.
   Потом мы перешли в комнату поговорить - бабка вспоминала мать и отца (моих, конечно же!), долго охала. Впрочем, отца своего я так и не узнал никогда - видимо, какой-то студент из вильнюсского филологического, обучавшийся там с моей ещё юной матерью. Сама она постоянно избегала говорить со мной на эту тему, и всегда ужасно сердилась, когда я хотел что-нибудь узнать о "папе". Бабка тоже отмалчивалась, поэтому я мог только строить догадки касательно того человека, благодаря которому я так рано познакомился со словом "безотцовщина"...
   Затем старушка стала убеждать меня сходить в церковь. Да, забыл сказать, что моя бабка очень религиозна - у неё хватает сил и настойчивости таскаться в костёл каждое воскресенье аж за два квартала от дома. Сам-то я никогда не бывал в церкви - если не считать моего крещения в детстве, о котором я ничего не помню; ну и весьма слабые воспоминания остались об исповеди и первом причастии... Но чтобы теперь, самому, в церковь! Нет, спасибо; у меня есть занятия и поважнее... хотя, впрочем, нет у меня давно никаких занятий...
   - Сходи, сходи, Антанас! - жужжала бабка, вытирая тряпочкой ручку кресла. - Надобно тебе помолиться святому Иосифу - он ведь покровитель рабочих - и тогда всё в жизни твоей образуется... Иосиф младенца Христа воспитывал и работе плотницкой обучал; значит, и сам Господь с тобою будет...
   - Брось, бабуля! - рассмеялся я, мысленно прикидывая сумму, которую можно было бы выгадать из полученных полсотни на кайф, не считая денег на пропитание. - Да я и молитв-то никаких не знаю, кроме "Отче Наш" и "Ave Maria"...
   - И не надо! - воодушевилась старушка. - А ты своими словами попроси - своя молитва тоже очень ценна перед Богом, так меня ещё в детстве наш ксёндз учил... Главное - это с верой просить того, что ты хочешь от него получить. А я могу дать тебе почитать Евангелие...
   - Нет, спасибо, бабуля! - как можно вежливее отказался я, стараясь не обидеть религиозных чувств своей бабки. - Это уж очень далеко от меня... Быть может, как-нибудь позже, в следующий раз...
   Я представил себя в церкви, бормочущим на коленях молитвы - и чуть не расхохотался: до чего же идиотское было бы зрелище!
   - А ты всё равно помолись Иосифу, Антанас! - бабка, казалось, даже не слушала меня. - Он очень много заслуг перед Богом имеет - всем помогает и тебе поможет... А ещё лучше - помолиться Марии...
   - Почему же Марии? - улыбнулся я, стараясь освежить в памяти евангельские сказки. - Разве она помогала Иосифу в его плотницких работах?!
   - Вот уморил! - хохотнула старушка, садясь на диван рядом со мной. - Да Мария Христа носила во чреве, и она среди всех святых Королевой является, всеми небесами повелевает... И если кого Господь послушается, так уж только Марию - он Матери отказать не посмеет... Так что обязательно проси Марию заступиться за тебя...
   Почти всю эту бабкину проповедь я пропустил мимо ушей; только вот при упоминании "матери" мне снова стало ужасно грустно. Старушка продолжала трещать по поводу своих молитв, но я почти не слушал её. Почему-то мне захотелось побыть одному: не сидеть тут с бабкой, не колоться в компании Дон-Кихота, а просто побыть одному. Уйти куда-нибудь в лес или на речку за городом, посидеть в тени деревьев... Хотя сегодня, пожалуй, поздно; зато завтра с утра можно будет - и это лучше - съездить к морю.
   Ну, вот - добрался домой; попутно зашёл в магазин: купил хлеба, сосисок... Ну, а ты что скажешь, Элетта?! Надо ли мне помолиться святому Иосифу - или же лучше с утра забежать к Вацису, посмотреть объявления в газетах касательно работы? Да, я поступлю согласно своей последней мысли - это гораздо вероятнее, нежели хождение в церковь и ползанье на коленях вокруг её алтарей... Спокойной ночи, Элетта!
  
   7
  
   Вот уже несколько дней, как я каждое утро бегаю по объявлениям - и ничего! Где-то уже успели набрать рабочих, где-то в них уже отпала надобность; но в основном, конечно, я опаздываю. А, чёрт, если бы мне хоть раз удалось придти первым! Я согласен на любую работу - была бы только эта работа...
   Но сегодня утром я на всё плюнул - и поехал к морю; ведь уже как неделю назад я собирался выехать на природу. Однако не могу сказать, что мне от этого стало легче - наоборот: самые чёрные мысли о собственном бытии просто подмяли меня под себя и раздавили своей тяжестью. Кто я такой и как мне жить дальше? - это просто резюме всей массы вопросов, которые навалились на меня прежде, чем я успел развалиться на траве под одной из сосен, глядя на море. Я - наркоман, безработный, неудачник; это перечисление можно было бы продолжить, но мне вполне хватало и этих трёх эпитетов для определения существа по имени Антанас. Ответить на второй вопрос было гораздо сложнее. И действительно - как жить? Глупо надеяться, что жизнь моя изменится в лучшую сторону без моего участия; не верю, что какие-то молитвы к святому Иосифу или Марии, сколько бы заслуг они там не имели, изменят её во мгновение ока... Нет, я никогда не считал себя атеистом; однако, по моему мнению, если Бог и существует, то Ему нет никакого дела до меня, как и мне - до Него. А что до того, что я пишу Его Имя или о Нём с большой буквы - так я считаю, что если бы Бог был Антанасом, а Антанас - Богом, то Он также писал бы моё имя с большой буквы из простого уважения... Впрочем, ерунда всё это!
   Я могу изменить свою жизнь только в том случае, если навсегда откажусь от кайфа - а как это сделать? Ведь я уже пробовал раньше... несколько месяцев тому назад. Покажите мне человека, который бы геройски сопротивлялся ломкам - да такого не найдётся на всей земле! И наивны те "критики наркоманического образа жизни", которые считают, что слезть с иглы - проще простого. Милости прошу в мою шкуру! - и я посмотрю, на какую непреодолимую стену натолкнутся (и разобьются о неё) все ваши хвалёные усилия! Да и нет такой силы воли, которая не отступила бы перед ломками, когда тебе протягивают шприц или колёса... А если говорить о стационарном лечении - так это ещё хуже: с одной стороны, это учёт в наркологическом диспансере - узнают-то об этом все, а вот вылечат ли или нет - уже другой вопрос; да и потом сколько нервотрёпки с родственниками, знакомыми... да и менты возьмут тебя под контроль... никакой свободы! Хотя главное, конечно, огласка.
   Не верю я в эти собрания анонимных алкоголиков и наркоманов - всё чушь! Какой же ты "аноним", если доктор видел тебя в лицо; да плюс другие члены собрания... Нет, увольте! Если уж и выбираться из этой трясины, то, пожалуй, тут необходим какой-то иной способ, не столь опасный для моего тщеславия... и свободы.
   Такие-то дела, милая моя Элетта! Видит Бог - хочу покончить с кайфом - честное слово, хочу! - но как это сделать? Как начать новую жизнь? О, если б ты могла подсказать мне... и помочь... А может, я и создал-то тебя только для этого?! Для того, чтобы знать, на кого свалить свои неудачные попытки покончить с наркотиками?! Или же ты - моё воображение - действительно сможешь мне помочь? Элетта, милая, прошу тебя...
  
   8
  
   Здравствуй, Элетта! Сегодня со мной случилось что-то непонятное; и теперь, сидя за столом поздно ночью, я хочу тебе рассказать об этом.
   Сегодня, без пользы пробегав по объявлениям о приёме на работу, я зашёл в последнюю из фирм в центре города; ничего там не добившись, вышел из офиса на улицу - слегка отдышаться и посидеть в тени деревьев. Вдруг вижу - прямо передо мной здание церкви: высокое, серое, мрачное; сквозь раскрытые ворота в заборе увидел священника - он с какими-то людьми разговаривал. Пожилой; сутана чёрная до самой земли... Так вся компания в церковь и зашла, разговаривая.
   Вот тут-то и меня в храм потянуло - как, зачем и почему - не знаю, но потянуло почти против воли. Стою, как идиот, и не знаю, что делать - идти или нет? И состояние такое, как будто всё это во сне происходит, и словно не со мной. Ну, думаю, чёрт с ним: зайду посмотрю, что там и как. Вошёл во двор, подхожу к дверям - и не могу зайти внутрь, словно какая-то сила меня сдерживает. Взялся было за дверную ручку - нет, постоял, отпустил... Словом, и хочется, и колется одновременно.
   Короче говоря, спустился я с крыльца перед храмом и погулял немного во дворике; там несколько автомобилей стояло, садик был разбит небольшой... И знаешь, милая Элетта, гуляю себе, гуляю, как вдруг - осознаю, что вымаливаю у Бога лучшую жизнь! Совсем неожиданно поймал себя на мысли, что я - молюсь! "Господи, не дай мне умереть в этой грязи... Господи, помоги мне найти работу... Господи, помоги мне завязать с наркотиками..." Это, конечно, бабкины проповеди на меня так повлияли, иначе и быть не может. Только меня поразило другое - насколько бессознательной была моя молитва! Ходил, ходил - и вдруг поймал себя на молитве... так сказать, с поличным. Однако это ещё не самое интересное; гораздо удивительнее то, что я пытался представить себе тебя - да уж не тебе ли я и молился?! Не говорил ли я ранее, что создал богиню по имени Элетта?! Создал - а теперь и молюсь ей.
   Уже не помню, кто из этих умников-философов сказал, что не Бог, а человек создал Бога по своему образу и подобию... Странно, что я на собственном опыте получил такое наглядное подтверждение этому! Значит, милая Элетта, я вложил в тебя все наилучшие человеческие качества - и теперь прошу твоей поддержки! Невероятно... но факт.
   Скажи мне, Элетта: а если б ты и в самом деле была богиней - то захотела бы, смогла бы мне помочь?
  
   9
  
   Здравствуй, Элетта! Уже некоторое время я вообще не притрагивался к своему дневнику - всё пытался понять, какую же шутку может сыграть с человеком разыгравшееся от отчаяния и одиночества воображение; однако теперь я понимаю - знаешь, я схожу с ума, и причиной того являешься именно ты! Ибо я продолжаю молиться тебе - то есть своему воображению... Когда я пишу эти строки, то меня едва не разбирает смех - абсурдный смех; но ведь что-то происходит вокруг, ты об этом знаешь,что-то происходит...
   Вчера вечером - уже после одиннадцати - я возвращался домой от Дон-Кихота; знаешь ведь - всего пару дворов перебежать... Как вдруг - два мента; и чешут прямо на меня! Чёрт, я успел тысячу жизней пережить за один миг!.. Идут прямо на меня и что-то уж чересчур подозрительно посматривают. А я по себе прекрасно ощущаю, что несколько покачиваюсь.
   Ну, стараюсь изо всех сил идти прямо по клеточкам асфальта; ещё чуть-чуть - и менты неминуемо остановят меня, а тогда - хана! И в ту минуту я обратился к тебе... я молился тебе! Молил о том, чтобы они прошли мимо; чтобы хоть что-нибудь отвлекло от меня их внимание. "Элетта, милая Элетта, если меня пронесёт на этот раз, то обязательно постараюсь исправиться!.." - такими словами, кажется, я умолял тебя о помощи? И то, что случилось после этого, я готов расценивать как чудо - менты прошли мимо как ни в чём не бывало!
   Я свернул по дорожке налево, к подъезду - а они даже не обернулись, хоть я и взглнул украдкой им вслед. О,Элетта! Если я действительно схожу с ума, то кому же как ни тебе об этом известно лучше всех! А быть не только наркоманом, но и психом - это уже чересчур даже для меня! Да расскажи я подобную историю кому-нибудь (хотя бы и Дон-Кихоту) - меня немедленно сочтут за идиота, у которого от кайфа поехала крыша; и кто сможет убедить меня самого, что это не так?! Если человек стал молиться, значит с ним и так уже не всё в порядке; но молиться собственным фантазиям... это слишком. Но менты! Они явно шли на меня; они намеревались меня сцапать! Боже, или у меня развивающаяся паранойя, или... Всё! С меня хватит!
  
   10
  
   Здравствуй, Элетта! После долгого перерыва вновь пишу тебе. Дела мои опять ни к чёрту не годяться; вернее говоря, ничего в моей жизни не изменилось - работы никакой, денег нет... Впрочем, нет: кое-что всё-таки изменилось - я стал уличным попрошайкой.
   Уже два дня, как я прошу милостыню около супермаркета в новом районе - там меня никто не знает и никаких знакомых у меня там нет. Но, тем не менее, больше я этим заниматься не стану - с меня и двух дней будет по горло... Нашёл дома старую одежду подряхлее - и сел прямо возле входа в супермаркет с протянутой рукой. Самоунижение - ужасное до невозможности. И глупое... А куда деваться-то? Люди хоть и подают, но как-то уж чересчур презрительно. Да ещё и критикуют: "Шёл бы работать! Здоровый бык!" Во-первых, я не бык; а во-вторых - не искал ли я работу? Разве я согласен сидеть здесь всю жизнь с протянутой рукой? Меня так и подмывало огрызнуться одной одной женщине, указавшей другим на мой возраст и силу: "Ну, так чего орёшь? Дай мне эту работу, чёрт тебя возьми! Дай мне её, коли такая добрая!" Выругался я, конечно, про себя - кое-как сдержался; а потом задумался... Права она, чтоб ей пусто было! Нет работы, потому что я плохо ищу. Надо усилить эти поиски; надо соваться в любую дыру - отлько найти работу я должен; в противном случае у меня нет ни малейшей возможности исправить свою жизнь.
   Но самой последней каплей, повлиявшей на моё решение, был Серёга, который случайно заметил меня, сидящего у входа в супермаркет. Он просто поманил меня пальцем издалека - и мне ничего не оставалось делать, как подняться на ноги и пойти к нему навстречу.
   - Ты что, ... мать, офигел? И давно ли ты тут сидишь? - вместо приветствия буркнул он.
   - Два дня. - коротко ответил я, печально глядя себе под ноги.
   - Слушай, ты этим кончай заниматься. - предупредил он так же коротко. - Если остальные об этом узнают - тебе не сдобровать, усёк? Я, так и быть, никому ничего не скажу, если не увижу тебя где-нибудь с протянутой клешнёй ещё раз.
   - А в чём дело?
   - Да ты не болен случайно? - Серёга демонстративно прикоснулся рукой к моему лбу. - Да никакой мало-мальски уважающий себя наркоман никогда не пойдёт на такое! Он скорее предпочтёт украсть деньги или жратву, но сидеть с протянутой лапой, как нищий на паперти собора, ... мать... - он не закончил фразы, плюнул и, круто повернувшись, быстрым шагом пошёл прочь от меня.
   К супермаркету я, конечно, уже не возвращался. Идя домой я размышлял над тем, что услышал. Нет, я не боялся схлопотать по морде от Серёги; также как я не боялся быть высмеянным друзьями за попрошайничество. Однако идти на криминал мне совершенно не улыбалось... Подумать только - даже у таких отбросов общества как наркоманы и то существует свой "кодекс чести"! "Лучше украсть, нежели просить!.." Фу-ты, ну-ты - тоже мне, нашлась уличная аристократия! Эх, мне бы только работу найти... Сам не знаю, что толкнуло меня на попрошайничество. Впрочем, если я уже общаюсь с собственным воображением, то такой финт становится вполне объяснимым. Я даже о своей чёртовой гордости не вспомнил за целых два дня... Спокойной ночи, милая Элетта!
  
   11
  
   Несколько дней не брал дневник в руки - чтобы не обманывать ни себя, ни тебя, Элетта. За прошедшее время я снова успел убедиться в том, что иго кайфа сбросить невозможно; что эта язва прочно въелась в мой организм и от неё избавиться у меня нет ни малейшего шанса. Дело в том, что я - как и несколько месяцев тому назад - попробовал распрощаться с иглой, дождаться ломок и "стойко" перенести их до самого конца... Бесполезно! А отчаяние настолько придавило меня, что я даже не хотел писать об этом.
   Деньги у меня кончились ещё пару дней назад. Еда у меня, конечно, есть, но я умышленно говорю о деньгах. Я даже специально решил потратить их на пищу и на другие нужды (кстати, купил навую авторучку, которой и пишу), чтобы их не осталось для кайфа. А потом стал себе ждать, что же будет дальше. Всё так же бегал в поисках работы, прибирался по дому, гулял вечерами по парку... А затем явились первые желания принять дозу; с ними я успешно боролся до тех пор, пока меня не начало ломать на полную катушку. В тот момент я, по счастью, находился дома. Глупец! - для пущего удовольствия от созерцания собственной борьбы я даже связал себе руки и ноги верёвкой, лёжа как столб на диване. Словом, около получаса я пометался по комнате, а потом единственная мысль заняла мои прогнившие от кайфа мозги: "Где взять дозу?" И ничего больше в мире не осталось, кроме этого во всю глотку вопящего вопроса. Я выпутался из связующей меня верёвки, проклиная себя за то, что сам пошёл на этот заведомо провальный эксперимент, предварительно истратив все оставшиеся деньги... Боже, Элетта, ну на что я мог рассчитывать?! Я уже скатился в такую яму, из которой никогда не удавалось выбраться ни одному человеку! Я в отчаянии, Элетта! Это ли значило, что мне никогда не удасться обрести душевный и телесный покой на этой жалкой земле; никогда не удасться освободиться от этой чудовищной зависимости? Кончилось тем, что я схватил магнитофон (за неимением в своей квартире ничего более ценного) и почти бегом припустил к Дон-Кихоту. Увидев меня на пороге своего дома с магнитофоном в руках и только мельком взглянув мне в лицо, Дон-Кихот немедленно всё понял:
   - Заходи! Быстрее!
   После того, как я принял спасительную дозу и мой магнитофон был оценен, мы немного посидели в кухне. Дон-Кихот пристально смотрел на меня, уже начавшего дуреть от кайфа:
   - Тебя долго не было... Как с работой?
   Я только махнул рукой в ответ. Он глянул на стоящий рядом на стуле магнитофон, устало помассировал пальцами виски и снова спросил:
   - Бабки кончились? А маг хороший...
   Я опять глупо кивнул головой, ничего не отвечая.
   - ...По тебе сразу видно, в каком состоянии ты прибежал - "против ломок нет приёма!" - перефразировал он известную поговорку. - Уж не хотел ли ты завязать с кайфом, приятель? - вдруг неожиданно добавил он, в упор глядя на меня.
   Я снова кивнул, но на этот раз прибавил:
   - Бесполезно.
   - Это верно. - коротко заметил Дон-Кихот, несколько подавшись на меня, но продолжая сидеть на стуле. - Без помощи врачей никому это не удасться; да ещё и помощь их под вопросом...
   - Неужели-таки никому? - почему-то оживился я; в голове моей стоял какой-то перезвон колоколов, а перед глазами мелькали многочисленные разноцветные шары. - Ты думаешь, это - навсегда?
   - Конечно. - спокойно ответил Дон-Кихот. - Сам даже несколько раз пытался слезть с иглы... Нет, братан, это всего лишь пустая трата времени... и нервов. Знаешь, ведь я и в "зоне" был, и в "дурхате" - и где я только ни был, страшнее ломок я не видел ничего. Против этого бессмысленно бороться, ясно? Ломки - это не что-то такое, что стало последствием кайфа, нет - это уже давно стало частью тебя самого. Избавиться от них можно так же, как от руки или ноги - отрезать с мясом...
   Мы посидели ещё немного; скоро совсем стемнело. Впридачу к Дон-Кихоту пришли какие-то шлюхи и я стал собираться домой.
   Оказавшись в своей квартире я долго раздумывал над словами Дон-Кихота; и если он был прав, то "оставь надежду, всяк сюда входящий..." Нечего и говорить, что после случившегося я потерял эту надежду навсегда... Нужна ли ты мне ещё, Элетта?
  
   12
  
   Элетта, милая, здравствуй! Я счастлив, я так счастлив! Нет, теперь я твёрдо убеждён - ты не плод моего воображения... а если и так, то каким-то чудом ты стала живой... не знаю, впрочем... Словом, у меня появилась работа!!! И тебе ли этого не знать - ведь это ты выслушала мои молитвы; ничему другому я не могу приписать столь неожиданной удачи.
   Сегодня утром я взял, как обычно, полистать у Вациса газеты, и вижу: "Требуется сторож автостоянки...", и так далее, и тому подобное. Залетаю к себе, хватаю паспорт - и лечу по указанному адресу; самое интересное, что моя новая работа находится всего лишь за квартал от того самого костёла, в который я так и не решился войти... Впрочем, это к делу не относится. Продолжаю.
   Подбегаю к стоянке - рядом одноэтажный домик сторожа; там же и администрация. Отдышался. Вхожу - стол, стул; на стене - доска с развешанными ключами, большой календарь. И мужчина лет сорока у окна, с сигаретой. Увидел меня, улыбнулся:
   - Что вам угодно?
   - Я, - говорю - к вам, по объявлению.
   - А, хорошо! - говорит. И садится за стол. Изучающе смотрит на меня:
   - Не пьёшь? - и улыбается.
   - Да нет. - отвечаю.
   - Ладно, со временем выясним... Где до этого работал? Паспорт есть? Трудовая книжка?
   Ну, я подаю ему всю свою документацию; он взял, разложил перед собою, рассматривает. А я стою, коленки трясуться: вот если бы принял он меня! Как вдруг - снова поймал себя на молитве; только на сей раз не к Богу я обращался, а к тебе, Элетта! "Милая Элетта, заступись за меня! Любимая Элетта, помоги! Сделай так, чтобы он не отказал мне! Помоги, Элетта, помоги... помоги... помоги..."
   Вот так и простоял я минуту или более, молясь тебе да кулаки держа за спиной. А хозяин стоянки всё вертит в руках трудовую книжку, перелистывает её...
   - Сокращён два месяца назад? - спрашивает. Я развёл руками - да, мол, ничего тут не поделаешь; а он тут и говорит:
   - Ладно, Антанас, я беру тебя сторожем... Но запомни: хоть раз увижу пьяным - уволю. Хоть раз не выйдешь на работу без уважительной причины - уволю. Хоть раз заснёшь во время ночной и я узнаю об этом - уволю. Так что берегись! - а сам улыбается и тянет мне руку. - Меня зовут Паулюс. Думаю, что мы сможем ужиться друг с другом!
   Я прямо и обалдел на месте - наверно, именно так счастье к человеку и приходит... Как будто хорошую дозу пустили мне в вену - так легко, так хорошо стало; даже голова закружилась от неожиданности - но так приятно, успокоительно! Жму я ему руку, а сам думаю, как бы только на ногах устоять. А он уже успел повернуться к столу и что-то пишет в свои бланки. Потом вновь оборачивается:
   - С сегодняшней ночи ты мог бы начать?
   - Конечно! - говорю, а сам так и сияю.
   - Отлично! - отвечает. - Вся эта неделя будет в ночь; следующая - в день, и так далее... Триста пятьдесят литов в месяц; суббота и воскресенье - всегда полностью твои... Идёт? Я - не закоснелый эксплуататор. - он улыбнулся. - Кроме тебя здесь ещё два человека работают... Сейчас познакомлю...
   Снова обернулся к открытому окну и кричит:
   - Йонас! Эй, Йонас!
   Смотрю - какой-то мужчина где-то его возраста бежит в наш домик со стоянки. Вошёл. Хозяин ему на меня указывает:
   - Вот, Йонас - это Антанас.
   Мы пожали друг другу руки.
   - Сегодня в десять вечера он придёт сменить тебя. - добавил Паулюс и обратился уже только ко мне:
   - А утром сможешь познакомиться с Роландасом; я сам позвоню ему и предупрежу, что в нашей фирме появился новый человек...
   Взял я свои бумаги, постоял ещё с полминуты, рассовывая их по карманам - а сам еле дух могу перевести. Смотрю, а хозяин с Йонасом уже про меня и забыли - говорят о чём-то своём. Я тихонько вышел - и как стал благодарить тебя, милая Элетта! Аж до самого дома сердце моё не смолкало; мне даже казалось, что все прохожие знают о моей радости - так пристально они наблюдали за мной...
   Пришёл домой, пообедал. И вот, сижу, пишу... Кто же ты, Элетта? Не могу, не хочу не приписать сегодняшнюю свою радость тебе одной! Теперь у меня действительно появился стимул к жизни - а каким тяжёлым было моё состояние совсем недавно! И ты знаешь, у меня снова появилась надежда - надежда на лучшую жизнь; надежда раскрепоститься и освободиться... И я уверен, что это происходит только лишь с твоей помощью! Верю, Элетта, что если ты что-то начала, то неминуемо закончишь... Так, стало быть, я не ошибся, когда создавал богиню?!
  
   13
  
   Здравствуй, Элетта! Вот и прошла моя первая ночь на новом рабочем месте; не могу не сказать, что я очень доволен этим. Пришёл на работу я даже раньше, чем надо - около половины десятого; посидели немного с Йонасом, поболтали, затем он ушёл. Ворота уже были закрыты; я включил радио, нашёл уйму старых газет и устроился поудобнее в кресле.
   Ночь - это очень интересное время суток. Очень спокойное. Ничто не тянет оторваться от собственных мыслей, если у человека есть, конечно, о чём подумать... как мне, например. Я думал о том, что в жизни моей наступают перемены - и перемены эти к лучшему. То, что достигнуто, то должно быть обязательно закреплено - иначе всё пойдёт прахом. Я удержусь на этой работе; я со временем смогу бросить наркотики - одна эта мысль наполняла меня неописуемым восторгом и надеждой! И я пообещал себе - и тебе тоже, милая Элетта! - что постепенно буду отдаляться от кайфа, от Дон-Кихота, от грязной компании наркоманов... Пообещал искренне, со всей душой, хотя и подумал, что это займёт большой отрезок времени...
   Дон-Кихот прав: наркотики - это не нечто внешнее, это стало частью меня. Тёмной частью... Но с этой тёмной частью моего существа я буду бороться; ведь даже у меня есть своя светлая часть! - это ты, милая Элетта! Пусть не сразу, лишь бы ты только поддерживала меня в моих начинаниях - и я смогу одолеть зло, которое свило себе гнездо в тайниках моей души и тела. Я верю безусловно, что когда-нибудь наступит конец этого наркотического кошмара - если ты будешь со мною, если ты будешь вести меня за руку, как мать... Да, в последнее время я часто сравнивал тебя со своей матерью, потому что ты выслушиваешь меня так, как если бы я был твоим сыном... несчастным, смертельно больным сыном... Я всё ещё пытаюсь представить тебя - покажись мне, Элетта! Я безумно желаю знать, как ты выглядишь! Ты - красивая, милая и добрая; какая же ещё?! И ты - богиня, потому что творишь настоящие чудеса. И что бы я делал без тебя, Элетта?
   Поэтому я твёрдо решил пообещать тебе исправиться - не сразу, конечно, но постепенно. Обещаю тебе это в полном разуме, с чистым сердцем - и укрепи мою волю на этот подвиг!
   Вот так и прошла ночь - я строил планы на будущее; я повторял свои обещания своей любимой до самого утра. Это тоже было для меня своеобразным предзнаменованием - видеть, как тёмная ночь сменяется утренним светом... как потом наступает солнечный день... В моей жизни должно произойти то же самое - после тёмной, обволакивающей мою душу наркотической ночи наступит ослепительно-белый день освобождения... И пусть пройдёт день, месяц, годы - я буду неуклонно стремиться к этому восходящему светлому дню!
   В десять часов утра появился Роландас, чтобы сменить меня; этот парень немногим старше меня и, полагаю, что мы быстро найдём с ним общий язык... А потом я отправился домой - записать свои ночные откровения, высказаться тебе, Элетта; в сотый, наверно, раз подтвердить своё обещание исправиться. Хочу сделать это как можно скорее - какой же раб не желает как можно скорее разорвать цепи и насладиться настоящей, давно желанной свободой?! А теперь я пойду посплю - устал после ночной... Доброго тебе дня!
  
   14
  
   Ну и замотался же я - почти целый месяц не брал в руки авторучку чтобы поблагодарить тебя, милая Элетта! Хотя, конечно, я и без дневника общаюсь с тобой ежедневно; и более того - ежечасно! Лето подходит к концу; наступает моя любимая пора - осень... С работой у меня всё хорошо - сдружился с коллективом: Йонас и Роландас отличные ребята; иной раз даже трудно дождаться рабочего часа - так охота с ними встретиться и поговорить.
   Три дня тому назад получил первые деньги - по этому поводу съездил к бабушке, купил небольшой тортик. Посидели. Бабуля бесконечно радовалась, что у меня в жизни всё наладилось... не всё, конечно - обо всём она не знает - хоть работу теперь нашёл, не болтаюсь без дела... "Это - говорит - всё Мария Пресвятая тебе помогает, да святой Иосиф..." А я возьми да и скажи ей в шутку:
   - Слушай, бабуля, а ты никогда не слышала о святой Элетте?
   Старушка, похоже, отнеслась к моему вопросу на полном серьёзе:
   - Нет, никогда о такой не слышала! - и поправила задумчиво очки на носу. - Элетта, говоришь? Не знаю...
   - А мне она очень помогает! - совершенно без иронии сказал я. - Из всех святых она самая лучшая!
   - Это хорошо, пусть так! - согласилась бабка. - Все святые - великие перед Богом; главное, их надо постоянно просить, не уставать в своих просьбах - ведь Бог святых своих постоянно слушает... особенно Пресвятую Деву Марию, Матерь Бога Нашего...
   При словах её "Матерь Бога Нашего" я подумал, что не очень-то ошибся, назвав Элетту не только богиней, но и матерью; а что касается святости - так для меня между святостью и божественностью (а так же и материнством!) нет никакой разницы.
   А вчера вечером произошёл ещё один весьма странный случай - и что меня побудило к тому, ума не приложу... В общем, прости мне, Элетта, только вчера я снова был у Дон-Кихота; опять кололся... знаю, что ты не очень сердишься на меня за эту слабость - не так легко даётся мне устройство новой жизни... но что-то во мне вчера перевернулось, когда Дон-Кихот пошёл вместе со мной до магазина за хлебом. Магазинчик тут у нас небольшой - на самом углу, на первом этаже жилого дома. Шли мы с ним, базарили о чём-то, только вдруг смотрю - около входа в магазин сидит старик-нищий на корточках и шапка драная лежит у его ног. Ну, мы прошли в магазин, купили хлеба, возвращаемся... И тут со мною нечто совсем непонятное стряслось - захотелось подойти и дать ему хоть несколько центов; и желание было таким непреодолимым! А мы отошли уже от магазина шагов на двадцать; Дон-Кихот что-то рассказывает, а я будто бы и не слышу - нахожусь словно в трансе... И не мог я больше этому странному желанию противиться - настолько сильным оно было! - развернулся и, ничего не поясняя Дон-Кихоту, возвращаюсь прямо к сидящему у дверей магазина старику. Достаю мелочь из кармана - около двух литов - и кладу прямо ему в кепку! Старик посмотрел на меня, кивнул головой благодарственно и говорит по-русски:
   - Спасибо! Я за вас молиться буду! Помоги вам Бог и Пресвятая Дева Мария!
   Так и отошёл я от него, совсем оторопевший и удивлённый. Ну прямо на каждом шагу мне попадается этот Бог, да ещё и с Девой Марией впридачу! Отлично запомнил только, что подавая старику деньги я об Элетте подумал... Впрочем, тогда мне было трудно об этом размышлять, потому что подскочил Дон-Кихот - и давай меня жизни учить:
   - Антанас! Ты совсем сдурел! Я тебе больше вообще не дам ширяться, если у тебя от этого уже все мозги набекрень! У тебя что - бабок много, что ли? И если ты начнёшь свою получку раздавать всяким бомжам, то скоро придёшь ко мне со вторым магом, ясно?!
   - Да ведь он же нищий! - тупо улыбаясь ответил я. - Ему тоже надо жрать.
   - Тебе-то какое дело? - вопил он, входя в подъезд. - Меценат нашёлся... По шее ему надо, да ещё и бабки отобрать!
   Порычав ещё некоторое время Дон-Кихот успокоился, приняв солидную дозу; я на этот раз отказался. И только потом, придя в ночь на работу, попробовал проанализировать случившееся.
   Сначала я полагал, что подал нищему деньги потому, что вспомнил себя около дверей супермаркета - такая причина моего поведения казалась мне вполне правоподобной. Но нет - я ни на секунду не думал о себе; получалось, что отдал деньги старику исключительно из жалости к нему самому... и в тот момент припомнил Элетту... Возможно - хотя это звучит не очень обоснованно - я таким образом платил свой долг: Элетта помогла мне найти работу - я помог незнакомому нищему деньгами. Помню охватившее меня чувство жалости и взаимопомощи; настолько оно было сильным... почти любовь?! Поделиться с тем, кто ничего не имеет - как там это называется... альтруизм, что ли? Может быть. Как бы не называлось, я заметил за собою странную вещь - я становлюсь добрее. Ну, это не то, что я раньше был особенно злым; но к людям был... как бы сказать... невнимательным, что ли... За последние месяцы я уже неоднократно подмечал за собой, что совсем по-другому стал вести себя с бабкой, на работе, с тем же Дон-Кихотом - я словно становился внимательнее, мягче. А сегодняшняя история возле магазина заставила меня задуматься об этом ещё глубже. Одно дело - сдержаться и не вспылить в присутствии друзей-наркоманов и совсем другое - оказать помощь незнакомцу, которого больше никогда и не увидишь... Да и к критике Дон-Кихота я тоже отнёсся вполне спокойно, даже не стал ему возражать... Странно... Чувствую, Элетта, что со мной что-то происходит - и не ты ли являешься причиной таких перемен во мне?! Я теряюсь... что же происходит, Элетта?
  
