Сон кончился для меня, уступив место какому-то новому неизвестному состоянию. Все тело покалывали невидимые ледяные иголочки, голова же горела как в огне. Я не мог сказать, было ли это со мной раньше, и не мог решить, нравилось ли мне это. Все окружающее походило на густой туман - истина содержалась где-то внутри, за толстым слоем белого марева, холодного и тошнотворного, через которое стоило пройти. Этот туман кружился вокруг моего сознания, он стал частью меня самого, неизвестной и пугающей одновременно. В белом дыму иногда появлялись картины, но они были неясны и расплывчаты, у некоторых из них не хватало цветов, некоторые искажались при ближайшем рассмотрении. Это было подобие другого мира, и я часто говорил себе об этом, стараясь скрыть от самого себя, что этот мир не более чем порождение больной фантазии. Также часто я видел черный туннель - его пустота окружала меня, она принимала эллипсную форму и сжималась вокруг тела. Мои органы чувств были неспособны проникнуть за стенки этой черноты, но я точно знал, что движение в этом туннеле давно прекратилось, мое тело мертво и разложилось. Иногда за краем черноты мелькал слабый проблеск, я пытался прорваться туда, но свет мерк слишком быстро, и я вновь погружался в пустоту. Моя жизнь протекала на постоянной границе черного и белого, для меня не существовало смешения цветов, и я всегда оказывался то по одну, то по другую сторону этой границы. Туман стал для меня сном, туннель стал для меня явью. За всем, происходящим в жизни, я наблюдал отрешенно, сквозь полупрозрачные стенки, часто не сомневаясь, что все окружающее меня не более, чем иллюзия. И если часто я пытался найти ответ на интересующий меня вопрос, то слишком быстро понимал, что я сплю, и смысл происходящего все равно ускользнет с пробуждением. Сон давал силы для жизни, он стал моим телом. Но иногда даже сквозь белую муть прорывалось нечто яркое, способное оставить выжженный след на измученной подкорке. И эти картины приходили все чаще и чаще...
Эпизодий первый.
- Давайте достанем листочки и положим их на парту, - широко улыбаясь во весь рот, сказал учитель. - Тема нашего сочинения: "Так почему же все-таки Радион Раскольников убил старушку?" Не было ли у него другого выхода? А если и был, то как бы он его использовал? И вообще, зачем он убил невинную бабульку, если золото, которое он у нее забрал, не было использовано им для благих целей? Попытайтесь найти ответы на эти вопросы. Помните о слезинке ребенка. Не зря же Достоевский без конца упоминал о ней в своих романам. Для тех, кто не читал "Преступлений", есть дополнительная тема: "Что бы я стал делать, если бы у меня на руках оказалось столько денег?"...
- Слушай, какое сочинение, сейчас же, кажется, была физика? - зашептались девчонки сзади. Одна из них, поправив правильную прическу рыжего цвета, многозначительно сказала:
- Ну и что? Достоевский же гений. Я не удивлюсь, если мы его и по биологии будем проходить...
Я огляделся по сторонам. Все было знакомо до боли: и исписанная формулами доска, и грязно-зеленый линолеум пола, и слепящий свет люминесцентных ламп, и та самая гнетуще-дружеская атмосфера класса, в котором я провел лучшие годы своей жизни. Сосед за столом был слишком занят: зарывшись в восемнадцатитомное собрание сочинений Достоевского, он выискивал истину. Надежда на девчонок тоже не оправдалась: одна считала тригонометрический алгоритм квадратного корня синусоиды, другая пыталась разобраться в тонкостях внеполового размножения. Повторный осмотр класса ни к чему не привел - остекленевшими глазами на меня смотрели сотни моих товарищей, запертых на несколько часов для сдачи письменного экзамена. С некоторым замедлением я все же сообразил, что нахожусь не в классе, а в спортивном зале, куда нас под предлогом светлого будущего согнали на экзамен по алгебре.
- Слушай, у тебя шпоры есть? - раздался под ухом чей-то свистящий шепот. Я поднял глаза и невольно отпрянул: прямо передо мной маячила чья-то физиономия в противогазе марки ГП-1, неведомо каким образом сумевшая дотянуться до меня с третьего слева ряда.
