Ягофаров Виктор Салихович : другие произведения.

Любимый грех

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  ЛЮБИМЫЙ ГРЕХ
  
  Только для дураков актуальна пословица: "Седина в бороду - бес в ребро", ибо в это время пора думать о душе.
  
  
  
  Глава первая. МУЖИКИ
  
  Финальная стадия корпоративной вечеринки одного из отдела медленно загинающегося от безработицы после ельцинских "реформ" столичного проектного института, посвященной Международному женскому дню - восьмого марта...
  Стол с остатками нехитрой закуски в несколько кусочков сыра, полурасплавленного сала, по половине тарелок маринованных огурцов и опят, остатки салатов - шедевров кулинарии Марии Сергеевны и совершенно не тронутый непонятный по вкусу консервированный фарш из гуманитарной помощи дяди Сэма, смахивающий на собачьи консервы, был временно покинут на время перекура.
  Молодежь, в лице влюбленных или увлеченных друг другом в свои двадцать лет проектировщиков Саши и Маши, а также негласная хозяйка отдела сорока пяти летняя Мария Сергеевна и вертихвостка Верочка тридцати лет от роду, нагруженные цветами и подарками, откланялись пол часа назад. Однако оставалась бутылка водки, поэтому костяк коллектива и, соответственно, "твердые искровцы", привыкшие всю тяжесть ответственности за коллектив брать на себя, тоже остались, решив, что народная пословица: "дорога ложка к обеду" сейчас весьма актуальна и глупо ее оставлять без уважения, тем более, что ближайший праздник порадует кровь только в начале мая. Это было решено четырьмя мужиками на лестничной площадке во время перекура.
  Каждый сотрудник отдела, особенно имеющий семью, видя негативную перспективу их родного предприятия, занимался поиском работы на стороне, но уникальный коллектив, состоящий из восьми человек, покидать никто не хотел. Доброжелательность, юмор, несмотря на сложные времена политических экспериментов над страной, взаимопомощь, общая халтурка, как подработка на стороне, а также дни рождения и праздники, сплачивали людей. Каждый член коллектива был как на ладони, все знали "кто чем дышит" и какие проблемы имеет. Поэтому, несмотря на небольшую зарплату, и то получаемую с перебоями, уходить из отдела никто не спешил.
  Начальник отдела - бодрый, работающий пенсионер Михалыч, трудоголик, бегающий по утрам от инфаркта, хотя и выпить не дурак
  "только из-за уважения к коллективу", как он говорил почти всегда, когда приходилось задерживаться на работе за общественным столом для "сохранения его сплоченности и высокого морального уровня". Внешность у него была заурядной, но душа - кладезь любви к ближнему.
  - Вы думаете, что Михалыч любит выпить? Нет, ребята, вы не правы. Михалыч любит вас и заботиться о вашем моральном здоровье... Только в "теплом" коллективе человек раскрывается, доносит до коллег свои бытовые, да и профессиональные проблемы и, услышав чуткие советы товарищей, или решает их в корне, или облегчает душу, возложив часть ответственности за его проблемы на плечи товарищей.
  Михалыч был в авторитете не только в масштабе отдела, но и у руководства института, один из учеников которых в настоящее время занимал должность директора. Под его руководством в старые добрые времена проектировались уникальные объекты по всему Советскому Союзу. Он имел государственные награды, бесчисленные грамоты и другие удостоверения его заслуг перед страной. Хотя ему было около семидесяти лет, его мозг не был затуманен маразмом, он был жизнерадостен и, как заслуженный архитектор страны, подсказывал руководству реальные пути решения тех или иных архитектурных проблем в амбициозных проектах олигархов и закордонных инвесторов. У него был свободный график работы, однако он приходил на работу к восьми часам по - старинке и уходил - по самочувствию. Кроме профессиональных заслуг, он имел уникальное качество - понимать и примирять людей, несмотря на их непримиримые позиции.
  - Никто не подвергает сомнению ваши преданность и заботу о своих подопечных, Михалыч. Мы вас уважаем, как честного человека и, как третейского судью в вечном споре о понятии "греха" в общебиблейском смысле и не приносящего вреда ближним, как деяние. Рассуди, отец родной, в вечном споре разумной целесообразности, даже, может быть, плотской, с догматическими притязаниями нашего православного "оракула" относительного самого безобидного греха человечества - прелюбодеяния, возведенного почему-то в ранг смертных, хотя "смертью" там и не пахнет, - сказал Владимир Пахотов - вечный оппонент своего коллеги Ивана Куницина.
  Владимир был чуть выше среднего роста, имел спортивное, жилистое телосложение, карие глаза, нос с горбинкой, широкие скулы и высокий лоб с зачесанными назад волосами. Иван имел сухощавое тело, голубые глаза, прямой нос, широкий лоб, крепкий, подбородок с ямочкой. Он был шатеном, немного выше ростом своего приятеля, но уже в плечах. Оба они не были красавцами, но был у них особый мужской "шарм", привлекающий женщин. Оба они имели за плечами по сорок лет, а так же семьи, но Иван имел троих детей, а Владимир - одного.
  Они работали в институте на равнозначных инженерных должностях, знали друг друга со студенческой скамьи и, хотя и были противоположны в характерах, интересах и жизненных ориентирах, уважали друг друга за искренность и были приятелями. Стать друзьями им мешали слишком противоположные взгляды на такие принципиальные понятия, как честь и порядочность. Они были два признанными лидерами в коллективе: первый поборник потребительского отношения к жизни, а второй - ответственного, то есть, религиозного. Оба они любили шахматы, поговорить и жизнь, только каждый по-своему.
  - Опять - двадцать пять! - с сожалением сказал Михалыч, - Вроде бы и не много выпили, а тебе все неймется. Все! Кончай перекур и все за стол. В нашем распоряжении полтора часа, не больше.
  - Действительно, Михалыч, эти два олуха - достали уже своими крайностями. То - ли дело я... Иногда могу и женщину приголубить, если приму на грудь больше дозволенного, и в храм схожу к батюшке на исповедь, покаюсь, силушки наберусь от этого. А потом держусь, сколько сил хватит до десятого искушения... Вроде бы не мальчик, но как увижу ее улыбку, ее глаза, то все внутри переворачивается... Понимаете, Верка у меня... Моя первая любовь с седьмого класса в соседнем доме живет... Любовь у нас была в молодости, но не дождалась она меня из армии. Не повезло ей с мужиком, развелась она... Вот и не дает старой любви нашей совсем заржаветь. А я что? Мужик... Не могу устоять перед ней. Как будто специально она "случайно" меня встречает в такие моменты... "Телепатия говорит у меня на тебя". Перед Машей стыдно, наверное догадывается она. Дети уже взрослые, а я, как кобелина какой-то... А с другой стороны... Вот она золотая середина, правда не такая уж праведная, но зато не такая категоричная, - вставил свои "пять копеек" в разговор Сергей Иванович, негласный заместитель Михалыча.
  Он был предпенсионного возраста, с неба звезд не хватал, имел покладистый характер и доброжелательный нрав, но иногда мог для острастки в целях воспитания и солоно сказать. Он был упитан, невысокого роста с широкими плечами и густой шевелюрой полуседых волос.
  Пожелания Михалыча всегда воспринималось безропотно, хотя Владимиру и Сергею Ивановичу пришлось затушить только что раскуренные сигареты. Начальник отдела и Иван не курили, но составляли компанию курящим, тем более, что тема разговора была для всех весьма интересная - обсуждали распределение халтурки, добытой Михалычем, среди сотрудников отдела.
  - Однако... - с сожалением произнес Иван, сметая со стола крошки, - И ты Брут... А говорил, что прихожанин, на службу в храм ходишь...
  - Да прихожанин... Хожу, но слаб я перед ней... Бес искушает, а я как телок, куда привели, там и стою... Не погас, видать, огонек, зажженный в молодости, - вздыхая, отвечал он, сидя на стуле у стола, пригорюнившись и глядя в темное окно.
  - Ежели такая любовь, то чего же ты к ней не переметнешься? -
  не осторожно спросил Владимир, раскладывая вымытые приборы.