   15
  
   Каюсь, дорогая Элетта - не смог удержаться снова! - я принял яд. Клянусь, я боролся с собой до тех пор, покуда мог вынести - и не помогло... Может, я уже привык к этому и стал искать себе постоянное оправдание - мол, пусть я наркоман, зато добрый; но всё-таки совесть-то не молчит...
   Два последних дня - субботу и воскресенье - провёл в Кретинге у знакомых Дон-Кихота. Они - Донатас и Марюс - приехали к Дон-Кихоту ещё в пятницу вечером - и давай его уговаривать: "Ну что сидеть в этой Клайпеде - поехали к нам! Всего девятнадцать километров - и мы на месте. Ширнёмся, погуляем... Город наш маленький, всего десяток ментов на всё население... Спокойно... Не то, что у вас в Клайпеде - на улицу высунуться нельзя: кругом патрульные машины!" В общем, Дон-Кихот ничего не имел против; у меня тоже два следующих дня были свободными чего же отказываться? Донатас только поинтересовался, есть ли у меня бабки - и получив утвердительный ответ немедленно успокоился.
   На вокзале мы сели в автобус "Клайпеда - Кретинга" - и через сорок минут были уже на месте. От вокзала до "хаты" Донатаса достаточно было десяти минут пешком - и действительно, по всей протяжёности нашего пути я не заметил ни одной полицейской машины, ни одного мента.
   - Я же тебе говорил - обращался Марюс к плетущемуся рядом с ним Дон-Кихоту. - Здесь настоящий рай по сравнению с Клайпедой! Ширнёмся, отдохнём - а после романтическая прогулка... затем и баб найдём...
   Сразу около вокзала я увидел громадную старинную церковь - наш путь пролегал слева от неё. Огромное здание привлекало внимание стариной постройки, высокой колокольной башней, зубчатым забором обнесённого двора...
   - Это что - костёл? - спросил я у Донатаса, указывая рукой на здание.
   - Нет, монастырь. - неохотно ответил тот, зевая. - Хотя, впрочем, и костёл тоже.
   - Как - монастырь?! - удивился я. - Это - где монахи живут?!
   - ... мать! Ну, конечно! А ты думал, что в монастырях живут живут сантехники? - и он засмеялся собственной шутке.
   - Не обращай на него внимания, Дон! - ввернул сонный Дон-Кихот. - У Антанаса и так уже башню своротило за последнее время настолько, что он даже нищим бомжам начал милостыню подавать... И уж если он собирается свалить в монастырь, то для меня это не будет чем-то удивительным!
   Донатас и Марюс после речи Дон-Кихота весьма критически просмотрели на меня, однако промолчали. Мы пришли на "хату".
   Странное дело, но церковь - или, вернее, монастырь - ужасно заинтересовал меня: я и не подозревал, что в наши времена могут быть люди, готовые навсегда уйти от земной жизни и закрыться в четырёх стенах. До сих пор я считал, что монастыри - это остатки средних веков (если я хорошо помню историю) и сохранились только как музеи. Я пытался представить себе этих людей - монахов - которые согласились ради Бога уйти из мира и отказались от всех его прелестей и шалостей ради молитв и самобичеваний. Вспоминая давным-давно прочитанное "Имя розы" какого-то там автора, я представлял себе этих монахов древними, убелёнными сединой молчаливыми старцами, которые часами молятся, мало едят - и снова часами моляться...
   После принятия дозы Донатас настолько повеселел, что согласился ответить мне на мучавшие меня вопросы о монастырях и монахах - может, ему было просто наплевать, о чём говорить, а может, он хотел поразить меня своим всезнанием по этому предмету - не знаю. Но, каковы бы не были причины, побудившие его беседовать со мной, это было мне на руку - и я слушал его с большим интересом.
   - Этот монастырь - гордость Кретинги и Жямайтии вообще! - говорил он покуривая сигарету. - Ему уже более четырёхсот лет и принадлежит он францисканцам...
   - Кому, кому? - тут же перебил я.
   - Францисканцам. Это такие монахи, которые берут своё начало от святого Франциска - он основал их братство и написал ему устав. - терпеливо пояснил Донатас. - Живут в этом монастыре человек пятнадцать... Ну, знаешь, ребята они неплохие - несколько раз мне пожрать давали.
   - Старики, конечно? - осведомился я, вспоминая свои воображаемые образы этих монахов.
   - Чего-о-о? - ухмыльнувшись протянул мой собеседник, стряхивая сигаретный пепел прямо на пол. - Это они-то - старики?! Да им всем лет под тридцать, под сорок; а то есть и моложе... Хотя несколько старых, правда, тоже имеется...
   - Как! - прервал я снова, удивленно глядя перед собой. - Что же они делают - такие молодые - в монастыре?! Ну, я ещё понимаю, если человек старый и ему уже всё до феньки - и бабы, и выпивка...
   - Да я-то откуда знаю? - вскипел Донатас. - Чего ты вообще ко мне пристал? Делать людям нечего, вот они и маются дурью... А хочешь - вдруг его гнев совершенно пропал. - Хочешь, я тебе этот монастырь сейчас покажу? Обойдём его - и вернёмся в хату, а то мне чуть-чуть душно.
   Марюс с Дон-Кихотом беседовали о чём-то своём в противоположном углу комнаты; мы только сказали им, что выйдем прогуляться на полчаса и вернёмся. Выйдя из дому, мы направились прямо к монастырю.
   - А ты неплохо знаком с историей этого монастыря. - решил я несколько польстить Донатасу по дороге. - Из тебя получился бы превосходный гид!
   - Верно. Когда я ещё учился в гимназии - это напротив церкви - то нас учителя Закона Божьего не раз водили туда на экскурсию... А ты что - серьёзно в монастырь собираешься? - вдруг неожиданно спросил он.
   - Да нет, конечно! - отвечаю. - Ты больше слушай этого дурака Дон-Кихота.
   Мы неспеша обошли и монастырь, и церковь; в некоторых окнах здания ещё горел свет - Донатас пояснил мне, что монахи ещё моляться или читают перед сном в своих кельях ( то есть комнатах - хорошо, что я запомнил это слово!). Потом он показал мне "Лурд" - небольшой парк за монастырём, где протекала маленькая речушка и находился каменный грот со статуями каких-то святых; однако, в темноте было трудно что-либо рассмотреть. Даже Донатас не смог мне толком объяснить, почему это место называется таким странным нелитовским словом "Лурд"; и , похоже, не знал он, что же оно означает. Впечатлений от прогулки было предостаточно - и мы снова вернулись в "хату".
   Дон-Кихот и Марюс уже вырубились к моменту нашего появления; мы с Донатасом тихонько устроились покемарить в низких креслах - и уснул я совершенно незаметно для себя. Помню только, что перед сном в моём воображении проносились картины увиденного монастыря, парка и церкви, в окнах которой ещё был виден свет...
   А утром, когда мы с Донатасом пошли в магазин за жратвой, я увидел двух монахов около костёла - оба где-то моего возраста, весёлые; одетые в длинную коричневую одежду до земли (рясу, как подсказал мне Донатас) и подпоясанные белой верёвкой. Странно, что в их виде ничего не соответствовало моим "старческим" представлениям - обыкновенные нормальные ребята; даже, как мне показалось, чересчур весёлые! Первый раз в жизни я видел живых монахов - и так близко от себя! Донатас торопил меня и мы зашли в магазин; а когда снова появились на улице, то монахов уже не было.
   - Готов поспорить, - заметил я скорее самому себе, - Что у них чертовски интересная жизнь.
   Донатас явно расслышал мои слова:
   - Ну, я вижу, тебя так и тянет напялить на себя эту коричневую смирительную рубашку - и уйти в монастырь!
   Я только улыбнулся, но промолчал.
   А на следующий день вечером я был уже дома, в Клайпеде. О,Элетта! Не могу не признаться, что прогулка с Донатасом вокруг монастыря принесла мне какое-то неожиданное удивление и... радостное спокойствие! Прошло только несколько часов, как я дома и записываю свои впечатления о Кретинге; но чувствую, однако, что мне её уже не хватает... Как было бы здорово поговорить с этими таинственными монахами; узнать, что они за люди, что привело их в монастырь... Спокойной ночи, милая Элетта! Может, я и узнаю об этом что-нибудь... когда-нибудь, в будущем...
  
   16
  
   Чёрт бы побрал этот грязный притон со всеми его посетителями, да заодно и со мною вместе, раз уж и я там столь часто появляюсь! Прости меня, Элетта, что не приветствую тебя, как всегда - прости, забыл; от злобы и отвращения во мне всё так и кипит! О, какая же огромная пропасть между притоном Дон-Кихота и кретингским монастырём! Дева Элетта, весь мой покой наруш... что?! - я назвал тебя Девой?! А, это, похоже, слишком много религиозного влияния было оказано на меня в последнее время: и бабкины проповеди; и нищий со своей Девой Марией (впрочем, как и бабка); и кретингский монастырь - кстати, как сказал мне Донатас, он тоже именуется монастырём Благовещенья Девы Марии... Кругом Дева Мария - ну, это совсем уж мистика!!! Вот я так и замудрился, что свою Элетту тоже назвал Девой... А какая разница? Святая - Дева - Элетта. Разве плохо звучит? Однако, дело сейчас не в этом.
   Боюсь, милая, что я недостоин твоей помощи - я, жалкий предатель! Я не могу - понимаешь, не могу! - не колоться; и все мои обещания тебе оказались пустым позёрством. Этот яд настолько прочно укрепился в моём организме, что я просто не могу без него! Что мне делать, Элетта?
   Вчера я снова был на "точке" у Дон-Кихота; и опять - те же самые лица: Серёга, Арвидас, Лаура... ещё несколько типов... В их компании была также какая-то новенькая девушка - маленькая, худенькая; её я видел там впервые. Дон-Кихот, придурок, во всю глотку орал о моём "покаянии" в Кретинге; с идиотским смехом рассуждал о моём "будущем" пребывании в монастыре... мне было так противно, как будто я предал все свои наисветлейшие идеи - ведь вместе с дозой я вогнал себе в вену смертельное отчаяние! Неужели этому никогда не будет конца?! Почему у меня ничего не получается?! Ты ведь знаешь, какое у меня было хорошее настроение - и вот, этот ужасный перепад! Как долго я буду ещё расплачиваться здоровьем, счастьем жизни и ненавистью к себе самому за тот - первый! - раз, когда я только попробовал эту отвратительную дьявольскую сыворотку? О, Элетта! Буду ли я хоть когда-нибудь помилован и прощён? Прощён и помилован от дальнейшего погрязания в этой нечисти? Кто же придёт мне на помощь, если не ты?.. Хоть я и недостоин того - всё равно помоги! Верни мне мою надежду - и не ты ли сама являешься ею?! Верю в тебя, помоги; ни от кого больше не жду никакой помощи...
   Все на "точке" ржали надо мной, как лошади; и только эта - новенькая - девушка не смеялась, сидя в своём углу... Но самое ужасное было то, что я, приняв дозу, стал смеяться над самим собой вместе с остальными! Я хохотал до упаду над собственным поведением... над тобою, Элетта!.. Чёрное несчастье своими мерзкими лапами захватило меня, когда я лишь вспоминаю об этом, а надежды - никакой! Помоги, спаси меня! Пошли мне хоть какую-то возможность... я больше не могу... Элетта!
  
   17
  
   Здравствуй, Элетта! Я знаю, что чудеса не всегда происходят сразу же после их просьбы - иной раз человеку приходиться и подождать с этими чудесами... Однако мне в отношении с чудесами крупно повезло - как только я отложил свой дневник и в глубоком отчаянии повалился на кровать, как увидел тебя, моя Элетта! О, как давно я умолял тебя показаться мне; сколько уже времени я так сильно хотел тебя увидеть!!! И этой ночью ты объявилась мне, хоть, может статься, и не так ясно, как мне того хотелось бы...
   Я верю в тебя; я верю в чудо - ибо я просил тебя о нём. Умники-учёные утверждают, что человек при желании может и сам вызвать из подсознания нужный ему сон - мол, идеомоторный фактор, самовнушение, плюс всякая там дребедень - так по мне такое научное объяснение кажется очень натянутым, наигранным. Даже само желание не имеет здесь особенной роли - поскольку речь идёт всё-таки о чуде. Можно, конечно, молить о чуде; но вот будет ли оно явлено человеку или нет - это уже ни в малейшей степени не зависит от последнего. Невозможно "убедить" себя увидеть то или иное сновидение, тем более (как в случае со мной) невозможно увидеть то, чего ты ещё никогда и не видел и не имел о том никакого визуального представления... Я говорю о тебе, дорогая, милая Элетта! Впрочем, отлично понимаю, что любой из этих умников придрался бы к моим примитивным размышлениям о природе таких снов - только мне-то что до этого?! Пусть объяснение будет примитивным; зато оно прекрасно поясняет случившееся... Даже каким-то шестым чувством я догадываюсь, что любое чудо - всегда примитивно; примитивно настолько, что мы лишь от нашего "большого ума" не согласны принять его в своей простоте. Поэтому я с радостью объявляю своё сновидение чудом, чем и хочу положить конец своим "примитивным" рассуждениям...
   Главное, по-моему мнению, в чуде - это не факт самого чуда, но последствия этого факта на человека; главное не то, что теперь я хоть немного увидел Элетту, а то, что это - и я искренне в это верю! - оставит в моей памяти отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Ибо не могу не поверив не увидеть; а увидев - не поверить увиденному... Пишу дальше и думаю: чересчур уж заумно у меня получается, хотя и чувствую, что это действительно так - поэтому и не собираюсь что-либо пояснять... хотя бы и самому себе...
   Одним словом, теперь мне удалось - пусть совсем немного! - увидеть тебя, Элетта; и это "немного" никогда не исчезнет из глубин моей памяти... Будто бы я находился в чистом поле - осень, холодно, мрачно - как вдруг всё словно засияло вокруг меня! Да ещё таким тёплым, мягким сиянием... Гляжу - прямо в небесах шествует женщина, молодая красивая женщина. Платье у неё какое-то старинное, белое, длинное - даже ноги закрывает; глянул повнимательнее - а она будто бы и не шествует по воздуху, а плывёт! Накидка синяя у неё на плечах; да из-под лёгкого синего капюшона чёрные волосы выбиваются... А потом она стала потихоньку спускаться ко мне - всё ниже и ниже; а я стою, жду. Затем она остановилась в воздухе где-то около полуметра над землёй - и я, значит, на неё смотрю снизу вверх. Лица словно и не вижу,.. но глаза!!! Какие же у тебя глаза, любимая Элетта!!! Сколько в них нежности, преданности и любви!!! Я даже не смог определить их цвет, сколько ни смотрел - настолько был поглощён чувствами, которые излучали эти глаза...
   Вроде бы себя ты и не называла, но тем не менее я отлично знал, что имя тебе Элетта. Так я и стоял в твоих лучах целую вечность - тепло, хорошо, спокойно... и если Рай существует на самом деле, то, конечно, выглядит он именно так... как в моём сне... А затем я услышал твоё обращение ко мне; вот тогда-то я и упал на колени... Ты сказала мне всего лишь одну фразу: "Больше так не делай!", и с короткими промежутками повторила её ещё дважды. Я заплакал - во сне; да и проснулся я тоже в слезах - хотел словно что-то сказать, да вот, не могу - язык не слушается... А потом как-то и свет стал меркнуть, и снова осенний холод наступил... видение моё заколебалось в воздухе - и будто рассыпалось миллиардом снежинок. Вот так я и проснулся - ещё в слезах.
   Такой я и увидел тебя, милая Элетта! А какой увидел, такой и принимаю... со всеми твоими просьбами ко мне... Поэтому ещё раз обращаюсь к тебе - если ты просишь меня завязать с кайфом, так приди же ко мне на помощь! Справиться с наркотой в одиночку я не в состоянии; а ведь ты явно заинтересована в том, чтобы я с ней справился! Поэтому поспеши мне на помощь!.. Целую тебя, Элетта! И бегу на работу...
  
   18
  
   Уже некоторое время я не прикасался к дневнику; но сегодня не могу не писать тебе: ведь сегодня - мой день рождения! И ты знаешь (ах, Боже мой! Конечно же, ты всё знаешь!), что даже это не особенно серьёзный повод для того, чтобы написать тебе. Главное в том, что сегодня со мной снова произошло чудо.
   С утра съездил к бабке; посидели немного, как водится, чаю попили. Поздравила меня старушка с днём рождения, сотню литов в карман сунула "на мелкие расходы"... На "точку" к Дон-Кихоту не пошёл - во-первых, делать мне там нечего, а во-вторых - плевать всем на мой день рожденья... Боже, Элетта, как подумаю, что кроме бабки меня и поздравлять-то некому, так прямо в дрожь бросает! Съездил к матери на могилу, купил цветов... Думаю, что и она меня "оттуда" поздравила... как и ты, надеюсь... А вот живых, так сказать, людей мне в этом отношении явно не хватало.
   На работу мне надо было идти в ночь; поэтому я пообедал около двух и - делать нечего - решил побродить по городу. Добрался до центра и сел на скамейку на Театральной площади.
   Хоть и осень на дворе, но людей здесь не меньше, чем летом: влюблённые занимают почти все оставшиеся скамейки; какие-то хиппи прямо на асфальте сидят в кружок, бренчат что-то на гитаре, смеются... Подумать только - сколько народу вокруг! - и никто даже и не подозревает, что у меня сегодня день рождения! Ну, не кричать же мне об этом событии во всю глотку, верно ведь? У них у всех и своих дел полно... хиппи, вон - и те заняты своей гитарой, а влюблённым на меня и подавно наплевать; и не только сегодня, кстати. А во мне - как назло! - такое дикое желание проснулось, чтоб меня хоть кто-нибудь с днём рождения поздравил - ну, хоть помирай!!! Сижу - и просто борюсь с этим откуда ни возмись появившимся желанием. Ну, и давай я отвлекать себя - не вечно же думать об этом; стал влюблённых рассматривать - так ещё хуже стало от навалившихся тяжёлых мыслей...
   Вот если бы у меня была подруга, любимая - то я теперь не скучал бы на скамье в одиночку. Было б кому поздравить меня; кому не было бы жаль провести со мною время... а ведь до работы ещё больше четырёх часов! В кафе сходили бы; поболтали, подурачились...
   А на соседней от меня скамье - такая красивая пара: ему явно за тридцать; ей - около двадцати пяти. Блондинка и брюнет... красиво смотрятся. Отношения выясняют, похоже, хотя и беззлобно... по-русски, что ли... Он её так легонько обнимает одной рукой, а она ему что-то громким шёпотом в самое ухо...
   А закончилось тем, что я поднялся со скамьи, кинув на эту пару прощальный взгляд, и отправился погулять по набережной. Да, Элетта, просто нервишки мои не выдержали случайно увиденных нежных поцелуев... а я - будто подглядываю - словно вором чужой любви себя ощутил. О, Элетта! Вот если бы у меня была любимая девушка! Нет, конечно: ты - это ты, и любви твоей ничто не заменит, но... человека мне не хватает - простого, обыкновенного человека... с кем я мог бы просто быть - и всё.
   Ведь я ещё далеко не старик - несмотря на то, что сегодня постарел ещё на год. Как-то ранее мысли о семье довольно редко посещали меня (какие там жёны и дети - сам ещё ребёнок!), но сегодня захватили настолько сильно, настолько сильно... Почему некоторым дано счастье любить и быть любимыми, а некоторым - нет?! Понимаю, что говорю со злости; но как это обидно, чёрт возьми - этот брюнет может преспокойно целовать свою блондинку, а я... вот и сиди после того на скамейке, как одинокий хмырь или же отправляйся мотаться в одиночку по городу... так и оставшись в такой день не поздравленным. Обидно, до чёртиков обидно; но ничего не поделаешь...
   Так вот и размышлял я, медленно перебирая ногами вдоль набережной, время от времени поглядывая на часы - шесть... половина седьмого... семь... половина восьмого... Купил на работу пластмассовую бутылку с пепси-колой и пакет баранок, сунул в карман... Вот тебе и день рождения!
   Ну, похоже, высказался тебе, Элетта - теперь могу с радостным сердцем и к чуду переходить... Это случилось около половины десятого - я плёлся по одной из улиц в сторону автостоянки; идти мне было совсем недалеко, поэтому я не особенно спешил. И смотрю - прямо на меня женщина идёт, слегка спотыкаясь и покачиваясь; и лет ей так около сорока. Симпатичная; стрижка короткая; лицо разрумяневшееся от ходьбы... нет, впрочем, не от ходьбы - от водочки.... Я это сразу учуял, как только она поравнялась со мною. А поравнявшись вдруг взяла меня за локоть и заплетающимся языком говорит:
   - Извините, у вас, случайно, сигареточки не будет?
   - Нет. - отвечаю. - Не курю.
   - А, - говорит. - Очень жаль! А ведь я так сегодня гуляю, так гуляю...
   - По какому же поводу? - спрашиваю.
   - Да у меня день рождения сегодня. Сорок два года...
   Я даже подскочил:
   - Удивительно! - говорю. - Самое интересное, что у меня тоже сегодня день рождения!
   - Да что ты говоришь?! - воскликнула она. - И сколько же?
   Я ответил.
   - Ну, есть между нами разница, есть... только ты даже моложе своих выглядишь...
   Чувствую, что ей тяжело говорить по-литовски - её и без кондиции сильный русский акцент выдаёт. Ну я и говорю ей, мол, нечего тебе язык ломать, я и по-русски хорошо понимаю. На этом языке мы с ней и дальше говорили.
   Спросила она, как меня зовут; я представился. О себе она немедленно сообщила, что зовут её Марина и что муж её - настоящая сволочь. Впридачу, в доме не осталось ни одной сигареты... А затем вдруг неожиданно обняла меня, поцеловала и говорит:
   - Ну, Антанас, тогда поздравляю тебя с днём рождения! Всего тебе самого наилучшего!
   И я тоже поцеловал её и поздравил! Потом мы ещё поболтали около пяти минут - и она пошла в расположенный неподалёку магазин, а я потопал дальше.
   И вот только когда остался я один в конторе на стоянке, до меня дошло, наконец, что случившееся со мной было настоящим чудом! Я был одинок, просил себе поздравления - и вот, меня поздравили! Не верю я ни в какие совпадения - ведь даже то, что Марина могла меня встретить вовсе не говорит о том, что она могла меня поздравить - такая возможность была, на мой взгляд, единственной к миллиону. А если это и было цепью совпадений - то не является ли от этого картина моего приключения в тысячу раз чудеснее? По-моему, именно один счастливый шанс из миллиона несчастливых и можно назвать чудом. Таков же и принцип рулетки в казино, как я слышал от кого-то... Неожиданное вмешательство чего-то (или Кого-то) свыше, нарушающее систему закономерности... впрочем, я опять ушёл от темы. Главное, что чудо свершилось; и совершенный абсурд и неблагодарность после его очевидного свершения доискиваться до его природы... Но самое интересное в том, что я почувствовал, будто целую не человека, не Марину, а... тебя, Элетта! Словно ты явилась ко мне под внешностью другого человека; словно это ты сама пришла поздравить меня, откликнувшись на мои одинокие мольбы! Я даже не пытаюсь рассуждать об этом, потому что разум говорит мне, что всё это - полнейший бред; поэтому отдаюсь на волю чувствам, которые в данном случае гораздо вернее и ни за что не подведут. Странно это, Антанас, очень странно... но пусть уж всё будет так, как есть - спасибо тебе, милая Элетта! Всю ночь на работе я думал о тебе, о случившемся со мной - вернее, не думал, а... как бы поточнее выразиться... чувствовал твоё присутствие особенно близко, что ли... И так мне легко стало - будто я вовсе и не был одинок и не таскался весь день по городу с кислой физиономией... Вот, пришёл с утра домой, ложусь поспать... и ты знаешь, чего я прошу у тебя; ты знаешь, чего мне больше всего надо...
  
   19
  
   Вот и осень почти закончилась... Здравствуй, Элетта! Давно я ничего не писал тебе - и вот, сегодня могу снова взять дневник, чтобы внести в него несколько торопливых строк.
   У меня, вроде бы, всё нормально - работаю, навещаю старушку, хожу к маме на кладбище... Однако, на протяжении всего этого времени меня не оставляла мысль съездить как-нибудь в Кретингу, в монастырь. Так уж мне понравилось тогда, ночью, бродить вокруг его стен! Вот я и вынашивал эту мысль, вынашивал - а кончилось тем, что вчерашним воскресеньем я туда и отправился. Прости мне, Элетта, я твёрдо знал, что обязательно зайду к Донатасу и приму дозу-другую; только на этот раз у меня словно оправдание перед собою было - всё же главная цель поездки не кайф, а монастырь этих францисканцев. Сам понимаю, что это как бы отговорка; но не случится ли так, что замысел ещё раз посмотреть на монастырь поможет мне преодолеть, в конце-концов, мою порочную привязанность?.. Очень надеюсь на это, дорогая моя!!!
   Приехал я в Кретингу около двенадцати дня - и сразу к Донатасу. Только подошёл я к "хате", как он сам уже мне навстречу выходит:
   - О, Антанас! Привет. - жмёт мне руку. - Тебя каким ветром к нам принесло?
   - Да так, - говорю. - Приехал отдохнуть... деньги есть.
   Он тут же головой кивнул:
   - Слушай, давай-ка сначала в монастырь слетаем пожрать, а потом и зависнем в хате, ширнёмся!
   У меня даже глаза вылупились от изумления:
   - Куда?! В монастырь?! Пожрать?!
   - Ну, конечно! - отвечает и смеётся. - Понимаешь, у монахов сегодня какой-то религиозный праздник, так они по этому поводу бесплатную жратву для бомжей во дворе церкви на столах поставили... глупо ведь не пойти, а?
   Элетта, милая!!! Похоже, что вся моя жизнь состоит из чудесных совпа... да что это я говорю! - из самых настоящих чудес!!! Я словно чувствовал, что в Кретингу мне надо поехать именно сегодня! Нет, не могу и не хочу считать это совпадением, пусть даже и очень удачным - пусть лучше это будет чудом! Мне, возможно, удасться увидеть монахов и поговорить с ними; хотя и не могу представить себе ни единого повода для беседы... Как же всё-таки удивительно раскладываются события в моей жизни!
   Во дворе перед церковью стояло десять огромных старинных дубовых столов; на первых двух из них стояли здоровенные армейские бидоны с супом; тут же лежал аккуратно нарезанный хлеб на подносах. Масса металлических тарелок и ложек занимала собой весь третий стол. А остальные семь столов были заняты обедающими бомжами.
   Мы подошли взять тарелки и ложки, когда у нас за спиной послышался чей-то громкий свист; оглянувшись на него, мы увидели Марюса за четвёртым от дверей церкви столом - он вовсю уписывал суп; махнув нам рукой, он сразу же вернулся к прерванному занятию.
   Около входа во храм стояли двое монахов, переговариваясь между собой; они не обратили на нас никакого внимания. С ними рядом стояла женщина лет шестидесяти в белом поварском халате, надетом прямо на куртку; она, похоже, и присматривала за порядком во дворе церкви. Мы налили себе супу и направились к столу, за которым сидел Марюс; он уже энергично расталкивал локтями соседей, освобождая нам место за столом. Через мгновение мы уселись на скамейку возле него и он пожал нам руки.
   - Ты где был, кореш? - налетел Марюс на Донатаса, отправляя в рот большой кусок хлеба. - После того, как я тебе позвонил, прошло двадцать минут!
   - Да ко мне Антанас зашёл, задержался по дороге. - ответил тот, вылавливая из супа кусочек мяса.
   Марюс, кажется, не выразил никакого удивления по поводу моего присутствия в Кретинге; да и я сам почему-то был рад не пускаться в беседу с ним. Донатас сидел между нами; они тут же стали обсуждать какие-то свои проблемы - а я перевёл всё внимание на монахов.
   Время от времени они кидали взгляды на нас, обедающих; убедившись же, что вокруг всё вроде бы в порядке, они возвращались к своему разговору. Молодые... может, те самые, что я видел у магазина в прошлый раз? Может быть. Теперь у меня была возможность рассмотреть этих странных людей с расстояния всего лишь нескольких метров: длинные коричневые рясы; приподнятые за головой капюшоны с длинными хвостами; белые верёвки; кресты на поясе... Их слова до меня почти не доносились - бомжи шумели у меня над ухом подобно базару по субботам - говорили они спокойно, медленно; рясы их развевались от налетавших из-за угла храма порывов ветра. Дверь храма открылась - появилось ещё трое монахов; и среди них не было ни одного старика! Один из них - самый высокий, лет тридцати пяти, черноволосый - вдруг отделился от своей компании и, улыбаясь, подошёл прямо к нашему столу:
   - Ну, молодцы, как обед?
   - Отлично!.. Очень вкусно!.. Спасибо, Астиюс!.. - понеслись вопли со всех сторон.
   Тогда монах сказал:
   - Ну и слава Богу! Ну и на здоровье! - и вернулся опять на крыльцо перед храмом.
   Ещё несколько минут посовещавшись о чём-то с братьями монах, которого бомжи назвали Астиюсом, махнул рукой и что-то вновь сказал остальным, после чего все пятеро монахов скрылись за дверями церкви.
   - Астиюс... Кто такой этот Астиюс? - спросил я тогда у друзей. Донатас был очень занят супом и поэтому не обратил на мой вопрос никакого внимания; однако Марюс удостоился мне ответить, хотя и не особенно любезно:
   - Это самый старший у них в монастыре, понял? Ему все остальные монахи подчиняются... А ты, петух старый, чего растолкался? - обратился он к старику, который, видимо, нечаянно пихнул его под локоть. - Сейчас так толкну, ... мать, что в следующий раз не встанешь! Понял, козёл? - и он снова повернул голову ко мне. - Он тут, в монастыре, за всё отвечает; и сегодняшний праздник для бомжей - тоже его рук дело...
   Считая, что он всё ответил по интересовавшему меня вопросу, Марюс преспокойно вернулся к еде.
   После столь нежданного и сытного обеда мы отошли от столов в сторону, к забору; Марюс и Донатас закурили. Мне пришло в голову зайти в церковь - как и тогда, в Клайпеде - пока ребята заняты перекуром; я даже намеревался уже сообщить им о своём решении, но... ничего не сказал и остался стоять рядом с ними. Ведь это была моя трусость, не так ли, Элетта? Я испугался того, что они подумают обо мне; испугался того, что стану в их глазах чудовищным посмешищем клайпедских "коллег" по кайфу... они разболтают о моей "религиозности" другим... Итак, я снова испугался; и если в первый раз я испугался себя самого, то во второй - людского мнения о себе. Что лучше? Впрочем, трусость - она и есть трусость.
   А потом - опять эта чёртова "хата"; опять кайф... опять угрызения... Правда, я решил хоть немного наказать себя за трусость - не принимать второй дозы; но каким же слабым было такое утешение! Ведь этим самым я ничего не оторвал от себя; так, совершил небольшую потачку дьяволу... или он - мне?! То же самое и с курильщиками - "Ладно, сегодня выкурю ни десять, а всего лишь девять сигарет!" Через неделю - "Сегодня ни девять, а восемь..." - и так до одной сигареты в день. А потом и следует наглое заявление: "Курю сигарету в день - это значит, что и не курю вообще!" Э, нет - врёшь!!! Между одной сигаретой и пачкой, выкуренной за день, нет никакой разницы: или ты куришь - неважно сколько - или не куришь вообще! Такие-то дела...
  
