Ячменев Георгий Константинович : другие произведения.

Сгоревший маскарад

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Многие ли проживают свою собственную жизнь? Многие ли стараются быть самими собой, а не теми одетыми на нас личинами? Об этом задумался и главный герой этого произведения, когда понял, что является завсегдатаем одного извечного бала-маскарада. Приходя всегда в разных воплощениях и со временем увлекшись переодеванием масок, он не заметил, как утратил собственное лицо. Теперь ему предстоит разобраться в себе, чтобы вернуть то, чем он когда-то обладал - собственную жизнь и своё настоящее лицо.
  'Итак, ты видишь, слепой иудей, турок и язычник, что в Божестве три лица, ты не можешь этого отрицать, ибо ты живёшь и существуешь в трёх лицах и жизнь свою имеешь в них и от них; и в силу этих трёх лиц в Последний день ты воскреснешь из мёртвых и будешь жить вечно'.
  Якоб Бёме. 'Die Morgenröte im Aufgang' (1612 г.)
  
  Часы пробили 21:00. Снова мой режим пошёл под откос.
  Верно говорят, что ни одно, даже самое жёсткое установление, в отношении как к телу, так и к разуму, не способно уберечь от чего-то, что предписано самим нам самим провидением. Ну да не об этом сейчас. Сперва посмотрю, что же осталось у меня внутри. И да, не удивляйтесь, но я привык представлять мир своих грёз целым миром - моей внутренней реальностью.
  Как и думал: внутри было тихо и спокойно. Сказать по правде, но мне противно такое умиротворение - этот идеальный порядок. Стеллажи моей ментальной библиотеки хоть и содержали в себе те же знания, но что-то с ними было не так. Дело в том, что они поредели. Раньше всё валялось по разным углам, однако мне нравился подобный хаос. Создавалось впечатление будто каждая вещь на своём месте. Теперь же всё оказывалось прибранным и упорядоченным. Этот порядок ощущается куда большим хаосом, нежели тем, что предшествовал приключившемуся со мной днём.
  Ещё раз обведя взглядом ухоженность моих мыслей, я решил развеяться. Мне не хотелось трогать какие-то старые размышления. Они только бы отвлекли меня от главного - выяснения причины очередной вспышки. Думаю, пора рассказать об этом.
  На протяжении всей жизни я страдаю от расстройства сна, но не совсем обычного. Мне снятся кошмары, которые как бы выжигают меня. Они являются своеобразными засечками - точками, отмеряющими определённый период жизни.
  Эти приступы или вспышки настигали меня только по ночам. Мне не удавалось противиться воле моих видений. Когда я переживал очередную вспышку, меня охватывало безумие. Чувствовалась слабость перед той силой, что рвёт и мечет внутри меня, но противостоять которой или хотя бы как-то сдержать ту никак не получалось. Если представить моё расстройство как попытку связаться с подсознанием, то, к сожалению, язык, на котором со мной говорили был мне неизвестен. Таинственное внутри меня нечто не позволяло расшифровать свою речь, отчего мне оставалось лишь примиряться с накатывающим на меня ужасом.
  Чем старше я становился, тем чаще моё расстройство начинало преследовать меня наяву. Преследование сводилось к переживанию тех же пугающих ощущений, что и ночью. Это-то и случилось сейчас со мной. Отмечу и то, что я только усугубил своё состояние, когда начал экспериментировать над собой, ведь юность - это время опытов; мне было интересно, как поведёт моё тело и разум, если начать заниматься различными самолишениями. Оказалось, что это только сильнее расшатало мою психику. В определённый момент я настолько ослаб, что видения, являвшиеся ко мне во время приступов, вырвались из меня. Они стали населять внешний мир, подобно людям, однако увидеть которых мог только я. Эти видения воплощались какими-то образами, каждый из которых - это маска, ожидающая, пока её кто-то наденет. И не трудно догадаться, что единственным кандидатом для неё являлся именно я.
  То, почему вспышка, всегда нападавшая на меня лишь по ночам, возникла при свете дня связано с нежеланием одевать новую маску. Я не хотел принимать символическую смерть и начинать всё по новой. Мне было не по душе создавать себя заново с какими-то иными представлениями, ведь после каждой вспышки у меня изменялось мировоззрение, а какие-то вещи приобретали иной смысл.
  Этот недуг можно сравнить с какой-то опасной болезнью. Если заражение дойдёт до органа или конечности, их ещё можно ампутировать и, по возможности, заменить, но когда зараза проникает в кровь и разносится по всему организму, то помочь больному уже невозможно.