  - Это только ты, Вовка, "метаться" можешь среди своих баб, к которым нет чувства. Мотылек игривый, - повысил голос Сергей Иванович, - А я не могу, свою Машу люблю, детей тоже. Не один пуд соли мы с женой съели. Благодарность у меня к ней имеется. Не смогу я их бросить, многое с ними святого связано. А с Веркой у меня только... Как там у вас по западному - то называется? А... Кекс, и только... Но не такой, как у тебя, Вовка, подзаборный, а с чувством... Я ее жалею просто, она это понимает и не на что не претендует... Не хочет разрушать мою семью. Понял, олух?
  - Понял, понял, Сергей Иванович, - ехидно ухмыльнулся Владимир, - Кекс - это у вас, а у меня секс...
  Он уже раскрыл рот, чтобы добавить еще что-то едкое, но, увидев перед своим носом увесистый кулак Ивана, передумал.
  В этом составе зрелых мужчин секретов между собой не было, все они знали, что у Сергея Ивановича есть зазноба на стороне, но только сейчас они узнали подробности этого нюанса.
  Иван и Владимир, как молодые на военной службе, быстро пересервировали стол, сдвинув все съестное, кроме заокеанской
  гуманитарной помощи, на одну часть стола, и очистив его половину для шахматной доски, расставили фигуры. Они привычно сели друг напротив друга, Владимир разлил водку по рюмкам и все выжидательно уставились на шефа, который не заставил долго себя ждать:
  - Ну, что ребята... Главный вопрос, связанный с добычей хлеба насущного, мы решили. Распределили работу. А вот по поводу вопроса Владимира я скажу прямо...
  Он поднял рюмку и вздохнул:
  - Хорошо, конечно, что у тебя есть такой оппонент, как Иван... Он не даст тебе погрязнуть и сгнить в том, как ты говоришь, молодечестве, которое по существу называется пороком. И тебе, Иван повезло со своим приятелем, так как он не позволит тебе спокойно почивать на духовных лаврах, постоянно обороняя их от его посягательств. Но...
  Он немного помедлил, видимо, подбирая слова, чтобы ненароком не обидеть каждого, однако этот "подбор" не увенчался успехом и он взял тайм-аут и добавил:
  - А вот это самое "но" я скажу уже в диалоге с вами, после того, как мы выпьем за наш коллектив и его сплоченность, ибо это тема для длинной дискуссии, а не для короткого тоста.
  - Ну, с Богом! Да простит Он прегрешения наши!
  Выпили, крякнули, захрустели на зубах огурчики под стук шахматных фигур в роизыгрыше сицилианской защиты. Соперники по этой игре хорошо знали сильные и слабые стороны друг друга и не теряли времени на замысловатые комбинации в начале игры.
  Все привыкли к тому, что Иван не пил спиртное, но коллективу себя не противопоставлял, оставался на " мужских посиделках" и пил водичку.
  - Я хотя и старый коммунист, но я вырос в деревне, матерью и бабушкой был приучен к походам в храм, знал молитвы и верил в Бога искренне. Однако потом были школа, завод, институт... Отошел я от Истины тогда... Время было такое, хотя богоборческое время - это не причина, но в душе у меня всегда оставалось то, что заложили в нее мои родные, - Михалыч вздохнул, - Вот что я вам, ребята, скажу по существу вашего давнего спора, суть которого заключается в отстаивании каждым из вас именно своего образа жизни.
  Все знали об искренности своего шефа, но сейчас от говорил о сокровенном и это было слышно по его взволнованному голосу:
  - Прелюбодеяние - одно из основных средств дьявола в борьбе за душу человека, а мы в быту его воспринимаем, как баловство, молодечество. А все намного сложнее. Кто-то клюет на материальный достаток, продавая душу, а кто-то ее продает за плотские наслаждения, которые воспринимаются грешником более легко, так как последствия этого греха нельзя потрогать, как деньги, например. И в том и другом случае душа грешника остается в залоге у дьявола. Все завязано в единый узел: и грехи в этой жизни и ответ за них - в той, потусторонней. Это звенья одной цепи, но в погоне за плотскими утехами у нас не хватает мозгов, чтобы понять это... Вроде бы ничего не украли, никто от этого не страдает, а даже наоборот. Прелюбодеяние далеко не любовь, а скотство какое-то.
  Он перевел дыхание и стал говорить более свободно:
  - Каким же кощунством звучит, пришедшее с Запада выражение:
  "Заниматься любовью...". Существует понятие, близкое к истине, что
  "Бог - это Любовь". Сознательная подмена содержания Любви, как дара Божьего, плотской похотью и половым актом - это подлые способы борьбы зла с Добром. С помощью их дьявол выводит на бытовой уровень общения между людьми ложь, пытаясь девальвировать самое светлое и чистое чувство на земле - Любовь. Не даром существует версия, реальность которой все более подтверждается практикой, что антихрист придет с Запада. Это сейчас и происходит. Его поступь слышна уже давно и современные средства массовой информации, ставшие страшным оружием Зла - тому подтверждение. Может быть, извечная патологическая тенденция большинства людей Запада извлекать из всего, происходящего с ними, или материальные блага, или удовольствия, и является основной чертой современного человека, но по - крупному это означает сдача позиций дьяволу. И, если мы верим в Бога, то и жить надобно по Его Законам, не разделяя грехи на "любимые", вроде бы настолько привычные, что их и за грехи уже не считаем.
  Михалыч был твердый приверженец своего пути у России и его раздражали "подобострастные оглядывания Правительства страны на Запад с внутренним вечным вопросом: "А что скажет по этому поводу дядя Сэм?". Поэтому он не скупился на высказывания, завязывая экономические и нравственные проблемы России с основной причиной - заинтересованности в этом Запада.
  - Конечно, трудно не согласиться с нашим признанным авторитетом, но давайте не смешивать тему нашего разговора с нравственными диверсиями, исходящими с Запада. Мне более не по душе диверсии супостата в области здоровья нации, - он красноречиво посмотрел в угол комнаты, где в мусорной корзине покоились американские консервы для голодающего населения третьих стран мира.
  С некоторой долей признания своих ошибок начал Пахотов, передвигая слона под защиту пешки поближе к королю противника.
  - И вернемся к первой части монолога...
  Он поднял голову, обвел глазами присутствующих и сказал:
  - Главное в нашем деле соблюдать принцип "Не навреди". Ничего не обещать, а еще лучше - сразу намекнуть, что все это мимолетно, как и вся жизнь. Если ты женат, то в отношениях с женщинами тебе нельзя: во-первых, делать тайну из этого, а еще лучше необходимо убедить ее, что семья - это святое; во-вторых, - сразу определить рамки своих мимолетных отношений, то есть установить время, когда надо сказать ей: "Извини, милая, ты просто прелесть, но мне надо далеко уехать, как мы и договаривались"; и в третьих, несмотря на второй пункт, - зорко следить, чтобы в женщине не зародились на тебя серьезные перспективы, чреватые для нее негативными переживаниями, а для тебя - разводом, если она жене стуканет. Вовремя почувствовать этот момент - вот основная задача для настоящего мужчины.
  Для него было не все - равно, что думают по этому поводу уважаемые им люди и, отчасти, поэтому он понимал свою личную проблему, обострял ее и "заводил" слушателей своим цинизмом, чтобы, взвесив разные мнения, что-то решить для себя бесповоротно, так как он стал чувствовать, погрязнув в свои грехи, что начинает перерождаться. Что-то новое, изворотливое и двуликое появилось в нем, а так же менялось и отношение к нему родных ближних, что ему было не безразлично.
  Он был рабом своего любимого греха - похоти. Простая, банальная козлиная похоть, заставляющая подниматься со дна его души ту животную муть, которая превращала его в самца, без проблеска духовно - нравственного начала, для которой не существовало на свете ничего более ценного в момент вожделения, чем удовлетворение животного инстинкта. Тяга к "любимому греху" у него особенно усиливалась после принятого спиртного, к которому он относился отрицательно, но в наш быт алкоголь настолько внедрился как традиционное средство, сопровождающее человека и в горе, и в радости, что для средне развитого человека без его сопровождения уже стали немыслимы проведение некоторых важныж событий в нашей жизни.
