"Расследование"  роман(отрывок)

На этом мои дела не закончились: сразу после
возвращения домой я сделал попытку определить корни и источники грозящей мне
опасности. Если виновато было издательство, то угроза исходила от А., чьё имя
не нуждалось в представлении, и в таком случае требовалось продолжать поиски
возможного союзника, могущего принять мою работу для печати. Я дозвонился
сразу, всё та же секретарша сидела у телефона на другом конце и пыталась
понять, что же мне от неё надо. Немного завуалированно я прощупывал почву и её
отношение ко мне, но никаких изменений по сравнению с позавчерашним днём мне
обнаружить не удалось, и, видимо, никаких новых инструкций по поводу обращения
со мной она не получала. Это казалось добрым знаком  и - судя по всем - издательство и зам генерального не были
замешаны и виноваты в позднем звонке с угрозами. Надо думать, неприятности шли
от завуча из школы, не захотевшей упустить из вида такой случай, и наверняка её
сильно подогрел скандал, случившийся перед моим бегством. Вполне возможно, что
мотивы мести могли возникнуть и у членов комиссии, особенно если у мужчины с
усиками не получилось то, на что он так надеялся, и совместные усилия могли помочь
им выйти в конце концов на мою газету, и тогда уже дело зависело от реального
влияния и власти, которыми обладали новые враги. Судя по всему, им удалось
поговорить с моим главным редактором, ведь откуда ещё они знали, что я
собираюсь делать книгу: остальные варианты были проверены, или слишком уж
невероятным совпадением стала бы утечка по другому каналу. На следующее утро я
собирался заглянуть в другое издательство, сейчас же я решил попробовать
телефон друга Р., полученный утром: если бы удалось договориться о встрече во
второй половине дня, то день можно было бы считать не потерянным напрасно.

Я позвонил и с надеждой вслушивался в длинные гудки,
но реакции не было: возможно, друг Р. ещё не пришёл домой. Через полчаса я
сделал то же самое; результат повторился. Весь вечер я пытался достать У., но
он, похоже, где-то прятался или просто его не было в городе. Я старался не
думать, что первая жена Р., возможно, надула меня или случайно подсунула не тот
телефон: второй визит мог слишком дорого стоить. Тогда я прикинул, куда ещё
имело бы смысл сходить во второй половине дня: на очереди стояли последняя жена
Р., его театр и театральный институт, который он в своё время закончил. Жену я
решил оставить на будущее: два дня подряд сложно было переваривать общение с самыми
близкими Р. людьми. И театр, и институт находились недалеко от центра, хотя и в
разных концах, но логичнее было начать с института, тем более что и новое
издательство располагалось где-то в пределах Садового кольца, и поиски не могли
стать слишком сложными.

Но на следующее утро меня ждала неудача: после
предварительной беседы с секретаршей мне так и не удалось проникнуть дальше её
кабинета, и результатом оказались лишь невразумительные и ни к чему не
обязывающие обещания и пожелания. Мой собеседник в первом издательстве оказался
прав: никого не интересовал живой и честный образ Р., одного из лучших актёров
недавнего прошлого, и даже если бы с собой у меня была уже готовая рукопись, то
вряд ли она могла кого-то заинтересовать в этом месте. Возможно, я ошибался, но
скорее всего именно оно занималось распространением самой грязной и тяжёлой
порнухи, и начальная заинтересованность - проявившаяся несколько дней назад -
видимо, была вызвана ошибкой. Ошибка оказалась выявлена, и оставалось только
смириться и отправиться дальше - в театральный институт, многообещающее учреждение,
в котором страдал и мучился будущий король сцены, одна из ярких личностей последних
десятилетий.

То, что он мучился и неоднократно находился в
подвешенном и неопределённом положении, было мне известно из статей Б.,
поскольку в главной биографии такие невыгодные подробности опускались и могли
бы показаться даже странными на общем фоне. Тихая идиллия, судя по книге,
продолжалась в течение всех пяти лет обучения на актёрском факультете, хотя
совершенно точно я знал, что в конце первого и второго курсов Р. попадал в
тяжёлое и опасное положение; судя по всему, отцовское влияние сказывалось в
конце концов и в данной ситуации, и он выкарабкивался и спасался от
окончательного вылета на обочину жизни, где вряд ли смог бы чего-то  достичь. Вынос тела так и не состоялся, но,
видимо, ситуация благотворно подействовала на его отношение к учёбе, и больше
он уже не зависал над пропастью. Если бы кто-то сказал тогда педагогам, что это
их лучший и самый талантливый ученик, они вряд ли согласились бы, и убедиться
имели шанс только те, кто дожил до его скоропостижной гибели: сколько сразу
тогда вылезло певцов осанны и курителей фимиама, только почему-то раньше они
находились в тени и тихо молчали. Те же самые люди, которые недовольно
морщились при виде постоянного двоечника и хвостиста, могли после его смерти
часами говорить и вспоминать истории и смешные случаи, где оказался замешан Р.;
"посмотрите, он был другом Р." - и сразу  человек делался знаменитым, превозносясь даже выше Р. в период
его бурной и насыщенной жизни и работы, когда даже на такие приглашения у него
не всегда хватало времени; потомки вели себя благоразумнее и почти никогда не
отказывали, тем более что и свободного времени и пространства у них было
намного больше, и почему они должны были отказывать в том, что шло им на
пользу? Это выглядело как восполнение недополученного Р. при жизни, и хотя
неизвестно было, как сам Р. отнёсся бы к таким заходящим уже за край акциям и
действиям, никто, естественно, не протестовал.

Почему же с такими сложностями проходила учёба Р. в
том самом месте, о котором мечтали многие? Насколько мне было известно, в
институте он тоже не отличался излишним прилежанием, хотя никто не мог обвинить
его в халтуре или недобросовестности, просто его нетерпимый и вредный характер
начал проявляться уже в полной мере: обстановка и специфика заведения дозволяли
некоторые вольности, и он максимально их использовал, не считаясь даже иногда с
приличиями. Мне было известно об участии Р. в нескольких розыгрышах, самый
безобидный из которых выглядел примерно таким образом: находясь в неглубоком
подпитии вместе с друзьями, они собирались у телефонной будки и набирали
случайный номер. Хотя номер мог оказаться и не случайным: жертвой могла стать
квартира кого-то из недоброжелателей; игру Р. обычно брал на себя: строгим
изменившимся голосом он спрашивал хозяина квартиры - кого-нибудь из взрослых -
и, представившись служащим коммунального хозяйства, предлагал проделать несложную
последовательность действий: достать где-нибудь верёвку или шланг, привязать
его к батарее или трубе отопления - и затем, когда растерянный хозяин
интересовался - что же дальше? - следовал совет засунуть другой конец понятно в
какое место. Не исключались и варианты, но за последним указанием трубка
бросалась, и компания со смехом и ржанием шла продолжать веселье к кому-нибудь
на квартиру. Всё проходило благополучно до тех пор, пока однажды Р. не пришла в
голову идея повторить номер с одним из преподавателей: но не на того он,
видимо, напал, и педагог быстро разобрался в ситуации; состоялся неприятный
разговор, и только профессионализм и гуманное отношение спасло будущего  героя: педагог оценил уровень и простил
избыточную грубость и нахальство ученика, запретив ему дальше использовать свою
находку. Неизвестно было, прекратил ли на самом деле Р. своё телефонное
хулиганство, или стал просто изобретательнее и хитрее, но больше он не
попадался и благополучно смог доучиться до последнего курса.

Но такие шутки были не единственным, омрачавшим его
учёбу в столь привилегированном заведении: как мне поведала первая жена и как я
уже раньше мог узнать из отдельных статей и выступлений, в это же время
началось его излишнее увлечение двумя крайностями: вином и женщинами; если в
школе он как-то ещё держался или его пока сдерживали в узких определённых
заранее границах, то после началось усиленное приобщение и к тому, и к другому.
Теперь он не был маленьким скованным мальчиком, заочно знающим пределы своих
полномочий, и ранняя самостоятельная жизнь вела к излишней свободе и
раскованности: он мог делать, что хотел, и родители первой жены не представляли
для него абсолютно никакого  авторитета,
и даже с мнением самой жены он считался слишком мало.

Где-то в конце учёбы он впервые в жизни очутился в
вытрезвителе, где впоследствии оказывался ещё неоднократно, но первое испытание
оказалось самым сложным: никто ещё не знал его как великого актёра и не прощал
непристойные выходки и ситуации: в очередной раз он оказался в тяжёлом
положении, но почему-то получил быстрое прощение, и даже в личном деле неприятность
оказалась опущена и забыта почти всеми, кроме старого приятеля, составившего
ему тогда компанию: в одной из статей бывший собутыльник делился воспоминаниями
об этом и некоторых других случаях. Сам он пострадал намного больше, и оказался
даже исключён из учебного заведения, но вспоминал происшествие с юмором и без
обиды: после он пошёл совершенно по другому пути, приведшему его в конце
концов  к успеху. Только одно удивляло
его: непотопляемость и подозрительная живучесть старого приятеля. Я не верил в
провидение и в ангелов-хранителей, подставляющих в тяжёлый момент своё
невесомое и крепкое крыло, и над этим стоило подумать, но пока я не имел
достаточного количества фактов и тем более сопутствующих им доказательств.

Женщины были главной слабостью и хобби Р., и не
удивительно выглядело то, что мне рассказывала его первая жена: ей ещё достался
самый лёгкий и простой из всех отрезков жизни Р., другим же приходилось намного
сложнее, ведь даже соседи были хорошо осведомлены, что если хозяин не пришёл в
должное время домой, значит эту ночь он проведёт в чужой постели. Не всегда Р.
вёл себя подобным образом: изредка в нём пробуждалось что-то вроде
ответственности по отношению к семье, и тогда в течение нескольких недель он
держал себя достаточно строго: не задерживаясь после спектаклей или репетиций -
если только его не отлавливали старые друзья-собутыльники - он шёл понуро домой
и устанавливал в квартире на некоторое время подобие матриархата: он сам ходил
в магазин за покупками, наводил чистоту и порядок в углах, давно заросших пылью
и паутиной, или даже стирал груды белья. Только одного не любил и никогда не
делал Р. даже в самые спокойные периоды жизни: с пренебрежением он всегда
относился к кухне и приготовлению еды, довольствуясь на худой конец чем-нибудь
из холодильника. Ни одна из жён и любовниц так и не приучила его мыть посуду и
хоть что-то себе самостоятельно готовить, объяснялось же всё, видимо, излишней
неприхотливостью Р. и его готовностью есть хоть недоделанные полуфабрикаты.
Странно выглядело такое со стороны, ведь наверняка несложно было научиться
жарить мясо или рыбу, или готовить картошку, рис и макароны, но в данном
вопросе он оставался непреклонным и оставлял всю работу очередной жене или любовнице,
или вообще не касался и не заходил на кухню. К счастью для него любовницы и
реже жёны шли сплошным косяком, и немало попадалось среди них хороших хозяек,
так что обязательной и непременной язвы желудка Р. заработать не успел, а при
такой работе и отношении к себе это выглядело настоящим чудом. Бывало и так,
что о его здоровье пеклись сразу две женщины, и происходило настоящее соревнование
- кто кого выживет: тогда Р. катался почти как сыр в масле, что бывало
временами очень полезно и поучительно - но рано или поздно гаремный отрезок
перетекал в обычную моногамию, пока он не натыкался на очередную излишне
горячую поклонницу таланта. Поклонницы были его адом и спасением, от некоторых
он не знал, как отделаться, ведь если они заполучали его на один раз, то
думали, что он теперь принадлежит им навсегда или хотя бы на достаточно
длительный срок, но сам он думал по-другому, и действовал в таких случаях
достаточно решительно и жёстко. Длительные отвлечения не нравились ему самому и
многим его коллегам и друзьям по работе, часть которых открыто завидовала его
успехам: это могло сильно сказаться на качестве и продуктивности его работы, и
даже режиссёр - старый друг и покровитель - советовал не слишком увлекаться и
не переходить определённых границ. Но кто бы смог остановить великого безумца,
великого не только на сцене, но и в некоторых других делах, не всегда нужных и
полезных для общества? Логические аргументы не всегда годились и могли подойти
для моего героя, но поразительная выносливость не покидала его и здесь тоже, и
на сцене он никогда не выглядел утомлённым и измотанным, где бы не провёл
предыдущую ночь, и даже больше того: на сцене он преображался, и дьявол,
вселявшийся в его бренную оболочку, мог в одиночестве вытянуть из прорыва любое
самое неудачное начинание. Человек, близко знавший его, так мог бы и подумать:
откуда у этого почти истощённого и потрёпанного жизнью актёра берутся
дополнительные, ничем не подкреплённые и не обусловленные силы и возможности, и
в каком-нибудь отдалённом веке наверняка всплыл бы данный вопрос и Р. мог
попасть в лапы инквизиции или иной соответствующей службы, но его счастье
состояло ещё и в этом: он вовремя родился и не надо было доказывать свою
непричастность к козням и каверзам главного врага человечества. Страшно было
подумать, что такие же, как он - гениальные и потому немногочисленные -
наверняка попадали на костёр или в лучшем случае на плаху, и скольким из них
пришлось заплатить жизнью за приобщённость к высшему, которое невежественное и
злобное окружение принимало за нечто иное - козни дьявола или прочей нечистой
силы, и сколько же веры и надежды должны были иметь следующие, кто повторял тот
же путь, сулящий только злые шипы и тернии, без всякой возможности выбраться из
пёстрой клоаки к свету, где их ждут добро и справедливость.