Я пошарил глазами по выщербленной временем парте, но не нашел там ничего, кроме мирно покоящейся руки соседа, нервно перелистывающего пятый том "Братьев Карамазовых".
- Vous etes parlez-vous français? - раздался сзади девчоночий голос. Обладательница рыжей прически весело усмехалась, многозначительно поглядывая вниз под парту. - Would you like prenez my pencil?
Я отрицательно покачал головой, стараясь сообразить, что она сказала.
- Down! - насмешливо бросила девица и обернулась на сто восемьдесят градусов назад.
Что ж даун, так даун.
Сам не соображая, что делаю, я наклонился под парту.
На разноцветном полу, исчерченном разнообразными знаками геометрической проекции, стоял мой, видавший виды, портфель. Его цвет из светло-голубого давно превратился в грязно-серый, а запах, исходивший изнутри, не внушал ничего хорошего. Но тем не менее, я потянулся к нему.
- Look out! - пронеслась в голове внезапная иностранная фраза. Мимо лица пронеслись два обнаженных колена, после чего моя шея оказалась зажата между голенями. Боль сдавила горло, кожу проткнули шипы, повсюду торчавшие из ног. Кровь хлынула на пол и на подол юбки моей мучительницы, я попытался закричать, но понял, что не могу этого сделать.
- Граждане студенты! - раздался над головой громоподобный голос директора. - До конца годовой экзаменационной работы осталось пять минут. Если вы все еще намерены покинуть здание школы, вы должны ответить на дополнительные 356 вопросов. Эй ты там! - важный голос сменился на визгливый фальцет. - Если еще раз увижу, как списываешь, вылетишь с первого курса!
Ноги, державшие мою шею, растаяли в воздухе. Я, не решаясь открыть глаза, ощупал шею, но не нашел на ней никаких следов ран. Крови тоже те было. Я открыл глаза.
Колени находились в непосредственной близости от моего лица. Я мог рассмотреть даже маленькие, едва заметные морщинки на коже. Ноги были плотно сдвинуты, а их обладательница громко верещала:
- Евгений Михайлович, он ко мне под юбку заглядывает!
Я вылез из-под парты. Сперва чуть рябило в глазах из-за слишком яркого света, но потом он внезапно потух. Я снова был в классе. И надо мной возвышалась фигура нашей учительницы по географии.
- Так, так! - глухим басом сказала она. - Траекторию Солнца вокруг Земли не знаем, а под юбки заглядываем. И что же ты, интересно, намеривался там найти? Миклуху Маклая?
Я потупил глаза, не решаясь ответить.
- Я еще в детском доме замечала за Вами такую склонность, - продолжала учительница. - Вы всегда были несдержанны в эмоциях. И вот к чему это привело... А ну-ка сесть!!!
К своему огромному изумлению я вдруг обнаружил, что стою. Пришлось спешно опуститься на стул.
- Совсем распустились, - процедила сквозь зубы учительница. - После уроков зайдешь к директору. Все понял? По тебе вообще тюрьма плачет! - она отвернулась и пошла к доске, где шумно напилась из-под крана.
- Итак, дети, - продолжила учительница, почему-то все еще стоя спиной к классу. - Кто мне напомнит, какая у нас сегодня тему?
Я согнулся за партой, стараясь быть как можно неприметнее. И тут же ощутил сзади изрядной силы пинок. Рыжеволосая стерва злорадно скалилась в мою сторону.
- А трусики свои я все равно тебе не покажу, - доверительным шепотом поделилась она.
Я отвернулся. Мимо моей руки быстро прокатился карандаш соседа и плюхнулся на пол.
- Эй! - прошептал я. - У тебя карандаш упал.
Сосед буркнул что-то неразборчивое, но за карандашом не полез. Пришлось лезть мне. Рука сама по себе наткнулась на портфель. Ломкая ткань лопнула в нескольких местах, и в руках оказалось нечто хорошо мною знакомое. Легкий холодок пробежал по жилам. Я опустил глаза и усмехнулся - у меня в руках удобно расположился черный громила "Макаров". Я нащупал предохранитель. Снял. Отлично. Вновь сунул руку в сумку. Так, что еще? Коробки с патронами, наручники, гранаты...