  Алкоголь сопровождает нас везде, начиная с рождения и заканчивая проводами в последгний путь. В таком состоянии он был наиболее уязвим и, если подворачивался какой-то "его величество случай", то ему стоило больших усилий, чтобы побороть свою слабость к женщинам. Он забывал тогда все то, что связывало его с любимой женой, забывал о радостях и горе, которые они пережили вместе и вспоминал он об этом только тогда, когда удовлетворенная похоть уходила на второй план, а приходило время в очередной раз "покопаться" у себя в душе, покаяться и "посыпать себе голову пеплом". Но это было всегда потом, а предшествовало этому, как правило, дикая животная, всепоглощающая страсть самца, которая внезапно охватывала его существо и несла по волнам низменной, доводящей до мелкой тряски, похоти со всеми ее страстишками и отступлениями от человеческих норм морали.
  Он познал на своем жизненном пути много женщин: ярких красавиц и серых мышек, знойных, и фригидных. Нельзя было сказать, что он не любил жену, наоборот, чем больше на его счету было "заваленных мессеров", тем больше он уважал жену и дорожил ею. Этот грех он не воспринимал, как смертный, так как он был далек от практики "гнусного соблазнителя", никогда не обманывал женщин и был больше циником, чем сознательным искусителем. Поэтому его пассиями были женщины зрелые, знающие, что им надо и он не обманывал их ожидания.
  - Так уж сложилось в ходе жизни, что почти у каждого человека, кроме истинно верующих, есть свой "любимый грех". Почему-то стало естественным в современном мире, что человек как личность, должен обладать "чисто индивидуальным грехом", якобы не смертным, но обязательно грехом, чтобы быть как все. Человек без греха - это теперь стало скучным, каким-то неестественным. От такого "постного" факта ломит зубы, как от холодной воды в знойную погоду. Жить без греха стало несовременно, - сказал Владимир, предчувствуя свое очередное поражение, и хотел улыбнуться открыто и независимо, но у него получилось только жалкая породия на улыбку.
  Иван, уставший от этого "пережевывания" простых истин, ответил почти сразу:
  - Прелюбодеяние - это грех, который только ты возвел его в ранг
  "любимого" и еще кощунствуешь по этому поводу, забыв, что он входит в перечень смертных, наряду с таким ужаснейшим, как убийство. Грех, рожденный животной похотью - на первый взгляд невинный и не приносящий явного вреда ближнему. Грех плоти всегда является производной от греха разума, что разрушает душу, так как сначала ты грешишь в своей душе, а потом уже в реальности. Этот грех, если называть его обычными привычными категориями человеческой души, погрязшей в повседневном предательстве того святого, что буквально столетие назад считалось ужасным грехом, настолько стал привычным для ограниченных людей, что без него уже не воспринимаются основные атрибуты человека как личности в современном понимании человека. Здесь ты прав. Но ты стараешься не замечать этого и занимаешься самообманом в надежде, что милосердный христианский постулат: "Прости им Боже, ибо не ведают, что творят" относится не к тебе. Он к тебе не относится. Ты ведаешь, что творишь. Поэтому я тебе в сотый раз говорю, как приятелю: "Завязывай. Ты уже не мальчик и тебе уже давно надо было думать о вечной душе, а не о временной плоти.
  Он был самым правильным и принципиальным поборником чистоты нравственной и никогда не отмалчивался и снисходительно не уходил от изложения своей позиции по принципиальным вопросам, которые ему казались важными. "Бисер перед свиньями он всегда метал" в надежде, что хоть что-то из сказанного дойдет до "глухих". Он был воином по существу и был своего рода честью и совестью их маленького коллектива. Ивана отличало от других его сотрудников убежденность, что "в этом грязном мире, катящимся в бездну порока, нельзя быть безучастным к этому, так как своим молчанием ты только способствуешь распространению этой грязи". Помимо честности и открытости, он был настоящим православным и имел глубокие знания предмета любого спора, если он касался серьезных вопросов нравственности и духовности православия, как апостольской ветви христианства.
  - Дар продолжения рода человеческого своего под воздействием извращенного, похотливого дьявольского разума превратился в источник получения удовольствий. Проходили столетия, совершенствовались способы греха и обмана Божьего дара. Рождение детей уходило на второй план, а на первый вышло "его величество удовольствие" или по нашему конкретному случаю - похоть - новый изощренный бог, о котором человек стал думать больше, чем об Истинном. Произошла незаметная, преступная подмена истинной цели существования человека ложной. Получение плотских удовольствий человек возвел в ранг основного содержания своей жизни и паскудство этого факта человеком, под воздействием дьявола, стало естественным его содержанием. Животные в этом смысле чище человека, - Иван "оседлал своего любимого конька" и говорил точно и хлестко.
  Он был уверен, что для человека мало жить по божьим Законам, он должен помогать людям определиться в главном и искренне поверить в Бога.
  - Ай - да великий обличитель всего этого поганого мира! Браво, браво, Ваня! Так их, негодяев в образе человека греховного! - театрально защищался Владимир, но его аплодисменты не были поддержаны умудренными опытом мужчинами.
  - Не паясничай, а слушай. Я же знаю, что ты специально вывел меня на эту важную для тебя тему. А это значит, что ты, наконец, стал задумываться над своим образом жизни и ставить его под сомнение. И это уже шаг в нужном направлении. Так что, задал вопрос - теперь слушай... - сказал Иван, передвигая ферзя на королевский фланг противника.
  Он попал в точку. Пахотов покраснел, но только внутренне. Внешне он был по-прежнему невозмутим, хотя излишнее растягивание губ в улыбке, вскрывало его волнение.
  - За сотни веков развития человечества... А я бы сказал, его духовно - нравственной деградации, грех, как постоянный спутник человека, стал привычным состоянием его души... И здесь ты прав. Раньше при царизме, и даже при социализме такого беспредела не было. Государство было заинтересовано в моральной чистоте. Это факт исторический. А сейчас, когда все СМИ пропагандируют грех и порок, и не без мощнейшего давления с Запада, человеку трудно бороться с этим насаждением чуждых нашим людям идеалов, - продолжал он, - И не думать об этом, не анализировать происходящее нормальный человек не может. С одной стороны - это первый звоночек человеку и, если он его не слышит или точнее - не будет способен воспринимать его в силу своей интеллектуальной ограниченности, то ждет его судьба того же животного, для которого Божественное: "Прости его, ибо не ведает, что творит" является спасением. К этой категории людей в основном относятся люди с медицинской потологией, так как не видеть явно видимое могут только больные. Вот для них Господь Бог и делает свою милосердную поблажку. Но если человек слышит это предупреждение, способен анализировать свое поступательное падение, отслеживать его нюансы, то это уже сознательный грех,
  
  по которому придется держать ответ по полной схеме, - глядя в глаза Владимиру, сказал Иван.
  Владимир не собирался сдаваться, выуживая побольше информации, касающейся этой важной для него темы. Когда он в чем-то проигрывал, то делал он это с ехидной улыбкой на лице. Это было у него своего рода защитой, которую он не мог контролировать и у людей, не знающих его, это всегда вызывало негативную реакцию.
  - Всех людей, кроме истинно верующих во Всевышнего, - он сделал паузу и ехидно улыбнулся, - Объединяет одно: у каждого из них в основе их жизненных устоев, закамуфлированных под его моральные стереотипы, лежит свой родной "любимый грех", - ему нравилась собственная теория "любимого греха", хотя он сам чувствовал ее несостоятельность, - У одних он составляет закоренелую патологию, против которой бесполезно бороться, хотя попытки взбрыкнуть обязательно имеют место, однако кончаются они, как правило, безрезультатно, в силу своего внутреннего примирения с ним. У других он только незаметно развивается, обещая вырасти в непобедимого монстра. А третьи уже стали его рабами, рабами своего "любимого греха". И эти три категории составляют подавляющее большинство. Четвертую часть человечества составляют безгрешники. "Белых ворон" никто не любит. Они раздражают тем, что могут отказаться от греха, тогда как остальные не могут... Ведь неприятно осознавать свою зависимость от привычного образа жизни, от своих стереотипов, когда перед носом маячит "белая птица", как бы издевательски обличая: "оказывается, это можно сделать, если очень захотеть".