Он, безусловно, принадлежал к таким людям, но по
счастью, на дворе стояла другая эпоха, и людям его профессии можно было,
наоборот, только позавидовать: в отличие от прошлых времён, явно
недооценивавших комедиантов и лицедеев, новые времена превратили их в привилегированное
сообщество, и совершенно понятным и обоснованным казалось, что лучшие среди них
принадлежали теперь к элите. Возможно, Р. слишком явно пользовался положением,
но таков уж был его характер, и не мне было осуждать его за многочисленные
срывы и непристойности, иногда направленные даже против общественных устоев и
основ. Я хорошо понимал, что развитие и прогресс идут благодаря таким
крайностям и перегибам, когда что-то - сначала доведённое до гипертрофированных
размеров - появляется сначала у немногих, а потом, разбавляясь и принимая нормальную
форму и величину, сходит уже постепенно всё ниже и ниже по иерархической
лестнице поступков и действий - и хорошо, когда здесь оказываются замешаны кумиры
и герои вроде Р., потому что тогда процесс находит высокохудожественное
воплощение. Это было ещё одним достижением Р., а сейчас я шёл как раз в то
место, где он получил профессию и смог реализовать своё главное призвание:
театральный институт находился недалеко от издательства, и я предпочёл пройтись
пешком.

Было начало дня, но могла появиться мысль, что
больше половины города не работает: по улицам шлялось такое количество людей,
что приходилось лавировать и уступать дорогу слишком наглым и нахрапистым, или
обгонять медленных и ленивых. Я хорошо знал адрес и примерное расположение
института, и наверняка даже видел здание, не обращая на него раньше внимания:
здесь были старинные и застроенные красивыми прочными домами улицы, где многие
мечтали бы иметь квартиру, но слишком дорого стоило такое удовольствие и
слишком многие стремились к этому. Даже мой шеф, главный редактор крупной
газеты, не смог бы поселиться в этом месте, он только ворчал иногда, что
кое-кто захапал  себе слишком много, и
другим не осталось ничего. Наверно, он был прав, а институт всю жизнь с самого
основания располагался здесь, и его не смогли выкурить и согнать отсюда даже
новые времена. Не исключено, что долгая осада всё-таки могла кончиться
выселением, но пока он держался, существуя - почти как и всё остальное - непонятно
как и за счёт чего: наверняка руководству делались разные предложения, и,
возможно, приходилось даже отбиваться от назойливых и слишком активных деловых
людей - по совместительству рыцарей меча и кинжала - но пока он ещё находился
здесь, и надо было пользоваться моментом.

Когда я наконец нашёл улицу, то ожидал сначала, что
смогу сразу определить нужное здание: однако ничего экзотического я так и не
обнаружил; это была обычная улица с обычными трёх- и четырёхэтажными домами, и
точный адрес пришлось искать уже по номерам. Институтом оказалось широкое
трёхэтажное строение, у входной двери которого болталась вывеска; на вывеске
мелкими буквами на чёрном фоне было выгравировано полное наименование, но
только с близкого расстояния я смог разобрать их и понять, что это то самое
заведение. 

Внутри здание выглядело тоже вполне прилично:
направо и налево длинной кишкой растягивался коридор, равномерно утыканный
дверями, некоторые из которых иногда открывались и выпускали молодых в-основном
людей: моего возраста и чуть моложе. Безусловно это были студенты, только
непонятно было, почему они заняты такой суетой и чем обусловлено броуновское
движение: если ещё продолжались занятия, что они делали в коридоре, а если всё
давно кончилось, зачем они болтаются в институте. Конечно, они могли заниматься
в творческих лабораториях или мастерских, что определялось спецификой
заведения, но даже и такая работа могла выглядеть более спокойной и организованной,
ведь нельзя же было утверждать, что в обстановке хаоса и беспорядка можно достичь
высокого уровня мастерства? Такие вещи казались вполне логичными и
целесообразными, а пока я хотел просто пройтись и посмотреть обстановку; сложно
было определить, где в этом здании нужно искать следы пребывания Р.: может
быть, всё-таки оставался кто-то, знавший его, или же следы Р. были рассеяны и
растворены повсюду, и тогда почти невозможно было рассчитывать и надеяться на
то, что я получу здесь что-нибудь существенное.

Сначала я двинулся направо; на дверях виднелись
только цифры, а принадлежность и вид аудитории определить казалось абсолютно
невозможно: для этого требовалось попасть внутрь, а я, конечно, не хотел мешать
занятиям; меня просто могли попросить удалиться. Цифры висели трёхзначные и
начинались с единицы, где-то за дверями стояла тишина, а где-то было шумно,
разговаривали люди или звучала музыка. Я не сомневался, что в таком месте
собраны лучшие силы страны: звёзды сцены и кино - зашедшие или действующие -
безусловно должны были передавать здесь многолетний опыт и знания, наследие
прошлых поколений и свои собственные достижения, сконцентрированные и
просеянные долгой практикой и работой. Где-нибудь наверняка я смог бы
наткнуться на великих комиков недавнего прошлого, высоких трагиков или крупных
режиссёров и сценаристов, создававших весь творческий процесс и задававших ему
направление и скорость, и наверняка кто-то из них мог помнить Р., с которым -
как с коллегой по работе - общался в прошлом. Я очень надеялся на такие
встречи, но пока что ничего подобного не проявлялось: те немногие, кого я
встречал в коридоре, совершенно игнорировали меня и быстро выскакивали из одних
помещений и проносились по коридорам или к выходу, или к лестнице в конце, или
быстро забегали в соседние аудитории: похоже, это было обычным здесь явлением,
одним из последствий творческого характера процесса. Студенты были почти все рослые
и сильные, с мужественными или в крайнем случае красивыми лицами: казалось, что
здесь находится агентство фотомоделей, тем более что и единственная студентка,
проскочившая мимо меня к выходу, вполне подходила под эти критерии: высокая
голубоглазая блондинка вполне могла бы изображать дорогую и малодоступную
вешалку для модной и вычурной одежды "от кутюр", только непонятно
было, что она здесь делает. Только один из всех не годился для общего правила,
но там была уже другая крайность: низенький студент - я сначала подумал, что
ребёнок - выбежал из одного кабинета и быстро - насколько было возможно -
заскочил в соседний. Он один не был красивым и привлекательным, и даже больше того:
пока он добирался до места назначения, я успел заметить, какая у него непропорционально
большая голова и оттопыренные огромные уши, и неприятный наглый взгляд: вполне
подходящая натура на роли шутов или злодеев.

Похоже было, что сейчас всё-таки продолжаются
занятия: когда я дошёл до конца коридора, то обнаружил наконец помещение, на
двери которого висел не только номер, но и табличка с названием: там находился
спортивный зал. Но назначение я мог определить и без таблички: за дверью
звенело несколько пар рапир или шпаг, кто-то бегал и бил мячом о пол и сразу
несколько человек громко кричали. Надо думать, студенты занимались физической
подготовкой, которая должна была, конечно, занимать важное место во всей
подготовке будущих актёров и режиссёров. Вряд ли я мог как-то повлиять на ход
занятия, и я решился наконец пролезть внутрь, чтобы своими глазами увидеть, как
готовят будущую гордость и славу.

У входа никого не было, и я смог тихонько войти и
прикрыть за собой дверь: зал оказался большим и почти огромным для такого
здания, судя по высоте потолков он захватывал и второй этаж, и уж никак нельзя
было подумать, что это всего-навсего тренировочный зал для спортсменов-дилетантов.
Здесь находились две площадки - волейбольная и баскетбольная - состыкованные
длинными концами, а поперёк вполне укладывалось неплохое футбольное поле, и
почти так оно и было сделано: в ближнем ко мне конце у стены стояли маленькие
ворота и несколько человек бегали за мячом, а в дальней стороне, отгороженной
плотной спускающейся с потолка сеткой, находилось нечто более привлекательное и
необычное. Я подобрался ближе и сел на скамейку у стены, наблюдая за уроком: на
разложенных на земле дорожках фехтовали две пары студентов и пара студенток;
преподаватель в синем костюме суетился рядом, иногда крича и давая советы, но,
возможно, они не слишком реагировали на них, потому что преподаватель несколько
раз подбегал совсем близко и останавливал бой. Что-то ему там не нравилось,
хотя я не замечал чего-то слабого или неудачного; вполне возможно, что они
отрабатывали специальные приёмы. В самом далёком от меня углу шло другое
занятие: на гимнастическом ковре под присмотром другого преподавателя - женщины
- работало несколько студенток. Они 
занимались силовыми упражнениями: стоя спиной друг к другу, они
цеплялись локтями и по очереди поднимали и опускали друг друга, или вместе
приседали на корточки, пока преподаватель не остановила их и не приказала взять
по мячу. Можно было подумать, что сейчас начнётся что-то весёлое и простое, но
получилось по-другому: мячи оказались какими-то слишком тяжёлыми - будто
набитыми камнями или железом - и с большим трудом студентки пихали их вверх и
потом ловили, а в конце снова разбились на пары и уже перекидывались здоровыми
массивными булыжниками. Я думал, так будет продолжаться до конца занятия, но
неожиданно всё остановилось: преподаватель фехтования отпустил своих подопечных
и расстроил футбольный матч: четверо студентов были вызваны на дорожки вместо
ушедших, и такому же вмешательству был подвергнут гимнастический сектор. Пару
минут они менялись формой, надевая защитные куртки и маски, а потом
освободившиеся пошли отдыхать. Но здесь, похоже, не теряли времени напрасно:
девушек сразу заставили присоединиться к тем, кто занимался мячами, и
только  студенты получили послабление.
Никто не наблюдал за ними специально, и футбол они выбрали, возможно, по
собственной инициативе. Но, видимо, не все были любителями и поклонниками игры:
только трое сразу присоединились к игрокам; один после короткого выяснения отношений
ушёл в раздевалку. За ним послали: судя по всему, уговоры ничего не дали, и
тогда я заметил направленный в мою сторону внимательный изучающий взгляд. Они недолго
посовещались, и один из игроков подошёл ко мне.

"Привёт, ты новенький?"-"Нет, я не
учусь, я пришёл по делу."-"Какая разница? Выручить сможешь?"- Я
осмотрел поле и собравшихся в середине студентов, которые внимательно смотрели
в нашу сторону. Все они казались такими же рослыми и сильными, как и те, кто
бегал непонятно зачем по коридору, против таких лосей вряд ли я смог бы показать
что-то приличное, но для сбора информации надо было использовать и эту возможность.-"Если
только на воротах: я давно не играл. Кстати: вы на актёрском?"-"Да,
второй курс."- Мы пошли к центру поля, где один из игроков - возможно,
самый умелый - пинал мячик и жонглировал им в воздухе.-"Всё нормально: он
встанет на ворота."-"Но я ненадолго."-"Ладно, до конца
занятия немного осталось."- Он показал мне ворота, которые надо было
защищать, и я рысцой побежал к ним, пока все стояли и ждали продолжения.

Игра пошла дальше: мои нападавшие выглядели сильнее,
и с самого начала заперли соперников на их половине; с интересом смотрел я, как
они наседают на противоположные ворота, а соперник с трудом защищается. Если бы
ворота были немного больше, то тяжело пришлось бы всей команде, но вратарь пока
справлялся: несколько ударов он отбил руками и всем, чем только можно, и пока
разыгрывались угловые, я мог спокойно отдыхать. Наконец вратарь не справился;
мы теперь вели, а мяч вернули к центру, и соперники, почти как в настоящем
футболе, возобновили игру. Их атака сразу захлебнулась, мяч был перехвачен:
сразу же удался прорыв, и самый быстрый из нападающих вышел на вратаря и почти
без помех вколотил мяч в верхний угол.

Соперники явно не ожидали такого подвоха от тех, кто
только что - хотя и в меньшинстве - почти всё время защищался. Я увидел, как
недовольно говорит что-то вратарь - высокий блондин: безусловно, это было
связано с провалами в защите, но, похоже, не только защита стала поводом:
игроки собрались в центре, и судя по жестикуляции и новой расстановке, теперь
произошла замена. Тот, кто меня пригласил, и ещё один - очень высокий и худоватый
- остались со мной, а вместо четвёртого - забившего гол - к нам попал игрок
послабее. Это сразу же сказалось на результате: теперь пошла борьба в середине
поля, и минуты две никто не мог подойти близко к воротам, пока наконец наш бывший
партнёр не шлёпнул издали. Удар был приличный, но мяч кого-то задел, и ко мне
он подлетел уже на излёте, почти потеряв скорость. Я бросил его далеко вперёд,
в сторону высокого игрока, и сразу вся игра ушла к другим воротам, а я снова
стоял и смотрел, как упорно и настойчиво нападающие пытаются одолеть защиту и
забить ещё один гол.

Но так продолжалось недолго: они всё-таки отбились,
и теперь уже на меня неслась могучая и быстрая лавина:  бывший партнёр летел слева, почти обгоняя и
обходя защитника, а по центру выворачивал напрямик ещё один нападающий.
Безусловно напрашивался пас в центр, и когда до ворот оставалось метров пять,
он всё-таки сделал его, а я выскочил вперёд и опередил второго игрока: я
подставил ногу, и мяч отскочил к центру, и пошла уже атака вдвоём на одного
защитника и вратаря.

