|
|
||
Режим ожидания
Cras amet qui numquam amavit
Quique amavit cras amet
(Завтра познает любовь не любивший ни разу,
И тот, кто уже отлюбил, завтра познает любовь)
Всенощная Венера
Финал Волхва Дж. Фаулза
***
Момент из детства. Катя.
Лето. Вечереет. Свалявшийся тополиный пух у бровки асфальта, а дальше - вытоптанное пространство детской площадки. Деревянный подгнивший скелет грибка в центре песочницы. Крыша мухоморной расцветки облезла и проржавела пятнами, один лист жести сорван и валяется недалеко на земле. В стороне - скамейка: чугунные ноги, деревянное потрескавшееся сиденье, к которому прилипла желто-коричневая тополиная шелуха. Пахнет влажной землей, тополями и - чуть-чуть - бензином. Старая липа низко накренилась, и Катя лежит на ее теплой шершавой ветке, обхватив ее руками и наблюдая за мальчиком на качелях. Сердце бьется глухо и размеренно: вверх - вниз, вдох - выдох, вверх - вниз. Кате чудится, что на качелях она сама. Небо - до нереальности синее, такое бывает лишь в детстве и в Крыму. И в душе впервые появляется свобода - чувство летнего неба, похожее на дыхание, на легкую мелодию.
Поздними и ясными осенними вечерами небо постепенно заплывает в одну-единственную краску - лунную. В это время от него исходит такой затягивающий, гипнотизирующий свет, что внезапная слабость во всем теле не дает пошевелиться. Балконная дверь была приоткрыта, и Катя чувствовала скользящие, прохладные струйки ветра. Еще немного, и она ощутила бы себя абсолютно свободной, будто она не здесь, а в какой-то иной, безумной плоскости. Но четыре стены оставались пределами, за которые невозможно выйти, потому что они находятся не столько снаружи, сколько внутри.
- Который час? - негромко спросили из соседней комнаты.
- Половина двенадцатого.
- Спасибо, - раздалось не сразу.
Тишина всегда разного цвета. Дымчато-синяя - спокойная, ровная, нежная. Молочно-белая, как сейчас, - скрученная в тугой жгут. И хочется заговорить, и знаешь, что любые слова окажутся неверными и бесполезными. Тишина раздражала. С ней хотелось бороться. Катя не отрываясь следила за стрелками на циферблате, и с каждой секундой постукивание часов казалось ей все громче и отчетливее. Часы заглушали слабый шелест за стеной, где сидела Вера. Катя понятия не имела, откуда взялось въедливое, тошнотворное ощущение тревоги, но оно распространялось, захватывало новые пространства, окутывало, словно коконом, и преграждало доступ свежему воздуху. Тревога удваивалась, потому что (Катя знала это наверняка) Вера чувствовала то же самое, и это было бессмысленно и утомительно.
Когда Вера показалась наконец в дверном проеме, Катя не сразу смогла сообразить, о чем она говорит. Такой бледной, нездоровой и чудовищно хрупкой показалась ей Вера. Вера включила свет, в комнате возникло жаркое со стороны, но не согревающее тепло, а серая прохлада съежилась в углу.
- Что это? - спросила Катя, заметив в руках у Веры белый конверт.
- Письмо.
- Чье?
- Игоря, - спокойно ответила Вера.
- Игоря? Но зачем? Почему?
- Он написал все, что обо мне думает, и сказал, чтобы я отнеслась к этому серьезно. Хочешь прочитать?
- Завтра утром. Давай спать, Вера.
Катя решила, что никогда не возьмет в руки это письмо и не будет расспрашивать о нем Веру. Стать частичкой чужих неприятных воспоминаний слишком просто. Прошло бы много времени, но при виде Кати Вера раз за разом возвращалась бы в день, который хочется забыть. И уже нельзя будет вместе смеяться над анекдотами, сидеть рядом на лекциях и вечерами обсуждать прошедший день. Вера не была открытым человеком, она редко рассказывала о себе и старалась придерживаться самых нейтральных тем. Бывало, конечно, что она легко и непосредственно щебетала об Игоре, давала читать посвященные ему стихи, но Катя чувствовала, что Вера все равно недоговаривала.
Утром вечерняя тревога показалась Кате незначительной и почти стерлась из памяти. На кухонный стол падали солнечные лучи, похожие на застывший мандариновый сок. Вера стояла у плиты, растрепанная со сна, в синем длинном халате из какого-то бархатистого трикотажа. Халат обрисовывал ее маленькую, ладную фигурку, золотые кисти пояса свисали до колен. Она жарила оладьи на большой сковороде, обе руки были заняты - в одной лопатка для переворачивания, в другой - сигарета. Падающие на глаза волосы Вера откидывала тыльной стороной кисти. Катя много раз наблюдала, как Вера делает кучу дел одновременно: курит, что-то готовит, говорит по телефону, прижав трубку ухом, и еще одним глазом заглядывает в газету. Кате виделась в этом невозможность сосредоточиться, неаккуратность, невнимание. Но сегодня она обрадовалась привычной картине.
- Катюша! - легко сказала Вера. - Представляешь, я и двух минут не могу спокойно просидеть! Изо всех сил сдерживаюсь - никак! Это что-то невероятное!
- Тебе хорошо спалось?
- Я вообще не уснула. Проворочалась всю ночь. Думала, утром буду вялая, сонная. Нет! Даже прилечь не хочется! Ничуть не устала!
- А у меня голова болит после вчерашнего, - призналась Катя.
- Хорошо погуляли, правда?
- Неплохо, - споткнулась Катя под ее счастливейшим, безмятежным взглядом.
За завтраком поболтали о пустяках: скоро платить квартирной хозяйке, на последнюю лекцию не пойдем, завтра по телевизору классный фильм... Вера щебетала, как птичка, то и дело прыская от смеха, и Катя со спокойным сердцем спросила:
- Так что было в том письме?
- В письме.... В письме..., - Вера прикрыла глаза, отвела со лба волосы. - Да, письмо Игоря! Совсем про него забыла! - засмеялась она. - Так ты еще не читала? Сейчас принесу. Письмо Игоря.... Куда же я могла его положить? - донеслось из соседней комнаты.
Сочинение занимало четыре страницы. Катя быстро пробежала его глазами.
- Он что, идиот? - не выдержала она. Больше ничего не приходило в голову. - Вера, но он же ненормальный, психически нездоровый человек! Ведь нельзя же так...
На удивление безграмотные страницы пестрели обрывками непонятных фраз, полунамеками неизвестно на что, гроздьями многоточий. Игорь писал о том, что Вера - типичнейший интроверт - недоинтеллектуал, что он видит каждый ее шаг на два хода вперед, настолько она управляема и примитивна, и прочую муть. Потрясенная Катя внимательно вглядывалась в лицо Веры. Она онемела, поняв, что та серьезно восприняла этот бред и чуть ли не в каждой букве узревала завуалированное признание бог знает в чем.