  - Ах вот, оказывается, в чем дело... В слабости... То есть, ты думаешь, что проявление силы воли, сознательный отказ от привычных земных утех и удовольствий ради верности Христу и сохранения добродетели отдельным человеком, подавляющим большинством людей воспринимается в лучшем случае как чудачество, а в худшем - как маразм? - как всегда сразу сообразил Иван, - Один, сознавая свое бессилие, не может бороться с алкоголизмом или наркотой; другой - дремучий эгоист и просто патологически не может помочь ближнему; третий Бога поменял на деньги и неистово молится им, проклятым; четвертый - просто по жизни недалекий человек или слабак и судьба им вертит, как несмышленышем, подвергая многогранному греховному букету во всем цвете его зловония; пятый - будучи сильным человеком и веря в Бога, твердо зная по - крупному "что такое хорошо и что такое плохо", срывается в прелюбодеяние, после которого, следуя своему естественному алгоритму "разборки полетов" один на один со своей честью и совестью, глотает эту горькую пилюлю осознания своего скотства, но ничего не делает для того, чтобы очиститься; шестой настолько отупел в кутерьме сложной для него жизни, которая поставила его на грань физического или морального выживания и в результате настолько оскотинился в своем привычном восприятии гнусных нюансов в своей жизни, что совсем разучился абстрактно мыслить, воспринимать их самокритично, по-человечески...
  Он перевел дыхание от этого многословия и прямо глядя приятелю в глаза, спросил:
  - Ты к какой из перечисленных категорий себя относишь?
  Этот незамысловатый вопрос поставил его сразу в тупик. Отнести себя к одной из этих категорий он не мог, так как сразу в этом случае пришлось бы соглашаться с доводами Ивана и ставить крест на своей такой красивой теории, придуманной им же. Это предполагало бы смену привычного образа жизни на более осмысленный и ответственный, отказавшись от привычных стереотипов, к чему он был не готов.
  - Ну, что тут такого страшного? - как можно миролюбиво неопределенно ответил он, - "Седина в бороду - бес в ребро" - не мной это придумано... Эка невидаль... Это жизнь и, по наблюдениям народа, естественная...Так что не бойся за мою душу больше, чем я за свою.
  Он посмотрел на шахматную доску и печально сказал:
  - Нельзя говорить на серьезные темы и одновременно играть в шахматы. Пора и здесь "сливать воду".
  Все поняли, что и этот раунд на шахматной доске выиграл Иван. Михалыч удовлетворенно хмыкнул и сказал:
  - Твой тост, Иван.
  Куницын плеснул себе в стакан минеральной воды, поднялся и сказал:
  - Кто-то из средневековых предков сказал, что "все проходит в этом мире, в том числе и жизнь сама". Но я бы добавил это, но уже в качестве тоста: "За жизнь после смерти, которая возможна только после праведной жизни".
  Владимиру не хотелось признавать свое очередное фиаско перед
  Иваном, но он нашел в себе силы, чтобы отметить:
  - Достойная речь достойного, убежденного в своей правоте мужа... Да и в шахматах ты сегодня силен... Сдаюсь... Но "еще не вечер" относительно нашего спора.
  Такого поражения от своего главного оппонента он еще не испытывал. Хотел блеснуть своей своеобразной, удобной в использовании и вроде бы бесконфликтной теорией жизни перед коллегами, а получилось так, что Иван его просто публично размазал.
  - Да прав он, чего там... Прав по-крупному. Черт меня дернул завести этот разговор... Вот и получил при всех по морде, - примирительно подумал он, не держа зла на своего приятеля, - Но все - равно, что-то есть в моей теории...
  По характеру он был самокритичен, справедлив, весел и обладал чувством юмора, его уважали коллеги и любили друзья, но иногда он имел и конфузы, как этот. Однако такие факты его нисколько не смущали, так как он знал, что все на свете относительно и когда-то приходится глотать горькие пилюли. Поэтому и зла ни на кого не держал, тем более, когда понимал, что сам спровоцировал конкретный инцидент.
  
  
  
  Глава вторая. ИВАН ДА МАРЬЯ
  
  онечно, жизнь у каждого человека полна искушений, но Иван не "клевал" на них, как глупый карась на все, что движется, и не сожалел о "неиспользованном шансе", как говорили некоторые прагматики как для приобретения непотребного опыта в добыче материального благополучия за счет морального, так и в области взаимоотношений с девушками не спешил с близостью с ними.
  - Иван, сколько же можно ждать твоей свадьбы? - говорили родители, у которых он был старшим сыном, а две младшие дочери - погодки вышли замуж почти одновременно почти пять лет назад. Они жили отдельно от родителей и имели уже по два ребенка.
  - Это не та сфера, где необходимо форсировать события. Все придет по Божьей воле... И любовь, и семья. А пока надо суметь в этом мире не растерять себя по мелочам. А для мужчины двадцать четыре года - не возраст, - говорил он родителям по этому поводу.
  Жил он вместе с родителями, которые были тоже верующими людьми и прихожанами ближайшего храма к их дому. К тому времени он закончил архитектурный институт и работал ведущим архитектором.
  Иван умел различать главное от второстепенного и, если в его голове не укладывалось логически какие-то важные для него моменты, то он добивался, чтобы эту недоработку устранить. Он перечитывая уже третий раз Библию, каждый раз находил для себя что-то новое и постепенно вникал в ее суть. Он часто думал о Боге, Его Сыне, а также о земной жизни, как о проверке людей в целях их совершенствования, о роли добродетели и греха в жизни людей.
  Он имел друзей и приятелей, разных по своему мировоззрению и образу жизни. У него были друзья и приятели по детству, школе и институту, с которыми он регулярно встречался, а так же по духу, являющиеся прихожанами его храма, где они вместе работали, облагораживая саму церковь и ее территорию.
  Судьба так распорядилась, что два вечных оппонента по вопросам бытия и образу жизни - он и Пахотов, после распределения из института попали работать в однин проектный институт. Они много спорили, но ввиду очевидной правоты Ивана, Владимир научился вовремя "поднимать руки вверх" под предлогом "отсутствия времени" или "занятости" и уходить от окончательного разгрома "в тину". Иван не воспринимал его теорию серьезно, хотя был озабочен состоянием его души и постоянно говорил:
  - Это уже не шуточки, Вовка, это закоренелый грех, а ты все бравируешь им. Диагноз для души у тебя смертельный. Без участия Бога не вылечишься. Все мы под Ним ходим и не знаем, что ждет нас за углом. Смотри, как бы поздно не было.
  Но не пронимали Пахотова эти предупреждения. Без желания самого человека его невозможно заставить что-либо сделать сделать, тем более в такой интимной сфере, как нравственная чистота. На бытовом уровне человека должен обязательно "петух клюнуть". Вот тогда перерождение происходит очень быстро.
  В тот памятную ночь, которая перевернула всю жизнь Ивана был канун Крещения Христова. В этот праздник они с родителями обычно ходили на ночную службу в свою церковь Покрова Пресвятой Богородицы, расположенную недалеко от их дома в северо - западной части Москвы, но в связи с болезнью батюшки, ночную службу там отменили и они поехали в центр города в восстановленный Храм Христа Спасителя. Иван давно хотел побывать там на службе и родители в этом его поддержали. Решено было идти на ночную службу именно в этот храм.
  Величавый храм с золотыми куполами и историческими библейскими персонажами и становления на Руси православия, притягивал взгляды прихожан и другого разночинного народа. Желающих попасть в храм в столь большой праздник, было много и Иван выехал занять очередь у него за три часа раньше, чем его родители.
  Ночное освещение у храма было яркое, поэтому было видно, как днем. Погода стояла в то время морозная, люди притоптывали, пытаясь согреть хоть ноги. Еще тогда он обратил внимание на одну девушку, стоящую за два - три человека впереди его.
