- Котя, ну, доколе?! Я же тебя как человека прошу, скотина ты бессовестная, иждивенец неблагодарный! - Катя сдвинула брови так, что они со скрежетом наползли одна на другую, и взгляд стал зверски-выразительным. Гневно прохаживаясь из угла в угол, глянула мельком в зеркало - а что, хорошо, привет Станиславскому, хоть какая-то польза от двух неполных курсов театрального!
Остановилась, вперила горящий взор в единственного неблагодарного зрителя. Тот мирно восседал в кресле, весь лик его выражал крайнюю заинтересованность Катиной обличительной речью, без всяких, впрочем, признаков душевного смятения и нравственных мук. Катя молча смотрела прямо в круглые зеленые глаза, помня совет великой Джулии Ламберт: если уж взяла паузу, так держи её, сколько сможешь. В наступившей тишине было слышно, как опасно потрескивает заряженный электричеством воздух...
Не выдержав, Котя потупил взор, и Катя, довольная таким очевидным признанием вины, поспешила закрепиться на занятых позициях:
- Стыдно, да? Конечно, стыдно, а мне-то каково? А обо мне ты подумал, зараза рыжая? Ты ж обещал, клялся-божился, что это в последний раз! - тут барышня явно перегнула палку, ничего такого он ей, ясно, никогда не обещал, и оппонент тут же не преминул напомнить ей об этом легким поднятием брови и укоризненным поворотом ушей. - Ну, не обещал, ладно, но мог бы ведь, свинюка! - Катя продолжила гневное хождение по невеликим своим хоромам. - Ладно, Серёга с Валькой, они дураки, я бы и сама их скоро выгнала. Ладно, этот Игорь чокнутый, со своими рассказами про солнцеядение и конец света! Но Пётр Иванович, старый папин друг, был в столице проездом, зашёл по-приятельски, без всяких задних мыслей... Да, да, не ухмыляйся, и без передних тоже! Просто спросить хотел, не нужно ли помочь чем, такой человек хороший... Ну, объясни мне, ну, как ты ухитрился описать его шляпу? А она ведь, между прочим, висела на вешалке! Высоко! Как ты это сделал - в прыжке, в полёте? Ты что, воздушный гимнаст, может быть? Или скалолаз? Как?! - Катя, забывшись, не заметила, как губы расползлись в дурацкой улыбке, недюжинным усилием воли снова стянула брови к переносице, и, остановившись, ткнула обличающий перст прямо в рыжую бессовестную морду:
- В общем, доколе?!
Котя с интересом обнюхал хозяйский палец, не обнаружил в коллекции знакомых запахов ни одного нового - и, отвернувшись, принялся усердно вылизывать правую заднюю лапу, придерживая её двумя передними и тихонько кряхтя: годы идут, животик растёт на казённом довольствии, и вообще, жизнь - такая тяжёлая штука, сплошные наветы и поклёпы...
Катя обессилено опустилась в соседнее кресло с ободранной местами обивкой. Ну, и ладно, и фиг с ним, с Пётр-Иванычем, в самом деле, не такой уж он, если честно, и приятный, руки вон всё время потеют и глазки бегают... Может, и правильно таки Котя его... Катя вздохнула и, поднимаясь, примирительно (ох, погубит её слабый характер, никакой выдержки в проведении воспитательных мероприятий, любой из неё сможет верёвки вить, вот что) произнесла:
- Ну, ладно, Котище, пошли, что ли, чай пить?
- Ча-а-а-а-у? - скептически протянул Рыжый. Чай его явно не вдохновлял, и Кате, конечно, было об этом прекрасно известно.
- Ага, чай. С колбасой и сметаной. Пошли.
Катина столичная эпопея началась пять лет назад триумфальным поступлением в театральное училище - и, полтора года спустя, продолжилась тихим отчислением за неуспеваемость и профнепригодность. К тому времени Катя уже не питала иллюзий насчёт своего великого драматического таланта и высокого предназначения. Но всё равно было горько и противно. Тогда-то и появился Котя. Однажды, вернувшись после бессмысленного шатания по слякотным мартовским улицам, она обнаружила на домотканом коврике у двери тощего нескладного кота-подростка: он сидел неподвижно, аккуратно выровняв передние лапы по струночке и надменно-вопросительно глядя на Катю: мол, сколько можно ждать, где ты шляешься, я хотел бы знать, двенадцатый час ночи, совесть есть у тебя? Катя хмыкнула и вежливо попыталась подвинуть пришельца ногой. Кот послушно отошёл на шаг, но, как только провернулся в замке ключ, юрко шмыгнул в тёмную щель открывающейся двери. Бороться с наглецом у Кати не было ни сил, ни желания, и, стаскивая в прихожей отсыревшие сапоги, она равнодушно наблюдала, как кошак по-хозяйски обнюхивает углы её гостинки...