Игра шла ещё несколько минут, и я ещё два раза
спасал ворота, что было непросто против мощных и сильных игроков: однажды они
устроили осаду, решив непременно отквитать хоть один гол, и с огромным трудом я
три раза отбивал тяжёлые могучие удары, звук от которых разносился по всему
залу. Я так и не пропустил, и когда преподаватель фехтования завершил занятие,
недовольные соперники хмуро ушли в раздевалку, и только один из моих напарников
подошёл ко мне.-"А ты неплохо стоишь."-"В классе я был лучшим
вратарём, и в университете в группе - тоже."-"Приходи, если будет
время - можно после занятий."-"Я вообще-то по делу. А к вам я
случайно."-"И что за дело такое?"-"Я журналист, и собираю
сейчас материалы по Р."-"Это ты про нашего Р.
говоришь?"-"Ну да, он же кончал ваш институт."- Он
сморщился.-"Да вроде было дело. И что тебя интересует?"-"Насколько
я понимаю, здесь есть педагоги, учившие его, и потом: память о таких людях
должна сохраняться надолго, и было бы логично, если бы у вас существовало
что-то вроде музея: не обязательно Р., но лучших выпускников за все
годы."-"Это ты загнул, старик. Какой музей? Кому это надо? Нет здесь
ничего такого... А старикашки те - небось давно на кладбище: где им ещё
быть?"- Он немного подумал.-"Или страдают таким выпадением памяти,
что вряд ли помнят свои собственные имя и фамилию... Спасибо, что выручил. А
сейчас извини: у нас занятие."- Он хлопнул меня по плечу и побежал к
раздевалке, откуда уже выходили его однокурсники: никто не стал бы дожидаться
его, и опоздание на самом деле было бы неприятно.

Я вышел в коридор: здесь уже бродили те, кто до того
страдал и мучился в плотных аудиториях, и как оказалось, таких людей было здесь
очень много. Не спеша я лавировал среди мелких кучек и скоплений будущих
артистов и звёзд, выискивая преподавателей, желательно постарше; кто другой мог
бы ещё помочь мне, но вокруг были по виду только студенты, и никому явно не
перевалило ещё даже за сорок. Одни открыто курили, явно игнорируя общие
правила, но остальным это было, похоже, безразлично, и они весело трепались,
обсуждая дела. Так я прошёл половину коридора - почти до входной двери, и
только здесь заметил человека, выглядящего достаточно строго и солидно: ему
было около сорока, и он вполне мог оказаться преподавателем, тем более что
других подходящих кандидатур вокруг видно не было.

Однако я ошибся: когда я подошёл и вежливо спросил,
он небрежно отрицательно мотнул головой, и продолжать беседу явно не захотел,
быстро уходя от меня по коридору. Я сразу потерял его из виду; но требовалось
хотя бы выяснить, где здесь находится ректор и учебная часть. Ближе всего
оказались два студента, о чём-то шептавшиеся. Разговор сразу распался: сверху
вниз они рассматривали меня, как непонятное назойливое насекомое, пока я не
повторил вопроса, и наконец один из них ткнул рукой вверх и коротко сказал:
"на втором".

Я пока не спешил и решил пройтись до другого конца
коридора; студенческая жизнь сама по себе была дорога и памятна мне. Я был уже
спокоен и расслаблен: обстановка казалась знакомой и привычной, и только
контингент выглядел нестандартно: как и до того, студенты были рослые и
мужественные, а среди студенток навстречу мне попалась  не одна пышная и томная красавица или
претендентка на звание супермодели, хотя встречались, конечно, и исключения. Но
все они выглядели слишком уж шикарно, и в этом смысле намного превосходили ту
среду, где учился и обитал когда-то я. 

Меня удивило это: неужели за три года условия жизни
студентов так серьёзно изменились? Совершенно незаметна была такая тенденция в
последние мои университетские годы, и я не имел представления, чем можно
объяснить такое положение. Я почти добрался до конца коридора и лестницы,
ведущей наверх; справа - там же, где спортивный зал - находилась столовая,
сейчас почти пустая. Я не прочь был перекусить ещё раз, накануне встречи с
кем-нибудь, как я надеялся, из руководства: сказывалась беготня по городу и
недавняя игра в футбол. Но когда я подошёл к прилавку - заваленному всем, чем
только можно - то сразу же опешил: сзади за обширной спиной продавщицы стояли
десятки видов напитков, начиная с бормотухи и кончая лучшими видами коньяка, но
цены не слишком соответствовали уровню обычной столовой: это был скорее уровень
ночных баров и дискотек, неестественно раздутый и завышенный. Я не решился
отдать немногое, лежавшее в кармане, за пару бутербродов со сморщенным сыром
или колбасой, и тихо вышел снова в коридор и начал подниматься по лестнице.

Второй этаж оказался ухожен лучше первого, хотя и
первый производил приятное впечатление: посередине здесь лежала ковровая
дорожка, а из-за спин и голов торчали верхушки нескольких пальм. Здесь было
такое же столпотворение, как внизу, но публика выглядела несколько иначе: почти
сразу я увидел двоих мужчин среднего возраста, и дальше по коридору гуляло ещё
несколько. Я сразу подошёл, чтобы выяснить расположение руководства; мне
вежливо  показали. Это оказалось рядом,
как раз в середине коридора: ближе находился кабинет ректора, а следующей была
дверь учебной части: небольшая толпа обложила её со всех сторон, и всё время
кто-то входил внутрь и потом выскакивал оттуда, вкручиваясь в многолюдное
шумное сборище.

Я не решился лезть в толпу: гораздо полезнее стало
бы знакомство с высшим руководством института; дверь ректората была закрыта, и
я вежливо постучал, но ответа так и не услышал. Тогда я быстро открыл её и
зашёл внутрь, прислонившись сразу к ней спиной и оглядываясь.

Здесь находилась пока прихожая, в которой за большим
столом сидела и прихорашивалась секретарша: она корчила мордочку, рассматривая
своё отражение в зеркальце, и отреагировала на меня с заметным опозданием,
когда я сделал шаг вперёд.

"Вы куда? Вам что, было назначено?"- Она
бросила платок на стол и сразу стала старше лет на десять: теперь ей можно было
дать под тридцать.-"Нет. Я, извините, журналист из одной серьёзной газеты,
и пришёл по делу."-"Для дел у нас есть приёмные часы: записывайтесь,
и тогда приходите."-"Нет, девушка, извините, но вы не понимаете: у
меня разговор на тему, можно сказать, личную, но имеющую самое близкое
отношение к вашему институту."-"На личные темы у нас отводится по
десять минут."-"Значит, я могу сейчас пройти?"- Она
окрысилась.-"Десять минут в приёмные часы. Если вам некуда девать своё
время, то здесь люди работают по-другому."-"А мне казалось, что здесь
люди должны думать об искусстве, а время здесь совсем ни при
чём."-"Если это всё, то запишитесь и не мешайте работать."- Она
упаковала парфюмерию в сумочку и придвинула пишущую машинку, стараясь изобразить
видимость работы: в каретку она всунула чистый лист и что-то начала шлёпать,
сильно стукая по клавишам. Но не так-то просто было отвязаться от меня, и не
напрасно я считался лучшим из молодых сотрудников газеты.-"А я, знаете ли,
всё равно не уйду. У вас своя работа, а у меня своя, и так просто от меня ещё
никто не отделывался... Хотя извините,- я улыбнулся,- зачем я говорю вам
грубости, если дело можно решить проще. Давайте, я вам объясню, что мне надо, и
не исключено, вы сами сможете мне помочь."- Она перестала притворяться и
уже доброжелательнее посмотрела на меня: на самом деле ей было около двадцати
пяти, и такой уж особой злости и ненависти к посторонним не было и в помине:
она оказалась достаточно красивой и приятной зеленоглазой брюнеткой, отличаясь
от тех - кого я здесь видел - только маленьким ростом.

"Ну спросите."-"Дело в том, что я
собираю материалы про Р. - вашего бывшего выпускника. Поэтому я хотел бы
встретиться с вашими старейшими преподавателями, которые работали здесь,- я
быстро прикинул,- тридцать лет назад."- Она задумалась, и сразу почему-то
рассмеялась.-"Где же я вам их достану? У нас были всякие реорганизации,
так вот, после них почти никого не осталось. Я помню: есть несколько человек за
пятьдесят, но из тех, кто работал давно - и настолько давно - вы вряд ли
кого-то здесь найдёте."- Я задумался.-"У нас теперь молодые преподаватели.
А ректору знаете сколько? Всё равно не поверите."-"Сорок
пять?"-"Меньше."-"Сорок два?"-"Тридцать семь. А
заместитель по учёбе ещё моложе."- Неожиданно открылась дверь в коридор, и
секретарша быстро застучала на машинке. Кто-то вставил голову в образовавшийся
проём и немного покрутил ею, но, видимо, это оказался один из студентов: голова
убралась, и щель исчезла, и снова мы остались вдвоём.

"И как же они так...
умудрились?"-"Вообще интересная история. Но я вам её не буду рассказывать."-
Её голос неожиданно изменился: она снова стала строже и недоверчивее.-"Всё
равно разболтаете или в статье используете: а мне здесь ещё работать и
работать."-"А если не разболтаю? Даю честное слово. Нет, даже так:
клянусь, что единственное, ради чего я сюда пришёл - книга о Р. Вы видите? Я с
вами откровеннее, чем собирался быть с вашим руководством и со многими другими
тоже. Мне просто интересно."- Она серьёзно задумалась. Видно было, как она
колеблется, не решаясь ни на излишнюю откровенность, ни на полное удержание
внутри себя этой, возможно, на самом деле интересной истории; кстати, я тоже
произвёл на неё достаточно благоприятное впечатление: видимо, она уважала
твёрдость характера, и была на самом деле любительницей посплетничать, особенно
в делах, связанных с личным руководством. Такие качества бывали очень полезны в
моей работе, я всегда старался поощрять их, даже если результат мог оказаться
совершенно мне не нужным, и теперь в очередной раз наблюдал за схваткой двух
желаний: раскрыть всю подноготную и боязнью попасть впросак и потерять работу.

"Знаете, я всё-таки не стану рассказывать. А
если вам надо - расспросите кого-нибудь ещё - об этом многие знают."- Как
ни странно, она удержалась.-"А по поводу вашей просьбы: поговорите с
заместителем; может, он что-то и подскажет. А я - совершенно серьёзно - больше
ничего об этом не могу сказать. Просто не знаю."- Судя по всему, она
говорила правду, пусть и горькую для меня, но что ещё могла знать молодая
девушка о великом актёре недавнего прошлого? Я и так сильно отвлёк её от
работы, и оставалось только узнать, где можно найти заместителя, и поблагодарить
её за помощь.-"Хорошо, а где я могу его найти?"-"Вообще он везде
бегает. Ладно, можете посидеть здесь: рано или поздно он
заглянет."-"Хорошо. Большое вам спасибо за всё."- Я выбрал стул,
ближний к входной двери. Пока можно было привести в порядок мысли и оценки,
которые появились за последние часы; так я делал постоянно, заполняя отдельный
специальный блокнот, сейчас же это казалось просто необходимо.

Прошло, наверно, полчаса, прежде чем открылась дверь
и из коридора в приёмную ввалился тот, кто был мне нужен. Сначала я даже не
поверил: он был в красном двубортном пиджаке, одежде всех торговцев подержанным
барахлом и залежалым хламом, и только по реакции секретарши я смог понять, что
это и есть заместитель. Он выглядел старше меня всего лет на десять, и я
спокойно мог бы принять его за одного из дельцов, умеющих продавать пустые
обещания и добывать деньги из воздуха: так он светился силой и энергией
молодого нахрапистого животного. Сразу же он подлетел к секретарше и
бесцеремонно чмокнул её в щёчку, на что она отреагировала спокойно и почти
весело: она только улыбнулась и показала глазами на меня. Мужчина быстро
повернулся и весело и нагловато посмотрел в мою сторону; я уже привстал, чтобы
представиться и сразу перейти к делу.-"Здравствуйте, вы
заместитель?"-"Да, по хозяйственной части. Что вы хотели?"-"Я
из газеты..."-"Ах, так это вы? Мне сообщили..."-"Кто вам
сообщил?"-"Неважно. Дальше."- Действовал он в соответствии с
первым впечатлением: его осведомлённость вызывала нехорошие мысли.-"Меня
интересует Р. - ваш бывший выпускник: всё, что связано с институтом."-"Понятно."-
Он коротко задумался.-"Да, я думаю, лучше меня вам здесь помочь никто не
сможет."-"А старые преподаватели?"-"Насколько я помню,
последний из тех, кто работал здесь тридцать - я не ошибся? - лет назад, умер в
прошлом или позапрошлом году. Тем более в последнее время произошло омоложение
коллектива. А, как известно, молодым везде у нас дорога, а старикам - сами
понимаете! - почёт. Да, о чём я?"- Он неожиданно
встрепенулся.-"Никого из стариков вы просто не найдёте, так что я -
наилучший из вариантов. Оленька, можно кофейку?"- Она спросила его
взглядом.-"Вы будете?"- Заместитель обращался уже ко мне.-"Да,
спасибо."-"У нас растворимый."- Я кивнул, и она встала из-за
стола и открыла дверь, которую я не заметил: дверь находилась у неё за спиной и
почти сливалась со стенкой такого же бледно-зелёного цвета.