   20
  
   Здравствуй, Элетта! Прошли две недели - совершенно пустые две недели. На улицах снег, хотя и нет особенного холода - море спасает... У нас-то всего "минус шесть", а в Вильнюсе - около "семнадцати ниже нуля"...
   Свободный день, воскресенье. Опять к бабусе ездил; оттуда завернул к маме на кладбище - белым-бело там, тихо; снегу по колено... Нашёл у одной из соседних могил ведро, очистил снег с него, сел. Сижу... Уже сколько времени прошло - и никаких изменений ни теперь, ни в перспективе не наблюдается... Радоваться тому, что сменил двойную дозу на одинарную бессмысленно - сам же помню свои рассуждения о курильщиках... В общем, житьё моё ни к чёрту не годится! Хочется успокоить себя - и даже не то, что бы успокоить, более - похвалить! - что всё идёт путём, что даже какой-то незначительный отказ от кайфа тоже есть немалая победа - да вот только весьма с трудом в это верится. Пессимизм какой-то сразу нападает - и валит с ног. Хотя я очень хорошо ощущаю, что ты, милая Элетта, меня не осуждаешь. Да, конечно, я знаю, что ты хочешь избавить меня от этой проклятой зависимости, но ведь и сам я должен приложить какое-то усилие к своему же освобождению...
   Боже мой! Никогда не мог бы подумать о своей непролазной слабости! Казалось - начинаешь, начинаешь, потихоньку движешься вперёд; потом - срыв: и вновь оказываешься у разбитого корыта. И снова проклинаешь себя... и начинаешь всё сначала... Если я хорошо помню (вроде, проходили в школе на уроках истории), так это греческие боги наказали одного мужика подобным образом - не помню, кстати, за что: человек должен закатить огромный камень на гору, а тот у самой вершины постоянно срывается - и снова летит вниз. Тот опять толкает камень к вершине - а на предпоследнем шагу точно та же история... и так до бесконечности... Со мной, похоже, подобная фигня приключилась: начинаешь, начинаешь и - хана! - милости просим приниматься за дело снова!.. И сил на большее не хватает, и нервы расшатаны; да ко всему тому ещё и сам себя ненавидишь пуще прежнего. А конца-края тому и не видно...
   Посидел я ещё полчасика рядом с мамой - замерзать понемногу начал. Пойду, решил, домой - всё равно больше делать нечего. Только все эти мысли печальные я с кладбища вместе с собою унёс - да и куда можно убежать человеку от себя самого?! Пришёл домой - чайник поставил; бутерброд утренний достал из холодильника... Один я - вот что пока хуже всего; и как раньше до меня это не доходило с такой ясностью?! И снова появились мысли о любимой, о семье... которых нет. Возможно, именно любовь была бы тем стимулом, с помощью которого человек способен на всё - даже отказаться от наркоты. Думаю, что это было бы очень действенно - заставить себя понять, что ты несёшь ответственность не только за себя, но и за другого человека, который любит тебя, верит тебе, прощает тебя... совсем как Элетта... Просто намного легче жить, когда рядом находится любящая тебя женщина - тут уж не пойдёшь на "точку" к Дон-Кихоту; ведь любовь, как говорят, сильнее всего на свете - куда уж ей не справиться с каким-то кайфом! Ой, горе ты моё, горюшко - когда же ты, наконец, от меня отвяжешься?.. Спокойной ночи, Элетта!
  
   21
  
   Неделю мучился от своих мыслей проклятых; наконец не сдержался: заломило душу - побежал как миленький к Дон-Кихоту. Ну, тут и очередное приключение случилось - увы! - не чудо, но всего лишь приключение... хотя нос распухший до сих пор побаливает...
   На "точке" уже собралась приличная компания - опять Серёга, опять Лаура; ещё трое каких-то хмырей... и та, новенькая, худенькая, которую я только один раз видел у Дон-Кихота, не помню уже когда... Симпатичная, но ужасно молчаливая; впрочем, я-то к ней со своими базарами и не приставал. Дон-Кихот лишь сказал, что зовут меня Антанас, а её - Кристина; на этом всё наше знакомство и закончилось... как я тогда полагал.
   Ну, потом все эти торчки стали ширяться; стыдно, только я тоже не отставал от них, а затем... Затем, когда все уже порядком накачались, между этими тремя ублюдками начался какой-то конфликт; сомневаюсь, чтобы сегодня хоть кто-нибудь из нас помнил, из-за чего же он разгорелся - одним словом, все трое начали прямо у нас на глазах выяснять отношения... и убей меня Бог, ничего не помню о том, как в центре этого конфликта оказался я сам. Знаю - характер у меня мягкий; и чтобы меня завести, надо приложить к тому немало усилий. Хотя драться, собственно, я не боюсь, но вот эта проклятая медлительность... базар-вокзал, и тому подобное... В общем, если мне костей не переломали, то всё в порядке; ничего, поправлюсь, отлежусь пару дней - я этого козла ещё где-нибудь да встречу...
   Хорошо мне запомнились вопли Дон-Кихота: "Только не в моей хате, ублюдок!"; да ещё как Серёга тащил меня куда-то в коридор... в ванную, наверно... А затем - помню, как в тумане - что Кристина моё лицо полотенцем вытирала... и руки у неё такие холодные, мягкие... и словно сквозь сон слышу: "...Он здесь недалеко, около "Соджюса"... второй дом... да, да, доведи его... что?.. да, на первом, на первом..."
   Потом помнится, что дорога постоянно из-под ног исчезала; да ещё на льду разок навернулся как следует - а Кристина всё перед глазами мелькает, вернее не она сама, а её лицо... И напоследок сознание вернулось ко мне уже дома - я лежу на кровати, а девушка сидит напротив меня на стуле, взятом из кухни. Смотрит на меня, да так печально, жалостливо... Только помню, что прогнусавил из последних сил: "Элетта!" - и провалился в липкую темноту...
   Просыпаюсь. Кристины в комнате нет. Пробую подняться - тело несколько ломит, но не особенно; вот только бок болит. В квартире пусто - мой ключ торчит в дверях; сама дверь незаперта... Смотрюсь в коридорное зеркало - вот это видон! Рыло конкретно распухло; у подбородка ссадина. Неплохо... Ничего, до свадьбы, как говорится...
   А на работу - в ночь. Ладно, ничего страшного; главное переломов нет. Двигаю руками, ногами - как будто всё в порядке. Слава Богу! Снова возвращаюсь к кровати и плашмя падаю на неё...
   Только около четырёх вечера проснувшись я нашёл в себе достаточно сил присесть к столу и взять авторучку - чем сейчас и занят. В квартире всё нормально; со мною - тоже ничего... Интересно, когда ушла Кристина?
   Знаешь, Элетта, не могу не сказать, что очень заинтересован этой девушкой. И не только потому, что она притащила меня домой, рискуя по дороге нарваться на ментов или ещё каких-нибудь козлов... Глаза у неё добрые... и красивые... как у тебя, Элетта! Или, может, не было вчера никакой Кристины, а это ты сама явилась в другом образе и спасла меня?.. Впрочем, нет: стул из кухни до сих пор стоит возле кровати; я помню, что Кристина сидела на нём и печально смотрела на меня...
   А я-то - герой! Что она теперь обо мне подумает? Ладно, пора чего-нибудь перекусить... а потом разузнать у Дон-Кихота побольше о Кристине. Кто знает - может быть... Целую тебя, милая моя Элетта!
  
   22
  
   Целую неделю над моим трагическим видом потешались - дружески, конечно! - Йонас и Роландас с работы; даже заехавший однажды на стоянку Паулюс отпустил пару шуток по поводу моего "фэйса". Был у Дон-Кихота; интересовался Кристиной и компанией трёх ублюдков. На мой вопрос о Кристине он ничего толком не смог ответить - только лишь, что она откуда-то с центра, живёт якобы в районе базара - и всё. А насчёт этих трёх козлов - так он просто посоветовал мне не связываться с ними.
   - К тому же, - добавил он после паузы. - К тому же ведь это ты первым начал шухерить. Заорал что-то про какую-то деву... короче, весь бардак с тебя и начался... А что - у тебя с этой Кристиной что-то случилось? - глянул он на меня ехидным взглядом и закудахтал.
   - В том-то и дело, что не случилось ничего особенного. - просто ответил я. - Но мне хотелось бы дождаться продолжения...
   - Она ещё новенькая, понимаешь? Начала ширяться не более месяца назад. - продолжал тем временем Дон-Кихот, запихивая в рот дымящуюся сигарету. - Ей ещё надо очень мало и нечасто... заходит раз в неделю, а то и реже... Но цыпочка, похоже, ничего, да? - снова скривился он в отвратительной улыбке.
   Чего там нёс Дон-Кихот, что я орал про какую-то деву? Уж не про тебя ли, Элетта? И что я ещё мог говорить?.. Да-а-а... Вот уж где темень была в голове! Никаких воспоминаний, за исключением нескольких смутных отрывков... Элетта, Элетта! Так и побуждает меня - уже в тысячный раз, наверно - спросить: почему же эта тьма дана именно мне? Почему же мне дан этот вечный кошмар, когда столько людей вокруг могут постоянно созерцать свет и наслаждаться Солнцем? Утешаю себя только тем, что маленький лучик его пробился, надеюсь, и ко мне - это Кристина. Элетта, я очень хотел бы снова встретить её, поговорить с нею - словом, не как в прошлый раз. Что-то в ней есть очень близкое мне; что-то очень-очень родное... Прошло больше недели - а я всё помню её взгляд, когда она сидела на стуле в этой самой комнате; чувствую, Элетта, что у нас с нею очень много общего - чего же именно?.. наркомания и разбитая жизнь?.. Нет, нет и ещё раз нет! Что-то... что-то глубокое... человеческое... Милая Элетта, помоги мне снова встретить её! Помоги мне её найти! И если она для меня Луч Солнца - то я больше не желаю находиться во тьме.
  
   23
  
   Ты свидетель, Элетта, что я держался до конца; впрочем, "до конца" - не совсем верно звучит, ибо конец - это полное освобождение и исцеление от наркотиков... и всё же я держался, сколько мог. Прошло почти две недели; уже середина зимы... и в душе моей тоже зима - лютая, суровая...
   Ты видишь, моя Элетта, я так хотел исправиться - потому, что я встретил Кристину; потому, что мне надоел кайф; потому... но... Мне даже приходило в голову, что вполне можно похвалить себя за то, что столь долгий срок я мог продержаться без дозы - но сам же и вспоминаю своего "курильщика", чтоб ему пусто было! Этот пример настолько прочно засел в моей голове, что вспоминая его я даже руки опускаю от отчаяния. Элетта, я почти убеждён, что от моей болезни лекарства нет... Конечно, пока я жив, жить будет и надежда - но какая она иллюзорная, прозрачная; она подобна тончайшей паутине, которая разрывается от легчайшего дуновения ветерка! И когда я - вновь! - нутром осознал, что не смогу более сопротивляться ломкам, то сразу же пошёл к Дон-Кихоту... я даже убеждал себя, что иду туда с надеждой встретить Кристину; что, мол, наркота здесь вообще не при чём. Однако ломки были вызваны проклятой отравой, а вовсе не желанием встретиться с девушкой; и только эти ломки я желал устранить любой ценой...
   О Элетта, где же это чудесное состояние покоя, которое мне довелось испытать в своём "райском" сновидении?! Боюсь, что тот покой и радость мне успешно заменяет кайф - и я начинаю забывать о своём сне. А потом, после того, как я отловлю свою порцию глюков, приходит ужасное, отвратительное раскаяние; похоже, что по степени боли оно гораздо сильнее самых страшных ломок. Меня всегда мучил вопрос, Элетта: почему же ты никогда не появлялась мне во время моих наркотических галлюцинаций? Наверно, потому, что в тот момент моё воображение слишком затуманено ядом, чтобы ты смогла - святая, дева, богиня! - показаться мне в настолько отравленной кайфом среде? Ты вообще перестала появляться - или ты обижаешься на меня за несдержанное слово?.. Может, ты и права - я бы на твоём месте уже давным-давно плюнул на всё и обиделся... Верю только в то, что ты - святая; а говорят, что ни один святой не умеет злиться, что само понятие злобы в нём напрочь отсутствует...
   Пожалуй, сегодня я окончательно сломлен; у меня больше нет сил сражаться с отвратительным многоголовым драконом, у которого вместо одной срубленной головы взамен появляются десять новых... Знаю, терпение совокупно с волей творят великие дела (так, по крайней мере, утверждают умники), но ведь должен быть хоть какой-то стимул для этого терпения... А у меня совсем ничего не получается - а время идёт, идёт, идёт... Прости меня, Элетта, но сегодня я, пожалуй, закончу. О, и если бы я имел хоть какую-нибудь возможность завтра попробовать сначала... с новыми силами...
  
   24
  
   Вот и ещё неделя... а может, и две. Я не считаю времени - его для меня более не существует; досадно только, что, несмотря на это, я продолжаю существовать для него... Слабая воля против огромной физической зависимости... Обыкновенная шестёрка против козырного туза - это смешно. Поэтому я и перестал задумываться об этом. Расскажу хотя бы о том, как я всё-таки встретил Кристину.
   Последнее время я заходил к Дон-Кихоту специально для того, чтобы застать её на "точке"; прошлую неделю я почти каждый день проводил там, но девушка не появлялась. Однако мы с нею встретились - совершенно случайно - день тому назад: я провёл день на "точке" в надежде на её приход, но Кристина так и не пришла. И стоило мне только накинуть куртку на плечи и выйти в коридор, как над моей головой резко прогремел звонок в дверь.
   Дон-Кихот протопал по коридору и открыл - на пороге стояла она, Кристина! О, как же она была красива! Ещё не появились на её милом лице ужасные симптомы наркоманки; ещё не нужно было ей использовать массу косметики, чтобы скрывать от придирчивого взгляда эти симптомы... На ней была длинная мягкая шубка, чёрные сапожки; волосы - распущенные, мило покоились на плечах; на ресницах ещё не успели растаять пушистые снежинки. В руке она сжимала маленький сложенный зонтик, с которого ещё капала вода...
   Она вошла; сразу же обратив внимание на меня, негромко спросила:
   - Ну, как ты?
   Дон-Кихот убежал в кухню готовить дозу отвара - а мы продолжали стоять в полутёмном коридоре.
   - Ничего, как видишь. - улыбнулся я, пожимая плечами. - Спасибо, Кристина, что помогла мне добраться до дому в прошлый раз - один бы я ни за что не дотащился.
   - Пустяки, Антанас! - просто ответила она, расстёгивая пуговицы своей шубы. Не скрою, меня очень обрадовало то, что она помнит меня по имени - наркоманы редко используют имена при обращении друг к другу. - Если ты мог бы видеть себя в прошлый раз, на кого ты был похож...
   Я помог девушке снять шубу и повесил её на крючок в прихожей, предварительно закрыв дверь на замок. Кристина положила свой зонтик на тумбочку для обуви и прошла в комнату. Я, конечно, пошёл следом за ней.
   - Куда же ты ушла так поздно, Кристина? - искренне спросил я, когда мы устроились в комнате на диване; из кухни раздавалось негромкое посвистывание хозяина "точки" и лёгкий металлический звон. - Могла бы остаться у меня...
   Она опустила голову:
   - Нет, мне надо было идти... После того, как я убедилась, что ты будешь спать долго и спокойно, я вставила ключи в дверь и ушла... прости, я её не могла закрыть...
   Когда она поизнесла эти слова и подняла голову, лицо её было залито румянцем. В ту же секунду в комнате появился Дон-Кихот:
   - Ну, голубочки, воркуем? А у дяди Эдика всё давным-давно приготовлено! Поэтому милости прошу!
   Элетта, милая Элетта! Мне казалось, что я ещё никогда не испытывал такой боли - даже когда меня ломало; даже когда меня ломало от раскаяния после этого! Видеть это милое существо, совсем ещё ребёнка (как мне говорила Кристина впоследствии, ей двадцать два - не такая уж и большая разница со мной, на мне она казалась почему-то маленькой девочкой), чью нежную кожу на руке возле локтя прокалывает стальная игла; чьи голубые глаза закатываются и через мгновение стекленеют; чьё личико превращается в отвратительную маску стареющей наркоманки... О Элетта, если ты действительно любишь меня, то помоги Кристине! Я не могу этого видеть! - видеть превращение милой девушки, скромной и стыдливой, в какую-то притонную шлюху... ну, пусть не шлюху, но это тем не менее ужасно. Странно, мне никогда не доводилось на собственном примере испытать такое отвращение к наркотикам; но то, что я увидел, наблюдая дуреющую от кайфа симпатичную девушку - у которой я, кстати, был в долгу за сопровождение меня домой в прошлый раз! - разбудило во мне такую доселе невиданную ненависть к наркоте, что я сказал Дон-Кихоту:
   - Ладно, мы пойдём!
   - Мы?! - оскалился наш гостеприимный хозяин. - Уже "мы"?! Быстро это ты, Антанас! Даром времени не теряешь... - потом что-то словно переключилось в его пустых мозгах и он добавил:
   - Впрочем, проваливайте. У меня тоже есть дела.
   Кристина кое-как оделась с моей помощью и, хотя ноги не совсем ещё хорошо слушались её, мы покинули "точку" Дон-Кихота; тот нас и не удерживал. Девушка молча взяла меня под руку; шёл снег и я раскрыл её зонтик над нашими головами. Я старался не идти быстро; Кристина то отставала, то неожиданно наваливалась на меня... Разумеется, мы направлялись прямо ко мне.
   Через пару часов она пришла в себя окончательно; мне помогла как холодная вода, так и молитва к тебе, Элетта - и я почему-то уверен, что последняя помогла в гораздо большей степени. И знаешь, Элетта, когда я взял Кристину на руки, чтобы положить её на кровать, то время будто бы замерло - и я застыл как статуя постеди комнаты. Считаю, что в тот миг я ни о чём не думал - только о той, что лежала у меня на руках. Никакими словами мне не удасться передать охватившее меня чувство; я никогда не смогу ни сказать, ни написать об этом - как не смогу описать то блаженное состояние, испытанное мною во сне... Прошла, казалось, целая вечность - а я всё стоял без движения у кровати с Кристиной на руках; она прислонилась головой к моей груди и одной рукой обнимала мою шею... Элетта, я опустил её на постель и со всей нежностью, на которую был способен, аккуратно укутал тёплым покрывалом...
   А потом мы пили чай на кухне. Элетта, поверь мне - Кристина удивительная девушка! Она очень милая, добрая и честная - но только страдает от того же порока, что и я сам. Она поведала мне кое-что о себе - словно в обмен на то, что я рассказал ей о своей жизни. Ей действительно двадцать два года; уже больше двух месяцев она сидит на игле. Подобно мне - от отчаяния и безысходности - она пристрастилась к кайфу: её бросил парень, когда узнал, что девушка беременна. Ей пришлось сделать аборт. Долго переживала из-за потерянного ребёнка и из-за того, что теперь она одна в целом мире... Потрясение сказалось на ней настолько сильно, что бедняжка попробовала уколоться. Дальше - больше... Одним словом, это была совершенно моя история... более того: это было историей почти каждого торчка, который, спасаясь от проблем, прибегает к помощи наркотиков.
   Конечно, родители её ничего не знают о том, чем занимается их единственная дочь; и страшно подумать о том, что будет, когда они узнают, наконец, о занятиях своего ребёнка. Кристина утверждает, что скандал будет неописуемым - да оно и так понятно. Кроме того, её родители занимают довольно высокое положение в обществе... Работать ей, практически, нет никакой необходимости; хотя, чтобы не выглядеть абсолютным лодырем, она преподаёт на специальных курсах английский.
   Как я понял, проблема у неё та же, что и у меня - Кристина ужасно страдает от одиночества; единственная её подруга быстренько окрутила её бывшего парня, и Кристина порвала с ней все связи. Случайных знакомых она просто терпеть не может; а полюбить кого-нибудь... нет, рана её сердца ещё слишком свежа, чтобы начать с кем-либо новые серьёзные отношения.
   Стало быть, я был прав, милая Элетта, когда говорил, что между нами очень много общего?.. по-человечески много общего, я хочу сказать... Страдальцы мы с Кристиной, законченные страдальцы! Так что теперь тебе придёться не только мне помогать, но уже нам обоим!
   - Почему же ты решила всё-таки проводить меня домой в прошлый раз, Кристина? - я не повторялся, спрашивая об этом девушку, пожалуй, в сотый раз. Меня действительно мучил этот вопрос до глубины души, а я до сих пор не получил на него предельно ясного ответа. - Ты и видела-то меня в первый раз - чёрт ведь знает, кто я такой!
   - Ты - не такой, как все. - загадочно ответила она, скромно опуская взгляд к полу. - Я это сразу заметила... даже ещё раньше, когда в первый раз увидела тебя. Ты показался мне очень измученным, очень печальным... не физически измученным, а внутренне, морально... Какое-то странное чувство доверия появилось у меня к тебе, хотя мы и не разговаривали... и это доверие, похоже, меня не обмануло. - она глубоко вздохнула и поднесла чашку с чаем к губам.
   - Каким же таким образом? - не на шутку заинтересовался я. - Чем же я вызвал у тебя такое доверие? И тем более - как же я смог его оправдать?
   - Сегодня, например, ты мог преспокойно изнасиловать меня - однако ты этого не сделал, хоть я и была в беспомощном состоянии... как и всегда, впрочем. - просто ответила она, без какой-либо рисовки глядя мне прямо в глаза. - Почему, позволь спросить, ты привёл меня к себе?
   - Потому, что у меня дома тебе в тысячу раз безопаснее, чем на "хате" у Дон-Кихота, где собирается чёрт знает кто! - честно ответил я. Полагаю, что при этих своих словах я покраснел, как варёный рак; видеть, конечно, я этого не мог, но почувствовал перемену температуры кожей лица. - А здесь тебе ничто не угрожает... И, к тому же, я не делаю этим ничего особенного - просто возвращаю тебе должок за твою прогулку со мной в прошлый раз... - я засмеялся и она тоже засмеялась вместе со мной.
   После чаепития мы опять перешли из кухни в комнату, где устроились на диване. Кристина, взглянув беспокойно на часы, сказала, что ей надо будет скоро идти домой, чем повергла меня в странную тягость мыслей - мне так не хотелось, чтобы она уходила! Мне было с нею так спокойно, так хорошо... Вот тогда-то, как я помню, я и обратился к тебе, милая Элетта, с просьбой о том, чтобы наши отношения с Кристиной не пропали даром... чтобы эта наша встреча не была последней... Честное слово, я так и сказал об этом Кристине на прощание! Она замерла на секунду около дверей; обернувшись, тихо произнесла, не глядя на меня:
   - Хорошо, Антанас! Я обещаю... что мы ещё встретимся...
   - Приходи ко мне, когда только пожелаешь! - страстно попросил я. И спешно добавил:
   - Всю эту неделю я работаю в ночь... Обязательно приходи!
   Она кивнула своей милой головкой и улыбнулась:
   - Я приду... Может быть, завтра или послезавтра...
   - Я буду очень ждать тебя! - воскликнул я. И смущённо прибавил после короткой паузы:
   - Знаешь, я тоже чувствую непростое доверие к тебе! И думаю, что нам вместе лучше быть здесь, в этой комнате, нежели не "точке" Дон-Кихота, в компании сумасшедших ублюдков... прости, оговорился. - спешно поправился я. Кристина улыбнулась опять - так нежно и мило! - и молча открыла дверь.
   Она ушла - а я так и продолжал стоять в коридоре и думать о ней. Затем я перешёл в комнату и грохнулся на кровать, все продолжая думать о Кристине. Она такая нежная, такая удивительная! И мне очень скучно без неё, Элетта! Когда она рядом, то всё вокруг будто расцветает - жизнь кажется такой прекрасной; воскресают все мои надежды и мечты; на сердце становится так спокойно... Ах, милая Элетта, неужели ты ещё ничего не понимаешь?! Я люблю Кристину!
  
   25
  
   Здравствуй, милая, милая, милая Элетта!!! Вот, ты опять мгновенно исполнила мою просьбу - сегодня Кристина пришла ко мне почти ранним утром: я вернулся с работы, а она уже стояла у подъезда, несмотря на холод и снег. Не успел я опомниться, как схватил её в объятия; она выронила из рук зонтик и крепко прижалась ко мне, зарываясь лицом в мою куртку. Я гладил рукой её длинные локоны; ветер нёс на нас целую снежную стену - а мы так и стояли, обнявшись, не обращая никакого внимания ни на метель, ни на спешащих мимо и подозрительно поглядывавших на нас прохожих. А потом... потом я поцеловал Кристину - совсем легонько коснулся губами её лба... и ещё раз... и ещё... Она подняла голову, долгим взглядом посмотрела на меня - и, словно в каком-то припадке, стала целовать моё лицо.
   Уже не и помню, как мы добрались до моей квартиры; почти на каждой ступени мы останавливались, целовались - и поднимались на следующую... Так же не могу передать словами тот ураган объятий, поцелуев и ласк, который захватил нас уже у меня в комнате - и, знаешь, милая Элетта, ни одного слова не было произнесено нами в течении ближайших двух часов. Слова не были нужны - мы прекрасно понимали друг друга и без них.
   Вот так эта самая любовь, о которой я давно просил, неожиданно выскочила передо мной; сразив меня наповал, она продолжала неистовствовать, сокрушая всё на своём пути; она не оставляла мне ничего другого, кроме себя - только она одна властвовала над моим разумом, чувствами и временем...
   Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, всё время целовались.
   - Я боялась влюбиться, - шептала мне на ухо Кристина. - Боялась неизменного повторения случившегося со мною полгода назад; боялась в очередной раз поверить кому-нибудь; боялась быть снова обманутой... Но ты, Антанас - ты не оставил мне никакого шанса, когда я узнала тебя получше; а ведь мы встречались всего несколько раз, да ещё с такими большими перерывами во времени... И я хочу, милый, я хочу полюбить тебя... полюбить по-настоящему...
   Я целовал её лицо, руки, волосы - и не мог остановиться; словно до сих пор не мог опомниться от случившегося - и это всего за пару неполных дней! Теперь, милая Элетта, я никогда больше не буду просить тебя о том, чтобы ты изменила мою жизнь - она уже изменилась. Появление Кристины изменило её почти полностью, осталось решить некоторые мелочи... Вот только теперь никто и ничто не сможет сбить меня с толку; никто и ничто не заставит свернуть меня в сторону от поставленной ранее цели; никто и ничто не сможет выбить веру и надежду, твёрдость и волю у меня из-под ног... Даже удивительно, какую огромную силу я чувствую, говоря об этом! Я просил тебя о любви - и ты спасла меня от одиночества, милая Элетта, направив в мою жизнь эту замечательную девушку; и теперь я просто должен - обязан! - отказаться от своей проклятой зависимости; и не только разобраться с самим собой, но и помочь в этом своей драгоценной возлюбленной! Осознавая столь ясно принятую на себя ответственность - за себя, за любимую - я снова и снова буду молить тебя, Элетта, о помощи и поддержке. И верю бесповоротно, что когда-нибудь ( а возможно, что и ждать не очень долго!) мы освободимся от заразы настолько, что даже при виде шприца или марли не будем вспоминать о своём презренном прошлом...
   - Я тоже очень хочу начать новую жизнь, любимый! - шептала Кристина, положив голову мне на грудь. - Тем более, что теперь у меня есть ты... Больше я не одинока, и я верю в тебя! Мы поможем друг другу вырваться из этого кошмарного сна - ведь правда, любимый? - и всё будет хорошо... Я так хочу иметь хорошую семью, детей... - легонько вздыхая, она словно продолжала грезить наяву.
   Я слышал каждый её вздох, каждое слово; чувствовал каждое движение своей возлюбленной... и был вместе с ней преисполнен твёрдой верой в эти последующие за нашей любовью изменения.
   И, знаешь, Элетта, у меня настолько закружилась голова, что я уже плохо различаю, где ты, а где - Кристина! Как будто любовь стёрла все границы... если, конечно, это ты сама не явилась мне под видом Кристины... Не знаю... Мне, однако, известно то, что я безумно люблю Кристину и хочу, чтобы она была счастлива. Да, я так хочу видеть её счастливой и здоровой! Помоги нам, Элетта! И если я прошу тебя об этом, значит, ты - по-прежнему есть ты.
   Бегу на работу; любимая недавно ушла. Мы с нею встретимся завтра... и послезавтра... Целую вас обоих - Элетта, Кристина!
  