Сникнув под настойчивым, изумленным Катиным взглядом, Вера побродила по кухне, вытряхнула пепельницу, переставила на столе чашки, снова села, забившись в угол, и вдруг с жаром принялась растолковывать, как же она любит Игоря. Быстро исчерпавшись, она съежилась и грустно уставилась на неубранные остатки завтрака, засыхающий кусок колбасы, ложку, испачканную вареньем. Она забыла о Кате и несколько минут, сгорбившись, водила пальцем по столу, обводя клеточки на клеенке. Потом она выпрямилась, выдернула шнур из розетки радиоприемника и просительно улыбнулась:
- Помой посуду, ладно? Я в ванную.
... Катя сидела в аудитории, полной людей, и чувствовала себя особенно одинокой. Она тревожилась за Веру, которая осталась дома, сославшись на усталость и плохое самочувствие. И восхищалась солнцем, заливающим крыши после трехдневного непрерывного дождя. Очень хотелось разделить с кем-нибудь эту маленькую радость, но вокруг не было никого. Катя сидела в пустоте. Было душно. Все писали, внимательно смотрели на написанное, торопливо выстраивали буквы в ряды. Катя пыталась понять, как же может так быть: все эти миры, микрокосмы, люди сидят здесь с закрытыми сердцами, глазами, ушами, серьезными мыслями о том, что мы живем вечно, сидят и не знают ничего, несмотря на весь свой жизненный опыт, эрудицию и багаж знаний. Они не чувствуют друг друга, хотя общаются давно и близко. Они не видят друг друга. И она, Катя, тоже никого из них не знает.
И вдруг ее глаза поймали взгляд. Странный, затягивающий и пустой. Чужой взгляд настойчиво скользнул по свободному месту рядом с ней, и в нем была отчаянная мольба о помощи, просьба о поддержке.
Резко - так, что стало больно - появилось ощущение жизни. То самое, когда кажется, что все вокруг живет, блестит, тает и мерцает. Свет. Божественная чистота. Виноватый взгляд Игоря. И вдруг - лица людей, реальные до ноющей боли. Напряженный гул. Был звонок на перемену.
Кафе - широкое, всеобъемлющее. Здесь пьют чай, обмениваются сплетнями и готовятся к семинарам. Перед глазами снова на мгновение мелькнул Игорь, и на этот раз он показался Кате очень красивым. Она представила себе его танцующим и пьющим текилу, сразу стало тепло и захотелось оказаться в этой мизансцене рядом с ним. Катя, сама того не заметив, принялась за свое любимое занятие, - придумывать будущее, рисовать возможную реальность.
Откуда-то со стороны донесся смех, нестерпимый, дружный, горький, отравляющий. Попытка нарушить иллюзорность границ мира, вовлечь всех и каждого в круговорот чужой и чуждой жизни.
Игорь не смеялся.
Он сидел за соседним столиком и не смотрел в сторону Кати. но она всем телом чувствовала его присутствие.
Вера пришла только к последнему семинару. Преподаватель вызвал ее персонально, и она долго, глухо что-то мямлила, поминутно оглядываясь на Игоря.
- Тебе же плохо, - забеспокоилась Катя. - Зачем пришла?
- Увидеть, - ответила Вера.
Вечером она рассказала, как Игорь откомментировал ее прежние ответы.
- Теперь я считаю себя круглой идиоткой, - сказала она очень серьезно. - Мне лучше молчать и не высовываться.
Катя почти не слушала ее. Она натянула на себя темно-синий плед, усеянный волосками белой кошачьей шерсти и издающий сладковатый запах пыли, кошки и сырости.
Вера поискала глазами кошку, чтобы ее потискать, но кошка куда-то запропастилась. Наверное, она валялась на батарее, своей шерстью напоминая старую кроличью шапку, брошенную на просушку.
- Почему у нас кошка так линяет? Может, лысеет? Слушай, а бывают лысые кошки?
- Не знаю. Наверное. Я хочу спать...
Когда Вера погасила свет и вышла в другую комнату, Катя откинула в сторону плед и уселась на диване по-турецки. Итак, Игорь, Игорь... Что было? Ненависть? Вряд ли. Скорее, угрюмая антипатия.
Ровно два дня назад - полутемный бар. День рождения группы. Стойкое ощущение затхлости. Пьяный Игорь - отвратительное зрелище. Он пребывал в отличном расположении духа и старался походить на джентльмена. При этом он неизменно заставлял почувствовать превосходство его интеллекта. Каждый комплимент, обращенный к Вере, тонул в море колкостей и гадостей, следующих за ним, и Катя готова была с размаху ударить его по влажным губам. Но Вера в очередной раз клюнула. Она буквально-таки сходила с ума: подсела к нему, норовила прислониться или положить голову ему на плечо, бурно восхищалась всем, что он делал, смеялась над его шутками и анекдотами. Но чем больше усилий она прилагала, тем насмешливее поглядывал на нее Игорь.
- Жизнь состоит из несбывшегося, - сказала наутро Вера. Просто так сказала, в никуда. Катя ничего не ответила, но на душе остался горький осадок.
В этот же день Вера показала Кате сестру Игоря, она училась курсом младше. Невысокая, темноволосая Алина показалась Кате совсем еще маленькой, скованной и подозрительной. Но насколько она стала мягче и доверчивее, когда к ней подошел Игорь!
- По-моему, только ее он и любит по-настоящему, - улыбнулась Вера.
-Да?
-А что тут такого? Бывает же, что любви в человеке хватает лишь на кого-то одного. Или на что-то одно.
- А как же родители?
-Не знаю, - задумалась Вера. - По-моему, этого инстинкта он лишен. У него странные с ними отношения. Отца он вообще ненавидит.
-Ненавидит или только делает вид?
-Ненавидит. Это видно.
-А ты откуда знаешь? - не поверила Катя.
- Так, - отмахнулась Вера. - Был один разговор.
Разговор был и вправду - месяц назад, на турбазе. Игорь, растерянный и полупьяный, уронил голову на колени к Вере, и только она сумела услышать в комнате, где дым стоял коромыслом, тихое и горькое Я его ненавижу.... Ненавижу.... Я убью его когда-нибудь.
- Я после этого его и полюбила, - добавила Вера.
Иногда Катя оказывалась полностью сосредоточена на одном человеке. Неважно, какого он был пола или возраста. Это не было похоже даже на влюбленность, не то что на любовь. Просто Катя чувствовала его. Думала о нем. Он становился близким, родным - Кате ничего не стоило ощутить его грусть, одиночество. Еще по рассказам Веры Катя поняла, что Игорь - вещь в себе. И она отчетливо видела, что он никогда не взвалит свои проблемы на чужие плечи, не использует другого, чтобы сбежать от самого себя. Да как она могла презирать его, считать злобствующим, циничным эгоистом!
Наверное, Игорь учуял перемены, потому что через несколько дней он подловил Катю одну.