"Рассказывайте."- Я достал блокнот и
приготовился записывать.-"Нет, давайте так: вы задаёте вопросы, а я на них
отвечаю. И ещё: у меня есть только двадцать минут: дела, дела."- Секретарша
принесла нам по чашке, не забыв и себя тоже: заместитель отпил половину,
секретарша прихлёбывала маленькими глоточками, а я выпил сразу всё, чтобы
больше не отвлекаться.-"Я знаю, что Р. поступил в институт с первого же
захода, являясь неблагонадёжным с официальной точки зрения по тем временам,
хотя до того никогда не играл на сцене - даже в школе или дворце пионеров. Вы
не могли бы объяснить, как могло такое произойти?"-"А что вы хотите?
Он же гений или что-то вроде того: к сожалению, я не видел его спектаклей, и не
могу сказать об этом ничего конкретно."-"Ладно, а по поводу учёбы: он
ведь не был слишком прилежным и покладистым студентом, и даже пару раз мог
вылететь."-"Ах, все мы можем вылететь, если не уцепимся покрепче...
Да, помню, помню: ходили байки, даже что-то вроде анекдота. Как же там всё
происходило? Оленька, ты не помнишь?"- Секретарша напружинилась, стараясь
использовать запасы серого вещества, но, видимо, это была слишком старая
история.-"Ну про то, как он наколол преподавателя..."-"А потом
преподаватель сам его чуть не... наказал?"-"Вот-вот, умница. Что ж
там было такое?"- Я решился вылезти.-"Вы говорите про его шутки с
телефоном и водопроводчиком?"-"А вы откуда
знаете?"-"Профессия обязывает."-"Смотрите, какой он, однако..."-
Он с интересом посмотрел на меня.-"А что вы ещё знаете?"- Вопрос был
задан в странной, слишком расплывчатой и неопределённой форме, и я сразу
подумал, что он спрашивает не только про Р.-"Достаточно много. Профессиональная
необходимость."-"Да? Ну-ну. Так что там было? Ну да. А по поводу
учёбы вообще - вне зависимости от шуточек и розыгрышей - я могу сообщить ещё,
что он не стал ни отличником, ни наоборот - отстающим, хотя и выделялся своей
энергией и работоспособностью... Почти как я."- Он неожиданно хихикнул и
допил свой кофе. Шутка показалась мне плоской и неуместной, и я решил двинуться
дальше, пока у него ещё оставалось время.-"А какие отношения у него были
с... женщинами?"- Я искоса провёл глазами по секретарше, но она не реагировала
- во всяком случае внешне: возможно, она слышала разговоры ещё и не на такие
темы, и как всякой секретарше достаточно большого начальника, ей предписывалось
никак не проявлять личных чувств и эмоций.-"А? Так-так, очень интересная
тема, и не при вас, Оленька, будет сказано, но большего бабника и котяры стены
данного института наверняка не видели. Что уж мы по сравнению с ним,- он потрепал
секретаршу по щёчке,- жалкие котята и сосунки. Но вы, конечно, знаете?"-
Он обратился ко мне, и я вежливо кивнул головой в знак согласия, и он понёсся
дальше.-"Кто-то мне рассказывал, что пока он учился в институте, он, извините,-
заместитель проделал всем телом неприличное движение,- со многими сокурсницами.
Но другие курсы он тоже не игнорировал, так же как и другие факультеты. Да, ещё
ходила сплетня: он умудрился даже соблазнить двух преподавательниц: из-за Р. у
них вышла стычка и даже целая драка. Одна из них вынуждена была уйти, чтобы не
встречаться потом с соперницей в коридоре; при этом обе были замужем. Хотя мало
ли что болтают: не исключено, что здесь много преувеличено. Но вообще от него
всё можно было ждать."- Он посмотрел часы.-"Ох, извините! Мне
пора."-"Давайте: я с вами, и между делом вы мне ещё что-нибудь
расскажете."-"Как хотите. Я забегу на пять минут, а потом помчимся
дальше."- Он быстро вскочил и нырнул в кабинет, где на двери висела
табличка "ректор", а я бросился заносить в блокнот те мысли, которые
пробудились у меня в последние минуты.

Он отсутствовал минуты три, но я всё же успел
коротко отметить основные тезисы и факты, с которыми потом следовало ещё
поработать; заодно я спросил у секретарши, куда - по её мнению - может сейчас
направиться заместитель. Она пожала плечами: он мог оказаться везде, и работа
заместителя и заключалась в том, чтобы поспевать всюду и ничего не упускать.
Насколько я понимал, он был кем-то вроде коммерческого директора, и судьба
могла забросить его и меня вместе с ним куда угодно: от Останкинской башни до
дворца пионеров где-нибудь на окраине, или склада продуктов или одежды в
торговой части города. Когда он появился, я не стал задавать вопросов: у меня
сегодня было достаточно много свободного времени, и лишняя прогулка по улицам и
площадям не могла повредить мне.

Однако оказалось, что есть ещё дела внутри самого
здания. Мы спустились на первый этаж, и он завернул в одну из аудиторий,
попросив меня подождать снаружи. Это выглядело странно: сейчас продолжалось
занятие, и вмешательство заместителя вряд ли могло быть воспринято доброжелательно.
Но, судя по всему, скандала и препирательств внутри не возникло: во всяком случае
шум за дверью не стал громче, а когда он вышел, то был не один, а с молодым
высоким парнем: наверняка студентом.-"Сейчас поедем."- Он был сосредоточен
и очень краток.-"Тогда вы мне поможете?"- Я согласно кивнул, хотя и
понятия не имел, в чём будет состоять помощь, но вряд ли заместитель предложил
бы мне что-то сложное или трудновыполнимое. Мы быстро прошли к выходу, и
заместитель рысцой побежал к углу здания; студент не отставал от него, и мне пришлось
тоже поднажать, чтобы не упустить их. Когда я завернул за студентом, заместитель
уже открывал дверцу машины: судя по знаку спереди, "мерседеса", хотя
и немного потрёпанного и побитого; студент сел сзади, а для меня заместитель
оставил место справа от себя.-"Неплохая у вас
машинка."-"По-другому нельзя: положение обязывает."- Он резко
тронул с места и завернул направо, увеличивая скорость. Он гнал резво и
нахраписто, не особенно обращая внимание на дорожные знаки: ограничители
скорости были явно не для него, а на переходе, который он проскочил не
задумываясь на красный свет, слава богу никого не оказалось.-"А вы не
боитесь, что врежемся?"-"Пускай другие боятся."- Наконец мы
миновали широкие пространства и углубились в лабиринт узких улочек и переулков,
где ему просто пришлось сбросить скорость.-"Вы хотели ещё что-то узнать?
Спрашивайте."- Видимо, он хорошо знал местность и автоматически реагировал
на повороты, а машины и люди здесь почти не попадались.-"Тогда у меня
такой вопрос: насколько мне известно, на последнем курсе Р. впервые в жизни
вышел на сцену в каком-то спектакле. Вы не смогли бы припомнить, как всё это
произошло: что был за спектакль, в каком театре, и какая роль ему
досталась?"-"Вы, конечно, извините меня, но я даже не помню, где
ночевал в прошлый четверг."- Он весело заржал, рискуя влепиться
куда-нибудь или не вписаться в очередной поворот.-"Шутка, шутка. Хотя
насчёт четверга я действительно не помню. Шурик, я не с вами был?"- Он
неожиданно обратился к сидевшему тихо сзади студенту, но студент только отрицательно
мотнул головой.-"Ладно, не принципиально."- Он стал
строже.-"Почти приехали: так что вопросы потом."- Машина
затормозила.-"Вы меня ждёте здесь."- Заместитель выскочил и быстро
пошёл к подъезду кирпичного невысокого дома: вывесок у дверей не было, и я не
мог сообразить, по какому делу мы приехали сюда.

Отсутствовал заместитель минут пятнадцать, и пока
его не было, я рассматривал третьего попутчика: он оказался явно моложе
заместителя и судя по всему года на два-три 
моложе и меня, но по внешнему виду можно было подумать, что он здесь
главнее всех: на нём сидел первоклассный костюм явно не местного производства,
на груди сверкало что-то золотое, а на одном из пальцев - насколько я мог
разобрать - блестела большая массивная печатка, тоже явно из золота. Похоже, я
ошибался в нём, и по реакциям теперь тоже вряд ли можно было принять его за
студента: он лениво развалился и закрыл глаза, совершенно не реагируя на моё
присутствие.

Но когда открылась дверца и в машину с шумом и
пыхтением залез заместитель ректора, попутчик сразу проснулся и полез с
претензиями по поводу долгого отсутствия. Я удивился: они были на
"ты", и я даже мог бы подумать, что попутчик на самом деле важнее: он
почти не церемонясь употребил несколько нецензурных слов в связи с какой-то
Машкой, а заместитель только отбивался, обещая, что всё будет сделано как
надо.-"Ты сам отвлекаешь меня."-"Ладно, давай двигай."-
Наконец заместитель завёл мотор и развернулся, двигаясь в обратном
направлении.-"Не мог до вечера подождать, и прямо на месте - не отходя от
кассы?"-"Это ты можешь - не отходя от кассы, а для меня там работа."-
Я совершенно ничего не понимал, и даже задействовав всю мою интуицию и небольшой,
но впечатляющий опыт, не мог докопаться до смысла беседы. Это казалось обидно,
учитывая мою достаточно высокую квалификацию, и я некоторое время молчал и обдумывал
странные слова, которые не давались мне и сопротивлялись моим стараниям выудить
из них смысл. Мы уже выбрались на широкую магистраль и ехали - судя по всему -
куда-то на окраину. Он вёл машину спокойнее, не так шустро, как: здесь уже
попадалась милиция, и за излишнее своеволие можно было поплатиться - если не
правами, то некоей денежной суммой - и насколько я понимал, дальнейшие дела не
являлись такими уж срочными. Это успокаивало: я не любил машины и чувствовал
себя не слишком уверенно в несущемся по городу пьяном драндулете, наверняка
устроившем бы где-нибудь в сельской местности небольшой переполох с приведением
в боевое состояние всех категорий шавок разного калибра; но сейчас мы
передвигались по городу, и реальной опасностью могла быть только милиция,
неравнодушная к машинам подобного класса; это и учитывал заместитель, держась
подальше от тротуара, где казалось легче притормозить его, чтобы затеять
несложное выяснение отношений с заранее определённой целью. Молчание затягивалось,
и частично по его вине: я видел, каким сияющим было его лицо и сколько довольства
и жизнерадостности исходило от него теперь: от него даже пахло чем-то новым, то
ли духами, то ли дорогим одеколоном, и кое-какие мысли стали наконец проступать
сквозь полное незнание. Я, кажется, понял, зачем мы ездили в тот район:
однако  это было его личное дело, и не
мне следовало чему-то учить его и читать явно напрасную мораль. Я здесь по
другой причине и не стоило лезть в такие подробности, за которые потом могло
стать стыдно и неловко: жареные факты надо было оставить любителям и делать
самому то, к чему я лучше всего был приспособлен: искать и находить конечную
правду, скрытую до моего появления сплошной стеной дымовой завесы, напущенной когда-то
слишком заинтересованными людьми. Так я понимал свою цель в журналистике и ради
этого проводил сейчас что-то вроде журналистского расследования; первоначальные
благие намерения сделать биографию кумира понемножку стали меняться: я уже занимался
серьёзными раскопками, в которых находил и союзников и противников; результаты
выглядели впечатляюще, но не совсем так, как я мыслил первоначально: откуда-то
вылезали новые непонятные факторы и обстоятельства, о которых я не имел понятия
раньше, и в чём-то дело даже запутывалось. Чтобы вылезти из паутины, оставалось
предположить вещи, несопоставимые с образом гения и мученика, отдавшего в конце
концов даже жизнь за освобождение от лжи и насилия; пушкинский синдром Моцарта
и Сальери явно не проходил и мог ещё и перерасти в свою противоположность,
оправдывающую самые чудовищные поступки великих людей, как это и выглядело на
практике: всё время возникало впечатление, что за спиной Р. кто-то стоит, и
такой реальной силой вероятнее всего стала та спецслужба, в которой сотрудничал
родной отец Р. Во всяком случае только это логично и последовательно объясняло
удивительную живучесть и непотопляемость гения: очень многие на его месте давно
оказались бы отлучены и от столь строгой и элитарной школы, и тем более от
высшего образования, мечты о котором наверняка грели многих менее удачливых
современников. И безусловно неясно было, каким образом молодой, только начинающий
актёр оказался сразу же приглашён в один из лучших театров города и практически
сразу снялся в своём первом фильме.

Мы всё ещё ехали по широкой улице или проспекту;
заместитель молчал, улыбаясь про себя, а попутчик - насколько я мог заметить
-  подрёмывал сзади, забившись в угол.
Они не были сейчас радушными хозяевами, показывающими мне своё богатство, как
ожидалось изначально: жирный наглый гусак находился слева от меня, а за спиной
притаился в ожидании другой зверь неизвестного мне вида, не менее опасный и
требовательный. Теперь я не очень хорошо понимал, зачем заместитель пригласил
меня в поездку: он явно знал даже меньше меня о предмете, интересовавшем меня,
ради которого я затеивал все расспросы и поиски; на жест доброй воли такое
поведение тоже не было похоже, и вместе с некоторой таинственностью могло
значить, что от меня пытаются что-то скрыть, и цель моего приглашения как раз и
состоит в том, чтобы держать меня на расстоянии. Не исключалось, что за время
нашего отсутствия всё будет приведено в порядок или хотя бы прикрыто настолько,
чтобы я не смог добраться до главной опасности; уже много раз я встречался с
таким отношением, но меня не пугали специальные приготовления: всегда можно
было при желании найти лазейку или даже огромную дыру в возводимом с такими
стараниями заборе, и на уровне простого разгадывания тёмных и мрачных
кроссвордов у меня обычно не возникало сложностей: вот если ясно
почувствовавший опасность добирался до моего шефа и предъявлял более-менее
весомые аргументы, тогда дело становилось намного серьёзнее и исход зависел уже
от абсолютной величины и значимости аргументов. Но заместитель не знал о моих
возможностях и решил, видимо, обойтись малым: сейчас он спокойно ехал в
следующее место назначения, забыв о помощи, которую обещал оказывать мне по
мере необходимости; ещё раз я пытался вызвать у него воспоминания о событиях
тридцатилетней давности, но как и раньше, всё тихо растворилось и ушло в песок:
он опять попробовал глупо пошутить, и как и в первый раз, вызвал одну неловкость.

