Тихо, без всплесков скользит лодка по зеркалу черной реки, унося меня в замять. Забытье накрывает ледяным покрывалом. Меня знобит, но тепла не хочется. Я здесь впервые, не знаю абриса берегов, не помню лоции. Но мне не страшно: река обязательно доставит до места, впадая, сливаясь, превращаясь...
Во что? Потом разберусь, как не раз бывало в жизни!
В жизни? А что сейчас - не жизнь уже? А что? А, неважно! Название зависит только от точки зрения. А я пока что в лодке... которая может затонуть, перевернуться, сесть на мель. О, на мель - неплохо, скорей бы мель! Чем не место для осознания себя в своем уме? И понимания того, в каком находишься ты месте за неименьем своего...
Что за чушь, куда можно попасть в своем уме?! Уж, не в сон ли Мэри Энн? Оттуда - в еще один, и так далее - до ощущения себя гамбургером или наполеоном? Ха-ха. Или Алисой в Зазеркалье. Оставаясь при этом, на деле, в одиноком тонюсеньком теле... Красо-та! Или не та?
Интересно, а как я выгляжу со стороны? Например, в зеркале черной воды? Отражение должно быть светлым, иначе не увидеть. Так, осторожно, чтоб не перевернуть лодку и не погнать волну, перегнемся через борт...
А-а-а! Как это подло - светом по глазам! Что за мятущиеся белые пятна подо мной? Или - кто? Не слышу... хм, они говорят... о чем они говорят? Лепет - неразборчивый, я не понимаю слов... или это не слова, а голые чувства? Как неприлично!
А я ведь умею понимать чувства... Как же это делается, а? Вот как: распахнуть свою тонкую душу, обнажив ее нежную суть... Боюсь! А впрочем - вокруг никого, попробую...
Да, я понимаю их - им больно! Им холодно!! Им страшно!!! Им нужна защита и тепло...
Не могут найти...
Бедные, как же вам помочь?! Хотя бы не всем, а одному... или одной... не вижу меж ними различий. И себя тоже - о, как темно мое лицо, как не хватает в мире света!
Вот одно пятнышко подплывает к лодке, в полуметре под поверхностью замирает, освещая меня... вижу! М-даа...
Монстр еще тот. Два глаза-сучка, уши топорщатся высохшей, отслоившейся корой, рот-дупло, над ним нос - дырчатой чагой создает козырек от дождя, поросль мелких побегов сверху головы и под ней. Друид.
Откуда это слово? Что означает? Не важно. Главное, светлое Пятнышко подо мной - оно ждет. Не понимаю - чего, но, чувствую, что-то нужно сделать... что, что?! Я наклоняюсь ниже, ниже, к самой воде. Но этого мало, недостаточно...
Пятнышко сереет на глазах - не то само по себе, не то я оттеняю его своей чернотой. Пятно поднимается к поверхности! Не чую рук, чтобы прикоснуться, есть только голова, страшное мое лицо. Оно не пугает Пятнышко, а, наоборот, влечет к себе. И я рискую - тянусь к нему губами и - пью! Пью!! Пью!!!
Это так сладко, выпить свое Пятнышко! Я смеюсь внутрь себя, я внутренне пою и внутренне танцую!! Меня кружит в лодке, но я уже лежу ничком на дне ее и вижу над собой - нет, не звезды - многоугольники, много-жилистые плоскости-пазлы, из которых сложено небо, многослойное мудрое небо. Как! Это! Здорово! И...
И тут меня выбрасывает из лодки - мель. Неужели мне хотелось в ее жесткие объятия?.. Не-ет...
Я кувыркаюсь в воздухе над стремительно стареющей чернотой: паутина мелких трещин морщинит ее глаженое тело прямо на глазах, пока лечу. Нет, не трещины, какой-то рисунок... объемный. Как трава...
