Крем...закрученный башенкой и увенчанный капелькой клюквенного мармелада чинно восседал на песочной ладье. Это скромное изобретение местного кондитерского завода лежало на блюдце. А наши с Эдиком руки то и дело отмахивали пчел и мух. Кому достанется это пирожное? Разумеется я уступлю его Эдику. Его искрящиеся медово-янтарные глаза, как два солнца уже давно тревожили мою душу.Эдик был соседом моей бабки и деда. Квартира в которой он жил досталась ему от матери. Одна из красивейших женщин города, она в середине своей жизни полюбила простого человека. Их безумная любовь не оставила в сердце женщины места для сына и она, оставив квартиру на Эдика, ушла к любимому. Кто был отцом Эдика мы не знали. Но всю свою красоту он взял от матери, а артистизм, сноровку, грации движений и осанку от деда. По преданиям и слухам его дед принадлежал к старому роду крымских татар и имел много знаков родового отличия и достоинства, а может и вранье все это было.Но стоило Эдику одеть свою красную рубашку и все курортницы приходили в восторг от него. Он, моя мечта, гулял только с иностранками. Уже тогда заботы о хлебе насущном легли на его плечи, а появившаяся вскоре маленькая сестренка осложнила его юношеский быт. Моя бабка прикармливала их, а постепенно и другие стали помагать им. Но такая помощь в какой-то момент обидела Эдика и он отказался от всех добродетелей. Оставив в качестве исключения благосклонность к моей бабке.Он зарабатывал тем, что развлекал богатых курортниц. Его природная смуглость в сочетании с темпераментом мачо придавала дополнительные бонусы в глазах и воображении ледяных шотландок, надменных француженок и веселых итальянок. Последние часто принимали Эдика за своего, и он по неделям пропадал в номерах Ореанды или гостил в люксовых каютах морских лайнеров. Мы с Пашкой иногда выходили к берегу чтоб полюбоваться на эти потрясающие нас корабли. А если удавалось вечером перехитрить родителей, то можно было пару часов смотреть на дефиле отдыхающих по на бережной, вдыхать аромат моря замешанный на дорогих духах, табаке и винных ароматах. Неповторимость эту дополняли разноцветные гирлянды фанариков и огней "украшавших" туристические корабли. Пробираясь по кустам, цветущим розовыми и белыми пряными цветами, мы выходили к тому месту, где наш Эдик знакомился с вновьприбывшими курортницами.И каждый раз это было по-новому, ни на что не похоже. Сколько раз мы с Пашкой загадывали, что вот эта барышня непременно ему откажет, но он оставался победителем и изящно подхватив очередную даму сердца под ручку хитро подмигивал нам. Он конечно знал, что мы где-то по близости, не гонял нас и не сердился на нас. А иногда, на утро, уставший возвращаясь домой, даже угощал нас жевательной резинкой.
Я была золотой серединой нашего двора. Эдик с Колькой,самые парадоксальные друзья на свете, были старше меня на пять лет, а Пашка с Сашиком на пять лет моложе. Иногда на несколько месяцев мы ( это я Пашка и Сашик) принимали в свою компанию детей отдыхающих. Обычно это были маменькины сынки или московские мальвины. Но что делать? Если они согласны были с утра до вечера вместе с нами гонять в казака-разбойника и прятки, бродить по набережной иногда поднимаясь в горы или просто валяться на старом матрасе в соседнем дворе под инжиром, мы принимали их на равных. Разумеется всегда соблюдались определенные формальности: яблоко или пирожок "по кругу", конфеты на всех и никаких жалоб, то есть если нам случалось драться между собой, то без перемирия домой не расходились. Коля с Эдиком считали нас малявками. Их взрослые игры в ножички, уходы на ночь к отдыхающим и даже пару раз замеченные нами застолья с вином были для нашей компании чем-то далеким и не понятным. Если бы вы зашли в наш двор, то сразу бы заметили два навеса. Один (для взрослых) увитый старым виноградом, который сажал еще дед Пашки служил местом встречи Коли и Эдика. А другой, даже не навес, а просто стол под крыльцом, принадлежал моему деду. И когда он не читал очередную книгу про войну или детектив, мы с удовольствием собирались своей компанией за столом для игр в "усики".Ну то есть сажали тараканчиков на стол и теребили их тоненькими лазинками загоняя в пробитые дождем и ветром на деревянной столешнице дорожки. Бегая по таким дорожкам маленькие тараканьи детки сталкивались между собой или упирались в тупики и нам это было весело. А сейчас во дворе не было ни кого. Я купила пирожное и положила его на нарядную тарелочку, поджидая Эдика. Он мог бы и не появиться, но я почему-то была уверена в том, что он что-то забудет или о чем-то вспомнит, но непременно появится вот-вот. Так и произошло. Он пришел, а я зачем-то наплела, что это пирожное Пашки и Пашка скоро придет. А тут вдруг налетели мухи и наши с Эдиком руки почти встречались в воздухе, когда он помагал мне отгонять их. В это лето я впервые заметила в глазах Эдика грусть. Нет он, по-прежнему, был самым лучшим ну если не в городе, то в нашем дворе уж наверняка. Но вот эти янтарные глаза...Они не искрились.Я бы никогда не решилась спросить у него что случилось. Но осенью, когда родители собирались забирать меня, бабушка сказала, что мама Эдика попала в больницу. Это была алкогольная заивсимость. Он никогда не говорил о своих родителях. С отцом он не общался, так хотела мать, а мать его не могла любить...так распорядилась судьба. Но Эдик был привязан к ней тысячами нитей, он гордился ею и страдал вместей с ней, когда она не могла справиться с собой. Его гордое сердце рвалось на части, когда между делом Марья Никитишна замечала на весь двор, что мать уже пару часов валяется около входа на стадион. Это была неправда. Его мать никогда не валялась. Но она выглядела ужасно. Недалеко от стадиона принимали пустые бутылки и там же можно было в соседнем ларьке купить дешевое крепленое вино...да как называлось не суть важно. Это было место сбора всех совершенно опустившихся людей. И там часто бывала его мать.
Я уехала тогда.
Зима закружила мою жизнь новыми событиями и отодвинула память о южном мальчике на второй план. Думая о весне мне было интересно обращаться к собственному сердцу - отзовется ли в нем память об Эдике? Подспудно хотелось измениться, сразить его чем-то открыв ему новые горизонты своих знаний и фантазий. Бабушка иногда звонила и рассказывала свои далекие, не бередившие совершенно новости про двор. Но как-то не упоминала отдельно Эдика, а я и не спрашивала. А что собственно может произойти? Но в то лето обстоятельсвта сложились так, что с поездкой пришлось повременить и в следующее лето и в еще одно. Бабушка звонила и говорила, что дед стал прибалевать:его замучал кашель, он мается с грыжей, что очень скучает и хотел бы видеть нас. А потом вдруг перестала звонить и родители решили снова наведаться к старикам. Июньский двор встретил нас как и всегда приветливо. Был день и Пашка с Сашиком ушли на море. А эдикина дверь была закрыта. бысто переодевшись я побежала на море, туда где обычно мы проводили время.