Наконец мы приехали: новым пунктом назначения - судя
по вывеске - была фирма по поставкам ширпотреба; как только машина
остановилась, попутчик сразу проснулся и бодро вылез из машины.-"Вы пока
посидите, мы ненадолго."- Заместитель выбрался за ним, прихватив свёрток -
взявшийся непонятно откуда - и они скрылись внутри, где их, видимо, уже ждали.

Я сразу достал блокнот и ручку: возня вокруг
вызывала подозрение, и кое-что ещё требовало специальной проверки и изучения:
блокнот был уже другой, связанный с чисто журналистской работой, куда я коротко
занёс основные впечатления от института: странную беготню по коридорам, намёки
секретарши относительно недавней смены руководства и впечатления от встречи с
заместителем ректора. Он явно пытался что-то скрыть от меня, теперь я в этом не
сомневался, и пара интересных историй - вне зависимости от замысла книги -
могла оказаться полезной в постоянной работе. Я уже решил обязательно
докопаться до истины, даже если на моём пути встанут и ректор, и весь
преподавательский состав: это стало делом чести, и просто так от меня они
теперь не смогли бы отделаться.

Я ждал минут двадцать; наконец среди мелькавших спин
возник красный пиджак, обвешанный коробками; попутчик тащился за ним: у него
коробок не было, зато в каждой руке он нёс по большому увесистому узлу. Я поторопился
открыть заднюю дверцу: один узел они пристроили на заднее сиденье, а остальное
запихнули в багажник, немного попотев.-"Ну как, возвращаемся?"-"Пока
нет. Надо ещё в одно место."- Заместитель вспотел и тяжело отдувался:
видимо, не каждый день занимался он переносом таких грузов.-"А вообще,
если хотите, можете ехать: вы нам больше не понадобитесь. Я думал, будет сложнее."-"Нет,
спасибо: раз уж я взялся с вами ехать, то буду до конца. Может, ещё чего
вспомните."-"Это вряд ли. Напрасно я наобещал вам столько: но большего
вам всё равно никто не предложит. Так что - хотите? мы подбросим до ближайшего
метро, ну а дальше сами..."-"Нет, спасибо."- Он явно был не
слишком доволен итогом, но переспорить меня было сейчас невозможно, и он
наконец завёл мотор и мягко тронулся с места.

Последний пункт назначения находился не так далеко:
в этот раз мы подъехали к высокому жилому дому, и совершенно неожиданно
заместитель предложил мне захватить один узел и часть коробок.-"А то я что-то
устал."- Мы обошли дом, и по извилистой тропинке среди куч строительного мусора
он провёл караван знакомым маршрутом, который вывел к подвалу: они помогли мне
освободиться от немалой тяжести, и я рассчитывал, что сейчас хоть чуть-чуть смогу
понять цель и задачу похода, но я просчитался.-"Вы дорогу найдёте? Спасибо
за помощь: дальше мы сами. И ещё: последите пока за машиной, а то мало ли
что."- Сопротивляться было бессмысленно: теперь я находился, можно сказать,
на его территории, и в свои дела он не собирался посвящать посторонних, тем
более если посторонний был журналистом с не очень понятными целями и намерениями.

Я решил больше пока не лезть и не нарываться:
совершенно незачем было обострять отношения с человеком, обладавшим, судя по
всему, немалым влиянием. Поэтому я сделал то, что он попросил; почти полчаса
прогуливался я около машины, даже немного обидевшись на заместителя: он мог бы
дать мне ключи, чтобы я спокойно посидел или даже подремал внутри машины, раз
уж мне не разрешается присутствовать на встрече. Видимо, свидание было
достаточно конфиденциальным и серьёзным, если меня так явно отослали подальше;
когда они показались наконец на тропе, я удивился: теперь заместитель двигался
налегке, а попутчик сгибался под тяжестью объёмистого непрозрачного мешка. Шли
они молча, и так же молча и сосредоточенно прошли мимо меня и открыли багажник:
мою помощь они отвергли и сразу с предосторожностями запихнули нелёгкий груз:
только потом мы наконец устроились внутри.

"Ну как, всё удачно?"- Я решил немного
прощупать заместителя.- "Сойдёт. Так как: не хотите - до ближайшего
метро?"-"Благодарю, не стоит. Вот если бы вы свели меня с кем-нибудь
из знающих людей - в том, что меня интересует - я был бы крайне
благодарен."-"Из знающих, говорите?"- Он задумался и даже
осторожно почесал себя в затылке.-"Санёк, а если его вечером пригласить,
твои возражать не станут?"- Попутчик пожал плечами: весь день я чувствовал
его равнодушие к моей персоне, но теперь стало видно равнодушие и к мнению
друзей или сослуживцев, как я понял, устраивающих сегодня какое-то застолье;
видимо, на встрече ожидались люди, имевшие непосредственное отношение к
институту.-"Ладно. Хорошо. Уговорили. Но при одном условии: вы не будете
совать нос туда, куда вас не просят."-"Я согласен."- Желания
немедленно заняться разоблачениями у меня не возникло: пока можно было
организовать параллельный основной задаче сбор полезной информации, а её
отражением и обобщением я мог бы заняться через несколько месяцев, если к тому
времени - конечно - никто не опередит меня.

Обратно мы доехали быстро: заместитель выглядел
снова бодрым и свежим, как при первой встрече в приёмной ректора; он попробовал
даже шутить, но снова сделал это неудачно: я ушёл в свои мысли, а попутчик
сзади так и не проявил ни разу положительных или отрицательных эмоций. Видимо,
он всё-таки не был непосредственно связан с институтом: даже я и тем более заместитель
выбрасывали намного больше энергии по всему эмоциональному спектру; похоже,
заместителя можно было считать выпускником института или неудачливым в прошлом
абитуриентом. Это объясняло его нынешнюю работу: человек с таким запасом воли и
энергии мог легко найти хорошую работу, и то, что он работал в не самой богатой
и выгодной сфере, было его плюсом и положительной стороной. Приличное внешнее и
внутреннее состояние здания института наверняка было его заслугой, хотя,
конечно, я понимал, что никто на его месте не стал бы работать за одну
зарплату. Здесь был явно тот случай, когда человеку дозволялся выход за рамки
правил, и требовалось только определиться с рамками: если бы они оказались
достаточно скромными и сдержанными, то никакой главный редактор не смог бы
заинтересоваться подобным материалом, и только что-то чрезвычайное имело смысл
использовать в качестве основы и сырья для небольшого, но шумного скандальчика.

Мы подъехали к институту в два часа дня: согласно
договорённости меня ждали в пять у кабинета ректора.-"А пока подышите
свежим воздухом."- Я возразил: было бы очень полезно побродить по
институту и пропитаться атмосферой актёрской жизни: это могло дать понимание
того, что чувствовал Р. в те годы.-"Да бросьте вы: ничего он такого особого
не чувствовал. И кроме того, здесь недавно прошёл большой ремонт. И потом: не
забудьте об условии."- Он заставил вспомнить меня обещание, которое я,
разумеется, не собирался выполнять, но пока приходилось во всём соглашаться и
говорить любезные успокаивающие фразы.

Я подождал, пока они вытащили мешок и уже вдвоём
понесли его наверх. Несколько минут я подождал у входа, делая вид, что с кем-то
должен здесь встретиться: я смотрел на часы, изучал улицу и притопывал от
нетерпения ногой; потом я всё-таки решился и осторожно - вглядываясь в темноту
коридора - прошёл в вестибюль.

Сейчас было что-то вроде перерыва, и коридор снова
оказался забит мирно беседующими и отдыхающими: в такой толпе можно было удачно
спрятаться. Но я хотел продолжения поисков и открытий: неохваченным оставался
ещё третий этаж, где - вполне возможно - находилось главное место скопления
творческих сил. Имело смысл рискнуть: слишком неясно выглядела перспектива
вечерней встречи - заместитель не обещал мне ничего конкретного - а в случае удачи
можно было рассчитывать и на то, и на другое: мне не хотелось верить, что
память об Р. совсем вытравлена и уничтожена здесь за исключением самых пошлых и
грязных следов, возможно, выдуманных и присочинённых чьей-то нелепой и злой
фантазией. Во всяком случае я не верил в историю о двух преподавательницах,
поддавшихся обаянию Р. настолько, чтобы сделать всё то, что им приписывалось;
скорее уж заместитель сам выдумал или довёл до крайности какие-то неясные
слухи: судя по замашкам, он был на многое способен, тем более что собственное
поведение ясно показывало его предрасположенность к тому же самому, в чём он
обвинял Р.

Я быстро дошёл до конца коридора, внимательно глядя
по сторонам; знакомого красного пиджака видно не было, хотя не исключался
другой вариант: кто-то же дал ему знать о присутствии в институте постороннего
неизвестного журналиста. Насколько можно было понять, никто не следил за мной;
в случае же явной слежки я мог дать логичное объяснение: я шёл в столовую, но,
похоже, оно пока не требовалось. Я заглянул в столовую: опасности тоже не
обнаружилось; следующим пунктом назначения я избрал туалет: разве мог кто-то
винить меня в естественном и обычном желании, тем более что он на самом деле
был бы кстати, а на первом этаже я почему-то не заметил дверей с подходящими символами
или буквами.

Когда я поднимался на второй этаж, всё выглядело
спокойно: я с интересом смотрел на разгуливающих, но никто не обращал на меня
внимания. В центре коридора - как и в первый раз - скопление казалось гуще; я
сделал вид, что рассматриваю надписи на дверях: должны же были где-то оказаться
подходящие обозначения? Однако почему-то их нигде не было, и скорее всего в
здании имелась своя система обозначений, неизвестная посторонним людям. Теперь
я получил законный повод подняться выше: я ещё раз огляделся по сторонам и
пошёл по лестнице.

Но только на середине пути наверх я заметил высокого
мужчину, который почти не скрываясь бежал за мной. Почему-то сразу я подумал,
что он никак не связан с заместителем и явной угрозы для договорённости пока не
существует: наверно, он действовал слишком открыто и неискусно, совсем не так,
как мог бы действовать один из хозяев института. Я замедлил движение, чтобы
дать ему возможность приблизиться: меня догонял худой и почти совсем облысевший
мужчина, неуклюже обходя и обгоняя встречающихся на дороге. Когда он почти
догнал меня, я добрался до площадки на третьем этаже и остановился; сразу же за
спиной возникла тень, она приблизилась и нависла надо мной - как высокая
каменная глыба - и над ухом тихо и осторожно зашуршало.-"Я знаю, вы
журналист: у меня есть очень серьёзный и большой разговор. Но действовать надо
тихо-тихо, как будто мы просто прогуливаемся: я вас отведу в комнату, где нам никто
не помешает."- Он осторожно захватил меня под руку и повёл в дальний конец
коридора. Я не сопротивлялся и сразу поверил ему: неоднократно во время визитов
в разные места я сталкивался с таким поведением и беседовал потом с
оппозиционно настроенными обычно к руководству людьми, не хотевшими лишнего
шума. Наверняка так же было и на этот раз: мы не спеша пробрались почти до
конца коридора, и неожиданно мужчина резко повернул направо и открыл очередную
дверь; он быстро затащил меня внутрь и закрылся, но этим дело не ограничилось:
мы прошли через зал направо, где обнаружилась ещё дверь, и только когда мы
оказались внутри - в тёмном подобии чулана - незнакомец наконец отпустил меня и
тяжело уселся в одно из кресел.