***
Трава. Да, это трава у моего лица - я ее узнаю. Я лежу на траве. Надо мной листья, листья, много листьев - холодное покрывало леса. Трава режет кожу спины и ягодиц, они горят огнем. О, как они горят!
Ох, и в странном же месте я побывала - надо его не забыть! Не понимаю, зачем, но главное - запомнить. Я закрываю глаза и по шагам, постепенно прокручиваю видение в уме, загоняя его поглубже в память, закрепляя.
Так. Теперь вспомним, кто я и где...
- Ну, вспоминай, вспоминай!
Чтоб тебя! Чей это голос незнакомый? Открываю глаза: он сидит ко мне спиной, опершись на руки позади себя. Мышцы не играют, застыв уставшими волнами под серо-зеленой кожей. Только на руках бугрятся рельефные три... как их... а, вот как - трицепсы. Кра-сив! Или не сив? Все-таки скорее пег: в спадающих за спину седых прядях скупая оттень волос природного серо-зеленого цвета. Нетрудно догадаться, что он - друид.
- Так что, вспомнила? - он гуманно не оборачивается ко мне лицом, которое испугает кого угодно. Тем более - слабую беззащитную девушку... которая лежит нагишом и не собирается прикрывать свой стыд. Не правда ли, странновато для девствен... ницы? О-о!
- Вспомнила, - кровь приливает к моему лицу, и оно горит - почище изрезанной травой попы. Вот он, настоящий стыд, о котором мы столько шептались с девчонками. И, надо заметить, не зря - таких ощущений я прежде не знала! И, что совсем в новинку, чувство залегло во мне томной многомерной радостью, причудливо меняющейся во времени...
- Сколько это длилось? Хотя бы примерно? - мне важно знать, потому что я ушла из дома, никого не предупредив.
- Недолго. Чуть меньше суток. Ты вовремя пришла, - в его голосе многовековая грусть. Сколько ему лет? И которой по счету я стала, хотелось бы знать? - Не забивай себе голову ерундой! Допустим, стотысячная - какая разница? Все девицы... гм, бывшие девицы думают, черт знает о чем! Главное, что у тебя получилось.
- У нас получилось, - поправляю, - я все помню. Только мне казалось, что это я - друидка, а не ты. Стра-а-ашная! Слушай, покажись, а?
- Ты упадешь в обморок. Никто не выдерживает. А что ты запомнила?
- Ну, мы... типа, слились. Точнее, я тебя выпила, - лицо мое вновь зарумянилось, зажглось - и без зеркала ясно.
- Не меня. Это был твой будущий ребенок. Мальчик.
- МАЛЬ-ЧИК?! - вот это да! От друидов до сих пор рождались только девочки. В нашем стотысячном городе живут восемь таких детей разного возраста. Их узнают на улицах по чуть землистому цвету лица и жутко, неистово завидуют их неразговорчивым мамам, не отпускающим дочерей ни на шаг.
Я думала, мне повезло, а оказалось... мне неслыханно повезло!!! Не говоря о том, что городские власти возьмут нашу семью на соцобеспечение, ребенку мужского пола полагается еще и федеральный образовательный грант. Про то, какого цвета кожи должен быть папа мальчика, в законе не сказано. Да и какой смысл вводить ограничения, если детей в городе меньше сотни?
По статистике, после Изменения у людей родится живым лишь каждый тысячный ребенок, а выживают и вовсе единицы - с множественными нарушениями функций. Наинженерили генники над человечеством! Говорят, от рака вылечили. Спасибо, яйцеголовые...
Но, прежде всего - я стану мамой, и это главная удача моей жизни. Вот Виталька обрадуется! Мой будущий муж очень славный... но сущий ребенок. В его двадцать три года мог бы и посерьезней себя вести, ведь на пенсии уже человек! Я-то в свои тринадцать - и друида отыскала и зачала от него. Можно сказать, создала фундамент будущей семьи. А у Винтика только футбол да вертолеты на уме! Такова особенность бесплодия наших мужчин: они до самой смерти забавляются, как дети. Ничего, вот я вернусь, обрадую его, и он сразу повзрослеет у меня как миленький!
