Иванов Константин Константинович. Записка Понтифику

ЗАПИСКА ПОНТИФИКУ

Владыке Ватикана,

Франциску I

Ваше Святейшество!

Мы вступили, простите за шаблон, в апокалиптическое время, когда мир опасно приблизился к пропасти и уже колеблется над нею, и мы нехотя и с ужасом заглядываем в нее, чувствуя геометрически растущую потребность во взаимопонимании и единении. Именно это обстоятельство, при желании высказаться о происходящем, побудило меня, простого литератора из России, искать собеседника, который сочетал бы в себе качества живой личности, страдающей, по большому счету, как и я, в том же пространстве и времени, и свойства лица, занимающего видное место в мировой социальной иерархии. Говоря языком традиционного христианского мифа, трон Понтифика парадоксально соединяет в себе надежды двух царств, земного и небесного, являясь зримым слиянием власти Бога и власти Кесаря, и не может не притягивать к себе духовный взор каждого, кто мучительно размышляет над судьбами высших ценностей.

Я пишу к Вам из "глубины", как сказал наш поэт, далеких "сибирских руд" - (если посмотрим на карту мира, то увидим, что для России Сибирь, откуда я пишу, это примерно то же, что для Аргентины Патагония, а точнее даже, если учесть сходство широт, Огненная Земля, только во много раз пространней; еще увидим, что Аргентина, и, взяв шире, вся Южная Америка, и Россия - это два крыла Запада, которыми он мог бы обнять всё человечество; для моего разговора с Вами символически важно, что и я, и Вы родом из этих крыльев, мне кажется, это открывает дополнительную возможность взаимопонимания при взгляде на мир) - с северо-востока планеты на юго-запад, как бы связывая стрелой мысли оба полушария в единый смысл. Этот единый смысл земли, мира, вселенной, который мы удивительным образом схватываем молниеносно, отсылает к человеку как таковому, к его светящейся сердцевине, к разумно-сознательному Духу, который Иисус Назаретянин некогда назвал "Сыном Человеческим". И потому однажды, думая о торжестве разума в мироздании, он сказал ученикам: "Ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой" (Лк,17:24). Долг каждого мыслящего из нас, то есть долг собственно человека, преимущественного человека, в homo которого доминирует sapiens, - это своим малым огнем приближать День Молнии Христа. Ведь если с пониманием помнить его слова, что "не придет Царство Божье приметным образом", то в любой миг жизни, несмотря на захлестывающий нас ужас окружающаго политического, то есть биосоциального, бытия, мы можем быть, еще не зная об этом, уже озарены этой Молнией, сами составляя ее частицы - не зная вполне рассудком, но, возможно, бессознательно начиная ощущать ее присутствие и плоды.

Мы запутались в рогах Шайтана. Они растут из человечества, оплетают его, как лианы, и душат. Я насчитал как минимум четыре крупнейших рога, порождающих в наше время тот самый легион бесов, о котором мы знаем из древних книг. Вот эти рога, эти источники легиона: Американизм (А), Антиамериканизм (АН), Исламизм (И) и Клерикализм (К). Все они коренятся в этничности как нашей исходной биопсихической платформе, из которой в ходе эволюции мы вырастаем, отделяясь от нее и превращаясь в надбиологический универсум. Суммарный кризис, накрывший сегодня земной шар, в глубине своей есть решительное столкновение освобождающегося для собственно человеческой жизни человека с противодействующими ему силами природы, которые на социальной поверхности и выражаются тем, что на языке мифа я называю рогами Сатаны.

Итак, перед нами два рога современных, А и АН, один древний, К, и один современно-древний, И. Простейшим, реактивным, является АН; это этническая модификация классового инстинкта, рефлекторное отталкивание от сильного и беспощадного хищника А. В принципе антиамериканский рог может осенять любую часть населения планеты как потенциальной жертвы интересов этого глобального надзирателя.

Сам Американизм (А), то есть распространяемая на всё человечество моральная диктатура американской демократии, более сложен, тут мы наблюдаем возрождение этнического духа на вершине научно-технического и социального прогресса и образование агрессивного суперэтноса на базе новейших технологий: все достижения разума брошены на воспроизводство роковых сил истории, новое этническое служение которым обесценивает все демократические и тем более либеральные смыслы, которые все дальше удаляются от своих гуманистических первоистоков...

Исламизм (И) исходит из Клерикализма (К), питаясь естественно порождаемым им Антиамериканизмом (АН), соединяя в себе политический фанатизм современного партийного духа с древним фанатизмом церковно-религиозной традиции и устремляясь к созданию планетарной теократии духовно-тоталитарного суперэтноса. Будучи несложным по истокам и структуре, Исламизм опасен тем, что ему, как некогда пролетариату, терять нечего: за ним нет цивилизации...

Наконец, Клерикализм (К), под которым я разумею социально организованную религиозность, религию как социальный институт, и вытекающее отсюда церковно-религиозное дробление человечества, - последний из четырех рогов, наиболее из них тихий и почти невидимый, наименее политичный снаружи и наиболее значимый изнутри, по универсализму, широте и глубине влияния сопоставимый с этничностью и, по сути, являющийся ее оборотной стороной. Именно поэтому, превосходя в себе этническое содержание, человек должен сначала преодолеть церковный покров, то есть то архаическое социальное содержание, которое все еще держит сознание в биологических рамках, подчиняя индивида коллективной психике стада-паствы...

И всё-таки возможен вопрос: почему, в общем-то, хотя и ветхая, но пристойная церковность, почти синонимичная культуре, объявляется мною рогом Сатаны и ставится в один ряд с террористическим политическим исламом? Не слишком ли круто я взял?

Думаю, что нет. Дело в том, что на протяжении истории наряду с прямыми политическими факторами само религиозно-институциональное дробление человечества было источником розни между народами. Через институт церкви религия становилась источником войны и прямо, помогая Кесарю, и косвенно, борясь с инакомыслием. В дни нынешнего кризиса, когда, перед окончательным объединением человечества в народ землян, этническая оболочка нашего духа, защищая свое древнее пещерное право многообразия "религий, культур и царств" и пытаясь навеки сохранить первобытный суверенитет коллективных этнобиологических особей, стремится дать человеческому началу в нас последний бой, церковность как религиозный институт Клерикализма, то есть внешнего, социального и политического, покрова человеческого духа, неотвратимо встает на сторону природы против человека. И то, что открыто выражается в чудовищно агрессивном рывке Исламизма, то же самое так или иначе зреет и ворочается, где сознательно, где бессознательно, в любой форме церковности, под покровом любой, самой "миролюбивой и неотмирной", конфессии. Оголтело простодушный политический ислам по-детски элементарно и открыто делает то, что веками было главной мечтой и тайной целью любого религиозного собрания, союза или секты: отмежеваться от падшего человечества, победить скверну мира, наказать неверных, стать избранными, спастись. Мы с Вами и с большинством человечества записаны сегодня в неверные, в скверну и приговорены к уничтожению.

Круг - всё начинается из этничности и к ней возвращается - замыкается. Это и есть сатанинский круг четырех рогов, который ныне обрамляет человечество, сужая возможность свободного дыхания. Неоантигуманизм - на подъеме...

III

Если кто-то вообразит, что, выделяя четыре рога, я "очищаю" себя и свое русское племя и делаю коллективную заявку на праведность и святость, то он сильно ошибется. Такая этническая позиция, сулящая славу нации, величие государству и слепую спесь народу в целом, есть именно то, ради ухода от чего я решился на эти строки. Любой вдохновенно-пассионарный подъем этнического духа и патриотических надежд в любом углу земного шара сегодня есть всего лишь еще один шаг к мировой катастрофе, к торжеству бездны. Этнический дух перестал быть творящим, - вернее, максимально явил свое "творчество" в мировых войнах ХХ века - он еще может возмущаться несправедливостью, но сам справедливым быть не может. Ему нечего предложить силам добра, и только Сатан-Шайтан продолжает из него черпать, украшая чело народов, каждый из которых мог бы, если бы был способен, обнаружить на себе то или иное сочетание рогов.

Рогами Шайтана, которыми поначалу я вообще хотел назвать мое обращение к Понтифику, я называю то природное в нас, что не только не преодолено нашей высшей, собственно человеческой, сущностью, но и активно противодействует ее полной в нас победе. Шайтан, как я его понимаю, это не классический Сатана со всей его человеческой сложностью, не тот, которого в литаниях воспел Бодлер, но упрощенная и огрубленная копия его, это, скорее, звероподобный предводитель зверей, главарь дьяволов. Рога относятся к человеческой природе, к низшему в нас, недаром они украшают быка, с которым мы сходны скорее низом, чем верхом; рога коренятся в этничности, той древнейшей биосоциальной платформе, на которой, взаимодействуя с ней и в то же время ей противоборствуя, произросла вся человеческая культура, созрели все плоды исторического развития. Как видим, корни рогов и их носителя, Шайтана, глубоки, и в этом проблема человека.

Эта проблема была и перед Иисусом в пустыне искушений. То был поворотный момент в его судьбе, тут он делал окончательный выбор: пойти ли на сделку с природой и социумом, с теми низшими условиями существования человека, что называются физическим и социальным детерминизмом (хлеб, гравитация, смертность, власть и т.д.), заставив себя служить тому в человеке, что не выходит за пределы земного круга и ритмически поглощается природой, то есть не выпускает человека из царства Сатан-Шайтана, суммарно представляющего социальную верхушку биологии? Или же сделать ставку на человека внутреннего, на его потенциальное высшее содержание и смысл, подымающиеся над природой и свернуто, символически, выражаемые словом "Бог"?..

Откуда рождается этический релятивизм? Или, что то же самое, бессилие и невозможность оперировать понятиями добра и зла, утрачивающими чистый смысл и ясность в любом практическом действии народов? Ответ: из этнической нравственности, не совпадающей с нравственносью общечеловеческой и индивидуальной. Если на планете несколько сотен или тысяч этносов твердо придерживаются языческо-этнического принципа "мой дом - моя крепость", вкладывая в этот дом-клан-семью-нацию все свои представления о высших ценностях и все свои надежды на человеческий смысл, то в итоге мы и получаем тысячи замкнутых крепостей со своей "истиной в кармане", для каждой из которых весь остальной мир - дикое поле битвы за ресурсы. "Добро" же и "зло" существуют лишь внутри крепости как внутринациональные "скрепы"; снаружи их нет: там - только все те же двойные и тройные политические стандарты.

Поэтому как бы ни хотелось, упрощая в угоду политике, свести число рогов к двум, лежащим абсолютно на поверхности жизни, самым агрессивным и непосредственно нас трясущим, между которыми ныне зажато человечество - Исламизму и Американизму, - для полноты понимания необходимо иметь в виду и рефлекторно этнический Антиамериканизм и, конечно же, мировой Клерикализм, не только открыто и максимально агрессивно сконцентрированный в политическом исламе, но и подспудно по всей планете питающий Антиамериканизм как инерцию традиционной реакции религиозного прошлого человечества на "безбожную" современность.

Но, может быть, Американизм было бы лучше назвать, по аналогии с выражением "политический ислам", "политическим американизмом", дабы не отождествлять безобразия американской политики с невинным американским населением в целом? Ведь и относительно мирных мусульман лицемерная политтолерантность заверяет нас, что тревожиться тут нам не о чем, ибо хорошие-мирные здесь, а плохие-террористы где-то там, и можно продолжать спокойно пить чай, в твердой уверенности, что мировая полиция без нас благополучно разберется с кем надо.

Однако можно, да и пора уже, задать и вопрос: так уж ли невинны народы как таковые - те самые народы, в недрах которых, в общем-то, и родятся все политические безобразия? Конечно, они не обязаны нести абсолютную ответственность за злодейства их политических лидеров - не потому, что они, народы, невменяемы, а потому, что, независимо от вопроса о вменяемости, у них должно быть будущее (как сказал поэт, "не мы их на свет рожали"). Иначе Германии, к примеру, не было бы на карте мира уже с 1945 года: физических сил у победителей для "окончательного решения" "немецкого вопроса" вполне хватало. (Сегодня, кстати, германская верховная власть отказывает своей стране в будущем, ибо упорно не хочет видеть страшного настоящего, легкомысленно переводя необходимость глубоких стратегических политических решений в плоскость сиюминутных социальных проблем, проще говоря, всё еще пытается заигрывать с чумой Исламизма, прикрываясь от нее фиговым листком политизированной "толерантности".) Мы помним, что всю вторую половину XIX и начало ХХ веков европейцы с тревогой наблюдали, как возрастал Германизм, плоды которого мир пожал в двух мировых войнах. И немцы понесли наказание за свой германизм, не абсолютное, но понесли. Народы, не умеряющие пение своих нацио-сирен, заслуженно и справедливо избиваются историей. В наши дни земношарное общежитие стало особенно тесным, сложным и хрупким - в век Интернета даже простой, но часто повторяемый, акцент любого государственного главы на фразе "наши национальные интересы" уже приобретает вес и значение такого нацио-сиренного пения.

Конечно, ситуация, в которую мы попали в XXI веке, ни с чем из известного истории несравнима. Исламский религиозный империализм принял черты интернациональной, верней супернациональной, религиозно-расовой экспансии, на вершине выражающейся в войне и терроре, а в невидимой части айсберга - в микропроникновении внутрь цивилизации, являя дотоле никогда и нигде не виданную "нано-социальную" технологию захвата, перерождения и разрушения ткани социума - это не чума, это идущая на нас суперэтническая и суперрелигиозная раковая опухоль, бессознательным агентом которой может быть любая невинная школьница в хиджабе.

Если Трамп, которого упрекнуть в Антиамериканизме крайне сложно, говорит о том, что Америка в лице ее демократических лидеров виновна в подъеме ИГИЛа, значит эта истина об Исламизме и помогающей ему Америке валяется под ногами как всем ясная очевидность, отрицать которую может только беспардонное наглое безумие. Но что как не оно сквозило из яростно выкаченных на мир стеклянных очей дамы, упорно лезшей недавно в хозяйки земного шара? Глядя на нее, воочию видишь высшее завоевание демократии за двести лет: с помощью голосования кухарка, правда, не простая, а образованная (к слову спросить, чего стоит современная "образованность"?), взбирается наверх человечества, чтобы наконец удовлетворить все свои неуспокоившиеся за семьдесят лет ненасытные аппетиты. Но если жизнью большого высокоразвитого государства, центрального по мощи государства планеты, в ХХI веке может руководить такое, то что же остается от "всеобщих выборов", этой светлой мечты лучших людей Земли еще лет сто пятьдесят назад, при Бакунине и Гарибальди? В этой мечте явно содержалась христианско-гуманистическая вера в человека, еще, увы, неотличимого от "народа", то есть масс, в отношении к которым присутствовала, так сказать, немалая презумпция человечности, иначе зачем бы, по здравому размышлению, огород городить - революции делать, монархов гнать и так далее, то есть менять шило на мыло? Монархи, как и кухарки, тоже не с неба валились, не были, как врали жрецы, наследниками богов, а созревали в результате всё того же - кто кого замочит - естественного отбора. В политическую элиту человечества всегда отбирались те, кто более близок к семейству кровососущих. Волна революций XVIII - XX веков поменяла фасад этой элиты, обрядив естественный политический отбор в одежды других цветов. Но пресловутый отбор, укутанный и в процедуры голосования, остался тем же - жестким биологическим механизмом, в котором человечности места по-прежнему нет, да и, видимо, не будет как минимум до тех пор, пока существуют принудительные способы обобществления людей, такие как государство и церковь, где вектор объединения направлен от социума к лицу, а не наоборот.

Вообще, выборы в короли земного шара, которые недавно прошли за океаном, - зрелище поучительное. Например, Вы, Ваше Святейшество, по поводу слов Трампа о том, что он закроет мексиканскую границу, совершенно справедливо заметили, что это не по-христиански. Да, саркастически подумалось мне тогда, по-христиански - это, видимо, "толерантно" ложиться под толпы гуннов, как это делают сейчас Германия и Франция. И тут же себе возражаю: а вот и нет! То, что делает Европа и чего хочет Папа, это, может быть, и по-римско-католически, но вряд ли по-христиански. Мне ли напоминать Понтифику, что подставляют щеку и ходят на крест индивидуумы, а не народы? Как правило, распинают Человека, распинает же - Народ, аплодирующий у костра, виселицы и гильотины...

Бывают, правда, исключения - к примеру, история евреев при Гитлере, но и это следует называть антропогенной катастрофой человечества, а вовсе не жертвоприношением всесожжения, как прочитывается значение слова "холокост". Иначе, глядишь, явятся - и, похоже, уже являются! - суперэтнические гитлеронаполеоны, которые поймут еврейскую метафору буквально и найдут для себя в ней намёк и вдохновение, что приходит время во славу истины и единства планеты устроить всесожжение пошире - не просто тому или иному неугодному племени, а и целой группе неугодных народов и цивилизаций. Почему нет? Таким Суперспасителем наверняка видит себя во сне недавний эпический норвежский герой, временно запертый в трехкомнатной госквартире... Впрочем, "арабо-мусульманский проект", от которого горит уже полземного шара, и представляет собой такого прожорливого анонимно-коллективного Супера, перед которым и австрийский живописец Адольф - всего лишь жалкий анемичный желудочник на таблетках.

Или другое исключение: Россия - страна, историко-географически распятая на евразийском континентальном кресте: налево - степь, направо - Запад, в лицо - Ислам. Как и евреям, нам, русским, гордиться тут нечем, выбор князем Владимиром цивилизационной судьбы в Х веке был по тем временам оптимальным, хотя и оказался в общеисторической перспективе не самым удачным. Жесткая история, кажется, не дает возможности ни Израилю, ни России быть излишне толерантными, зато, похоже, восполняет этот недостаток тягой к справедливости. Поэтому я не удивлюсь, если не друзьям по атлантическому альянсу, а именно России придется освобождать братьев-западноевропейцев от нетолерантных гуннов, как немного раньше она освободила их от нетолерантного Атаульфа.

На поверхности жизни всё до предела очевидно, всё до безобразия цинически обнажено, всё конвульсирует перед нами в анатомическом бесстыдстве и ужасе. Шайтанский рог поверхности - самый видимый и непосредственно опасный, открыто провозглашающий своей святой задачей обращение населения планеты в ислам и физическое истребление тех, кто ислама не принимает; а так как современная цивилизация носит в основном характер светский и состоит из людей нецерковных, то истреблению подлежит подавляющая часть населения Земли. Это Исламизм, или - как его называют некоторые его идеологи, слабо пытаясь отделить его явную практическую бесчеловечность от "невинности" религиозной идеи, осеняющей жизнь добрых мирных, прямо еще не вовлеченных в воронку смерти, магометан - политический Ислам, уже почти двадцать лет, дабы не обидеть соседей-мусульман, трусливо-лживо прикрываемый мировым сообществом абстрактными ярлыками "экстремизм" и "терроризм". Мол, бандиты были и есть всегда, против них есть у общества соответствующие карательные органы, ничего нового, справимся.

Новое, однако, есть - это беспрецедентный планетарный масштаб развертывающегося беспощадного антигуманизма, перед которым даже чудовищные мировые бойни ХХ века с "нравственной" точки зрения глядятся мелкими провинциальными попытками, а на гитлеризме, еще в 2014 году казавшемся абсолютным злом, на фоне вышедшей в 2015 году наружу исламистской глобализации, носящей скромное имя "группировки ИГИЛ", начинают проступать даже человеческие (!) черты. Вот что значит относительность! Масштаб джихада всемирен, пока еще, слава богу, не столько числом боевиков и оружия, сколько тем, что, однако, потенциально не менее опасно, - широтой вовлеченности в зверопростейшую зомбированность, базирующуюся на интеллектуально-нравственном примитиве, пустоте сознания, уродливом зиянии на месте человеческого начала в юных внешне цивилизованных двуногих, ищущих быстрой реализации своих инстинктов и находящих ее в стрельбе и долларах, если это он, и служении избранному самцу, если это она; всё это вербовщиками и идеологами умело подается человечеству как романтический порыв идеализма молодого поколения землян, якобы живо откликающегося на призыв очистить планету от прогнившей христианско-буржуазной цивилизации. Всё это смахивает на воплощение в реальности голливудских фантазий о захвате Земли инопланетянами, как будто угрозы Герберта Уэллса через сто лет начинают сбываться. Планетарным масштаб этой новой военно-политической пандемии является еще и потому, что ныне благодаря Интернету всё очень быстро и легко становится планетарным. Как всегда бывало в истории, мировое зло, идя в ногу с временем, проворно, и даже более успешно, чем добро (добро дается человеку труднее), использует новые технологии в своих целях. Зеленый рог Шайтана энергично реализует свой вариант глобального проекта.

Что же еще говорит-думает уверенное в своей мощи мировое сообщество? Что с "экстремизмом-терроризмом" справимся.

Положим, что и справимся, но как? Какой ценой? Ценой ли гибели России, самой ее историей поставленной на передовую линию этой эсхатологической бойни?.. (Наши российские, особенно русские и прорусские, политики любят хвастаться, что мультикультурные опасности это не про нас, у нас, мол, историческая, почти Господом Богом врожденная, гармония сосуществования ста языков, культур и религий. Разумеется, это безголовое, легкомысленное и трусливое вранье, прикрывающее как всегда нелестную истину истории. Подобной гармонии, если присмотреться, достаточно найдешь и в Западной Европе, где, однако, все гасконцы, гэльцы, бретонцы, рето-романцы и прочие "народцы" давным давно христиане, и римскому патриарху не надо тратить время и бензин на крещение их деревень, как московскому, крестившему на днях у самого Берингова пролива несколько чукчей - вероятно, для того, чтобы уберечь их от дурного влияния живущих на той стороне пролива "безбожных" потомков Джека Лондона... А нелестная истина русской истории заключается в том, что поезд ушел, что миссионерствовать надо было вовремя, тогда, когда естественно-исторически, органически, складывалась российская империя, а не сто лет спустя после ее кончины в феврале 1917 года... В свое время православное царство уберегло себя от двух хитромудрых западных авраамических братьев, иудея и иезуита, а от третьего, простодушного измаилита, под боком выросшего, иммунитета не обрело, то ли переоценив свои силы, то ли недооценив силы спящего умом муслима, речи которого смахивали на простое язычество множества других, живущих рядом мелких народов. Присоединив Казань и Астрахань, не мечети надо было строить, а обратить покоренных в христианство. Не захотев или не сумев сделать это в XVI-м веке, наши русские предки заложили в свой государственный организм неизлечимую хроническую болезнь, которую усугубили затем безмиссионерским же присоединением Крыма и Северного Кавказа. Добавили и углубили болезнь и большевики своей многоэтажной нарезкой манящих на свободу идентичности потенциальных суверенитетов - "республик" и "подреспублик" разного калибра... После такой половинчато-имперской политики прошлого более чем странно ждать в наши дни лояльности православному Кремлю от народов, которые исторически не знали другого культа и обряда, кроме того, что им завещали их предки, то есть ислама. То, что не сделали Иван IV, Екатерина II и Николай I, Путину и его единомышленникам тем более уже не сделать. Поезд ушел. А диалектика говорит, что щедро сыплющееся, - параллельно с угрозой танков, - на столицы и храмы исторических иноверцев-инородцев имперское золото и льготы, укрепляя их материально, укрепляют и морально, то есть взращивают злобу на систему золотой клетки, столетиями манящую и не пускающую на вожделенную свободу идентичности, страсть к которой неизбежна у народов, достигших определенного эволюционного рубежа. Когда этой страсти долго препятствуют, жди Майдана или Гуляй-поля. В общем, поезд ушел настолько, что территориальное наследие русских царей, на котором мы живем здесь, в северной Евразии, вряд ли надолго удастся сохранить в этом подозрительно тлеющем "мирном единстве", окруженном штыками одной армии.).. Что я вижу? Осуществление ли трагически-мечтательного вымысла поэта, прокричавшего сто лет назад "гибни, Русь, начертательница Третьего Завета!"? Или кровохаркающее пророчество самой авторитетной - слепоэтнической! - Ее Величества Мировой Истории, отправившей сегодня Россию на крест - не на благоухающий церковно-мифический, раззолоченный для мления над памятью о казни Бога - а на гнусный вонючий позорный реальный крест, куда отправляют каторжников черной работы, под классическое улюлюканье западной мультикультурной черни, в тепличных условиях постмодерна превратившейся в белорукую толерантную сволочь, боящуюся обидеть родню чумы и, как всегда, трепетно лояльную к влиятельным палачам...