Я огляделся: здесь был свален театральный реквизит,
относящийся ко многим эпохам и народам, на полках виднелись мешки и коробки, а
в глубине стояло несколько шкафов, и на фоне пёстрой мешанины сидел испуганный
незнакомец, нервно облизывавший губы. Я аккуратно устроился в другом кресле, и
поскольку он молчал, мне пришлось начать разговор.-"Так что вы хотели мне
сообщить? Я внимательно слушаю."- Видимо, он очень волновался, потому что
я заметил, как дёргается его правое веко и пульсирует на шее синяя жилка: одна
из крупных вен. Он всё ещё молчал.-"И от кого вы, кстати, узнали обо
мне?"-"Мне сообщил один ученик и ... ещё кое-кто. Но вы не бойтесь.
Это я должен бояться."- Он закончил совсем тихо и почти уныло. Но я не
собирался сидеть здесь слишком долго и дал понять это, посмотрев и подкрутив
наручные часики: незнакомец наконец встрепенулся и зашевелил сухими лапками,
сложенными до того на коленях. Он поднёс левую руку к лицу и вытер несколько
капель пота, и попробовал остановить нервный тик - всё ещё мешавший ему - но
потом оставил бесполезное занятие и начал наконец прояснять ситуацию.-"Вы
меня... извините... что я так. Но если бы вы знали, что здесь происходит."-"Заместитель
ректора мне кое-что рассказал."-"По учебной части?"-"Нет,
по хозяйственной."-"Он и есть главный... бандит!"-"Ну
почему же - бандит? Может - он несколько и не соответствует занимаемой
должности: всё-таки - театральный институт - но бандитского или уголовного я
ничего в нём не заметил. Кстати, он пригласил меня вечером."-"Вечером?!
Когда здесь собираются все эти... уголовники и прочие типы, и происходит ещё
кое-что, о чём приличный человек не должен и знать, не то чтобы
присутствовать?"- Он стал горячиться, и стеснительность сразу прошла:
сейчас он говорил абсолютно твёрдо и не косноязычно, не задумываясь о подборе
слов: похоже, он очень серьёзно воспринимал ситуацию.-"И что же здесь
такое происходит страшное, из-за чего вы так сильно расстраиваетесь?"-"Знаете,
легче сказать и вспомнить, чего здесь не происходит."-"Например?"-"До
убийств пока не дошло, но если так дальше пойдёт..."-"А вы, кстати,
кем тут работаете? Обо мне вы основное знаете, а сами пока что не представились."-"Фамилию
я не хочу называть - мало ли что? - а остальное - пожалуйста: я старший преподаватель,
веду курс у актёров и режиссёров. И кроме того: я один из немногих, оставшихся
после большой чистки. Да и то: чего мне это стоило, если бы вы знали."-"Кстати,
насчёт чистки: секретарша мне что-то такое намекала, вот только я мало что
понял."- Он устало посмотрел мне в лицо, и только тогда я наконец осознал,
с кем беседую: это был немолодой - явно за сорок - издёрганный и побитый жизнью
человек, почему-то решивший обратиться за помощью ко мне, журналисту известной
крупной газеты, как будто моя помощь могла что-то значить и решить что-то
важное: я был всего лишь одним человеком почти без влияния и совершенно без
всякой власти, и одного неблагоприятного слова главного редактора могло
оказаться достаточно для устранения любых коллизий и никто не смог бы помочь
уже мне удержаться на моей работе, если бы подписанная мной статья затронула
чьи-то крупные и весомые интересы. Я не стал объяснять ему такие ясные и
очевидные вещи: он мог подумать, что я совершенно ему не сочувствую, а рассказать
он мог - судя по всему - очень много.

"Вы говорите о секретарше? Она далеко не всё
знает. А если и знала бы, то не стала бы рассказывать постороннему: она своё
место знает."-"Ну вот и расскажите. Хотя я предупреждаю заранее, что
ничего обещать не могу: я пришёл сюда совершенно по другой причине. Меня интересует
Р."-"Вы имеете в виду нашего выпускника?"-"Я знаю только
одного человека с такой фамилией, оставившего след в истории."-"Да,
вы правы, конечно, насчёт истории. Только чем же я могу помочь? Я моложе его и
никогда с ним не общался, да если бы и представилась такая возможность, я всё
равно вряд ли смог бы стать его другом."-"Хорошо, а не знаете ли вы
людей, которые с ним виделись, или - может быть - даже вели у Р.
занятия?"- Он задумался: я видел, как старательно он пытается вспомнить
нужное мне, но что-то то прорывается наружу, то снова ускользает и уходит в
глубину, туда, куда не может проникнуть разум и зацепить и удержать твёрдое
знание. Он откинулся на спинку и вцепился руками в подлокотники, а
сосредоточенный и унылый взгляд перебегал со стеллажей на пол и обратно, не
задерживаясь надолго ни на одном предмете. Наконец что-то клюнуло, и он вскинул
на меня глаза, неуверенно бегающие по сторонам: ещё немного он собирался с
мыслями, пока не выдал ожидаемое.-"А вы знаете, я помню одного такого: он
всю жизнь проработал преподавателем, и наверняка сталкивался с Р. Только он
попал как раз в чистку; но если честно, то он и так изрядно засиделся:
наверняка у него раньше были покровители наверху. Ну а после переворота - сами
понимаете: покровителей убрали, и его тоже сплавили на пенсию. Больше я - к
сожалению - не могу никого вспомнить, да и то: всё, что касается преподавателя
- как же его звали? - не слишком надёжно. А вообще сейчас в институте другие
заботы и интересы: кому теперь нужен Р.?"- Я хотел возразить, но -
вглядываясь в усталое измученное лицо - я вспомнил весь сегодняшний день:
педагог был безусловно прав, и странная подозрительная суета и беготня, а потом
скользкие и неудачные шуточки заместителя ректора безусловно подтверждали:
искусство не было здесь больше властелином и хозяином, а вместо него появилось
нечто новое, держа искусство на роли пасынка и приживалы. Однако упоминание о
перевороте я не пропустил мимо: эту тему обязательно надо было развить дальше.-"А
что вы называете переворотом?"-"Как что? Ту самую смену руководства,
которое - хотя и не слишком удачно вело дела - но всё-таки не поступало так,
как нынешнее. Вы ведь ничего не знаете."- Он почти прошептал последние
слова, выкатив глаза и нагнувшись вперёд: он стал похож на испуганного зверька
вроде лемура с торчащими высоко ушками и выпуклыми огромными глазными яблоками,
пытающегося схватить меня за ногу, чтобы не упасть с высокой ветки: я
отодвинулся в кресле, и он сразу опомнился.-"А вы рассказывайте: я
внимательно слушаю."- Он всё ещё сидел в наклонном положении с согнутой спиной
и шеей, но теперь немного успокоился.-"Года три назад, когда пошли всякие
интересные дела, у нас тоже начались трудности: как и везде, не платили
зарплату, а то, что платили, хватало на одну-две недели. Ну, вы знаете?"-
Я кивнул.-"Конечно, все выражали недовольство: руководство ничего не
делало, а только проедало старые запасы, остальные же ничего не умели и не
хотели. Так продолжалось, пока однажды в институте не появилась группа молодых
инициативных людей. Их, кстати, привёл бывший завхоз. Ну естественно, они сразу
всем всего наобещали: и зарплату поднять - из внебюджетных фондов, и ремонт
устроить, и вообще всё привести в порядок. Меня тогда не было, и под шумок они
провели собрание и сменили всё начальство: естественно, завхоз стал ректором,
ну а остальные - другими членами руководства."-"Но разве не было
борьбы?"-"Ещё какая! Только потом обнаружилось, что у них всё было
заранее подготовлено: и наверху всё оказалось тоже улажено - как же без этого?
и покровители нового руководства смогли одолеть покровителей старого: это ведь
так просто не делается, вы понимаете?"- Я согласно кивнул.-"А что
потом?"-"Потом? Вы же видели бардак, который сейчас внизу?"-"Бардак?
По-моему, там нормальная рабочая обстановка."-"Рабочая?! Это после
того, как нас выжили с первого этажа из самых удобных помещений, и всем
приходится ужиматься и вести занятия у двух-трёх групп в одном
помещении?"-"Что-то я не понял."-"А кто по-вашему эти люди,
занявшие почти пол-здания, причём абсолютно незаконно и без всяких документов и
оснований? зато теперь у ректора и его прихвостней есть по даче и по машине. И
не по одной!"-"Так кто же это такие?"-"А вы не
поняли?"- Он распрямился и уже со злостью посмотрел мне в лицо.-"Они же
сдают половину помещений фирмам, а я должен вести занятия у третьего курса чуть
ли не в туалете!"-"В самом туалете?"- Он хлопнул
глазами.-"Нет, в переоборудованном под класс. Вы понимаете, что происходит?!
Они гребут себе под задницу, совершенно не думая о других и об искусстве тоже.
Какое там, к чёрту, искусство! Скоро мы вообще в подвале будем заниматься, если
там дальше пойдёт."-"Насколько я понял, все разгуливающие на первом
этаже - это коммерсанты?"-"Да. И на втором тоже - в-основном. За нами
пока остался третий этаж - целиком, но что будет дальше - совершенно непонятно.
С этим ведь надо что-то делать. И останавливаться они не собираются."-"А
почему никто не реагирует?"-"Реагируют. Только недолго: всех их потом
быстро сокращают."-"А комиссии?"-"Какие комиссии?! Господь
с вами, их покровителям никакая комиссия не страшна, а если кто-то не
послушается.. нет уж, тут я промолчу: я пока ещё жить хочу. Но вы же из
центральной газеты: вам поверят, и если поднимется трезвон, то, может быть,
что-то и изменится."- Он помолчал.-"Ведь до чего, сволочи, дошли?!
Они берут студентов - особенно отстающих - и предлагают: или повысим оценку и
позволим учиться дальше - за пару недель бесплатного рабского труда на даче -
или крутитесь как хотите. Конечно, не все, но многие соглашаются. И потом
бывшие студенты должны защищать доброе, вечное, светлое?! Ничего подобного: не
будут они этого защищать. Но и тут ещё не всё: я могу сообщить такое, от чего -
не сомневайтесь даже - волосы встанут на голове. Только при одном условии: вы
меня не выдавайте, это всё не шутки. Вы не выдадите меня?"- Он говорил
почти строго, но одновременно подобострастно. Я немного
подумал.-"Да."-"Так вот: ночью тут работает
бордель."-"В каком смысле?"-" Лупанарий, дом с красным фонарём,
наконец - публичный дом. Теперь вы поняли?"- Я потрясённо замер: это
выглядело слишком неправдоподобно, хотя почти сразу мне вспомнилось содержание
недавней газетной заметки: о том, как в некоем областном центре накрыли
публичный дом, действовавший при институте культуры. Заметка была маленькая и короткая,
но наверняка исходила из достоверного источника, и можно было не сомневаться в
её правдивости.-"Вы абсолютно уверены?"- Я решил всё-таки соблюдать
осторожность.-"Видите ли, в чём ещё дело: там подрабатывают некоторые
студенты и конечно студентки: особенно те, кто приехал из других городов и
живут в общежитии. В моей актёрской группе есть две девушки, и ещё студент
работает вышибалой. Какое потом может быть искусство? Хотя кое-кому и везёт: у
меня есть чудесная студентка, так вот она нашла богатого покровителя и живёт
теперь в квартире: но это исключение из правила."-"Вы считаете её
удачливой?"-"При таких условиях и обстоятельствах - да: она по
крайней мере не на панели."- Я представил себе, что должен чувствовать
преподаватель, знающий, что его старания не могут принести пользы и дело жизни
унижено и задвинуто на задворки: у него была безусловно жажда мести,
перемешанная с боязнью и страхом и за работу, и возможно - даже за жизнь: не случайно
он, видимо, делал намёки и так настойчиво просил сохранения тайны; вполне
возможно, он знал ещё что-то более серьёзное и наверняка совсем уж криминальное,
о чём не решился мне рассказать.-"И что вы хотите от меня?"-"А
разве вы не поняли?"- Он обиделся, и, похоже, очень серьёзно.-"Разве
не в вашей власти устроить такой скандал: ведь чем больше шума, тем выгоднее самой
газете: разве я не прав?"-"Для жёлтой прессы - да, но я работаю в серьёзном
издании. И потом: вы говорили о сильных покровителях; если они настолько
сильны, то вряд ли вам кто-нибудь вообще поможет; если только сам Президент. У
вас есть выходы на Президента?"- Он сжался и печально помотал
головой.-"Вот то-то. У нас тоже, хотя газета и одна из
крупнейших."-"Но знаете, по поводу покровителей есть ещё информация:
может, хоть она поможет."- Он резко оживился.-"Они ведь тоже не сидят
просто так: насколько мне известно, недавно у них произошёл раскол, и нашего
бывшего завхоза - ставшего ректором - отсюда убрали: уже
по-тихому."-"Да? Это кое-что меняет. И кто же сейчас исполняет
обязанности?"-"Один из заместителей: как раз тот самый, с которым вы
общались."-"Он что же: одновременно теперь и ректор, и заведует
хозяйственной деятельностью?"-"Я не знаю точно: думаю, что
да."-"Да, а с ним был какой-то тип: молодой и молчаливый. И шикарно
одетый."- Он задумался: видимо, молодой незнакомец не успел ещё слишком
примелькаться, и его знали пока недостаточно.-"Я точно не могу сказать;
может быть, представитель "крыши"."-"Как-как? Я что-то не
понял."-"Ну местной группировки. Разве сейчас без них хоть одно дело
обходится?"-"Значит, у вас тоже?.."-"А что вы хотите: при
такой-то бурной деятельности? Здесь постоянно кто-нибудь крутится. Надо же
защищать свою территорию от чужих?"- В этом он был безусловно прав, и от
случайных наездов посторонних необходимо было, конечно, иметь постоянную
защиту.-"Кстати, я ведь сегодня ездил с ними, и они занимались непонятными
делами. Интересно только - какими?"- Он помолчал, неуверенно глядя на
меня.-"Я не знаю."- Он пожал плечами.-"Там может быть всё, что
угодно."-"Я по-моему уже говорил: он ведь пригласил меня сегодня
вечером."-"Ни в коем случае!"- Он всполошился.-"Если вы
пойдёте, он наверняка пойдёт на всё, чтобы сделать вас своим человеком. И тогда
вы уже ничего не сможете против них."-"Это не так
просто."-"Я знаю, они всё могут."- Он почти шептал.-"Так
вот: у нас появился как-то журналист - честный, справедливый - так они ему,- он
говорил еле слышно,- подсунули девицу, а потом сфотографировали. Но об этом,-
он приложил палец к губам,- никто не должен знать. Если вы проболтаетесь - они
до меня быстро доберутся."-"Вы предлагаете мне не
ходить?"-"Ни в коем случае!"- Он почти кричал.-"Если бы вы
знали, как я рискую."-"Ну а где у них всё происходит?"-"Прямо
тут: на первом этаже, в столовой. Я как-то хотел подсмотреть, но они всех
обычно выгоняют: относящихся к институту, и что тут потом
начинается..."-"И что же? Мне просто интересно."-"Самые
настоящие оргии. Как у Пушкина: пир во время чумы. Тем более что и девицы
недалеко. А для своих у них всё бесплатно."-"И откуда вы так всё
хорошо знаете? Удивительно даже."-"Я не могу сказать."- Он явно
нервничал.-"Если я скажу, то подведу одного человека. И себя тоже. Но вы
просто обязаны мне помочь."-"Знаете, без документальных подтверждений
мне никто не поверит. То есть я - 
конечно - могу сделать статью, и - не исключено даже - что главному
редактору она понравится,- я специально сделал паузу,- но вы должны понимать,
что мы живём не в безвоздушном пространстве, и ему тоже приходится считаться с
мнением серьёзных людей. А что, если кто-то из них входит как раз в число
покровителей, об этом вы не подумали?"- Он резко отпрянул и испуганными
глазами уставился на меня: моё неосторожное предположение произвело на него сильнейший
эффект, как если бы в комнате - у меня за спиной - возник и сформировался бы из
воздуха тайный свидетель, собирающийся донести на него. Возможно, он даже мелко
задрожал - такое появилось впечатление - и я сразу решил его успокоить.-"Ладно,
вы не бойтесь. Я поступлю следующим образом: я коротко объясню шефу ситуацию, и
если он сочтёт возможным, то мы продолжим выяснение деталей. А если нет, то я
поступлю так: у меня есть знакомства в других газетах - в том числе и в жёлтой
прессе - так что я просто кого-нибудь сюда направлю. А как вас, кстати, зовут:
к кому можно будет обратиться?"-"Нет, нет, не надо фамилий, имён, я
ещё жить хочу: разве трудно это понять?!"- Похоже, мне не удалось привести
его в норму: он снова испуганно отодвинулся и вжался в кресло, как будто я
представлял для него несомненную и близкую угрозу, только что обнаруженную.
Теперь он дрожал на самом деле.-"Хорошо: но кого-то ещё - кто был бы
заинтересован в разоблачении - вы можете мне сейчас назвать?"-"Нет!"-
Он опять нервно дёрнулся и почти выплюнул отрицание, и я решил оставить его в
покое: слишком мало шансов имелось на то, что главный редактор поймёт меня и
согласится: он тоже был всего лишь человеком, хотевшим жить, и жить хорошо.
Скорее он продал бы меня самого, что я понял не так давно, после одной истории
такого же характера, как и намечавшаяся. Хотя редактором он был неплохим, и,
самое главное: лучшего не предвиделось.-"Так что вы можете всё-таки посоветовать?"-
Он настороженно сопел в кресле.-"Попробуйте - к секретарше. Но, пожалуйста,
без ссылок."- Он ещё помолчал, не решаясь ни сказать что-то новое, ни
перейти к действиям.-"Ладно, давайте прощаться: меня, небось, кто-нибудь
давно ищет."- Он медленно выбрался из кресла, и мне пришлось сделать то же
самое, в ожидании, пока он откроет дверь кладовки. "Но главное - никому ни
слова; и чтобы нас вместе не видели, а то быстро распознают. Выходите первый, я
пока тут подожду."- Мы прошли через аудиторию, и он приоткрыл дверь и
высунул наружу голову.-"Ну всё - прощайте. Но помните: вы меня не видели,
и я вам ничего не говорил."- Я кивнул ему напоследок и выскользнул в
коридор: сейчас здесь вообще никого не было, и я даже подумал, что можно просто
походить и поглазеть на доски, развешанные на стенах: они оказались
заполненными фотографиями и листами исписанной бумаги, содержавшими явно какую-то
полезную информацию. Но мысль о дрожащем за дверью преподавателе оказалась сильнее,
и я постарался сдержать слово: почти не заглядываясь на внешний антураж я
быстро дошёл до дальнего конца коридора, где вторая лестница вела на нижние
этажи и было мало возможностей натолкнуться на преподавателя. Только здесь я
вспомнил о договорённости с заместителем ректора, который оказывался теперь ещё
- судя по словам педагога - также и.о. ректора. Мне не хотелось принимать
участие в пьянке - о чём педагог рассказал такие пикантные подробности: в конце
концов я просто устал, и следовало заканчивать сегодняшний визит в институт:
если верить педагогу, эта клоака не способна была больше воспроизводить
настоящие актёрские таланты и делать работу, нужную искусству: даже педагог
произвёл на меня жалкое впечатление забитой ущербной личности, ни на что не
способной, и искать надо было в других местах.

