Я в 1969-81 годы работал на знаменитом Ростсельмаше формовщиком в литейном цехе серого чугуна. Дембельнулся из Советской армии, надо было квартиру получать и пошел в цех, который был не хуже шахтерской лавы - в паре шагов от пыли ничего и никого не видно. Но квартиры в СССР без труда получали только те, кто отирался в райкомах, обкомах, в ЦК КПСС, торгаши и теневые цеховики. Они покупали их за деньги. Простой люд больше упирался рогом на работах по корчагински на стройках первых пятилеток, по стахановски в глубоких шахтах, еще по методу трактористки Паши Ангелиной на бескрайних полях родины. А в сером чугуне квартиру тогда можно было заработать за 3-5 лет.
Я быстро освоился и даже стал старшим формовочного агрегата из шести человек, хотя труд был адский, зимой с одного бока лился из ковшей в опоки на кольцевом конвейере расплавленный чугун, с другого пронизывали лезвия сквозняков из полуоткрытых ворот. Летом жара, начиная с июня и до сентября, прожаривала нас в союзе с цеховой до положения африканцев из Чада. Мы, что зимой, что летом, глушили воду из автоматов бидонами литра на три, приправляя ее кусками синеватого льда. Нам было как татарам при Иване Грозном - везде жарко и бежать некуда. Оттого гаймориты, бурситы, гнойные ангины с гландами поперек горла, остеомиелиты и прочие заразы были всегда рядом. Вплоть до воспалений мозговых оболочек под названиями церебральный арахноэдит. А то и менингит, от которого спасение было одно - ростовское кладбище, самое большое Европе.
К этому добавлялись переломы ребер и конечностей, потому как железные опоки на кольцевом пустые весили по триста кило одна, а набитые землей больше пятиста. Если какая срывалась в спешке с тельфера, увернуться от нее можно было только по обезьяньи. А набивали мы их за смену на 703 машинах по четыреста-пятьсот штук при норме в 350 форм.
Через пару лет мой агрегат сделал Всесоюзный рекорд, выдав за смену 848 форм. Вся бригада в тот день вывернулась наизнанку, опозорив конкурентов из официального ставленника по молодежной линии, уже вострившего лыжи в соц. Германию на встречу с побратимами. Я за это незапланированное вставание поперек горла начальства, знавшего, кого делать рекордсменами, получил вместо медальки или даже орденка 15 рублей премии от генерального директора комбайнового объединения, ребята и того меньше. Но после помещения наших фото в газетах ко мне зачастили корреспонденты заводской и городских газет с предложением поделиться опытом.
С этого началась моя литературная деятельность с проявлением творческого таланта, всегда распиравшего грудь через сочинение стихов с песнями под гитару. Если бы ко всему из меня в то время выбили стремление к правде, я бы достиг больших высот, не успокоившись на ускоренном повышении квартиры улучшенной планировки, намечавшейся года через полтора.
А здесь, почувствовав в руках вожжи по управлению массами через статьи с очерками, за которые награждали званиями победителя с лауреатством, в том числе лауреатом премии имени А.В.Софронова с дипломом, врученном мне самим столичным мэтром под теле и видеокамеры в переполненном зале дворца, я почти сразу после торжества написал статью о четырех с половиной миллионах рублей, угробленных на заведомо негодные вагранки.
Цех тогда реконструировался под будущую перестройку, о которой никто из работяг не мог подумать, и Барышевский, главный металлург завода, бывший в курсе всего, принял решение заменить уральские надежные вагранки на польскую модель, не потянувшую с момента ее установки и запуска. Про это я написал не в местной прессе, а отправил материал во всесоюзную газету "Труд". Он по принятому тогда порядку вернулся из Москвы в Ростов и лег на стол И.А.Бондаренко, первого секретаря обкома партии.
И я попал под каток с серпом и молотом с лишением меня очереди на квартиру, со снятием званий, с забытьем прежних достижений. С зарабатыванием вдобавок ко всему на формовке гайморита, давшего осложнение и перешедшего в церебральный арахноэдит - воспаление мозговой оболочки, от которого не избавился до сей поры.
Более пяти лет я числился на заводе врагом народа, вплоть до увольнения без признания меня инвалидом второй группы по профессиональному заболеванию. И если бы не Анатолий Владимирович Софронов, главный тогда редактор журнала "Огонек", Герой Соц. Труда, Лауреат государственных премий, внимательно следивший не только за моим творчеством, но и за судьбой, я не получил бы ни квартиры, не стал бы писателем, автором двенадцати книг, изданных в России и за рубежом. Закончил бы свою жизнь, думаю, тоже раньше.
Когда я слышу песню, ставшую гимном нашего города, написанную А.В. Софроновым, я испытываю благодарность к ее автору, прошедшему путь от рабочего "Ростсельмаша" до известного писателя, сценариста, написавшего сценарий к пьесам "Когда казаки плачут", Стряпуха" и другим. Поэта, фронтовика, прошедшего войну от начала до ее конца. Отца в конце концов своей дочери, бывшей женой Василия Макаровича Шукшина.
Низкий поклон тебе, Анатолий Владимирович, лично от меня. Царство тебе небесное. Пусть будет пухом тебе земля.
"Ростов-город, Ростов-Дон.
Синий звездный небосклон.
Улица Садовая, скамеечка кленовая.
Ростов-город, Ростов-Дон".
Добрый день, Юра!
Прошу извинить меня за некоторую задержку ответа на письмо. Но теперь с чистой совестью могу ответить, что Ваше письмо я переправил в обком партии, где предварительно договорился о том, что Вам помогут.
Надеюсь, в начале марта быть в Ростове и, конечно, на "Ростсельмаше".
С уважением подпись А. Софронов.
!5 января 1979 года.
11/V - 80 г.
Дорогой Юрий Захарович!
Очень тронут Вашим поздравлением и добрыми пожеланиями в работе над романом. Работу продолжаю. В No 8 журнала "молодая гвардия" выйдет третья часть романа. А первая книга (три части)должна выйти к концу года в изд-ве "Московский рабочий".
Сердечный Вам привет и всяческих успехов в жизни!
Подпись: А. Софронов.
Песни /не все/ на стихи А.В. Софронова:
1) Ах, эта красная рябина. / В исполнении Нани Брегвадзе/.