- Да, будет мальчик. Я же говорю - вовремя пришла. Сколько их там было?
- С десяток, - я прикинула количество пятнышек по памяти.
- Старею, - он вздохнул беззвучно, только мышцы перекатились под кожей - сначала к бокам, потом назад, к позвоночнику, - тебе посчастливилось прийти под самый мой закат, больше детей у меня не будет. Считай, последний раз отразился потомством. И женское зеркало мне больше не навеять... Как ты меня нашла?
- Как-как. Пришла в лес, легла и сказала, что хочу ребенка. Дальше не помню - уснула сразу, - я не стала уточнять, что, на самом деле, это очень опасно - прийти в лес без скафандра при почти разрушенной иммунной системе. Но друида скафандр не возбуждает, известно. Это было смертельно опасно - лежать сутки нагишом на земле, зная, что почки у тебя еле работают. Но друид по-другому любить не станет. И совсем уже верная смерть - встретить друида, потерявшего интерес к женщине. Я успела.
- Угу. Уснула она, - он, похоже, рассмеялся - так сотрясались его плечи. Пока он ржал, я натянула климат-комбез на голое тело. - Все бы так спали! Хотя, - содрогания стихли, и он грустно договорил, - теперь уже все равно. Иди, тебя твой Виталька обыскался. Всю ночь вдоль опушки на боевом вертолете летал, прожектором светил, смельчак. И, слышишь, не бойся за здоровье: за прошлые сутки лес тебя заново по молекулам собрал. Проживешь теперь, как Прежние - лет до ста вместо нынешних тридцати.
- Ага. Спасибо тебе, - я смущенно ковыряла носком эко-чистого сапожка прелую листву у корней вяза, - чем тебя отблагодарить, друид мой?
- Тем, что уйдешь отсюда поскорей, а то, не ровен час, твой будущий муженек начнет по лесу ракетами стрелять, - друид встал, как был - нагой, и, не оборачиваясь, двинулся в чащу. Теперь я увидела, какой он великан: метра полтора ростом, мускулистые икры, ягодицы чуть не лопаются от мышечной массы!
- Стой, - я не могла его так отпустить. Подбежала сзади, обхватила руками вокруг талии, прижалась. - Ну, пожалуйста, дай я тебя поцелую? - не дожидаясь, когда он откажет, забежала спереди, подпрыгнула, обвив руками шею...
О, да, именно это лицо отражалось в черном зеркале реки! Такое на редкость уродливое лицо. Любимое лицо. Родное. Мой комбез расстегнулся как-то сам...
***
За пять прожитых в лесу лет немало воды утекло. Четверо наших маленьких зеленокожих сыновей, четыре уменьшенные копии друида, милыми мордашками скрашивают мою не слишком комфортную жизнь. Лес отразился и во мне: белоснежная прежде, кожа моя постепенно приобрела зеленоватый оттенок.
Друид мой не лукавил, говоря, что больше не сможет иметь детей, просто... Скажем, хи-хи, у него не было возможности оценить себя в режиме постоянной практики. По крайней мере, теперь я ее организовала, и он молодеет день ото дня!
Городское население, говорят, сильно поредело. Однако абсолютно все дети, родившиеся у горожанок от моего любимого, выжили и растут, сияя здоровенькими серыми личиками.
Не это ли чувство называли Прежние ревностью? Я не нахожу себе места, когда раз в неделю он уходит на сутки-двое с одной из них, по одному ему известным приметам выбранной из нескольких сотен, собравшихся к опушке.
Да, я ревную, когда он отправляется "по зеркалам", но терплю, волнуясь за его здоровье. Ведь друид - один на всех. Если его вдруг не станет, умрет и надежда, питающая тысячи женщин - живых зеркал, в которых кроме друида больше некому себя отразить.