-Ты свободна сегодня?
- Нет, - испуганно отодвинулась Катя.
- А завтра?
- Да нет же!
Ей стало страшно. Что-то такое произошло - внутри или вовне - и она почувствовала сильную зависимость от Игоря, невозможность просто развернуться и уйти. Он словно приклеился к ней вязкой липкой субстанцией, совсем как слепой, который попросил перевести его через дорогу, а сам прижался к вам неестественно и гадко. Машины мчатся, слепой прижимается, палочка дробно стучит по асфальту...
- Прости, но мне надо в библиотеку, - твердо сказала Катя.
- Зачем? - удивился ее Игорь. - Поговори лучше со мной.
- Нет! - отшатнулась от него Катя.
Никакой любви, решила она для себя. И не потому, что жаль Веру. Она боялась до остова разрушить жизни Игоря. Любовь может быть не только созидающей, но и разрушающей, и Катя не была уверена, что сумеет придержаться выбранного русла.
Катя видела, что Игорь старается выглядеть человеком, способным на все. Он умел быть нежным только с одним человеком - со своей сестрой. С остальными Игорь не церемонился, с его лица не сходила жестокая усмешка, отпугивающая потенциальных друзей. И Катя вполне могла его понять.
Да, могла, это не пустые слова. В наше время очень трудно быть. Нет любви, нет настоящего благородства, великодушия. Красивые шаги, больше ничего. Небо пресное, растаявшее, лежит в ногах. Идет вечная игра в жестокость, смелость, самоуверенность. Жить бывает больно. Но все болеют этой жизнью и живут этой болью. Иногда все застывает, рассыпаясь неисчислимым множеством блесток. В такие минуты Катя подходила к зеркалу и долго изучала свое лицо, представляя, как однажды кто-то призрачно красивый прикоснется к ее губам, коже, волосам. Вообще-то Катя не желала любить красоту, восхищаться внешностью. Но дорогой сердцу человек всегда кажется сказочно красивым. Ведь невозможно говорить о любимом Он не красавец, но.... Нельзя не замечать красоту внешнюю, когда любишь внутренний мир.
Той осенью фантазия группы иссякла, и с семинаром отпрашивались только под одним предлогом - день рождения старосты. Несменяемым парламентером был Игорь, он мог заговорить зубы кому угодно. При этом он не врал, а играл, причем играл красиво, вдохновенно, актерствовал. Преподаватель сдавался под натиском железных аргументов, и счастливая группа расходилась в разные стороны.
В роли пай-мальчика Игорь был поразительно хорош. Он смеялся, довольно потирал руки, в его смехе не осталось и следа прежней жесткости. И снова, совсем как в первый раз, Катя обнаружила его непохожесть, отстраненность, но вместе с тем - и умение создавать атмосферу. Когда Игорь находился в благодушном настроении, он распространял вокруг себя спокойное, мягкое тепло. Хотелось быть с ним рядом. Видеть его, слушать его, не думать ни о чем плохом. Катя не запомнила, кто же предложил немного погулять втроем, - может быть, даже она сама.
Слушая этим вечером Игоря, Катя с Верой находились в состоянии постоянного интеллектуального восторга. Уж в уме и эрудиции Игорю отказать было нельзя. Впервые Катя встретила человека, которого можно слушать, раскрыв рот. Игорь с упоением рассказывал об Артюре Рембо. И, хотя Катя давно прочитала все это у ле Карре, она не отвлеклась ни на секунду, - каким-то странным образом соединялись воедино неспешная речь Игоря, ветер, серовато-синий осенний полумрак и еще что-то неуловимое, паутинкой повисшее в холодном вкусном воздухе. И вот что странно: усиливалось ощущение одиночества, да так, что оно переросло в тихую, бархатистую уединенность. Только когда Игорь умолк, Катя поняла, что уже холодно и очень темно. Верин восторг превратился в полусонное, полуотстраненное состояние, и она не сразу очнулась, когда Игорь со своей обычной жестокой иронией принялся клеймит всю современную литературу. Во многом он был прав, и Вера завороженно кивала, улыбаясь уголками губ, ожидая одобрительного Игорева взгляда, чтобы рассмеяться своим непередаваемым сумасшедшим смехом.
- Это что! Но если начинает писать женщина.... Женщина вообще не имеет права писать. Вы со мной согласны? - спросил он и, не дождавшись ответа, одно за другим начал высокомерно читать Верины стихи (Катя локтем чувствовала, как она дрожит), с издевкой, сильно растягивая слова. Катя смотрела в землю, молчала и молилась, чтобы это истязание поскорее закончилось.
- Нет, нет! - вырвалось у Веры. Закрыв ладонью глаза, она пошла, потом побежала к остановке.
Кончилась музыка, кончился день. Ушел в прошлое. Тушь черными слезами катилась с глаз. Медленно тяжестью своей обрушивалось разочарование. Прежнее человеческое непонимание - как обухом по голове. Катя замерзла. Ветер брызгал в лицо, забирался под куртку, шарил по телу. Прохожих было мало, они шагали торопливо, прижимаясь поближе к домам. Среди уютно светящихся окошек Катя чувствовала себя бездомной.
- У тебя такой наивный взгляд, - как ни в чем не бывало сказал Игорь. - Совсем как у ребенка.
- Почему ты хочешь, чтобы о тебе думали плохо? - всхлипнула Катя.
- А может, я и есть плохой. Я не люблю положительные роли. Вера слишком многого хочет, - внушал Игорь.
-Она любит тебя.
- Я знаю.
- И что?
- А почему из этого должно что-то следовать?
Дождь разошелся так, что зонтик выворачивало наизнанку. На почтительном расстоянии с достоинством трусила мокрая дворняжка. Город слинял под дождем, дома казались промокшими насквозь, а все фасады - черно-серыми от воды.
Катя часто влюблялась, и в большинстве случаев ей отказывали, но никогда ей не было больнее, чем сейчас: и за Веру, чья любовь оказалась невостребованной, и за Игоря, неспособного испытать это чувство. Страшнее всего было то, что Игорь об этом знал и смирился. Катя встречала людей, привыкшим к своим серьезным физическим недостаткам; впервые перед ней стоял человек, свыкшийся с моральным уродством. Катя беспомощно плакала, и в глазах Игоря промелькнуло некоторое подобие жалости. Он подошел к ней вплотную, высокий и неуклюжий, и положил руки ей на плечи.
- Алина.... Бедная моя девочка.... Алина....
- Меня зовут Катя.
Игорь сделал шаг назад и отвел глаза.
- Не бойся за Веру, - холодно сказал он. - Она переживет. Ты ей скажешь?
- Не смогу. Все равно это не поможет.
Когда тебе говорят Не надейся, все зря - ты все равно надеешься. Даже сильнее. Внутренне умираешь, но надеешься.