  Мой случай именно второй, так как выгоранию подвергалась не какая-то одна мысль, а все. Но, когда ночные видения обрели свободу вне меня, они превратились в каких-то персон. Их не интересовало, чего я хочу или не хочу. Посланцы моих вспышек насильно одевали на меня новую личину. Каждая маска - это какой-то иной образ жизни, а изменять свои распорядки захочется не многим.
  Однако во всём нужно было знать меру; наступают моменты, когда действительно пора что-то менять, и если мы будем продолжать цепляться за прошлое, то той силе, помогающей нам развиваться, не останется ничего другого, кроме как прибегнуть к самым жестоким методам по вразумлению боявшегося изменений труса, которым оказывался и я, так как увлёкся своим старым стилем жизни. Он стал для меня своего рода камнем преткновения. Слишком крепкой была связь с былым аватаром и мне уже не удавалось разорвать её самостоятельно.
  Вот и сейчас крепло предчувствие, что скоро мне предстоит увидеть сбежавшего из меня призрака наяву. С этим настроем, укутавшись шарфом и накинув плащ, я вступил в предночную стужу. Вечерняя промозглость пронизывала кости до дрожи, а дыхание выходило клубами плотного пара. Несмотря на низкую температуру, я всё равно ощущал мир каким-то эфемерным. Окружение нельзя было назвать чем-то действительным. Реальность существовала для меня лишь в малых кругах света под фонарными столбами; всё остальное заволакивала тьма.
  Я знал, что меня поджидают: в переулке, за углом или даже на центральной площади - везде была вероятность встретить собственную тень. Так оно и оказалось. Позади я заметил фигуру, одетую во всё чёрное. Силуэт постепенно приближался; его шаги становились размеренней, а движения - плавнее. Вскоре он сравнялся со мной. Располагаясь от него по правую руку, мне удалось разглядеть незнакомца: фетровая шляпа, то ли пальто, то ли тот же плащ, что на мне и остроконечные туфли из шерсти пони. Всё одеяние пронизывал не тот чёрный оттенок, что все привыкли представлять, а его какая-то модификация - цвет, вышедший прямиком из бездны, ещё не успевший смешаться со всем тем хроматическим спектром нашего красочного мира. Это вновь прибавляло облику незнакомца некую нереальность, но я этому совершенно не удивлялся и его вопрос был также уже слышан мной не раз.
  Сомкнув руки в замок, рядом тянущаяся тень подалась вперёд, хорошенько размяла кисти и вместо того, чтобы, - как я мог судить, - занести на меня руку, задала вопрос, который мне приходилось слышать уже не впервой:
  - Готов или снова дать время на реабилитацию?
  В любой другой ситуации, встретив такого индивидуума, можно было бы назвать его сумасбродом, от которого то и дело, что остаётся бежать, лишь бы сохранить собственный рассудок. Я же встретил этот вопрос как неотвратимую данность. Когда виденное во время приступов стало приходить ко мне в образах, подобных описанному выше незнакомцу, галлюцинации стали неотъемлемой частью моей жизни. Не было сомнений, что человека передо мной видел только я. И поскольку такая встреча оказывалась уже не первой, долго думать над ответом не приходилось. Я уже заранее знал, что нужно сказать:
  - Как всегда. День, может два.
  Лица моего спутника я не видел; да этого и не требовалось. Когда-то мне уже довелось сгорать желанием развеять эту излишнюю скрытость. Хоть тогда я и встречался с другими образами, прикрываемый ими лик всегда был один. Сейчас я был уверен, что, если каким-то чудесным образом лучик света упадёт в пространство под полями шляпы, на лице собеседника не дрожала бы ни одна мышца, так как все они, словно у статуи, закованы в форму маски.
  Пожав плечами и взяв крен на сорок пять градусов в сторону, таинственный пришелец верно зашагал от меня прочь, проронив напоследок одновременно как успокаивающее, так и сильнее разжигающую во мне озлобленность:
  - В следующий раз уже приду с реквизитами, костюмом и прочей бутафорией. Ох, чуть не забыл. Чтобы ты сильно не расстраивался, поверь, в этот раз режиссёр не такой строгий. Говорят, будет дозволено делать многое из того, на чём раньше лежало табу.