Или, может быть, хозяева мира вместе с Россией готовы сдать темным силам и Европу? А что? Населения-то на планете будь здоров, излишки. Почему бы и не сократить горбачевский "европейский дом", Еврорусь, так сказать? Тем более, что чистая выгода для экономики: убирается всего около 10% населения планеты, а приобретается полная ресурсов, с готовой инфраструктурой, территория, ждущая рабочих рук, от Лиссабона до Аляски! Ну а уж плодовитая Афразия не подведет, без рабов мир не останется.

VII

Иисус ведь тоже, когда отдавался в руки стражей порядка, отнюдь не стремился красиво и благородно умереть среди глумления и позора вместе с социальными отбросами на соседних крестах. Но призыв черни возглавить армию петров, варрав и иуд и двинуться на Рим был ему омерзительней физической смерти, и потому он выбрал линию поведения самую непонятную для ветхого человечества - отбросил в принципе этно-племенные надежды и способы самоутверждения, сосредоточившись на человеке внутреннем. Чем больше в человеке внутреннего самостоятельного содержания, тем более он личность, человеческий человек, а не этнический атом. Ни до Христа, ни после него не было в истории более мощного приближения к смыслу "человек", тут явилась громадная сила нового, не физического порядка и качества, человек сознанием вышел за пределы материи, из ее утробы, оторвался от нее для самостоятельной жизни, став Младенцем иного эволюционного уровня... Что вышло из уровня и Младенца, мы уже знаем. Истолкованные в терминах иудоязыческой архаики, они стали: Младенец - очередным "мессией", "спасителем", "богом", а иной уровень - "иным миром"... Тем не менее, мы, пусть и не весь род человеческий, пусть, увы, лишь немногие избранники эволюции, но стали другими. Природа перестала быть для нас всем, перестала быть потолком и вершиной мечтаний и усилий. Потому поблек и языческий пантеон, превратившийся в игрушки, которыми по инерции продолжает развлекаться детская часть нашей психики. Вторжение нового плана духовной эволюции, пусть и в изуродованном, охлажденном, усеченном, заторможенном виде, всё-таки состоялось. Мы встречаем его искры и огни, блёстки и знаки, намёки и знамения у художников и поэтов, юродивых и отшельников, у мечтателей и идиотов, у князей Мышкиных всех мастей, у всех неприспособленных к холодному миру узкого практицизма и машиноподобного круговращения социальной жизни, копирующего и продолжающего собой диалектику природы. Начиная с Иисуса (отчасти и ранее), все эти отщепенцы человечьей популяции и засверкали в истории как весть о гуманизме. Однако, чтобы эта весть, пробиваясь сквозь броню церковной ритуальной мифологии, глубже проникла в человечество, потребовалась прививка античных предвестий и предчувствий гуманизма к христианской вести, называемая историческим гуманизмом XV - XVI веков. Громадная, повторяю, сила нефизического порядка, некогда явленная Иисусом, стала условием дальнейшей эволюции Человека. На традиционном биологическом фоне эта сила казалась и многим до сих пор кажется слабостью. Что ж, на фоне природы, "глазами" природы гуманизм есть слабость, ошибка творения. Но только понимание и принятие этой "слабости" позволяет нам перейти от "войны всех против всех" к общему делу на Земле.

VIII

Что же такое Общее Дело? Res publica? Древняя латынь отсылает нас к элементарным политическим нуждам собравшейся толпы. Но это лишь внешняя часть вопроса. А внутренняя, то есть не ситуативная, а смысловая, часть его говорит нам о том, что именно Человек есть общее из общих дело, то есть строительство Человека, основанное на стремлении к уяснению смысла, что такое человек.

Повседневный узкий прагматический практицизм склонен эти внутренние нужды нашего сознания отрицать, замыкаясь в решении тысячи полезных мелочей, ежесекундно подбрасываемых ему непосредственно окружающей его внешней средой. Его сознание, построенное на восприятии только внешних вещей, есть монада, вынужденная жить в круге эмпирической необходимости, границей которого является война, то есть неизбежное по закону природы столкновение с другой такой же монадой. Поэтому сколь бы благими не были его намерения, как бы ни клялся он в своей человечности, он никогда не войдет в гуманизм, то есть в представление о человеке человеческом, несводимом к биологии. Ибо горизонт его сознания по-прежнему, - как у всего человеческого рода в дохристианскую эпоху, - закрыт природой.

Я потому заговорил о бытовом практицизме-прагматизме, что вижу в нем опасную современную модификацию грубого материализма, захлестывающего земной шар агуманизма. Именно не "анти", но "а", показывающего, что индивид не против человечности, он - вне человечности, ибо суть человечности для него закрыта, недоступна, у него нет для ее восприятия соответствующего внутреннего органа. Увы, таков, похоже, массовый цивилизованный, толерантный, научно образованный профи современного среднего класса. Поскольку тысяча мелочей, в которые он погружен, есть в конечном счете манифестация внешнего мира, или социо-природы, то этот массовый образованный современник и поклоняется суммарному божеству природы, всем своим образом жизни сделав выбор между человеком и ею в ее пользу. Эта странная религия заставляет ее носителя, когда в беседе с ним касаешься нынешних кризисов на планете, делать в итоге, мягко говоря, удивительный вывод: "Природа обойдется и без нас." Не знаю, как вы, а я вижу в этой уникальной фразе тупик тупиков, конец всякого разговора о человеке, своего рода приговор человеку. Так и хочется спросить тебя, читатель: тебе не страшно? Смотри, в каком безумном мире мы живем! Ведь это сказал не отмороженный игиловец с тесаком в руках, но скорее тот, кого тесак ждет на свою трапезу! Как будто палач и жертва идут навстречу друг другу. Ненависть и равнодушие друг друга ищут, чтобы нас перечеркнуть.

Слово "геноцид", сильно отдающее биологией, уже не работает. Сколько нас, землян, ни уничтожай, нас всё равно останется очень много, и для любого гурмана человеческой крови простор всегда открыт. К тому же его, гурмана, встречным геноцидом карательных операций сильно не испугаешь, ибо этот язык взаимной резни ему как раз понятен и близок. Все происходит по законам природы, как и у комаров. Вопрос в другом: как сделать, чтобы гурманство подобного рода не появлялось? То есть, как сократить всесилие природы? Ее всесилие в нас самих? То, что происходит, есть НООЦИД - причем то, что философы сто лет назад назвали ноосферой, само в значительной мере уничтожает сегодня Нус; другими словами, социально претворенный в цивилизацию разум, уничтожает себя и свое индивидуальное происхождение. Таким образом, современное общество Земли осуществляет тлеющее самоубийство социального разума и убийство разума индивидуального, двойной ноосуицид. Ноосфера, на которую как следующую за биосферой ступень эволюции было высказано столько надежд, оказалась вовсе не так далека от биологии, как чудилось. Ныне она разодралась сама в себе, как завеса в некоем храме природы, ибо как всё социальное, подверглась закону вторичного этноподобия, то есть неизбежного возвращения к примитивному проявлению человеческой природы.

Из этничности как племенной стадии человечества вышла иерократия, она же церковность, то есть практически тот Клерикализм, под которым я понимаю трагическую разделенность человечества на религиозно-культурные народоособи. Принято восхищаться "многообразием религиозного и культурного" опыта, но, по-моему, для восхищения у этого пресловутого многообразия оснований не больше, чем у Вавилонской башни, превращенной в дымящуюся груду развалин, среди которых побежали в разные стороны испуганные и онемевшие друг для друга (немтыри-"немцы") человечки. Да, вообще-то, религиозная "нарезка" земного шара параллельна и почти неотделима от второй, не менее печальной, нарезки - языковой. Обе они, по сути, и есть две составляющие одного природного процесса этнического возникновения культуры как продолжения органической эволюции материального мира.

Поэтому церкви как социальные инструменты, продолжающие в наше время настаивать на своей необходимости, на наших глазах почти буквально превращаются в стихийные, природообразные механизмы, тормозящие развитие человечества. То, что тысячу лет назад было торжеством человека и относительным выходом его из власти природы в собственный человеческий мир, сейчас говорит, скорее, в пользу могущества природы, делающей церковно-конфессиональные структуры частью своего агрессивного пейзажа. Это напоминает древнеиндийские храмовые руины, сплошь задрапированные буйной тропической зеленью. Природа берет верх там, где ей нет человеческого противостояния.

Когда за свободу встают массы, свобода умирает. Свобода - дело единичное, это своей жизнью и смертью доказал Иисус из Назарета.

Европейский гуманизм, этот изысканный цветок синтеза античности и христианства, породил благородные ценности свободы - и как свободы лица, о чем возвестил Ренессанс, и как свободы народа, демократии, позднее проистекшей из первой, - которые подавляющей части исламского мира остались неведомы, чужды и неинтересны. Возможно, это связано и с тем, что в мусульманстве, по мнению современных исламских исследователей, последние семьсот лет калама, то есть исламского логоса, не было. Когда я об этом узнал, то подумал, уж не Чингисхан ли и тут виноват? По времени-то сходится. Однако монголов не было ни в Магрибе, ни в Испании, и ничто не мешало там каламу цвести и дальше... Когда, наконец, земшар стал тесен, ислам дождался часа, чтобы использовать эти благородные ценности руками Запада против Запада, сделать то, что свидетельствовало о творческой перспективе человечества, орудием его уничтожения. Ибо чем грубее религия, тем более она является голосом природы, равнодушной к цивилизации и идее Человека.

Гуманизм когда-то открыл исторические двери homo sapiens'у, исламизм - хочет их закрыть, буквально вернув остатки человечества в казармы рабов божьих. Гуманизм есть отрыв от биологических корней ради человека человеческого. Особенность наших дней - возвращение к корням в религиозной форме этнической реакции против гуманизма. По существу говоря, все религии мира выступают сегодня против идеи Человека, и во главе всех религий по факту - ислам.

Дегуманизированный мир - а мы в таковом и живем - то есть мир, в котором поведением людей управляют простейшие этнические ценности (вера, семья и т.п. "скрепы") или их квазиформы (моральный кодекс строителя коммунизма, дацзыбао и т.п.) порождает и соответствующих борцов "за идеалы и нравственность". В Китае это были недавние хунвэйбины, в исламе во все времена это - джихадисты, понимающие джихад не как совершенствование сознания и восхождение к божеству, а как резню во славу Аллаха по образцам преемников Магомета, того же, к примеру, халифа Омара, автора библиотечного Александрийского пожара (Кстати сказать, если своим подвигом он отнял у нас даже только меньшую часть античного наследия, то и в этом случае трудно переоценить его "вклад" в наше развитие; здесь же уместно заметить в своеобразное "оправдание" разрушителей Пальмиры, что это не был акт какой-то особой злобы к Западу, к истокам его культуры - ровно такое же дело сделали их коллеги чуть раньше в Бамиане, а там, как известно, знак был подан всему индо-китайскому полушарию. Это не "терроризм-экстремизм", это обыкновенный религиозный фундаментализм как ярко выраженное биологическое явление.); у нас, в России, это политически агрессивные постсоветские религиозные неофиты (среди которых особо активно зашевелились как православный джихад и шариат идейные потомки средневековой общины силовиков, неоказаки), порывающиеся громить художественные музеи, выставки и театры, добившиеся от властей в 2013 году принятия странного закона "о защите чувств верующих", открывающего дорогу для бунта современных церковно-религиозных дикарей против общества. В фундаментализме культура становится синонимом дикости, разница между ними исчезает.

Религиозный фундаментализм, еврейский, арабский, русский, любой, неизбежно окрашивается в конкретный племенной цвет - это этноисторическая память восстанавливает в самоощущении коллектива, желающего возвратиться в исходное культурное состояние, "к предкам", бытовую обстановку "святых начальных дней", где вера и внешний облик этноса неразделимы, коллективная память доискивается буквального "первобыта". И потому истинным евреем эта память считает не всякого, не каких-нибудь там атеиста Маркса или агностика Эйнштейна, а только еврея в кипе, кипоносца, потому что кипа была, по всей вероятности, еще во времена Моисея, если не Авраама. Кипа, таким образом, по значимости может поспорить с обрезанием и, как и оно, является древнейшим признаком родоплеменной принадлежности. У нас, русских, роль кипы играла борода, и потому веселый "кощунник" Петр I, рубя брадие и облагая его налогом, оскорблял саму биодуховную глубину народного сознания, и потому же наши попы по сей день обязаны носить бороды - они-то и остались сегодня "настоящими русскими", этнообразцами племени, ибо, по их словам, бороду носил сам Спас, а уж он-то, они знают, точно был русский.

Навстречу религиозно-этническому фундаментализму, идущему с Ближнего востока, в ЕС встают правые силы - это относительно здоровые этнические инстинкты реагируют на биологический выплеск чужого фундаментализма, пытаясь выправить баланс природных сил и сохранить Европу как форму жизни; то, что еще вчера заставило бы нас, вспоминая события ХХ века, содрогнуться как возврат к его чуме, сегодня глядится почти как спасение от надвинувшейся пассионарной суперчумы арабо-исламского "проекта". Не удивлюсь, если через несколько лет арийский витязь Брэйвик досрочно покинет свою трехкомнатную квартиру и возглавит какую-нибудь нетолерантную европейскую структуру.

Когда говорят пушки, музы молчат. Эта поговорка родилась в уютное время, когда были тылы, где музы могли отмолчаться... Но наступают времена, когда тыла больше нет. Более того, самому существованию муз объявлена война, низ подымается и хочет вытеснить верх, племенная этномасса душит человека человеческого. В ситуации глобализма, более ложного, нежели подлинного, восстание масс, о котором европейские философы начали говорить в позапрошлом веке, переходит в максимально агрессивную фазу, окончательно преобразуя метафору "нового средневековья" в реальность.

Подводится некая черта под религиозным бытием человека, точнее, под социальным существованием религиозности человечества. (Сейчас возможно появление второй divina commedia, суммирующей уже не антично-католические смыслы западной культуры, а всё мировое религиозно-культурное многообразие. Так сказать, новому средневековью - и новый Дант. Виктор Пелевин кое-что уже сделал в этом направлении, заменив, впрочем, добропорядочно пафосный и почти чопорный дантовский happy end чем-то, скорее, неораблезианским, погружая нас в освежающий душу веселый непристойный хохот.) Социальный - внешний, гетерономный, природный, племенной, проязыческий и т.д. - Бог умер, это констатировали еще мыслители Нового времени. Это значит еще и то, что религия уходит с поверхности души и жизни вглубь, приближается к тому, чтобы стать сердцем человека человеческого, как того и желал Иисус. Сегодня опирающийся на науку (собрание муз во главе с Уранией) практический позитивизм светской цивилизации наследует декларируемому негативизму церковной религии, решая задачу преодоления несовершенства мира не тем или иным уходом от него в "трансцендентную" связь с воображаемым запредельным Отцом-Хозяином, а перманентной работой по устранению этого несовершенства тут, на Земле.

XII

Природа есть наш враг, сказал русский религиозный мыслитель Николай Федоров. Но чей "наш", он не уточнил. "Наш" у него значило - относящийся к человечеству. В целом я с ним согласен, но столь широкое понятие "нашего" при переходе к конкретной борьбе за человека неизбежно делится на "наш индивидуально-человеческий" и "наш социально-коллективный", причем второй "наш" является продолжением той же самой враждебной природы, против которой как носительницы смерти радикально выступил мыслитель. Весь XIX век, в котором он жил, еще с головой был накрыт социальностью, и даже выдающимся умам мыслить себя вполне личностно было не в подъем. Тождество человека и социума казалось само собой разумеющимся и очевидным. К примеру, тот же могучий срыватель масок Лев Толстой еще слишком уважал то, с чего срывалась очередная маска, - нечто вроде метафизической основы социальности (как бы нераздельной с человечностью), от которой он мог легко оторвать и отбросить, допустим, аристократа и бюрократа, но на крестьянина рука не подымалась, и ради последнего социум оставался потенциально свят.

Бердяев ушел дальше, но и у него, похоже, не было ясного понимания, что делить социум на "плохой" и "хороший" бесплодно, у него еще, кажется, были иллюзии о возможности христианского общества, и он не поставил решительного знака равенства между объективацией, о которой много говорил, и социализацией. А для личности как человека человеческого, а не социоатома, это одно и то же, она, чтобы быть собой, должна отбросить всё социальное целиком, бескомпромиссно и не торгуясь, ибо объект и социум принадлежат хотя и к вторичным, но стихиям природы. Социум неумолимо и роковым образом объективирует любое человеческое содержание, как цунами смывает любую постройку. Поэтому выход для человека-личности один - не строить жилье души в социальным океане, не доверять ему своей жизни. В этом я вижу продолжение мысли Н. Федорова о борьбе с универсальным врагом, природой. Царство Божье, по Христу, есть "внутри вас", причем ударение следует делать на "внутри", а не на "вас", это состояние духа индивидуального, а не общественного, ибо "социальный дух" есть лишь слабая, искаженная и отдаленная копия духа индивидуального, всегда служащая коллективным целям, то есть каким угодно, но только не духовным в прямом и истинном смысле. В руках социума всё индивидуальное и духовное, как в реторте алхимика, превращается в коллективно-обезличенное. Подтверждение тому - две тысячи лет истории социального христианства, все исходные божественные интуиции, как в тюрьму, заключившего в субботу социального служения. Но мы помним слова Иисуса, что "не человек для субботы, а суббота для человека". Суббота есть лишь социальное установление, она не дух, а инфраструктура для духа. Увы, в новозаветной церкви повторилось все, против чего Иисус боролся в церкви ветхозаветной, ибо обе они подчиняются роковому, уходящему корнями в биологию, закону социального строительства, заключающемуся в том, что любая постройка стремится стать самодовлеющей и рано или поздно начинает порабощать строителя. Слово Христа вообще и о субботе в частности противостоит этому закону, а из глубины веков с ним перекликается протагоровское "человек есть мера всех вещей", и мы видим, что христианский дух на своих вершинах и в своих глубинах не случайно в последние столетия слился с эллинским в нечто человечески мощное и жизнеутверждающее, в то историческое Откровение о Человеке, что еще ждет своего раскрытия и воплощения в столетия грядущие.

XIII

По своей высшей, сознательной и познающей, природе мы все, чем бы мы ни занимались, должны быть астрономами и поэтами, влюбленными в звезды, ибо сами мы суть производная от звезд и их бесконечности. Внести максимальный смысл в наше существование мы можем лишь всматриваясь и углубляясь в то, что нас произвело, то есть в эту самую зримую бесконечность.

Попытки всматриваться и углубляться человек начал с первых дней творения. Эволюционно он выработал два способа, индивидуальный и коллективный, компенсации ужаса бытия, которые возникли, вероятно, одновременно в полудремлющем еще сознании, причем второй из них как более простой и детски непосредственный на долгое историческое время вышел на первый план. Это - религия как продолжение семьи, где мы рождаемся, в бесконечность, и уподобление этой бесконечности мира вселенской детской люльке, которую любовно колышет рука далекого невидимого Отца. Это время Урана, Брамы, Тенгри, время первичного естественного монотеизма. Это был коллективный, этночеловеческий, социальный запрос и ответ на смысл существования. Но человечество никогда не состояло только из социума, напротив, сам социум возник лишь потому, что были индивидуумы. Нетрудно представить, что со временем именно индивидам стало бессмысленно и скучно в пустынном пространстве первобытного монотеизма, и осваивающий вселенную человеческий ум сотворил и пустил в мир десять тысяч "языческих" богов. Это был второй шаг антропоморфизма как мироочеловечения, выход из ограниченности первичного монотеизма, его абстрактности, холода и бесчеловечности, всего того, что к нашему несчастью как устрашающий аппендикс архаики дожило до наших дней в исламском представлении о божестве.

XIV

Природа - Общество - Человек. Три уровня психоразумного состояния жизни. Эволюционный вектор: от Природы через Общество к Человеку. Исторически выход из Природы породил Общество и создал религии. В религиях подготавливался переход к Человеку, но Общество в форме церкви до сих пор поглощало все энергии этого возможного перехода. При этом самосознание человечества искажалось, смешивая Общество и Человека, принимая первое за второго, переходную ступень - за цель. Мы всё ещё в Обществе. От минуса Природы мы пришли к нулю Общества и мечтаем о плюсе Человека. Мы - в нулевой фазе. Духовный кризис человечества, о котором говорят уже сто - двести лет, заключается в том, что Общество больше не отождествляется с духовностью, оно утрачивает авторитет и доверие индивида, который сознательно или бессознательно стремится освободиться от социального плена и приблизиться к Человеку. Сначала Бог ушел ("умер") из Природы, на наших глазах он уходит из Общества. Он идет к Человеку, но люди пока еще этого не понимают и в страхе "падения нравов" и "распада человечества" начинают панически, как пораженные "трихинами" у Достоевского, бросаться друг на друга, ибо Общество, теряя Бога, склонно обвинять в этой потере те или иные группы конкретных людей. Социальный Запад как самая динамичная часть планеты "обезбожился" первым и потому первым обрушивает на себя ненависть более медленных и статичных регионов Земли, столкнувшихся с темпами изменений мира, неизбежно сметающими традиционный тысячелетний уклад. Этот уклад неотделим от церковно-конфессиональных культурных оболочек, поэтому в кризисной схватке нового и старого, современного и архаичного социально-религиозный покров Земного шара, все коллективно организованные конфессии объективно и неотвратимо выступают на стороне отмирающего прошлого. Мировая религиозная среда выделяет из себя яд разлагающейся архаики, который быстрее и легче всего усваивается, концентрируется и аккумулируется в фанатическую энергию в последователях самой молодой и интеллектуально упрощенной из мировых религий, в исламе, современный пассионарный подъем которого выполняет теневой заказ времени (вытекающий из демократической воли "догоняющих" народов к этно-культурному, переходящему в политический, суверенитету) и обнаженно, непосредственно и быстро осуществляет то, что более медленно и тайно, будучи обременено наследием более сложных связей с историей цивилизации, зреет и просится наружу и в остальном конфессиональном космосе: всецелый захват пространства нашей с вами жизни религиозным фундаментализмом как способом существования, адекватно накладывающимся на мировой парад этноплеменных суверенитетов. Так идеи демократии и равенства последних двухсот лет реанимировали элементарный дух первобытного этнического самоутверждения со всей его простейшей пещерной технологией отрезания голов.