Больше Катя не сказала ему ни слова. Игорь проводил ее до ближайшей остановки - шел ссутулившись, засунув руки глубоко в карманы, глядя себе под ноги. Обычно Катя молчала, если ей было хорошо - настолько хорошо, что слова мешают вжиться в момент. Сейчас от нее зависит слишком многое. Одним нечаянным словом можно смертельно обидеть Игоря. И неважно, что любая другая девушка давно бы накинулась на него с оскорблениями.
- Тебе холодно? - спросил Игорь. Катя независимо дернула плечом, отвернулась и уставилась туда, откуда должен выплыть автобус.
- Ты не так меня поняла. Катя, послушай, - заговорил Игорь очень быстро и громко.
- Реальности нет. Есть только то, что мы принимаем за нее. Мне плевать на реальность миллионов, я живу в своей. И мне это нравится, что бы обо мне ни говорили. Мне никто не докажет, что кто-то живет правильно, а я неправильно. И я все в своей реальности воспринимаю как данность. Я не люблю Веру. Мне она даже не нравится. Следовательно, она не существует. Вешаться мне на шею - ее выбор. Но избавьте меня от необходимости делать ответные шаги или, чего доброго, проявлять жалость. Я и без этого прекрасно проживу. И она - тоже. Я ведь не лгу. Я не хочу быть добрым. Я хочу быть откровенным. Что есть добро и зло, не знает никто. И каждый вертит этими двумя понятиями, как вздумается. Их слишком просто довести до абсурда. Вот. Я редко кому это рассказываю. Цени, - он улыбнулся. Улыбка всегда преображала его лицо, хотя существовала как-то самостоятельно. Это была улыбка-укус, улыбка-оскал, как сказал бы Замятин.
Катя никак не могла вникнуть в смысл его рассуждений. Но - и это пугало - рядом с Игорем она ежесекундно чувствовала, как расширяется мир. Она не верила ему. Обычно он в упор ее не замечал, даже не считал нужным здороваться, сталкиваясь нос к носу. И вот она оказалась прямо под его загадочным взглядом. В такое же состояние иногда впадаешь, когда слишком долго думаешь о чем-то несбыточном. Ты думаешь об этом так часто, что все вокруг становится похожим на сон. Нереальным и нелогичным. Психоделическим.
- Ну что? - спросила Вера с порога.
- Все хорошо, - Катя чувствовала себя усталой.
- Вы говорили обо мне?
Катя прошла в темную комнату, не раздеваясь, легла на диван и сказала:
- Он не хотел тебя обидеть. Просит прощения.
Три года назад, в свои шестнадцать, Катя стояла у темного и мокрого окна и водила по стеклу тонким пальцем. На стекле оставался прозрачный след, в нем четко вырисовывались черные силуэты деревьев и очертания безликих домов. Что-то еще было в этой темноте, тянущей к себе неумолимо. И тогда Катя раз и навсегда разделалась с мучительными поисками совершенства, смысла жизни и прочих абсолютов. Все это оказалось ненужным, необязательным, нелепым. А Кате хотелось быть настоящей и живой. Всегда. Поэтому так часто ее посещала тоска от того, что все не совсем настоящее. Жизнь то и дело казалась ей сценарием, по которому можно снять фильм о том, как ты ждешь свой поезд, обустраиваешь свой угол, ищешь свою половину и сидишь на разрушенном вокзале в ожидании вспышки света.
На следующий день Катя не поехала на занятия. До вечера она читала, слушала музыку, не думала ни о чем. Вера не шла, и Катю потянуло туда, где правят громкий, четкий ритм, вспышки света и бессонница.
Кате часто приходило в голову, что она не сама живет, а ей живут, через нее живут. Прежде чем принять решение. она слышала внутри себя чужой голос: Надо поступить так. Она не могла узнать этот голос, но ослушаться его была не в состоянии.
В клубе Катя сразу увидела их.
- Катя! И ты здесь! - прокричала Вера. Катя присела за их столик, и ей сразу стало трудно дышать. Усугубляло ее состояние то, что Игорь что есть сил старался быть милым - подавал руку, подливал коктейль, приглашал танцевать то ее, то Веру. Но ближе к полуночи он сорвался. Он пододвигал к Кате свой стул, гладил ей руки и совсем перестал разговаривать с Верой. Было очевидно, что он решил их разлучить, и Вера шла у него на поводу. Все это делалось напоказ, специально. Катя держала себя холодно, даже резко, но это не могло спасти положение. Игорь перебивал Веру, отмахивался от нее усталыми жестами и все настойчивее лип к Кате. Но Вера уловила-таки фальшь в его поведении. Она вдруг стала смотреть поверх его головы, пристально, не мигая, будто видела на противоположной стене какие-то мистические знаки. Катя сама часто использовала этот прием. Как ни странно, ловушка сработала. Игорь заерзал, стал ловить Верин взгляд, привлекая к себе внимание. Мерцающий свет смешивался с зажигательными ритмами. Катя готова была взорваться. Но вдруг, случайно окунувшись в глубину его глаз, она ощутила жуткую пустоту, тоску и одиночество. Когда стоишь на краю пропасти и всматриваешься в ее жгучую тьму, бездна начинает вглядываться в тебя. Кто это написал? Наверное, он тоже знал людей, похожих на Игоря. Катя поднялась и вышла, не произнеся ни слова.
- Ты не обидишься, если я тебя оставлю? - спросил у Веры Игорь, зная, что от ее ответа ничего не зависит. Таким он был человеком - бескомпромиссным и беспредельным. Он выглядел тем, кто многое пережил и сделал для себя безжалостные выводы. Вера собралась с силами.
- Иди. Конечно, иди. Я тоже беспокоюсь за Катю.
Осенняя ночь. Мерцают фонари. Душераздирающий запах дождливого неба. Происходящее воспринимается насквозь: только ясность, лунность и тающий дым. Звезды шуршат и шепчут что-то черноте несущего их полотна.
Иногда все вокруг наполняется странной немотой, совсем не похожей на воздушное молчание. В какую-то долю секунды миру больше нечего нам сказать. Или он устает от нашего недопонимания. Обычно ты не замечаешь эту секунду, связь с природой не прерывается. Но бывает и такое, что ты камнем падаешь в этот короткий временной разрыв, пытаешься уцепиться за его зубчатые края, и противный животный страх поднимается изнутри, не давая дышать.
За спиной явственно слышались шаги. Потом - голос. Знакомый. Зовущий. Катя не могла обернуться, Игорь догнал ее сам. Он с силой развернул ее к себе и поцеловал в губы.
***
Момент из детства. Вера.