  Она была одета в легкое, не по сезону пальтишко, которое подчеркивало ее хрупкую фигуру. На голове ее была пуховая косынка, а на ногах широкие зимние сапожки. Одного раза хватило, когда она, пританцовывая явно в ритме народной русской чечетки, открыто и широко улыбаясь замершим людям с каменным выражением лиц, сделала круг вокруг своей оси и, встретившись взглядом с Иваном, нисколько не задержала его на нем. Повернувшись лицом к золотым куполам храма, она теперь на месте, отбивала чечетку.
  - Какая веселушка - снегурочка... Мороз под двадцать пять градусов, пальтишко на ней осенне-весеннее, а ей - хоть бы хны... Экая плясунья... - подумал Иван, любуясь стройной, красивой девушкой и ее веселому нраву, - Как будто приглашает согреться в танце... Кадриль...До праздника остались считанные часы, а народ мерзнет... А почему бы нет?
  Он не был столь азартен в публичных выступлениях и не относился к экспромтам, как необходимой форме самовыражения, но на этот раз душа его требовала чего-то неординарного.
  - Может и не будет более случая познакомиться с ней, - промелькнула мысль в его голове.
  Иван, выбивая на слежавшимся снежном покрове ритм кадрили, знакомый ему по кружку в школе, стал медленно приближаться к заинтересовавшей его девушке. Память об этом танце сохранилась у него, когда почти все дети в старые добрые времена посещали соответствующие кружки по пристрастию. Достигнув ее и развернувшись к ней лицом, он порывисто, сбросил с себя меховую шапку и бросил ее о земь перед красавицей, как он сразу понял, взглянув на нее с близкого расстояния, и, пританцовывая, пригласил ее к русскому танцу. Девушка не стала долго упрашивать себя и, павой пошла кругом спиной к парню, сорвав со своей головы теплую косынку...
  Постепенно наращивая ритм, закрутилась круговерть русского танца, страстного и азартного, бесшабашного и грациозного...
  Эх, развернись душа русская, душа добрая и необъятная...
  - Эх, ма! - кричал в азарте Иван, не сводя восхищенного взгляда с этой удивительной девушки.
  - Эх! Эх! Эх! - вторила ему девушка, широко улыбаясь, обнаруживая восхитительные ямочки на щеках.
  То девушка, мелко выбивала чечетку стройными ножками, обутыми в сапожки, похожие на валенки, наступала на партнера, то партнер брал на себя инициативу и петухом обхаживал партнершу, выбивая руками на груди и коленях незамысловатый ритм народного танца. Как оказалось, они очень хорошо знали этот танец и плясали его с душой и чувством.
  Люди, наблюдавшие за этой неожиданной пляской, заражались азартом, исходящим от молодых людей и сами пускались в пляс, втягивая в него все новых и новых претендентов на приз лучшего танцора.
  Вокруг Ивана с его спутницей образовался большой круг танцующих и по всей очереди в храм, то здесь, то там люди пытаясь согреться пускались то в русский пляс, то в современный.
  - Уф! - учащенно дышащий Иван, выводя из круга свою уставшую плясунью.
  Он протянул к ней руку и, улыбаясь во все лицо, сказал:
  - Иван Куницын.
  Она засмеялась и протянула ему узкую ладошку:
  - Марья Петрова.
  Оказалось, что она осуществила свою мечту посещения именно этого, ставшего главным храмом России, в большой православный праздник и приехала в столицу из маленького городка Рязанской области. Ей было двадцать лет. Она являлась старшей дочерью в большой семье, состоящей из семи человек.
  - Иван! - вдруг его вывел из состояния созерцания своей спутницы окрик отца, - что за народные гуляния? Люди танцуют, веселятся...
  - Нравится? - спросил он отца, повернувшись к нему.
  - Конечно, надоело видеть озабоченных нынешней жизнью людей. Хоть порадоваться за них можно, - ответил он.
  - Так за это спасибо надо сказать Марье. Всех завела своей кадрилью... И в первую очередь меня, - двусмысленно сказал он, хитро поглядывая на раскрасневшуюся девушку.
  - Ой - ли? Я только притопнула, а он тут как тут... Спас меня от переохлаждения, - сказала она, потупив взор, но было видно, что ввиду ее веселого характера на языке у нее еще крутилась не одна шутка относительно Ивана.
  - Знакомьтесь родители... Это Марья, удивительная девушка. Марья, знакомьтесь... Это мой отец Куницин Сергей Иванович и моя матушка Валентина Николаевна.
  - Приятно познакомиться, - по-настоящему смутилась девушка.
  - И нам тоже очень приятно... - отозвалась, улыбаясь, мама, - За двадцать четыре года Иван впервые представляет нам девушку... Да еще в такой праздничный день и в таком святом месте... Чует мое сердце неспроста это... Ох, неспроста...
  - Ну, мама... Ну нельзя же так сразу... Вспугнешь ведь красавицу, - пошутил Иван.
  Марья окончательно смутилась и на этот раз не решилась отшучиваться.
  К положенному времени всех желающих посетить службу поглотили помещения храма. До начала службы оставалось около сорока минут, и молодые люди оторвались от родительского ока и встали в очередь для приобретения свеч.
  Как только гостеприимный яркий свет храма озарил входящих своей теплой энергией, Иван и его родители поняли, что слово "красавица", шутливо произнесенное Иваном, отражает реальную действительность.
  Тонкие черты лица девушки, обрамленными выбившимися изпод пухового платка светлыми волосами в совокупности с крупными синими глазами, маленьким курносым носом, дугообразными темными бровями и сочными, ярко очерченными губами навевали воспоминания о сказочных верных красавицах и былинных богатырях Святой Руси.
  Марья, оттаявшая от уличного мороза в теплом помещении, раскраснелась. Щеки ее пылали румянцем, а сама она, ежеминутно крестясь, пораженная красотой и расписным золотом библейских сцен, восхищенно их рассматривала, по-детски приоткрыв рот. Она забыла все на свете в этом знаменательный для нее момент... И даже то, что подсказывало ее неискушенное девичье сердце... Что все это было очень похоже на экспромтные смотрины.
  - Ой, какая красотища... - молвила она пораженная уникальными иконами, грандиозностью и великолепием росписи стен,
  - Боже мой, святая невинность... Какая искренность и наивность... Хотя, если она ничего подобного не видела, то все объяснимо, - подумал он, - самое главное она не скрывает свои чувства. Она вся, как на ладони... Открытая и естественная.
  - Мне надобно к батюшке... На исповедь, сказала она, удрученно смотря на толпу, которую им предстояло преодолеть, чтобы добраться до священников, отпускающих грехи.
  - И мне тоже... Не зря же выдержал пост, - не удивившись, ответил Иван, взял ее за руку и направился к концу очередей.
  Пристроившись в "хвост" одной из очередей прихожан, Иван попытался пропустить вперед Марью, на что она ответила:
  - Нет... Сначала мужчины, а потом мы.
  - И это знает, - промелькнула у него в голове мысль, которая оставила после себя удовлетворение.
  После исповеди они направились за свечами. Иван, отдав деньги на свечи, спросил свою спутницу:
  - Тебе сколько и каких?
  - Спасибо, я сама, - ответила она, не приняв от него этот подарок. Кроме свечей, Марья купила еще три маленьких серебряных кре-
  стика и заказала еще пару молебнов для болящих.
  Отдав часть свечей родителям, Иван, взяв за руку Марью, пробивал путь через толпу людей к тем иконам, у которых она хотела поставить свои свечи. Судя по ее грамотному поведению в храме, вдруг появившихся немногословности, кротости и трепетности перед святынями, а так же ее знанию почти всех основных икон по своим именам, у нее был знающий религиозный наставник, прививавший эти навыки не один год. Именно о такой девушке мечтал Иван в бессонные ночи. Как будто, Сам Господь Бог подслушал его душу и послал именно такую девушку.
  Та его шутка, о том, чтобы "не вспугнуть девушку", оказалась для него на этот момент весьма актуальна.