Я быстро спустился на первый этаж и шёл по коридору;
теперь я по-другому видел окружающее меня: красные и малиновые пиджаки ещё пока
бегали из аудитории в аудиторию, и длинноногие накрашенные девицы тоже не отставали
от них: рабочий день пока продолжался, и все выглядели страшно занятыми, как будто
от их суеты зависела судьба человечества или по крайней мере этого города,
привлёкшего или вызвавшего волшебной дудочкой полчища двуногих крыс,
заполонивших улицы, площади и кварталы; они слетелись как стаи саранчи, как
толпы шакалов на зов падали, приманившей их со всех сторон света и давшей всем
им пищу и кров, самые сладостные и удобные. Только последнего не смог или не
захотел сделать невидимый крысолов: устроить им западню с пышными похоронами и
поминками в конце: так и остались они из-за этого отступления от плана хозяевами,
разжирев и заплыв светлым тёплым салом; мне здесь было делать нечего, и я
свернул в вестибюль и вышел на улицу.

Однако почти сразу я заметил, что меня догоняет
какой-то человек; я двинулся ещё быстрее, но мужчина уже открыто бежал за мной.
Мне пришлось остановиться: баллончик с газом лежал в кармане куртки, укутанный
в носовой платок, и я постарался побыстрее развернуть его, чтобы иметь
возможность сразу же отбить нападение. Мужчина был моего роста и выглядел чуть
старше: мне абсолютно не было ясно - чего от него можно ожидать - и я собрался
и расставил ноги, чтобы легче отпрыгнуть в сторону.

Но когда он наконец добежал, то остановился за
несколько метров, и я смог убедиться, что у него достаточно мирные намерения:
он улыбался натренированной улыбкой профессионального лицедея и медленно
приближался ко мне. Наконец он встал и улыбнулся ещё больше: широкий оскал
должен был, видимо, изображать подобие голливудской улыбки.-"Извините, что
я вас так напугал: насколько мне известно, вы журналист, пришедший сегодня
утром?"-"Да. А откуда вы знаете?"-"Какая разница."- Он
мило улыбнулся.-"Но вы так спешили, что мне пришлось вас догонять; и даже
немножко пробежаться."- Он снова выставил ослепительный белозубый оскал,
на который, видимо, очень рассчитывал.-"Но вы, я надеюсь, не окончательно
нас покинули?"-"Да я, собственно, заходил тут по одному делу - вы
понимаете? - по маленькому."-"Как же, как же, мы всё понимаем."-
Он ухмыльнулся и подмигнул, уличая меня в чём-то не вполне дозволенном. Похоже,
я попался: соглядатаи и.о. ректора застукали меня, и предстояло неприятное
прояснение ситуации.-"И где же вы... извините за нескромность,
прятались?"-"Да вот: пришлось подниматься наверх: у вас же непонятно
ничего; не будешь же прямо в подъезде?"-"Ну да; но я так спрашивал.
Насколько мне известно, вы интересуетесь искусством?"-"Не
совсем."- Он вёл себя мирно, и от объяснений моего присутствия здесь в
данный момент, возможно, удалось бы уйти.-"Меня интересует конкретный
человек: Р."-"Тот самый, который был двадцать лет
назад?"-"Да: один из лучших актёров последних
десятилетий."-"А лучший актёр будущего вас не интересует?"- Я с
большим сомнением оглядел его: он вряд ли мог претендовать на такую
роль.-"Нет, вы неправильно меня поняли: я его преподаватель. Разве вас не
привлекает такое: стоять у истоков нового искусства нового времени? А что
касается Р.: для той эпохи он был, конечно, хорош, но сейчас, извините, другая
ситуация."-"Что вы имеете в виду?"-"Разве вы не слышали,
что сейчас эпоха постмодерна? По-моему, об этом все должны знать: это
общеизвестно."-"Знаете, меня не интересует постмодернизм."- Я
кажется, понял, с кем имею дело: с новейшим продавцом старой гнилой тухлятины.-"Ну
тогда вы ничего не понимаете в искусстве: время реализма давно прошло, и,
кстати, Р. - появись он сейчас - непременно стал бы сторонником нового. Уж я-то
точно знаю."- Я с сомнением покачал головой.-"Ну а куда бы он ещё
пошёл: к голливудским жеребцам и бройлерам, которых теперь набирают на
актёрский? Его бы сейчас просто не приняли. Остаёмся только мы."-"Вы
преувеличиваете."- Но я совсем не был уверен, что он говорит неправду:
насчёт жеребцов можно было с ним согласиться.-"А может, вы и правы:
какие-то они все больно здоровые и откормленные."-"Вот-вот, я же
говорил: новые времена - новые тенденции - новые вкусы. Нынче в моде -
голливудский стандарт. С соответствующими мозгами."- Он нервно рассмеялся,
и я тоже не мог к нему не присоединиться: он открывал мне глаза на реальную
ситуацию, и по одной этой причине я мог быть ему благодарным.-"Так что
почему бы вам не помочь тем, кто занимается на самом деле искусством?"- Я
серьёзно задумался: он явно рассчитывал на моё содействие в качестве журналиста
- кто же теперь обходился без широкой и крикливой рекламы? - но нужно ли это
было мне самому и мог ли я позволить себе такое отвлечение и не лучше ли было
всё же полностью сосредоточиться на моём замысле? Я задавал себе такие вопросы
и одновременно вспоминал только что прошедший разговор с педагогом на третьем
этаже: там бился и стонал от боли ещё один человек, рассчитывавший на мою
помощь, почти без шансов на успех и облегчение - но он не знал этого и,
несмотря на вероятную и близкую опасность, он всё-таки доверился мне и выдал
всю подноготную людей, которые получили бы в иные времена за свои подвиги
максимальные или близкие к максимальным сроки заключения; он уже был конченным
человеком, и единственным, ради чего он это делал - было воздаяние всем
справедливого возмездия и наказания, но здесь ситуация выглядела иначе: помощь
требовалась уже новому, молодому и растущему, могущему хоть как-то продолжать
общее дело, почти заброшенное и вытесненное далеко на периферию: ради этого
стоило отвлечься, тем более что здесь не было видимых опасностей и моё участие
не грозило осложнениями. Педагог ждал моего ответа, и я наконец
решился.-"Хорошо: а далеко идти? И ещё: у меня не так много
времени."-"А мы быстренько: за полчаса уложимся. Я покажу вам своего
ученика, а уж вы не подведите."- Мы двинулись обратно к зданию
института.-"Но учтите: такая помощь не только от меня зависит. Главному
тоже придётся дать."-"Непременно, непременно: как же без главного? Но
вы обеспечите скидку?"-"Если ваш ученик того заслуживает. Но если
главному очень понравится, он может и даром: на основе благотворительности."-"Даром?!
Не верю своим ушам!"-"Но на всякий случай: спонсоры у вас
есть?"-"А как же? Без спонсоров мы никуда: разве мы не понимаем? Мы
всё прекрасно понимаем. А наши спонсоры плюс ваша газета - великая сила."-
Он был откровенен, видимо, чувствуя за спиной значительную мощь, уже начинающую
крутить жернова и молоть ту муку, из которой со временем можно будет наделать
много мягкого и пышного хлеба; тот, кто давал зерно и помогал запускать колёса,
должен был безусловно в будущем оказаться в выигрыше, и широким и
доброжелательным жестом он приглашал меня тоже принять в этом участие, и я не
собирался отказываться, как и все те, кто уже что-то вложил в появление и взлёт
новой звезды.

"Нам ещё далеко?"-"Не очень."-
Мы поднимались на второй этаж и я стал внимательно оглядываться по сторонам:
встреча с и.о. ректора сулила неприятности, и сложно было заранее определить,
поверит ли он моим объяснениям.-"Вот сюда: прошу вас."- Он завернул в
самый конец коридора и приоткрыл одну из дверей: я захотел пройти, но неожиданно
он засунул голову внутрь и неразборчиво крикнул. Когда я вошёл в обширную
тёмную аудиторию, то не сразу понял причины такого поведения: обведя взглядом
почти половину территории, я только тогда узрел двоих ребят, молчаливо что-то
делавших за ширмой. Потом они вышли, и тогда я увидел, что один из них -
девушка в рабочих брюках и рубашке; вторым был, судя по всему, тот самый
студент: будущая звезда театральной сцены.