   26
  
   Здравствуй, Элетта! Прости, но поглощённый любовью давно уже не раскрывал дневника. Да и что я могу записать в него, Элетта?! Только то, что мы с Кристиной любим друг друга и почти каждый день проводим вместе; что стараемся держаться от наркотиков на безопасном расстоянии, обходя "точку" Дон-Кихота за целый двор... что моя зима заканчивается (как я надеюсь на это!!!), ведь и вокруг уже чувствуется наступление весны - времени радости и тепла... Неужели я не сплю?! Неужели это не сон - наша любовь с Кристиной?! Странно говорить об этом, но порой, когда я остаюсь один, мне начинает казаться, что я придумал Кристину - так же, как и тебя, Элетта! - что когда-нибудь я снова очнусь или проснусь в том мире, где всё будет по-старому: Дон-Кихот, кайф; ублюдские рожи, накачанные наркотой; одиночество... Но, нет: прочь, гнусные мысли, навеянные на меня самим дьяволом; прочь от меня - вам не удасться сломить моё начинание... и я обязательно доведу его до победного конца!
   Несколько дней тому назад я ездил навестить бабушку; со мною поехала также и Кристина. Нечего и говорить о том, что моей старушке она очень понравилась; и надо было видеть, как она засуетилась на кухне, готовя хоть мало-мальски приличный стол для нас! Бабуля была особенно разговорчива с Кристиной; в гостях мы пробыли почти весь день. После обеда старушка не упустила возможности переключить беседу на религию, которая всегда была её коньком; полагаю, что Кристине пришлось собрать всю силу воли, чтобы во время бабулиной речи сохранять участливую улыбку на лице.
   - ... Вот, а потом Антанас работу потерял... А я и говорю ему: "Внучек, помолись святому Иосифу и Пресвятой Деве Марии - и они тебе эту работу немедленно отыщут. И, гляди - через месяц находит он работу; а ведь в наше время сколько искать её приходиться! По нескольку лет её люди дожидаются... Да ещё, вроде, и возраст у Антанаса - уже не мальчик, пора бы и семью заводить... - тут старушка лукаво подмигнула Кристине. - Вот, и тебя, поди, у Пресвятой Девы он вымолил...
   - Ерунда всё! - полушутливо-полусерьёзно вмешался я. - Никакой Деве Марии я не молился... а если и молился, то Деве Элетте. - закончил я, откидываясь на спинку дивана.
   - Ну, а разница-то какая? - не растерялась бабка. - Главное, что дева - есть дева; и если Господь услышал её молитвы за тебя, то всё и так хорошо... Однако Мария - лучше всех, понимаешь? Это - Мать... всех верующих Мать и заступница. Только человек уверовал - как Мария тут же и ему матерью становится... и защищать его будет; и молиться за него будет, как за своего собственного ребёнка... Любит нас она сильно - и никогда в обиду не даст; и от любой неприятности спасёт, если позовёт её человек...
   Много ещё говорила бабуля о Деве Марии и о других святых; столько всего высыпала, что всё услышанное у меня в голове окончательно перемешалось - кто какое чудо сотворил, где и когда - ничего не могу теперь припомнить. А насчёт тебя, Элетта, я ведь правду сказал - как сам это понимаю. Молился ведь я тебе, очень молился; даже каждый случай помню, когда ты на мои молитвы отвечала... Так что если говорить о Кристине, то я действительно у тебя её вымолил; как, впрочем, и работу.
   Ушли мы от бабушки около восьми вечера. И когда мы шли к автобусной остановке, Кристина вдруг неожиданно спросила меня:
   - Антанас! Скажи: ты и вправду молился этой... как там её... святой какой-то...
   - Элетте? - подсказал я.
   - ...Да, Элетте, чтобы та нас познакомила?
   Сперва я подумал, что Кристина шутит - но никакой шутливости в её голосе или широко раскрытых глазах так и не обнаружил.
   - Не знаю, милая... похоже, что всё-таки молился...
   - А кто она такая, эта Элетта? - опять, после короткой паузы, спросила моя любимая, прижимаясь ко мне на ходу. Тут же подъехал нужный нам автобус и мы сели в него.
   - Знаешь, милая, - я поцеловал прижавшуюся к моей груди голову. - Это самая странная история в моей жизни...
   - Когда она жила? Какие чудеса совершала? - торопила меня Кристина.
   Я улыбнулся, снова целуя девушку:
   - Когда я расскажу тебе, ты, наверно, посчитаешь, что у меня с головой не всё в порядке... Одним словом, никакой Элетты не существует; а, впрочем, может и существует... я толком в этом не уверен...
   - Ничего не понимаю! - отрезала Кристина. - Кому же ты молился в таком случае?
   - Я себе всё это представляю так. - попытался сосредоточиться я. - Жизнь моя была пуста и одинока; ну, хоть вешайся! У меня никогда не было ни настоящих друзей, ни любимой, ни особых радостей жизни - и я придумал себе Элетту; придумал именно от тоски и одиночества... А потом, похоже, наделил её волшебными свойствами - и стал ей молиться; она словно бы стала моим добрым ангелом-хранителем... Однако теперь, когда она выслушала столько молитв и ответила на них, то я уже толком и не знаю - существует ли она на самом деле или же...
   - ...Или же с тобой действительно не всё в порядке. - докончила за меня Кристина и чмокнула меня в щёку.
   Моя милая уже ушла; а я всё думаю, думаю, думаю... Сама того не зная, Кристина натолкнула меня на интересные мысли - ведь если Элетта является плодом моего воображения, то это настолько сильное явление, что доставляет мне огромную веру в неё. А вера-то сама по себе ниоткуда не возьмётся! Обязательно должно быть нечто такое, что заставляет эту самую веру быть постоянно живой, неумирающей... Вряд ли человек обладает таким воображением, которое смогло бы поддерживать его веру - в таком случае человек был бы Богом. Хотя... есть же легенда о каком-то скульпторе, который вытесал из из простого камня статую прекрасной женщины и настолько влюбился в неё, что та ожила... впрочем, это уже из области легенд. И если верить такому превращению, то воображение у этого грека было довольно нехилым, но... постой, постой, недоумок! Ведь речь-то здесь идёт вовсе не о воображении, а о любви, о чувстве... и о воле, которая заставила обыкновенный камень стать нормальной человеческой плотью и кровью... Хм, а если всё-таки Элетта существовала и ранее вне меня? Ведь не может же простое - даже и очень огромное! - воображение отвечать на молитвы; а в такие чересчур уж "удачливые совпадения" я не верю - ибо, как я думал раньше, они-то и являют собою чудо! Таким образом, что получается - между "удачливым совпадением" и настоящим чудом нет никакой разницы!..
   Ну, что-то я опять зафилософствовался; пора двигать на работу. Мне бы только эту ночь продержаться - а завтра опять Кристина, милая моя... и Элетта.
  
   27
  
   Ну вот, прибежал домой с ночной - и спешу записать то, о чём надумал за ночь; не то позже появится Кристина и у меня не будет времени на дневник. Приступаю.
   Что-то здесь не сходится со всеми моими теориями... Воображению нужна не меньшая подпитка, чем вере, любви и всему остальному. В воображении, насколько я это себе уясняю, никак не может находиться то, чего туда ранее не было заложено. Но что же, в таком случае, является началом любого воображения? Наверно, видение, слышание или осязание. Каким тогда образом я увидел Элетту во сне, если никогда не видел её наяву?! Ведь воображение не имело никаких материалов с самого начала... да, можно, естественно, предположить, что во сне мне был подан некий собирательный образ - но ведь сама суть Элетты от этого не страдает! И что тогда получается? То, что Элетта сама пришла ко мне! Я её не придумывал - просто наступил момент, когда она должна была придти... и она пришла! Откуда, в конце-концов, я взял её имя? Само же по себе оно не появилось (хотя я так и полагал поначалу)! Такого созвучия даже придумать невозможно, тем более мне... Получается, что имя мне было подкинуто; подсказано самой Элеттой, равно как и первые знания о её качествах - милосердии, любви, красоты и нежности... Понимаю, с моими "рассуждениями" можно спорить, однако для меня они более, чем непререкаемы. Не хотелось бы пользоваться бабкиной религиозной терминологией, но никак не могу придумать синонима - откровение! Да! Элетта для меня - откровение...
   Ой, сейчас перечитал всё написанное - страшно стало: ну и намудрил! Только мне от этого не хуже - я как-то внутренне чувствую, что так оно и есть... ну, всё то, что я думаю об Элетте; только вот никак не могу описать этого словами - а может быть, это и невозможно описать словами?! И верно: сразу же задумался о том, как бы я описал словами свою любовь к Кристине - что я люблю её больше всего на свете?.. Что она мне дороже всех богатств мира?.. Что она прекрасней тысячи роз и тонны алмазов?.. Чушь!!! Нет, конечно - то, что я написал о своей любви - правда; но только правда эта какой-то сравнительной получилась. И неполной. Как бы это точнее высказать... поэтически вышло, лирически - но отнюдь не передаёт всей сути. Да и чего там "всей" - даже на четверь не тянет! Значит, любовь - чувство совершенно непередаваемое словами; слова просто указывают на присутствие этого чувства - и не больше. Но ни его силы, ни глубины они никогда передать не смогут.
   Вот и опять наворотил чего-то... Хотя, собственно, разве я пишу это для кого-нибудь?! Или борюсь с неизвестными мне противниками - философами, психологами и прочими умниками?! Кому я что доказываю? Э-э... если я с кем-то и борюсь - как на страницах дневника, так и в остальной жизни - так это только с самим собой. И это значит, что где-то внутри меня и сидит тот дьявол, который не верит в Элетту, в силу молитв к ней, в её помощь... Что именно ему я должен постоянно доказывать, что Элетта существует на самом деле и что я не придумывал её. А он - это моя тёмная сторона - провоцирует меня не верить, отчаиваться (от собственных же мыслей!), лгать самому себе... Ух, смешно уже и философствовать, но, похоже, религия ошибалась, когда отвела место дьяволу за пределами человека вместо того, чтобы поместить его в человека. А может, дьявол - и там, и там? Хотя, всё к чёрту - я не богослов. Хватит на сегодня... Да здравствует Элетта! Спасибо тебе за то, что ты есть! Главное, что мне... ой! Звонок в дверь; наверно, это Кристина! Бегу!..
  
   28
  
   Здравствуй, Элетта! Вот и конец марта... а я всё топчусь на месте. Это я в отношении кайфа - он до сих пор остаётся единственно большой проблемой моего существования. Что касается всего остального, так у меня всё круто, если не сказать круче. Всё так же работаю, провожу время с Кристиной. Становится всё теплей и теплей; мы с ней часто выезжаем на природу - гуляем, дурачимся... строим планы нашей будущей жизни. Она познакомила меня со своими родителями; и не могу сказать, что я понравился им с первого взгляда. Особенно её мать - видимо, она ещё хорошо помнила последнее потрясение дочери, поэтому сначала отнеслась ко мне почти с нескрываемой неприязнью. Но уже после нескольких встреч женщина постепенно меняла своё мнение обо мне; а что касается отца Кристины, то всё было ладно с первого раза: он сразу заявил, что во мне самое главное то, что я "не безработный бездельник и не лодырь". Вообще, семейка Кристины довольно крутая - как говорится, со связями; хотя и не хотелось бы подробнее распостраняться по поводу её занятий и положения в обществе... тебе, Элетта, и так об этом известно.
   Короче говоря, родители нормальные - и нечего тут особенно трепаться. С гораздо большим удовольствием я лучше расскажу тебе о Кристине.
   О, милая Элетта, о ней я мог бы рассказывать постоянно - Кристина такая изумительная! И настоящая загадка - чем больше я о ней узнаю, тем больше вопросов у меня появляется... Даже странно, думаю, что мы столько лет жили в одном городе - а наши пути пересеклись только несколько месяцев назад! Тут - нечего и говорить - вполне можно и в судьбу уверовать... хотя, нет - лучше в Элетту. Ничуть не покривлю душой, говоря, что что считаю наше знакомство и любовь с Кристиной настоящим чудом и знамением свыше - а согласно всем моим теориям и размышлениям, всё благо в моей жизни происходит от тебя, дорогая, милая Элетта! Например, вчерашний день... или позавчерашний...
   Как-то на днях мы с Кристиной выбрались за город; было довольно тепло и мы решили съездить к морю, а потом немного погулять по Гируляйскому парку. Милая Элетта! Нет ничего дороже и прекраснее того, чем видеть радость человека, которого любишь! Если Кристина чему-то радуется, то делает это настолько по-детски, что прямо сердце замирает от умиления... Она бегала по берегу, подобно маленькой девочке; громко и задорно смеялась, когда обрызгала меня водой; разбирала валяющиеся по берегу связки водорослей, пытаясь найти там кусочки янтаря "на счастье"... Милая моя, да ведь ты совсем ребёнок! Я даже предположил, что она вполне способна написать где-нибудь на песке берега, куда не достают морские волны, "Антанас + Кристина = Любовь"... Милая моя! Любимая... Никогда в моей жизни не было каких-либо ценностей - но хоть одна теперь появилась... Только Кристина - это вовсе не ценность, более того: я смотрю на неё как на нечто не имеющее цены! Она бесценна! Не умею говорить как поэты, но их страстные сравнения своих возлюбленных с цветами и тому подобным довольно блеклые. Да и сравнивают они почти всегда только внешнюю красоту... а у Кристины, помимо этого, ещё такое доброе сердце! Подумать только - она такая на земле единственная - и моя! Да, Элетта, я сошёл с ума от любви к ней! И вовсе не требую возвращения рассудка...
   Мы погуляли по берегу моря - Солнце светило так ослепительно, так тепло! Мерно шелестели набегающие волны, смывавшие следы чаек на песке; лёгкий ветерок развевал мягкие шёлковые волосы моей возлюбленной... Лицо её раскраснелось от беготни, глаза блестели; набегавшись по берегу и надурачившись, она уткнулась лицом в мою грудь, прерывисто дыша... Элетта, это было так чудесно! Вот так, за считанные секунды жизнь, казалось бы, никчёмного и никому не нужного человека обретает смысл; и может ли человек тогда хоть на что-нибудь скулить и жаловаться?! И теперь я знаю, что жизнь прекрасна только тогда, когда у неё появляется смысл. А смысл этот, по-моему, заключается лишь в любви... и если человек не любит - значит, он не живёт.
   В лесу мы присели на поваленное бурей дерево - и долго разговаривали: о себе, о нашей любви, о будущем... и о наркотиках. О Элетта, если б ты только знала, как я не хочу писать об этом! Но словно что-то заставляет меня изнутри; что-то такое, чему я не могу сопротивляться... как ломкам... Между нашей зависимостью от кайфа есть немалая разница - и я не раз говорил Кристине, что ей гораздо легче меня вырваться из плена демона наркомании. А она... она, похоже, приносит такую жертву, что...
   Сейчас перечитал всё написанное за сегодня - как мило это всё звучит! - до этих, последних строчек. И зачем я обманываю тебя, Элетта, да и себя заодно - мол, всё хорошо, никаких проблем... Ложь! Наверно, поэтому я и исписал пару листов, умышленно раскрасив всё розовыми и голубыми тонами, чтобы подготовиться к ужасному переходу... Всё! Сил моих больше нет; прости меня, Элетта... приступаю.
   Нисмотря на мои обещания тебе, нисмотря на всю мою любовь к Кристине, я на прошлой неделе опять кололся. В тайне от Кристины - даже в тайне от тебя, как мне казалось. Может, скажу очень непонятно и таинственно, но не знаю, как это можно передать словами по-другому - я пытался колоться как бы в тайне от себя самого! Ломки достигли своего апогея - и я снова (и это после такого долгого помежутка времени!) появился у Дон-Кихота.
   - Давай скорее эту отраву! - крикнул я ему прямо с порога. - У меня всего несколько минут.
   Он взял деньги и подозрительно посмотрел на меня:
   - Ты, похоже, снова решил завязать?.. - он ухмыльнулся. - Тебя долго не было... а теперь убедился, что у тебя ничего не получается... - и он махнул рукой, засовывая деньги в карман, скривил посиневшие губы в подобие улыбки. - Впрочем, не моё дело...
   Потом я быстренько убрался домой и бухнулся в кровать. О Элетта, спаси меня от этого! Как будто Дон-Кихот ненавидел меня за то, что я пытаюсь "отвязаться" от кайфа! Неужели этот мир настолько грязен; неужели посреди такого грязного мира может цвести такой цветок, как моя любовь к Кристине?! Не помню толком, что я успел надумать по этому поводу, когда случилось самое ужасное - ко мне пришла Кристина.
   Помню, как я, ещё под балдой, открыл ей дверь и бросился перед ней на колени с плачем и проклятиями в свой собственный адрес; она ничего не сказала мне - только молчала и смотрела на меня своими печальными глазами. Затем она так же тихо поцеловала меня в голову, сказав, что скоро придёт - и закрыла дверь с той стороны коридора. Я крикнул ей вслед, что дверь не будет заперта; дотащившись до кровати я упал на неё, размазывая слёзы по лицу и крепко ругаясь, проклиная всё и вся в этом проклятом мире.
   Потом, какое-то время спустя, Кристина появилась снова; и ещё при входе её в комнату я заметил, что она немного покачивается. А затем, когда она театральным жестом сбросила свою куртку на пол, мне всё стало ясно.
   Кажется, что я закричал не своим голосом - закричал так громко, что сам испугался этого нечеловеческого вопля. Кристина никак на это не отреагировала, а спокойно подошла к кровати; упав на неё, она спрятала лицо в подушку. Я бросился к ней; схватив девушку за плечи, я развернул её к себе - прекрасное лицо моей Кристины было залито слезами. Она вырвалась из моих объятий, снова уткнулась в подушку и заплакала.
   - Кристина, любовь моя!!! Что ты наделала?! Зачем?! - кричал я, ломая руки в прямом смысле этого слова. Раньше я ничего не знал о той степени горя, когда человек "ломает свои руки" или "кусает локти" - теперь мне довелось испытать эту боль на собственной шкуре...
   Её плечики вздрагивали; и, слыша надрывный плач любимой, я был недалёк от обморочного состояния. А потом я действительно потерял сознание - или от шока или от кайфа, не знаю точно... Почувствовал только резко усиляющуюся тяжесть в голове; перед глазами замелькали миллионы звёздочек - и я немедленно провалился куда-то в самую середину их круговорота...
   В себя я пришёл на кровати. Рядом со мною была Кристина - она смотрела на меня; слёзы на её глазах уже высохли. Она дотронулась рукой до моего лица - и губы её снова задрожали:
   - Антанас, прости меня! Я знала, что тебе больно; уже несколько дней я видела, как ты страдаешь... - и первые слезинки опять заблестели на её ресницах. - Но я люблю тебя, Антанас! Очень люблю, милый...ты мне так нужен! Я желаю страдать вместе с тобой так же, как и радоваться...
   Я обнял её, прижал к себе; покрыл поцелуями лицо моей возлюбленной, чувствуя солёный вкус её слёз на своих губах:
   - Нет, любовь моя, только не это! Только не так! Если бы тебе было известно, как страшно ты меня напугала сейчас и... пристыдила! Милая моя!..
   Мы обнимались, плакали... а потом молча замерли друг возле друга.
   - Девочка моя милая, Кристина! Неужели ты совсем не понимаешь, что убиваешь меня? - я глядел в её глаза без дна, видя в них своё безумное отражение.
   - Нет, Антанас - не я, не ты - мы вместе убиваем нашу любовь, наше будущее... - Кристина приподнялась на локте, глядя куда-то вдаль; взгляд её, казалось, проникал сквозь стены. - Я не хочу потерять тебя...
   - Ты что - хочешь сказать, что нашла верный метод, как удержать меня?! Кристина, любимая, да мне в тысячу раз больнее от того, что ты сделала! - я чуть было не задохнулся от собственных слов. - Нет, мы вместе начали - вместе и закончим... Прости мне, я сорвался... я уже совсем не мог без этой проклятой наркоты! А ты хочешь мне сказать, что отныне мы будем колоться вместе - из солидарности, что ли? Я очень хорошо тебя понимаю - ты хочешь, чтобы я "завязал" с кайфом; но ведь и я хочу того же самого! Зачем же тебе...
   - Я хотела... - перебила меня Кристина и запнулась на полуфразе. - Я хотела, Антанас, чтоб ты, увидев меня такой - ну, ты понимаешь... такой, какой я пришла - проникся ненавистью к наркотикам, которые разрушают здоровье и счастье нас обоих... Хотела, чтоб ты ещё серьёзнее задумался об этом - хотя и так знаю, что об этом ты думаешь больше всего... Прости, я очень глупо поступила; но ведь я была в таком отчаянии, когда увидела тебя! Я совсем потеряла голову...
   Мы теснее прижались друг к другу, ещё крепче обнялись.
   - Ты знаешь, любимый, что я хочу иметь детей - здоровых детей! Антанас, я хочу быть матерью здоровых, милых малюток! Я и так однажды уже сделала аборт... убив ту маленькую жизнь... я была в безумии от горя и отчаяния...
   - Не надо, любовь моя, не вспоминай об этом; ты не была виновата. - я старался успокоить её, лаская рукой волосы своей возлюбленной. - Ведь ты сама говоришь, что находилась на грани безумия - а безумцев, как тебе известно, судить нельзя... Правда, Кристина, у меня произошёл срыв; не могу обещать тебе, что он был последним - но то, что я приложу ещё больше сил для борьбы с этим дьяволом, в этом я тебе могу поклясться. Если бы я не верил, что у нас с тобой всё будет хорошо, то не оставался бы с тобой более ни секунды, чтобы не омрачать твою жизнь...
   - Не говори так, милый! Моя жизнь без тебя снова станет пустой, серой, одинокой... Знаешь, что я придумала! - неожиданно воскликнула она, сияя глазами и вновь приподнимаясь на локте. - Давай попросим помощи у специалистов! Говорят, есть такие заведения, где у наркоманов не требуют не имён, не фамилий... хотя мне придёться выдержать небольшой скандал в семье... - мгновение спустя добавила она задумчиво.
   - Да нет, рано или поздно твои данные станут известными - не доверяю я этой "частности" подобных анонимных заведений. - нервозно ответил я, дослушав Кристину до конца. - А потом - зачем всю оставшуюся жизнь стоять на учёте во всяких наркодиспансерах?
   - Ой, да какая нам разница?! - она даже всплеснула руками. - Пусть хоть весь земной шар считает меня наркоманкой - главное, что я не являюсь ею! А что касается тёмного прошлого - так ведь у любого человека есть своё "тёмное прошлое"...
   Долго ещё мы разговаривали с ней по этому поводу: строили планы, искали другие возможные варианты, спорили... Но, Боже мой, Элетта, как мне было стыдно за себя!!! Помоги мне собраться с силами - и если я второй раз увижу любимую накаченную наркотиками, я этого не перенесу! Не желаю становиться причиной страдания любимого человека - ничего хуже этого мне неизвестно... Боже, Элетта! Я сгораю со стыда перед Кристиной... и перед тобой! Что мне делать?! Что - нам! - делать?! Слава Богу, что с того дня прошло ещё несколько - мы снова пришли в норму; но разве можно об этом позабыть?!
   Мы гуляем, стараемся радоваться жизни и друг другу - но по глазам любимой я отлично вижу, что она всё помнит и переживает. Я тоже переживаю... и как бы мне хотелось, чтобы того вообще не произошло! Однако, как говорится - что было, то сплыло... Ну и пусть сплывает, к чёртовой матери! Второго такого "урока" я не переживу. Помоги нам, Элетта! Кристина всё чаще и чаще улыбается; стараюсь не отставать от возлюбленной. Только одного хочу - чтобы радость моя не была наигранной, обманной; не желаю обманывать ни единым действием ни Кристину, ни себя, ни тебя, Элетта! Помоги! Укрепи во мне веру в это святое начинание. Целую тебя; теперь мне уже лучше и гораздо легче. Спи спокойно...
  
   29
  
   Здравствуй, Элетта! Совсем весна на улице... и не знаю, что ещё добавить к сказанному. Держусь. И с помощью твоей намереваюсь удержаться, не сдать с таким трудом завоёванных позиций. А Кристина... милая девочка, она, похоже, решилась на самый серьёзный шаг; думается даже, что этим она хочет подать пример мне - или, может, это ты, Элетта, подаёшь мне совет и пример через Кристину?
   Два дня тому назад она "чем-то отравилась" (естественно, сказано это было исключительно для врачей и родителей) и была помещена в городскую больницу. В первый же день, когда я с букетом роз приехал к ней, она немедленно призналась мне во всём.
   Дело было так. Короче, мне всю неделю надо было работать в ночь; и пару дней назад Кристина не пришла ко мне. Конечно, мне ничего не оставалось делать, как зайти к ней перед работой. И там я узнал от её родителей, что сегодня днём Кристину положили в больницу - якобы чем-то отравилась. Нечего и говорить, что я чуть не спятил от испуга; всю ночь просидел на работе, как на иголках ожидая утра. Сразу же после смены я забежал за цветами и прямиком понёсся в больницу.
   Кристина лежала в постели; окна были плотно зашторены. По счастью, никто в палате больше не лежал - ещё две кровати были незанятыми. Она приподнялась мне навстречу, улыбаясь; я поцеловал её, кладя цветы ей на грудь.
   - Что с тобой, любовь моя?! - воскликнул я, разглядывая лицо милой и поправляя непослушные локоны её волос. Кристина хитренько улыбнулась, потрепав меня рукой по щеке:
   - А ты, похоже, и впрямь испугался!
   В этот момент дверь открылась и в палату заглянула медсестра. Увидев, однако, что Кристина не одна, она тут же закрыла дверь.
   - Что с тобою случилось, милая?! - я обнял Кристину.
   - Всё в порядке, дорогой! - произнесла она, склоняя голову на моё плечо. - Просто я решила раз и навсегда избавиться от наркомании, каких бы скандалов мне это ни стоило.
   - Но что случилось? Почему ты здесь? Твои родители сказали мне, что ты отравилась какой-то дрянью - это правда? - я так и засыпал её своими вопросами.
   - Я солгала. - спокойно ответила Кристина, обнимая меня за шею. - Я солгала, никакого отравления не было. Но мой план - пусть и очень детский - сработал по всей программе.
   - И что же ты придумала?
   - Слушай! - и она нежно поправила мою чёлку. - Может, повторяю, это по-детски глупо, но только и я не могу целую жизнь ждать в неизвестности, когда же, наконец, закончится эта проклятая наркотическая зависимость, и есть ли у меня ещё возможность справиться с нею своими собственными силами... Вчера я сказала родителям, что у меня ужасно разболелся живот из-за тётиных грибов. Мне даже не пришлось особенно долго разыгрывать комедию - мама немедленно вызвала скорую и меня привезли сюда. Родители, конечно, оба поехали меня сопровождать. Меня поместили в эту палату; папа, видимо, успел шепнуть пару слов главврачу - и тот самолично принялся за моё обследование, причём занялся этим немедленно...
   - Постой! - оторопел я. - Ведь при обследовании... ну, в общем, они должны были тебя раздеть... а у тебя на руках следы от...
   - Вот именно! - сверкнула глазами Кристина, и легонько поцеловала меня. - На этом и строился весь мой рассчёт... Главврач немедленно обнаружил следы шприца при обследовании и вылетел в приёмную, где остались мои родители; к тому же я сказала ему, что с животом у меня гораздо лучше - что отравление, похоже, было слабым и незначительным. Он отсутствовал несколько минут - я представляла себе, что он говорит в это время моему отцу; мать ничего не знает и, может статься, не узнает об этом никогда... Для неё и других моя больничная история так и останется обследованием в результате отравления грибами тётушки. В курсе всего только отец, главврач больницы и двое специалистов. Словом, главврач посоветовал отцу перевести меня в наркодиспансер, на что папа ответил категорическим отказом - такая огласка ему вовсе не была нужна. Поэтому всё закончилось тем, что меня поместили в отдельную палату, пригласив двух специалистов из диспансера - одна из них только что заглядывала сюда - чтобы они присматривали за мной. Так что пока меня не вылечат, я из стационара не сделаю ни шагу... И, Антанас, - она серьёзно посмотрела мне в глаза. - Для тебя моё пребывание здесь тоже является результатом и следствием моего отравления, если, конечно, сам отец не скажет тебе "правды" - только это уже другое дело...
   - Боже мой, Кристина! - негромко воскликнул я, дослушав признание своей любимой до конца, поражаясь при этом каждому её слову. - Милая, ну и кашу же ты заварила! Неужели ты не могла придумать ничего лучшего?!
   Вот с какой девушкой ты свела мою судьбу, Элетта! Она настолько же по-детски наивна, насколько по-взрослому, по-мужски - решительна. С одной стороны, вся её задумка была дикой, глупой; скажу больше - даже абсурдной, но... разве могу я судить любимого человека за любую его выходку, если, конечно, я люблю его по-настоящему?! Может, где-то в душе я и злился на Кристину за такую глупость; но ведь я - люблю её! Она дороже мне всего на свете; я готов ради неё, ради нас, на всё... Ну, пусть по-детски; пусть совершенно неразумно; пусть абсурдно... Вспомнился мне один анекдот - так, не анекдот даже, а легенда о том, как некто упал со скалы, однако случайно зацепился при падении рукой за какой-то выступ на этой скале. Вот и висит, вцепившись в этот выступ из последних сил - под ногами пропасть; наверх - тоже не выберешься, стена чересчур отвесная... Как вдруг небеса разверзаются - и перед человеком является Бог. Тот орёт: "Господи, спаси меня!", а Бог молчит, ничего не отвечает. Человек собрался с мыслями и снова кричит: "Господи, спаси меня! Если ты хочешь, я больше никогда не буду грешить!" Бог в ответ - ни гу-гу. Человек - снова: "Господи, если ты меня спасёшь, то я всё своё богатство отдам нищим и буду делать только добрые дела!" А Бог всё помалкивает. Человек совсем уже отчаялся и кричит: "Господи, если ты спасёшь меня, то я согласен даже уйти в монастырь и провести там всю оставшуюся жизнь в молитвах Тебе - спаси меня, я на всё согласен!" Тут Бог ему и отвечает: "Ты обещаешь мне так много, а Мне от тебя так мало нужно!" Тот вопит Богу в ответ: "Так скажи мне, Господи, что я должен сделать?!" А Бог ему на это: "Отпусти выступ, за который держишься."
   Действительно, совсем абсурдная ситуация - однако, если уж говоришь с Богом, то, полагаю, вполне можно Ему и довериться... во всяком случае, Он точно знает, что советует - на то Он и Бог...
   Да вот ещё и монастырь вспомнил кретингский после этой легенды... Давно я там уже не был; неплохо бы съездить туда, может, вместе с Кристиной. И уж понятно - ни в коем случае не заходить к Донатасу... О, Боже! Дождусь только, когда моя Кристина вылечится - и обязательно съездим в Кретингу! Такие-то дела, Элетта! Помоги моей милой! Помоги так же и мне... Люблю тебя... целую... всё будет хорошо.
  
   30
  
   Здравствуй, Элетта! Кристина уже больше недели лежит в больнице; навещаю мою милую каждый день - разговариваем, дурачимся. Несколько раз встречался в палате с её отцом и дважды - с матерью. Со мной они не особенно разговорчивы, хотя и враждебно тоже не настроены; ну, да я их отлично понимаю... и если бы - не дай Бог! - они и про меня бы всю правду узнали... Элетта, мне стыдно, ужасно стыдно, когда я встречаю мать или отца Кристины! Милая Элетта, не хочу лгать никому; не хочу прятаться, не хочу недоговаривать... Хочу быть честным - как с собой, так и с другими. Хочу вылечиться... Кристина уже ступила на этот путь - и почему же мне... как это я там говорил раньше, не стать таким же по-детски глупым, по-взрослому решительным?.. И не пора ли мне последовать по той же тропе за моей любимой?.. Так сказать, довериться - и "отпустить" выступ той скалы (вернее будет - иглы!), за которую "вцепился"...
   А вчера, тем не менее, чуть снова не сорвался. И только повторение твоего имени, дорогая моя Элетта, спасло меня от падения; да ещё сознание того, что Кристина находится в больнице, на исцелении от зависимости.
   Словом, иду вчера мимо "Соджюса"; и только обогнул магазин - навстречу мне катит Серёга, как видно, уже слегка под балдой. Меня увидел:
   - О-о-о, здорово, Антанас! Пошли к Дон-Кихоту!
   - Не-е, - говорю. И тут же независимо от себя солгал:
   - Мне на работу надо.
   - Да плюнь ты! - говорит; по плечу меня хлопает. - У меня сегодня радостный день - братану дело закрыли... Идём, ширнёмся по этому поводу!
   - Я же сказал ясно - мне на работу! - повторяю.
   И тут - вот дьявол! - словно земля у меня из-под ног уходить стала - ну так ширнуться захотелось, что сил нет! И будто сам дьявол (впрочем, а кто же ещё?) в ухо мне шепчет: "А что? На работу ведь только к завтрашнему утру! Кристина - в больнице, так что тебя никто не накроет! Отдохнёшь, выспишься; время есть... Главное, что не узнает никто; а один раз - ну что такое "один раз"?!"
   Вот тогда и крикнул я: "Элетта!" - даже прохожие удивлённо повернули головы в мою сторону. Серёга даже вздрогнул:
   - Чего это ты? Или ты под кайфом уже? - почесал затылок, развернувшись в пол оборота. - Ну, как хочешь. Вали на работу... нервным ты что-то стал за последнее время - подлечиться бы не помешало... - и потопал в соседний двор.
   А я как замер на месте, так и сдвинуться не в состоянии. Только мысленно и повторяю скороговоркой: "Элетта, Элетта, Элетта, Элетта, Элетта..." И чувствую - желание отпускает; честное слово, Элетта, оно стало так быстро проходить! Пришёл я вроде бы в себя и потихоньку побрёл домой. А дома у меня это мерзкое желание и окончательно прошло.
   Сижу вот и думаю, что же это было - не очередное ли чудо?! Бесспорно, если оно так, то мне в этом никогда не разобраться. Только в одном я уверен, Элетта - имя твоё меня спасло. Да ещё твой милый образ, который я видел во сне... Мне ведь сразу полегчало, когда я имя твоё выкрикнул; а потом и про себя стал повторять его без остановки... И проклятый дьявол исчез. Говорят же мудрецы, что дьявол часто совершает ошибки подобно простому человеку - вот он и попал впросак, как обыкновенный смертный, несмотря на то, что такое сильное желание смог разжечь во мне... Может даже, что ещё немного - и поддался бы я на его посулы, да вот только не следовало ему, козлу, упоминать Кристину в больнице и что она об этом, мол, ничего не узнает. Вот на этом-то месте, по моему разумению, чёрт ошибку и допустил: хотел, видимо, сыграть на моей безнаказанности, а вместо этого затронул струну гордости... Как я могу ширяться, когда лишь по этой причине моя любимая и находится в больнице?! А обманывать её, когда она так верит в меня - нет, спасибо! Один раз уже обманул, так на всю оставшуюся жизнь запомню...
   А что касается тебя, милая Элетта, то я, кажется, понимать начал твою помощь - к тебе надо обращаться постоянно. Ты, словно защитница, всегда находишься на страже моего покоя и всех моих добрых начинаний; и ты постоянно поддерживаешь меня своим добром. Ты, прямо, совсем как бабкина Дева Мария - когда человек обращается за помощью, тогда и помогаешь, заступаешься; а посрамлённому дьяволу ничего не остаётся, как поскорее сматывать удочки. И если у тебя, Элетта, так много общего с этой Девой Марией, то, значит, ты и в самом деле Святая и от Бога мне дана... нет, чушь какая-то: как богиня может быть данной от Бога?! Ай, какая разница? - главное, что ты со мною, дорогая моя; остальное меня нимало не волнует. Ты, словно и в самом деле, являешься мне доброй, любящей матерью - не земной, конечно, но другой... небесной, что ли... как бабкина Дева Мария для христиан... Спокойной ночи, Элетта! Я тоже ложусь спать.
  