  - Это она... Однозначно она, ибо я никогда бы в жизни, как пацан, не пошел бы, так легкомысленно пританцовывать и петухом ходить вокруг нее, - подумал он, - А по сему, настало мое время для борьбы за нее. При таких веселом характере и внешних данных наверняка вокруг нее крутится ни один десяток женихов. Да, но почему она приехала сюда без сопровождающего? Тоже вопрос...
  Началась служба и воздух храма наполнился божественной музыкой молитв и церковного хора. Они не успели пробраться сквозь плотно стоящих людей к родителям и остановились там, где их застало начало службы. В храме людей было тоже много и едва хватало места, чтобы не задеть впереди стоящего человека при перекрещивании, не говоря уже о поклонах.
  Службой правил Патриарх Всея Руси.
  Марья притихла, проникаясь тихой мощью православной духовности. Когда читали молитвы все прихожане, ее голос без запинки подхватывал их, а когда люди опускались на колени, она в стесненных условиях умудрялась все делать не по принципу "не возможно", а по принципу "должно". Ивану, например, как он не пытался, так и не удалось опуститься на колени рядом с ней. Он не мог сосредоточиться на словах батюшки и общей молитве, а она, никого вокруг не замечая, шептала молитвы, крестилась, кланялась, не отвлекаясь на другие раздражители.
  Девушка стояла правее и чуть впереди от Ивана, который изредка косился на ее трогательный профиль, все больше испытывая к ней симпатию. Она же, как будто про все забыла... И про того, кто рядом с ней стоит, и про остальных людей, окружающих ее и заслоняющих от нее батюшку. Даже расписные стены больше не отвлекали ее.
  По завершению основной части службы, началась процедура причастия.
  - Причащается раб Божий Иван, - сказал батюшка...
  - Причащается раба Божья Марья, - услышал он такие же бесстрастные слова батюшки.
  Они подождали, когда пройдет это откровение, а потом задержались до прощально - напутственного слова Патриарха Всея Руси.
  - Боже мой! - в простодушье воскликнула Марья, - Какое счастье! Рождество Христово я встретила в самом Храме Христа Спасителя! Исповедовалась и причастилась в нем! И кто службу правил? Сам Патриарх Всея Руси! Какое счастье! Я загадала кое-что, теперь все сбудется, я знаю...
  Но перехватив заинтересованный взгляд Ивана, с улыбкой добавила:
  - Теперь все будут здоровы и счастливы... И моя дорогая бабуля, мама, папа, братья и сестры, и Петр Иванович, и Кузьминична.
  Иван нарочно сделал постное, разочарованное лицо, намекая на то, что она, якобы, его "раскусила", что и в правду имело место.
  - А другого чего-нибудь ты не загадала? - с надеждой спросил он.
  - А мы с Сергеем вас ищем... - сказала мама Ивана, сзади подхватывая их под руки, - Какое счастье, дети мои, что все так получилось. В основном храме России удалось сделать главное - причаститься!
  - Удивительно! - воскликнул Иван, ведомый матерью под руку к выходу, - только что об этом говорила и Марья.
  - А что здесь удивительного, - пришло время удивляться матери, - Женское сердце всегда в жизни выделяет главное. Мыслим мы категориями души больше, чем вы, мужики. Правильно, Марья?
  Девушка смутилась, но старалась выглядеть такой же бойкой.
  - Да, Валентина Николаевна, что-то я читала про чувствительность женской души и толстокожести мужчин, - сказала она, проявляя женскую солидарность и, тут же смутившись своей смелости.
  - О! В корень зрит, девка! А то одолели меня мужики своими категориями: вот это белое, а это - черное. Представляешь, заклевали, меня, такую женственную, - шутила мама, стараясь расположить девушку к себе, так как она уже видела в ней мать своих внуков.
  - Какая девушка... - в восхищении думала она, - Если Ванька и здесь прошляпит, то грош ему цена, как бойцу за свое и ее счастье. Скольких я ему незаметно для него сватала хороших девушек, а он все позевывает при беседе с ними. Стыдоба, да и только. Хотя нет... У него никогда так глаза не горели... А я-то уже думала, что равнодушный он какой-то к женскому полу. Да, видать зацепила она его... Будет, будет за нее бороться Ванька. Ну и слава Богу.
  И, как всегда, чуткое сердце мамы не ошиблось.
  Иван боялся, что сейчас, когда они выдут за территорию храма Марью будет ожидать какой-нибудь молодой человек или без него исчезнет она в каком-нибудь такси. Он почувствовал, что мама "льет воду на его мельницу" и с благодарностью посмотрел на нее.
  Она поняла сына с одного взгляда.
  - Марья, ты меня, такую прямую женщину извини... Видать на роду написано говорить, что думаю... Время позднее, почти три часа ночи... Ты не местная, это видно... Метро начинает ходить в шесть часов, а у нас в переулке машина. Устала поди... четыре часа отстоять, да еще и дорога Давай к нам... До утра отдохнешь, а там уж и в путьдорогу, как Бог даст. А, Марья?
  Иван сам хотел как-то предложить это, но форму, в которую можно было облечь эту просьбу, чтобы ненароком не обидеть девушку, так и не нашел. Он, затаив дыхание, ждал, что скажет на это девушка.
  Марья в очередной раз смутилась. С одной стороны, она действительно ждала бы начала работы метро где-нибудь поблизости от него. Автобус домой отходил только в одиннадцать часов, а с другой - не хотела "нагружать" своим присутствием этих добрых людей, которые ей сразу понравились. Особенно Иван, но она, ни одним намеком не хотела обнаружить это. Это строгое правило, установленное ее мамой, с момента, когда она поняла, что при броской внешности и веселом характере дочери оно должно быть для нее естественным образом жизни. И в последствии оно не раз оберегало ее.
  Разговор уже продолжался за границей храма. Они стали спускаться к набережной, что в противоположной стороне от станции метро.
  - Спасибо, конечно, за заботу, но у меня автобус на Рязань с автовокзала на Щелковской утром уходит. А три часа, да еще в тепле метро, когда время быстро пролетит, тем более, у меня есть, чем заняться, - она расстегнула пальто и вытащила из его внутреннего кармана маленький молитвослов.
  - И молитвослов мне тоже нравится, - подумал Иван, - Уникальная девушка по нынешним временам.
  - Москва - город контрастов. От церковных благочестия и нравственности до вывихов отморозков - один шаг. Как, впрочем, и от любви до ненависти... - сказал он почти серьезно и последнее добавление - невпопад:
  - Поэтому я остаюсь с Марьей, ее охранять и сопровождать до автовокзала.
  - Ой, не надо... - сопротивлялась Марья, но от зоркого глаза матери, как она не старалась, не ускользнул радостный всплеск в глазах девушки.
  - Значит так, дети мои, - сказал, улыбаясь, Сергей Иванович, открывая двери своих Жигулей шестой модели, - Настало время сказать веское слово отцу... Во-первых, если метро закрывается, то у его зданий закрываются внешние двери и во внутренние помещения не пускают; во-вторых, сейчас дороги свободны по МКАД, и по самой Москве. Дома мы будем через двадцать пять минут; в третьих, утром по той же дороге Иван мигом доставит тебя до Щелковской. А по сему я принимаю решение, как глава семейства - вперед без страха и сомнения! Я ведь чувствую, что своего отца ты почитаешь... И уверен, что окажись наш Иван на твоем месте, то он поступил бы аналогично. Поэтому - по коням!
  Такого красноречия и учтивости от немногословного отца сын и его жена давно не слышали.
  - После таких слов как можно отказаться? - улыбнулась Марья и, все вздохнули с облегчением.
  Иван был за рулем, Марья - рядом с ним, а родители разместились на заднем сиденье. По дороге разговорились. Родители, почуяв непосредственность и чистую душу девушки, рассказали ей о своей семье, а Марья - о своей...