- Что это у тебя здесь? - послышался над ухом похотливый смешок.
Рыжая увидела пистолет, и ее глаза широко разузились. Она попыталась закричать, но я преградил ее поток воздуха свободной рукой.
- Итак, кто же пойдет к доске? - учительница, все еще не обернувшись, мерила пол шагами. - Кто? Какой странный вопрос...
- Стоять!!! - внезапно взвизгнул я и выстрелил в воздух. Рыжая, как не странно, ничем не испуганная, прильнула ко мне и зашипела:
- Убей ее! Убей суку!
- Не надо баловаться, - учительница наконец повернулась, и ее брови поползли вверх.
- Руки на голову! К стене! Всем к стене!!! - взревел я, наводя на нее пистолет.
Ученики гурьбой ринулись к доске и попадали на пол. Учительница, медленно, словно вопрошающе подняла руки, но с места не двинулась.
- Так им! Так им! - кричала рыжая, пытаясь обхватить меня за талию. - Покажи ублюдкам!
- Заткнись! - оборвал я ее и бросил учительнице. - Ну!
- Постойте, - ее голос задрожал и задребезжал. По всему классу прокатился гул. - Вы не можете. Не можете! А как же слезинка? Вспомните о слезинке!
Я сделал предупредительный выстрел в ногу. Раздался хруст, и нога взорвалась так, как будто была сделана из стекла. Но, несмотря на потерю конечности, учительница продолжала стоять.
- За что?! - ее возглас потонул в грохоте взрыва. Дверь класса вылетела, и в образовавшуюся щель хлынули менты.
- Шухер! - заорала учительница и повалилась на пол.
- Не стрелять! Брать живым! - класс наполнился удушливым дымом, и я полностью потерял ориентиры.
- Беги! - крикнул я рыжей. В дыму меня схватили чьи-то руки, и я почувствовал на запястьях холод наручников.
Дым рассеялся. Пол у доски был завален трупами, на которых сидели и курили два мента. Третий, с автоматом, стоял около меня.
- Ну и натворил ты, братец, дел, - он дружески похлопал меня по плечу. - Но, ничего, не волнуйся, все равно они по описи сойдут. Ты уж извини, ничего личного, - он отошел в сторону и скомандовал. - Целься!
Менты у стены стали на вытяжку и выхватили автоматы. Одна из очередей прошла чуть левее меня, и я благополучно рухнул на пол. Другая очередь прошила стоящего рядом мента. Неестественным движением я вывернул руки и нащупал ключи от наручников в портфеле. Мой "Макаров" рыгнул два раза, и менты повалились у стен, прикрыв мощными телами все свои злодеяния.
Я глянул на часы. Взрыв должен был прозвучать ровно через два часа, так что у меня еще оставалось время расслабиться и вздремнуть. Буду надеяться, что мой храп не помешает идущему в соседнем классе экзамену.
Эпизодий второй.
Экватор был в полном разгаре. Для дополнительного места особей мужского пола заставили вынести всю мебель с пятого и шестого этажей и поставить ее на улицу перед входом. Администрация факультета постаралась - дизайн и украшения были на высшем уровне. То и дело перед входом тормозили роскошные "мерседесы" и "жигули", выпуская из своих недр вновь прибывших. Время от времени воздух сотрясали фейерверки и выстрелы. Иллюминация сверкала и переливалась всеми цветами радуги. В глазах пестрило от белых смокингов и прозрачных кружев бальных платьев. Шампанское ударяло в голову, заставляя воплощаться любые самые смелые желания.
Я придирчиво оглядел свой смокинг, стараясь не испачкать его об подносы у стола. Мимо меня пронесся официант, я мельком схватил с подноса бокал с шампанским и залпом выпил. Рядом хихикали и перешушукивались три миловидных дамы юного возраста. Одна из них недвусмысленно поглядывала в мою сторону. Хорошо-с.