Греческая античность подарила нам гармоническую смесь материализма и идеализма, отражающих не пресловутую борьбу классов, а нашу двойственную природу. Но она не только двойственна, но и двуедина, и в понимании этой двуединости однажды придет конец до поры до времени вынужденным "противоположностям", порожденным еще крайностями древнеближневосточного религиозного дуализма, перекочевавшими в христианство и западную философскую культуру. Тут корень и исток любого, религиозного и светского, сектантского и партийного, черно-белого видения мира, побуждающего нас идти по линии наименьшего сопротивления: ведь, решая проблему жизни, всегда проще в том, что она тебе плохо поддается, обвинить другого, чем справляться собственными силами. Тут и начало любого изгнания зла из себя вовне, экзорцизма, ставшего с веками весьма удобным для социума механизмом власти над человеком. Ведь никакая религия социум никогда не критиковала, скрижали писались не для социума, бичеванию всегда подвергался лишь человек, "погрязший во грехе", "исполненный зла" и так далее; социум же всегда - в форме церкви - был представителем "добра". Результатом таких соотношений было то, что изгнание зла было процессом не творческим, а механическим, оно не совершенствовало человека, а подчиняло и приспосабливало к социуму. Развитие человека противопоставляет экзорцизму как перекладыванию зла на другого - преодоление зла в себе, что является творческим трудом, доступным индивидуальности и по определению недоступным социуму. В социуме нет единого экзистенциального центра, подобного тому, что есть у каждого из нас, двуногих, - центра, в котором мы находим ощущение сознания, искру божью, совесть. То, что по недоразумению называли и, возможно, еще называют "общественным сознанием", есть не более чем метафора, вроде "руки Москвы". Всё ничего, пока эта метафора висит в воздухе, торпедируемая реальными, индивидуальными, сознаниями, не дающими ей закостенеть. Но беда, когда эту метафору начинают принимать за реальность, тогда социум совсем перестает слышать человека и возникает вата и удушье тоталитарного "благополучия". Поскольку у социума нет органов, потребностей и вообще природы единичного человека, постольку социуму неведома и реальность зла, неотделимая от природы человека. Поэтому, чтобы справиться со злом, социум конструирует "другой социум", ищет заговор и врагов извне себя и непременно "находит", так возникает несгибаемая дедукция Инститориса и Вышинского, для бесперебойной работы которой остается самая малость: подкидывать на ее жернова нежелательных-сомнительных человечков, которые всегда в наличии, ибо несовершенны...

Древние народы издавна пользовались таким черно-белым способом относительного облегчения своего существования, причем с веками от него не отказывались, а, напротив, прибегали к нему все чаще: в Ветхом завете мы точно находим козла отпущения и, кажется, дьявола; в Новом завете, кроме дьявола и бесов, мы в полный рост встречаем Сатану (искусителя), и - главное! - Христа, который является Универсальным Козлом Отпущения. Ведь что его объединяет с сонмом противников? То, что он, как и они, изгой. Племена признали его лишь изгнанным на крест, когда он, как и четвероногий в пустыне, "понес на себе грехи", уже не одного, а всех племен.

В евангелиях начался переход экзорцизма от этнического к индивидуальному, - об этом говорит хотя бы сцена в главе 8 от Матфея, где Иисус в Гергесинской стране изгоняет бесов, отправив их в свиней. Обратите внимание - здесь изгнание зла достигает своеобразного максимума, становясь многослойным, объемным: Иисус - сам одной ногой на кресте, он уже складывает на хребте своем сумму негатива человеческого, готовясь к решительному сражению со злом внутреннего уровня; рой бесов, вылетающий по его велению из бесноватых, - это второй уровень зла, более внешний, тут человек освобождается от удара природы, отчасти устранимого и вмешательством извне; и, наконец, стадо свиней принимает бесов и рушится в пропасть - это третий уровень очистки от зла, самый внешний и самый традиционно-этнический, это иудейско-ветхозаветный рудимент примитивного обретения чистой совести, основанного на волевом решении первобытных людей разрубить мир на белое и черное, запустив таким образом простейший механизм машины добра и зла, который, однако, потребовал несправедливого насилия над некоторыми божьими созданиями, и это насилие дожило до евангельских времен, ибо стадо невинных свиней в гл.8 Мф так же проклято и гибнет, как ежегодно погибал ни в чем не повинный козел. (То, что Иисус оказался к этому "причастен", показывает нам, как зарождался миф новой церковной религии: элементы прежней, яхвистской, религии накладывались на биографию центрального исторического лица, превращая его в лицо мифическое. Детали древнейших преданий, которые, допустим, при Аврааме или Моисее могли быть живыми чертами быта, в евангелиях обретали уже мифический смысл. Так тот же козел отпущения, некогда бывший вполне "историческим персонажем", здесь трансформируется в свиней, явно - вместе с кучей бесов - мифических.)

Сегодня мы столкнулись с планетарным экзорцизмом, когда одна из мировых религий взяла на себя смелость изгонять из нас бесов всех остальных религий.

XVI

Кроме всех кризисов, мы переживаем сегодня глобальный кризис империи. На повестке дня ближайших столетий - создание последней империи земного шара и первой космической. На эту роль есть известный претендент... Кризис начался сто лет назад, когда рухнули империи традиционные. Не успели они упасть, как тут же начали сооружаться новые механизированные чудовища: империи гитлеровская, японская, советская, евроатлантическая. В новой звероящерной схватке два из четырех монстров проиграли, два - победили. По биозаконам имперского существования они тут же, как библейский легион бесов, разделились на две суперимперии. (Законы империи, самодовлеющего рынка, блатного мира и дегуманизированной политики - одни и те же, всё это - биология, продолжение всё той же власти над нами неукрощенной природы.) Оруэлл, в молодости служивший в колониальной администрации и наблюдавший эти процессы, как Иона, во чреве британского Левиафана, пророчески предсказал еще в сороковые годы ХХ века выход на арену, - где сцепились евроатлантисты (Океания) и русская степь (Евразия), - третьей силы, которая до поры дремала под именем Третьего мира, - Остазии. Какой лик приняла эта Остазия, мы наблюдаем сегодня. Формально писатель выразился неточно, просто завершив традицию страхов европейцев ХIX века перед угрозой роста населения (Китай) и активности желтой расы (Япония), угрозой, которую тогда романтично называли "панмонголизм". Точнее эту третью силу следовало бы назвать "Зюйдазия-Нордафрика". Однако по сути он оказался прав, тонким чутьем незаурядного мыслителя-художника уловив подспудный мощный планетарный сдвиг, ведущий если не к скорой военной катастрофе земного шара, то, похоже, к деструктивному перерождению всей ткани западной цивилизации, той, которую мы привыкли в хорошем смысле называть желаемой для всей планеты вестернизацией. Громадная часть именно Третьего мира пришла в движение, пассионарно вздыбилась, но, вместо законно ожидаемого в Ш тысячелетии "креатива", хотя бы такого, как модернизация Мэйдзи или индустриализация сталинских пятилеток, здесь поднялась абсолютно слепая сила, годная лишь на то, чтобы в считанные часы милитаризовать все континенты...

Мы в России, расставаясь с имперскимим покровами, романтически мечтали о явлении Человека. Надежды 56 года на социализм с человеческим лицом сменились надеждами 91 года на человеческое лицо демократии - другого лица, кроме человеческого, впереди как бы и не разумелось. Но явилось новоэтническое лицо - явилось везде!.. Поражение человека, начавшееся в 1914, продолжившееся в 1939, в наши дни достигает апогея. Человек еще не сломлен окончательно, но терпит крах на всех направлениях. Но какой человек? Терпит крах человек, который до сих пор ассоциирует себя с той или иной формой социума, тот человек, который хотел бы выглядеть красиво-гуманистично, как усвоил из классики, но при этом делать все безобразия и глупости, которые ему внушаются этносом и социумом. А так - не получится. Кризис на то и кризис, что он опять ставит нас перед жестким выбором, на сей раз: или ты остаешься этносом-социумом со всеми вытекающими катастрофическими последствиями, или становишься человеком...

Пока на наших глазах продолжается упорный уход от человека в этносоциум, провоцируемый всей этноимперской политической психологией хозяев мира. Путин, рефлекторно подчиняясь ей, поставил страну заново на имперские ноги. Это психология прошлого, но ее реставрация в XXI веке - на совести тех, кто смешал в одно демократизацию с милитаризацией, превратив эту смесь в детонатор тлеющей мировой бойни. И потому первая великая война III тысячелетия, начавшаяся 30 сентября 2015 боевыми действиями российской авиации в Сирии,- это формально, то есть по "международным правилам", война Океании в союзе с Евразией против Остазии ("мирового терроризма"); фактически же, по подпольному праву силы и вероломства, - это война Океании в теневом союзе с Остазией (партнером по криминальному бизнесу) против Евразии как имперского конкурента. Мы опять в ловушке Рока, то есть продолжаем жить так, как если бы никогда и не наделялись сознанием и именем homo sapiens'а, а просто плыли и продолжаем плыть по реке бытия, как безвольная грязь. Для политического Ислама, война с которым таким образом и идет и не идет, такая ситуация неопределенности и торжества чисто сиюминутного, "тактического", шкурного интереса всех участников мирового процесса очень выгодна. Тут все кошки серы, критериев нет, закона нет, всё решает момент и вероломство. Любая блатата мечтает о таком вечном "порядке", ибо тут всё, весь земной шар - подковерная удушающая возня, хрипы, рычание, хлюпанье кровавых рек - всё во тьме, ничьих лиц и глаз не видно, каннибализм не светится, он скромен. А снаружи - "мировое сообщество", "международные отношения", "цивилизация прогресса" - всё как ни в чем не бывало пристойно продолжает свое существование, заседает, решает, судит, строит и спасает, как бы ничего не желая замечать...

И, тем не менее, несмотря на то, что шкурные кошки-мышки Океании с Остазией начались уже давно, до падения нью-йоркских башен, я неспроста сказал сейчас, что 30 сентября 2015 года началась первая великая война III тысячелетия: именно вмешательство России строго очертило предмет войны, переводя её из фазы броуновского движения взаимноуничтожающих интересов игроков в имеющие смысл линии силовых напряжений, четко указывающих общечеловеческую цель войны: уничтожение политического Ислама вместе с развязанным им мировым религиозным терроризмом и защита светского характера цивилизации. Это глобальная война старого церковно-религиозного и нового светского обликов планеты, которая только-только начинается, и всем властям Земли, народам и обществам еще предстоит сделать окончательный и решительный выбор - на чьей стороне быть: прошлого, защищая традиционные ценности и ввязываясь в череду межэтнических религиозных конфликтов, или будущего, противопоставляя любой религиозной войне ценность светского бытия как нового уровня единства человечества.

XVII

Одна сотая. Революция и религия. У человека две природы: материальная и сознанная, идеальная. Материальная - уходит корнями в материю, идеальная - складывается на базе сознания. Соединяются и разделяются они на грани между мыслью и веществом. Обе природы несовершенны, ибо заданы Неведомым-Беспредельным как начатки и ростки. Об это двойное несовершенство человека разбиваются все революции. "Русский бунт, бессмысленный и беспощадный" - не свойство русского только характера, это всечеловеческое несовершенство нашей натуры. Столкновение идеализма и материализма в истории мирового сознания - это катастрофический разрыв двуединой природы человека. Ни одна из этих половинок сознания не в состоянии решить человеческую проблему, которая решается только обеими природами вместе. Поэтому все материальные революции имели очень низкий КПД - 1%. Остальное поглощалось разорванной природой человека. Все сознанные революции, от Христа до Магомета и Лютера, подверглись той же участи. Дух (сознание), провозглашаемый господином и отрываемый от тела (материи), господствующий односторонний дух, не может не гнать тело, он обречен его преследовать, ибо тело не только несовершенно, оно - другое, оно никогда не будет копией духа, к тому же за телом стоит вся материальная природа, от духа как минимум независимая. Поэтому идеалистический монизм и монотеизм обречены воевать с телом и уродовать двойную природу человека. Дух не должен подчинять тело, дух и тело должны договариваться. Внутри каждого из нас нет ни равенства, ни толерантности - как же мы будем иметь их снаружи, в толпе?! Дух и тело - взаимозависимые, но разные, "неслиянные" ипостаси человека, и только их гармония сделает каждого из нас, как и должно, Богом, т.е. собственно Человеком как таковым. Их взаимный долг: дух сделает тело бессмертным, а оно наградит дух вечной радостью. Разрыв же на идеализм и материализм - следствие нашей врожденной тяги к "Абсолюту", т.е. некоему первопринципу, на котором бы базировалось единство жизни и смысла, дающее нам высшую гарантию незряшности нашего явления в мире. Другими словами, природа человека трагически разорвалась надвое, когда он вышел на поиск Бога. Первое единство, которое он мог увидеть, это единство природы как ритмического чередования ее творящих и разрушающих сил. Поэтому природа во всех видах стала источником религии и богов. Человек, под покровами язычества, склонился к материализму. Природа и в многообразии, и в единстве стала совокупным Божеством. Поэтому, хотя индийские и китайские религии снаружи, формально, не монотеистичны, по сути, под их пантеистическими покровами мы находим тот же материалистический монизм, выраженный во всеобщей универсальной власти природы, в противовес идеалистическому монизму авраамических религий.

Евреи, чтобы чувствовать себя хорошими, раз в год гнали козла в пустыню, христиане заменили козла крестом, на котором распяли наше телесное несовершенство ("грехи мира"), магометане периодически побивают камнями Шайтана, - всё это идущая из древности церковно-религиозная борьба со второй, телесной, ипостасью-сущностью-природой человека. Козел, крест, камень - символы войны, объявленной духом-идеализмом материи-телу. В Библии эту войну начал Авраам, ради союза с Богом идущий на убийство Исаака, из чего следует, что для него любимый сын был пока еще всего лишь куском плоти, чем-то материальным, простым веществом, которым - ради высшего, идеального, смысла жизни - можно пренебречь; более того, служение которому, то есть воспитание потомства, семья и т.п., ничего не значит перед служением Божеству. Максимализму смерти, отнимающей у нас человека за человеком и поколение за поколением, здесь противопоставляется максимализм человеческой воли, избравшей Бога, чтобы в ответ и самому человеку быть избранным высшей силой, гарантирующей от смерти. Это и есть взаимный выбор человека и Бога, в котором эволюция примата от обезьяны переходит к собственно человеку...

Сегодня мы уже вправе и в состоянии спросить: много ли значит тот бог, ради верности которому допустимо убить своего сына? От убийства - единокровного - сына менее полшага до самоубийства. Но возможность суицида не входит в природу Божества и, соответственно, в замыслы Бога касательно нас, хотя христианская жертвенность и близка к этому. Бог не может убить себя, как свет не может перестать быть светом. Только человек может убить себя и при этом непременно Бога в себе и наоборот, но и он не в силах убить "Бога вне себя" (беру в кавычки, потому что Бога "снаружи меня" нет, этот внешний-объективный "бог", существующий в материи или за ее пределами, так называемый "потусторонний" творец, которому усердно служат церкви, - всего лишь вековая языческо-материалистическая, этническая, детская, аберрация и иллюзия сознания), он лишь может заслониться от Бога и света; поэтому, кстати, весь пафос Ницше и его Заратустры на тему "вы Бога убили" повисает в воздухе и лишается смысла, если он обращен к личности, и тем более лишается смысла, если обращен к социуму, который, освобождаясь от одной иллюзии, по определению не способен перейти к реальному сознанию, возможному лишь в индивидуумах, и требует ее замены на другую иллюзию...

В отличие от западного, восточный идеализм не третирует тело, но, сливаясь с ним, теряет свою особость, самостоятельность, "неслиянность", превращаясь из равновеликой - дух и материя - силы в модус природы, которая в итоге становится Абсолютом, поглощающим человека как свою элементарную частицу. Это - тонкое, обволакивающее и усыпляющее сознание отрицание человека.

XVIII

Храм сатанистов, 17 февраля 2016 г., Финикс, Аризона, песнопения в честь сатаны. Израильский журналист, обративший на это мое внимание, мысленно иронически всплеснул руками: каков, мол, мир, полюбуйтесь! Но американцев, которые обычно склонны блефовать и болтливо набивать себе перед нами цену, в данном случае не упрекнешь даже в лицемерии. Здесь всё чисто. Демократия, господа! Один поёт бога, другой - чёрта. Не нравится тебе храм во имя чёрта, обойди его, к тебе не лезут. No, как говорится, problem...

Однако problem-таки есть. Демократия обеспечивает право на мракобесие, но не может защитить право человека просвещенного не дышать одним воздухом с мракобесием. Как правило, голос оскорбленного разума до уха властей если и доходит, то десятилетиями, вопль же церковных невежд - мгновенно (Не потому ли, что за воплем предполагается - хотя бы у нас, на Руси - "большинство", сам Его Величество Народ, а за голосом разума традиционно презираемый "интель"?). Закон о защите чувств верующих принят в России безотлагательно, но кто и когда примет закон о защите чувств просвещенного общества от нравственных миазмов, исходящих из гробов повапленных, именуемых храмами "государство-" и "культурообразующей" религии?.. Напротив, средства массовой информации заботливо транслируют эти миазмы, показывая мне на телеэкране мертвые лица несчастной паствы, участвующей в той или иной службе и равномерно превращаемой всем происходящим действом в однородную массу "рабов божиих".

Рабы божьи или рабы сатаны - какая разница?! Для меня - для индивидуальной личности - ее нет. Для меня важно не быть рабом, то есть в высшем смысле принадлежать лишь самому себе...

Но разница есть - для социума и государства, то есть для коллективного существования, в котором "раб божий" есть безропотное, удобное для манипулирования и использования существо, а "раб сатаны" может и конкуренцию в оппозиции составить и, в отличие от "раба божьего", просто так съесть себя обществу не даст...

Пишу сейчас и думаю, а ведь лет двадцать назад мне и в страшном сне не могло прийти в голову, что в XXI веке надо будет серьезно выяснять, что такое "раб божий" и т.п., настолько казалось очевидным, что серьезность околоцерковного разговора - дело далекого прошлого. Не напрасно же были по меньшей мере двести лет перемен от Робеспьера до Ельцина! Казалось, пришедшая в мир вместе с демократией светская эра навсегда определила судьбу церкви, оставив ее дотягивать свое призрачное существование на обочине жизни. Однако политика, вытеснив церковь с одной половины земного шара, помогла ей в другой половине, использовав религию как свой инструмент. Падение коммунизма вдохнуло в мировую церковь некоторые силы, и началась эпоха перевапливания гробов, которую еще называют возвращением к культурным, этническим и прочим племенным корням. Демократическая свобода слова и самоопределения стимулирует этот возврат в архаику, "к истокам" и так далее, дабы каждый коллективно-демократический субъект заново утвердил свою идентичность на древнейшей и священнейшей основе. Нечего удивляться, что эти процессы не только будоражат почтенные мировые религии, но и по возможности тащат наверх все десять тысяч языческих идолов. Все эти нью-эйджеры, сатанисты, готы и т.п. - всё это лишь пузырьки, вскипающие на поверхности океана "коллективного", как удачно выразился Юнг, "бессознательного".

Но демократические свободы стимулируют не только реставрацию религиозной мировой палитры, но и ее социальную тень, состоящую из тысяч больших и малых сект, в иных из которых, таких как сайентологи, мормоны или иеговисты, состоят десятки миллионов человек. Официальные церкви нервничают при взгляде на своих теневых конкурентов, однако с точки зрения закона они равны, и в демократические дни у церкви остается всё меньше оснований публично бороться с сектантами как "еретиками": ныне "Бог" и идолы в правах равны. К тому же с точки зрения прагматики и экономики сайентологический, к примеру, Богодоллар управляется со своей паствой нисколько не хуже, а порой даже и успешнее протестантского Богорезидента. Вообще, это мирное демократическое состязание официальных, "светлых", и неофициальных, "теневых", ловцов душ всё более стирает грани между теми и другими, принципиальная социофункциональная разница между какой-нибудь маститой исторической церковью и ее юной конкурентшей, общественной организацией, перенявшей у нее внешние приемы работы с массой, исчезает. Всё это по факту окончательно десакрализует духовный авторитет церкви, предельно обнажая ее условную социальную природу.

Всё, что я сейчас сказал, относится, более всего, к Западу. В России же традиционно семейственное государство склонно, скорее всего, вмешиваться в "духовную жизнь" церквей, поддерживая несколько главных официальных конфессий как опорные точки власти и давая им преимущество перед фасадно неклерикальными общественными организациями, заподозренными в "теневом культе"...

Далее на Восток и Юг религиозная ситуация резко ухудшается - это агрессивный исламский космос, разодравшийся в себе на сотни и сотни (не с этим ли связано и удивительное явление бесконечно длящегося "присоединения к перемирию" в Сирии уже почти полутора тысяч населенных пунктов..?) фанатичных сект (о чем, кстати, хорошо рассказал Тарик Али, описывая родной ему Пакистан начала 1950-х годов прошлого века, когда там, в среде имамов и улемов, разбухал, множился и закладывался идеологический змеюшник всех будущих талибов, игилов и аннуср) и на наших глазах обрушивающий свою злобу на весь земной шар. Исламизм, с которым мы воюем уже полтора года, - не что иное, как суммарная религиозно-военно-политическая суперсекта, призванная довести до конца фундаментальное возрождение социально-религиозного духа на планете, очищенной от светской цивилизации.

Самое нежелательное для светской цивилизации земного шара, что может случиться, это сознательное противостояние исламистской заразе под знаменами "этноцивилизаций" по биополитической схеме, вроде Хантингтоновой, восемь цивилизаций (фактически, культур) которого (Запад, Православие, Япония, Китай, Индия, Ислам, Африка, Латиноамерика), даже если их стянуть в четыре (Запад, Китай, Индия, Ислам), будут представлять собой легализацию роковых сил истории и "права народов" традиционно истреблять друг друга "во имя ресурсов". В таких условиях борьба с Исламом как суперклерикальной "цивилизацией" спровоцирует подъем неоклерикализма во всех антиисламских культурах, и планета ввергнется в пучину всеобщей религиозной резни "нового средневековья"...

Чтобы этого не произошло, человечество не должно глядеть на себя глазами подобных политологов, увековечивающих религиозно-культурную идентичность больших этногрупп как изолированную и самодостаточную "цивилизацию". Если народы и государства хотят иметь будущее, они должны знать, что, несмотря на всё многообразие культур, на земном шаре есть и возможна лишь одна единственная цивилизация, за которую и следует бороться со всеми фундаментализмами. Ибо исторически цивилизация вырастает из культур, и сама религия делает при этом эволюционный шаг, от племен переходя к человеку.

XIX

К встрече понтифика и патриарха в 2016 году. Что - "вытеснение христиан" с Ближнего востока? Вытесняется с земного шара Человек! - и с ним вместе Ваш "Бог", относительно неразделимое служение которым только и оправдывало историческое существование церквей.