   31
  
   Долго не брал дневник в руки - уже почти конец мая! Тепло на улице - скоро лето... Записывать особенно нечего - всё в порядке; или, может, я настолько свыкся с этим порядком - с этим ежедневно свершающимся чудом - что даже перестал обращать на него внимание?! Ведь на самом-то деле сколько всего необычного произошло! Кристина чувствует себя прекрасно - уход за ней очень хороший; специалисты-наркологи очень внимательны - и, как она сама говорит, её "группа опасности почти сведена к нулю". Скоро курс лечения будет закончен и она выйдет из больницы... свободной от этой дряни. Милая Элетта, если б ты знала, как легко на сердце становится мне от таких мыслей! Как хочу я вновь увидеть мою любимую в этой комнате; погулять с нею по лесу, у моря... Господи, она будет совсем здорова! О Элетта, как я люблю мою Кристину - и как я стану любить её уже здоровую, исцелившуюся от зависимости!
   Со мною тоже, слава Богу, всё гораздо лучше - чуть что, так сразу вспоминаю имя Элетты; и повторяю его, пока желание ширнуться не проходит. Однажды только чуть было не сорвался, уже над пропастью балансировал - так вспомнил плачущую Кристину; а твоё имя, Элетта, всю мою борьбу довершило... А я-то заявляю, мол, всё в порядке и никаких чудес в последнее время не происходит!
   К бабке ездил пару раз... эх, жаль не могу ей всё рассказать - тогда был бы повод поделиться с нею настоящей радостью; однако, полагаю, что когда-нибудь расскажу ей обо всём - когда сам исцелюсь.
   Старушка очень жалела "отравившуюся грибами" Кристину.
   - Очень мне она понравилась! - ораторствовала бабуля во время последнего моего посещения. - Тихая, молчаливая, скромная... и тебя любит... Вот такими жёны и быть должны - другим в пример. И чтоб семья хорошая была... Хотелось бы мне, Антанас, очень хотелось увидеть своих правнуков... - мечтательно завершила она.
   - Да рано ещё о семье говорить! - улыбнулся я, хотя с бабушкой был полностью согласен.
   - Вот и я говорю! - похоже, что она даже не расслышала, что я что-то сказал. - А то - Боже мой! - ну и времена настали! Семьи-то как и не существует! Какую газету не раскроешь, какую программу по телевидению не посмотришь, так прямо хоть за голову хватайся - и что это в мире происходит: президент разводится, премьер разводится, чиновники - и те туда же... Все разводятся - а почему? Потому, что Бога забыли и друг друга не любят по-настоящему. Смотрят такие супруги друг на друга, как на какие-нибудь предметы и стараються один другим свой собственный быт украсить... Вот в мои времена не так было: муж жену уважал, а жена - мужа. И любили друг друга, и всю жизнь вместе жили, и детей в согласии растили... И в Бога верили. А теперь что? Даже название специальное изобрели - "гражданский брак". Это как же получается: одни люди - в браке "по-церковному" - по-божески, значит; а другие - все безбожники?! То есть "поживём вместе, а как надоест - разведёмся"?! Вот нравы, а? В Евангелии что написано - кого Бог сочетал браком на земле, тому нельзя разлучаться со своей второй половиной, иначе грех большой сотворит. А президентам-то нашим плевать на Божьи заповеди... Только зря люди так поступают - надоест Богу терпеть это и лишит Он нас Своей Святой Помощи - и что тогда будет?! Оттого всё, что люди Пресвятую Марию и святого Иосифа почитать перестали - а ведь они самыми первыми хранителями семьи являются; потому и Святое Семейство для всех остальных семей примером служит...
   Редко, когда я бабку всерьёз воспринимаю, особенно если говорит она на религиозные темы - а сегодня выслушал до конца с полным вниманием. Правда ведь - упадок ценностей в наше время просто капитальный и это не только семьи касается: тут тебе и безработица, и наркомания, и преступность... Как это называется... прагматизм чёртов свирепствует - люди совершенно мечтать перестали. Дети без детства остаются - только человек выпутался из пелёнок, тут же за компьютер садиться, банковское дело изучает (понимай - узаконенный обман) и тому подобную чепуху... А взрослые ему своими разводами превосходный "родительский пример" подают. И чем дальше дело заходит, тем хуже. Так что бабуля кое в чём и права - а насколько я себе это уясняю, то религия создана и призвана для смягчения нравов. Конечно, не какая-нибудь там первобытная "мумба-юмба" со своими кровавыми ритуалами... Впрочем, для меня хватает и моей Элетты. Элетта, Элетта!.. Как часто удерживаешь ты меня от неразумных поступков! Как часто помогаешь мне своими негласными советами! И действительно - если даже Кристина замечает во мне перемены, то не значит ли это, что я - меняюсь?! Мне, естественно, трудно смотреть на себя глазами других; однако, если это уже ими замечено - то какой смысл им лгать? Вот и говорю тебе, милая Элетта, спасибо от всего сердца - за всю твою доброту и заботу обо мне, происходящую от великой любви... Скоро ночь... Пусть она будет спокойной: тебе, мне, Кристине... и всем-всем-всем... Целую.
  
   32
  
   Здравствуй, Элетта! Сердце моё настолько переполнено радостью, что не могу не поделиться с тобой своими чувствами! Элетта, я счастлив! Вчера Кристина вышла из больницы - здоровой, сияющей, счастливой! Около двух месяцев она находилась под наблюдением врачей; и каждый день, милая Элетта, я навещал её - заходил хотя бы на полчаса, побыть со своей любимой... О Элетта, в Кристине заключается весь мой мир! Все мои мечты, всё моё будущее находится в этой милой девочке... Я так люблю её! И теперь, когда она свободна - верю, что не без твоей доброй помощи, о мой Ангел, моя Покровительница! - теперь я люблю её ещё сильнее. Элетта, она так прекрасна! За эти два долгих месяца я так соскучился по нашим прогулкам по лесу и возле моря - а ведь уже почти конец июля! Но сейчас я полон радостных надежд наверстать упущенное время.
   Ещё более месяца назад Кристину "ломало" - хотя (по её собственному признанию) специалисты считали, что эти "ломки" не были очень уж адскими. А потом, всё остальное время, вплоть до вчерашнего дня, ей давали всякие лекарства и тому подобное. Кристина говорила, что доктора - в тайне, конечно - надавали её отцу массу различных советов, если вдруг случившееся повторится, на тот случай: куда обращаться, какие меры принимать, и так далее; только моя девочка утверждает, что всё это напрасно. Не собирается она "повторять случившееся" ни за что на свете... Мать её так ни о чём и не узнала - Кристина считает, что именно благодаря такому обстоятельству "семейный скандал" не произошёл в полную силу.
   Боже мой! Какой же счастливой выглядит моя возлюбленная! Она так и сияет изнутри! Она тоже сильно соскучилась по нашим прогулкам - Кристина часто вспоминала о них ещё в больнице, прислонясь головой к моей груди. О Элетта! Несказанно благодарен тебе за то, что меня любит такой замечательный, нежный человек - лучшая девушка в мире!
   После того, как отец забрал Кристину из больницы, она поехала домой (милая рассказывала, что в машине она имела "очень серьёзный диалог с родителем") - я даже полагал, что в тот день мы и не встретимся: ведь надо же ей побыть дома с матерью, у семейного очага... Но только пробило шесть вечера - я слышал бой настенных часов в кухне, на что ранее никогда не обращал внимания - когда она пришла ко мне. Прямо с порога мы кинулись друг другу в объятия.
   - Еле-еле вырвалась! - шептала она, целуя меня в лицо. - Вот только дождалась вечера - нет, думаю, не могу тебя сегодня не увидеть! - и прибежала...
   - Ты - вся моя жизнь! - просто ответил я; не у Кристины ли я научился этой простоте?! - Ничто и никогда не заставит меня разлучиться с тобою, милая моя девочка!
   - А мне больше ничего и не нужно, любимый! - и она снова поцеловала меня, крепко обнимая. - И теперь, когда я начинаю новую жизнь - с тобой, Антанас - я хочу, чтобы и ты начал её здоровым...
   Мы перешли из коридора в комнату, сели на диван; держась за руки, словно маленькие дети, мы целовались - долго-долго целовались, целую вечность... Совсем как и тогда, когда мы признались в любви друг другу в первый раз - здесь, в этой же самой комнате! - нам не нужно было ни о чём говорить. Ведь слова могут спугнуть ту святую тишину - а именно в тишине рождается любовь... Вспомнились даже бабулины философствования по поводу исчезновения в наше время твёрдого, полноценного института семьи; и, может быть, мои мысли покажутся кому-нибудь чересчур уж сверхъестественными, но только я убеждён в их правильности - если бы люди поменьше поднимали шума вокруг себя, то и любовь постоянно бы пребывала на вершине их существования... О, если бы супружеские пары постоянно сохраняли эту внутреннюю тишину, которая была в них сразу после свадьбы; если бы они и в дальнейшем могли слушать и слышать друг друга в этой священной тишине! О, я уверен, что многие разводы в этом случае не имели бы места; да и вообще, такое неприятное мероприятие, как развод, человечество могло бы преспокойно сдать в архив - и на кой чёрт оно нужно?!
   Хм, вот и опять я ударился в рассуждения... И замечаю за собою, что они - эти рассуждения - очень сильно участились; наверно, со времени появления Элетты. Ранее я не был особенно склонным рассуждать - не до того было; но теперь... Что же происходит? Элетта! - ведь это последствия твоего неожиданного вторжения в мою жизнь, не так ли?! Наверняка так - ведь с твоего появления я начал вести борьбу за эту жизнь; а до того момента она меня очень мало занимала. Чувствую, как постепенно я отказывался от того повседневного автоматизма, совсем машинного автоматизма - работа, ширка, работа, ширка... Мне даже никогда и не приходило в голову, что постоянно пребывая в сознании я никогда не веду осознанного существования! А теперь - теперь я научился замечать ежедневно случающиеся чудеса; более того - я начинаю им радоваться... А оглянуться - так ведь всё вокруг является чудом! И как только я раньше этого не понимал?.. О, впрочем, знаю; и ответ на это вытекает из моих предыдущих рассуждений - не понимал, потому что не замечал; и не замечал потому, что ничего вообще не видел - кроме работы и ширки... а там всё тот же замкнутый круг. Полагаю даже, что если бы каждый наркоман всего лишь раз серьёзно задумался об этом - его жизнь изменилась бы. Если бы он хоть единожды осознал замкнутый круг своего существования - весь этот проклятый безумный автоматизм - то уже не смог бы избавиться от этого сознания; и рано или поздно дело закончилось бы тем, что он порвал бы оковы наркомании и стал другим человеком... Конечно, это ещё пока только теория - к тому же я и сам не прошёл весь путь до конца - но теория-то, похоже, приносит на практике неплохие плоды; так почему бы тогда этим и не пользоваться дальше?!
   Вот и Кристина тоже говорит, что она вышла из своего стрессового состояния; что именно эта любовь заставила её заново пересмотреть свою жизнь и завязать с наркотиками. Хм... полностью совпадает с тем, что я думал о силе чувства любви. Ибо оно рождает сознание ответственности - за себя, за любимого, за близких. Может быть... ну да, похоже на правду! - христианские святые, о которых, помнится, рассказывала бабуля, каким-то образом достигали такой степени осознания любви, что были в состоянии искренно любить каждого человека на земле... Конечно, ведь в таком случае близким и любимым становился для них каждый! Хотя, впрочем, это лишь мои догадки - и неплохо бы спросить об этом монахов из кретингского францисканского монастыря - кстати, будет прекрасный повод познакомиться с ними и поговорить... Да и Кристину я уже давно обещал свозить в Кретингу - там, у прудов, очень красивые места, я ещё с первой поездки к Донатасу их заметил... Только бы на него или на Марюса не наткнуться ненароком; хотя, чего мне, собственно, бояться? Неужели я не свободный человек - и без ихней "хаты" не могу чувствовать себя счастливым? А ведь я - счастлив! Элетта со мною; Кристина со мною... и надежда - тоже со мною! О, Господи, как же немного необходимо человеку для счастья! По крайней мере мне ничего больше и не нужно.
   А Кристина? Моя любимая! Да она словно всем своим радостным видом говорила мне: "Делай, как я - и будешь подобным мне." О, моя милая девочка! Клянусь тебе, я последую за тобой; когда-нибудь я освобожусь окончательно от своей зависимости - и ты будешь моей путеводной звездой, любовь моя! Я буду биться об эту стену до тех пор, пока не проломлю её - а ты своим примером вдохновляешь меня и будешь вдохновлять дальше... О, Элетта! Это такое непередаваемое счастье - верить себе самому! Непритворно, не отмахиваясь после рукой от своих же слов - но твёрдо верить в сказанное самим собою! Где прошёл один человек, там всегда сможет пройти и другой; и если моя Кристина выбралась из наркотического кошмара, то, с помощью Элетты, я вполне могу следовать за нею, вдохновляемый живым примером моей возлюбленной.
   А сегодняшний день - суббота - показался мне ещё более лучшим, нежели вчерашний... Может, так оно и должно быть, если человек ежедневно учится радоваться Солнцу, лету, любимой? Мы с Кристиной поехали к морю - на то самое место, которое мы, как-то даже не сговариваясь, стали называть "нашим". Сперва завернули на пляж - за нашими спинами возвышались песчанные дюны; Солнце палило нещадно... Пару раз искупавшись в тёплой воде, мы побрели к "нашему" бревну.
   Боже мой, Элетта, сколько радости было вокруг! Я видел множество людей - на пляже; гуляющих в дюнах и по лесу; загорающих, купающихся... Очень давно - кажется, что целую вечность тому назад - я перестал обращать внимание на людей, если, конечно, они не были ментами. А сейчас... я с интересом и радостью наблюдал за ними - я видел их эмоции! Все они радуются жизни - я не заметил ни одного хмурого лица! Неужели мир изменился с тех пор, как я увидел во сне Элетту и вступил на борьбу с наркотиками ради истинной свободы? Лишь теперь я понимаю, что нет; что мир и люди в нём были такими всегда - только я сам был постоянно мрачным и недовольным жизнью, словно грозовая туча. А если мир не менялся, значит, изменился я сам; изменилось моё представление об этом мире. И мне стоило пройти столь долгий путь, чтобы понять это... Теперь же я радуюсь этому вновь замечательному, мною вновь открытому заново миру - и радость от этого переполняет всё моё существо. Да, ко мне ещё долго будут возвращаться чёрные мысли, но я буду гнать их от себя... прогонять их до тех пор, покуда они не перестанут меня посещать. И оружие моё в борьбе с ними - святое и прекрасное имя Элетты. И любовь Кристины... только если я буду держаться этих двух, то смогу выйти победителем из этой тяжёлой битвы - ничуть в этом не сомневаюсь.
   А моя любимая всему радуется вместе со мною: если ещё до больницы Кристина была воплощением нежности и доброты, то теперь она сущий Ангел. Она говорит со мною о будущем так, как будто моё настоящее стало уже далёким прошлым - прошлым, о котором даже и не следует вспоминать. Когда мне тяжело, она рассказывает мне всякие весёлые, смешные истории - из собственной жизни или из фильмов; а то иной раз прямо заявляет, что "расскажу тебе весёлую сказку"... Милая моя, любимая! Да смогу ли я хоть когда-нибудь отплатить тебе за то благо, которое ты делаешь мне ежесекундно?! И когда я говорю ей об этом, то Кристина только насмешливо отмахивается рукой и улыбается: "Это я не знаю, как мне благодарить тот вечер, когда я вела тебя домой с разбитым носом! Ведь ты мне понравился уже тогда; я ещё подумала - что такой человек может делать в компании наркоманов?!"
   Вот так-то, Элетта! Действительно, жизнь моя бьёт ключом; ой, мне даже трудно подсчитать, сколько дней я уже не появлялся у Дон-Кихота, чему несказанно рад. А всё потому, что ты со мною! И я надеюсь, что эти дни превратяться в недели, недели - в месяцы, а месяцы - в годы... Я буду счастливым человеком, пройдя твою школу жизни, Элетта - начав её с подготовительного класса... Люблю тебя. Целую.
  
   33
  
   Господи, Элетта! Если я только несколько дней тому назад исписал уйму бумаги, то сегодня рискую написать ещё больше. А всё это потому, что теперь я хорошо знаю, кто же ты такая... Да, сейчас у меня нет ни малейших сомнений по поводу тебя - повторяю: мне известно, кто ты.
   Итак, не знаю, чем считать случившееся - чудом или же чудесным совпадением (как я уже писал, может быть, это одно и то же - только вот теперь мне до этих философий нет никакого дела!); случилось это как-то непонятно - у меня даже было чувство, что всё это специально спланировано тобою, милая Элетта, моя Элетта! Думаю, что если Кристина не уехала бы на дачу с родителями на несколько дней, то, может статься, что и не случилось бы того, что должно было случиться... нет, так нельзя сказать... Словом, что бы там ни было, оно произошло - к моему великому удивлению и радости.
   Всю ночь я, как ни в чём не бывало, просидел на работе - в мыслях о Кристине; о том, что увидимся мы с нею только через неделю... Боже, Элетта, целая неделя впереди - а я уже так успел соскучиться по своей любимой! Сменивший меня Роландас даже поинтересовался, с чего бы это у меня такой кислый вид.
   Делать мне было совершенно нечего; идя с работы я зашёл в магазин, а оттуда неспеша поплёлся домой... как вдруг обратил внимание на тот факт, что несколько отклонился от своего обычного маршрута - справа по дороге от меня возвышалась та самая церковь, в которую я так и не решился зайти несколько месяцев назад. И словно какой-то голос опять стал мне нашёптывать: "Сюда, Антанас, сюда!" Я поравнялся с серым забором и прошёл через открытые ворота во двор. Странно, только на этот раз у меня не было никакой боязни или сомнений - я спокойно поднялся на крыльцо и, переложив пакет с продуктами из правой руки в левую, взялся за ручку двери и потянул её на себя.
   В церкви было пусто, вернее - почти пусто: перед самым алтарём, перед статуями святых молились несколько старушек; при моём появлении они, как по команде, разом обернулись на скрип закрываемой двери, но мгновение спустя вернулись к своим занятиям.
   Нечего и говорить о том, что уже многие годы прошли с тех пор, когда я приходил в церковь... Здесь было тихо и спокойно; только с улицы иной раз доносился гул проезжающих мимо автомобилей. Казалось, что кроме этого едва слышного шума с улицы, ничего более не существовало - храм изнутри жил своей собственной, таинственной жизнью... На алтаре горели две белые свечи - их огоньки были ясно видны в полутьме надстроенной над алтарём арки. Я немного постоял у входа, а затем решил обойти церковь, разглядывая по пути иконы на стенах и статуи святых, стоящие по всему храму возле массивных колонн.
   Ничуть не покривлю душой, говоря, что ценителем искусства я никогда не являлся; однако, должно быть, иконы рисовал очень хороший художник - во храме их находилось целых пятнадцать штук. Висели они на некотором расстоянии друг от друга и изображали собою некоторые моменты из евангельских сказаний: Христос несёт крест на плече; Христа прибивают ко кресту римские воины; Христос восходит на Небеса, окружённый божественным сиянием... Фигурки людей, изображённых на иконах, не вызвали у меня, скорее всего, должного религиозного чувства: все они были довольно непропорциональны, но вот лица... Особенно мне запомнилась икона, изображавшая распятого Христа, вокруг которого стояли римские воины с лестницами и молотками в руках, а также и несколько женщин. Здесь так сильно были переданы эмоции той женской группы, что я очень долго задержался возле иконы.
   То, что из их глаз струились потоки слёз, в этом я не нашёл ничего особенного; однако я сразу обратил внимание на их глаза... Такой муки мне ещё никогда не доводилось видеть на человеческом лице, пусть даже и нарисованном: это был словно немой крик, который нашёл своё выражение через глаза! Только потом я обратил внимание на неестественно выгнутые и заломленные руки женских фигурок - они ещё больше подчёркивали силу этих немых и в то же время оглушительно вопиющих глаз...
   Затем я стал рассматривать ближайшие ко мне статуи - для этого я подвинулся на несколько шагов поближе к алтарю. Прямо около меня, возле колонны, оказалась статуя какого-то святого, державшего на руках ребёнка, который нежно обнимал этого святого за шею обеими ручонками. На педьестале статуи я обнаружил табличку с надписью: "Святой Антоний Падуанский, молись о нас!" Меня сразу же поразило, что этот святой с мягкими чертами лица имел имя, подобное моему; но что значило "Падуанский"? - надо думать, что это было его фамилией... Однако ещё больше меня поразило то обстоятельство, что этот Святой Антоний Падуанский был одет в точно такую же просторную коричневую одежду с белой верёвкой на поясе, как и монахи из кретингского францисканского монастыря! Может быть, подумалось мне, что он когда-нибудь жил в Кретинге и, конечно, там о нём известно каждому монаху... Не скрою - мне было очень радостно и приятно, что первый, так сказать, встретившийся мне святой носил моё имя... Но всё это было словно прелюдией к настоящему изумлению, от которого я чуть не выронил свою ношу из рук и застыл на месте, как вкопанный - я увидел Элетту!!!
   На пьедестале на этот раз не было никакой таблички - да в ней я и не нуждался! - передо мною была ты, Элетта; была точно такой, какой я увидел тебя во сне... около девяти месяцев тому назад!!! Я твёрдо уверен, что это была ты, моя милая - я запомнил твои глаза! Даже одеяние твоё было тем же самым - белое платье, скрывающее ноги и синяя накидка с капюшоном, скрывающим волосы; мог ли я не узнать тебя, моя любимая!!! Сначала я чуть было в обморок не хлопнулся от удивления, но Бог миловал - устоял на ногах и подошёл к статуе совсем близко, вглядываясь в столь милые мне черты твоего лица... Молящиеся старушки что-то зашипели между собой, искоса бросая на меня подозрительные взгляды, но я плохо что понимал - я был полностью поглощён твоим созерцанием, Элетта! А потом случилась совершенно неожиданная вещь - я положил пакет на землю и... опустился перед тобою на колени! И могу сказать, что в тот момент мне никак не казалось, будто со стороны это может выглядеть смешно или стыдно - я просто стал на колени и склонил голову. А затем вновь поднял глаза на тебя...
   Теперь же, вспоминая случившееся со мною в полутёмном храме, я стану отныне писать Твоё имя с большим уважением и любовью; и даже, обращаясь к Тебе на "ты", намерен делать это с заглавной буквы...
   Так вот Ты какая, моя спасительница, моя заступница, моя милая, Святая Элетта! И ещё готов добавить - Дева Элетта. Как в моём сне, Ты и в этой статуе сохранила всю свою молодость, почти что юность! Вокруг Твоей головы располагались двенадцать звёзд, а в ногах находился лежащий на боку полумесяц - и это было даже красивее, нежели в моём сне. Нежные руки были сомкнуты на груди; лицо было несколько приподнято вверх - и милые светлые, полные горячей любви глаза устремляли свой взгляд ввысь, в небеса, которые только Ты могла видеть сквозь побелённый церковный потолок со свисающей с него тяжёлой позолоченной люстрой...
   Время шло; а я всё стоял, коленопреклонённый, разглядывая Тебя... да, время перестало существовать для меня! Я нашёл Тебя - Ту, которую искал увидеть всегда!!! - нашёл... И где это случилось - в той самой церкви, куда почти год назад побоялся зайти? Ничуть не сомневаюсь, возвращаясь к прошлому, что именно дьявол тогда остановил меня на пороге храма, чтобы я не смог войти - ведь в таком случае я нашёл бы Тебя гораздо раньше! Но сегодня, похоже, его господство надо мною закончено - и мы встретились! Я люблю Тебя! - и после сегодняшнего буду любить Тебя ещё сильней и сильней; о, Элетта, сколько радости и силы принесла мне наша сегодняшняя встреча! Даже теперь, когда я уже дома и записываю на бумагу очередное - а, возможно, что и самое грандиозное! - чудо, то мне совсем не хочется спать; а ведь я очень привык отсыпаться после ночной... Столько сил, столько впечатлений! И надежд... но отныне эти надежды обрели форму, если так можно сказать; ведь я-то отлично понимаю, что говорю не о каменной статуе, а о... Святой Деве Элетте. Как это красиво звучит - Святая Дева Элетта; почти как и Святая Дева Мария... Совсем как музыка!
   Больше часа я провёл в церкви рядом с Элеттой; гораздо позже до меня дошло, что колени мои очень устали и затекли - тогда вот и время сразу напомнило о себе... Я вышел из костёла, когда вдруг услышал голос - на сей раз не внутренний:
   - Молодой человек! Вы свои вещи оставили!
   Я окончательно пришёл в себя, обернулся - ко мне, слегка ковыляя даже опираясь на палочку, приближалась одна из старушек, что были в храме; в левой руке она держала мои магазинные покупки. Я с улыбкой поспешил ей навстречу:
   - Ой, простите, что заставил вас беспокоиться! Я совсем забыл...
   - Ничего, ничего, молодой человек! - также заулыбалась женщина и я взял протянутый ею пакет. И она вдруг добавила, словно сама с собой разговаривала:
   - Как это приятно, когда молодые люди вроде вас заходят в церковь и так долго Богу молятся! А особенно, что так сильно Деву Марию любят - только от Неё нам вся помощь и поддержка... Вот на вас я как только посмотрела, так сразу и видно - любит человек Деву Марию, молится Господу через Его Святую Мать - и весёлый, и радостный; и живёт, надеюсь, неплохо...
   Попрощались мы со старушкой и разошлись - я домой пошёл, а она опять в храм вернулась. А мне лишь добавилось таинственных сюрпризов - что же это получается: Элетта и Мария - одно лицо?! Вот уж чудеса, так чудеса! Может, я нечто похожее и ранее предполагал, но окончательно понял это только сегодня. Недаром же между Марией и Элеттой находил столько общего; да что там говорить - всё между ними общее! Вот и не верь бабулиным предсказаниям! Она мне про Деву Марию уже столько понарассказывала - и что же? - оказалось, что она всё время говорила мне об Элетте?! Вот так чудеса!!!
   Итак, смотрю - сколько исписал бумаги, а останавливаться не хочется... Боже мой! И нет со мною теперь никого рядом, чтобы самым великим открытием своей жизни поделиться! Да и поймёт ли кто-нибудь мои чувства? Зато теперь - может, завтра, послезавтра - обязательно съезжу к бабушке и попрошу у неё Евангелие: ведь там-то должно быть всё про Святую Деву Марию написано... Только странно это очень - столько времени называть Её Элеттой; столько времени молиться Ей (ведь, получается, что молился Божьей Матери, не понимая этого!); так долго взывать к Ней, прося помощи... и, оказывается, наконец, что Мария и Элетта - одна и та же... нет, как бы сказать... не женщина... в общем, Святая! О, Господи, сколько (чуть было не написал - совпадений!) чудес - ведь и кретингский францисканский монастырь называется... как там... Богоявления Деве Марии, что ли... Повсюду моя красавица, повсюду Она! Лишь тяжело так сразу перейти от имени Элетты к Марии; впрочем, думаю, что Она на меня за это не обижается, если и раньше не обижалась... И всё-таки сколько вокруг чудес, постоянно свершающихся на наших глазах - а мы этого так и не замечаем. Целую Тебя, целую со всей нежностью, любимая моя, дорогая Мария-Элетта!
  