- Ну и вырядился ты, браток, - от мощного толчка я едва не грохнулся на пол. Такая рука могла принадлежать только одному человеку. Но я ошибся и на этот раз.
- Все дерьмецо пишешь-с, - с вежливой ухмылкой обратился ко мне Белинский. - Я нынеча читал твою статейку, да вот конец что-то плоховат.
- Виноват, дружище, - отмахнулся я. - Не до критиков мне нынче. Ты-то вот с литературы на театр перешел. Если и дальше так дело пойдет, то и до синематографа докатишься.
Белинский фыркнул.
- Я слышал ты с этим гадом Петрушевским снюхался, - надменно бросил он. - Смотри, не доведет он тебя до добра. На прошлой неделе по его приказу типографию разгромили. Не будет больше у Университета печатного органа.
- Ты это лучше ему сам скажи, - я щелкнул пальцами и отошел в сторону. За моей спиной, уперев руки в бока, нарисовался Петрушевский с иронически-злобной ухмылкой на зубах. Лицо Белинского помутнело, и он начал стаскивать с левой руки перчатку, но я уже благоразумно скрылся в толпе - разборок на сегодняшний день и так хватало.
Стену, ведущую в фотолабораторию, разобрали и на ее месте возвели нечто вроде сцены. Кажется, собирались давать Мольера. "Школа жен", если не ошибаюсь. Народ вокруг радостно приветствовал культуру, но в отличие от своих собратьев я предпочел сугубое уединение. Мимо с толстым портфелем быстро прошмыгнул Тургенев. Он ненадолго остановился посреди залы и пошмыгал глазами по публике, но я опять-таки успел скрыться за широкими дамскими спинами и улизнул от его строгого контроля. Не дай Бог, еще новую поэму предложит. Отказываться неудобно, а читать эту прозаическую дребедень сил нет. Надо его с Некрасовым свести, - думаю, найдут общий язык.
- Мне кажется, мы где-то встречались, - пронесся над ухом чей-то могучий бас. Я спешно обернулся, но, к счастью, вопрос был не ко мне: изрядно подвыпивший Салтыков-Щедрин из последних сил цеплялся за талию высокой дамы и дышал ей в лицо своим перегаром. Дама умоляюще посмотрела на меня, и в ее чистых голубых глазах я прочел не только намек.
- Знаешь ли ты, что такое добродетель? - спросил я у Щедрина, оттаскивая его за ворот смокинга. Тот мутно посмотрел на меня и, мощно рыгнув, удалился в сторону сортира. Дама чирикнула: "Мерси" и тоже попыталась скрыться, но я настиг ее, словно коршун.
- Давай трахаться! - прилез я к ней. - Давай, давай трахаться! Давай!
- Но не при людях же! - ее лицо залила краска стыда. - И вообще, что это за подход к девушке? Где цветы, шампанское? Как это понимать?! Вам только дай, потом неприятностей не оберешься...
- А не при людях? А в сортире? А на унитазе будешь? Будешь?! - и не спрашивая ответа я убежал и тут же вернулся с потрепанным унитазом в руках. - Давай! Давай! Давай!
Она попыталась сопротивляться, но я силой усадил ее на унитаз и щелкнул пальцами. В мгновение ока она осталась в одних трусах и лифчике и, сама того не осознавая, с визгом отпрянула к бачку, когда я ураганом навалился на нее. В мгновение ока все было кончено. От визга вздрогнули уши у впередистоящих. Волна покатилась по залу, перебираясь по онанизирующей толпе. Шустро натянув белье и повизгивая от полученного удовольствия, дама скрылась из виду.
Потребность была удовлетворена.
- Зад, зад, я перед. Как дела? - прохрипело нечто у уха.
- Все дела как сажа бела, - сострил я, оправляя галстук. - Что с башней?
- Время течет, - был ответ. - Пока никаких признаков. Все молчком. Жди.
- Жду, - щелчок, и толпа во главе с залой растворилась в воздухе. В нос ударил свежий воздух. Ноги утопали в чьих-то останках в траве.
- Так что с башней? - спросил я вновь. - Крыша едет?
Человек в траве устремил свой взор на далекое неподвижное сооружение и покачал головой:
- Нет, не едет.