Сначала она назвала его Фоксом - за наглое обаяние и солнечный окрас. Но постепенно, незаметно, но уверенно и необратимо, он стал Котейшим, Котинским, Котовским... В общем - Котей. И он ничуть не возражал. Когда ему было удобно и выгодно, - как правило, когда дело касалось еды или развлечений, - с готовностью и радостным мявом откликался на любое из этих имён; когда же намечалась очередная взбучка за сброшенный с подоконника вазон или новые отметины на зелёном многострадальном кресле - предпочитал делать вид, что абсолютно не знаком с почтенным гражданином, чьё имя сейчас с таким неуместным пафосом выкрикивает его милая, но такая, увы, несдержанная юная хозяйка. Да и вообще, ролевые отношения "добрая хозяйка - послушный питомец" как-то сразу не задались, и порой Кате казалось, что в их паре всё устроено ровно наоборот: как будто это она жила дома у этого самовлюблённого сибарита, приютившего её из жалости и любви к братьям меньшим. Катя смирилась с этим довольно легко - она вообще была человеком неконфликтным и покладистым, - и совместная жизнь их текла вполне гармонично и счастливо.
Потом появился Андрей. Пока длилась конфетно-букетная фаза, с обязательными держаниями за руку в темноте кинозала, чопорными провожаниями до дому и чинным заходом на вечерний чай - Котя хранил вежливый нейтралитет. Фамильярные попытки погладить надменно пресекал, умилённых сюсюканий не допускал - безмолвно удалялся, неся распушённый хвост, как плюмаж на шляпе. Война была объявлена, когда Андрей впервые остался на ночь. Вначале это была тихая, но упорная борьба за территорию: Котя невозмутимо занимал по праву принадлежавшее ему место в центре кровати, под тёплым Катиным боком; Андрей же не менее упорно давал понять, что место это отныне принадлежит ему, и некоторым рыжим здесь придётся с этим смириться: аккуратно брал вояку на руки и относил в зелёное потёртое кресло - очень вежливо, с искреннейшими уверениями в глубоком уважении и дружеских чувствах. Через десять минут всё повторялось: кот, как маленький бурильный агрегат, вклинивался между спящими, Андрей, шёпотом чертыхаясь, вытаскивал Рыжего из постели и транспортировал в кресло. Потом стал просто сбрасывать на пол. Потом отнёс кота на кухню и закрыл дверь. Котя тут же гневно и обиженно завопил, проснулась Катя, и, толком не разобравшись, отругала Андрея за гадкое отношение к животным вообще и её любимому коту в частности. Извлечённый из кухни Котя с видом несправедливо обиженной сироты кротко сидел в кресле, взъерошенный и одинокий, и Катя, причитая, сгребла его в охапку и утащила под одеяло. Андрей плюнул, вскочил и стал одеваться, что-то злобно бормоча и собирая по комнате вяло белеющие там и сям в утреннем свете предметы мужского туалета. Поле боя осталось за Рыжим.
Обнаглев от такой лёгкой победы, котище потерял всякое чувство меры и понятие о субординации. Изодранные куртки, модные свитера и джинсы, вывалянные в рыжей шерсти, неизменная "опись" щегольски начищенной вражеской обуви в прихожей, кровавые раны на неразумно протянутых к милому пушастику ладонях - в ход шли все средства борьбы с пришельцами, посягающими на то, что принадлежало Рыжему по праву - на его территорию и его хозяйку. Кавалеры ретировались с поля боя - кто возмущённо, кто равнодушно, - Катя огорчалась и ругалась, Котя невозмутимо вылизывал лапу.
А потом он пропал. Катя, мигом простив Рыжему и Петра Иваныча, и всех его коллег по несчастью, бывших и будущих, моталась по двору, расспрашивала соседок, писала объявления, не могла спать: Котя, раньше никогда не покидавший пределов квартиры, похоже, выскользнул в открытую дверь, когда Катя отправилась выносить мусор, - и исчез.