"Братья по вере"? Да, это понятно-ясно, это само собой... Однако - когда же мы дорастем до понимания-признания, что мы - еще и братья по сознанию-разуму, то есть по главному врожденному признаку, отличающему нас от всей остальной биологии? (Разум всегда считался у людей чем-то само собой существующим, очевидным - ведь никто себя дураком не считает, - в общем, чем-то в быту полезным, как еда и питье, чем-то подсобным, но, по большому счету, в духовном смысле, не имеющим высокого ранга, несерьезным - а вот вера, это да, вера - она всех собирает, мобилизует, держит племя или группу племен и не дает им распасться, в общем, вера для этноса стержень, имеет для него первостепенное значение и высший сторожевой смысл. Вера это меч, щит и шлем, это крепость, бойница и купол. Все это так, но... чувствуете иронию моих слов? Вся эта лирика, связанная с верой, уже чересчур архаична, ей давным давно пора в архив. Тут не до смеха: пока человечество продолжает греметь мечом, щитом и шлемом, нет ему пути к человеку.) Почему мы до сих пор - на деле! - отрицаем свою главную общность - разум? Потому что исторически вера была раздроблена, а раздробленная на конфессии вера уже по одной только частичной природе своей неспособна признать единство разума: часть не может видеть целого. (Ежели же ты всё-таки настаиваешь, что, ты, малая часть могучей природы и вселенной, способен на представление в уме своем некоей целостной их картины, то я тебе скажу, что вижу тут два варианта твоего состояния, вытекающих из двойственной природы человека. Первый: ты - малая физическая часть великого физического целого, и физическая картина целого в твоем уме, сколь бы она ни была прекрасна и велика, непременно условна и относительна, то есть ограниченна. Это ограничение задано твоим объективным физическим соотношением с целым. Вариант второй: ты охватил умом бесконечность, как Магомет, взлетевший в рай, или Достоевский, поднявшийся к Христу, ты действительно постиг целое, в виде Истины, мелькнувшей, как молния. Но тогда ты никак не часть этого целого, ты сам - это целое, ибо тут действует твоя вторая, идеальная, природа.) Раздробленная, частичная, племенная вера и разум уподобляет себе, сводя его к раздробленности рассудка. Вера как таковая, единая вера человека (!), не социума, только она соответствует и единому, целостному разуму. Вера и Разум как таковые - две стороны высшей, идеальной, природы человека и принадлежат экзистенциальной глубине индивидуальности.

Множество народов и их территорий принадлежали множеству богов, единый земной шар будет принадлежать человеку и его Богу. Судя по тому, как вспыхнул повсеместный возврат к корням, неотделимый от демократического тщеславия, языческие боги, то есть боги природы, не совсем мертвы - скорее, совсем не мертвы. При Лукиане их начали гнать, они отступили, но помирать не собирались. Они покинули официальную сцену и ушли в быт... В нашу эпоху каждый языческий бог и божок вновь обретает непомерную гордость, уже на демократической основе. Он снова требует независимости, он непременно должен стать субъектом федерации, еще лучше - конфедерации, а лучше всего - начальником собственной, хоть малюсенькой, империи с ее атрибутами, флагом и топором. Языческие боги любят историю, это их стихия, они не мыслят жизни иначе как исторически. Причем история - это обязательная свалка народов, резня, катящийся по замкнутому кругу кольцевого времени клубок взаимопожирания . Может быть, Фукуяма, говоря о конце истории, тоже мечтал о прекращении именно этого безумного природоподобия межплеменных отношений. Во всяком случае, даже если этот социальный философ "тактически", то есть в ближайшей перспективе, ошибся, мы благодарны ему за то, что "стратегически" его "ошибка" продолжает питать наши гуманические надежды. Подлинной же ошибкой Фукуямы, как и всех нас, было бессознательное отождествление демократии с гуманизмом. Здесь зарыта большая собака...

XXI

Никто не отрицает существование совести, даже закоренелый злодей: он просто ее не слушает и знает об этом; но почему же отрицают Бога? Ведь это сущности, если не тождественные, то всё же весьма близкие.

Попробуем ответить. Первое, что приходит в голову, это то, что под именем "Бог" отрицаются те представления о божественном, которые веками были популярными, а ныне ослабли, ибо ослабла церковь, то есть отрицается бог церковный, бог социальный, достаточно внешний, достаточно объязыченный, материализованный и объективированный. Короче, это тот самый сказочно-детский дед Саваоф с бородой на облаке, о котором философы сказали: "Бог умер". Да, сей бог, как и некогда Пан, - умер. Так вот, злодей отрицает ныне Бога так же, как и не злодей - в отличие от времен Достоевского, когда в остроге писатель и душегубы бессознательно называли совесть "Богом". Никакой диалектики в этом не было, был простой шаблон всё того же уже умершего гетерономного Господа, которому по инерции давалась некая презумпция. Так что наш великий мечтатель о Народе напрасно воображал какие-то особые отношения своих соплеменников с Божеством. Всё было как всегда прозаично, как в той песне о разбойнике, который в конце карьеры запел "Господу Богу помолимся...": убивал, хотя знал, что этого делать нельзя, как ни называй ту силу, которая тебе это "нельзя" сказала: совесть, бог, долг, память, сознание, рассудок, что угодно! Внешний, церковный, бог, конечно, простит, - не простит Бог внутренний, о котором ты счастливо не знаешь, - и потому можешь беспечно зажигать свечки, каяться, а если разживешься добришком, то в конце жизни на спасение души даже отписать попам награбленное, отойдя к праотцам не то что успокоенным, а и почти святым. Таков один из широко известных сценариев классического церквотеатра наших недавних предков, который сейчас не может вызвать у нас ничего, кроме кислой улыбки: какая грустная комедия!..

XXII

Спасение и творчество. Кто же главнее - Спаситель или Творец? Тысячу лет спасение тормозило творчество, ибо почти с самого начала существования Церкви стало заложником политики. Спаситель, закованный в церковную броню, перестает быть спасителем. Творец же по определению есть и спаситель, сотворение мира есть спасение спасений, ибо творчество жизни в пустоте и есть универсальный путь спасения. Развратные папы XV - XVI столетий, сделавшие Церковь особым легионом Кесаря (по поводу дивизий которых Сталин получил бы вполне удовлетворительный ответ), эти папы, бывшие посредственными жрецами догматического Спасителя, строили и украшали Ватикан, грандиозно и роскошно продолжая творческое дело Господа по обустройству вселенной в доступном для человека месте. Время слияния усилий папского двора и крупнейших европейских художников второго тысячелетия не случайно назвали эпохой Возрождения и Гуманизма. Да, здесь было возрождение внимания к индивидуальному человеку и его творчеству, что технически выражалось в частичном возвращении античных "наук и искусств", в освежающем влиянии высокого древнего язычества, оживляющего память о второй природе человека, веками загоняемой в церковное подполье...

К спасению примыкает и смирение, которое, как и первое, - первоначально идея детская, церковная; ее трансформация во взрослом состоянии духа - это самоуправление и самоконтроль, подчиняющие низшее высшему, но не подавляющие его.

Не свободное подчинение душевного духовному, а таковое церковному - вот псевдосмирение. Ложь церкви заключается в том, что она свой коллективный менталитет, неотделимый от атмосферы обряда, выдает за духовность, в которую, как в купель, должен погружаться каждый наивный человек, пришедший смириться; при этом ему внушается, что, погрузившись, он обретает эту общую духовность, и она в нем становится его личной духовностью, его внутренним миром, его индивидуальностью. Это такое же замещение индивидуального сознания социальным суррогатом квазиличности, какое происходит в любой политической партии, но то, что происходит в церкви, по античеловечности сопоставимо лишь с тоталитарными крайностями политического спектра. При этом апелляция к церковному мифу даже и с благородным символом в его ядре нисколько не делает это "воцерковленное" общество менее опасным, чем любое другое, национально, социально или этнически направленное. Все коллективистски ориентированные социумы, религиозные и светские, объединяет то, что человек как цель из них выпадает; хуже того, он везде становится средством социального самоутверждения. Социум опять и опять диктует ему свою гетерономию, за лояльность и подчинение обещая исполнение всех чаяний. И человек, находящийся под этим мороком и обольщением социоиллюзии снова и снова забывает и упускает из виду, что он сам, а не коллектив, является центром и источником жизни, что духовный человек, которому он должен подчинить душевного в себе человека, находится не снаружи, не в собраниях и сборищах, не вне его, а в нем самом. И потому подлинное смирение, то есть знание своего места в жизни, места царского и ограниченного одновременно, неотделимо от образования и просвещения, то есть от умственного развития.

XXIII

Клерикализм как демократическая религиозная составляющая причудливым образом окрашивает и сам, казалось бы, образцово "светский и безбожный" Американизм. Здесь паства издавна на короткой ноге с божеством. Американские протестанты, вообще, из Спасителя делают спасателя, финансиста и спецназовца, если не учителя танцев. Бог их пляшущего муравейника служит универсальным общественником. Потому протестантская Америка и побеждает всех остальных, подтверждая своим бытием закон природы, по которому эволюционно более сложное явление более хрупко и при столкновении с менее сложным при определенных условиях может погибнуть. Парадокс Америки в том, что она хорошо пустила в глаза человечеству пыль, зажав в своем рыночном кулаке сумму западного научно-технического прогресса, оставшись при этом, как не раз отмечали наблюдатели, дикой в гуманитарном смысле. Эта дикость реально есть равнодушие к внутреннему миру человека, которое позволяет ей легко вынести всё, что не конвертируется в доллар, за скобки морального сознания, поэтому ей легко быть демократически "толерантной" в области "духовных ценностей", нивелируя их как равные в достоинстве предметы рынка. Так церковь Сатаны в Финиксе, о которой я уже говорил, в принципе получает равную с "великими конфессиями" возможность влияния на общество. То же самое относится и к "духовному бизнесу" всего остального теневого сектантского мира. Господство этих отношений незримо и равномерно снижает градус человечности, извращая и замещая потенциальный гуманизм реальным рыночным гуманитаризмом. Если разные уровни эволюции поставить в равные условия и столкнуть их в конкурентной схватке, то как замечательно верно когда-то заметил скульптор Э. Неизвестный, "крыса" непременно "одолеет человека, а вошь - крысу". Поэтому сегодня, в обстановке свободы совести и собраний, из сотен и тысяч земношарных сект духовно и морально побеждают, - то есть реализуются, изменяя нашу общественную атмосферу, - самые дикие. Подручные планетарного кесаря тысячекратно проституируют имя, слово и символику Христа, создавая мировое шествие религиозного Симулякра, как минимум пародирующего историческую миссию католицизма, а как максимум порождая ответные судороги мертвых исторических церквей по защите духовных ценностей. Не удивительно, что примитивнейшая из этих мертвых церквей, мусульманская, первой поднялась на борьбу с западным глобализмом как "мировым безбожием". Объективно Исламизм воюет за все остальные конфессии против светского человечества, так же как Россия объективно воюет за все остальные светские государства против потенциального религиозно реставрированного "конфессионального человечества". Исламизм и Россия прямо и простодушно приняли те вызовы века, перед которыми пока еще топчутся, лукавят и трусят хозяева земного шара. Американизм хотел бы, чтобы глобальная война клира и мира по-прежнему оставалась его, Американизма, приватным бизнесом, но, кажется, даже и в нем зарождается понимание, что дело слишком серьезно...

XXIV

Любая общественность децентрализована в человеческом смысле: в ней нет человеческого чувствилища, сознания и сердца; в ней доминируют механика и количество. Капитализм с церковным лицом так же несостоятелен, как и социализм с партийным: и там и там торжество количества над качеством. Можно не нарушать права человека и добросовестно держать его на минимальном пайке, но при этом унижать и оскорблять его достоинство всем ходом конкурентной жизни, отбрасывающей человека на обочину. Необходимо не строить новые формы общественности, а создавать реальную атмосферу внимания к высшим ценностям, ибо только они, эти ценности, и указывают на путь к человеку - Человеку, внутри которого сокрыт Бог... Внешняя церковь должна уступить место (то есть не лезть в душу человека и, тем более, не пытаться влиять на него политически) церкви внутренней, которая сложилась в глубине нашей культуры и как свободное восприятие этой глубины присутствует в каждом из нас. Только подлинное доверие к этой глубине может смягчить вражду между разными группами, слоями, классами и сословиями и устранить перегородки между странами, народами и культурами. Культурология, или светская теология, должна искать общее в различных верованиях, делая ударение на содержании исходных прозрений, а не на их исторической форме, которая принадлежит к этнобиологии. Культурология должна быть не беспредметной эстетикоидной "феноменологией" общего восхищения прошлым, чреватой слепым подражанием этому прошлому, а предметной теологией человеческого духа. Базой здесь мог бы быть, из известных мне гумаников (речь о новом движении к человеку требует отказа от потрепанных слов "гуманист","гуманитарий" и т.п.), к примеру, метод таких превосходных спонтанно-естественных культурологов, как Эрнест Ренан, Мирча Элиаде, Александр Мень, Карен Армстронг. Я знаю, что мои слова в лучшем случае назовут несвоевременными и т.д. Но что и когда было своевременным в области проклевывания человеческого духа из чрева биобытия?! Не есть ли эта "несвоевременность" - оборотная сторона подлинной актуальности? Не об этом ли говорит нам актуальность не только евангельской речи, но и любого из пророков? И не потому ли нам и ныне внятны не только мечты Джоаккино да Фьоре, но и любого из христианских, и не только христианских, мистиков? И всякую актуальность духа трагически встречают катастрофа и забвение, чтобы снова и снова любой крик к небу звучал несвоевременно. Потому человечество до сих пор и не может решить проблему голода и сделать так, чтобы биологический прирост населения не опережал его рост нравственно-интеллектуальный.

XXV

Что произошло в евангельские дни внутренне? Он дал нам шанс поверить в себя и отдаться сотворчеству с Ним, потому Он нас и спас, свернув нас с дороги чисто животно-коллективного существования (Яхве - бог еще этносоциального биоса, хотя путь к человеку в нем уже брезжил). О спасении вне познания и творчества можно и нужно забыть, это - давнопрошедшее. Ветхий Адам был еще слишком коллективен-этничен-биологичен, еще малоличностен, недоиндивидуализирован. Спасение и искупление суть выражения из биологических недр, из материнских объятий природы...Только усиление внутренней церкви, то есть рост не гуманитарной лишь, но гуманичной (Я провожу между ними принципиальное различие: гуманитарное - это гетерономный взгляд человека на себя глазами социума, социальной формулой личности, это псевдо- и квазисамосознание индивида, пресловутая "совокупность общественных отношений"; гуманичное - это самозаконный, автономный взгляд человека на себя своими глазами, изнутри своего опыта, это мое подлинное самосознание.) составляющей в сознании человечества, может и должно победить и вытеснить творчество дьявольское, лично-слепое, и антихристово, социально-слепое.

Что, кстати, есть антихрист? Антихрист - примат социума над лицом. Любая коллективная вера, партийная, церковная, сектантская, корпоративная, ведет к антихристу. Антихрист любезно улыбается в любой аудитории, он любит быть на виду, он влюблен в себя на фоне людей, он обожает себя как звезду, он знает, что толпа умрет за него, что он есть воплощение ее идеала, мечты и смысла. Но всё это для него не главное, это лишь тыл, альков, отдохновение. Главное - его особое устремление в будущее. Антихрист хочет вечной войны, он мечтает построить сверхтехнологичную армию из универсальных солдат, в которых должно быть превращено всё население планеты, ставшее физически милитарно бессмертным, и отправиться покорять всю бесконечную вселенную, со всеми теоретически возможными и практически желаемыми инопланетянами. Бесконечность материального мира для него - повод не к преображению и спасающему от распада его перетворению, не к апокатастасису, а к расширяющейся межгалактической бойне, к антропогенно-технологическому подобию Большого взрыва. Антихрист - материалист и пессимист в высшей степени - он верит лишь в вещество и взаимодействие с ним. В отличие от масс-лохов, тщеславно потребляющих сбрасываемую им с рыночного конвейера модную IT-продукцию и воображающих себя в соцсетях свободными гражданами глобального общества, он знает, что весь "виртуальный мир" - это та же таблица Менделеева, продолжение песка и грязи, ибо представляет собой лишь математические перестановки и комбинации частиц праха, совмещенные с электрическими сигналами. В отношении к материи любой сверхтехнологичный любимец антихриста Цукербрин - тот же усовершенствовавшийся краснодеревщик: принтер 3D сменяет топор, только и всего. Антихрист - прораб материализма, потребитель вселенной, строитель звездной империи. Я когда-то написал стихи, что он здесь. Да, он здесь, и радуется сегодня глобальным околоисламистским играм как возможности проверить на практике некоторые новейшие методики войны.

XXVI

Внешняя церковь явно препятствует жизни. У меня мечта: является последний Папа - в его лице Церковь снимает ризы, выбивая тем самым почву из-под клерикализма и иерократического осуждения цивилизации, маскирующегося под религиозный суд (ИГИЛ и т.д.). Подражая самому авторитетному клирику планеты, и другие конфессии снимают рясы и клобуки и облачаются в гражданские одежды, превращая храмы в музеи и образовательные центры. Люди разных религий перестают пугать друг друга внешним видом и начинают обнаруживать между собой человеческое сходство. Исчезает разрушительный дуализм сакрального/профанного (светского) во внешней жизни, исчезает и секулярность как полярность церковности. Резко сужается поле причин для возникновения войн. Человечество обретает мощный ресурс единения.

XXVII

По образу и подобию Божию строится человек, а не племя, не этнос, не нация. Индивидуальность, а не коллектив. Поэтому стадо, чтобы не утратить связь с образом и подобием, до сих пор вынуждено периодически вокруг него плясать, суетиться, делать магические жесты и фигуры, обрядом-ритуалом поддерживая память, снова и снова нажимая на миф и делая вид, что этот миф жив. Но даже во времена Джона Мильтона, то есть в XVII веке, война демонов и ангелов, например, была уже только метафизической, сражения происходили на философских полях, но отнюдь не на улице; если сегодня она, сойдя с метафорического неба мифа на землю, станет реальной, итогом будет не очередной "возвращенный рай", а глобальная ЭККЛЕСИОГЕННАЯ КАТАСТРОФА и окончательный конец нашего мира.

XXVIII

Аполлон, музы, Эрос, Прометей и т.п. - природная база Культуры, некогда мифически оформленная, а ныне воспринимаемая нами эстетически и символически. Иисус - человеческая база Культуры, которую Церковь, уподобляясь культам древности, оформила мифически как Христа; ныне же церковно-мифический Христос мешает нам воспринимать живого Иисуса как должно, то есть прежде всего интеллектуально-этически, постигая его как нравственное утверждение индивидуального сознания.

Сопоставляя сознание и мир, можно сказать, что обожествление природы - политеизм, человека - христомонотеизм. Если политеизм, язычество, так или иначе существует до сих пор, то подлинный и развитый монотеизм, строго говоря, еще и не начинался. То, что им называется, это три попытки расшифровать Авраама.

Обожествление - это наделение абсолютным смыслом, неизбежный антропогенный процесс придания миру смысла, сознание требует его уже на самых ранних стадиях эволюции. Жители тропических джунглей, не слышавшие о Библии, и сегодня знают, что есть Кайкай, которого надо слушаться: он всё может, от него всё зависит, его нельзя увидеть, но он - везде, всё знает и каждую секунду видит нас и слышит. Это - чистой воды интеллектуальный антропоморфизм, на уровне зачаточной логики всех вещей; тут, в непритязательной пугливой оглядке дикаря на окружающие его заросли, закладываются основы всех высших представлений человека о себе и всех религий как первоначального выноса-проекции этих представлений о себе во вне. Мы начинаем с Вымысла, покрывающего собою исходную физическую реальность, превращая ее в реальность мифа. Миф - это вымышленный мир второго порядка, который, в культах пересекаясь с миром изначальным, придает ему смысл.

Для нас, жителей мирового города XXI века, прежний тысячелетний религиозный миф реальностью больше не является. Этот древний Вымысел воплотился в нашем историческом существовании и умер. Генетическая память о нем живет в ядре нашей Культуры, продолжая творчески нас питать. Отсюда возможны в будущем ростки новых вымыслов и сверхвымыслов, но это будут вымыслы уже о Человеке, а не о роде и племени; более того, это будут уже не детские вымыслы ради слепого безмятежного следования им, а взрослые творческие вымыслы-проекты, неотделимые от нашей способности искать формы бытия; эти вымыслы будут экспериментами человека над собой во имя Человека. Здесь не будет традиционного обожествления коллективом какого-то лица или смысла, здесь каждый индивидуальный эксперимент будет иметь божественное достоинство.

XXIX

Если с религий совлечь мифические покровы, то под каждым мифом и обрядом мы обнаружим ту или иную реальность, которая есть подлинный предмет поклонения. Так под греческими мифами мы видим природу и человека как ее трагическую часть; в иудаизме - этнос и этнического, то есть племенного-коллективного, человека; в христианстве - человека как такового, сверхэтническую и космическую личность (которую, увы, исторически восточная церковь свела до уровня иудаизма, породив, к примеру, в России неоиудейскую этничность; западная же - в лучшем случае практически свела ту же самую личность к человеку общественно-историческому, заменив индивидуальность социумом). Индокитайские системы дали или различные сочетания культа природы и общественного регламента, как в индуизме и конфуцианстве, или же - культ природы и различных способов растворения в ней человеческого сознания, как в буддизме и дао. Наконец, в исламе мы находим чистый культ общества, беспримесной социальности и коллективизма. Бог ислама - это дух коллектива, принцип его единства. Ничего, кроме коллектива и массы. Поэтому логично, что агрессивный исламизм, нависший сегодня над Земным шаром, пришел как наследник левых течений ХХ века после их краха. Пожалуй, лишь суфийская попытка движения через мистику к человеку и природе была гуманическим просветом во мраке ислама, но она была маргинальной и не имела достаточного влияния, чтобы очеловечить эту суровую религию круговой солдатской поруки и войны.

XXX

Наши попы гутарят: религия на Западе - хобби. Они полагают, что таким образом осудили религиозное положение Запада. Но они ошибаются. Напротив, они сделали Западу комплимент. Хобби - это свобода, это увлечение, а может, и творчество. Что может быть лучше, если мое увлечение - Бог? Не говоря уже о том, что хобби явно лучше, чем казарма.

Судя по этим словам, наших несчастных попов характеризует не то бессознательное простодушие, не то бессознательная же в крови растворенная сервильность. Ведь назвав религию "хобби", они невольно указали главное: религия приблизилась, стала человечной, стала личным делом каждого, она вошла в человека, внутрь его, как и желал того Иисус, говоря о "царстве божьем". Если Бог - мое хобби, значит он нашел во мне свою келью, значит, мы можем вместе играть и творить! Хобби - не миф, а реальность моего радостного действительного богообщения.

В церквоказарме же с "Богом" не поиграешь, тут "Бог" вне не только меня, но и помещения, тут он мифический, трансцендентный начальник, командующий откуда-то оттуда, из-за горизонта, и не прямо, а через вот этих же "батюшек". Тут не до хобби, игры или творчества, тут надо под козырек и палубу драить, продолжая служить воинствующему мифу, призванному защищать целостность, идентичность и ценности племени. Мертвый миф нынешней церкви - гораздо более воинствующий миф, чем его древний, некогда живой, миф-предок. Живой миф изнутри творил жизнь, мертвый же, не имея творческой силы, может утверждать себя лишь как надзиратель за поведением и моралью этноса, как вспомогательная окологосударственная полиция нравов.

Увы, как видите, через двести пятьдесят лет после Вольтера мы заново вынуждены учиться отделять религию и веру просвещенного человека от слепомифической церковной религии и веры и вслед за Кеном Уилбером ("Краткая история всего") повторять как открытие: "Мы не должны думать о Боге как о мифической фигуре, которая находится вне мира, управляя судьбами людей."