  Так и не обернувшись, говоривший исчез также тихо, как и появился. Мне не нужно много слов, чтобы объяснить: кто, а вернее что это было. достаточно всего одного. Ночной визит был не чем иным, как посещением меня Персоной. Она-то и есть один из тех образов, некогда наполнявших меня лишь внутри. Теперь же, более не скованные границами моего сознания, они являются ко мне в любое время.
  Сейчас я свободен на следующие сорок восемь часов. От этого важно понять, как лучше всего распорядиться этим временем. Я могу провести эти двое суток в занимании себя разными мелочами или попробовать исповедаться в текстовой форме. Мне казалось, что если посмотреть на мою жизнь в широкой перспективе, то получится придумать, как покончить с игрой в маски. Я устал от этого маскарада, устал от моих видений. Хочется самому выбирать когда нужно что-то менять, а когда всё оставлять как есть.
   
  Персона
  Начало моему театру жесткости, этой игры в маскарад было положено более трёх лет назад. Тогда-то мои вспышки и приобрели повсеместный характер. После я стал узником театральной кельи: её яркой звездой, универсальным суфлёром, который мастерски перевоплощается из одного образа в другой. Кто бы захотел расстаться с таким талантливым игроком? Да ни один постановщик! Некая сила всё не хочет расставаться со мной, держит меня подле себя, как собачку на привязи. А что же я? Рвусь ли с поводка, стараюсь ли разорвать оковы судьбы?
  Что ж, мнение у меня на этот счёт двойственное. С одной стороны, я не прочь наконец ощутить себя свободным, стать похожим на те сотни проходимцев, не ведающих ни об ограничениях, ни о лишениях; просто берущих то, что им дают, даже не задумываясь при этом, нужно ли им это или нет. С другой, по какой-то причине мне ведь не хочется расставаться с моим нынешним состоянием.
  Когда-то я решил поиграть с миром как раз по причине отвращения ко всему реальному. Люди казались до невозможности мелочными, окружающие предметы чрезмерно огромными и несущими в себе столько всего, чего человеку вовсе и не надо, а сам себе я виделся до того изъеденным всем этим, что больше напоминал не человека, а живой труп, без понимания того, почему мир продолжает меня терпеть. Со временем, такое критическое отношение подстыло. Хоть многое и стало восприниматься куда проще, но направленность воли осталась та же. Желание видеть во всём глубину теперь устремлялось не в мир, а в то, что за ним. Я стал более непринуждённо смотреть на окружающих и их быт только потому, что взгляд старался уловить в каждом предмете нечто не от мира-сего - какую-то скрытую суть, питающую меня изнутри и подчиняющую жизнь законам театральной игры.
  Я понимаю, что порвать с прошлым мне не удастся. Остаётся одно - это продолжать нести то, что сам и создал. Разве не таково желание многих - обрести собственную судьбу? Что ж, обзавестись то может и не составит труда, а вот принять и исполнить - вопрос уже более сложный. Эта самая судьба явилась ко мне прошлым вечером. Тот таинственный незнакомец - это ещё одна маска, которую мне предстоит одеть. Он - Персона, только кажущаяся отдельным актёром. Её миссия состоит в том, чтобы мы стали одним целым. Я должен стать ею, а она - мной, и, когда произойдёт заветное соитие, будет объявлен новый акт: кулисы вновь разойдутся и взору зрителя предстанет очередной игрок, подчиняющийся своей актёрской амплуа.
  Устав сидеть, я решил немного помедитировать. Уж что-что, но духовные упражнения можно по праву назвать самым стойким среди моих порядков. Многое уходило, многое приходило, но медитативные практики оставались всегда. Поскольку они дарили спокойствие и оживляли мысль, я с радостью тратил десять минут ради столь легко получаемого наслаждения.