В самом начале жизни мы успели застать все прелести социализма, от паранормального Ленин всегда живой и пионерских галстуков до очередей и дефицита. В то время как Верин папа просиживал штаны в НИИ, мама подобно кенгуру скакала по городу с пустой сумкой. В садик Вера ходить категорически отказалась, поскольку все режимные моменты и хождение строем вызывали у нее тошноту. Волей-неволей ей приходилось таскаться за мамой по магазинам. Детство прошло в непрерывном ожидании у витрин магазинов. Иногда Вере начинало казаться, что мама никогда уже не придет. Она рассеянно блуждала взглядом по проходящим мимо людям, то и дело возвращаясь к таинственным магазинным дверям. Она начинала думать, что мама, побывав там, внутри, изменится настолько, что Вера не сможет ее узнать. Мама все не шла, и Веру переполняли такие страх и напряжение, что она висла на дверной ручке и начинала кричать - громко, пронзительно, на одной ноте...
Утром позвонила Катя.
- Ты где? - сонно спросила Вера.
- У Лиды.
- А-а-а.... Я думала, ты с Игорем.
- Вера, ты меня прости! - сказала Катя открыто, без тени стеснения. - Но Игорь теперь - мой парень.
- Я так и знала, - сказала Вера, сжимая треснувшую желтую трубку. Ноготь впился в ладонь. Другой рукой она нажала на рычаг.
- Я знала, - повторила Вера, слушая длинные гудки. Она медленно опустила трубку, разжала пальцы, постояла, глядя на молчащий телефон, повернулась и пошла к себе. Зрение как-то странно сузилось, по краям болталась мутная красная пелена с золотыми искрами. В открытую форточку просачивалась струйка свежего воздуха, дождь стучал по карнизу, как ксилофон. Навалилась ужасная слабость, пришлось сесть в кресло. Вера не выдержала, уронила голову на руки и протяжно застонала. За прошедшую ночь она довела себя до точки, когда не знаешь, отчего хорошо на душе, а отчего плохо, а если и знаешь, то изменить все равно не в состоянии, и не потому, что ты слабый, а потому что ты не Бог, чтобы изменить весь мир.
Игорь явился домой под утро - одурманенный, счастливый и вдохновленный. Тихонько, чтобы не потревожить спящую сестру, он прокрался в свою комнату и, уже собираясь раздеться, неудержимо сладко потянулся, как кот, и из него рвануло столько неукротимой энергии, что Алина проснулась и на цыпочках вошла к нему. Увидев Игоря, в белом костюме, освещенного утренним солнцем, лучащегося счастьем, она сразу спросила:
- Кто она?
- Катя, - счастливо выдохнул Игорь.
На кухне он закурил, улыбаясь во весь рот. Он испытывал детский восторг, изнемогая от желания поделиться им с кем-нибудь, старался сделать серьезное лицо и еле удерживался, чтобы не расхохотаться в голос. Он хранил в себе необычайную наполненность чем-то, чему не знал еще названия. И только поздним вечером, перед сном, когда погасил свет, он рванулся к постели Алины, захлебываясь чувствами и словами, все говорил и говорил.... Говорил долго, как на исповеди, рассказывал о Кате, лишь изредка останавливаясь:
- Я тебе еще не надоел?
Аля молча качала головой, и он продолжал. Он начал понимать смысл религии, исповеди - почему она зовется таинством. Слова выходили легко, освобождая душу, оставляя на сердце необъяснимый покой и ясность.
- Извини, что я так много.... Ты знаешь, я никому не смогу этого сказать, только тебе....
Алина слушала его сумбурную речь и не могла понять, откуда в ней самой взялась неприязнь к этой Катечке.
Вера проспала весь день и видела во сне себя - живую. Проснулась она только к вечеру. Заняться было решительно нечем. Кофе, глянцевые журналы.... Скучно. Ночной звонок - кто-то ошибся номером. Жизнь шутит, играет. То обламывает, то сводит. Заставляет биться сердце. Вере было почти хорошо. И не нужно ничего, кроме дождя, темноты и красивой музыки. Немного жалости к Игорю. Немного обиды на Катю. Зачем он ей? Что это - соперничество, желание одержать верх? Самолюбие всегда было для Кати важнее всех остальных чувств.
- Любовь или дружба? - спросила Вера у кактуса на подоконнике.
- Не знаю, - ответил кактус. - Дружба надежнее. Дольше длится. Любовь выпивает тебя залпом, а дружба маленькими глотками и то, когда очень жарко.
- Зато если выпить сразу все, то счастья будут больше...
Кактус смолчал. Он не согласился. В его колючей субстанции было заложено одно: Пить понемножку и то, когда очень жарко.
Ночные мысли реальней любого дня. Чувства, возникающие от этих мыслей, сильнее любой реальности. Забравшись в кресло и укутав ноги пледом, Вера мысленно представляла себе Игоря. Вот он курит - красиво, стряхивая пепел на землю. Смеется - короткая, немного агрессивная усмешка. Он любит смеяться над собой, зло, даже издевательски. Вере показалось вдруг, что вот-вот она ухватится за какую-нибудь спасительную идею. Игорь, самый умный, самый одинокий, самый непонятный из всех, кого встречала Вера.... Ему ведомо что-то, ускользающее от нее, то, что делает ее жизнь невыносимо запутанной. Только он мог помочь ей понять. Осознать.
В форточку проникала ночь. Вера дышала ей, прислонясь к стеклу, и незаметно становилось легче. Она очень любила ночные огни. Электричество, белое, желтое, яркое, на проводах, фонарях, в окнах, отражениях в лужах, растянутое фарами проезжающих машин, мерцающее, вспыхивающее и дрожащее. Настроение жизни, ночи ритмом неутихающим вливаются в кровь и остаются с тобой, пока ты не спишь, чувствуешь холодный запах, отрешенность, равнодушие. Пробуждается желание плыть и раствориться в водовороте ночи, таять в ее всемогуществе, вникать всем своим существом в ее непостижимость. Наблюдать изнутри, как она затягивает и поглощает тебя, вовлекает в свои сети, обволакивает прохладой. Радоваться, освобождаться. А на рассвете наблюдать, как она отступает, светлеет, длинным рядом фонарей уплывает вдаль, уступая место свету.
К утру Вера знала, чего делать ни в коем случае не надо. Но эта мысль, короткая и назойливая, обещала дать покой только после ее воплощения. Вера решила дать Игорю возможность сыграть еще одну роль - с новой героиней.
Героиню родители назвали Люсей, хотя сама она именовала себя исключительно Люси. Класса с пятого по седьмой они с Верой были очень дружны, позднее пути их разошлись. Люська очень нравилась всем без исключения - учителям, мальчикам и даже Вериной маме (Какая хорошая девочка!). Сглазили. Люся отчаянно стремилась нравиться. Всегда. В двенадцать лет она была негласной королевой класса. А чтобы нравиться всем, надо подстраиваться, вывертываться, играть - по большому счету, не быть никем. Вера, словно предчувствуя что-то неладное, отошла в сторону. Она сблизилась с Катей, обе были очень похожи - книжные впечатления стояли наравне с личными. В восьмом классе обе они ушли в языковую гимназию. Примерно тогда Люся решила стать моделью. Вера и не вспомнила бы о ней сейчас, если бы сутки назад не увидела в клубе. Люся была на сцене - она танцевала стриптиз. С закрытыми глазами, без чувства, очень механически. Вере показалось, что она танцует для своего прошлого, поэтому и боится смотреть в зал.