Не говоря о том, что церковь и государство (или идущие ему на смену транснациональные корпорации) по-прежнему кровно заинтересованы в такой мифофигуре как властном рычаге, находящаяся во вне и над нашей жизнью потусторонняя инстанция "Бог" в наши дни со всей очевидностью обнаруживает себя как опаснейший источник смертельной распри между людскими сообществами, ибо любая из "пассионарных" групп, заявляющая протест против безобразий жизни и желающая исправить этот мир, мгновенно находит в этой мифической инстанции оправдание своему возбуждению и санкцию на "управление судьбами" других. Не надо изучать нравственный императив Канта или его теорию гетерономии, чтобы понять, что "право" избивать ближнего всегда опирается на то, что лежит вне человека и является искони вожделенным изобретением социума, технологией, принципом, возведенным в высшую ценность как вечное орудие государства, церкви, партии, нацеленное на свободу человека.

Наступило время, когда духовная власть церкви утратила соль, сакральный институт больше не имеет плодотворной силы, помогающей, не говорю росту, а хотя бы поддержанию человеческого духа; напротив, внешние структуры, из которых институт состоит, стали препятствием для дальнейшей жизни духа, его "духовная власть" стала просто одной из форм политической власти, упорно продолжая собою государство, даже если формально от него отделена.

Вывод из ХХ века: миф больше не должен вторгаться в социальную реальность. Он потерял это право наряду с другими этнопартийными утопиями, обусловившими мировую социальную катастрофу. Тота-идеологии - те же мифы, только опытно, по меркам истории, мгновенно проверенные. Миф - незыблемая основа церкви, и потому клерикализм обречен: развитие нашего духа противоречит его природе. Жизнь при встрече с обнаженным клерикализмом прекращается: действие исламизма в мире это подтверждает.

XXXI

Вы, может быть, обратили внимание на британский фильм 2010 года "Битва титанов"? Там под конец темные силы прошлого, архаические боги, выдвинули против главного героя, Персея, колоссальное чудовище, Кракена, как бы суммировавшего в себе всю материальную мощь первобытного Хаоса. Человек победил, Кракен окаменел под холодным лазером Горгоны, но никуда не исчез, а превратился в скалы, то есть остался тут же, в балансе природы, и в "нужный" момент всегда может проявиться в иной форме. Так в ХХ веке он воплотился в несколько социально-демонических страшилищ, ринувшихся рвать друг друга на куски в двух мировых войнах и в противостоянии систем. Здесь древнейшие боги, в соответствии с самосознанием современного человечества, выступили не как индивидуумы (ибо боги-индивиды принадлежат мифу, кредит доверия к которому давно исчерпан), а как социальные системы, вера в которые в наши дни еще высока, хотя уже и она под сомнением: ядовитый запах пещерной этноплеменной бойни давнопрошедших времен упорно просачивается сквозь внешне благопристойные, современные и прогрессивные, общественные структуры, он разъедает и сбрасывает с нашего сознания теряющие всякий смысл и на глазах сгнивающие почтенные в ХХ веке идеологемы социализма, коммунизма и демократизма.

К нашему дню крупнейшая общественная структура планеты, американский военно-политический монстр соединил в себе идеологизм советского монстра (с заменой идеократии коммунизма идеократией "демократизма", побеждающего мир своей простотой, ибо в конечном счете он сводится к тем же laissez-faire и panem et circenses) и беспощадность гитлеровской этнической экспансии в форме глобального неосуперэтнизма, унаследовав силу и безумие обоих тота и сплавив в единый молот мессианский дух Советов и нацизма. Сегодня Америка - Кракен этноархаической эры (100 000 лет), ultima ratio пещерно-племенного самоопределения, опирающегося на все достижения социального и технического прогресса. Найдутся ли внутри человечества гуманические силы, способные породить и выставить против этого суперчудовища нового Персея и открыть эру чистой гуманики, свободной от проклятия врожденного биологизма человечьей натуры, заставляющего нас вновь и вновь самоутверждаться как агрессивные муравьи, а не те дети звезд, для которых были написаны евангелия и другие мудрые прозрения о нашей высшей природе? От того, как мы ответим на этот вопрос, зависит наша, землян, судьба.

Мы - в начале конца. Но не того, о котором вопят апокалиптики как о "конце света" и которому аплодирует церковный миф. Не о Рагнарёке и черной дыре речь. На наших глазах кончается биологическая предыстория, или этноистория, человека. Конец этот будет длиться не одно поколение, но он несомненен. Концу конца будет предшествовать, и уже предшествует, этническая агония, которая подымет, и уже подымает, волну, более того, всеземношарное цунами последнего всплеска суверенитетов-патриотизмов, непосредственным толчком к которому, после падения империй и деколонизации, стали распад советского и агрессия американского глобализмов. Мы уже догадываемся, что гарибальдийские идеалы в наши дни несут в себе яд, мешающий одним группам людей отождествить себя с другими группами, знаем, что патриотизм окончательно почернел со времен Гитлера и что красивое слово "суверенитет", если о нем начинают мыслить практически, непременно набухает оружием и кровью.

XXXII

Чудо, тайна, авторитет. Три кита церковной власти. Бывшая триада: сказочно-мифическое Чудо - плачущая икона, воскресение и т.п., трансформация материального в нематериальное и наоборот; сказочно-мифическая Тайна бога (потусторонность Отца и Сына, предмирность первого, беспорочное зачатие второго и т.д.), тайна пугающе-утешающе-оглупляющая; мифо-социальный Авторитет, внешний, гетерономный, принудительный, угрожающий, диктат богосоциума: социорелигия, экклесиократия, власть церкви. За триадой просматривается бог ("Бог") - потусторонний, через церковь социально-физический, надзирающий, начальствующий.

В 1917 в России эта триада трансформировалась в чудо революции ("мы рождены, чтоб сказку сделать былью"), тайну революции (мозг дедушки Ленина) и авторитет революции (партия, разгадывающая дедушкин мозг).

Новая триада, которую нужно постичь всему человечеству: чудо сознания; тайна внешней и внутренней бесконечностей, питающая сознание радостью бытия (мир конечный не только был бы абсурдным, но он потому и невозможен для нашего сознания, что такая конечность была бы абсолютным небытием, непобедимой смертью, что гораздо хуже даже "дурной бесконечности"); Человек как обещание сознания стать Богом. В этом - новый, внутренний, автономный авторитет как сила самосознания, утверждающего: ты - потенциально и бесконечно развивающийся и своим развитием преображающий космос Человек-Бог.

Необходимо новое слово - об Автономном Человеке, который и есть чудо: его сознание - взгляд духа в недра бесконечной материи, другое имя которой - тайна, она же - всеобщий источник познания-творчества. Здесь нет вражды между материальным и идеальным, одно дополняет другое и оба начала служат единой радости Человека-Бога. Отсюда и внутренне свободный авторитет, благословлящий самостоятельное движение человека во вселенной, лишенное страха. Изначальная трагедия смертности до поры присутствует, но она по ходу дела преодолевается мужеством нашей деятельной веры в грядущую победу рукотворного бессмертия.

Нужно увидеть реальное чудо, Человека, который просматривается за новой триадой.

Мне вспоминаются знаменательные слова из той же, мною упомянутой выше, "Битвы титанов", рассказывающей, в частности, о смене поколения античных богов поколением героев. Там перед решающей схваткой с архаическими чудовищами полубог Персей, отказываясь от помощи своего небесного отца, Зевса, говорит: "Я хочу всё сделать как человек".

Меня пронзили эти слова, ибо я чувствую, что все мы, земляне, - как минимум, полубоги. Одной половиной своего существа мы коренимся в архаике биологического происхождения, внушающей нам, что вся сила в ней и больше не надо ничего желать, достаточно за нее держаться, сохраняя ей верность; а другая половина зовет вырастать и пробиваться из органического чрева природы к осуществлению, воспламенению, разгоранию той божественной искры света, зачатком которой мы наделены.

Учась у Персея, мы должны одолеть и Кракена Америки, и гекатонхейров Ислама и всей мировой церковной религиозности на новых, неэтнических, основаниях и принципах, а не по правилам их традиционной игры, которую они собираются вести следующую тысячу лет. Они хотят воевать и убивать нас, мы же должны остановить войну и сделать всё "как Человек", а не как рабы рока, плывущие по течению распада и исчезновения.

XXXIII

Человечество живет модой, в том числе и в духовных вещах. Так, в наши дни, под влиянием науки, технического прогресса (Интернет!) и индийских религиозных учений заново сложилась мода на веру в мировой разум, к которому на бытовом ментальном уровне сводится бог любой конфессии. Мода это ветер времени, который усредняет духовное обоняние живущих и побуждает их верить в единый фантом, дающий им ощущение истины и причастности к общему делу. В этом смысле неверующих вообще нет. Священник и атеист днем делают свои дела и спорят, потому что каждый отстаивает честь своего мундира и корпорации, а вечером, за чашкой чая, им нет нужды бороться за социальные условности, и они могут дружно отдаться хвале мировому разуму и любви, разлитым по вселенной. Бог-отец? - Конечно, разум! Бог-сын? - разум и любовь! Святой дух? - Тем более! Ведь он - сама бесконечность разума-любви, куда мы полетим!.. Все ипостаси Троицы становятся здесь модусами беспредельного разума, которому биолог изумляется, наблюдая поведение наших братьев-прокариотов, а астрофизик - наших родительских черных дыр, красных карликов и звездного спектра излучения. В Индии любовь и разум вселенной текут по Гангу, мешаясь с человеческим пеплом, превращающимся в жирный речной ил, которому как древнейшая диалектика природы отзывается китайское дао. Надо всем этим спят десять тысяч будд, предлагая и нам дремать в обнимку с "небом-разумом", поклонение космическому фантому превращая в фантом-человечество, почти не отличающий себя от природы... Современный человек не сознает, что он обоняет воздух моды, он уверенно говорит, что внутри мироздания и за ним, за фасадом материи, есть бог, называемый Сверхразум, он же Суперинтеллект, пронизывающий собой каждую мельчайшую частицу мира, более того, и каждый из нас - всего лишь крохотный мыслящий атом ("модификация" искры божьей), клетка организма беспредельного Суперума... Таково самоощущение человечества, льющееся на нас со всех уровней современного логоса. Телевизор эту автоперцепцию суммирует. Индивиды, транслирующие сквозь себя это мироощущение, не задумываются над тем, откуда оно и какова ему цена - нет, каждый полагает, что это его личные мысли, личное развитие, его добытая, заслуженная вера; он не сознает, что его ум, вдохнув воздух эпохи, сделал прыжок и разом, бесплатно и безусильно, махнул туда - "к Богу", в "царство свободы" - куда до него историческое человечество, страдая и борясь, покрывая путь потом и кровью, ползло тысячи лет. Ваших возражений этот массовый индивид не поймет: ведь он - "сам", он - "творец и гений", что ему до тысячелетних мучений человечества! Но именно сделанный-то им прыжок и доказывает, что он вовсе не сам и еще менее - творец-гений. (В этой легкомысленной и самонадеянной самоуверенности масс-индивида, кажется, и кроется вечный источник возникновения новых и новых "гуру" и главарей сект: гордыня одного тут каждый раз встречается с невежественной доверчивостью многих.) Он стереотипически неоригинален и укрывается этой своей бессознательной неоригинальностью от страшных коренных вопросов жизни, сводя ее к относительно легкому скольжению по поверхности явлений и тем выбирая удел более казаться человеком, нежели им быть. Природу, которую мы считаем то врагом и оппонентом, то партнером и другом, такое поведение массового индивида вполне устраивает, ибо стихийно унифицированная модой религиозность современного человека в конечном счете объявляет божеством её, природы, умопостигаемую изнанку: природа и есть мир, движимый собственным, мировым, разумом. А мы, его миллиардные субразумные клетки, ничтожные элементарные частицы, вкладываем в него все наши упования... без особого, впрочем, усилия. Все движется, так сказать, само собой и напрягаться не нужно, достаточно быть лояльным "логике" вещей и событий. На вершине нашего прогресса не напоминает ли Вам эта массовая вера в Космический Интеллект что-то давно весьма знакомое и очень несложное? Не замыкается ли круг массовых религиозных поисков, и не в той ли точке, надеюсь, все же спирали, а не простой плоскости, оказываемся мы, где, отбросив покров логики, нас снова встречает нехитрый Кайкай анимизма, живущий в вещах и событиях?.. Существенная разница в том, что тогда Кайкай был прозрением и шагом вперед, теперь же он попахивает саботажем, даже слившись с научным рассудком и силясь укрепиться на небе. Вера в Небо, а природа в целом и есть небо, сегодня не выдерживает даже метафорического смысла - и это безнадежно обветшало. Внешний мир больше не может быть сакральным. Но, преобразуя небо, мы сотворим себя...

XXXIV

Всегда любил и люблю читать евангелия, всегда недоумение вызывало Откровение св. Иоанна. Самое верное об апокалипсисе сказал, по-моему, Николай Федоров, предложив понимать его как условное предостережение: если будете вести себя не так, то получите вот это...

Церковь и темные социальные силы одинаково находят в грядущей всемирной бойне-свалке, именуемой Армагеддоном, подтверждение своим ожиданиям. Для темных сил это естественный финал, логическая вершина любой драки, и дело чести любого блатаря выжать максимум из этой ситуации. Для церкви это также естественный финал бытия в этом мире перед окончательным переходом в мир иной, и можно продолжать беззаботный нравственный сон, ибо всё расписано, то бишь предопределено. Зло деструктивных сил и "добро" противостоящих им церковных сил могут безмятежно плыть по течению рока к финишу, предначертанному фатализмом, их объединяющим. Светское же позитивное человечество, то есть наиболее современная и активная часть цивилизации, имеющая о добре свое представление, с точки зрения церкви остается законной добычей зла и объектом приложения церковной благотворительности. Логика жрецов тут сонна и проста: не хотите быть с церковью? Тогда не обижайтесь на пожирающих вас крокодилов! А мы, жрецы, вам благородно перевяжем раны у тех, кто выжил. И дальше спокойно поплывем по водам рока, туда, к последнему бою и суду.

Конечно, этот церковный стоицизм есть унылый и безвольный пессимизм, по большому счету равнодушный к человеку и его будущему. Зло в этой перспективе давным давно признано не тем угашением света, с которым необходимо бороться как с ежесекундным отрицанием возможности человеческого достоинства, а просто самой жизнью данным "гностически равноправным" игроком в бесконечной шахматной партии "добро-зло", где современным образованным жрецам, играющим в "добро", если и мерещится в итоге какой-нибудь результат, то уже не мифический мат Козлу с окончательным сбросом его в ад, а вполне реальный дурно пахнущий пат, устраивающий обе стороны, более того, намекающий на то, что матч можно и продолжить...

XXXV

Когда вникаешь в подробности того, что две тысячи лет назад происходило в Элевсине, и того, что по сей день происходит в Мекке, то возникает ощущение глубокой архаики того и другого: в них говорит первобытная магия, цель которой - установить связь с божеством. Это первичный, коллективистский, уровень религии, откуда и трагедия "из духа музыки", то есть из оргиастических плясок, откуда и вооруженный джихад всех "искандеров и омаров, тамплиеров и тимуров", откуда все "пассионарные" ураганы и эпидемии гомопопуляций, столь поразившие воображение Льва Гумилева. Храм как дом коллективного духа, спаянного божеством, был местом аккумуляции этнической энергии, которая, скапливаясь, требовала внешнего выброса, экспансии, направленной на окружающий мир в целях его "улучшения", "спасения", подчинения общему "нравственному смыслу". Тут естественный исток добуржуазного, древнего, религиозного империализма: бог или боги только моего племени всегда обязаны были победить весь мир, дабы искоренить из него зло и сотворить единое мирное человечество. Другие боги недостойны были этой великой работы, ибо по определению были ложны. А так как эти другие боги изнутри других племен гляделись, разумеется, также единственно истинными и взывающими к борьбе за их торжество, то мир неизбежно - еще за тысячелетия до всякого Гоббса и его промышленно развитого левиафана - погружался и погружался в перманентную "войну всех против всех", продолжая собою биологию на социальном уровне. Религия тут была если и не впереди, то во всяком случае не позади, а работала в связке и наравне с экономикой и была никак не меньшим "базисом" и "бизнесом". На исторической памяти об этом давнопрошедшем значении религий, кстати, и держится упорное желание современных церквей участвовать в жизни... Иногда, как сообщают историки, возникали и оазисы религиозной терпимости, но эти редкие исключения не отменяют общего закона взаимного пожирания богов и народов. Впрочем, на эти оазисы полезно было бы посмотреть как на мерцающие проблески человеческого начала на общем этническом фоне. "Теоретически" такие проблески были уже в Ветхом завете: так псалмы Давида можно читать уже как уединенную песнь личности перед Богом, как попытку богочеловеческого диалога. Еще дальше идет Новый завет: Четвероевангелие, история Назарянина - это уже не теория только, а громадный практический шаг в сторону человека. Но вес этого шага оказался для последователей Христа настолько неподъемным, что они тут же, по историческим меркам мгновенно, измерили его мерой ветхого мифа и укутали его смысл в изношенные старохрамовые одежды. Произошло именно то, против чего Иисус предупреждал: новое вино налили в старые мехи. Естественно, гнилой жреческий мешок прорвался. Но и тех немногих капель иисусова вина, что уцелели в разодранной церковной тряпке, хватило на полторы тысячи лет. Древнейшая магия в иудейско-христианском ареале монотеизма сошла до минимума, а генеалогически связанные с нею кровавые жертвоприношения после падения Иерусалимского храма в 70 году исчезли более чем на пятьсот лет, "возродившись" лишь в последней, исламской, версии монотеизма, отбросившей человеческий дух на две тысячи лет назад, ко времени Минотавра.

XXXVI

Идолы Этноса и Государства еще сравнительно долго будут мучить человечество. Мы не можем внешним волевым усилием сбросить с себя этническую психологию, не в силах пока и убрать границы между странами - это произойдет вследствие внутреннего роста человека. Но отказаться от внешних выражений религии, от социальной организации религиозности в виде храма, обряда и облачений, от этого устаревшего источника дополнительной власти социума над человеком - это ныне уже вполне возможно. Мне могут возразить, что жизнь религии неотделима от ее церковной плоти, ритуала и обряда, - что ж, тем хуже для религии, если она способна держаться лишь педалированием оберток архаики!.

Двести лет назад была провозглашена свобода совести. Первым ее шагом стало отделение церкви от государства, но это была всего лишь полумера, к тому же чреватая расколом. И отделенная, церковь становится status in statu, продолжая удерживать совесть человека или рассекая ее в болезненном конфликте с обществом в целом - война церковной религии и ее антипода, атеизма, лишь длит в бесконечность это патологическое состояние. И только окончательное закрытие внешней церкви оздоровило бы нас навсегда, прекратив тиражирование слепой веры и похоронив сопутствующий ей атеизм, превратив, наконец, свободу совести из мечты в реальность. На языке мифа это бы значило, что Бог и его Оппонент навеки были бы изгнаны из общества и в каждом из нас засели бы за свою вечную шахматную партию, борясь за конкретную душу человека уже без участия общества в качестве арбитра, как это было тысячи лет. На языке же разума это бы означало освобождение религии из плена общества и ее возвращение туда, откуда она произошла: в недра индивидуального человеческого духа, где она по природе является одним из его главнейших модусов...

То, о чем я только что сказал, не есть теория, план или проект, отнюдь! Это - уже! - жесточайшая необходимость, ибо это не размышления, а крик на краю бездны. Еще столетие бездумного и легкомысленного скольжения по течению, в котором мы сейчас находимся, и все слова потеряют значение - нас не станет...

XXXVII

Сегодня радикальный ислам прямолинейно и грубо обнажает общий для всех религий негативизм отношения к этому миру, к его роковому несовершенству, причем делает всех нас, остальных, не принадлежащих к исламу, ответственными за несовершенство мира, виновными в том, что он остается все тем же неподатливым, постоянно проваливающимся в хаос, в изначально природное отрицание божественных надежд, некогда религиями высказанных. Имея перед собой такой мир, мы, по древнейшей религиозной интуиции, ставшей нравственно-психологическим законом жизни всех церквей, несем ответственность за перманентный распад мира, и втройне виновны в этом распаде, если не примыкаем к божеству. А так как божество само дробится на множество конфессий, на разные лики богов (сам монотеизм парадоксально не свободен от этого дробления!), то не удивительно, что вся история, преимущественно на Западе, в области авраамических культов, есть история взаимных отрицаний человека человеком на том "основании", что свободным (да и то лишь относительно, ибо фанатического ока энтузиаста веры не выдерживает ничья чистота, в последние десятилетия это особенно наблюдается в жизни мусульманских вероучителей, где ожесточенные партийные разногласия возникают порой почти на ровном месте и, чтобы быть зафиксированными, требуют микроскопа, свидетель тому Тарик Али) от обвинения в распаде мира может быть только человек, примыкающий к тому же божеству, что и я. Отсюда - вся борьба с еретичеством, чужеверием, непохожестью, все истоки ксенофобии, уходящей корнями вроде бы уже не прямо в природу, а в культуру, которая, однако, сама уходит в этническую тьму архаики...

Случилось так, что летом 2015 года в Западную Европу прорвался и хлынул стихийный поток южных беженцев, одновременно мы услышали о выходе на военно-политическую поверхность ИГИЛа с его заявкой на глобальный халифат, и тогда же в Интернете мне попались тексты одного (в следующем году умершего) из ярых фанатиков исламизма, известного московского политолога. Открыв его книгу, я поразился, обнаружив, что она опубликована автором уже лет шесть назад. Я был потрясен и, перелистывая пропитанные ядом страницы, ошеломленно бормотал откуда-то залетевшие слова: "Такой талант - и на свободе!" Сравнительно с его дискурсом даже "Mein Kampf" выглядит сочинением скромным, более человечным, менее поджигательным. Казалось, что извержение этой пропаганды должно было поднять на дыбы не только спецслужбы, но и, прежде всего, вороха статей уголовного кодекса против экстремизма, разжигания розни и так далее. Однако ничего, никакого шума, уважаемый автор как ни в чем не бывало год за годом разгуливал по столице вполне солидно и рукопожатно, до конца своих дней приглашался журналистами как эксперт в политические шоу, представляемый ими как некий таинственный не то религиозный, не то политический комитет. Впечатление абсурда было столь сильным, что, пытаясь представить что-нибудь подобное в истории, я смог лишь выдумать фантастическую картинку: В. И. Ленин после Шушенского никуда не уезжает, а все семнадцать лет до Октября спокойно проживает в Петербурге, легально издает газету "Правда", и, отнимая лавры у кадетов и черносотенцев, успешно громит в Думе царя-батюшку и его окружение. В общем, я был настолько изумлен, что до сих пор не могу решить загадку, чего сегодня в воздухе нашего общественного времени больше: свободы или трусливой глупости, смешанной с мракобесием? Однако тут же спрашиваю себя: а чего ты изумляешься? Василий Аксенов, живя рядом с упавшими башнями, в Нью-Йорке, предупреждал об исламской угрозе в 2001 году, Ориана Фаллачи прокричала об этом во весь голос в 2002 году - кто их услышал?! Эти и другие голоса правды, как и всегда, были для мировых хозяев неудобны, ибо "нетолерантны". Их двухэтажная политическая "толерантность" сверху и снаружи заботилась о том, "как бы не обидеть" добропорядочных мусульман планеты, а изнутри и снизу оборачивалась злокачественной терпимостью к злу, позволяющей мировым дельцам, как смертоносным микробам, делать свой черный бизнес в тех разлагающихся гангренозных членах глобального организма, где уже явно запоздало прижигание каленым железом фрагментарных полицейских налетов - тут требуется общепланетная военно-медицинская операция отсечения гнили от тела человечества. А я захотел, чтобы в этой обстановке кто-нибудь серьезно отнесся к пропагандисту исламской революции, последние пятнадцать лет не сходившему с экрана телевизора, где он пригодился российским медиа как яркий и ярый выразитель Антиамериканизма и слабо скрываемых под ним антиевропеизма, антихристианства и антигуманизма. Саму Россию он не ставил ни в грош, она для него просто территория и материал для будущих исламских хозяев. Дух ненависти в стеклянных глазах этого деятеля, гастролировавшего со своими прозрениями аж в Судане, читался как радикальное антизападничество и РЕЛИГИОЗНЫЙ РАСИЗМ - новейшее явление, говорящее о вторжении слепой этнической энергии в выродившуюся ветвь авраамического монотеизма и их слиянии, порождающем гремучую смесь биологической экспансии, изнутри уничтожающей вид homo sapiens.