Три дня прошло как во сне - Катя, отчаявшись, бродила по квартире, в стопервый раз укоряя себя за несправедливое отношение к бедному котёнку: ну, подумаешь, поцарапал немного Влада, не очень-то и сильно, крови даже почти не было, - так и правильно, не нужно было руки распускать и лезть к ней с поцелуями... Или вот тогда - как она накричала на Котю за Сашкины кроссовки, даже дня два потом с бедным не разговаривала, жестокая, а Сашка, оказывается, тогда же параллельно с Ингой встречался, подружкой лучшей-любимой... Выходит, правильно Котенька его наказал! Умница!..
Когда раздался звонок в дверь, Катя, не сразу вынырнув из омута самоедственных мыслей, прошлёпала в коридор, наскоро приглаживая растрёпанные от душевных терзаний волосы - и, открыв дверь, обомлела: прямо ей в лицо нагло улыбался бессовестный Котя! Девушка ошарашено перевела взгляд повыше - сверху ей так же радостно улыбался незнакомый товарищ, смущённо щуря глаза в тонкой оправе дорогих очков. Кот, расслабленно вытянув все четыре лапы, преспокойно висел у товарища под мышкой. Катя не знала, что её поразило больше - чудесное возвращение блудного Коти - или то, с каким доверием тот покоился на руке незнакомого господина. Дальше последовали выражения благодарности, изумлённо-радостные расспросы, многочисленные приглашения на чай, как-то поспешно незнакомцем отвергнутые, и даже предложения денег, отвергнутые им уже возмущённо и решительно... Спаситель ретировался, оставив после себя запах хорошей туалетной воды и чувство странной недосказанности. Катя посмотрела на Рыжего: тот, как ни в чём не бывало, разлёгся в любимом кресле. Он выглядел усталым и немного похудевшим, но расслабленным и очень довольным.
- Нагулялся, скотина? - нежно спросила Катя, запуская руку в рыжую жестковатую шерсть на котовом загривке. Котя невозмутимо молчал и только слегка поворачивал голову, чтобы хозяйке было сподручнее его, любимого, выглаживать... Потом начал слегка подмурлыкивать, что свидетельствовало обычно о крайней степени его, котовьего, блаженства. В эту ночь Катя заснула хорошо и спокойно.
А месяца через четыре снова раздался звонок в дверь. Котя, обычно показательно-равнодушный к таким незначительным по его меркам явлениям, вдруг метеором пронёсся в коридор и, как вкопанный, замер, уставившись на дверь... Хвост его возбуждённо подёргивался из стороны в сторону. Катя, удивившись, повернула замок - и ойкнула: на секунду ей показалось, что всё это уже было с ней, точно ведь было когда-то - на пороге стоял тот высокий, в красивых очках, и снова так же смущённо улыбался, и снова держал в руках что-то рыже-пятнисто-пушистое... Три маленьких Котиных копии покоились в больших руках, тихонько возились и помявкивали.
- Вот... - выговорил незнакомец, опуская котят на пол перед самым ошарашенным Котиным носом. - Принёс их с папкой познакомиться! - дяденька покраснел и отчего-то стал казаться Кате ещё более симпатичным. - Он ведь тогда, красавец, те три дня у меня провёл - за Гердой моей ухаживал... Ну, у меня и не хватило духу мешать такой красивой любви... Кошки - они ведь тоже люди! А вам признаться было неловко как-то, ну, интимное всё-таки дело... - Высокий окончательно смешался и потерянно замолчал, уставившись вниз: там Котя недоумённо обнюхивал невесть откуда взявшиеся рыжие шарики, а те, нисколько не смущаясь, затеяли уже перед его носом неуклюжую возню...
Кате сделалось вдруг отчего-то очень спокойно и хорошо. То ли так странно действовало на неё присутствие высокого товарища, то ли - три маленьких свидетельства неумолимого движения жизни, кувыркающиеся у их ног, рождали в душе это чувство радости и уверенности в хорошем...
- Пойдёмте чай пить! - весело произнесла Катя, и впервые посмотрела высокому прямо в очерченные строгой оправой глаза. Почему-то теперь она была уверена, что он согласится.