   34
  
   Здравствуй, сокровище моё, Элетта... Мария! Милая моя, я сам не свой; прошёл весь день, а я почти и не спал - зато потом, на работе, в сон клонило... Ну и ну! Времени особенно терять было нечего, поэтому сегодня и поехал к бабушке. И рассказал ей - неожиданно для себя самого! - всю свою историю об Элетте; конечно, мне пришлось скрыть тот факт, что я наркоман (как же мне хочется дописать после этих слов "бывший"!) и, таким образом, у меня получилось следующее: однажды я придумал себе Святую; потом Она явилась мне во сне; затем я вымолил у Неё работу и Кристину - в таком вот стиле всё и получилось. Ну, бабушка слушала меня, словно зачарованная; ни разу ничего не переспросила, ни разу не перебила. А когда я закончил свой рассказ, так даже перекрестилась и руками всплеснула:
   - Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Пресвятая Дева Мария, что внуку моему открыться пожелала! Храни его и дальше; не дай ему заплутать и пропасть среди искушений и ловушек диавольских - ими теперь весь мир полон! Помоги ему, о Пресвятая Матерь Божья, жить спокойно и честно; иметь хорошую жену и милых детишек... - и при этой просьбе старушка ещё раз набожно перекрестилась, глядя на меня сияющими от радости глазами.
   Мы ещё долго говорили с нею о Марии, а под конец беседы я попросил у неё Евангелие. Бабуля аккуратно, бережно взяла с полки небольшую книжку и подала мне со словами:
   - Вот, Антанас, здесь вся правда написана - от первого слова до последнего... И о Христе, и о Марии, и об Иосифе; да и про других святых Церкви нашей там тоже много сказано, и про апостолов... лишь береги эту книгу особенно - это живое Слово Божье, но только записанное. А Само Оно - бессмертно, покуда Господь Наш снова на землю не придёт и не изменит мир Своей властью... А ты читай, Антанас, читай Евангелие каждый день - хоть по одной строчке, но всё равно читай! - напутствовала меня бабушка аж до самых дверей. - Это очень большую силу даёт верующему человеку: чуть что с ним приключится, так он сразу вспоминает, что говорит Евангелие по данному поводу - и знает человек тогда, что ему делать и как себя вести по-христиански... Тут - вся правда написана! - торжественно закончила она.
   Я аккуратно положил книжку в карман и хотел было уходить, как вдруг вспомнил о статуе святого, которую я видел в церкви, и спросил:
   - Послушай, бабуля, а ты ничего, случайно, не знаешь о святом по имени Антоний? Я его статую тоже видел в храме, только сейчас не могу припомнить его фамилии... что-то на "П" - Пад... Пар... Пан... не помню, но дома у меня записано...
   - Святой Антоний, говоришь? - старушка заулыбалась. - Конечно, знаю: он был великим чудотворцем, монахом и другом святого Франциска; был очень большим учёным и много чего благочестивого написал... итальянец он был, похоже... а, может, и немец...
   - Как это - итальянец или немец? - не понял я. - Он ведь носил такую же одежду, что и наши литовские монахи в Кретинге! Я думал, что он - их ихнего монастыря...
   - Ой, внучек! - бабушка махнула рукой. - Да ведь не только в Литве живут монахи-францисканцы! Их по всему миру полным-полно: за больными присматривают, детей обучают, бедным помогают - как святой Франциск поступал, так же и они делают... Антоний и Франциск - очень великие святые. Много всяких чудес сотворили... У меня где-то книжечка маленькая была - я её много лет назад в церкви купила - так там и написано про Антония и немного про Франциска... поищу, может, найду... - и она принялась шарить по своим книжным полкам.
   Пока она была занята, мне так и не терпелось оказаться дома и почитать Евангелие; и если мне понравится, так с радостью возьму эту книжку с собой на работу... Ну, поискав ещё некоторое время, старушка сдалась:
   - Не знаю, куда её положила; а, может статься, дала кому-нибудь из знакомых?
   - Да ничего страшного! - успокоил я её. - Вот поеду к монахам в Кретингу и поспрашиваю их об Антонии, да и о Франциске заодно...
   - И то верно - съезди! - поддержала меня бабушка. - Я, как помоложе была, так тоже с подругами часто ездила в Кретингу; только при советской власти монахов там не было - лишь церковь одна... А потом вновь они вернулись, когда коммунисты их преследовать перестали...
   Так я и ушёл от бабули - с Евангелием в кармане - и с ещё более укрепившимися надеждами на будущее. А придя домой, сразу же сел читать Евангелие - и поверь, милая Элетта, читал почти до вечера! Даже когда обедал - и то с книжкой не расстался... Язык Евангелия очень красивый - старинный такой, поэзию напоминает. Многое из того, что мне довелось прочитать, было мне известно раньше - из рассказов бабули, со школы, и тому подобное. Но очень многое было совершенно новым для меня - сплошные чудеса. Хотя книгу эту читать очень тяжело - не все слова понятны; ну, и вообще - поразмышлять надо! Так что обязательно возьму Евангелие на работу.
   И очень странные дела - когда я читал книгу, то сам поражался: образов и персонажей там довольно много - Христос, ученики Его, святые женщины, иудейские священники, пророки - но всех этих людей я словно видел как сквозь пелену тумана, расплывчато... даже самого Христа. А вот что касается Девы Марии... Читая страницу за страницей, на которых упоминалась Божья Матерь, я так ясно видел Её! Или это было моё не в меру разыгравшееся воображение, или что-то ещё, только я отчётливо созерцал каждое действие Пресвятой Девы Марии: я словно видел, как Она держит Младенца на руках; беседует с архангелом Гавриилом; едет на ослике в Египет, спасаясь вместе со своей семьёй от преследований кровожадного Ирода... Каждая деталь Её одежды, каждое действие Пресвятой мне было хорошо "видно" - и как будто уже знакомо; хотя, если честно признаться, я никогда до сегодняшнего дня не читал Евангелия и не мог об этом знать - а что касается уроков Закона Божьего в школе, так это давным-давно успело выветриться из моей головы...
   Я прочитал в тот день все четыре Евангелия; этого мне показалось мало - поэтому решил взять книгу с собой на работу и за ночь перечитать её ещё раз. Не могу сказать, что полностью был согласен с тем, что в ней было написано (например, о подставлении другой щеки, и т. д.), но, тем не менее, многие мысли о любви и доброте мне очень импонировали. Никак не могу представить себя воздающим добром за зло; но по поводу мыслей о непричинении зла своему ближнему - так это вполне про меня! В общем, хватит пока рассуждений - скоро на работу. Спасибо Тебе за всё, милая Элетта, Мария, Матерь Божья! Целую, целую Тебя!
  
   35
  
   Мария, милая, спаси меня! Теперь я обращаюсь к Тебе, как к Божьей Матери, моля заступничества и помощи! Так неожиданно в мою жизнь вторгся мрак - когда я потерял над собою контроль! Не знаю, чем мне это искупить - поскольку Евангелие постоянно твердит об обязательном искуплении грехов - а ведь я совершил настоящий грех! Грех против Тебя, против себя и против Кристины... Прости меня, Элетта - я снова сорвался.
   Ах, мне так хотелось бы привести хоть какие-нибудь смягчающие обстоятельства - пьян, мол, был, невнимателен, и тому подобное. Но только чувствую сам - слабо всё это для успокоения моей совести и ничем таким её не ублажить. Зато более всего меня пугает то, что о случившемся неминуемо придёться рассказывать Кристине, по её возвращении... Я ничего не хочу прятать от своей любимой девочки - и так же я боюсь говорить ей об этом более, нежели меня приговорили бы к смертной казни... Так пусть именно это и будет моим покаянием за совершённое преступление и грех!
   Вчера, ранним утром, ко мне заявился Вацис, мой сосед; он попросил меня - "если ты не занят, Антанас" - съездить с ним на кладбище: у бедняги пару дней назад скончался старик-отец, тело которого находилось во Дворце похорон на кладбище Йонишкес. Вацис пояснил мне, что ему необходим ещё один человек для сопровождения гроба на кладбище; а там и небольшие поминки, в одной из комнат похоронного Дворца... Я согласился - и даже счёл такое предложение неким знамением свыше. Как раз я совсем недавно читал в Евангелии, что похоронить умершего есть одно из самых лучших деяний. Мне казалось, что сама Дева Мария возлагает на меня такую ответственность - о, и разве я думал, что после совершения доброго дела так незаметно попаду в лапы Сатане?!
   О, Пресвятая Матерь, милая Элетта! - пусть случившееся будет мне уроком - но уроком без повторения! - что после доброго деяния человек постоянно должен ожидать какой-нибудь каверзы от злого духа... Ах, ничего мне не остаёться, как поведать Тебе эту печальную историю...
   Как ни в чём не бывало мы поехали на кладбище, во Дворец похорон. В небольшом зале находился гроб, вокруг которого плакало около десятка человек; Вацис представил меня своей матери и нескольким друзьям. Мы ещё несколько минут постояли возле гроба в молчании, воздавая последнюю дань усопшему - и Вацис вышел из зала в подсобное помещение, чтобы пригласить рабочих для вынесения тела.
   Через несколько минут мы уже несли гроб вшестером по асфальтовой дорожке кладбища; и нести его пришлось довольно далеко от забора. Кстати, место нашего передвижения было совсем неподалёку от могилы моей матери - и я мысленно послал ей привет и поцелуй, обещая в скором времени навестить её...
   На кладбище - так рано! - ещё никого не было; ветерок колыхал кроны деревьев, пели птицы, светило Солнце... А наша маленькая процессия медленно двигалась вперёд, сопровождаемая тихим плачем идущих за нами женщин...
   Странное это дело - но воспоминания о смерти матери так сильно пришли мне на память; несмотря на свою давность, так сильно отозвались они болью утраты в моём сердце! Как будто я снова находился на похоронах милой мамы - и те события были ещё так свежи в моей памяти... И толпа вокруг свежевырытой могилы; и женский плач (честное слово - я и сам почему-то едва удержался от слёз!); и мерное шелестение деревьев... и тяжёлый коричневый гроб, осторожно опускаемый на верёвках в место своего последнего пристанища... Помню, что я тоже бросил на крышку гроба горсть земли и мысленно попросил Тебя, Мария, чтобы Ты сохранила на том свете душу этого старика - и моей милой матери.
   Никакого священника не было; не было также и оркестра - похороны были очень бедными и скромными. Таким же, не особенно шикарным, оказался накрытый в одной из комнатушек похоронного Дворца и покосившийся белый стол, когда мы вернулись с кладбища; мы сели за него, пока один из друзей Вациса произносил поминальную речь по усопшему. А потом была водка, вино и бутерброды на закуску; салаты нескольких видов, купленные в "Maxima" или же приготовленные на дому; холодные котлеты, лук, овощи... С этого момента я и считаю, что потерял всю бдительность над собой; потерял весь контроль над происходящим. Нет, что самое интересное - я никогда до этого не пил; ну, было, по молодости, пиво - пару бутылок; ну, водочки немного... Никогда я не любил алкоголя. А тут меня словно подменили: хлестал рюмку за рюмкой! Садясь за стол, я и не думал, что смогу так нажраться; думал, выпью рюмку-другую, помяну покойного - и дело с концом. Но как разошёлся за столом, как разошёлся! И пил-то словно без особого желания - но всё-таки пил! И потихоньку-полегоньку так "наугощался", что в глазах моих поплыли разноцветные круги. Совсем, как после дозы...
   Вот так ко мне и явились грешные мысли - неплохо бы тряхнуть стариной, да заодно и лишними литами - и ширнуться по старой памяти! Конечно, в тот момент я мысль эту немедленно отогнал, как ненужное искушение; только спустя некоторое время она опять возвратилась - ещё более настойчивой. А поминки тем временем подошли к концу; приглашённые стали прощаться с Вацисом и его матерью.
   - Давай, - говорит он мне. - Маму доведём домой и я побуду с ней, а ты через район вернёшься к себе...
   - Хорошо. - говорю.
   В самом деле - а мне-то что? Работа меня не ждёт; Кристина - через пару дней только появится... Да и на ногах стою нормально - зато в голове какой сумбур творится!
   Пошли мы на автобусную остановку, прихватив с собой остатки нашего поминального банкета; дождались нужного нам маршрута и поехали... помню, часов было около двух дня. Доехали до гостиницы "Ветрунге" - мать Вациса жила в соседнем с ней доме; довели убитую горем, плачущую старушку до квартиры - и Вацис с нею остался. А я для приличия посидел немного; ещё раз пожал обоим руки - и отправился домой.
   Отлично помню, что пока мы ехали в автобусе, никаких воспоминаний о наркоте у меня не было; но как только я перешёл через дорогу, как тут же они и нахлынули - да с такой, поистине, дьявольской силой! Я, по опыту, стал имя Элетты повторять - отпустило вроде; но когда поравнялся с домом Дон-Кихота, то меня так скрутило от желания взять дозу - хотя бы небольшую! - что всё моё сопротивление разом было сломлено. Напрасно я твердил про себя имя Марии и Элетты; напрасно напоминал себе о своём обещании Божьей Матери больше не колоться; напрасно думал о том, как печально будет смотреть на меня Кристина, когда узнает о моём очередном падении - всё было зря! Я даже толком и осознать не успел, как очутился в подъезде Дон-Кихота; взлетел на его этаж, поднял руку к звонку... и замер без движения. Словно последний проблеск разума и воли озарил меня - что же я, чёрт возьми, делаю?! Уж не собираюсь ли я погубить таким упорным трудом достигнутую работу нескольких месяцев?! Что же я скажу Элетте, Кристине и своей совести?.. И после этого - как отрезало мне всё благочестие: я с силой надавил кнопку звонка, чувствуя, что всё опять начало расплываться у меня перед глазами; и отпустил её лишь тогда, когда из-за двери выскочил испуганный Дон-Кихот:
   - Ты что, Антанас, совсем из ума выжил? Отпусти звонок, придурок!
   И когда я, плохо что соображая, повиновался ему, он, подозрительно оглядывая меня с ног до головы, с удивлением произнёс:
   - Да ты чего - бухал, что ли? Ого! И где ж ты успел так нажраться? Запах по всему подъезду... Ладно, заваливай... - и он пустил меня в квартиру.
   Я сунул ему деньги в руку и, покачиваясь, прошёл прямо в комнату, рухнув в первое попавшееся мне кресло. Слева за спиной у меня тотчас послышался удивлённый свист:
   - Ну ни фига себе!
   За моей спиной на диване в обнимку сидели Арвидас и Лаура. Я устало махнул им рукой:
   - Откуда вы свалились?
   - Мы?! - хохотнул Арвидас. - Да это ты откуда свалился, да ещё и таким тёпленьким?! Или ты уже "точки" поменял, став убеждённым алкоголиком?
   Лаура тоже захихикала.
   - А-ай, заткнитесь! - вновь устало протянул я; в ту же секунду в комнате появился Дон-Кихот со шприцем...
   Потом я смутно помню вновь замелькавшие перед глазами разноцветные круги и полосы; смутно доносились чьи-то голоса... как будто бы не со мною всё это происходило... А затем я снова полетел в чёрную бездну; я что-то кричал, размахивая руками и ногами в этом стремительном падении; кого-то звал на помощь, обещая больше так не делать - и тем не менее всё падал... падал... и это продолжалось целую бесконечность... А после я грохнулся обо что-то - разбившись, должно быть, в лепёшку во время своего падения - и отключился.
   Очнувшись, я увидел над собой расплывчатую морду Дон-Кихота:
   - Антанас! Давай, прочухивайся! У меня есть дела!
   Я повернулся в кресле, огляделся: ни Арвидаса, ни Лауры в комнате больше не было. Дон-Кихот протянул мне руку и помог подняться. Я только хлопал осоловелыми глазами, не понимая до конца - что же я делаю на "точке" Дон-Кихота и каким образом я сюда попал? А потом сознание происходящего навалилось на меня - навалилось безжалостно: я всё вспомнил - и утренние похороны; и пьянство во Дворце похорон; и борьбу с собою, и приход к Дон-Кихоту... И я возненавидел себя - возненавидел той ненавистью, на которую лишь был способен. Я понял, что после случившегося мне больше не жить. Оттолкнув Дон-Кихота в сторону, я ринулся головой прямо в окно; теперь мне было уже на всё наплевать... Помню, как что-то попало мне под ноги; потом был полёт, который закончился ужасной болью в голове... и ничего больше. Мне даже пришло в голову, что я умираю уже во второй раз.
   После второй смерти воскрешение не было таким спокойным - открыв глаза, я узнал Дон-Кихота, который нещадно лупил меня ладонями по лицу; через мгновение до меня дошёл и смысл его слов:
   - ...ты, мудило! Давай, вставай! Ты что - вообще дурак, ... мать! Ты у меня в "хате" таких вещей и не думай вытворять - у меня и без тебя проблем достаточно! Из-за тебя, козла, я на "стрелку" опаздываю! ...мать, да ты скоро вообще можешь позабыть сюда дорогу, если такие номера откалываешь, понял, бля!..
   Голова моя ужасно болела; и пока это доходило до меня, ругающийся матом Дон-Кихот волок меня в ванную. Открыв на полную мощность холодную воду, он засунул меня под струю по самые плечи - вода немедленно принесла мне облегчение, хотя я с удивлением обнаружил, что она стала красной.
   - Ты, козёл, башку свою пробил, ясно? - голос Дон-Кихота раздавался у меня из-за спины; его руки тем временем крепко держали мою шею. - Короче, если тебе жить надоело, то проваливай к себе и делай там, что тебе вздумается. Но если ещё раз на моей "хате" что-нибудь похожее выкинешь, то, бля, я отвечаю, что отмудохаю тебя по всем правилам, ясно? Козёл, бля!..
   Шум в голове продолжал постепенно отпускать меня; наконец, меня отпустил и Дон-Кихот, бросив мне в лицо грязное полотенце. Глянув в ванную я заметил, что вода в ней нормальная, самого обычного цвета.
   - Вытирайся и топай домой, понял! - Дон-Кихот стоял уже одетым в дверях ванной. Я стал утираться; на полотенце при этом ещё появлялись светло-красные пятна.
   - Ладно, пошли - опаздываю... - скомандовал Дон-Кихот, отбирая у меня полотенце. - Из-за тебя, придурка, я не собираюсь ежедневно заниматься генеральной уборкой, понял? Ты радуйся, козёл, что я успел поставить тебе подсечку и ты трахнулся башкой об подоконник - а не то лежал бы несколькими этажами пониже... бля, ещё подоконник вымыть надо! Ну, козёл, бля! - неслись мне в уши проклятия Дон-Кихота.
   Наконец мы вышли из квартиры; я шёл совершенно без посторонней помощи - даже не держался за перила. Выйдя из подъезда, Дон-Кихот не сказал мне ни слова - только махнул рукой и направился в сторону "Соджюса"; а я, стараясь идти помедленнее, черепашьим шагом пополз домой.
   По дороге я думал о происшедшем - о попытке покончить с собой; ведь ещё никогда в жизни мне не приходили в голову мысли о самоубийстве. Но теперь я знал твёрдо - после этой истории я больше не могу, не имею права жить! Слишком уж ярко и очевидно я представил себе, насколько смерть была бы удобной для меня в сложившейся ситуации: все проблемы закончатся, и ничто больше не будет меня волновать. Да, я больше не смогу увидеть Кристину - но разве теперь я мог бы хоть посмотреть ей в глаза?! Нет, жизнь кончена - и незачем обманывать себя...
   Я открыл дверь в квартиру и с силой захлопнул её - как будто бы она была крышкой моего гроба... хорошее сравнение... Кристина появится завтра или послезавтра - и что я скажу ей?! Но нет... сначала спать... сначала - спать... Я упал на кровать, в слезах проклиная всё на свете; я молотил кулаками подушку, сетуя на неудачно, абсурдно сложившуюся жизнь... которая так рано подошла к своему концу.
   Неожиданно я проснулся. Была глубокая ночь; неудивительно, ведь когда я уходил от Дон-Кихота, начинало смеркаться... Тогда я не придал этому значения - какая мне разница, день или ночь... Я поднялся с кровати; голова ещё побаливала, но мысли были совершенно ясными. Подошёл к столу; сел за него, включив настольную лампу... и открыл дневник.
   И вот, прошло более трёх часов с тех пор, как я написал первую строчку о том, что за несчастье со мною сегодня приключилось... я подумал, что весь мой дневник носит характер настоящей исповеди... перед Элеттой, самим собой и Кристиной. Возбуждение моё, взвинченное алкоголем и наркотой, постепенно улеглось; и мне ничего не оставалось, как принять всё, как есть. Это, конечно, очень ужасно; но что я мог поделать, если такая у меня противная натура? О, как же судьба порой легко играет нами! Если я не выпил бы сегодня, то никогда и не подумал бы о кайфе - ведь столько времени я даже не вспоминал о нём! Отчаяние поглощало меня от такой глупости случившегося; и в то же время - я это чувствовал - во мне снова появлялась воля к борьбе. Я понимал, что это звучит весьма абсурдно - только что я был положен на лопатки, и вот - снова желание подняться из грязи и вести борьбу за лучшую жизнь... К тому же - разве я не знал, что падения у меня ещё будут? Нет, я не имею цели оправдаться - это нечто другое... И, вот, опять - я чувствую Твою помощь, Элетта, Дева Мария... Чувствую, что это не я себя - Ты меня утешаешь... словно Мать, Которая никогда не покидает своего ребёнка... Устал я, иду спать... Помоги мне, Пресвятая Дева Мария! Позови меня!
  
   36
  
   Сегодня воскресенье... странное совпадение - и я тоже чувствую, что сегодня произошло воскресенье моих надежд... и даже очень-очень видимое! Сегодня опять случилось нечто чудесное - и даже, как бы выразиться, чудесное в нескольких актах!
   Кристина не приехала; во всяком случае, она не пришла ни вчера, ни сегодня... а, может, всё-таки приходила, покуда меня не было дома?.. Ведь только полдня прошло - кто знает, может, она ещё сегодня появится? И - слава Тебе, Пресвятая Матерь Божья! - я уже совсем не боюсь нашей встречи. Ты вернула мне веру в самое лучшее!
   Первое чудо заключалось в том, что я проснулся с мыслью о Тебе, милая Мария... Будто бы Ты что-то говорила мне во сне (самого же сна я, конечно, не помню) - и я очень захотел увидеть Тебя. Ну, да - сходить в ту самую церковь, где находится Твоё такое милое изображение... Часов до одиннадцати утра я был дома - в надежде, что появится Кристина и готовясь психологически к этой встрече; но любимой не было - и я решил пройтись до храма пешком.
   К моменту моего появления в церкви уже началась месса - за алтарём стояли двое священников в длинных белых одеждах; слева от них в креслах сидели несколько мальчиков - тоже в белом, но только до колен. В церкви было полным-полно народу - я постеснялся лезть через весь храм к статуе Девы Марии, а остановился в самом конце помещения, почти у входа, сев на скамейку рядом с какой-то старушкой и девочкой. В этот миг священники читали молитву; и мне показалось, что лицо одного из них - более молодого, стоящего справа от центра алтаря - было мне чем-то знакомым; словно я уже где-то видел этого человека... хотя, конечно, я вполне мог ошибаться... Затем вся церковь (я имею ввиду - люди во храме) поднялась со скамеек и начала громко молиться; я также поднялся вместе со всеми, растерянно глядя на своих соседей и стараясь копировать их действия - ведь я не был на мессе много лет, и не мог помнить, что здесь за чем следует. Никто, казалось, не обращал на меня никакого внимания - все смотрели на читающих молитву священников.
   Голова моя почти не болела; кстати, я вспомнил о ней лишь тогда, когда, вставая со скамьи, слегка ударился затылком о стену. Похоже, что никаких дыр в ней не было; хотя вчера - да и сегодня тоже - я находил на подушке тёмные пятна и сгустки запёкшейся крови... О чём же я?.. Ах, да: народ поднялся со своих мест ещё раз - после того, как мальчики в белых одеждах до колен читали Слово Божье и пели псалмы; старый священник взял книгу в руки и, откашлявшись, прочитал хорошо мне знакомое место из Евангелия о том, как Христос взошёл на Небеса после явления своим ученикам в последний раз... Потом все люди сели на места; к микрофону подошёл молодой священник, но перед этим старик сказал:
   - А теперь брат Гядиминас из кретингского францисканского монастыря скажет нам торжественную проповедь!
   Господи, Элетта!!! Дева Мария!!! Так вот почему лицо этого человека было мне таким знакомым! Я скорее не сел на скамью, а упал на неё от удивления! Ведь это ж надо было такому случится - именно сегодня придти в церковь, когда этот монах читает здесь проповедь! Я сразу его вспомнил - брат Гядиминас появился тогда, когда брат Астиюс пожелал нам приятного аппетита на "празднике бомжей" во дворе Кретингского костёла... Брат Гядиминас что-то сказал монахам - и после этого они ушли...
   И теперь я не только вижу его так близко от себя, но даже могу послушать его торжественную проповедь! О, Дева Мария! Как долго я мечтал о встрече с францисканскими монахами - и, наконец, это свершилось! Ну, может, слегка забегаю вперёд, но только я уже во время проповеди брата Гядиминаса знал, что обязательно встречусь и поговорю с ним после мессы. И - хвала Пресвятой Деве Марии! - моя уверенность меня не подвела.
   Мягкий, нежный голос монаха разносился под сводами церкви:
   - Дорогие верующие! Сердечно рад поздравить вас с праздником Вознесения Господа Нашего Иисуса Христа - да будет Его мир и радость над всеми вами...
   Люди так и впились глазами в улыбающееся лицо брата Гядиминаса, который долго говорил о таинстве Вознесения Господня; о её невыразимом значении для христиан; о её последствиях, обязанных изменить нашу жизнь, если мы твёрдо уверуем в это... Много чего говорил он; стыдно признаться, но я далеко не всё понял из того, о чём рассказывал францисканец - были и непонятные мне церковные термины, и незнакомые, явно не литовские, слова; но в общем, речь его была замечательной. А главное, что он в самом конце своей проповеди просил верующих как можно чаще обращаться в молитве к Пресвятой Матери Господа Иисуса - Деве Марии, прося Её "о заступничестве и сниспослании самого необходимого для вечно нуждающихся пилигримов на земле", как он сказал. Эти его слова особенно согрели мне душу - и я тут же стал просить Деву Марию о сниспослании мне, Кристине и всем моим близким необходимых милостей, почти повторяя при этом слова брата Гядиминаса...
   А месса тем временем шла своим чередом; когда священники подняли над головой чашу и блюдечко из золота, то все люди опустились на колени и стали просить себе прощения за грехи - и я с радостью присоединился к ним. Затем все стали желать друг другу мира и спокойствия, молиться "Отче наш" (к счастью, я знал эту молитву почти наизусть!) - и после этого пошли принимать Тело Христово прямо к алтарю. Может быть, что сейчас я перепутал, что было после чего - или "Отче наш" читали перед тем, как пожелать мира и спокойствия, или же это было наоборот - не помню... Но мира я пожелал своим соседям по скамейке с такой улыбкой, что даже сам почувствовал этот "мир и спокойствие". Чудеса, о Мария, одни чудеса окружают меня!
   А минут через десять, когда люди вернулись на места и священники вновь поднялись к алтарю, произнеся последние молитвы, месса была закончена. Хор, занимавший место где-то наверху, запел торжественный гимн; священники поцеловали алтарь и ушли из-под арки в какую-то дверь.
   Постепенно люди стали расходиться; и я, набравшись смелости, подошёл к статуе Пресвятой Девы Марии. Теперь мне уже не было стыдно опускаться перед Неё на колени - вокруг молились несколько человек, кроме меня. Я нашёл место среди них и сердечно поблагодарил Матерь Божью, что сегодня Она снова вовремя позвала меня в церковь, совершая тем самым одно чудо за другим. Мне было очень тяжело вспоминать, что совсем недавно я так малодушно хотел уйти из жизни - этим я словно бы предавал всю заботу и старания Девы Марии, ко мне проявленные. Я молился за себя, за Кристину, за бабушку - и краем глаза поглядывал на дверь, за которой скрылся брат Гядиминас после окончания мессы. Хотелось встретиться с ним и поговорить о Деве Марии и об этом святом, Антонии Падуанском; да и вообще - у меня к нему были миллионы вопросов...
   Вскоре он появился в компании со старым священником - на них уже не было белых одежд: монах был в своей коричневой рясе с белой верёвкой, а священник - в длинном чёрном платье. Я поднялся с колен, отойдя чуть-чуть за колонну, чтобы не мешать остальным молящимся. Старый священник пожал руку брату Гядиминасу и вернулся в комнату за алтарём. Монах тоже повернулся к алтарю и, преклонив колени перед ним, перекрестился; затем он встал и не спеша отправился к выходу.
   Я нагнал его уже во дворе - он открывал дверь старенького "форда". И тут мой язык будто сковало - я не представлял, как мне следует начать беседу, как я должен обратиться к нему... А время шло. Тогда я набрался смелости и громко спросил:
   - Простите, брат Гядиминас, можно вас кое о чём спросить?
   Монах уже почти садился в машину; услышав мой голос он обернулся и тихонько прикрыл дверь, улыбаясь мне той же улыбкой, что и во время проповеди:
   - Да, я слушаю! Чего вы хотите?
   О, Мария! Милая Мария! Ты представляешь - я говорил с настоящим монахом! С одним из этих таинственных людей, жизнь которых уже так давно будоражила моё воображение! Он спокойно смотрел на меня; и тогда я, несколько оправившись от первых впечатлений, несмело произнёс:
   - Ведь вы - из кретингского францисканского монастыря?
   - Да, я - францисканец. - ответил он, глядя мне прямо в глаза. - А что такое?
   Я улыбнулся (наверно, чтобы скрыть смущение):
   - Знаете, здесь в церкви есть статуя святого Антония Падуанского. Моё имя тоже Антанас, поэтому я хотел бы узнать об этом человеке побольше...
   Мой собеседник тоже улыбнулся:
   - О, святой Антоний! Это один из самых великих святых Католической Церкви; он - гордость Ордена францисканцев! По национальности он - португалец; жил около восьмисот лет назад... Однако, зачем я тебе это рассказываю? - неожиданно спохватился он, наморщив лоб. - Приезжай-ка к нам в монастырь и я дам тебе почитать книгу о святом Антонии!.. Ты ведь сам - клайпедчанин?
   - Да. - кивнул я головой.
   - Ну и здорово! - опять улыбнулся брат Гядиминас. - Тогда договорились... Всю, значит, следующую неделю я буду в монастыре - так что приезжай, когда вздумается. Спроси в канцелярии брата Гядиминаса - и меня позовут... А теперь - извини! - мне надо спешить в Кретингу. - закончил он... и, честное слово! - этот монах протянул мне руку, как равному!!! Я даже оторопел от неожиданности! Пожал эту протянутую мне руку и словно застыл на месте; тем временем брат Гядиминас сел в автомобиль и сказал мне через открытое стекло:
   - Тогда до встречи, Антанас! Рад был видеть тебя сегодня в церкви!
   Машина, чихнув пару раз, завелась; брат Гядиминас махнул мне рукой из открытого окна и, развернувшись посреди двора, выехал за ворота.
   Представляешь, милая Мария, сколько чудес - и все за один день! Нет, теперь я не могу не поделиться этим с Кристиной и бабушкой! Ведь это настоящее событие в моей жизни - человек, полностью посвятивший себя служению Богу и людям... И как хорошо он ко мне отнёсся! Интересно: а если б он всё знал обо мне - был ли б он тогда со мной таким приветливым?.. Ах, милая Мария! И всё это - Твоя милосердная заслуга! Ведь если бы не Ты... На следующей неделе обязательно поеду в Кретингу к брату Гядиминасу - эх, скорее бы! И если только... ой! Звонок в дверь! Наверно, это моя Кристина... Бегу открывать... И, последнее слово - после того, как я вернулся из коридора - "Кристина!"
  
   37
  
   Вторник... Здравствуй, милая моя Дева Мария! Целую Тебя... Всё так прекрасно! Кристина вернулась такой сияющей, такой милой! Моя девочка хорошо отдохнула и загорела на даче. Не хотелось бы вдаваться в самый печальный момент нашей встречи - мой последний срыв - скажу только, что любимая мне всё простила. О, Мария, если Ты видела бы её! Она так хочет моего скорейшего освобождения от этой дряни! Она говорила, что любит меня; что её любовь обязательно спасёт меня от наркотической зависимости. И я верю в это! Верю Кристине - и верю в Тебя! Мария, Солнце моё, помолись Господу обо мне, несчастном; силой и святостью своей сними с меня ужасное проклятие! Уничтожь его окончательно, чтобы оно больше не отравляло мне жизни; не портило нашей любви с Кристиной...
   А что касается брата Гядиминаса - так я о нём рассказал моей милой; она слушала с большим интересом. Я поведал Кристине о том, как он пригласил меня в монастырь за книгой, и что я ещё на этой неделе собираюсь воспользоваться этим приглашением. Всю эту неделю мне предстоит работать днём, но я ещё вчера - в понедельник - договорился на работе с Йонасом о подмене; потом и я его как-нибудь заменю, как, впрочем, бывало уже не впервой... Кристина выразила желание составить мне компанию - о, милая Мария! Завтра! Завтра я отправлюсь вместе с любимой в монастырь; не так, как в прошлый раз, но как приглашённый гость! Я рассказал Кристине о своих первых посещениях Кретинги; о том, как меня очень заинтересовали эти люди - монахи; о том, как я с Донатасом бродил вокруг монастыря целый час... Ах, милая моя, драгоценная Дева Мария, скорее бы наступило завтра! Уже поздно и мне надо проводить Кристину домой... Мы встретимся завтра, с утра - и поедем! Спокойной ночи, Пресвятая Дева, целую Тебя!
  
