Антон меня явно не ждал: он открыл мне дверь неохотно. Заспанная и недовольная фигура образовалась передо мной с недоумением в синих глазах, по которым сходил с ума не один десяток длинноногих девиц, на фоне которых меня выделяло емкое определение моего привеллегированного положения: "Друг". Да, да, именно - друг. Не подруга, а уж тем более не подружка.
Подружки его проходили мимо моих очей плотной серой шеренгой с туго укомплектованными рядами. Все они были на одно лицо: как одна высоки, стройны и чернобровы. Я нисколько не преумаляю их достоинств: они действительно были хороши, и любой мужчина отдал бы полцарства за обладание такими красотками. Но Антон... Антон перебирал их, как четки, и никак не мог остановиться на одной. Я наблюдала за этим затянувшимся перфомансом со стороны, иногда вставляя свои колкие, как шляпные булавки, замечания. Мои советы не воспринимались всерьез, но все-таки девушки выходили в отставку одна за другой. Лет таких мытарств прошло много, и в итоге Антон выбрал...
Но сейчас я стояла перед ним и думала, что даже годы нашего с ним близкого душевного соседства не являются причиной и оправданием столь позднего визита. Тем более что мой внешний вид не внушал никакого спокойствия, и Антон, видимо, сразу же догадался, что уснуть сегодня вряд ли удастся. Растекшаяся черными ручьями тушь и растрепанная прическа совершенно не делали ситуацию анекдотичной, а, наоборот, добавляли ей густых, трагических и печальных красок.
За окном были снег и ночь 1998 года...
Я сидела за столом и нервно теребила ручки пакета. Пепельница на моем столе была полна настолько, что окурки вот-вот норовили выпрыгнуть из нее. Я сидела там уже около двух часов. Конечно, девушка не может, да и не должна ждать мужчину так долго, но это был совершенно особый случай. Скорее всего, что мне самой хотелось оттянуть момент, который, если раньше и фантазировался мной, то только в приступе депрессии и фатализма. Но тот, чьего появления я так ждала и боялась, вовсе и не догадывался о том, что кто-то может заглядывать в будущее и, мало того, тянуть его самого в эту неизвестность, ибо сам он был счастлив своим настоящим и не гадал на кофейной гуще о своем завтра.
Человеческая мудрость копится не днями и годами, а поколениями. "Все проходит - и это пройдет",- убеждала она меня. Естественно, что ничто не может длиться бесконечно, и эта мысль особенно часто стала посещать меня в последний месяц. И глядя, как со стороны, на происходящие события и, безусловно, счастливые сюжеты моей жизни, я пыталась представить себе тот момент, когда... все закончится. Нет! Жизнь в таком безысходьи меня пугала, и допустить этого я не могла. Я давала себе слово, что сделаю все, но... Видимо, я проиграла...
Естественно, что он пришел. Его не смутило даже то, что он опоздал почти на два часа. Нарцисс, влюбленный в себя, лишь иногда спускался с небес самолюбования и обращал внимание на шуршащих мимо него простых смертных. В последний его визит на нашу скучную своей повседневностью землю ему на глаза попалась я. Я была такая же серая, в его представлении, как и другие, но со мной было легко. Конечно, его Величеству, было и невдомек о том, каких душевных усилий требовала такая легкость в общении. Все мои улыбки, приятность во всех отношениях, достойно заслужившие любовь всех его друзей - но не Его - превращались с наступлением ночи в соленые ручьи, которые делали мою подушку мокрой, не пускающей меня в объятия Морфея.
Да, для него все было понятно и давно решено, но я.. Я путалась в своих мыслях, как в длинных накрахмаленных юбках, измазанных слезами и губной помадой, паутиной задыхается невеста.
Мысли окутывали меня, в голове их роилось так много, что было невозможно выдернуть хотя бы одну и подарить ему. И пока я сражалась со своей внутренней выбившейся из-под контроля канцелярией, он раздаривал окружающим улыбки и приветствия, но мало кто из тех, кто замедлял свои шаги перед нашим столиком, чтобы ответить искренним приветом, понимал, что смотрит он мимо нас, куда-то в свое далеко.
Господи, да он так же одинок! Мысль, наконец, встрепенулась и покорно поплелась к выходу исполнять свои прямые обязанности: убивать, обличать, обнимать, дарить и жить.
Словом можно убить,
Словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести...
- Господи, да ты такой же одинокий, как и я!
Нет, он, конечно, заметил мое присутствие, но посмотрел на меня с тем пониманием, с каким обычно обращаются к умалишенным людям, мол "Да, я вас прекрасно понимаю и полностью разделяю ваши взгляды на эту проблему".
Фу, какая официальность!
Как это все глупо!
Антон лениво протянул:
-Ладно, хватит стоять в прихожей. Только я не один.
Естественно, с чего это ему быть одному.
Это мне, а не ему пришлось пройти через унижение общим сочувствием. Это мне пришлось вынести пытку "прощального дружеского поцелуя". Это мне обещали, что все у меня будет хорошо, что я еще встречу свою любовь. Это у меня отняли дыхание, надежду, мечты. А что осталось?! Что?!
Чашка с горячим чаем выскользнула из моих рук. Даже она не хочет делить этот вечер с такой неудачницей, как я. Нет, мне не больно, я не чувствую обжигающей сладости, я не понимаю, зачем вокруг меня суетятся Антон и его подружка. Мне уже все равно...
- Ты знаешь, нам надо закругляться...
Конечно, как же еще он мог мне это сказать. Да, нам давно надо остановиться, эта игра приносит очки только ему. Да, впереди маячит победа, финиш близок. Но что его победа для меня?! С каждым моим поражением хаос все больше тянет меня, тоска протягивает свои скрючившиеся пальцы и по ночам сладко нашептывает мне о том, как хороша будет наша с ней компания.
Родной мой! Спасибо тебе за то, что ты подарил мне жизнь. Нет, это не подарок, это - милость. Милость хозяина, отпускающего старую шавку в чистое поле, вместо того, чтобы завершить ее счастливую беззаботную старость глухим щелчком затвора.
Спасибо за скупое объяснение, за отведенные глаза...
Чашка тысячами маленьких фарфоровых иголок обрушилась на гладкую паркетность. Антон вскочил и со всей силы тряхнул меня за плечи:
- Перестань, замолчи, хватит!
Он трясет меня и трясет, обнимает и шепчет, не переставая:
- Хватит, успокойся, все пройдет, маленькая моя. Все будет хорошо.
Я бью кулаками по его груди, бьюсь, задыхаюсь...
А так много я хотела ему сказать! О стольком поведать и поделиться!
- Ну что же, давай я тебя дружески на прощанье поцелую.
Конечно, целуй. Он целовал меня страстно, горячо, мельком, в забытьи, спросонья. Но вот дружески и на прощанье еще не целовал. Что ж, посмотрим, что это такое...
Дружеский поцелуй обжигает меня..
Я открываю глаза. Это Антон. Он все еще держит меня за плечи и нежно целует меня в лоб, щеки, полу прикрытые отекшие от слез веки.
Господи, как же мы все одиноки! Наши вселенные душ никогда не пересекаются, хотя иногда и кажется, что такое возможно... И даже в толпе знакомых тебе людей ощущаешь, что идешь один, хотя и в ту же сторону, что и остальные...
Мы стояли, держась за руки. Друг и друг. Не подруга, и уж тем более не подружка...