XXXVIII

Ваше Святейшество! Фанатики толерантности от Вашингтона до Берлина, возглавляющие Запад и силящиеся возглавлять планету, либо слепы, либо намеренно, политически-идеологически, подлы, ибо делают всё для укрепления исламизма. За океаном появился свежий лидер, но насколько удастся ему вырулить независимо от общезападного тренда, это еще вопрос... Если светская элита глуха к вызову истории, станьте рупором подлинного Запада - более того, всей Земли! - разбудите совесть человеческую! Призовите людей планеты спасать не просто своих подопечных в узком смысле, "христиан Востока" - призовите спасать подопечных Христа! А ими являются все люди планеты, кроме жаждущих крови ближнего, которые сами вычеркивают себя из общей жизни. Но не обольщайтесь, Ваше Святейшество, широкими народными массами! Они Вам рукоплещут, но они так же рукоплещут диктатору, футболисту и поп-звезде! Причем двое последних, деятельность которых связана с голой силой, деньгами и развлечением, имеют на массы гораздо более сильное влияние, чем Вы. Их миссионерство успешнее Вашего - и не потому, что Ваш талант плох, нет, вы, может быть, даже гениальны, но массы захвачены талантами, в основном, совсем иного рода... Так что забудьте о массах! Вспомните о человеке! Человека! Широкие народные массы - это биология, даже если Вы их миссионерски благословляете, эти волны приходят и уходят, что нам до них? Это - кесарево, не божье. Учитель и спаситель наш, Иисус, не был политиком и, въезжая в столицу на осле, предчувствовал, что от восторженных пальмовых ветвей в воздухе до негодующих плевков в лицо и шипов на голове всего шаг...

Вы сделали карьеру, это могут и многие другие. Сделайте то, чего многие не могут! Сделайте поступок! Станьте великим Последним Понтификом, измените ход истории, измените мир, вдохните в него кислород!.. Ватикан, папство - один из важнейших нервных узлов Запада. Тут и дерзать на перемены в человечестве... Спаситель был юношей, верившим в Человека (Сына) - докажите, что старец тоже может верить в него, покажите миру, что прожитая жизнь не делает нас пожизненными рабами социальной необходимости, тем более, если эта необходимость давно слилась с обветшалыми на ней покровами!

Абсолютная правда христианства сегодня возможна лишь на путях признания относительной правды всех религий и их конфессионального равенства. Выяснение, какая из религий ближе к истине, возможно только в любви религий и вытекающей из нее свободы их общения. Без любви нет свободы, любовь первична, свобода лишь ее следствие. Любовь и свобода, растущие из индивидуальности, а не из общества, исключают политическую борьбу и такие ее частности, как борьба с инакомыслием, ересями и так далее. Поэтому свободу, имеющую свое происхождение в любви, нельзя принести из одного места на Земле в другое ни на штыках, ни на гаджетах. Перо, приравненное к штыку, становится метафизическим штыком, убивающим нас изнутри... Клерикализм в этих процессах любви может только мешать, ибо он исторически роковым образом стал политическим подобием государственных систем. Кесарь тут, во внешних обрядовых облачениях духа, навсегда вытеснил Бога. Разные мундиры разных конфессий ведут к усилению разных армий. Нависшая над нами угроза всепланетных религиозных войн говорит сама за себя.

Я зову Вас к церковному "атеизму" - отбросьте церковного бога! Скажите человечеству, что пришла пора подлинного, всечеловеческого, Бога, Бога не социально избранных, Бога избранных из природы! Закройте церковь Петра и Павла, верните религию из социальной тюрьмы в свободные катакомбы жизни! Выбейте хотя бы этот козырь из колоды мрака!

Было много теодицей церковного бога, оправданий Иуды и даже Сатаны - всё это уже неинтересно! Остановите ритуал, закройте обряд, отдайте Ватикан человечеству как авторитетнейший музей мифа! И расскажите людям о человеке по имени Иисус Назаретянин, оправдайте исторического Христа, очистив его имя от церковной патины! И вы сотворите великое дело обновления жизни.

Что Вы теряете? Репутацию? Положение? Имя? Деньги? Мы с Вами в том возрасте, - Вы чуть старше, я чуть младше - когда все такие потери до смешного относительны и лишь подтверждают ничтожество большинства социально признанных ориентиров...

Не только ненависть, но и любовь подражательна. Если Вы снимете сутану и тиару, то и другие снимут рясу и клобук, чадру и кипу, и люди станут меньше бояться друг друга.

Конец основной части записки.

ЗАМЕТКИ К РАЗГОВОРУ

Политика - это социальный быт, душа племени, этническая воля к жизни. Это воздух, которым дышат Кесарь и Искуситель. Демократия, некогда выросшая из гуманистических надежд, порожденных лучшей религиозной глубиной культуры, кажется, ошибочно или поспешно отождествившей человека и общество, в наше время наружно победив большую часть цивилизованного человечества ("Конец истории" Фукуямы), изнутри обострила сферу политики и усилила позиции Кесаря и Искусителя. Кесарь теперь избирается путем всеобщих выборов, а вдохновляется из того же традиционного источника Искусителя о хлебе и царствах. Этносы-народы обретают новое дыхание для взлёта пассионарности, то есть традиционной биологической экспансии.

Ислам - суперсоциальная функция, гиперплеменная душа, абсолютная власть коллектива над индивидом. Коллективы восстают друг на друга по закону природы - как биоособи. Поэтому практически сразу после смерти Пророка арабский этнос начал делиться на обособленные этнические группы, давшие впоследствии те десятки арабских стран, которые мы сейчас знаем. Возможно, впрочем, что этот народ начал делиться еще при Исмаиле, и импульс Магомета лишь дал возможность каждому пассионарному подплемени резче очертиться и двинуться джихадом к полному суверениту.

Национальная диктатура социализма Гитлера, национальная диктатура коммунизма Сталина, национальная диктатура демократии Клинтона-Буша-Обамы. Когда национальное начинает доминировать, разница между демократией, диктатурой и прочими измами стирается.

Еврейская и арабская авраамические религии - племенные смыслы, замахнувшиеся на универсальную власть над человечеством: нет бога ни кроме Яхве, ни кроме Аллаха. Поэтому то, что происходит ныне в окрестностях государства Израиль, никогда не кончится, или же кончится лишь тогда, когда этого захочет остальное человечество, перекрыв враждующим сторонам доступ к оружию и хлебу - тому, что позволяет вести войну. Религиозно-политический фанатизм Израиля не стоит недооценивать - этот детонатор ненависти на Ближнем Востоке вполне заслуживает того, чтобы назваться пятым рогом Шайтана в современном мире. Однако останавливаться на этом роге мы не будем: он слишком очевиден.

Этнизм и гуманизм. Народность и человечность. Существование коллективное и индивидуальное, биологическое-растительное и творческое-духовное, бытие в мире материальном и бытие "не от мира сего", существование внешнее и бессознательное, существование внутреннее и сознанное.

Пацифизм и милитаризм - не антиномии, а дополнения друг друга. Две руки общества. Пацифизм в одной части мира, например в Западной Европе, стимулируется милитаризмом - в другой, в Америке. Или: одна рука, допустим, ватиканская, благословляет мир, другая, вашингтонская, - чертит карту военных действий. Это можно сравнить с ситуацией, когда обыватель "никого не хочет бить", ибо надеется, что за него это сделает полиция. Милитаризм силовиков позволяет нам носить маску благородной человечности.

Мария и Марфа . И здесь два мира, "тот" и этот. Первая - дух, личность, "единое на потребу", невидимое. Вторая - материя, социум, многое, видимое. Первая создает из общности внутреннюю, истинную, церковь, вторая - превращает церковь в социальный инструмент и институт, утилизируя, искажая и изгоняя истину. Первая в Боге поет человека, вторая - коллектив, массу. Первая, как и Иисус, побеждает в истине и в сознании индивидуального человека, вторая - вместе со священством, в истории. Мария - более Византия, монашество; Марфа, скорее - Ватикан, социализированность.

Американизм и Исламизм, точнее, арабо-исламизм, неожиданно сходятся. Их объединяет ожесточенное стремление к формальной справедливости, торжество не веры, а партийнообразной верности избранной группе людей и ее идеологическим формулам. Не ищите духовной глубины ни там, ни там - найдете лишь политический и только политический "смысл", потому и ценности демократии или ислама, начертанные на их знаменах, опошляются и извращаются до самоотрицания. И тут крайности цивилизации и антицивилизации сошлись.

Любая религия коренится в этносе. В язычествах это очевидно, но и в великих монотеизмах прослеживается эта связь. Само прилагаемое к ним слово "авраамический" уже указывает на то, что они происходят от некоего "протоеврейского" клана-племени, из которого вышел Авраам. Вероятно, в нем произошел революционно-эволюционный переворот из политеизма в монорелигию.

Vita nuova. С небес Данта можно идти прямиком на культурологическую кафедру, не очень задерживаясь в келье Мартина Лютера, ибо в результате деятельности последнего мы наблюдаем рост свободы более политической, нежели духовной.

Иисус, спасая Магдалину от побивания камнями, остановил действие социальной машины, разрушил ее механическую коллективную "совесть", раздробив ее на индивидуальные искры совести человеческой.

Машина социальной справедливости имеет тенденцию терять гибкость в отношении к человеку и превращаться в тоталитарного монстра. Маркс подменил человека социумом, причину - следствием, диаметрально извратив их природное соотношение. Следствие не может воспитать причину себя по своему вкусу, и потому все коммунизмы рассыпаются. Впрочем, коммунизм прошлого века был отнюдь не первой попыткой социума поработить человека. Социальное посягательство на человеческую свободу столь же старо, как и культура. В эпоху цветения социологий мы начинаем забывать, что историческая борьба человека за свободу всегда была борьбой на два фронта, с непосредственной природой и с ее социальным продолжением.

Суд Сталина и Вышинского и суд Инститориса и Шпренгера принципиально сходны, ибо в обоих случаях социум полагает себя абсолютным владельцем истины и первопричиной внутреннего содержания человека. Увы, в этом сумасшествии всё было железно логично. Если вынести за скобки, что человек есть нечто несводимое только к материи (глине) и обладающее сознанием-духом, то в оставшемся глиняном универсуме социальная глина имеет полное право по своему усмотрению распоряжаться механической частью самой себя - глиняными индивидами.

Отлученный от официальной церкви и не печалясь об анафеме, Толстой, тем не менее, до конца жизни мучительно искал то на дне народном, то среди отшельников-старцев какую-то предельно неотмирную "потаенную церковь", словно все еще не верил себе самому, не верил в человека и нуждался в "референтной группе", которая либо окончательно разрешила бы ему быть собой, либо успокоительно отняла бы у него навсегда это право. А ведь в юношеском дневнике он писал, что мечтает стать основателем новой религии. Но разве кто отнял у него эту возможность?

Иметь диктуемое самой природой право на разрушение, но возлюбить и выбрать созидание - вот высшая доблесть наделенного сознанием существа по имени Человек. Понять это вполне, утверждать это и жить ради этого - разве не то же, что делать следующий религиозно-эволюционный шаг? Не это ли и есть Третий Завет, о котором глубочайшие умы мечтали со времен Джоаккино да Фьоре?

Об этнических оболочках духа, или слоях природы, покрывающих наш внутренний мир. В ходе эволюции мы начинаем их сознавать, отделять и сбрасывать с себя, освобождаясь как человек. Это долгий и трудный процесс. К примеру, из четырех крупнейших религиозных гениев России - Достоевского, Федорова, Толстого и Соловьева - только Толстому удалось внутренне освободиться от Государства и Церкви и только Соловьеву - от Народа.

С человеческой стороны религия и вера - это огонь в центре сознания, чувство света и смысла, присутствующее в жизни. Если это чувство во мне усиливается, я радостно говорю: "Есть Бог!", если бледнеет и сужается, печалюсь: "Где он? Нет Бога."

Соотношение религии как чувства света и церковного обрамления этого чувства. Там, где обрамление доминирует, религия становится социальным инструментом и машиной власти, но то, для чего религия возникла, из духа человека исчезает: он становится социальной клеткой-рабом. Так, не успев стать сообществом свободных людей, исторически деградировали все великие церковно оформленные религии: быт и политика их поглотили.

Бог един и чувство Бога, называемое религией, тоже одно, все люди на Земле чувствуют это одинаково. Но исторически люди разделились на группы, и каждая группа сотворила свою церковь с окнами, в которые был уловлен свет общей религии человечества. Окна - это церковные формы, интерпретирующие свет. Окно не только пропускает свет, но и ограничивает его. Христианство, иудаизм, ислам. Квадрат, круг, треугольник. Когда церковь долго стоит между светом и человеком, люди вместо света начинают видеть квадрат, круг, треугольник и приходят к выводу, что их религия не похожа на другие, что она особая. Этот вывод они переносят на свою идентичность, отождествляясь с религиозностью, и насмерть бьются с другими идентичностями. отстаивая свою уникальность.

По телевизору тибетский монах, продающий туристам свои побрякушки, лицемерно жалуется: цивилизация превращает культуру в фольклор на продажу. Вот хитрец! Мало того, что он делает бизнес на своем фольклоре, он еще хочет, выступая перед камерой, заработать очки борца за местный суверенитет... Торгуй-торгуй, думаю я, лучше так, чем когда культура, всякий там талибан-бокохарам-игил, начинает с цивилизацией воевать. Религиозные войны Азии и Африки в XXI веке - это войны именно культур, не вылупившихся из архаического религиозного гнезда и потому опаздывающих на поезд современности. Традиционные культуры, выражающие сущность человека племенного (этнического, догуманического), должны научиться жить рядом со скрытой внутри наступающей земношарной цивилизации единой Культурой, которая потенциально выражает сущность человека человеческого (гуманического).

То, что происходит, есть война количества с качеством, психоз человеческой популяции, столкнувшейся с эволюционным кризисом homo sapiens'а.

Моральный упадок ускоряется, говорят моралисты. Я думаю, тут аберрация. Техно-социальный прогресс ускоряется, и на его фоне кажется, что мораль падает. Человечество в целом никогда и не было высокоморальным, ламентации по поводу упадка нравов это - как всегда и было - продолжение мифа о Золотом веке.

Почти то же можно сказать и про мечты о духовном возрождении. В великих религиозных системах "осевого времени" (I тысячелетие до нашей эры) был сделан прорыв к духовному рождению, подготовлены условия для него. Но все эти начатки были социально утилизированы - обожествлены и превращены в культ, задавший человечеству вместо динамики внутреннего роста ритмическое воспроизведение статики обряда, овеществление искры божьей.

Увы, мы все сегодня, говоря мифически, ходим под Сатаной-батюшкой, вопрос только в степени зависимости от него, то есть в степени господства в нас рассудка, не освещенного разумом. В нем, беседовавшим с Иисусом как Искуситель, есть еще нечто человеческое. Голос его нам внятен и не чужд, мы слышим это и в байроновском экскурсоводе Каина по вселенной, и в лермонтовском Демоне. Это о нем сказал Александр Блок, думая о наступающем ХХ веке: "...Еще чернее и огромней Тень Люциферова крыла". Это вместе с ним как булгаковским Воландом мы счастливо смеемся над идиотизмом сталинской Москвы...

Чудовищ порождает отсутствие разума, мрак. Мрак, если угодно, есть тень рассудка, слабо восприимчивого к свету и лишь очень отдаленно, почти карикатурно, напоминающего разум, который интуитивно свободен и, являясь светом в себе, сам задает себе цели. Общей для них является простейшая индукция, из-за которой их порой не различают.

Смертоносна тень рассудка, мнящего себя разумом, ибо он берет в расчет только то, что соответствует его элементарной логике числа и силы. Логика сердца, чувства, души живой - ему чужда. Он - вне их. Но именно поэтому человек как только рассудок обречен на поражение. Человеческий дух, или Разум как таковой, должен стоять на обеих ногах.

Все рога Шайтана высоконравственны, они все учат нас или духовности, или демократии, или тому и другому вместе.

Поверьте Богу, что он сам, без церковных посредников, способен достучаться до сердец людских! Поверьте и Человеку, таящемуся в этих сердцах!

Бог говорит сегодня: Любой народ - прибежище сатаны и дьявола. Время, когда вы постигали Меня как предводителя своего племени, миновало. Вы были грубы, настолько, что могли расслышать Мой голос лишь как голос хора. Теперь Я хочу от вас большего. Я жду, что вы научитесь слышать Мой голос каждый внутри себя, в сердце и разуме своем, в глубине, в центре своего сознания.

Физическое деление на языки, социодуховное - на религии. Исторически социодуховность - это прозрения духа, уворованные социумом у индивида и превращенные в инструмент контроля и власти. Например, десять заповедей.

Восхождение от природного индивида до свободного человека

Биоиндивид, этноатом

(уровень стаи)

Индивид+индивид=семья

Семья+семья=род

Род+род=племя

Племя+племя=народ

(уровень древнего государства, XXX век до н. э. - X век н. э.)

Народ+народ=нация

(уровень среднего государства)

Нация+нация=человечество

(уровень сверхгосударства, ХХ век)

Человечество+человечество=человек внеэтнический,

космоиндивидуальность, человек человеческий

(уровень безгосударства, свободная социальность, ХХХ век)

Религия как свободная религиозность, как творческое свойство индивидуальной психики, а не как социальный институт - вот религия будущего.

Я за историческую память, но не за то, чтобы она вновь становилась реальностью. Не хочу жить в мире мертвечины, вставшей из гроба.

Не я в Боге, Бог во мне, не я в церкви, церковь во мне.

Мы должны - ибо пока вынуждены - желать государственной формы Земли (магистрат, суд и полиция Земли остаются, пока массовый человек недостаточно развит и не может управлять своей психобиотектоникой), но мы не должны желать национальных государств, откровенно стоящих на биоэтнических основах. И мы не должны желать "государств в государстве", то есть исторически сложившихся биосоциальных особей под именем церковных конфессий, этих рассадников и источников "избранности", то есть отделенности от остального человечества, а значит раскола и вражды. Землянином можно стать лишь через утверждение и развитие планетарного гражданства.

У церкви своя гордыня - ведь она состоит из "избранных" (если верить Патмосу, известно точное число тех, кто спасется: 144 тысячи). Что ей до нас, миллиардных, погрязших в грехе?

Обожествление вестников всегда было, увы, не столько улучшением человеческих нравов, сколько очередным тысячелетним препятствием на пути развития и роста нашего духа! Поклонение инструментализировало весть, из цели духа превращая ее в средство прозябания!

Этника и гуманика. Вся история, доселе известная, это история этники. Гуманика - будущее. Кончается история Народов, пробивается на свет история Человека.

Бог, Сатана - метафоры, но они небезопасны, они всё ещё работают, ибо это метафоры наших психических сил.

Демократия, которую силой продвигает Америка, есть лишь мечта народов о справедливости, выдаваемая за народную власть. Но этой власти народа в Америке и нет, да она и не нужна относительно сытому населению. Америка потому и сильна сравнительно с другими, что не мифическая "власть народа" в ней развита, а - общество, res publica. Реально "американская демократия" служит внешней политике и пиару этой страны, а основой ее устойчивости и силы является республика как социомеханизм. Наша свобода и наше рабство определяются не тем, насколько нарушаются или не нарушаются права человека (это лишь симптомы случайных колебаний жизни), а тем, насколько развито наше общество, насколько оно способно функционировать самостоятельно и быть первичным по отношению к государству.

Убрать с Земли иероклерикальные барьеры между людьми и народами, называемые церквами, поставить точку в изжившей себя истории храмовой социализации религии - это значительно облегчить дорогу к устранению в дальнейшем и этнополитических перегородок, называемых национальными границами. Если "нет ни эллина ни иудея" (то есть, духовной власти этноса над человеком, этнической психики - над личностью) изнутри, то тем более их не должно быть и снаружи. Подчеркнутые наружные знаки различия, вроде кипы, крестика или хиджаба, не устраняют заданного Богом и лежащего в глубине нашего сознания чувства единства всех со всеми, но развивают поверхностное чувство розни, ибо являются источниками ксенофобии.

Достоевский подарил нам фигуру Великого Инквизитора, как бы навсегда изгнавшего с Земли Христа. У него была целая теория о тождестве католицизма и социализма, в соответствии с которой Великий Инквизитор предстает неким вождем-антихристом складывающегося на планете царства социализма, чем-то вроде дедушки Ленина в рясе. Но нам сейчас этот миф писателя, могущий ласкать души разве что лишь каких-нибудь закосневших в антизападничестве конспирологов, совершенно неинтересен. Несравненно полезнее посмотреть на Великого Инквизитора с другой - реально исторической - стороны. Севильский старец завершает то, что с другого конца истории начинал Каиафа, несомненным преемником которого является Инквизитор. Оба они - абсолютные социальные деятели, призванные устранить или хотя бы, по возможности, обезвредить столь опасный, сомнительный и раздражающий, не поддающийся контролю и грозящий непредсказуемостью фактор человеческой жизни, как индивидуальный внутренний мир - своего рода конкурент социальной власти в деле обустройства любого града, и земного, и небесного.

Инквизитор (социум) есть третье лицо мировой драмы наряду с Христом (человек) и Кесарем (государство).

Исчезнет деление на церкви - исчезнет в конце концов и деление на партии (хотя прямой зависимости тут, конечно, нет), или, по меньшей мере, партии до поры до времени займут подобающее им скромное место среди земных дел и забот и не будут дерзко присваивать себе "небесные" значения и власть, подымая общества и народы на квазирелигиозные драки войн и революций. В общем, религиозная и этническая составляющие партийной психики, как самые внешние оболочки духа, должны исчезнуть первыми.

Как вы - до сих пор! - не понимаете, что вера в Бога и вера в Человека - одно?!. Более того, Человек, впрочем, нет, только лишь человек - первичнее Бога, которого он выдумывает и он же распинает и сбрасывает.

"Наши национальные интересы" - эту фразу политических главарей мира надо переводить как заявление хищника: "Хочу есть". "Национальные интересы" - это волчий аппетит этностаи человечества.