А педагог не терял времени напрасно: он уже зажёг
батарею ламп дневного света и дал мне возможность рассмотреть обстановку:
комната напоминала зрительный зал со сценой, обставленный кривыми и безногими
стульями, а часть сцены занимала декорация с кучами сваленного тряпья, где и
нашли приют те двое. Девушка быстро ушла, а педагог стал подгонять ученика,
натягивавшего облегающий костюм телесного цвета: между делом он ещё и поругивал
нерадивого подопечного, с которым - насколько можно было разобрать - имел
договорённость. Я подошёл к стене и выбрал один из стульев: насколько я
понимал, ученик должен был продемонстрировать что-то из своего умения, и я
устроился прямо напротив свободной половины сцены. Однако когда переодевание
кончилось, оказалось, что такого пространства будет явно недостаточно, и демонстрация
предполагается непосредственно в зале.-"Эта сцена требует простора."-
Педагог наконец занялся представлением ученика, разминавшего пока руки и
хлопавшего и тёршего неразогретые пока икры и мышцы брюшного
пресса.-"Позвольте представить: Дима. Он из области, поступал два раза
безуспешно, и если бы не я: мог ещё раз десять. Самое главное: обратите
внимание, какая пластика. Если вы мне предъявите человека, могущего хотя бы половину,
я согласен,- он коротко задумался,- покинуть навсегда это заведение и никогда
больше театром не заниматься."- Он выглядел почти гордо, не сомневаясь в
успешности дела. Я вернул стул на то место, откуда взял его, и постарался
поудобнее устроиться; педагог нервно ходил рядом, и - насколько можно было разобрать
- собирался разъяснять мне ход действия и давать комментарии. 

Я ожидал каких-нибудь слов или хотя бы несложной
пантомимы, но, видимо, это был уже театр, очень далеко ушедший от
Станиславского в непонятном и неизвестном мне направлении: лицо и голосовые
связки оставались как раз единственным не задействованным средством, а в дело
пошли руки, ноги и прежде всего само тело; начало состояло в том, что ученик
свернулся твёрдым шариком на полу и застыл в такой позе. Педагог стоял рядом со
мной, нервно подпрыгивая и раздавая комментарии.-"Он покажет сцену
"кольцо жизни": идея моя, постановка тоже."- После недолгого
состояния неподвижности тело зашевелилось и покрылось конвульсиями: он то
приподнимал напружинившиеся плечи, то двигал ими из стороны в сторону,
изображая подспудное глубинное движение, готовое вот-вот вырваться на
поверхность; насколько я мог понять, сцена должна была сопровождаться мелодией,
но педагог в ответ только согласно закивал головой и приложил палец к губам: он
хотел сам давать комментарии, а моё мнение его не интересовало.-"Он был
комком глины... а теперь прорастает... вот оно как пошло!"- Из комка проклюнулось
и выдралось - освобождаясь из цепких объятий земли - пока ещё слабое и трепещущее
от порывов ветра растение: оно поднималось вверх, к солнцу, где раскрывающиеся
руки-листья жадно ловили растворённое и рассеянное вокруг тепло; пока всё
казалось спокойно и мирно, и саженец проходил все метаморфозы превращения в
рослое и стройное дерево: оно крепко держалось за почву и тихо шумело пышной
раскидистой кроной. Но неожиданно движения студента изменились: он сделал
несколько шагов в сторону и принял совершенно другую позу: это был кто-то
массивный, кто шёл, переваливаясь с боку на бок и принюхиваясь к ароматам
полей.-"Корова или овца: в-общем, нечто травоядное."- Корова шла
дальше и наконец что-то обнаружила: судя по всему, она обнюхивала растение,
достаточно молодое и сочное, чтобы быть интересным и привлекательным, и когда
окончательное решение созрело, началась настоящая серьёзная борьба: растение
пыталось оказывать сопротивление, но силы были слишком неравны, и корова
постепенно заглатывала и пережёвывала уже простую зелёную массу, бывшую только
что частью живого и сильного организма. Начались судороги и метаморфозы: ученик
изображал теперь одновременно и гибнущее одинокое растение, и ленивое, но
настойчивое травоядное, не желающее оставить добычу другим, придущим после;
борьба уже кончилась и прекратилась, и последние остатки зелени исчезали в
объёмистой ненасытной утробе, поглощавшей их, казалось, с хрупающими и
чавкающими звуками: отсутствие звукового оформления компенсировалось на самом
деле богатейшими возможностями и способностями ученика, делавшего время от
времени почти невероятные вещи. Он изгибался как длинная бескостная гусеница и
закидывал руки за спину, сцепляя их замком и выворачивая обратно через голову,
а потом опрокидывался на спину, изображая последние предсмертные судороги, и
снова восставал из пепла, обновлённый и принявший другое обличие. Но снова уже
что-то изменилось: он отошёл на несколько шагов и стал новым
персонажем.-"Это хищник: тигр или лев."- Незамедлительно подсказал
преподаватель. Хищник подходил не спеша, он хорошо ощущал добычу и не боялся,
что она уйдёт от него, и только недобро и мрачновато посверкивали его глаза,
предчувствовавшие будущее пиршество, а он был всё ближе и ближе, пока не подошла
к концу возможность выжидания: он бросился как молния и почти сразу свалил
глупое и доверчивое животное, вцепившись ему в холку, и, подведя постепенно
зубы к горлу, разорвал  главные артерии
и вены; травоядное уже тихо умирало, не надеясь на помощь и спасение: оно
слишком поздно всё узнало и заметило, и так же, как совсем недавно зелёное ни в
чём не повинное существо стало его пищей, оно само должно было стать средством
для поддержания чужой посторонней жизни, и никакие отсрочки и послабления не
могли уже здесь помочь и изменить ситуацию. Оно слабело и угасало, никло вместе
с убывающей и кончающей вытекать кровью, а хищник тоже не терял времени
напрасно: он был очень голоден, и не стал ждать, пока жизнь окончательно уйдёт
из жертвы: он уже кромсал её мягкое брюхо длинными острыми зубами, захлёбываясь
и давясь от нетерпения. Теперь настало его время, когда он один оставался на
вершине успеха, но, наверно, так не могло продолжаться очень долго: добыча была
давно уже съедена, а голодный зверь долго ходил по бескрайним просторам степи,
пытаясь найти и поймать ещё одну безобидную и смирную тварь: все они куда-то
исчезли, и голодный зверь напрасно всматривался в мелькание силуэтов на
горизонте. Он был уже совсем слабым и беспомощным, и даже если бы набрёл на
самую жалкую и ничтожную овечку, у него вряд ли хватило бы сил догнать её и
сомкнуть на шее зубы, почувствовав снова позабытый вкус горячей крови: он сам
уже подыхал, как предыдущая его жертва, только намного медленнее, и мучения -
которые у жертвы продолжались всего несколько минут - были намного страшнее и
горше: та хоть знала, ради кого пришлось ей проститься с жизнью, а он в полном
одиночестве и тоске брёл по раскалённой равнине, и ещё не видел, кому принесёт
в жертву своё тощее исхудавшее тело. Но наконец он тоже не выдержал и
остановился: он умирал медленно и мучительно, конвульсивно пытаясь что-то ещё
сделать, но неоткуда было взяться запасам сил, и так уже израсходованным в
напрасных попытках спастись: он наконец расстался с жизнью, и откуда-то со
стороны налетели страшные мохнатые птицы: они дрались уже за тело, хотя что там
могло остаться после недель бесцельных блужданий? Скоро они покинули жалкие
останки, и началась новая глава: там уже копошились и ползали черви и
насекомые, что очень охотно и достаточно подробно описал педагог, смакуя детали
и не надеясь, видимо, на мою достаточную догадливость. Они жирели и
размножались, и наконец привлекли к себе постороннее внимание: на них уже
налетела стайка птиц, вкусившая как и все и включившаяся в тот общий круговорот,
который никогда не кончается, но они тоже не были последним звеном и стали
жертвой уже самого опасного и грозного хищника: заряд картечи из ружья охотника
уничтожил половину стайки, и теперь они мирно колыхались на связке у пояса с
перебитыми крыльями, шейками и сердцами.-"А теперь внимание: финальный
аккорд!"- Ощипанные жирные тушки уже жарились на огне, и человек приступил
наконец к поеданию: очевидно, они являлись лакомством, и он не мог устоять и не
ограничивал себя в грубом примитивном обжорстве.-"А сейчас он их... на
свалку!"- Человека мучительно затошнило: можно было подумать, что у него
начинаются конвульсии и он продолжит крутить то колесо, которое прошло уже так
много оборотов и никогда не захочет остановиться, но это был, видимо, только
временный позыв, и всё то, что переходило из состояния в состояние, меняя
растение на корову, а из льва доставаясь ни на миг не останавливающим свой
вечный танец жучкам и насекомым, двигалось теперь по новым, благословлённым
цивилизацией маршрутам: теперь оно истекало вниз, покидая человека, чтобы по
длинной системе канализационных труб достичь тихого укромного места и
превратиться в кусок вещества, быстро затвердевающего и на глазах
превращающегося в кусок мерзкой грязной субстанции: ученик снова уже лежал на
полу, двигаясь всё медленнее и спокойнее, прижимаясь ближе и ближе к тому, из
чего всё выходит: он уже только дрожал и вздрагивал, уменьшая амплитуду, и
наконец замер, сделавшись таким же плотным и упругим комком, каким был вначале.

В полной тишине неожиданно захлопал
преподаватель.-"Браво, Дима!"- Он подбежал к уже вставшему на ноги и
несмело улыбающемуся ученику, по лбу которого скатывались холодные капли пота,
и похлопал его по плечу.-"Ну как: видели?"-"Сцена впечатляет."-"Так
что, может, всё пройдёт даром?.."-"Посмотрим. Кстати, я не совсем
понял: а что означает концовка?"-"Ну как же,- он выглядел
растерянно,- это же последнее превращение: хи-хи! - через фекалии в кусок
глины."-"В кусок, вы хотите сказать... говна?"- На всякий случай
я почти прошептал последнее слово: мало ли как отреагировал бы на него
благодушный преподаватель, да и реакция ученика оставалась слишком неопределённой.-"Зачем
же так грубо? Для этого понятия существуют другие обозначения."-"А
без этого понятия обойтись нельзя?"-"Ну как же без него: речь ведь
идёт о кольце, и без него несостыковочка получается. Ладно, так всё-таки: мы
можем рассчитывать на пару статей рекламного характера? Разумеется, бесплатно?
И потом: на данном проекте наши планы не кончаются."- Он снова резко
взбодрился.-"Я не буду рассказывать обо всём, но более-менее близкое
будущее выглядит таким образом: мы - я не буду говорить пока, кто ещё - хотим
создать собственное отделение или даже студию при институте: естественно, там
будет постмодернизм, только постмодернизм, и ничего кроме постмодернизма. Вы
ведь видели тех, кто ещё здесь остался: на что они способны?- ни на что, это я
вам говорю как специалист, а уж у нас-то искусство не пропадёт: потом мы сможем
выйти на новый уровень, и тогда уже - можете не сомневаться - даже заграница
нам поможет! В наших планах создание целой Академии. Но тогда мы уже будем смотреть:
от кого брать деньги, а с кем сразу же не связываться. Но для начала нам нужна
поддержка: и реклама прежде всего!"- Я не знал, можно ли назвать его
демагогом, или просто педагог очень уж увлёкся и раскрыл нечаянно свои планы:
возможно, он считал меня уже своим человеком, полностью преданным и готовым
вступить в борьбу с окружающим миром за новое искусство, но здесь он ошибался:
сцена произвела на меня впечатление, но концовка только усилила старое негативное
отношение к тому течению, чьим сторонником представился педагог: концовка
просто стала ещё одним подтверждением сути и направленности, которые содержались
в самом течении и были его сердцевиной; ударный момент оказался скалой, о которую
разбивались все смелые и радужные мечты и мысли, тонувшие в куче грязного
пахучего навоза. В мои планы не входила помощь пожирателям падали и
смакователям отбросов, пускай даже делающим что-то такое, чего не в состоянии больше
предложить старшее поколение, и я начал думать о том, чтобы как можно
спокойнее  и безболезненнее вырваться
отсюда: этому месту уже не могло ничего больше помочь, и распад и разложение
под достаточно привлекательной внешней маской зашли слишком уж далеко, чтобы с
видом опытного хирурга можно было делать попытки в лечении смертельного заболевания,
последний симптом которого разворачивался у меня на глазах. Но последняя гнойная
опухоль вертелась рядом и что-то ещё хотела от меня.-"Знаете, уже поздно:
я пойду."-"Как: вы не хотите даже дослушать меня?! И насчёт Академии
тоже?"-"Нет."-"А помощь?! А статьи?!"-"Статей не
будет."- Он опешил.-"Но так нечестно! Вы же обещали, вы просто
обязаны..."- Я подошёл к двери и молча приоткрыл её: я не прощался, а
просто обвёл глазами помещение, в котором провёл последние полчаса, и где прямо
напротив стоял мой несостоявшийся союзник. Это была крыса новой генерации -
более устойчивой и жизнеспособной, и не случайно, что во времена всеобщей
деградации и распада именно ему удалось чего-то достичь и как-то закрепиться: я
не сомневался, что он-то наверняка добьётся успеха и получит ту помощь и
поддержку, на которую рассчитывает, но только это случится без моего участия: я
не хотел становиться пропагандистом разложения и распада, превращения человека
сначала в кусок грубой вульгарной глины, а потом, после долгих странных
метаморфоз - в венец мысли ярого сторонника постмодернизма - кучу застывшего
дерьма.