Виктория Львовна была некрасивой женщиной. Полная, с рыхлым, изъеденным оспой лицом и жидкими волосами, она была безобразна. Она никогда не пудрилась, не наносила на себя макияж и даже не красила губы. Ей просто не для кого было краситься. Когда она останавливалась в переходе метро, чтобы поглазеть на кофточки в витринах, прохожие, нечаянно взглянув на нее, удивлялись. "Ну и уродина, - думали они. - И что она там разглядывает, такую, как ни наряди, все равно уродиной и останется".
А между тем, покупка одежды была немаловажной частью досуга Виктории Львовны. Она знала все рынки и развалы дешевого белья, которые попадались ей по пути на работу. Она часто и подолгу рассматривала громадные кружевные трусы и лифчики, останавливаясь у раскладных прилавков. Её знали все местные продавцы в ее районе, знали про эту её маленькую странность.
- Что-то давно вас не было! - кричала, давняя знакомая Виктории Львовны, продавщица Таня, издали, заметив её.
- Работаю все, Танечка. А когда поступление у вас было? - спрашивала Виктория Львовна.
- А нам тут подвезли хорошие "безрукавочки", смотрите-ка: вот тут и тут шов, а здесь приталено, но вам тоже пойдет. Один-два раза наденете, и растянется по фигуре! Можете примерить.
Виктория Львовна брала в руки дешевую безрукавку, щупала и мяла толстыми пальцами материал, смотрела на размер и вздыхала, близоруко щурясь. Самый большой размер, имеющийся в наличии, был ей мал.
Но продавцы всегда знали, что делать: они умоляли ее подождать минуточку, сами заходили в соседний ларек, там руками растягивали и без того большую кофту до невероятных размеров и для пущей достоверности дорисовывали фломастером еще один крестик на бирке: получалось "XXXL". Они знали, что Виктория Львовна купит эту вещь. И не ошибались.
Дома Виктория Львовна надевала свои обновки и часами вертелась перед зеркалом, радужно вздыхая. В ее шкафчиках хранилась куча нижнего белья и кофточек, купленных на разных рынках. Собственно, крутится перед зеркалом, и примерять обновки - это и было единственным ее увлечением.
Как она радовалась своей обновке! Крутилась перед зеркалом, и так, и эдак. Хоть и влетела эта одежка в копеечку, но она того стоило. Как раз и весна на носу, приятно одеть что-нибудь полегче. Женщина посмотрела на висящую, на крючке старую блузу и поморщилась. Потом одобрительно посмотрела на свое отражение в зеркале.
Она жила одна в старой квартире на окраине города. У Виктории Львовны не было подруг, а в гости к ней редко кто заходил, если только сестра, живущая неподалеку. У нее не было ни магнитофона, ни телевизора, в часы досуга она примеряла свои дешевые обновки или готовила сливовый пирог - единственное, что она хорошо умела готовить. К своей работе же она относилась спокойно, её не раздражал ни запах из унитазов, которые она каждый день драила, ни грязь школьных коридоров.
И вот к этой женщине нежданно пришла любовь. Пришла она в виде школьного завхоза, нестарого еще мужчины, вежливого и обходительного. Завхоз Захар Палыч работал в школе давно и нравился всем учительницам и поварихам. Виктория Львовна долго не могла понять, что же заставляет её сердце сладко замирать, когда Захар Палыч здоровается с ней. И, наконец, поняла: она влюблена. Поняла, и сама испугалась - в её-то годы! Между тем она вдруг почувствовала взаимность, чувствовала, что Захар Палыч тоже оказывает ей знаки повышенного внимания: то по плечу похлопает, то улыбнется лишний раз безо всякого повода. Виктория Львовна стала жить, словно во сне. Никогда еще в свои сорок три года она не любила и не знала, что это такое. Теперь жизнь её наполнилась смыслом, а каждый поход на работу стал праздником. Виктория Львовна старалась почаще попадаться на глаза Захару Палычу, она стала красить глаза и губы, одевать свои обновки, и всякий раз, когда они встречались в школе, дыхание её перехватывало от волнения, а сердце то замирало, то начинало биться с удвоенной силой.