   38
  
   Здравствуй, Мария! Вот это денёк! Всё получилось даже лучше; гораздо лучше, чем я смог предположить! Я не только взял книгу, но даже несколько книг; а среди монахов-францисканцев у меня появилось ещё несколько знакомых!.. Однако, постараюсь рассказать обо всём по порядку.
   В десять утра я зашёл за Кристиной; она уже была готова к поездке и ждала меня. Сам я почти не спал от радостного возбуждения, предполагая интересную встречу с монахами. Мы отправились на вокзал, где сели в маршрутный автобус на Кретингу. О, как же отличалась эта поездка от тех, когда я мотался в Кретингу в компании Дон-Кихота! Только и думал - скорее добраться бы до места и ширнуться; но теперь... Теперь я ехал туда для встречи с монахами; со мною была моя возлюбленная - и мы любовались по дороге прекрасными летними видами из окон автобуса.
   На место мы прибыли почти в одиннадцать тридцать и, не теряя времени, пошли к монастырю. Во дворе церкви я рассказал Кристине о своей первой встрече с братом Гядиминасом в этом месте - это когда мы с Донатасом и Марюсом здесь жрали дармовой обед по случаю какого-то праздника около полугода назад. Кристина внимательно слушала меня, осматривалась. А затем мы вошли в церковь.
   Это место было гораздо больше и красивее украшено, чем церковь Кдайпеды: гораздо больше статуй святых; росписей на стенах и на потолках куполов; множество различных икон и картин... Здание церкви было очень старинным - на памятной металлической табличке у входа было написано, что церковь эта была построена в 1610 году!
   Храм был совсем пустым и наши шаги громким эхом разносились по всему помещению. Огромные люстры свисали со сводчатого потолка; а за алтарём находился целый скульптурный ансамбль - Христос на кресте; вокруг распятия - плачущие женщины и апостол Иоанн (не читай я ранее Евангелия, то никогда об этом не узнал бы!); статуи других святых; колонны... А на самой вершине трёхъярусной надстройки - статуя Пресвятой Девы Марии в голубом платье; сияющая корона над головой, поддерживаемая руками ангелов... Мы очень долго рассматривали статуи святых; среди них также оказалась статуя святого Антония Падуанского с младенцем на руках. Наконец, часы во храме пробили двенадцать - чем и вывели нас с Кристиной из созерцания; мы улыбнулись друг другу и, взявшись за руки, прошли через низкий коридор справа от алтаря в канцелярию.
   Там нас встретил улыбающийся монах моего возраста; он спросил, чего нам угодно. Я назвал брата Гядиминаса и он тут же взялся за телефон: "Гядиминас?.. Слушай, тут к тебе люди пришли; не можешь спуститься?.. Чего?.. А, хорошо..." Монах положил трубку и снова обратился к нам:
   - Всё в порядке! Гядиминас сейчас подойдёт.
   В канцелярии на стене тоже была икона; надпись под ней говорила, что это было изображением Джотто святого Франциска Ассизского. Пока мы рассматривали его образ, за нашими спинами хлопнула дверь - появился брат Гядиминас.
   - Здравствуй, Антанас! - улыбаясь мне, он снова подал руку, которую я радостно пожал. - Быстро же ты обернулся... - и он перевёл взгляд на Кристину.
   - Это моя подруга. - сказал я. - Кристина.
   Брат Гядиминас пожал руку и ей; затем он обратился к монаху за столом:
   - Бярнардас, если меня кто-нибудь спросит, то я буду во внутреннем дворе... Пожалуйста! - обратился он уже к нам и открыл дверь, приглашая нас во двор.
   Квадратный дворик монастыря был полностью выложен булыжником; в центре его было некое подобие круглого фонтана, вокруг которого находилось несколько скамеек. На одну из них мы дружно уселись; брат Гядиминас, улыбаясь, смотрел на нас.
   - Я хотел бы попросить у вас книгу о святом Антонии Падуанском... - начал было я, как он тут же подскочил на месте:
   - Ах, верно, Антанас! Знаешь, я нашёл несколько книг о святом Антонии в нашей библиотеке, но все они либо на итальянском, либо на немецком - так что если ты читаешь...
   Я, видимо, так глупо улыбнулся в ответ, что он сразу понял - ни итальянским, ни немецким я не владею.
   - Всё равно ничего страшного! - подбодрил меня монах. - По-русски ты ведь читаешь?
   - Да. - согласился я.
   - Так вот, у нас есть прекрасная книга "Истоки францисканства" - в ней собраны все работы святого Франциска, основателя нашего Ордена и святой Клары, основавшей женский Орден францисканок... И помимо того, там есть легенды и о других францисканских святых - в том числе и о святом Антонии Падуанском.
   - Большое спасибо, брат Гядиминас! - искренне сказал я. - Только вы знаете, кроме святого Франциска и святого Антония я хотел бы попросить у вас что-нибудь о Пресвятой Деве Марии, если можно...
   - Хорошо. - ответил монах, поднимаясь со скамьи и поправляя верёвку на поясе. - Я сейчас что-нибудь найду о Ней... Подождите меня, пожалуйста, несколько минут.
   Мы остались с Кристиной одни.
   - Никогда не думал, что хоть раз в жизни побываю в настоящем монастыре, где буду беседовать с монахами! - прошептал я Кристине; как было видно, моя милая тоже очень заинтересовалась происходящим - осматривала двор, окна монашеских келий, старинные полукруглые двери...
   - А что тебе понадобилось в этих книгах? - тревожно вдруг спросила она, прижимаясь ко мне. - Уж не хочешь ли ты сам стать монахом?
   Я легонько сжал ей руку и улыбнулся:
   - Нет, Кристина! Я останусь с тобой до тех пор, пока смерть не разлучит нас... Просто в последнее время я очень заинтересовался святыми и, естественно, желал бы узнать о них побольше, нежели из рассказов бабушки...
   Скоро появился и брат Гядиминас с двумя книгами в руке:
   - Вот, читай, Антанас! - Одной из них была "Истоки францисканства", как он и обещал, а другой - "Посмотрим на Марию".
   - Читай, Антанас! - снова повторил монах, подавая мне книги. - Только держи их не больше двух-трёх месяцев, хорошо?
   Я кивнул головой:
   - Большое спасибо вам, брат Гядиминас! Мне кажется, что смогу их вернуть в монастырь гораздо раньше.
   - А теперь я должен извиниться и покинуть вас... - продолжал наш собеседник, глянув на наручные часы. - Жаль, что было так мало времени; мне позвонили в келью и попросили съездить в одну из церквей района отслужить мессу - настоятель болен... Вы теперь в Клайпеду возращаетесь, не так ли? - неожиданно добавил он.
   - Да.
   - Тогда, если вы хотите, двое из наших братьев могли бы вас подвезти...
   В эту секунду во двор вышли двое монахов; и как мне показалось, оба выглядели даже младше меня.
   - А-а, Рамунас! - приветливо сказал одному из них брат Гядиминас. - Подвезите и моих друзей в Клайпеду, ладно? - и он указал глазами на нас с Кристиной. Тот, кого назвали Рамунасом, подошёл к нам и, сразу пожал нам руки:
   - Я - Рамунас, а это - мой брат Линас. - указал он на своего спутника; тот тоже приблизился к нам, протягивая на ходу руку.
   - Ладно, братки, я побежал! Счастливо, Антанас! - брат Гядиминас махнул мне рукой на прощание и скрылся в дверях монастыря.
   - Мы собирались ехать минут через пятнадцать. - молвил Рамунас. - Не хотели бы вы попить с нами чаю?
   Я даже замер от такого предложения; однако не мог не согласиться - и мы вчетвером пошли по старинному монастырскому коридору.
   - Это наш рефектор, то есть столовая. - Рамунас ввёл нас в огромный зал, где стояли большие старинные столы, расположенные буквой "U"; такие же старинные скамьи находились по обеим сторонам каждого стола. В искусно оборудованной нише стены стояла статуя Девы Марии с Христом на руках; над нишей висело большое коричневое распятие. На противоположной стене висела икона святого с книгой в руках; надпись на ней была "SAN FRANCESCO D"ASSISI". Мы сели к ближайшему столу; солнечный свет мягко лился в готические окна зала; солнечные зайчики так и скакали по всему помещению, которое всё же казалось полутёмным. Через минуту в столовой появился улыбающийся Линас с подносом в руках; я помог ему снять с него чашки с чаем, сахарницу и маленькую вазочку с печеньем.
   - А сколько монахов тут живёт? - спросила Кристина, когда мы приступили к чаепитию.
   - В данный момент - шестнадцать. - улыбнулся Рамунас; похоже, что все монахи постоянно улыбались, даже без всякого повода. - Осенью многие уедут на учёбу в Италию или в Англию - и нас останется меньше.
   - Всего в Литве около шестидесяти братьев. - добавил Линас. - С нами ещё несколько немцев, итальянцев и американцев.
   - Это много! - удивилась Кристина.
   - Не так уж и много - иезуитов гораздо больше! - сказал Рамунас.
   - Кого? - не понял я.
   - Иезуитов - Общество Иисуса. - пояснил Линас. - Они тоже монахи, но только следуют правилу жизни святого Игнатия Лойолы... Понимаете, в мире очень много монашеских Орденов и каждый из них следует правилу жизни своего основателя: доминиканцы - святого Доминика; бенедиктинцы - святого Бенедикта; иезуиты - святого Игнатия...
   - А мы - францисканцы. - подхватил Рамунас. - Мы живём по правилу святого Франциска Ассизского. Вот, на стене его икона...
   Когда, наконец, это поистине братское чаепитие было закончено, мы с Кристиной помогли Линасу убрать посуду со стола и вынести её в находившуюся по соседству кухню; там мы встретили ещё одного монаха. Он улыбнулся нам и представился:
   - Брат Матфей.
   Мы тоже назвали себя и пожали протянутую нам руку.
   - Слушай, Матфей! - Линас уже расставлял вымытые чашки по полочкам над раковиной. - Мы с Рамунасом едем в Клайпеду, вернёмся часа через два... И ещё: если кто-нибудь будет спрашивать Астиюса или Бенедикта, скажи, что они пробудут в Канаде до праздника Вознесения Девы Марии, хорошо?
   Матфей молча кивнул ему, нам - и мы вышли коридором во внешний двор монастыря, где Рамунас уже дожидался нас в заведённой машине.
   Так, в дружеской беседе с Рамунасом и Линасом незаметно прошла вся наша дорога в Клайпеду; монахи рассказывали нам о своей жизни, о церковных праздниках, о помощи беднякам и больным.
   - Я считала, - говорила Линасу несколько удивлённая Кристина. - что монахи даже не выходят из монастыря...
   - Это верно! - согласился тот. - Но только не все - например, мы. Или иезуиты, доминиканцы. Словом те, кто ведёт апостольский образ жизни - учит детей, помогает больным, ведёт проповедь Слова Божьего... Но есть и другие монахи - созерцательного образа жизни; например, картезианцы, бенедиктинцы, камальдулы... Вот те никогда не выходят из монастырей. У них нет внешнего апостольства - их служение заключается в постоянной молитве...
   Братья высадили нас почти у самого моего дома. "Приезжайте ещё!" - сказал на прощание Линас; Рамунас, улыбнувшись, махнул нам рукой - и они уехали. А мы с Кристиной всё оставшееся время словно пребывали в каком-то приятном ошеломлении от сегодняшней встречи. О, Боже! Какие же это милые люди! Жаль только, что им нельзя иметь семьи - а может, так и надо?.. Милая Мария! Вот, я почти закончил описывать сегодняшние впечатления; Кристина уже дома... А я не могу дождаться минуты, когда, наконец, смогу заняться чтением взятых книг! О, я буду читать неотрывно - и начну делать это с книги о Тебе... Целую Тебя, милая моя! Бегу, спешу прочитать перед сном побольше!
  
   39
  
   Здравствуй, Мария! Более месяца я не брал в руки своего дневника - времени действительно не было. Конечно, всё это время я провёл с Кристиной или за чтением одолженных в монастыре книг... О, сколько же мне теперь стало известно о Тебе и о других святых - Франциске, Кларе, Доминике!.. Сперва мне было тяжело читать "Истоки францисканства" - по-русски я успел уже немного разучиться; однако потом стало легче... Очень интересно было читать о жизни самого святого Франциска - не сомневаюсь теперь, что это один из самых "крутых" святых в Церкви. Сейчас мне известно, почему монахи-францисканцы постоянно улыбаются - дело в том, что сам святой заповедал им быть в постоянной радости и никогда не грустить. "Уныние приходит от дьявола." - писал он в своих "Наставлениях". И верно, когда я вспоминал свои падения, то это нагоняло на меня ужасную тоску, поистине дьявольскую тоску - и потому, наверно, святой и призывает радоваться: тогда Сатана не может приблизиться к человеку, чтобы искусить его...
   О, многое взял я для себя из "Истоков францисканства" и из "Посмотрим на Марию" - очень яркие, образные книги; но самое великое чудо - за всю мою жизнь! - ожидало меня в молитвах святого Франциска. У него есть одна молитва, которая называется "Восхваление Благословенной Девы"; вот так-то я и нашёл Твоё имя... И если б текст этой молитвы был дан только на русском, то я ничего и никогда не узнал бы; однако, по счастью, рядом с каждой молитвой или поучением святого прилагался итальянский оригинал. И что Ты думаешь, Мария - что я совершенно случайно обнаружил в этом оригинале?! - Твоё Благословенное Имя!!! Я ничего не смыслю в итальянском и рассматривал оригинальный текст от нечего делать, пытаясь представить себе, как звучала молитва святого Франциска на его родном языке; как вдруг среди множества других слов молитвы мои глаза немедленно отыскали слово "ELETTA"!!! В оригинале было написано: "...eletta dal santissimo Padre celeste...", что значит: "...избранница святейшего небесного Отца..." И после этого могу ли я сказать, что это открытие ни есть самое великое чудо в моей жизни?! Чудо не в том, что святой упомянул Тебя в своей молитве; не в том, что Ты - действительно Избранница; оно в том, что я никогда не знал итальянского (да и сейчас не знаю!), когда придумал это имя! Ты помнишь это, милая Элетта! Как же я мог придумать Твоё имя, да ещё и со значением в другом, совершенно неизвестном мне языке?! Вот она - Тайна Тайн, которую мне, возможно, никогда не удасться разгадать... Элетта!
   О, не напрасно я, должно быть, считаю, что это Ты сама подсказала мне своё имя год назад; что Ты открылась мне из любви и жалости к моему несчастному существованию наркомана... За что же мне такое счастье - и помощь от Тебя? За что же мне все Твои благие деяния и чудеса? Понимаю - прочитав две эти книги, - что только ради любви... Когда Ты звала меня - я приходил; и когда я нуждался в Тебе - Ты тоже появлялась... Ты подарила мне работу, Кристину, надежду на лучшую жизнь; и теперь, в этой лучшей моей жизни Ты, Элетта, принимаешь самое горячее участие! Ах, милая Элетта! Милая Пресвятая Дева Мария! Никогда не забуду всего того, что Ты сделала для меня! Я расскажу об этом Кристине; расскажу бабушке - а также всем, кого только не повстречаю на своём жизненном пути... Расскажу о том, что Дева Мария действительно Мать - Мать каждому человеку, независимо от того, верит ли он в Неё или нет. Она - Ты! - продолжает оставаться верной Матерью не только благочестивым монахам, но и простым людям; и более того - алкоголикам, наркоманам и проституткам... Она никого никогда не отталкивает - Её любовь чиста, безгранична, совершенно безумна! - и распостраняется всегда и на всех живущих без исключения. Ах, Дева Мария! Если я мог бы крикнуть об этом на весь мир - любите Марию! Любите Непорочную Матерь Божью! - ибо Она в то же время и Мать Человеческая; ведь Сам Христос - Сын Божий и Сын Человеческий, согласно Евангелию; а Священное Писание не лжёт! Я избавляюсь с Её помощью от своего порока - и вы, люди, тоже избавляйтесь! Мария указывает нам путь к святости, к чистоте - и разве плохо нам оттого, что мы последуем за Нею?! Главное для нас - это любить Марию всей душой, всем сердцем... Не поэтому ли стали великими святыми Франциск, Антоний, Доминик и множество других людей - ведь они так сильно любили Пресвятую Деву, так сильно любили Её! А по закону Божьему, за любовь Она всегда расплачивается любовью...
   Каждый из нас должен стать похожим на Пресвятую Деву Марию - подумать только, как изменится от этого мир и вся наша жизнь! Впрочем, об этом я уже писал... не помню даже, когда... Только теперь я не устану повторять об этом - и в первую очередь себе самому. Когда человек получает какой-то дар, то первым его желанием бывает - и это совсем натурально! - отблагодарить одарившего его. Поэтому и я благодарю мою Марию - и не устану благодарить; но не за какой-то дар, а потому, что Она есть... Недаром я, сам не зная того, называл Тебя Элеттой - Избранницей; и что же? - мне казалось, что я Тебя придумал, и тем самым "избрал"... Нет, любовь моя - это Ты меня избрала; и после этого сама стала моей Избранницей... Я так люблю Тебя!
  
   40
  
   Здравствуй, Мария! Лето почти подошло к концу - на дворе уже пятнадцатое августа. Ещё и ещё перечитываю данные мне братом Гядиминасом книги; пора возвращать их в монастырь. Эх, да я и сам так давно хочу туда съездить! Слава Богу, у Кристины всё хорошо, да и у бабули всё в порядке... Мы теперь вместе с ней ходим в церковь по воскресеньям - в ту самую, где я впервые увидел Тебя! И ещё что удивительно - эта церковь тоже называется в Твою честь "Церковью Марии Миротворицы"! Ну, не чудесно ли? Я уже не шепчу себе под нос во время мессы, как в первый раз, но в полный голос читаю молитвы, выученные наизусть - бабушка дала мне и молитвенник, и маленький катехизис. Всё было бы хорошо, да вот только не могу я принимать Тело Христово без исповеди - а её я почему-то опасаюсь... Впрочем, это вполне объяснимо - разве мне охота, чтобы старый священник узнал о том, что я наркоман?! Нет, такое признание превышает все мои силы! Но и обратно - покоя мне не даёт то, что, получается, все мои хождения в церковь и молитвы в очах Божьих ничего не стоят, если я не принимаю Тела Христова... Да вот и в Евангелии об этом не раз написано. А без исповеди Тело Христово принимать нельзя - грех это; и осудит Господь за недостойное принятие Его Тела того человека, что без исповеди к алтарю подошёл... Вот я и думаю, что мне с этим делать... Ведь Тело Христово человека от всех напастей и искушений охраняет; так наш старый священник не раз в проповедях утверждал. Да и бабушка не раз говорила мне об этом. "А на грехи свои - какими бы они ни были - плюнь: ты их Богу исповедаешь, а не священнику." - поучала она меня, когда я каждое воскресенье уходил из церкви, так и не принявшим Святого Причастия. - "Надо примириться тебе с церковью, и с Богом будешь в дружбе после исповеди."
   Наконец-то я решился - через какую неделю поеду в монастырь отдавать книги брату Гядиминасу, так его и попрошу выслушать мою исповедь: к нему я чувствую глубокое доверие и симпатию. А там - как он скажет, так и сделаю; но Причастие уже смогу смело принимать, и нападки дьявольские на меня тогда закончатся... Кстати, об этих самых нападках... Мне было так тяжело от них совсем недавно, что если бы не Дева Мария и не Кристина, то я, наверно, снова сорвался бы в наркотическую пропасть. Слава Богу, что мы с Кристиной были в лесу около моря и у меня всё прошло - а будь я дома, то побежал бы к Дон-Кихоту за дозой... И опять я убедился в чудодейственной силе Имени Твоего, Мария - когда мы вернулись в город, со мною всё было в порядке. Однако сам чувствую - не к Дон-Кихоту, а на исповедь надо бежать мне со всех ног, иначе рано или поздно пропаду... Я даже пообещал Тебе, Элетта, что обязательно исповедаюсь брату Гядиминасу, если в этот раз не сорвусь - и Ты помиловала меня, приказав врагу рода человеческого оставить меня в покое. Ещё я стал обращаться к святым Антонию, Франциску, Доминику и Кларе - потому что о них мне известно больше, чем о других святых; и верю, что они за меня тоже очень сильно воюют... Эх, скорее бы съездить в Кретингу, в монастырь, на исповедь! Прямо часы считаю, а не дни, оставшиеся до следующих выходных! Помоги мне, Пресвятая Дева! С глубокой нежностью произношу Имя Твоё и... целую Тебя!
  
   41
  
   Здравствуй, дорогая, любимая - Матерь Божья, Мария, Элетта! Кристина опять уехала - на этот раз в Каунас, к родственникам; пробудет там до конца лета, почти две недели... Так что я снова остался один - нет, впрочем, не один - с Тобой. Так, как-то сразу, и делать стало нечего - книги я уже прочитал, Кристина уехала... поэтому есть время для размышлений о Тебе, о своей жизни...
   Удивительно, как я успел измениться за последний год - и как удивительно изменилась вся моя жизнь со времени Твоего появления в ней! Вчера я не удержался - и, хоть была ещё только среда - зашёл днём в церковь Марии Миротворицы. На работу мне надо было в ночь; времени - предостаточно... Я молча опустился на колени перед статуей Девы Марии.
   В церкви было тихо; на этот раз даже не было моих знакомых старушек, которые молились там обычно целыми днями... Я стал читать молитвы Матери Божьей, которые выучил из книги о святом Франциске - ведь ещё очень часто я называю Марию Элеттой - словно в память о самом первом знакомстве, когда я только начал свой дневник... И тут я будто услышал какую-то музыку; конечно, вокруг меня никакой музыки не было - она звучала лишь в моих ушах... Я взирал на статую Девы Марии; и будто некий диалог произошёл между нами, во время которого не было произнесено ни единого слова - была только музыка. Трудно было сказать, на каких инструментах она исполнялась - я ведь не музыкант - но, кажется, что это были клавишные, наподобие клавесина, колокола и скрипки. О, я отлично понимаю, что скажи я хоть кому-нибудь об этом - и меня немедленно упрятали бы в психушку! А может, это и есть самая настоящая Тайна, которая предназначена только для меня одного, и о которой никому нельзя рассказывать?! Наверно, Сам Господь умышленно выбрал время, когда мы с Марией находились одни, когда никого не было вокруг - и потому сниспослал мне возможность послушать эту небесную музыку...
   Я даже подумал о том, что все чудеса можно разделить на две категории - "естественные" чудеса и "сверхъестественные". "Естественные", так сказать, чудеса - это, например, совершенная каждодневность: Кристина, работа... Бог словно только раз приложил к ним руку - и они стали повторяться ежедневно. Хотя в начале всех этих "естественных" чудес всегда лежит, как минимум, одно "сверхъестественное": ибо лишь только с Элетты началась и моя работа, и моя Кристина... Ой, слишком уж это ответственная тема - чудеса, поэтому лучше её и не касаться... хотя так и хочется побольше узнать о Боге, о том Невидимом Мире, о чудесах...
   И вдруг случилось нечто странное - я услышал голос, говорящий мне: "Узнавай!" Не знаю, голосом ли Девы Марии это являлось или всего лишь моим собственным подсознанием - только музыка вслед за этим враз смолкла и меня окружила прежняя тишина. Я во все глаза глядел на возвышающуюся передо мною статую Пресвятой на каменном постаменте, мысленно обращаясь к Ней с вопросом, чем же было случившееся со мною, но... ничего не происходило.
   И только когда я пришёл домой, то ясно осознал, что значило это "Узнавай!". Как же это раньше не могло дойти до меня! Я ведь могу ещё больше узнать о Боге, о Пресвятой Деве Марии, об ангелах и святых, если начну систематически и серьёзно этим заниматься! Другими словами - я могу поступить в какой-нибудь университет изучать богословие! Конечно, сейчас это звучит совсем по-детски - я ещё не свободен от наркотической зависимости; у меня нет денег на обучение в университете; да и о самом этом университете мне ещё толком ничего не известно... Однако, именно это и может стать прекрасным стимулом - ещё одним! - для того, чтобы навеки позабыть о "кайфе" и начать новую жизнь. Я хорошенько узнаю о том, куда надо поступать; стану копить деньги на учёбу - и когда-нибудь всё равно поступлю! Не думаю, что Кристина или бабушка будут против... И тогда я смогу по-настоящему любить и понимать Бога, а не философствовать о Нём, когда это находит на меня... Хочу понимать всё правильно - а не рассуждать о том, чего толком не знаю, как это было раньше на страницах моего дневника.
   От этих мыслей я пришёл в сильное, радостное возбуждение - мне было необходимо всё обдумать ещё множество раз и с кем-нибудь поделиться своими планами на будущее. Ведь у меня довольно приличный аттестат, да и лет мне не так уж много... Поэтому я собираюсь съездить к бабушке - за одобрением, как я надеюсь, и советом... Целую Тебя, Мария!
  
   42
  
   Тем же вечером. Я был у бабушки - она несказанно обрадовалась моему приезду. И - странное дело! - насколько изменились наши отношения с нею за последнее время! Раньше я приезжал к ней раз в три месяца, словно отбывая повинность бедного родственника - "внук навещает горячо любимую бабушку" - а теперь езжу почти каждую неделю, и с какой радостью! Раньше приезжаешь, бывало, на час; да и то - с мыслью денег попросить или поесть, или ещё с какой-нибудь корыстной целью - но только не с радостью побыть с близким человеком... а ведь других-то родственников у меня больше нет! А теперь - приезжаю почти на целый день; с радостью ставим чайник - и говорим, говорим... Будто я в давно знакомом мне человеке новую личность обнаружил! Так и сегодня то же самое случилось - бабуля открыла дверь, так ещё с порога приветливо улыбается:
   - Заходи, внучек! Заходи, Антанас!
   Я ей почти прямо с порога последние свои новости и сообщил - о том, что намереваюсь поступать в какой-нибудь университет или институт, изучать богословие.
   - Конечно, - добавил я, - это далеко не сегодня: надо и денег подкопить, и узнать побольше - но я, бабуля, настроен очень серьёзно!
   Я не стал ей ничего рассказывать о случившемся со мною в церкви, но передал свои мысли словно вне всякой зависимости с происшедшим. Мне почему-то казалось, что это чудо с небесной музыкой предназначалось исключительно для меня - а раз так, то и нечего болтать об этом.
   - И куда же ты собираешься поступать на богословие - в Вильнюс или в Каунас? - спрашивала бабушка, расставляя чашки по столу.
   - Да мне всё равно! - отвечал я. - Главное, чтобы преподавание было хорошим.
   - Я ещё раньше знала, что богословие можно изучать только в Вильнюсе или в Каунасе; похоже, что больше его нигде не преподают... - с этими словами она села со мною за стол. - Ну, да это не беда - в справочниках об этом можно всегда узнать... Ты, вот что - сходи в наш, Клайпедский университет; там наверняка всё узнаешь, а если что - так люди подскажут. А в случае чего - продолжала она, разливая чай. - так я кое-какие деньги на книжке имею, да ещё и пенсия - может, смогу тебе и материально помочь... Жизнь студенческая - по себе хорошо знаю! - ой какая нелёгкая, Антанас! Правда, что спешить-то тебе некуда - осень через две недели, учёба везде начинается; но вот уже со следующего года - почему бы и нет? Иди и учись - учёным человеком станешь; ведь и сам знаешь - "ученье - свет, а неученье - тьма". Чего же во тьме сидеть?..
   - Верно! - согласился я, а бабуля продолжала:
   - ...А заодно за год сможешь и немного денег отложить, и про учёбу узнать всё досконально - где и как, да сколько стоить будет, по какой теме экзамены тебя ожидают - и поступай с Богом! А главное - хороший предмет ты выбрал для изучения, самый лучший! Богословие - оно превыше всего стоит, потому что в себе абсолютно всё заключает. Богослов - он по-настоящему жить умеет, правильно жить... ("Моя старушка опять на коне!" - улыбаясь, подумал я.) Вот, например, математик или инженер - ну и что? Предмет-то он свой и хорошо знать может - зато жену свою лупит каждый день или детей... Вот как его знания своей науки от знания жизни резко отличаются! А богослов - это уже совсем другое дело: он и в науке своей силён, и в жизни - ибо сама наука эта ему правильно поступать помогает. Такой ни жену, ни детей пальцем не тронет, пить не будет... словом, и перед Богом, и перед людьми будет прекрасным человеком. Поскольку изучать богословие и не по-божески жить невозможно - Бог не позволит человеку так лицемерить; не сможет он говорить одно, а поступать совсем по-другому...
   Чесное слово, иной раз мне кажется, что из бабули мог бы выйти неплохой философ - и действительно: так складно она говорит и всё объясняет; и это совершенно не похоже на мои дневниковые "мудрствования"... Странно, человек никогда не обучался в высших заведениях, никогда ничего серьёзного не читал - и на тебе: говорит так, будто у него дар профессорский! Я считаю, что всё это от веры человека в Бога происходит - да вот и Евангелие говорит о том же самом: "Ищите прежде всего Царствия Небесного, а всё остальное вам приложится". Разве это - не мудро?! Сам Бог знает, когда и что для человека выгоднее - вот и даёт в нужный момент...
   После чая бабушка поинтересовалась, не был ли я на исповеди; конечно, я мог ответить только отрицательно. Но тут же успокоил её, сказав, что на выходных собираюсь ехать в Кретингу, в монастырь, и там совершить исповедь. Я ожидал, что бабуля обрадуется такому моему заявлению, однако её реакция не была такой уж тёплой:
   - Мыслишь ты, Антанас, прямо как годовалый младенец! Исповедь надо совершать не тогда, когда желание появляется, а тогда, когда есть для этого возможность! Я ведь тебе не раз об этом говорила... Грубый, конечно, пример - но ты только представь: поедешь ты в Кретингу и - не дай Бог! - автобус попадёт в аварию. И что тогда? После смерти у человека уже не будет возможности покаяться за грехи; поэтому таинство исповеди и дано нам на земле, потому что никто не знает, когда ему предстать перед очами Всевышнего... Сам-то читал, внучек, в Евангелии про богача, который построил много амбаров для зерна и добра всякого, надеясь прожить ещё много лет; да вот только умер той же ночью... Кто знает - а вдруг у него ещё и грехов на совести много было? Вдруг всё своё богатство он нажил нечестным путём? Так что этот случай, я думаю, вполне можно к постоянной и необходимой исповеди отнести... Человек-то не знает, когда он умрёт, вот и думает: "Доживу до завтра - и исповедаюсь!", а никакого завтра у него, может быть, даже и не будет... Вот, хочешь, я расскажу тебе одну легенду про святого Игнатия Лойолу?
   Я насторожился, сразу же вспомнив знакомое имя:
   - Это про которого? Про основателя Ордена иезуитов?
   - Верно, внучек! - отвечала она. - Так вот, приходит, значит, к святому Игнатию один из монахов и говорит: "Ту работу, отец, что вы мне поручили сегодня, я сделать не могу - поэтому сделаю её в конце недели." А святой ему отвечает: "Как?! Ты так уверен, что сможешь дожить до конца недели?!" Понимаешь, Антанас, эту легенду точно так же можно к нашему случаю с частой исповедью отнести. Ведь никто не сможет поручиться за свой следующий день...
   В общем, кончилось тем, что если церкви работали бы поздними вечерами, то я прямо побежал бы на исповедь к любому священнику; и я немедленно дал себе слово не откладывать с исповедью до выходных, а завтра с утра сходить в церковь Марии Миротворицы и покаяться. Потом, в виду позднего времени, я распрощался с бабушкой и поехал к себе...
   Итак, решено - завтра же на исповедь! И да поможет мне Пресвятая Дева Мария!
  