- А давно употребляешь? - поинтересовался я.
- Да вот уже полгода.
- Аа, понятно, значит адаптировался.
Человек хрюкнул нечто неразборчивое и испарился. Я бросился вверх к холму и бежал до тех пор, пока не споткнулся о чье-то распростертое тело.
- Аккуратней надо, мать вашу! - сказал мне, поднимаясь с земли, бородатый мужик со всклокоченными волосами. - Знал бы об кого ноги замарал, так не стал бы бегать, где не следует! - он на некоторое время пригорюнился, а потом заорал в сторону старого, покрытого трещинами и мхом, ствола дуба. - Сонька, тащи еще бумагу! Да поживей, стерва ты этакая! - он снова сурово посмотрел на меня, а потом, коротко бросив: "Пшел вон!", вновь откинулся на траву. Я поборол в себе страстное желание заехать ему сапогом по морде и полез дальше на холм.
Возле самого дуба, на земле, имелась небольшая дверца. Я распахнул ее и по, скользким от дерьма и блевотины, ступенькам спустился вниз. В левой кабинке туалета отдыхал старый приятель Щедрин. Около входа подпирал стенку Белинский. Увидев меня, он попытался ухватиться за мой рукав, но я, сделав обманное движение, выскочил на волю.
Мольер шел полным ходом. Зрителям разрешили принять в пьесе непосредственное участие, и каждый из мужской половины стремился донести до главной героини - неверной жены - суть мужской роли в семье. Дело доходило даже до рукоприкладства.
Я посмотрел на часы. До взрыва оставалось еще больше часа. Значит, времени у меня еще предостаточно.
Эпизодий третий.
Солнце стояло в зените. Черный силуэт башни делил долину, на которой располагалась наша бригада, на две части. По сути именно так и было предусмотрено - башня делила собой территорию, где должен был произойти решающий бой. Каждый этап боя проходил раз в месяц, но этот финальный уровень должен был внести окончательную ясность в жизни всего человечества. Именно поэтому я и собрал здесь своих людей.
- Цель вы уже знаете, - говорил я. - Бомба заложена, взрыв прозвучит через полчаса. Когда башня будет уничтожена, мы сможем занять всю оставшуюся территорию. Сейчас же нам нужно провернуть еще кое-какое дельце. По всему периметру этой долины разбросан слэнг, вы легко его узнаете, наверняка встречали много раз. Чем больше мы его соберем, тем больше козырей в руках у нас будет тогда, когда мы будем общаться с хозяевами башни после взрыва. Я сомневаюсь, что Анисимова и боссы мафии сейчас находятся там, скорее всего нам подсунули дезинформацию. Но даже если это и правда, то, собрав слэнг, мы сможем оказать влияние на другие государства. В конце концов конкурентов у нас больше не будет. Вам все ясно?
Бойцы разбрелись по долине. Я, заслонив глаза от солнца, бросил быстрый взгляд на верхушку башни. Где-то там наверху, скорее всего на последнем этаже, полным ходом идет совещание. Его исходом станет решение о наших жизнях. Мне оставалось надеяться, что оно еще не подошло к концу...
... Бомба была заложена вчерашней ночью. Если охрана не смогла обнаружить ее, то вскоре нас будут ждать хорошие новости. Взрыв будет настолько силен, что от здания практически ничего не останется. Не выживет ни один человек. Все сдохнут.
Я засмеялся. Анисимова слишком наивна, если думает, что я передам право власти ей. Она канет в лету вместе со своими прихлебателями. Туда ей и дорога.
- Шеф, у нас парламентер, - двое солдат вывели вперед сгорбленного молодого сопляка. Муж Анисимовой.
- Ну-ну! - осклабился я. - Чем обязаны?
- Моя жена требует от вас, чтобы вы передали ей весь слэнг, который нашли здесь. В противном случае у вас будут большие неприятности. Если же вы пойдете на сотрудничество, Вас и ваших людей живыми вывезут из зоны и отпустят на все четыре стороны.