Минут через двадцать Люси спустилась в зал. И почти сразу увидела Веру. Непроизвольно отстранилась. Смущения не было, просто им не хотелось общаться друг с другом. Люся стояла у бара, к ней подошел представительный мужчина бычьего типа. Игорь отвлек Веру вопросом, через пару мгновений она увидела, что Люся смеется и берет в свои нежные ручки денежные купюры. И по ее стыдливо-наглой улыбке Вера поняла, что Люся из тех, кто зовется проститутками.
Люся сняла трубку сразу.
- Вера.
- Что?
- Только ничего не спрашивай.
- Конечно. Я к чему звоню? Ты можешь мне помочь?
В двух словах она изложила суть дела.
- Это грязная игра, - сказала Люся. - В принципе, я люблю грязные игры. Ты что, его так... хм... любишь?
- Не знаю. Мне его жаль.
Люся позвонила только в субботу и сообщила, что объект на месте. Вере не сиделось дома, она вышла во двор. Прямо над головой повисла огромная луна, за домом выла собака. Вера быстро замерзла, но не уходила. Клуб был совсем близко, за поворотом, ее тянуло туда - хотя бы просто увидеть Игоря. Вера знала, что она позерствует сама перед собой. Что-то внутри нее стремилось домой - сбежать. Но она продолжала стоять у подъезда и мысленно кричать на себя: Ты хоть понимаешь, что творишь? Зачем тебе это надо? Еще и Люську втянула! Когда любят и жалеют, так себя не ведут!. Плохо соображая, что происходит вокруг, она бросилась к клубу и оказалась у его дверей в тот самый момент, когда Игорь и Люси направлялись к машине.
Вера не плакала, когда узнала о вероломстве Кати, но теперь она сползла на холодные ступени и разрыдалась. Реальность словно оборвалась. Отмести бы мотивы своих действий, забыть о них. А нельзя. Совершая что-то противное нашим убеждениям, мы медленно убиваем себя.
- Ты и не представляешь, насколько это было легко! - радовалась Люся. - А он у тебя ничего! Одобряю, одобряю!
Вера повесила трубку.
На город опустился смог, и в комнату проникал отравленный ветер со слабым запахом уксуса.
Любовь не может быть основана на бесчестных поступках. Когда в ней становится слишком много лжи, она перерастает во что-то другое - в ненависть, неприязнь, безразличие или в чувство вины....
Утром вернулась Катя.
- Привет, - жалко улыбнулась с порога.
- Привет, - насторожилась Вера.
- Я ничего не буду рассказывать, ладно?
Пока Катя была в ванной, Вера открыла окно и погасила верхний свет. Было еще темно, из форточки тянуло холодом.
Пришла Катя, села на пол, прижалась спиной к батарее. Она молчала.
- Ты чего странная такая? Катя! Катя? Ты плачешь?
Катя шмыгнула носом, вытерла рукой щеку.
- Ну, чего ты, Кать?
- Я его люблю, - сказала Катя чуть слышно и гнусаво.
- А я.... Наверное, нет, - сказала Вера и задумалась. Обе молчали. В другой комнате звонил телефон, но никто не брал трубку. По квартире разносилось телефонное эхо.
- Подойди к телефону-то! - шевельнулась Катя.
- Потом.
Телефон еще потрещал и умолк. Вера улеглась на ковер, подсунула руку под голову. Катя не смотрела на нее, она не сводила глаз со своего смутного отражения в темном стекле книжного шкафа. Комната казалась ей очень маленькой, тесной и душной.
Игорь позвонил Вере, а не Кате. Когда она шла на эту встречу, по тротуару кружил снег, похожий на тополиный пух. Где-то вдалеке шумела жизнь, машины, деловые беседы, усталость. А в кафе было тихо и жарко. У Игоря - сухие глаза, морщинка между бровей. Слишком очевидны следы страдания, Вере стало немного неприятно.
Стены были зеркальные, и это очень мешало разговору: Вера начинала смотреть на свое отражение и говорить, обращаясь к нему, а не к собеседнику.
Ей всегда казалось, что эмоции Игоря и Кати по отношению друг к другу поверхностны, сиюминутны. Да и сам Игорь не признавал свою способность переживать глубоко и долго. Но это стало неважным. От неожиданности Вера стала резкой, порывистой. Игорь, напротив, не выражал никаких эмоций. Он предложил кофе. Вера отказалась, а потом жалела - так хорошо было бы обхватить ладонями горячую чашку и спрятать лицо в облачко пара.
- Как дела у Кати? - спокойно спросил Игорь как бы между делом.
- Ничего.
- Она переживает?
- Как тебе сказать....
- Я ей изменил.
- Уже?
- Да.
- Думала, ты сумеешь продержаться чуть дольше.
-Так получилось.
- Идиот.
- Я не оправдываюсь. Просто констатирую факт.
- Идиот в кубе. Думаешь, я не знаю, зачем ты меня позвал? Я тут не при чем, моя хата с краю, и знать я ничего не хочу! И переговоры вести не буду! Делай, что хочешь, вставай на колени - иначе она не простит - но это не мое дело! Вы мне надоели!
Игорь положил к себе на колени ее тонкую, с синеватыми прожилками вен руку, погладил двумя пальцами запястье и заглянул в Верино расстроенное лицо.
- Я не напрашивалась на ваш праздник, - неуверенно сказала Вера.
- Это не ты говоришь. Ты же не такая, я знаю.
- Теперь - такая! Ты любишь ее? - в упор спросила Вера.
- Не знаю. Наверное.
- Тогда ты обязан ее вернуть! Вот ты сидишь и жалеешь себя, а это гадко! Ты такой эгоист!
Игорь прислонился лбом к зеркальной стене. Рукава его серого свитера протерлись на локтях. Вера подошла сбоку, прижалась щекой к плечу. Свитер чуть-чуть пах сигаретами. Игорь обхватил ее, провел рукой по волосам. Вера подняла лицо и зажмурилась. Ничего не произошло. Она открыла глаза: Игорь смотрел на нее нежно и грустно.
- Бедный ты мой, - прошептала Вера.
- За что ты меня любишь? - спросил Игорь.
И не люблю я тебя, тоже мне, - подумала Вера, а вслух сказала:
- Я к тебе сейчас Катю пришлю. Жди.