   43
  
   Уф-ф!.. Еле-еле высидел на работе до утра - но как вспоминаю о том, что сегодня был на исповеди, так прямо в дрожь кидает; ощущение весьма похоже на то, когда дожидаешься своей очереди в стоматологический кабинет... И всё-таки мне удалось её совершить - Боже, и как легко себя я чувствую после этого! Тяжело объяснить, но только чувствуешь, будто все сковывающие тебя цепи спали в одно мгновение, когда старый священник совершил над тобой знамение креста! И, как я понимаю, ощутить это возможно только тому, кто появился на чистосердечной исповеди первый раз за много-много лет... Расскажу всё по порядку.
   Около половины одиннадцатого я был уже в церкви, думая сперва исповедаться, а потом уж, как говориться, отправиться домой "спать с чистой совестью". В храме было не более десяти молящихся; я направился прямо к статуе Девы Марии, чтобы заручиться поддержкой Пресвятой во время своей исповеди. Честное слово, колени мои дрожали; я чувствовал себя неуверенно, словно действительно шёл на приём к зубному врачу. Я старался подбадривать себя тем, что, мол, всякое лекарство горько - но для здоровья необходимо...
   Горячо прося помощи и покровительства Пресвятой Матери Божьей, я услышал звук открывавшейся и закрывавшейся двери; краем глаза я увидел появившегося у алтаря старого священника - он поправлял свечи. И такой страх вперемешку со стыдом от предстоящей исповеди навалился на меня, что я чуть не передумал сегодня исповедоваться; но когда я снова поднял взгляд на статую Пресвятой... что-то случилось. После этого "чего-то" я поднялся с колен и, сделав несколько шагов к алтарю, громким шёпотом обратился к священнику:
   - Простите, пожалуйста - не могу ли я вам исповедаться? - и решительно добавил:
   - Это очень срочно!
   Старик кивнул головою в ответ и указал мне глазами на дверь за своей спиной; так я впервые оказался в той комнате, куда священники уходят после мессы для переодевания. Старик надел на шею фиолетовую ленту, перед этим поцеловав её, и перекрестился: "Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа." Я ответил ему: "Аминь."
   Мы сидели в креслах, друг напротив друга; за нашими спинами на стене висела большая картина "Крещение Иисуса Христа в Иордане от рук Иоанна Крестителя"; на другой стене был большой металлический крест. Простенок между окнами занимал шкаф; на столе возле нас находилась чаша и золотое блюдечко, которые я не раз видал во время мессы...
   - Простите, молодой человек! - словно издалека раздался голос священника. - Вы будете исповедоваться?
   - Извините меня, отец! - я почувствовал, что моё горло пересохло и руки мелко задрожали. - Да я и не знаю, с чего начать... Я не исповедовался с детства.
   Старый священник строго посмотрел на меня:
   - Отчего же вы так запустили исповедь, молодой человек? Нехорошо... Стало быть, и в церкви давно не были?
   - Последнее время стал посещать - поспешил ответить я, - по воскресеньям; и если есть время, так и в простые дни стараюсь заходить.
   - Это очень хорошо! - обрадовался мой собеседник. - Ну... тогда скажите о том, что вас больше всего волнует... ведь тяжело вам, верно, будет каждую мелочь с детства припомнить... Исповедуйте свои грехи последних лет - и вам будет прощено.
   Я на мгновение собрался с духом - а потом стал говорить... Говорил я очень долго, как мне казалось; я старался припомнить любую мелочь, до которой моя память только могла добраться - вспомнил о том, как в школе убегал с уроков; как воровал деньги у матери или у одноклассников; вспомнил каждую из своих драк... Священник слушал меня, прикрыв рукой глаза и, как мне казалось, что-то едва слышно шептал.
   Затем я перешёл к своей юности - и здесь мои воспоминания были гораздо свежее: я исповедал намного больше грехов, нежели помнил о детстве. И, наконец, я подошёл к самому тяжёлому отрезку своей жизни - к последним полутора годам. Честное слово, я и тут сопротивлялся себе; я так не хотел, чтобы кто-то узнал о моей наркотической зависимости. Однако, напоминание себе о том, что исключительно ради этого я и пришёл на исповедь, сделали своё дело; к тому же эти самые наркотики я и считал наиглавнейшим грехом своей жизни. Поэтому я только зажмурился, мысленно махнув на всё рукой - и поведал старику о том, что сижу на игле уже более года.
   Мне думалось, что после такого моего признания священник вскочит со своего кресла и без особых разговоров укажет мне на дверь, да ещё и попросит больше в церкви не появляться. Но... ничего не произошло: старик всё также спокойно сидел на своём месте и слушал меня. Тогда - хвала и благодарение Пресвятой Божьей Матери! - я набрался смелости и решительно описал ему свои годовые злоключения. Описал чуть ли не каждую попытку расстаться с "кайфом", вплоть до самой последней; рассказал о своём отчаянии, которое сопровождало каждую мою неудачу; поведал о своём искреннем желании исправиться и служить Богу, очистившись от этой проклятой болезни...
   Старик ни разу не перебил меня, пока я изливал свою душу; мне думалось, что прошла тысяча лет с тех пор, как мы уселись в эти кресла, в этой комнате... Наконец, я замолчал и вопросительно посмотрел на него; и клянусь, что при этом слёзы застилали мне глаза! Священник убрал руку от лица и внимательно посмотрел на меня:
   - Значит, говорите, что уже не притрагиваетесь к наркотикам долгое время?
   - Да! - чуть не крикнул я. - И не хочу никогда больше к ним притрагиваться! Поэтому и прошу помощи у Бога и Девы Марии!
   Он улыбнулся, глядя на картину "Крещение Христа":
   - Видите, молодой человек, сколь дивны пути Господа Нашего - Он ведёт нас так, как Ему то угодно... Сколько лет вы блуждали во тьме и дьявол водил вас за руку - но сегодня его власть закончилась. И если вы снова обратились к лицу Создателя и прокляли пути тьмы, которыми блуждали ранее, то мать-церковь милостиво готова принять вас в ряды прощённых, которые были искуплены Кровью Христовой и получили радость Воскресения...
   Слушая речь священника, я уже не мог сдерживать слёзы; старик и не отговаривал меня от этого. Я плакал - Господи, я плакал навзрыд! Словно издалека доносились до меня мягкие увещевания и наставления священника - словно совсем из другого мира. Мои чувства были так переполнены его речью об искуплении и спасении, что я не мог не плакать!
   - ...теперь вы, молодой человек, снова призваны в жизнь, чтобы свидетельствовать людям Бога своим примером... - донёсся до меня только обрывок его последней фразы. Я вытер слёзы рукавом и посмотрел на него: губы старика шевелились в улыбке; он мягко смотрел на меня. Затем он произнёс:
   - А сейчас, молодой человек, скажите: не помните ли вы ещё чего-нибудь или же будем считать вашу исповедь законченной?
   Я попытался что-то сказать, но был явно не в состоянии это сделать; священник же, видя моё молчание, сказал ровным голосом:
   - Тогда вы должны пообещать Господу, что больше не притронетесь к наркотикам, как бы сильно они вас не притягивали... есть множество хороших врачей, которые вам всегда помогут; множество центров, которые борются с наркоманией... вы только не бойтесь!
   - Я обещаю! - выпалил я во весь голос. - Я буду бороться с этим демоном до тех пор, пока не смогу одолеть его с помощью Девы Марии!
   Священник внимательно выслушал меня, а затем дотронулся рукой до моего запястья:
   - Теперь встаньте на колени, чтобы принять отпущение и получить покаяние за грехи.
   Я опустился перед ним на колени; одним из концов своей фиолетовой ленты священник накрыл мою голову и стал что-то негромко говорить на непонятном для меня языке. Вдруг он внезапно замолк и обратился ко мне:
   - В покаяние за грехи я назначаю вам прочитать весь Розарий Пресвятой Девы Марии... - и после короткой паузы добавил с улыбкой. - Вижу, что вы очень любите Божью Матерь...
   - Очень люблю, отец! - воскликнул я, но тут же осёкся и виноватым голосом спросил. - Но только я совсем не знаю - что значит "Розарий"?
   Священник снова умолк; на этот раз его молчание было несколько дольше. Потом он произнёс:
   - Хорошо... но ведь какие-нибудь молитвы вам известны?
   - Да. - ответил я. - "Отче наш", "Радуйся, Мария", "Слава Богу в вышних", "Слава Отцу"...
   - Вот и чудесно! - сказал мне священник. - Тогда прочитайте в покаяние десять раз "Отче наш", тридцать раз "Радуйся, Мария" и ещё десять раз "Слава Отцу", ладно? Ведь Господу неважно, какое наложить покаяние на человека - главное, чтобы оно от сердца шло... - и опять стал говорить что-то на незнакомом языке.
   Потом он перекрестил меня и попросил подняться:
   - Теперь, сын мой, вы чисты, как будто только что родились. Идите же и храните эту чистоту; делитесь ею с другими.
   А я замер - словно у меня ноги отнялись - на месте и от радости сдвинуться не могу.
   - И сейчас - спрашиваю; а голос, чувствую, дрожит, плохо меня слушается. - Сейчас я могу принимать Святое Причастие?
   - Конечно! - отвечает он. - Конечно, можете! Да и не только можете - вы обязаны Его принимать... Подождите секундочку! - говорит он мне; а сам поправил свою фиолетовую ленту на шее - да и вышел из комнатки в церковь. Через минуту возвращается - и держит в руках большую золотую чашу; а в той чаше много белых Причастий.
   - Станьте на колени - говорит. - И приготовьтесь принять Христа в сердце своё...
   А потом произнёс ту формулу, которую я уже многократно слышал во время мессы:
   - Вот Агнец Божий, Который берёт на себя грех мира! Блаженны те, которые будут призваны на Пир Агнца!
   И я ответил ему, преклонив голову; впрочем, старый священник повторил все слова вместе со мной:
   - Господи, не есмь достоин я, чтобы явился Ты в моё сердце; но лишь молви слово - и душа моя исцелится...
   - Тело Христово! - произнёс после этого священник, протягивая Причастие к самым моим губам.
   И я торжественно ответил:
   - Аминь.
   - Теперь идите во храм и кайтесь. - сказал мне старик, когда я принял Причастие. - Читайте те молитвы, о которых я вам говорил. - и он снял с шеи фиолетовую ленту, а затем унёс чашу с Телом Христовым назад в церковь. И тут я спросил его:
   - Отец мой, а что значит "Розарий"? Если эта молитва связана с Пресвятой Девой, то мне очень хотелось бы узнать и выучить её!
   Старик ответил:
   - Это - самая угодная Пресвятой Деве молитва; недаром же Она сама отдала Розарий святому Доминику - после этой молитвы и больные исцеляются, и грешники обращаются, и множество других чудес свершается... Надо читать один раз "Отче наш"; потом - десять раз "Радуйся, Мария" и один раз "Слава Отцу", а потом всю эту комбинацию повторить пятнадцать раз - это и есть полный Розарий Пресвятой Девы. Такой молитвой монахи и священники уже больше тысячи лет молятся - и она, молитва эта, уже не раз показывала свою силу и действенность... Вот не помню точно, но где-то у меня была книга Буркуса "Святой Розарий"; может, дал кому почитать?.. Но я поищу, а вы подходите в воскресенье... - и священник открыл шкаф, вновь поглощённый своими делами.
   Я вернулся в храм и опустился на колени перед алтарём. Рядом со мною была Пресвятая Дева Мария - моя Элетта. Первый раз в жизни я молился с радостью и чистой совестью; мне казалось, будто я побывал где-то не Небесах - и затем снова вернулся сюда, на землю. Господи, как же мне было теперь легко! Слова молитв непринуждённо скатывались с моих губ; и я снова видел Марию, которая улыбалась... О, Мария! Ты призвала меня больше года назад; Ты одна вела меня столько времени сквозь все препятствия и неудачи - и Ты привела меня к этой счастливой минуте, когда я, получив от Бога полное прощение, стоял на коленях в церкви и молился! В церкви, посвящённой Твоему преблагому Имени; и действительно, разве ты - не миротворица?! Разве это не Ты создала сегодня такой чудесный мир и покой в моей бедной душе?! О, Мария!.. Моя Мария!..
   Совершив покаяние, я медленно пошёл домой; я ни о чём не думал - только переживал и чувствовал. Казалось, будто неудержимая сила тянет меня вверх, к Небесам; и я действительно в какой-то миг испугался, что могу оторваться от земли! А ведь я разве мог предположить до этого, какое спокойствие возвращает человеку чистосердечная исповедь! И совсем это не страшно - главное, нужно преодолеть себя, превозмочь ложный стыд, который внушается человеку его собственной греховностью... А теперь - греха больше нет! И нет ничего более радостного, чем знание того, что ты снова примирился с Господом и Его Мать радуется ещё одному своему чаду.
   Дома я так и не смог усидеть на месте, поэтому поехал к бабушке - поделиться со старушкой своей радостью. После моего рассказа она была просто счастлива; даже несколько раз поцеловала меня в лоб.
   - Я же говорила тебе, Антанас! - вещала она, так и сияя лицом от радости за меня. - Исповедь - это словно лекарство: немного поболит - зато потом какое облегчение для человека! Теперь ты - не дай Боже! - и внезапной смерти можешь не бояться!.. А если что - так снова на исповедь; нечего с грехами церемониться!
   Там же я спросил бабулю и о Святом Розарии; старушка тут же с улыбкой протянула мне нечто похожее на бусы, с крестиком и медальончиком на конце:
   - Вот он, Розарий Матери Божьей! Я тебе сейчас объясню, как по нему надо молиться...
   От бабушки я уехал в ещё лучшем настроении, нежели появился у неё - она дала мне маленькую книжечку, в которой указывалось, как молиться по Святому Розарию. Обязательно выучу эту молитву ещё до поездки в Кретингу! - хочу первый свой Розарий прочитать в церкви кретингского францисканского монастыря. Пусть это станет моим первым даром Божьей Матери за всю Её доброту и любовь ко мне! Благодарю Тебя за сегодняшний день, милая Мария! Благодарю Тебя за Эту, Новую Жизнь!
  
   44
  
   Воскресение! Здравствуй, Мария! Не могу сказать, что сегодняшний день самый счастливый в моей жизни - ибо все они счастливые! К тому же ещё не известно, что готовит мне будущее... однако, если исходить из настоящего, то, с Божьей помощью, оно должно быть весьма неплохим. И всё это - только благодаря тебе, милая Элетта!
   В Кретингу я приехал около полудня - и с удивлением узнал, что в церкви сейчас начнётся месса! Нечего и говорить, что я немедленно облюбовал себе место около входа; народу всё прибывало и прибывало... В скором времени в церкви почти не осталось свободного места.
   Несмотря на то, что кретингская церковь была размерами больше нашей, клайпедской, помещение её было полностью забитым людьми - и я с удивлением увидел, что в церкви очень много детей и молодых людей, чего я никогда не видел в Клайпеде. Конечно, по воскресеньям была молодёжь и у нас, но не в таком количестве, как здесь...
   И вот, прозвучал колокольчик - и торжественная воскресная месса началась. Служили её сразу три священника - и одним из них оказался мой знакомый брат Гядиминас! Всё было так красиво - пел детский хор; причём в кретингской церкви использовался не только орган во время мессы - двое юношей играли на гитарах, а стоящая за их спинами девушка прижимала к плечу нежно поющую скрипку. Я ожидал, что проповедь скажет брат Гядиминас, но нет - высокий монах в очках, с короткой стрижкой, говорил нам о всепрощении и милосердии евангельском, согласно которому мы и должны жить каждый день, без исключений...
   Во время Причастия люди подходили к алтарю в три ряда - каждый из священников имел в руках большую чашу с Телом Христовым. Мне же довелось попасть именно в тот ряд, который получал Причастие из рук брата Гядиминаса; о, как же нетерпеливо я дожидался своей очереди!
   Наконец, я очутился перед священником и принял Причастие; брат Гядиминас явно узнал меня, улыбнулся, но ничего не сказал. Я вернулся на своё место в конец храма; в ожидании последнего благословения я стал на колени...
   Месса закончилась, но я ещё некоторое время оставался коленопреклонённым, рассматривая находившийся прямо передо мною алтарь; взгляд мой поднимался всё выше и выше - покуда не упёрся в скульптурную группу распятия над алтарём... а затем - ещё выше... Там, как я ранее упоминал, под самым потолком церкви, расписанном парящими над людьми ангелами, была небольшая статуя Девы Марии, моей Элетты - и на Ней я остановил всё своё внимание.
   В полутёмном коридоре, куда я направился после молитвы, меня дожидался брат Гядиминас.
   - Здравствуй, Антанас! Рад тебя видеть в нашей церкви! - улыбнулся он мне широкой улыбкой, пожимая протянутую мной руку.
   - Здравствуйте, брат Гядиминас! - захлёбываясь от радости и волнения после принятого Причастия ответил я. - Какая великолепная месса - и хор, и гитары! Гораздо лучше, чем в Клайпеде! И сколько молодёжи! - выпаливал я фразу за фразой.
   - Я рад, что тебе у нас понравилось; и если ты можешь, то приезжай каждое воскресенье. - ответил он и пригласил меня выйти во внутренний двор.
   - Большое спасибо вам за книги! - сказал я, когда мы, подобно первому разу, уселись на скамейку возле фонтана. - Они мне очень понравились; верите ли, я перечитал их по нескольку раз!
   - Но ведь это замечательно! - улыбнулся опять брат Гядиминас, беря в руки поданные мной книги. - Мудрости Божьей никогда не бывает много - её всегда может только не хватать... и если ты при повторном перечитывании находишь для себя нечто новое - то благодари за это Господа Бога.
   В эту минуту во двор заглянул один из монахов и крикнул:
   - Гядиминас! Ты опаздываешь к обеду! - и вновь скрылся в дверях.
   - Действительно! - спохватился мой собеседник, вставая со скамьи. - У нас теперь обед - и будет лучше на него не опаздывать... Не хотел бы и ты отобедать вместе со мной и с братьями? - вдруг неожиданно предложил мне монах.
   - Как? Вместе с вами? И с братьями? - я обомлел на месте. - А не будет ли это неудобно, брат Гядиминас?
   Он рассмеялся:
   - Чепуха! Чего там неудобного! Так что, пошли - а за обедом ещё и поговорим.
   Мы прошли по уже знакомому мне коридору в столовую или, как называют её монахи - рефектор; в зале собралось более пятнадцати человек. Я остановился рядом с братом Гядиминасом - монахи построились полукругом возле статуи Девы Марии, по бокам от которой горели две свечи в огромных подсвечниках. Один из братьев - тот самый, что произносил проповедь - начал читать молитву; и все остальные громко повторяли его слова. Затем он перекрестился - и братья также последовали его примеру. А после этого все дружно уселись за столы.
   Я тут же узнал братьев Линаса, Рамунаса и Матфея; последний из них сидел на самом конце стола и, скорее всего, не узнал меня; однако братья Линас и Рамунас с улыбкой кивнули мне головами. Мы с братом Гядиминасом сидели друг напротив друга, негромко разговаривая; помимо нас, как я немедленно подсчитал, за столами находились ещё семнадцать человек. Брат Гядиминас сказал мне, что среди нас есть братья из Вильнюса, Каунаса; и что должны приехать братья из монастыря Крестовой Горы - новициат. По его словам, новициат - это специальная формация для монахов, которую каждый должен пройти перед вступлением в Орден святого Франциска. Ещё он спросил, почему я приехал один, без Кристины - и я ответил, что до конца лета она будет гостить у родственников. Кроме того, я поделился с ним своими планами и желаниями поступить на факультет богословия, чем привёл его в истинный восторг:
   - Да ведь это просто замечательно, Антанас! Ты даже не представляешь себе, как нужны Литве хорошие богословы! Так что отправляйся-ка следующим летом на экзамены в Каунас - и поступай с Богом!
   Мне пришлось признаться, что я не знаю ни адреса, ни условий приёма на учёбу; но он сказал мне:
   - Ничего страшного! Многие из наших братьев учаться на богословов в Вильнюсском и в Каунасском университете - а тебе ничего не стоит поговорить с ними после обеда, не так ли? И беседа наша продолжалась.
   И ещё. Во время этого разговора с братом Гядиминасом выяснилось, что его апостольство заключается в работе с алкоголиками и наркоманами - мол, где-то недалеко от Кретинги есть место, которое называется Пакутувенай; и там недавно был оборудован специальный центр по реабилитации от наркотической и алкоголической зависимости. По словам брата Гядиминаса, там уже сейчас проживает девять человек - бывшие наркоманы и алкоголики, которые отказались от прежнего образа жизни и проходят курс лечения, как физического, так и духовного.
   Вот и ещё одно чудо свершилось! Ведь я как раз и собирался-то исповедоваться брату Гядиминасу о своих проблемах - и как оказалось, что именно он этими проблемами и занимается! Теперь мне уже ничего не стоит рассказать ему о своём прошлом и настоящем; тем более, что ему хорошо известны мои планы на будущее. Потом неплохо бы съездить в Пакутувенай - чтобы утвердиться в своём спасении от лап наркотического дьявола... а следующим летом вполне можно будет поступать в университет без всякой зависимости!
   Пока я молча рассуждал об этом и слушал рассказы брата Гядиминаса о его работе с наркоманами, в столовой возник какой-то шум; подняв голову я увидел, что в зал вошли трое молодых монахов и один постарше - на лицах их сияли улыбки. В то же мгновение зал взорвался радостными криками:
   - Ура!
   - Новициат появился!
   - Привет, братки! - и прибывшие стали дружески обниматься с остальными братьями в столовой. Подобной встречи людей я ещё никогда не наблюдал - такая она была искренняя, такая тёплая!
   - Вот это и есть наши братья с Крестовой Горы! - объяснил мне Гядиминас, обнимая по очереди каждого из новоприбывших. Молодые монахи взяли тарелки и устроились рядом со мною и братом Гядиминасом.
   - Ну, и как новициат? - спросил одного из них мой собеседник - того, что сел напротив меня.
   - Отлично! - отозвался тот, налегая на куриный бульон. - А как у тебя в Пакутувенай?
   - Работаем и молимся! - улыбнулся ему в ответ Гядиминас и обратился ко мне:
   - Вот это и есть наш новициат - брат Линас, брат Беньяминас и брат Доминик Пресвятой Девы Марии.
   Каждый из них кивнул мне головой, и я тоже назвал себя.
   - Интересное у тебя имя! - сказал я своему соседу. - Доминик Пресвятой Девы Марии...
   - Ничего особенного. - ответил тот. - Каждый монах имеет право избрать себе новое имя после вступления в монастырь... Я же предпочёл всем именам имя Той, Которая постоянно заботится о нашей защите...
   - Да нет! - ввязался в разговор брат Гядиминас. - Вовсе не "Мария" главное в его имени! Дело в том, что он тайно сочувствует доминиканцам - вот где истинная причина!
   Вокруг все заулыбались, причём улыбнулся и сам Доминик Пресвятой Девы Марии.
   После обеда брата Гядиминаса кто-то попросил к телефону и он, извинившись передо мною, убежал в канцелярию. Через минуту вернувшись он сказал, что ему надо срочно ехать по делам.
   - Но ты, Антанас, почаще приезжай к нам! - сказал он мне на прощание. - А с ребятами насчёт университета обязательно поговори.
   Так мы и расстались с ним; только я уверен, что очень скоро мы снова встретимся - возможно, это случится в Пакутувенай... я не хочу что-нибудь скрывать от брата Гядиминаса.
   По поводу университета мне всё очень подробно объяснил брат Рамунас и монахи из новициата Крестовой Горы; кое-что я прямо в столовой записал на лист бумаги - каунасский адрес, телефоны деканата, и тому подобное. По приезде домой я хорошо обдумал и набросал текст письма, который сегодня-завтра отправлю в университет...
   Братья с Крестовой Горы ещё некоторое время побыли со мною; затем у них нашлись какие-то дела в монастыре - я никому не хотел быть в тягость, поэтому быстро покинул рефектор, простившись с моими новыми знакомыми. Широким коридором я опять вышел в церковь - согласно своему обещанию принести Пресвятой Деве Марии свой первый дар - прочитать Розарий...
   Только поздно вечером я появился дома - вот и веду теперь летопись всех своих чудесных приключений; после Розария я ещё несколько часов погулял по Кретинге; побывал при свете дня в Лурде (сейчас, кстати, я уже знаю, что это такое и почему это место так было названо - в честь Богоматери Лурдской, которая объявилась святой Бернадетте во Франции много лет назад); обошёл знаменитые пруды возле дворца-музея графа Тышкевича... О, Мария! Ничего не могу сказать более - я счастлив оттого, что у меня есть Ты! Поэтому, наверно, я только и в состоянии восклицать: "О, Мария!"
  
   45
  
   Здравствуй, милая Мария - любимая Элетта! Вот и осень пришла - вместе с нею появилась и моя любимая. Я так соскучился по Кристине за эти две недели! Сразу же передал ей горячий привет от брата Гядиминаса, чему она очень обрадовалась; а в прошлое воскресенье мы уже вместе ходили в церковь! С нами ходила и моя бабушка - и всё насмотреться на нас не могла:
   - Ну какая же вы красивая пара - молодые, здоровые!
   Эх, бабуля!.. Спасибо тебе на добром слове; когда-нибудь оно воистину станет реальным...
   Кристина была в восторге от моего желания ехать в Каунас со следующего года, чтобы изучать богословие; она мило шутила, что ей будет очень приятно стать женой учёного богослова, даже кличку мне придумала - "господин доктор"... Мария! Как же я соскучился по смеху, радостному смеху моей дорогой Кристины; по её нежной улыбке; по её рукам, волосам, губам... только лишь по её присутствию рядом... Я рассказывал ей о своей последней поездке в Кретингу, в монастырь; о знакомстве с молодыми монахами с Крестовой Горы - кстати, Кристина там уже была раньше и утверждает, что это очень красивое и религиозное место. Я поведал ей о своём намерении как-нибудь съездить в Пакутувенай вместе с братом Гядиминасом - и она тоже поддержала меня в этом.
   - Поезжай, милый! - говорила она, обнимая и нежно целуя меня в щёку. - Обязательно поезжай туда! Там тебе помогут; там ты сможешь окончательно излечиться и встать на ноги! Чего бы тебе это ни стоило - поезжай! А летом - поедешь в Каунас и будешь учиться, и я стану приезжать к тебе, ладно?
   Так я и поступлю, любовь моя! Я сделаю всё так, как ты говоришь!
   Совсем недавно - три или четыре дня тому назад - я имел случайную встречу с Лаурой и Арвидасом; похоже, что они прямиком направлялись к Дон-Кихоту. Я же шёл из дому с Кристиной - мы решили прогуляться немного по городу перед тем, как я должен был проводить её домой. И вот, столкнулись прямо на углу "Соджюса" с другой милой парочкой...
   - Привет, Антанас! - завопил на всю улицу Арвидас, протягивая мне ладонь. - Да тебя и узнать-то нелегко: солидный такой, и с дамой...
   Я поздоровался с ним и кивнул Лауре; тем временем та подозрительно разглядывала Кристину исподлобья.
   - Куда это ты пропал, Антанас? - спрашивал Арвидас, оглядывая меня с головы до ног. - Сам Дон-Кихот уже беспокоится - не случилось ли с тобой чего-нибудь?
   - С чего бы это ему за меня беспокоиться? - грубовато ответил я. - У него - своя жизнь, у меня - своя!
   - Ну, в смысле, заходить ты вроде бы совсем перестал... - слегка понизив голос промолвил Арвидас, не видя с моей стороны особенной поддержки разговора. - Или ты совсем уже про нас позабыл?
   - Знаешь что, Арвидас? - при этих словах я вплотную подошёл к нему; он даже в испуге отодвинулся. - Я тебе скажу только одно - с "кайфом" я завязал. Понятно? И тебе тоже советую - не то вся жизнь так и пройдёт...
   - Легко тебе говорить... - выдохнул он в ответ, поглядывая на торопившую его идти Лауру. - Ну, а если тебе действительно удалось завязать - то можешь считать себя счастливчиком... Ну, так мы пойдём, хорошо?
   Я схватил его за руку и притянул к себе:
   - Нет, Арвидас! Ещё не поздно! Ни тебе, ни ей! - и я указал глазами на его подругу. - Если сможешь поверить, если сможешь уверовать - ты будешь спасён!
   - И где это ты так хорошо говорить научился - прямо проповедник в церкви! - усмехнулся он. И отстранил мою руку. - Ладно, Антанас! Пусти!
   Вот так мы и расстались. Не знаю, поможет ли ему что-либо осознать весь ужас его положения; но я надеюсь на Деву Марию. Если Божья Матерь смогла помочь мне, то сможет помочь и ему... и Лауре... и Дон-Кихоту... И всем-всем, кто не откинет Её святую помощь и поддержку, что подаётся нам ежеминутно. И я не оставлю молитвы за всех страдающих от наркотической и алкогольной зависимости, потому что вместе со мною молится вся церковь и её Мать - Пресвятая Дева Мария... Не оставлю этой молитвы, потому что настойчиво просящий всегда получает просимое - и это не пустые слова: это - Евангелие и мой личный опыт! Действие чистой молитвы не останется без ответа; а терпение, вера и воля, соединённые вместе, всегда ведут человека вперёд, к победе...
   О, милая Дева Мария! Прошу Твоей помощи каждому, кто ещё находится в лапах наркомании - пусть каждый из них освободится от порока, от которого страдают семьи, страдают люди, страдают жизни!.. И знаю, милая Элетта, что рано или поздно Ты положишь конец последней "дозе" - самой последней "дозе" на земле! И верю я в это так же сильно, как верю в саму Тебя, как верю в Самого Господа Бога!
  
   46
  
   Прошёл месяц, даже больше... И вот, по прошествии такого количества времени, я снова говорю Тебе - здравствуй, Элетта! Здравствуй, Мария! Большая радость для меня приветствовать и благодарить Тебя за всё то, что Ты делаешь; за то, что Ты со мной; за то, что Ты есть... Слава Тебе и хвала во веки!
   За последний месяц в жизни моей произошло несколько значительных перемен - и я надеюсь, что все они к лучшему. Я ушёл с работы на автостоянке, распрощавшись с хозяином и остальными ребятами - дело в том, что отец Кристины предложил мне место работника в своей фирме; так что теперь я уже заканчиваю компьютерные курсы - кстати, он даже взял на себя ответственность оплатить их из своего кармана. Работа с компьютером не тяжёлая; к тому же Кристина всегда помогает мне, если что неясно... Отношения наши с нею всё более и более укрепляются (что несказанно радует мою бабушку!) - и, кто знает? - может, через какое-то время я уже смогу назвать Кристину своей женой?! Мы с ней продолжаем часто навещать бабулю; часто гуляем вечерами по городу - ведь теперь у меня отпала необходимость работать по ночам. А по воскресеньям мы ходим в церковь Марии Миротворицы; и старый священник - отец Йонас - до сих пор остаётся моим духовником и исповедником.
   Пару раз мы ездили в Кретингу - побывать на мессе, поговорить с братьями; кстати, я взял у брата Гядиминаса ещё несколько книг, среди которых "Катехизис Католической Церкви". Брат Гядиминас говорил мне, что при поступлении в университет на богословие меня обязательно ждёт экзамен по катехизису... А ещё - я полностью признался ему в своём прошлом; брат Гядиминас долго слушал мою историю, сказав под конец, что мне следует благодарить Божью Матерь за проявленную милость всю оставшуюся жизнь. Он сказал мне, что если я захочу, то могу приезжать в Пакутувенай, когда только пожелаю; но, поскольку скоро зима, то лучше будет подождать весны.
   - Сейчас-то холода уже недалеко - так что лучше приезжай весной, Антанас! - говорил он. - А пока ты себе работай, готовься к поступлению в университет... но в марте, скажем, и приезжай на пару-тройку месяцев. Мы тебя обязательно поставим на ноги! Хотя, конечно, если что серьёзное - то приезжай в Кретингу немедленно и сообщи мне, договорились? - и брат Гядиминас дал мне номер своего телефона "на всякий случай".
   Так что нет пока в моей жизни, милая Мария, ничего такого, на что я мог бы пожаловаться... да, конечно, время от времени всплывают в памяти ужасные воспоминания - но Ты, церковь, брат Гядиминас, отец Йонас, моя Кристина - словно снимаете с меня всю эту боль, и мне сразу становится легче. И молитва моя очень мне помогает - когда я молюсь за освобождение наркоманов от страшной зависимости, то не молюсь ли я одновременно и сам за себя?!
   Никого больше - ни Дон-Кихота, ни Серёгу, ни Арвидаса с Лаурой - я пока не встречал; однако, если встречу, то буду знать, что сказать им... О, Мария! А вдруг свершиться чудо - ведь жизнь полна чудес! - вдруг, когда я встречу кого-нибудь из них в следующий раз, то он спокойно, но с радостью в голосе скажет мне: "Знаешь, Антанас, я завязал!" - вот будет веселья на земле и на Небесах!.. А с чего всё начинается? Что же самое главное? - да протянуть руку Марии и сказать: "Я - слаб... Я ничего не могу с собой поделать... Поэтому, милая Мария, займись-ка этим Ты сама! Ведь Ты - и моя Мать!.."
   И всё будет хорошо - не сразу, конечно; однако с каждой дальнейшей минутой всё будет лучше. Изберём же Марию! Пусть Она занимает положенное Ей место в нашем сердце... позволим Ей быть там! Ибо только Она - и никто другой! - ELETTA DAL SANTISSIMO PADRE CELESTE; а каков Отец, какова Мать - таким надлежит быть и детям...
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   193
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"