Мне претит партийный дух богослужений, их нарочитая отделенность от нас, идущих по улице. Это разделение должно кончиться.

Религиократия (4-й рог Шайтана, клерикализм, иерократия и т.д.) - в современных условиях - либо прямой религиозный фанатизм вроде ИГИЛа, либо его тлеющий источник в любой конфессии.

Я не желаю, чтобы меня долбили нравственностью. Нимфоманка (в фильме того же названия) бросает своим подругам по несчастью, собирающимся для психологического самоизлечения в кружок вроде "анонимных алкоголиков": "Я люблю свои гениталии! Пошли вы все! Вы - полиция нравов!". И покидает их. И правильно делает, ибо они собрались в кружок, а кружок на ментальном уровне это уже социум, то есть абстрактное существо, гениталий не имеющее, а значит и не имеющее права по их поводу выносить свой суд. Не умея лично решить свою проблему, люди порой собираются в стадо, которое порождает ситуативного монстра социальности, который также не умеет решить индивидуальные проблемы собравшихся, зато умеет взять из вековой копилки большого социума готовые клише, вроде "болезни", "совести" или "греха", и по очереди лишний раз ковырнуть ими рану каждого из несчастных собравшихся, дабы он, вскрикнув от боли и стыда, еще раз убедился в своем бессилии и ничтожестве, то есть отринул себя. Но пора себя уже принимать, принимать без апелляции к обществу...

Социум и его крайнее воплощение, государство, заблуждаются, полагая, что они держат ключи исправления человеческой природы. Они не человек, а системы, они не имеют ни ключей, ни прав, ибо первичен человек, не они.

Объективно ближневосточная война современной России - это борьба за светскую цивилизацию будущего против планетарной церковной реставрации. Это главное, тут нерв. Человечество должно помогать светской Сирии и светскому Египту, всем светским арабским режимам, нейтрализуя неосредневековый теократический натиск...

Случилось так, что из свинцовых облаков, окутавших земной шар в начале XXI века, на наших глазах начали выпадать обильные дожди смерти. Это результат встречи и слияния двух экстремально антигуманных планетарных движений: сошлись интересы западных миссионеров демократии и южных миссионеров ислама - первоначально полем действия стали постколониальные страны Магриба и Ближнего Востока, которые для демократизаторов были неугодными диктатурами, а для исламистов - неугодными светскими режимами, должными быть преобразованными в и с л а м о к р а т и ю. Устранение прежней власти и введение всеобщих выборов - этот простейший механизм преобразования территорий устроил оба экстремальных движения, породив в итоге регионы первобытной демократии, при которой "переформатированные" общества находятся в состоянии перманентной войны групповых интересов, становясь рассадником планетарных деструктивных сил...

Религиократия и этнократия подымают друг друга, каждая становясь для другой рычагом подъема. В итоге они сливаются в новом биосинтезе, возрождая расовую идею. Грядет религиозный расизм. В бульоне мусульманских народов и стран уже встает Исламская Раса (исламский интерсупернационализм). Если ее не подавить в зачатке, в ответ ей под видом Евроатлантической демократической цивилизации может встать Западный супернационализм, или Христианская Раса. А там - Китайская, Индийская и так далее, всё как по Хантингтону. И человечеству в лучшем случае, то есть если оно уцелеет, придется потратить еще тысячу лет на то, чтобы удовлетворить аппетиты новейших расовых сверхособей.

Сегодня мы видим дефицит идеализма в мире, в политике государств и церквей, которые тщетно заботятся о человеке в дегуманизированной среде, где человек предстает как его уродливая социальная проекция. Идеализм - подкладка человечности. Материализм - признание мировой данности, идеализм - признание человека. Материализм как природа был до нас и есть всегда, идеализм пришел лишь с человеком как его собственное свойство. Развернувшееся в мире неосредневековое религиозное восстание ислама - это замаскированная под идеализм война элементарного шкурного социального материализма против человека.

Не ищите правды ни в национальных интересах, ни в этническом сознании, которое их преследует. Ложь везде, где они присутствуют. Отсюда все двойные и тройные стандарты, например, у США: 1-й стандарт - свои; 2-й - Европа, почти свои; 3-й - Россия, чужие.

Этносу плевать на гуманистические ценности. Он - биология и признает только силу. Для этноса человек это группа, природная группа "своих", а отнюдь не любой произвольный индивидуум и не лицо как таковое. Для него "партия", "общество", "человечество" - всего лишь незначительные видоизменения его самого или его биопротивника. Человек единичный, носитель сознания и нравственности, для этноса - молекула его, этноса, организма. Для того, чтобы эта молекула функционировала исправно, этнос использует инструменты религии и морали, извращая их природу, превращая их из вектора свободы в узду детерминизма, угашая таящийся в них потенциал света и человечности, дающий личности высший смысл и радость жизни.

Этничностью я называю ментальность и поведение коллективного человека, базирующиеся на этнопсихологии, являющейся биологическим феноменом.

Человек должен - по его высшей природе - быть поэтом и ученым, поющим и преобразовывающим вселенную...

Криминально-религиозный подъем исламизма, бьющий рикошетом по всем конфессиям, взывает к новым попыткам подлинного теизма и нового критерия добро/зло. Критерий этот - человек. Но за него надо бороться, ибо в обстановке стихийных массовых движений и тлеющей всеобщей войны идея человека гибнет в первую очередь. Гитлер стремился к материальному могуществу немцев, его богом было немецкое национальное самосознание. ИГИЛ etc. - стремление собрать ислам, прежде всего арабов, и утвердить материальное могущество нового мусульманского суперэтноса. Целью и богом того и другого, Гитлера и ИГ, является не человек как таковой, а коллектив, группа. От ультраправых до ультралевых весь партийный спектр последних веков также стремится лишь к коллективу, социальной группе, даже максимально большой (коммунистический интернационал), но не к человеку. Везде цель - торжество той или иной формы социума, нигде - человек. Причем ложь возникает моментально при возникновении любой новой партии, ибо все они выдают с порога свою социальную частичность за представление целостного человека и интерес к нему. Поэтому и даже относительно успешные партии и движения обречены на малый результат и распад. Ибо социальность всегда предает человека и падает сама.

"Бог" стал разменной монетой неосредневекового неоэтнического корневого самоопределения. Бог каталонцев и андаманцев - разные боги. Но не менее разными стали и боги католиков, протестантов и православных, охваченных своими этнонациональными вожделениями. Кто скажет ныне, что Христос один? Три Христа как минимум. Религия - заложница и рычаг этнораспада человечества. Вместо соединения Бог, раздробленный национальными интересами, служит этническому эгоизму и материальной злобе племен.

Крипточеловек. Новая - подлинная - эзотерика, тайнопись об образе человека должна подточить государственные сваи, в которых социальные элементы полностью вытеснили человеческое. Когда критерий отсутствует, становится чудовищно относительным, мир рушится в биологическое мельтешение броуновского взаимопоедания человекобацилл. В природе добра и зла нет, добро и зло - человеческие категории, с них начинается самосознание человека как такового. Или скажем несколько точнее: с появлением в природе человека он воспринимает ее отчасти как добро, но более как зло и, чтобы отделить себя от зла и самоутвердиться, вводит критерий добра и зла.

Человечество сошло с ума? Увы, оно в него - целиком - еще и не входило, вот в чем драма.

Не демократия и культ силы, а гуманократия, - нет, кратия это плохо, - гуманобытие, то есть жизнь в свете идеи Человека.

Равнодушие устилает дорогу злу.

Добро должно быть сознано как направленность нашей воли к человеку, не к коллективу.

Американский космополитизм сводится на нет американским национализмом. Подлинные космополиты и либералы, граждане земного шара - Ассанж, Сноуден.

Хватит подчиняться внечеловеческим - даже если они сверхчеловеческие - началам! Заратустра Ницше - тоже всего лишь последний из коллективистских коноводов, иначе зачем бы ему было выплясывать перед публикой?!

Иисус, кстати, не подчинял человека ничему сверхчеловеческому, не вносил количественных мерок. "Я и Отец одно" - это не подчинение меньшего большему, это качественное тождество Я и мироздания (Отец = универсум). Это тождество утверждается и их равенством в духе, самой ипостасью Св. Духа. Его апелляция к Отцу не умаляла человека и не делала его частью, напротив указание на Отца подымало человека вровень с Богом, присваивая ему имя Сына. Никакой речи о частичности и рабстве, всё - в равенстве любви.

Человек не истощил себя в гуманизме и не за самоутверждение платит, как думал Бердяев. Человек, не вчера и не пятьсот лет назад принесший в мир огонь гуманизма, платит за него так же, как платил Иисус, - распинанием. (Иисус, кстати, в хорошей компании, которая еще требует осмысления, - Прометей, распятый на скалах Кавказа, и Люцифер, по свидетельству Данта, распятый в центре Земли. Филогенетические боги, боги рода, наказывать умели. Если хорошо порыться в томах Мирчи Элиаде, то наверняка найдем, кого добавить к этим трем. Они, вероятно, окажутся не столь яркими фигурами, но, выстроив их всех вместе в некий ряд, можно было бы, видимо, положить начало подлинной истории гуманизма, истории о том, как разум человека с древнейших времен и до наших дней вылупляется из биоэтнической оболочки, из состояния органической этики переходя в состояние этики гуманической, из родового сознания - в сознание индивидуальное.) Но 1% огня, принесенного Иисусом и ему подобными, сдвинул 99% пластов мирового мрака, и появились просветы...

Для массы, этноса, народа etc. физическая сила и социально-коллективная мощь не отличаются от смысла и святости, это, считай, одно и то же, однако святой является мощь только нашей стаи и больше ничьей. Потому и возможна святость царя или генсека как символа совокупной материально-духовной силы орды.

Истории как явлению биочеловеческому наследует сверхистория, то есть бытие человека уже не родового, а собственно человеческого, когда человек больше не является средством существования рода, напротив, род служит человеку. Сверхисторичность - не обязательно трансцендентность, но, прежде всего, - сверхбиологичность.

Государственная и церковная системы - социальные инструменты несовершеннолетнего человечества, но если первая еще работает, то вторая, церковная, злостно препятствует нашему свободному развитию, ибо в своем замкнутом и статичном сознании не преодолевает, но воспроизводит несовершеннолетие паствы как условие своей жалкой востребованности.

Государство земного шара начнет отмирать сравнительно скоро, если его не продлят "инопланетяне", спроектированные в лаборатории звездного империализма, где-нибудь на Манхеттене.

Совокупная церковность земного шара требует своего незамедлительного устранения с горизонта жизни, ибо в условиях разгорающихся религиозно-культурных войн, направленных против цивилизации, она неизбежно становится идеологическим обеспечением традиционных культур, выступающих против земношарного гражданства, и таким образом стимулятором дальнейших войн.

Если мы не утеряли окончательно память о смысле слова "человек", то нам, - если мы хотим остаться человеком, а не сдаться навеки животному, - придется-таки сделать выбор: народ или лицо, этнос или разум, коллектив или личность, толпа или искра божья. Мы или я? Животность или сознательность? Органика или интеллект? Рой или лик? Общество или человек? Выбор этот придется делать всем континентам, даже самым продвинутым, им - тем более, ибо они-то, как самые энергичные из землян, более других смахнули и спутали карты человеческой эволюции, ставя завоевания разума на службу всё тем же традиционным животным инстинктам и проектируя историю не ту, о которой мечтали гуманисты веков, а ту, которая в самом грубом биологическом смысле намерена не кончаться, а продолжиться в бесконечность вселенной как возможность ее бесконечного пожирания.

Любой коллектив так или иначе, потенциально или реально, бесчеловечен, все по той же причине отсутствия в нем экзистенциального центра, который коренится в чувстве и сознании личности. Реки текут в море, но море не река. Река, источник - человек; море, лужа - общество, мы в него впадаем, обольщаясь его размерами и теряя веру в себя. Человек - это самостоятельный мир, он первичен, как древо в лесу, как звезда в галактике, он - независимый источник жизни; общество же - всегда лишь механизм, нечто собранное, условное, искусственное. Крайняя форма общества как бесчеловечности это государство, крайняя форма государства - империя. Хотя общество и государство механистичны, но, возникнув в свое время как заимствованные у природы способы самозащиты и выживания, они переняли у нее и свойства экспансии, агрессии и самодостаточности, что дает рассудку, исследующему мир с его внешней, нечеловеческой, стороны, возможность рассматривать их как большие живые организмы, относящиеся к человеку как к своему микроорганизму или клетке, что с точки зрения человеческого сознания и его чисто человеческих нравственных целей недопустимо. Ни социализм, ни капитализм, о бесчеловечности которых говорено еще от Достоевского до Бердяева, не были замыслом нарочитых врагов человечества - просто в них максимально выпукло предстала эта роковая бесчеловечность социума как такового, осознать которую настало время.

Каждый человек, индивид, должен проснуться сам. Если же его будят народ или общество, то они и становятся его хозяевами и деспотами.

Суверенитет принадлежит индивидуальному сознанию, ибо вне его нет и Бога. Общины, коллективы, соборы, сборища дают лишь суррогат сознания и являются для незрелых индивидов богозаменителями. Из слабости индивидов возникает власть общества над человеком.

"Бога не видел никто никогда", а Церкви мы уже не доверяем, ибо она несет на себе все искаженности исторического социума, она "слишком человеческая", - следовательно, к Богу мы должны идти через первоисточник всего - через прямое постижение, то есть творчески-познавательное условие человеческого бытия. Кто-то недоуменно заметит: "Мы и так познаем, у нас наука и так далее, зачем вообще говорить о каком-то "Боге"?!" Ну хорошо, отвечаю я, не произносите этого слова, "бог", от этого ничего не меняется: если вы не убиваете и познаете-творите, значит вы также идете к Богу, просто вы этого не сознаете. А я сознаю и говорю о пути к Нему и за себя, и за вас. Я терплю ваше молчание о Боге и даже ваше отрицание возможности разговора о Нем, будьте же терпеливы и вы к моему желанию о Нем говорить.

Подлинной автономии, как и подлинного гуманизма, еще не было. И то и другое перехватывается социумом и превращается в противоположность замыслу: гуманизм становится социизмом (социализм - его разновидность), автономия - гетерономией и аномией.

Религия - сердце культуры, основа внутреннего содержания человеческого вида, давно выстилающая глубину нашего духа; а "закон Божий" и катехизис с младших классов - тот самый опиум для народа. 12 лет - первичная интеллектуальная зрелость, с этого времени - 5 - 6 классы - можно давать историю духовного развития человека как курс начальной культурологии. Не жонглирование артефактами, не туристское глазение на историю духа, а живой рассказ детям о возникновении, складывании и усложнении их собственного духовного генома - вот что должно стать деятельностью бывших священников, будущих культурологов. Сама церковь могла бы реформироваться в культурологический университет.

Подлинное спасение немыслимо и невозможно без познания-и-творчества, ведущего к всеобщему воскресению, воскрешению, обожению, апокатастасису.

Они - индокитайский восток - называют просветлением пустоту самости, сливающейся с пустотой природы.

Физика, метафизика, мифология. Мы можем и обязаны расстаться с мифологией как древним образом жизни и мысли, но мы не можем расстаться с метафизикой как с собственным сознанием. И если "боженька", как, злобно принюхиваясь, отмечал величайший революционер прошлого века, сквозит из метафизики, значит, отвечаем мы ему, это объективно, то есть это реальность, игнорировать которую себе дороже.

Дьявол - наши низшие инстинкты. С ними не надо бороться, достаточно укрощать их развитием личности. Не изгоняемые, но прирученные, они отзовутся в нас творческой энергией.

Сатана - сосредоточенность нашего сознания на мире сем. Ему доступна высшая, невидимая, природа духа, но он ее, как дедушка Ленин, не уважает и не ценит, считает ее "вторичной" и любит всё "первичное", вещественное, осязаемое, материальное. Дьявол как яркий выразитель материи в человеке ему понятней и ближе, чем тот, кто ищет смысл жизни. Сатана - пастырь дьяволов, то есть звероособей потенциального человека.

Ныне высшая избранность утверждается отказом от всякой видимой избранности. Даже если христианство в идее есть вершина человеческого света, оно обязано в равенстве с другими формулами прозрения (Будда, дао и проч.) заявить об общем пути. Пусть человеческий дух, ощупывающий слона истины, сам обнаружит христианство как важнейшую, если она таковая, точку на теле слона. Это будет высшее - не социальное! - утверждение внутренней иерархии смысла и света.

Почитать Бога - это и значит по-настоящему надеяться на то, что мы что-то значим.

Теперь речь встает о Свободной Экклесии, в масштабе земного шара, которая бы своим словом любви и понимания внутренне объединила бы все конфессиональные содержания, чьи исторические покровы-общины, известные как церкви, идут к смерти как простые биологические тела.

Человек как существо не только верующее, но и познающее-творящее - в венце бесконечностей. Здесь - высшая радость. Путь творения - не кончается никогда.

Инквизиторская любовь к Богу без любви к человеку-Человеку ничего не значит, ибо Бог тут исчезает: теряя человеческое содержание, он превращается в пустую форму; такая любовь хуже сатанизма, ибо Сатана еще может любить человека, хотя бы с его биологической стороны. Но и "любовь к человеку" без любви к Богу - фашизм. Инквизиторы любили Бога, но не любили человека, социалисты и коммунисты любили человека, но не любили Бога (потому что под человеком понимали социум)- в обоих случаях за человеком отрицается достоинство, которого нет без Бога/Человека.

Ныне все церкви много благотворительствуют (они стали, как заметил еще Н. Бердяев, лечебными учреждениями) - здесь есть некоторая любовь к человеку, но такая любовь доступна и атеистическому коммунизму, и "безбожной" буржуазии, не говоря уже об охватившей все культуры всемирной экологической религии физического спасения живых существ, породившей в мире множество приютов для кошек, собак и других божьих тварей. Антропоэкологию основательницы хосписов матери Терезы можно вполне считать частью этого всеземношарного движения, имеющего корни в джайнизме, то есть вере не в Бога, а в Природу. Но необходимой Любви к Богу, то есть к Человеку, его смыслу и достоинству, здесь еще крайне мало. Можно любить собак, кошек и даже мошек, но при этом притеснять и истреблять соседа, своим существованием мешающего беспроблемно сливаться с природой.

Оскорбляя грядущих экологов, Иисус направил бесов в стадо свиней. Рудимент иудаизма.

Современный демократический софизм любит говорить, что все правы. Но он лжет, как и положено ему по природе. На деле, если все правы, то не прав никто, ибо тогда реально прав тот, у кого больше дивизий. Это - закон силы. Вполне природный. Похоже на то, что этническую демократию, - то есть демократию популяционно-племенную, ту, что в последние два века утвердилась в мире, в отличие от демократии человечески ориентированной, которой еще, возможно, только предстоит быть, если мир не погибнет, - такое положение вполне устраивает.

Человек только тогда перестанет быть рабом, когда поймет, что, мысля Бога, он Богу равен.

Человек есть нечто, превосходящее социум. Социум есть то, что должно преодолеть. Человек наследует социуму. Ницше ошибся в терминах. Его сверхчеловек - это человек, его человек - это социум. Он на том же уровне, что и Маркс. Они приписывали человеку социальные недостатки, из-за них не видя в человеке его божественных достоинств. Человек подлинный остался вне их мысли.

Война фундаментализма-традиционализма против цивилизации - как будто гусеницы восстают на бабочек.

ИГИЛ и т.п. - идеологическая исламская раса, попытка неомусульманского суперэтноса.

Церковь и церкви, конфессии и т.п. - это мундир и много мундиров и масок, которые все необходимо снять, чтобы человек человека перестал бояться.

Развитие индивидуального духа и достижение им более высокого уровня так же стяжается усилием и борьбой, как и завоевание, например, социумом суверенитета - и там, и там одна и та же природа не дарит, а препятствует. Церковь-как-природа не подарит нам дальнейшее развитие, человек должен сам захотеть этого внутреннего роста, без внешних, церковных, опор.

Исламская революция (ИГ и т.д.) - зловещая карикатура-пародия на историческую интернациональную роль католицизма в мире. Но время таково, что если человечество не хочет окончательной гибели, то оно обязано понять: и пародия, и оригинал должны уйти с исторической арены вместе. Земной шар в ближайшее время должен пройти через полное и абсолютное расцерковление, то есть навсегда расстаться со вторым, после монархии, главным пережитком этноистории.

Политически активные конфессии и секты обречены нести в себе зародыши религиозного фашизма.

Мы, Россия, подозрительно быстро "встали с колен". Нужно было больше смирения перед внешним миром, чтобы окончательно развеять все страхи, созданные в нем ленинской державой. Но, увы, внутренний Советский союз (как исторически ближайшее свидетельство успешной - победа 45 года - этнической консолидации) в менталитете нашего общества быстро пришел в себя и напомнил миру о прошлом, от которого надо уходить. Это Советский союз в нас испугался Майдана и бандеровцев и поторопился присоединить Крым. Хрущев подарил Крым братьям-украинцам, но "подарить" его Западу мы оказались не готовы.

Свобода это то, что объединяет личность с массой, человека с народом на условиях человека-личности, а не на условиях народа-массы.

Взрослый человек сознает границу между фантазией и реальностью. Церковная же религиозность - суррогат смысла жизни хотя бы потому, что в ней организованный социум навязывает отдельному человеку фантазию как реальность, удерживая его в умственно малолетнем состоянии. Достоинство человека - в добывании смысла жизни собственными усилиями, а не из рук общества.

Каждый из нас говорит присущим ему языком. Это не политический документ, это письмо поэта священнику. В нем есть претензия, но я ее отрабатываю. Мной движет моя вера в Бога-и-Человека, которая диктует мне, что выговоренное слово не исчезает бесследно, но - творит мир.

100

Прокляли и сбросили в Ад Иуду. Но что - Иуда? Случай, частичность, деталь мифа. Не поцелуй Иуды, так деловитость Петра сделают всё, чтобы от живого Иисуса ничего не осталось. Каиафа - вот представитель силы тяготения биологической тьмы, из которой мы вышли. Вот ему-то как раз место рядом с Сатаной в ледяном карцере Данта. Более того, когда и Люцифер отсидит свой срок и вернется к нам, срок Каиафы продлится. Ибо если Демон терпит за раскол во внутреннем мире, то есть за то, что отрицает внутреннее единство духа, то Каиафа отбывает за то, что внутренний мир сводит к внешнему, подменяет небо землей, а это навеки непростительно, ибо убивает человека изнутри, уничтожает то, ради чего мы пришли в этот мир как существа сознающие, а не биоклетки только.

101

К определению фашизма. Фашизм - та племенная суть нашей природы, та чистая этническая платформа, которая обходится без общечеловеческой культуры, считая ее лишь необязательным, вторичным, украшением на нашем этноприродном теле, и основой культуры полагает чисто материальные процессы биологического бытия родоплеменной общности. Сама "духовность" для нее есть лишь видоизменение биоматериального импульса, и ему издревле служит вся церковность. Природа совершила трагическую ошибку, разделив нас на языки и культуры, т.е. увековечив механизм биологической войны и посеяв в этих разделениях зародыш общевидового суицида. Если мы хотим выжить, мы должны бороться с этим врожденным пороком нашей природы. Ибо мы, как истинно было сказано, - не от мира сего. Доходя до уровня нашего сознания, эволюция покидает пределы биологии.