Город был наполнен пронзительной красотой, и каждый поворот улицы, каждый двор таили в себе что-то прекрасное. У каждого предмета была своя мелодия. Чтобы услышать ее, ни о чем не нужно думать, а просто плыть в отблеске бледно-желтых фонарей. Вера из окна троллейбуса наблюдала, как меняется их свет. Сначала они были пушистыми оранжевыми шарами, ронявшими отдельные лучики, потом бледнели и уменьшались, становились желтыми, бледно-желтыми, начинали зеленеть и пропадали в темноте. Троллейбус проезжал и мимо освещенных окон. Кое-где шторы не были задернуты, показывая любопытному взору картинки чужого быта - лампу, картину на стене или угол шкафа. А где-то самую обыкновенную мебель озаряли нездешним светом голубоватые всполохи телевизора. Освещенные окна были похожи на мгновенные снимки чужой жизни, такой узнаваемой в отдельных чертах и такой чуждой целиком. Потом троллейбус, натужно скрипя, взбирался на мост, и оттуда открывался изумительный вид на утопающие в темно-синем сумраке пятиэтажки, на две пунктирные линии зеленоватых огней, подобных раскинутым рукам, готовым обнять город.
Тихо падал снег.
Вера подумала, что в клубе, наверное, сегодня многолюдно. И красивый юноша с голубым взглядом, и гордая, независимая девушка сидят за одним столиком. Они не могут не привлекать внимания, но люди видят лишь внешнее - красивая пара! Им невдомек, сколько шагов приходится порой пройти друг навстречу другу.
Кто-то протоптал на снегу у подъезда замысловатые узоры. Небо темно-фиолетового цвета, грустные деревья. Дома на подоконнике лежала кошка и смотрела сквозь штору на уже прошедшие дни.
***
Момент из детства. Катя.
Театр. Опустевший зрительный зал. Спектакль закончился. Зрители разошлись. Страстное желание потеряться, заблудиться в таинственных коридорах, остаться здесь на ночь.... А на улице искрится и хрустит снег. Темные дома, горящие витрины, пугливые силуэты деревьев. Вокруг фонарей, пригревшись, кружится снег. Все очень просто и красиво. Как ожидание чуда.
Так получилось, что Алина всегда оставалась наблюдателем, а не участником отношений. Именно поэтому она была равнодушна к физической красоте. Она видела очень много красивых внешне людей, в их взглядах был холод. Иногда и Игорь казался таким же, с холодным магнетизмом и равнодушием, он любил этот королевский образ.
При виде Вадима в ней зашевелилась дремучая тоска по любви. Сказки захотелось, чуда. Вадим был красив, но простоват - русые, слегка вьющиеся волосы, зеленые глаза, тяжелый подбородок, все тривиально, но довольно заманчиво, как реклама на глянцевой страничке журнала. В первый же день Вадим сказал, что у Игоря плохая репутация. Брат и сестра всегда стояли друг за друга горой, но на Вадима невозможно было обидеться. Даже наоборот. Это служило подтверждением тому, что Вадим - совсем другой человек. Не похожий на Игоря, но все равно очень хороший.
Было уже темно, Алина и Вадим стояли в подъезде Алининого дома. За черным квадратом оконного проема стояла застывшая, будто подводная, тьма.
- Так. Это что? - прозвучал над ухом голос Игоря.
- Его зовут Вадим, - объяснила Алина.
- Очень хочется рассмотреть поближе эту пташку....
- Мне уйти? - спросил у Али Вадим.
- Ни в коем случае, - Алина вцепилась в его рукав. Она не могла поднять глаза на Игоря, хотя ее жег его укоризненный, горький взгляд. Она еще не была готова взбунтоваться, но выбор пришлось сделать уже сейчас. Если бы Игорь предъявил Алине ультиматум, она бы подумала и выбрала его, но он был спокоен. Напряжен и наверняка обижен, но внешне спокоен.
- Я приду позже, - сказала Алина и отвернулась к стене.
Когда она проскользнула в квартиру, Игорь спал. Алина прилегла на край кровати. В окне стояли странные, холодные, нереальные звезды. По небу прозрачной пеленой двигался чуть заметный туман. Он растворялся в атмосфере ночи, оставляя на небе искристые дорожки.
- Алина! - громкий шепот. - Аля!
Игорь подполз к ее постели, уронил голову на покрывало и судорожно зашептал:
- Я виноват, да? Аля.... Алька, ну как ты не поймешь, так не должно быть!
- Почему? - резко спросила Алина.
-Ты плохо знаешь людей.
- Он замечательный.
- С чего ты взяла?
- Чувствую. Разговор окончен, - отрезала Аля, отворачиваясь к стенке.
В конце концов, она тоже не одобряла выбор брата. Ее настораживала Катина легкость, независимость. Все, очевидное для большинства, для Кати никогда не было бесспорной аксиомой. И момент обладания был для нее только моментом, не порождающим никаких последствий. Она казалась убийственно независимой от кого и чего бы то ни было. Сама по себе, как пресловутая кошка. Алина сознательно ревновала и не стыдилась своего чувства.
Время бывает поразительно неоднородно: в нем и болезненные растяжения, именуемые депрессиями, роковые узлы, бури, временные сгустки, когда за считанные минуты штормовыми волнами проносятся года. Наступил декабрь, бежали утрированные, убыстренные дни. Вспышки радости сменялись размытыми полосами ожидания.
Последний зачет пришлось сдавать 31 декабря. Когда он закончился, уже смеркалось, крупные хлопья снега нежно касались земли. Вокруг фонарей туманился легкий ореол, сизая глубина неба висела над городом. Было грустно и тепло, люди шли задумчивые и медленные. Снег блестел, как стекловата, и светился в темноте.
В клубе было очень шумно и многолюдно. Этого стоило ожидать. Проплывали и заливали мир звуки, они подпитывали любовь, выхваченную из однообразных дней, среди танцующих людей, танцующих бликов. Катя закрыла глаза, и перед ней предстали далекие солнечные дни с бликами неба в проплывающих мимо стеклах, легкие, как сонные шаги. И одна лишь тоненькая, звенящая мысль, и красивый поющий голос, и аромат дыма в полутьме. В ней, в Кате, умещался сейчас весь мир, он надвигался, такой знакомый и желанный, и тревожил память, и успокаивал, и тихо кружился перед глазами. Они танцевали. В вибрирующем воздухе двигаться сложно и несвободно, но в какой-то момент Кате с Игорем удалось войти в ритм общего дыхания, появился нереальный трепет. Голова кружилась. Катя отчетливо видела со стороны себя и Игоря - силуэт красивой обнявшейся пары - и весело подумала: Я как наркоманка. Катя ждала, не зная, чего именно она ждет. И вдруг она попала в эпицентр чужого ожидания. Каждый из присутствующих кого-то ждал и надеялся. А ожидание редко воплощается в конкретном человеке. Чтобы сбежать от вопросов без ответов, люди стремились забыться. И Катя - тоже. Ей захотелось написать Игорю длинное письмо, потому что не обо всем можно рассуждать вслух.
- Где Алина? - неожиданно спросил Игорь.
- С Вадимом.
- А где Вадим?
- Я не знаю.
Стрелка часов плавно перевалила за двенадцать. Все вокруг кричали и целовались. Катя уронила голову Игорю на плечо и сказала чуть слышно:
- Я вдруг почувствовала плохое... в себе.