  Семья у нее была большая и состояла из семи человек: бабушки, отца, матери и четырех сестер и братьев. Дед по отцу Марьи был священником, поэтому уклад в семье был православный, по праздникам, даже в советские времена, они ходили в ближайшую церковь, при которой они были прихожанами.. Жили они в собственном доме в маленьком городке Рязанской области, в сорока километрах от границы с Московской областью. А родственники ее - в близлежащей деревне. До государственного переворота начала девяностых отец работал на заводе по производству метизов и различного крепежа главным механиком, а после его развала и закрытия - сторожем на стройке дачи какого-то чиновника и то по большому блату. Мама с бабушкой хозяйничали по дому, а Марья, как старшая сестра, после окончания медицинского училища, работала в больнице медсестрой.
  - Тяжело, конечно, но я привыкла, - подвела итог своему краткому рассказу девушка.
  Приехали они домой действительно за двадцать пять минут. После того, как она сняла с себя пальто, теплый свитер и гамаши, она вышла из ванны в зал к хозяевам, как Афродита из пены морской... Она была одета в длинное шерстяное платье серого цвета, подчеркивающее ее рельефную фигуру и легкие колготки. Она была естественной белокожей блондинкой, и лицо ее было специфично той исконно русской породе людей, сохранившие свои гены в российской глубинке. Марья знала, что красива и ее стеснительная улыбка усугубляла эту красоту.
  Увидев в противоположном углу икону Христа с лампадкой, она перекрестилась и поклонилась, потом быстро присела на краешек дивана и сказала:
  - Извините, я не думала, что угожу в гости.
  - Ничего, Марья, все очень мило, - успокоила ее Валентина Николаевна.
  Марья удивилась "большой" трехкомнатной квартире в панельном доме и "богатой" обстановке.
  - Говорили мне, что москвичи хорошо живут, но, что так, не могла представить, - наивно сказала она и покраснела от своей непосредственности и возможности хозяевам неправильно понять эту фразу. Зависти не было в этих словах и Куницины правильно ее поняли.
  - Ну что, мать, разговеемся? Пост чай выдержать в нашем возрасте - не фунт изюма съесть. Заслужили. Мы - то с тобой в тепле были, а вот молодым пришлось померзнуть на морозе. Неси на стол заслуженные сто грамм, а себе можете кагора пригубить, - сказал отец, присаживаясь за стол.
  - А почему пригубить? Сегодня можно и выпить красненького. Не грех... Праздник какой! Да еще и приятное знакомство... Ну-ка, Марья, помогай на стол собрать, что Бог послал, - ответила хозяйка и увлекла ее на кухню.
  Что не поручала хозяйка, все у Марьи в руках "горело": что нашинковать, майонезом заправить или разогреть - все получалось у нее быстро и аккуратно.
  - Уж не поваром ли ты работаешь, Марья, что у тебя все в руках спорится? - с элементом военной хитрости спросила Валентина Николаевна.
  - Нет, не поваром. В большом семействе все на плечах старших детей. Вот и приходится крутиться.
  Через пять минут стол был готов к разговеению. Полностью выпил свои сто грамм боевых глава семейства и крякнул при этом смачно. Остальные только пригубили вина.
  За чаем, Марья призналась:
  - Вы знаете, я должна признаться, что обманула вас, - виновато сказала она и все за столом этому трагическому тону встрепенулись, - автобус у меня на Рязань в одиннадцать тридцать уходит с вокзала, а не утром, как я сказала... Не хотела вас обременять. А теперь даже и не знаю, что я без вас бы делала.
  - Ну ты меня напугала своим трагичным тоном, - сказала Валентина Николаевна, - Бай Бог, чтобы это было самым страшным обманом.
  - Ты лучше скажи, Марья, как это тебя родители такую красавицу отпустили одну в такую даль, да еще на ночную службу в Москву? - этот вопрос давно крутился на языке у матери Ивана, но только сейчас он вроде бы был кстати.
  - Конечно, мама не отпускала, но отец сказал, что за двадцать лет можно и побывать в одной из святынь православия и, что в такой праздник Сам Господь бережет своих слуг, "Не один волос не упадет без Его ведома"... - сказала она и на секунду задумалась, как бы решая говорить или нет.
  Марья, конечно, догадалась, что она заинтересовала и Ивана, и все его семейство не просто так и понимала, что они хотят знать некоторые личные стороны жизни. В другой бы ситуации она бы не стала посвящать людей в свою жизнь, но для этой семьи она сделала исключение, так как она ей просто нравилась.
  - А провожатый был... Но мне их не надо, провожатых-то, если в Бога они верят не по-настоящему, а так, как бы по настроению или из-за того, что я верю в Него, - она не кривила душой.
  Ее ответ родителей и, особенно, Ивана устроил.
  - Марья, для тебя постелено в зале, как захочешь спать - иди. На Ивана не обращай внимания. Он у нас полуночник, - сказала мама, уходя спать и прихватывая с собой мужа.
  Молодые до утра разговаривали, с жадности запоминаю информацию друг о друге. Мысли каждого из них примерно текли в одном направлении - тайном восхищении друг другом и, если Иван становился все более смел в словах и намеках на вдруг возникшую любовь, то Марья наоборот стала более осторожна в выражении симпатии и даже в некоторых случаях, переходила на другую нейтральную тему.
  Ночь пролетела быстро. Начало светать и Иван решился...
  - Ты знаешь, Марья, тогда, когда ты притопывая сделала триста шестьдесят градусов вокруг себя и я увидел твое лицо, то я... - он запнулся, набираясь мужества и взволновано сказал:
  - Я сразу полюбил тебя... И говорю я эти слова впервые в жизни... Бог свидетель.
  Марья покраснела и опустила взгляд в свою чашку чаю, но он продолжил:
  - Звучит, конечно, глупо... Если бы кто-то сказал бы мне, что я скажу нечто подобное девушке, с которой познакомился только четыре часа назад, то рассмеялся бы ему в лицо. Но я говорю это совершенно серьезно. И потом... Чтобы я перед тобой, топтался, как медведь, изображая шута, да еще при всем чесном народе? Бред какой-то...
  - Почему? Ты хорошо танцевал, как профессионал... Таких плясунов нынче и в деревнях не сыщешь, - плавно переводила она тему беседы на второстепенную тему, - Как же мы зажгли всех своим азартом... И сами согрелись, и другим не дали замерзнуть.
  - Да уж... Но я ни о том... Выходи за меня замуж... - его слова повисли в тишине и только тиканье часов отмеряло скоротечность времени. Он протянул руку через стол и накрыл ею кисть руки Марьи, лежащую на краешке стола. Иван почувствовал, как вздрогнула девушка от этого прикосновения.
  Она некоторое время не освобождала свою руку и молчала, продолжая смотреть в чашку, боялась поднять на него глаза, ибо он сразу бы все понял.
  - Боже мой, - взволновано думала она, которая уже имела опыт выслушивания признания в любви некоторыми молодыми людьми, но тогда было все по будничному и ничего в душе не переворачивалось, как сейчас, не изнывала она от счастья, что именно этот человек сказал эти заветные для каждой девушки слова, - Так быстро... Неужели так быстро исполнилось то, о чем я просила Господа Бога буквально три-четыре часа назад? Господи, спасибо Тебе, Господи!
  Еще тогда, когда она случайно встретилась с ним взглядом, что-то взволновало ее.
  - Какой-то он особенный, - подумала она тогда, - Но не статью мужской и не ликом приятным, а внутренней силой... Однозначно он искренне верит в Бога, а значит, уже заслуживает моего внимания. Ведь сейчас так мало таких. И я только с таким буду счастлива... Чтобы чисто все было, чтобы общее было стремление к светлому...
  А тогда, когда ее голова была занята совсем другими мыслями, вдруг появился именно он... Это было как знамение какое-то и не могла удержаться от приглашения, хотя понимала, что именно она спровоцировала его на это...
  - Мы только три часа знаем друг друга... И вдруг такое предложение... - несерьезно это, да и не поймут нас, - тихо сказала она, освобождая, наконец, свою руку из-под его, все еще боясь поднять на его глаза.
  Иван облегченно вздохнул.
  - Хоть не отказала сразу, а это уже большой плюс, - подумал он и тоже замолчал, обдумывая ситуацию.