102

Психический милитаризм охватывает планету. Реальное доброе дело, которое могла бы сделать церковь, прежде чем окончательно уйти с исторической сцены, это воззвать к человечеству о демилитаризации психологии, а не плодить казарменных капелланов и фельдкуратов.

103

Оболочки-слои психики, от к внешнего к внутреннему: человек есть человек:

5 этнический

4 церковно-религиозный

3 государственный

2 собственно социальный

1 человеческий, или личностно-религиозный.

Когда 5,4 и 3 сливаются, возникает фашизм, ИГИЛ и т.п. Атеизм есть 4 со знаком минус.

104

Мечеть или бордель? Так недавно встал вопрос перед жителями маленького немецкого городка. Дипломатичный евангелический пастор, из местных, наблюдая конфликт, высказал идею, что есть пути, где разные образы жизни могут не пересекаться. Я бы сказал ему, что да, пять тысяч лет не пересекались, а вот сегодня это, увы, кончается, не пересекаться больше не выйдет. Как раз об этом на весь мир заявляет мечеть в форме ИГИЛа - Исламизм желает именно пересекаться с земным шаром и он будет заселять Западную Европу, устраняя в ней всё, что ему не нравится. Жителям этого немецкого городка стоило бы хорошо подумать над фактом, что вопрос возник в связи с мечетью и что он не возникал в связи с кирхой.

105

Историю хомо сапиенса надо забыть. Таково веление Великого Кризиса земного шара. Мирное соседство культур и религий в рамках одного государственного субъекта более невозможно. Оно было "возможно" прежде, пока сдерживалось традиционными имперскими силами. Демократия ослабляет это сдерживание, и природные силы, требуя своего, выходят наружу. Этнокультуры ведут себя не как подвиды вида homo sapiens, а как другие виды. На уровне этноса вида homo sapiens нет, есть множество подвидов вида homo cultus religiosus. Подвид тут совпадает с племенем (вятичи, мурома, чудь и т.п.), вид - с группой племен, или народом (русские); для вида государство изобрело политический термин "нация", удобный тем, что в силу неясности и размытости значения - "нечто народившееся, популяция" - он может покрывать собою множество не только первичных племен, но и сложносоставных народов, отвечая на потребность суперэтнически разбухающего государства; таким образом, есть, например, не только "русская нация", но и "российская нация", в которую русская нация входит вроде как рядовая наряду с другими нациями, но в то же время и как "государствообразующая" нация суперэтнической общности... Внутривидовая агрессия в этом этнобульоне всегда была и остается чрезвычайно высокой, ибо исторически племена могли дробиться на подплемена или укрупняться в суперплемена. За вид sapiens, если мы не погибнем в ближайшее время, нам предстоит еще долго бороться. Сегодня мы - в самом начале, в преддверии, эволюции собственно человека, всего лишь на выходе из объятий природы, цепко удерживающей нас. Мировой кризис, война ныне - это агония планетарной биологической оболочки человеческого духа. Природа, сопротивляясь эволюционному отделению человека от нее, выделила из себя глобальный вирус Исламизма как противодействие нашему свободному развитию.

106

Исламизм загоняет "прогнивший Запад" во тьму и растерянность VII века, когда византийские попы боролись с ересями, а римские - благословляли добычу готов и вандалов.

107

Веровать в Бога легко, очень легко - мало ли веровали, тысячелетиями веровали в богов и в Бога! Труднее, гораздо труднее веровать-верить в Человека - без этого ныне задыхается мир.

108

Зло - исходно и очевидно, добро - изобретение человека. Для зла достаточно плыть по течению. Добро требует доказательства делом. Принцип добра должен воплотиться в жизнь. Добро, по сути, и есть иной мир, иная, антропогенная, антропоморфная, антропоцентрическая, жизнь, другая вселенная, созданная в этой, из этой, над этой, вне этой. Бывшая до сих пор "история человечества" - это этноистория, которая несла в себе проблески смысла добра, но еще более искажала эти проблески и превращала "добро" в продолжение природных процессов.

109

На стороне арабо-исламского "пассионаризма" - вся природа, это крупнейший вызов человеку как человеку. Бог этого "проекта" - универсальный и в то же время элементарный социальный двигатель, стоящий за природой, он диктует не личности, а индивиду массы: Будь со мной, и вся природа будет на твоей стороне! Если ты мне верен, убей и съешь любого, кого найдешь мне неверным! Этим ты подтвердишь мою силу и твою святость.

110

Тоталитаризм - демократическое видоизменение этноцентризма, торжество этногосударства.

111

Высшее равенство - равенство в любви, сердечное. Но любовь не социальная категория, у социума нет такого органа. Поэтому всякая общественная справедливость, даже в наилучшей из "кратий" - все равно лишь власть социума над человеком.

112

Борьба классов уходит корнями в биологию, это продолжение этноинстинктов.

113

Социальная иерархия - зоологична.

114

Почему чем менее развита личность и чем более она коллективистская, тем более всё у нее сводится к жажде власти? Может, потому, что власть есть своего рода суррогат бессмертия? Но, кажется, вернее будет сказать, потому, что власть - природного происхождения, это нога одного на шее другого. "Владеть" - не значит ли это одновременно и "мочь", то есть иметь силу для захвата и удержания? Might - Macht - мощь? Ницше прав, пока мы имеем дело с природой, пока мы -только природа. Но человек есть нечто, целиком к природе несводимое. В человеке небиологическом нет воли к власти и подавлению окружающего мира, напротив, есть воля к любви и преображению. Животный человек уподобляет себя природе, человеческий человек природу уподобляет себе. Путь животного человека, даже если он Наполеон, - стихия и рок, путь человеческого человека - антропотворение, гуманопреображение.

115

Антихристов соблазн: о'брайенский партиец Оруэлла и монах церкви: растворение во внешнем боге коллективизма.

116

Индивидуальный солипсизм может создать и Бога, коллективный - только Сатану.

117

Религия - такая же потребность человека, как дыхание; церковь - социальная утилизация этой потребности.

118

Мы переживаем космический кризис. Кончается история народов, брезжит история человека. Народы еще по инерции бросаются есть друг друга, но в этом уже нет ни величия, ни сакральности, ни красоты. Все распадается на демократически пожирающие друг друга группировки. Политический ислам, вышедший против всего мира, - тоже "секта-убийца", причем крупнейшая.

119

Вместо традиционной церковной критики ересей должна быть критическая культурология, в которой и самой церкви будет дана исчерпывающая оценка.

120

Конец эры мифа, соответствовавшего этностадии развития человека. Миф был душой этноса. Умирает этнос, умирает и миф.

121

Все исторические религии и божества - гетерономные системы, которые, опустошенные социальной утилизацией, больше не работают. Возникает дефицит гуманического самосознания: человек готов ринуться в любую гетерономию, отдаться чему угодно внешнему, только не поверить в себя, не попытаться утвердить автономию. Гетерономия, которую дает официальная церковь, уже под подозрением и ощущается недостаточной, ибо и неверящему в себя человеку хочется больше свободы как бессознательного движения к себе. И тут с услугами приходят теневики религиозного официоза - секты...

122

Церкви, секты, политические партии - биомеханизмы, вырывающиеся наружу по демократическому принципу свободы слова, собраний и т.п. Ловушка. В этой ловушке разум, здравый смысл и вменяемость опять, и в большей степени, оказываются в глубоком меньшинстве. Демократия становится инструментом победы мрака, который, в отличие от света, умеет организоваться. Организованное общество по определению превращается в биологический организм. "Организовать" - значит создать "организм". Социальный же организм имеет биологические цели, идущие из его человекоклеток, и механическое исполнение этих целей, обусловленное тем, что социоорганизм не есть растение или животное в строгом понимании и действует в конечном счете не как нечто живое, а скорее как конструктор.

123

Свет, который пытаются организовать, умирает в руках организаторов. Свет не поддается утилизации, Бог не объективируется. Поэтому все попытки организовать добро венчаются торжеством зла.

124

Антитеизм: гуманизировать историю.

125

Сама истина в реторте социальной иерархии превращается во власть.

126

Противоречие между солнечным спектром внутренней, не церковной, религии, к которой тянется всякая живая душа, и внешнецерковными окнами восприятия лучей спектра: обрамлениями, обрядами, одеждами, ослепляющими паству.

127

Вы скажете, возможно, что я не вовремя. А я спрошу вас: когда в истории что-нибудь было вовремя?! История - это биологическое движение в себе (по-кантовски говоря, движение "вещи-в-себе" во времени), которому на нас наплевать. Человек тут не был запланирован. Перед нами, как всегда, выбор: плыть по биопотоку комфортно-конформной беспечной клеткой, благонадежным агентом безумия мирового организма или - стать на сторону человека (не людей! не масс!! они и без нас благополучно проплывут своё в потоке), на его защиту и осуществление... Поэтому, как говорил косноязычный еврей Пилату в булгаковском "Мастере", - "крови еще будет". Увы, крови Человека, не Народа. Ибо Народу, по большому счету, всё равно, он не возражает против своей вечной участи, о которой поэт сказал: "их должно резать или стричь". Тут добавить нечего - все пастыри мира понимают, о чем речь, и подтвердят, что так оно и есть.

128

Независимое этноплеменное рабство, именуемое "национальным суверенитетом", говорит: мы хотим быть рабами собственных, из себя избранных надсмотрщиков, в этом наше достоинство и счастье. Тут нет речи о суверенной личности, которую некогда провозгласил Иисус Назаретянин. Она непонятна - "не от мира сего". Непонятое "не от мира" превратилось в потусторонний, загробный, мир, память о котором лежала недалеко, в еще почти живых языческих мифах и в полуязыческом иудаизме. И Христа, звавшего человека к высшей жизни, к жизни самостоятельной субъективности, основанной на достоинстве индивидуального сознания, сделали гробовщиком посюсторонности, могильщиком этого единственного мира, кроме которого у нас ничего нет.

129

Интеллигенция проплеменная и прочеловеческая. Раскол. Для проплеменной - достаточно церкви традиционной, воспринимаемой ею как готовая колыбель, для прочеловеческой - церковью становится сама создаваемая ею светская культура, где она ощущает свое свободное жречество как танец вокруг огня своей сущности.

130

Подлинное единство с людьми других языков, религий, культур доступно лишь свободному от диктата племени/этноса человеку. Эта свобода дается внутренним развитием. Рост популяции питает войну, рост сознания ее прекращает.

131

Наше необходимое относительно ближайшее будущее: неохристианство бесцерковное и безорганизованное, свободная социальность, Интернет.

132

Пока над нами нависает смерть, любой атеизм будет куцым и подслеповатым, не сознающим, что он отрицает не религию, а церковь, не различая их и выдавая вторую за первую. Религия есть вечная потребность человеческого духа иметь смысл жизни перед лицом смерти, а церковь есть лишь временное социальное облачение этой потребности, привязывающее ее к обществу и государству. До сих пор большинство светских критиков религии разделяли эту ошибку атеизма, вместе с грязной водой церковности выплескивая младенца необходимой веры.

133

Подлинный атеизм будет возможен лишь в бессмертии.

134

В бессмертии нам необходимо прежде всего новое тело, а вовсе не душа, которой и "от Христа" вполне хватит. Новая душа - не та, что, забыв все прежнее и утратив память и сознание, устремляется в будущее как tabula rasa, а та, что, всё помня и ни от чего не отрекаясь, вырастает, ростом преодолев все страдания былого. Новизна ее в том, что из ростка она становится древом.

135

Не неохристианство, не необуддизм, а - Последняя Религия! Не New Age'у подобная "новая религия" из смеси всевозможных культов, выдумываемых миллионом гуру, а религия как черта под всеми существующими религиями, выход вне их, это состояние не в ряд с ними, а над ними - как новый уровень постижения смысла жизни вообще. Это - подлинное расширение и изменение сознания, больше не требующее никакого внешнего культа и обряда, ибо предмет этого сознания само сознание. Ты больше не поклоняешься Фудзи, ибо ты сам и есть Фудзи.

Освобожденная религиозность возвращается к Человеку, туда, в родное гнездо, откуда некогда она была похищена и пленена социумом.

136

В связи с новыми секто-религиями. Ложь изменяет мир от одного биологического состояния к другому, и лишь правда изменяет мир к состоянию человеческому.

137

Гуманичество - это синоним, скорее, человечности, чем человечества.

138

Гитлер, Сталин, Торквемада - не сами. Это просто крупные колосья над полем. Дочеловеческая стадия бытия.

139

Этнонравственность - для биологии, термостата и растительного равновесия.

140

Общее высшее телеантропное, то есть целечеловеческое, имеющее целью человека, образование, историческую память, идеализм - всё это следует развивать в индивидууме ради Человека. Число таких общечеловечески развитых индивидуумов будет показателем гуманического уровня цивилизации.

141

Магдалина побивалась камнями из целей нравственных, из любви к человеку, понимаемому этнически.

142

Много званых - из биологии, мало избранных, тех кого биос отпустил.

143

Тайная вечеря - дьявол будущей церковности незримо сидел за столом вместе с тринадцатью.

144

Материализм не требует усилий, усилий требует идеализм, ибо идеализм есть строительство Человека.

145

"Я и Отец - одно". Вот оно, главное озарение человеческой истории! Потом философы назовут это тождеством бытия и мышления.

146

Все долдонят о ценностях. Ценности европейские, атлантические, американские, русские, мальдивские и полинезийские. Это тупое или наглое политическое вранье - смысл всех этих "ценностей" тот же, что и у пресловутых "национальных интересов": обоснование права продолжать жрать ближнего. Есть только одна стоящая внимания ценность, всеми забытая сегодня в толчее земного шара - это ценность человека. Разница между ней и правами человека - та же, что между идеализмом и материализмом.

147

Религия и культура объединили людей в народы и народами разобщили человечество.

148

"Духовная власть" - это уже оксюморон.

149

Слияние религии и политики - архаика. Поезд ушел.

150

В постижении человека ислам относится к христианству, как шаманизм - к исламу.

151

Демография, демократия - социальная биология.

152

Исламский бог - это этнобог, биобог, потому интересуется абортами. Увы, христианские боги в этом ему подражают.

153

Либо мы продолжаем биоисторию, запрещая аборты в своем прайде и вырезая этнорелигиозных противников из прайда соседнего, либо утверждаем человеческую историю, снимая с себя этнорелигиозные покровы.

154

Самая примитивная из мировых религий в союзе с демографическим взрывом сулит победу биологическому богу.

155

Это не война цивилизаций, как расписывал Хантингтон, это - война популяций, чисто слепая биологическая судорога, цель которой - создать новую пищевую земшарную цепочку.

Только участие в ней России придает ей относительный человеческий смысл, внося различие между людьми и антропофагами.

156

Задача - как очеловечивать пространство рядом с войной или внутри войны.

157

Исторически церковная религия давала индивиду смысл жизни, беря непомерно высокую плату: рабством у коллектива.

158

Как бороться со стихией? Как биологическую эволюцию социума обратить в человеческую? Деклерикализация и деиерархизация, ликвидация института религии, расцерковление культур - вот необходимость I порядка. Газават, крестоносцы, джихад - это должно исчезнуть.

159

Религия и культура должны пониматься как вечный разговор о природе внутреннего человека, личности, и больше не проецироваться изнутри на внешне-исторический план, превращающий мечты о человеке в уничтожение человека. Не продолжению биологии, а осуществлению человеческого смысла должна служить многокультурность мира.

160

Россия и Европа. Мы - не скифы, возразим Блоку, в худшем случае, мы - готы или франки. V век. Рим, утопая в варварах и перелицовываясь, умирает. Гунны бродят по Вечному Городу и мочатся на величественные колонны, помечая территорию. За Альпами прафранцуз Хлодвиг принимает христианство и венчается на королевство...

161

Демоны самоутверждения подстегивают Америку, она - планетарный тинейджер, под ударами гормонов ей некогда думать о связной истории (я не о колонизации континента, это доступно и скаутам) и о других. Европе - под 80, нам - примерно 40, Америке - нет и 20-ти!

162

Панисламский джихадизм есть вершина исламского клерикализма, максимальная вытяжка его боевого духа.

163

"Кто стоит за терактом?.." Идиотский сакраментальный вопрос, звучащий с экрана телевизора. Ну да, может, за иным актом и спецслужба иная стоит, но разве об этом сегодня речь?! Идет лава, пиропластический поток, а вы всё выясняете, кто там неаккуратно спичку зажег!.. За терактом - этнопсихическая солидарность, животная основа исламской революции, или просто популяционного психоза. Биология, Господи, простая биология!.. Но человек как вид должен остановить это.

164

Allah akbar, gott mit uns, s nami bog - везде! Этнический бог, рогатое чудовище смерти - этот вечный Минотавр бродит и в лабиринте ватиканских подвалов, на изнанке тысячелетней истории планеты!.. Чтобы спастись от этого, нужно снять с человечества клерикальную кору тысячелетий.

165

Исторически к духовности относится и способность человека творить миф и размышлять над ним. Но миф, превращенный в социальный инструмент (церковь), есть уже мертвый миф, отрицающий свободу мифа как духовности. Духовность в руках социума становится машиной порабощения.

166

Церковные религии - деревни затхлой и душной вечности в современном, требующем движения и свежести, Планетарном Городе. Исламизм - это война мировой клерикальной деревни против мирового светского города, судорога прошлого против будущего. Эта война со стороны светской части человечества серьезно ослабляется тем, что светское человечество инерционно доверяется церковным религиям, живущим внутри самого светского мира. Но объективно все религии мира сегодня - на стороне джихада, против светской цивилизации, внутри которой они живут, все они - враги общества и будущего, враги развивающейся жизни и надежд человечества на продолжение нашего свободного творческого бытия.

167

Перед моими глазами - телекартинка. На ней - первые лица страны, выросшие в том же воздухе, что и я. И вот они стоят в праздничном храме, каменнолице кладя кресты явно во имя "бога" рода и племени, того самого, что восседал на трех китах: Православие, Самодержавие, Народность. И мне стыдно за них перед тем истинным Богом, которого мы иногда зовем совестью.

168

Экклесиократия - церковность, социально организованная религиозность, религиозно-церковная нарезка человечества. Умственная власть рясы, рясовластие.

169

На днях в Германии раскрыли общественную организацию "Истинная религия", занимавшуюся вербовкой молодежи в ИГ. Название впечатляет. Оно сразу как бы отбрасывает в сторону всё, "что", по слову поэта, "сделано" ("Я под всем, что сделано, ставлю nihil"). Оно звучит революционно и сектански одновременно. Оно обещает максимальное самосознание и новые горизонты, а главное, смысл, смысл жизни, которого так не хватает, особенно в молодости, когда человек, если не нашел дела, а он чаще всего еще толком не нашел, то обречен метаться между необходимостью существовать и пустотой, пронизывающей существование. Ему часто кажется, что все и всё его обмануло, что мир пронизан злом настолько, что жить в нем нельзя, можно только предать огню, с мечтой, что, когда он сгорит, на пепелище воздвигнется, наконец, царство справедливости и счастья.

170

Любой фундаментализм начинается с подчеркивания внешних конфессиональных знаков отличия, от одежды до обряда. Уже одно это говорит, что он не явление духовного порядка, а судорога отмирающего социального оформления религии, пытающегося изобразить из себя "обновленную" неоцерковность.

ПОСТСКРИПТУМ

Я всю жизнь боюсь и не люблю начальства. Вы - единственный из сего рода, которого я могу не бояться и любить. И вовсе не потому, что я от Вас не завишу или что мне ничего от Вас - материального - не нужно. Если взять Запад в целом как силу и угрозу некоей нависающей над человечеством необходимости и Вашу фигуру как ее заметную часть, то и тут, согласитесь, вполне можно найти основания, чтобы не любить Вас и бояться... Я всегда старался и стараюсь к крайнему минимуму сводить свою зависимость от "начальств, сил и иерархий", но всё же дома я бескорыстно боюсь начальства, ибо тут трепетно чую его античеловеческую суть. Издалека же я могу позволить себе невинную корысть идеалиста - и романтически даю Вам воспитанную во мне культурой презумпцию человечности...

Впрочем, может случиться и так, что Вы просто посмеетесь над моей наивностью, не подозревающей, что машина Вашей двухтысячелетней организации отлажена так, что не оставляет даже и главному лицу в ней ни капельки просвета, никакой мельчайшей надежды на вмешательство в ее работу личного выбора и личной воли. Но тогда бы я сказал, что седой Ватикан это не величайший памятник человеческой воли и гения, а несчастный пример одурачивания людей матушкой-природой, глумливо превращающей плоды колоссальных человеческих усилий в роковые подобия своих слепых стихий...

И всё же хочется надеяться на чудо, пусть даже в самом худшем исполнении.

Хуже всего, когда всё замалчивается, кладется под сукно, высмеивается, глушится, изгоняется... снова и снова вспоминается мне Великий инквизитор Достоевского. Ведь он только и делал, что старался для стада, для иллюзорного благополучия многих. В наше время всеобщих выборов и критерия "большинства голосов" нам ли не понять усердия Великого инквизитора?..

Меня, конечно же, упрекнут не только в тщеславии, но и во всех смертных грехах! Я же заранее объявляю, что принимаю все упреки и плевки как должное - таков мир. Не надо быть марксистом, чтобы заподозрить корысть во всем, чего ты пожелал и о чем подумал. Увы, даже двухтысячелетняя надежда христианского человечества на Господа - не под знаком ли корысти? И мне, малому и ничтожному из землян, ничто человеческое не чуждо, не только светлое, но и темное, не только богово, но и сатаново. Последним, кстати, вполне можно управлять - на то мне и даны разум и воля, чтобы и дьяволово подчинить божественному центру в себе.

Разумеется, эта попытка послания от человека, в социальном смысле ничтожного, почти не известного (а если известностью считать, как положено, признание референтной группой литературного истеблишмента данного социума в данное время, то и вполне неизвестного) даже в своем отечестве, не говоря уже о большом мире, к человеку, вознесенному судьбой на один из видимых всей планете Монбланов социальной истории, на ту высоту, где значимыми становятся, оттесняя его конкретные личные качества на второй план, лишь отточенные до абстрактной чистоты функциональные свойства, - такая попытка выглядит по меньшей мере странной, ибо явно нарушает невидимые и неписанные законы общественной жизни, предполагающие, что каждый из нас получает право голоса и общения на более высоком уровне социума в той мере, в какой он социумом признан. И я отдаю себе отчет, что, перешагивая через эти законы, я рискую быть безжалостно отброшенным как любое человекоявление, не прошедшее сквозь объективные необходимые социофильтры и отнесенное к разряду недоразумений, порожденных интернет-соблазном для малых сих. Но я идеалист и оптимист и твердо верую в то единственное реально возможное чудо, каковым является вероятная метафизическая Встреча Человека с Человеком.

Прощайте!

Константин Иванов, Россия.

8 февраля 2017

Ps. В случае, если моему посланию не удастся достичь непосредственно адресата, я отсылаю его любому лицу из окружения Папы и тем более тому, кто идет вслед ему той же дорогой. Автор.

Оставить комментарий © Copyright Иванов Константин Константинович (inkon@academ.org) Размещен: 07/04/2017, изменен: 07/04/2017. 201k. Статистика. Эссе: Публицистика Скачать FB2		Ваша оценка:

Иванов Константин Константинович : другие произведения.

Записка Понтифику