  Проделав несколько асан, настала пора стойки на голове. Первые ощущения, как всегда, были слегка покалывающими, немного пугающими, но вскоре кровь начинала приливать к голове, а мысли упорядочиваться. В следующий же миг я упал как громом поражённый. Попытавшись не навредить как телу, так и окружающей обстановке, пришлось сгруппироваться, однако высокий рост и довольно малые размеры моей комнатушки не позволили мне отделаться без последствий. Ноги ударились о стол, отчего тот чуть не развалился, а руки схватились за рядом висящую тюль и, сорвав её, я словно укутался в тонко сотканный саркофаг. Падение погрузило меня в ступор. Я лежал в позе эмбриона, не двигая ни одной конечностью, ни одним мускулом. Мне было страшно снова потревожить то, из-за чего и настала вся эта череда событий. Меня не испугала неизвестность произошедшего, напротив, я точно осознавал происходящее; страх же вызывало другое. Было не понятно, почему телу столь внезапно скомандовали подчиниться гравитации, почему ему приказали обмякнуть и сделаться столь ослабленным; в конце концов, с какой стати оно решило прилечь без согласования своего вольнодумства со мной? Если что и могло лучше всего описать приключившееся, то это сделала сорванная тюль. Она окутала меня с ног до головы, словно саван, и это не игра слов или красивая аллегория; этот парадный костюм мертвеца подходил мне, как и любому обитателю морга. Солнечный безветренный день, полдень, а в комнатушку одного студента затёрлась самая что ни на есть смерть. Да, это была очередная вспышка: мимолётная, совсем крохотная, но также выжигающая меня и напоминающая, что времени у меня оставалось немного. Через два дня меня ожидала кончина: мне суждено умереть и, подобно фениксу, воскреснуть в каком-то ином образе; что-то во изменится, что-то поменяется, но как я уже говорил, мне не хотелось снова идти на поводу моим Персонам, ведь моя цель - это научиться преображать себя самостоятельно.
  Поднявшись, голову словно наполнили металлом. Движения стали до того скованными, а тело увесистым, что я тут же упал на кровать и очутился в объятиях забытья. * * * Звёзды переливаются одна в другую, небо вращается, вертится и лихо кружится, а покоящимся под небесными сводами дольним просторам совсем чуть-чуть, да удаётся забрезжить слабым контактом с распростёртой сверху обителью, тем самым напоминая о единстве всего сущего. Колёса несущегося экспресса прокручиваются вперёд с точно таким же эффектом, когда смотришь на течение реки. Непрерывность обоих утешает и будоражит, ослабляет и бодрит, можно сказать, даже подстёгивает на одновременное свершение какой-то пакости и праведного поступка. Вся эта неопределённость берётся от бессилия быть похожим на мировой закон - извечный круговорот жизни и смерти. Люди издавна мечтали стать бессмертными, чтобы смерть приносила новую жизнь, подобно болезни, обновляющей желание жить. Но факт постепенного старения и увядания тела не давал повода придаваться метемпсихическим грёзам, отчего мы стали утешать себя фантазиями о бессмертности души, но время - штука, не терпящая застоев на чём-то одном, так как история всегда продолжала идти по принципу круговорота. Мечты о реинкарнации постоянно преображались. В нашу эпоху - эпоху игр и сценических разыгровок - перевоплощения души превратились в актёрскую многоликость - талант сменять одну маску на другую. Но без ответа всегда оставался вопрос: может ли что-то остановить этот природный поток вечности? Скупо веря в шаманизм и всякий анимизм, мне показалось, что мой железнодорожный шаттл услышал мой вопрос и протрубил о торможении. Поезд резко остановился. Сквозь окно был виден лишь туман, а попытки достучаться до машиниста оказались тщетными: из рации исходил слабо шипящий гул. Меня это не удивило; неожиданным стало бы как раз обратное: если с другого конца провода кто-то заговорил. Вот тогда бы я насторожился, а так всё было как всегда: одна остановка, одно игровое поле и один единственный игрок. Никаких излишеств: только я и туманная дымка неизвестности. Сойдя с рейса, я осторожно побрёл дальше по рельсам. Видеть я мог лишь шесть метров вокруг себя: всё остальное окутывала какая-то мглистая субстанция. Когда поезд исчез из виду, через меня пронёсся поток горячего воздуха. Этот согревающий ветер обдувал меня с одинаковой периодичностью, словно по часам. Когда туман расступился, передо мной оказалось то, что я меньше всего предполагал увидеть. Каждое дуновение было не ветренным бризом, а дыханием огромного быка. Чёрные крапинки взирали на меня без интереса, всё его тело было два метра в высоту и столько же длину, а расцветку составлял покров из чёрно-белых пятен. Я сбавил шаг и стал осторожно подступаться к дикому зверю. Не было переживаний, будто бык ускользнёт от меня; страх вызывало другое - тревога упустить из виду само сновидение. Этот сон был необычным. Каждое, даже едва уловимое телодвижение ясно осознавалось мной. Это был тот редкий случай, когда мне выпал шанс стать не сторонним наблюдателем, а действующим актёром: оказаться тем, кто управляет собственным сном, ведь когда мы спим, нам приходиться отдаться под управление своих сновидений без возможности контролировать себя, но в моём случае общение с океаном грёз складывалось так, что я ощущал себя если и не как рыба в воде, то, по крайней мере, как человек умеющий плавать. Правда, не долго мне удавалось подчинять мои мысли. Подойдя к быку чуть ли не вплотную, пелена неосознанности захлестнула меня и отмела моё зрение прочь от тела, словно душа отлетела в сторону и стала наблюдать за происходящим со стороны. Теперь я был наблюдателем и увиденное поразило меня. Окружение оказывалось не открытым пространством, а бойней - огромным комбинатом по переработке мяса. Машины простаивали в бездействии, даже от остановившегося позади поезда более не доносилось гула; ожидаемый рокот уступал место тишине. В этом умиротворённом затишье моё тело погрязло по колено в крови. Не было смрада или невыносимого зловонья, наоборот, в воздухе витал приятный сладостный привкус. Всё сильнее нарастало чувство борьбы, но не со страхом, а с желанием как бы не приумножить объём этого кровяного бассейна. Ох, до чего же это было невыносимое желание! Кровь представлялась мне не просто сочетанием белых и красных телец, а самой жизнью, тем настоящим существованием, когда ты - человек, а не очередной актёр. За всё сновидение я впервые стал задыхаться. Громоздкость моего существа ощущалась до того закосневшей, что малейшее телодвижение норовило обернуться падением в омут алых потоков. И чтобы то не было, интуиция или простейшая цепь рассуждений, я знал: стоит погрузиться в багровые реки, назад мне уже не вернуться; сон прервётся, а я останусь без ответов. Требовалось срочно понять, что всё это значит. Бойни, бык и этот совращающий порыв к жизни; если и был ответ, то он в том, кто преисполнен этими жизненными силами: в быке, который всё не отводил взора от моего крохотного тельца. Даже будучи отстранённым от действия, усилием воли мне удавалось сподвигать тело на один-два сантиметра вперёд. Трудно описать состояние, когда мой взгляд смотрел как бы в двух перспективах; тело пробивало на судороги, но в то же время ощущалось, что они происходят как бы не со мной. Я хотел вытянуть руку, но ту словно сковали сотни сомнений; она не знала, кому подчиниться: голосу неподвижного тела или приказывающей душе. Видимо, ещё не утратив связь со мной, каждое сухожилие, пальцы и кисть стали повиноваться моим слабым мольбам, просящих только об одном: 'Дотянись, прошу тебя, всего одно прикосновение, оно-то и обязано всё решить!' Когда моё тело добралось до быка, и без того спокойная атмосфера наполнилась ещё большим умиротворением. Это напоминало момент, когда кажется, что лучше и быть уже не может, однако ещё как может. Такое же чувство наполнило меня при соприкосновении с бычьим образом, однако сон подобен природе и, если образуется тишь, нужно всегда помнить, что это предвещает бурю. Возможность смотреть раздвоено исчезла; теперь я снова видел только одним воплощением: тем, которое возвышалось над телом в форме духа. Присмотревшись к происходящему снизу, стало понятно, почему во взгляде исчезла раздвоенность. Дело в том, взор моего образа снизу залила алая завеса. С высоты птичьего полёта я увидел, что в кисти у моего тела был перст хирурга, а рука, с определёнными интервалами, вновь и вновь заносилась над несчастным зверем, разрывая его плоть, измельчая его внутренности и увеличивая в размерах всеобъемлющую кровяную клоаку. Теперь уже не по колено, а, буквально, с ног до головы я был разрисован кровавым раскрасом. С одной стороны, мне хотелось остановить себя; с другой - в глубине души я понимал, что это кровожадное убийство почему-то требовалось. Важно было не само действо, а то, с каким отношением я к нему подходил, ведь всё походило не на что иное, как на ритуал. Когда разделение на душу и тело исчезло, я снова оказался внизу и снова мог смотреть на всё одни взором. Моё внимание привлекла одна деталь: среди вываленных наружу кишок и требухи сиятельным переливом виднелось какое-то тавро. Постаравшись чётче разглядеть метку, усилия мои тут же провалились, так как попавшая на глаза кровь не просто застыла румяной коркой, а создала эффект, будто я смотрел через неустанно льющийся водопад. Антракт этой постановки не заставил себя долго ждать: сон готовился смениться действительностью. Кровавый омут превратился в водоворот; сначала он поглотил пространство, затем труп бедного животного, а вскоре и меня.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"