- Я тоже, - признался Игорь.
- Давай уйдем!
- Куда?
- К тебе домой. Мне душно.
- Но где же все-таки Алина?
Выплюнутые в пустоту слова сливались в плотный, монотонный гул, претендующий на веселье. В воздухе было грязно, на душе - муторно. Через небольшие промежутки времени гул разрывал невероятно громкий, басовый, четкий хохот человека, сидящего где-то в центре.
Вадим быстро наполнил свой бокал и осушил его, громко сглотнув. Затем, неожиданно задумавшись, он медленно вытер губы и неуверенно потянулся горлышком бутылки к бокалу Алины. Она непроизвольно прикрыла бокал вялой узкой кистью.
- Не надо мне больше.
- Ну как же не надо! - придвинулся Вадим.
- Я домой хочу, - вздохнула она.
Он поцеловал ее так стремительно, что стало больно губам.
- Пойдем отсюда, скорее, пойдем, я не могу здесь больше, правда. Ну пойдем же, Вадим, пожалуйста!
А на крыльце на нее навалился темной тенью старый кошмар. Дикий ужас, панический страх перед смертью и уверенность: это - конец. Алина не могла кричать, не могла разлепить ресницы, только ждала, стиснув зубы, когда станет менее больно.
Алина отшатнулась и провалилась в темноту. Последним, что она увидела, было злое лицо Вадима. А в ушах слышался пронзительный детский визг Игоря.
- Игорь, - Катя остановилась и с наслаждением произнесла любимое имя.
- Что?
- Что будет дальше?
- Откуда мне знать? Что хочешь, то и будет. Вот ты чего ждешь?
- Ты переживаешь из-за Алины, - поняла Катя.
- У нее нет никого кроме меня. Ей всего двенадцать лет было, когда отец..., - начал Игорь и замолчал. Катя ничего не успела понять, потому что они увидели Алину.
Она бежала по другой стороне улицы, в расстегнутом пальто, увязая в снегу и не оглядываясь. Игорь сжался, как пружина, и выстрелил следом за ней. Катя осталась стоять одна на обочине дороги. Когда она поднялась в его квартиру, Игорь стоял посреди кухни и жадными глотками пил холодную воду.
- Где она? - выпалила Катя.
- Закрылась в ванной.
- Ты...
- Я убью его, - решительно произнес Игорь. - Дай пройти.
- Куда? - испугалась Катя.
- К Алине, дура.
Он подошел к двери ванной, требовательно постучал и сказал максимально спокойно:
- Алечка, открой, пожалуйста. Это я, открой.
Тишина.
-Аля! Алина!
Ни звука.
- Аля! - взволнованно присоединилась Катя.
- Аля, я все равно войду!
Жизнь - слишком хрупкая штука, и легко зациклиться на одной-единственной секундочке, несущей только боль. Тянулось ожидание, желтое, душное, безумное. Воздух стал влажным, а Катя словно погрузилась в теплую противную протоплазму. Она ничем не могла помочь Игорю, и это было хуже всего. Напряжение пластами билось о стены.
Игорь потянулся к притолоке и с силой дернул на себя дверь. С третьей попытки она распахнулась. Катя смотрела в пол, ей хотелось пить, но даже протянуть руку к крану не было сил. Наступило измождение, какая-то странная слабость. Нестерпимо болели глаза, клонило в сон, и откуда-то издалека пробивалась неуверенная мысль о том, что сегодня, между прочим, Новый год.
Алина лежала на диване, укрытая пледом, и была похожа на загнанного зверька. Кате стало до жути обидно, что кто-то огромный и всемогущий, там, вдалеке, бросил нас, жалких и одиноких. Некоторые еще могут как-то приноровиться, постоять за себя, а другие - такие вот, как Алина, - и этого сделать не в состоянии.
- Катя, - спросил Игорь. - Ты ведь знаешь Вадима?
- Знаю немного.
- Где он живет?
- У площади, дом такой серый.
- Давай-ка поподробней.
- Зачем он тебе? - Кате вдруг стало сложно говорить ему ты.
- Разговор один есть. Ты без меня посидишь с Алиной?
Оставшись одна, Катя долго молчала. Она не была уверена, что слова здесь уместны. Слова могут быть фальшивыми, неделикатными. Когда мало что можно изменить, бессильны и слова. Алина лежала, безвольно уткнувшись лицом в подушку. В тишине было слышно, как урчит и вздрагивает холодильник, хрипловато тикают в коридоре часы, гудит лифт.
Коврик на полу когда-то, наверное, красный с синим рисунком, давно потерял и цвет, и рисунок, и часть бахромы, а водном месте протерся до дырки. В угол комнаты чудом было втиснуто кресло, в нем и сидела Катя. На окне чахли кактусы. Катя маялась, переживала за Игоря, обращая свой монолог к самому большому, кривобокому, пыльному. Убогий вид кактуса вполне соответствовал жалости.
- Ты никогда не ощущала себя уродом? - приподнявшись на локтях, отчетливо спросила Алина.
- Никогда, - опешила Катя.
- А вот я - урод! Моральный урод! Посмотри на меня внимательней, - шипела Алина. - И зачем мне жить, раз я такой урод? А? Зачем?
Катя, почувствовав влагу на ресницах, отвела глаза.
- А где Игорь? - совсем по-детски спросила Алина.
- Ушел бить морду Виталию, - мрачно ответила Катя.
- Из-за меня! - взвизгнула Алина, судорожно скручиваясь под пледом. - Из-за меня....
Свет от фар лизнул стены. Чья-то машина затормозила у подъезда.
- Это Игорь! - слабо пискнула Алина.
- Как ты? - спросил Игорь, торопливо входя в комнату.
- Порядок, - ответила Катя.
- Да, - согласилась Алина. - А Вадим? Ты видел его? Что с ним?
- Жить будет.
- Игорь!
- Ну, я объяснил ему популярным языком, кто он есть на самом деле.
Катя не выдержала, бросилась к Игорю, вцепилась в меховой воротник его куртки, ткнулась в плечо. Она не плакала, но дышала со всхлипами.
- Катя, тихо. Ты же сильная, - улыбнулся Игорь. - Ты меня на кухне подожди. Я поговорю с сестрой, а после мы....
В окне отражалась теряющаяся в темной синеве дорога, покрытая пломбирным снегом. Там, за шторой, за стеклом, существовал непостижимый белый мир. Кате мерещилось, что она плывет в искристом потоке - в этот момент, в это иллюзорное сейчас. Она находилась вне стен, дальше звездного света, она была везде. Никаких определений, никаких слов. Кажется, она стояла на грани мира, где играет вечная музыка и есть, кого ждать, где любовь воплощается в природу.
Катя стояла неподвижно и смотрела на падающий снег. Игорь подошел сзади и обнял ее за плечи.
- Когда-нибудь..., - вздохнула Катя и, не договорив, замолчала.
|