Этот день ей запомнился навсегда: восьмого марта Захар Палыч поздравлял женщин в школе. Увидев проходившую мимо со шваброй в руках Викторию Львовну, он вдруг засмущался и, поздоровавшись, протянул ей маленькую коробочку.
- Это вам, - сказал он. - Поздравляю от души.
- Ах...Спасибо! - обомлела Виктория Львовна.
- Удачи вам и счастья, - завхоз говорил как-то натянуто, видно, волновался.
- Захар Палыч... - Виктория Львовна, наконец, решилась. - Захар Палыч! А может, отведаете моего сливового пирога? Я как раз вчера испекла... А, Захар Палыч?
Захар Палыч вдруг покраснел.
- Что ж... я... я не против, отчего же нет...
- Приходите в гости ко мне сегодня, я вам сейчас расскажу, как проехать...
Тут Захар Палыч сжал руку Виктории Львовны и горячо зашептал ей на ухо:
- Виктория Львовна, милая, лучше приходите вы ко мне... в подсобку. Я вам... у меня... Приходите же! Слышите!? Что с вами?
Она стояла ни жива, ни мертва. Ноги Виктории Львовны подкашивались. Она явно падала в обморок.
Очнулась Виктория Львовна на кушетке. Оглянувшись, она обнаружила, что находится в подсобке, куда её отнёс Захар Палыч. А сам завхоз в это время сидел на стуле, вожделенно поглядывая на массивные формы Виктории Львовны и гладил её по колену.
- Очнулись! - завхоз улыбнулся и медленно завалился всем телом на Викторию Львовну. Он раздевал её трясущимися руками, быстро и неловко. Попутно он старался расстегнуть свои брюки.
- Захар Палыч... Ох! Что вы делаете?
- Виктория... Я... Вы мне нравитесь...
Под широченной юбкой обнаружились гигантские розовые панталоны с белыми кружевами, стягивающими толстые ноги уборщицы. Захар Палыч стянул их с неё в секунду и, наскоро стащив с себя штаны, лег на Викторию Львовну. Он долго и безуспешно пытался вставить свой инструмент между её ног, но за жировыми складками никак не мог отыскать то самое место, куда обычно вставляют свой член мужчины. Из-за этого он еще больше нервничал и даже слегка трясся. Сама Виктория Львовна блаженно улыбалась, прикрыв глаза, хотя и не понимала, почему Захар Палыч до сих пор суетится и нервничает...
- Ну всё! Хватит! - вдруг вскричал завхоз. - Надоел мне этот цирк, свинья ты жирная!
У Виктории Львовны потемнело в глазах.
- Что? Вы что-то сказали? - прошептала она.
- Я сказал, что в следующий раз сама показывай мне, где твоя вонючая пещера. А пока - извини, не нашел! Клоунша очкастая...
- Как вы... что вы такое... о боже! - в изумлении воскликнула Виктория Львовна, прикрываясь своей юбкой. - Как же вы можете... Захар Палыч!!!
- Очнулась - и отлично! Одевай свои грязные панталоны и марш отсюда - уборные драить! Что уставилась!?
- Да что я такого... сделала? - плакала уборщица.
- Ничего! В том-то и дело, - грубо отрезал Захар Палыч. - А теперь убирайся, жирдяйка прыщавая. Сортир тебе товарищ!
С плачем вылетела из подсобки Виктория Львовна. Её трясло: никогда она не была так оскорблена в лучших своих чувствах, да ещё и человеком, к которому, как ей казалось, она питала самую настоящую любовь. Это было настоящее горе. Слёзы заливали глаза и капали в загаженные унитазы, когда Виктория Львовна чистила их в уборной на третьем этаже. Она уже не стеснялась и плакала во весь голос - в школе уже никого не было. В канун международного женского дня последние занятия в школе были отменены.