- Заманчивое предложение, - я нахмурился. Черт, откуда им известно про слэнг? - Но боюсь, что мы не договоримся. Я думаю, что все найденное нами мы оставим у себя.
- Совещание кончается через час, - бросил муж. - Если через двадцать пять минут Вы не дадите положительный ответ, по Вашим людям будет открыт огонь. Решайте сами.
Я взглянул на часы. До взрыва оставалось двадцать минут.
- Мы подумаем, - я хлопнул мужа по плечу и подтолкнул его к солдатам. - Заходите попозже, может договоримся. Переведите его через черту, - приказал я, стоящим рядом с мужем. - И постарайтесь, чтобы наш друг больше не слонялся по чужой зоне.
Те поспешили выполнить приказ.
Я нагнулся и провел пальцами по траве. Что-то зашуршало - и между пальцами мелькнуло нечто белое. Слэнг. Я поднял обрывок и машинально сунул в карман.
Значит, они уже все знают. Но откуда? Утечка информации? Диверсия, дезертирство? Все мои солдаты были на месте. Конечно может у моих врагов были свои источники, о которых я мог только догадываться. Но тем не менее нужно было рискнуть.
Я подозвал к себе сержанта.
- Что там со слэнгом?
- Ребята прочесывают зону, - ответил тот. - Через пару минут будет готов ответ.
- Надо бы побыстрее, - я опять глянул на часы. - Взрыв через пятнадцать минут, мне бы не хотелось, чтобы мы попали под обломки.
- Будет сделано, - сержант скрылся и через пять минут вернулся с рапортом. Вероятность полного сбора слэнга равна 89 %. Ну что ж, и то неплохо.
Пока я перебирал в руках драгоценность, найденную солдатами, мне в голову пришла неплохая мысль. Мало ли, вдруг они все же нашли бомбу или кто-нибудь из них останется жив... Лучше не рисковать.
Я велел передать через черту, что хочу вновь увидеться с мужем.
- Ваша взяла, - сказал я, высыпая на траву собранный слэнг. - Забирайте. Надеюсь ваши условия все еще остаются в силе?
- До конца заседания чуть больше получаса, - ответил муж, ползая по траве. - Мы рассмотрим этот вопрос.
Я сжал кулаки. Сукин сын меня обманул. Ну ничего, они еще поплатятся.
- Передавай привет жене, - бросил я вслед мужу.
Он надменно посмотрел на меня и скрылся в тени башни. Поспеши, дурачок, надеюсь твоя благоверная будет довольна.
- Сэр? - сержант вопросительно посмотрел на меня. - Я все правильно понял? Вы отдали ему все, что мы собрали?
- Не волнуйся, дружок, - я устало вздохнул и сунул руку в карман. - Новоявленный парламентер Анисимовой унес в штанах подделку. Я поменял значение слэнга, и даже если они об этом сообразят, у нас будет достаточное преимущество по времени. А настоящий слэнг, вот он, - я выгреб из кармана кипу обрывков и пересыпал их на ладонь сержанта. - перенеси-ка это в наш сейф. И созывай солдат, нам пора готовиться.
Сержант убежал. Восемь минут. Через восемь минут решится все.
Люди в серой форме строились в шеренги. Сержант принес мне запечатанный сейф, и я повесил его себе на пояс. Когда прозвучит взрыв придется спешно делать ноги. Многие из моих ребят наверняка погибнут под обломками. Что ж, такова жизнь. Война есть война.
Я в последний раз взглянул на солнце. Увижу ли я его еще когда-нибудь? Шанс погибнуть с другими слишком велик. Но лучше умереть сейчас, чем продолжать мучиться дальше.
Темный силуэт башни вновь заслонил солнце. До взрыва оставались считанные секунды...
Мне приснилось, что я проснулся.
Всякая пустота сна рано или поздно рассеивается, уступая место тоскливой реальности. Все, что было непроглядно, приобрело свои очертания. Краски возвращались на места, звон утихал, превращаясь в мерно-циклический непрерывный гул. Загадок больше не осталось. Словно кто-то пришел и одним взмахом острого лезвия срезал всю сказку, что была до этого. Мне оставалось лишь смириться и ждать своего конца в уединении.