  - Надо как-то собраться, побороть в себе слабость и не показывать свое состояние, - сознавала она, что "не гоже девушке таять от приятных слов, да еще и от человека, который тебе очень нравится.
  Уши и щеки у нее горели, зажженные огнем, как она поняла, взаимной любви. Как же ей хотелось сказать, что тоже он запал ей в душу с первого взгляда. Как будто Богу было угодно столкнуть их в эту праздничную ночь. Иван любовался ею и душу его переполняла нежность к этому хрупкому созданию.
  Она встала и спросила, мельком взглянув на Ивана:
  - Можно я умоюсь? Я вся горю...
  - Конечно, - ответил он, вскочил со стула и включил свет в ванной.
  - Спасибо, сказала она и скрылась за дверью, щелкнув щеколдой. Она открыла холодную воду и с удовольствием подставила лицо
  под струю... Через три минуты она вышла с чуть намокшими волосами. Теперь она полностью владела собой и могла выдержать моральный напор Ивана, не выдавая свои тоже скороспелые чувства.
  - Надо уже наверно ехать? - спросила она, взглянув на Ивана синими глазами, - А может быть, я сама? Метро от вас, я заметила, близко.
  - Каков стандартный маршрут до твоего родимого города? - вопросом на вопрос спросил он.
  - От Москвы до дома около пяти - шести часов будет... Если без пробок проскочим, - ответила она.
  - Проскочим... - ответил он, - Праздник сегодня. Люди отмечают его, дороги свободны. Я тебя за часа два-три домчу до дома. Рязанку я знаю.
  - Ой, не удобно как-то... Столько внимания и расходов непредвиденных. А может быть я сама, а, Иван? - в ее словах парень явно уловил теплоту и благодарность.
  Она впервые назвала его по имени. Ей нравилось имя Иван. Старинное и благородное. И, особенно, сочетание... Иван, да Марья. Как это было романтично и красиво. Она, как и все простые девушки была мечтательна и наивна.
  - Да что ты... Какие расходы? Я теперь не знаю, как буду дни коротать без тебя... А ты про расходы... Если ты согласишься меня осчастливить своим присутствием лишних три часа в дороге, то я с удовольствием отвезу тебя домой. Это не далеко, каких-то двести километров... Родители собрались за столом около девяти часов утра и, когда услышали о предложении сына, уговорили девушку не отказываться от удобств цивилизации.
  - Самое главное родители не будут волноваться, если приедете раньше, чем автобус. А там - как Бог даст, - заметил отец, подмигивая сыну.
  На том и порешили.
  Мама Ивана собрала "гостинцев для детишек", полностью очистив холодильник и, на причитания Марьи относительно "не надо", укладывая в багажник машины две сумки продуктов, сказала: - Я сама из деревни и знаю, как там добывается хлебушик. А у вас семья большая... В миг все уйдет. Это раньше из деревень везли в город, а теперь наоборот.
  Перед тем, как сесть Ивану за руль, отец придержал его и тихонько сказал:
  - Упустишь девку - на порог не пущу.
  - Землю грызть буду, но она будет моей, - твердо и совершенно серьезно сказал он.
  - Ай, молодца! Откуда металл в голосе, сын мой? Что делает скороспелая любовь... - продолжал шутить отец, переходя на серьезный тон, - Ладно шучу я. Девушка мне тоже понравилась... Значит так, слушай совет старого жениха со стажем. Семья у нее православная, от отца, значит, все зависит. Сейчас праздник. Все будут дома, поэтому все должно быть по традиции. То есть - на колени вместе с ней и проси благословления. Понял? Только не перепутай, "детям - мороженное, а женщине цветы", - вспомнил он фразу из популярного кино и хлопнул на прощание сына по плечу.
  По дороге они рассказывали про себя, слушали, спрашивали, получали ответы и каждый из них был уверен, что не было лукавства в них. Не касались они только одной темы - женитьбы, так как Иван понял, что все будет зависеть от ее родителей и, в частности, отца.
  Поселок, где родилась и жила Марья, располагался в красивейшем месте среди заповедных лесов, на излучине реки. Он стал городом после того, как в его границе построили завод по производству метизов. Он представлял из себя штук двадцать хрущевок, а остальными жилыми постройками были частные дома. Людей в поселке было достаточно, завод реконструировался и развивался, строилось современное жилье, развивался соцкультбыт, однако с приходом к власти временщиков под прикрытием демократии, все было продано и разворовано, люди оказались безработными. Некоторые из них покидали свои дома и ехали на заработки в Москву или в Европу.
  - Только школы и медучреждения у нас работают, - уныло сказала Марья, - Меня на работу в больницу взяли только из-за того, что братьев и сестер кормить надо... Впрочем, отцавзяли на работу тоже по этой причине. Конкурсы устраивали даже на должность сторожа. Вот до чего докатились... А молодежь у нас в городке спивается от безделья.
  Иван слышал о разрухи в глубинке, но не думал, что в сорока километрах от границы Московской области такая разруха.
  - Ничего, Бог даст, сменится власть, а если и не сменится, сами поднимем мы твоих родных, - уверенно ответил он и увидел в зеркало, как его спутница грустно улыбнулась.
  Так рано возвращения дочери они не ждали, так как автобус из Москвы должен был заехать в их городок по пути в Рязань через три часа. По дороге Марья купила сладостей для детей и других безделушек. Платить Ивану она запретила. По ее голосу он понял, что настаивать не стоит.
  Машину Иван остановил у типовой русской избы, только на высоком фундаменте, с резными, разрисованными ставнями и выкрашенным в зеленый цвет забором.
  Как только из машины вышла девушка, то сразу же на улицу высыпали белоголовые детишки от десяти до тринадцати, а так же парень около восемнадцати и все бросились к ней обниматься.
  - Марья приехала! Марья!
  Потом вышла улыбчивая женщина в пуховом платке, как у Марьи и по ее чертам Иван понял, что это была ее мама. Ей было лет под сорок. Она была моложава, белолица с еще не сошедшими следами красоты. Такой же аккуратный, чуть вздернутый к верху нос, но глаза у нее были серые.
  - Мама, познакомься, пожалуйста... Это Иван, он вез меня с самой Москвы. Мы познакомились с ним в храме, - почему-то пыталась оправдаться девушка, раздавая детям конфеты и безделушки.
  - Иван, - он поспешил ей на помощь из-за неординарной ситуации, - Служба закончилась в храме поздно, и мои родителями настояли на том, чтобы Марья поехала погреться к нам домой, а от туда - сразу к вам. Дешевле и быстрее... Кстати, с праздником!
  - С праздником, мил-человек! Валентиной Николаевной меня зовут, - ответила подобревшая женщина, обнаруживая такие же ямочки на щеках, с интересом рассматривая его, - проходите в дом, гость дорогой. Через часок обед поспеет.
  - Максим, - протянул руку парень, второй по старшинству сын. Он был широк в плечах, голубоглаз и сухощав.
  - Иван, - представился он и пожал его крепкую руку, после чего вручил ему две сумки с продуктами.
  Дом внутри был хорошо протоплен русской печкой. Он состоял из прихожей с верандой, из трех комнат и большой горницы, где стоял большой дубовый стол и лавки у него, В красном углу стояли поближе к потолку на подставке три иконы: Спасителя, Божьей Матери и Николая Угодника.
  Иван с Марьей вошли в горницу, где сидели мужчина и старушка неопределенного возраста, перекрестились, глядя на иконы и поздоровались.
  Мужчина был кряжист, синеглаз и широкоплеч. Короткая, широкая борода с серебряными нитями обрамляла его лицо. Ему было около сорока пяти лет. Чем-то сказочным и добродушным веяло от его облика.
  Он видел из окна все, что происходило на улице, но ему еще не успели доложить, каким образом его дочь оказалась привезенной на автомобиле незнакомым мужчиной. Это, по всей видимости, было нонсенсом, как для Марьи, так и для ее родных.
  Отцу Марьи, видимо, понравилось, что молодой человек уважил православные святыни, встал, подошел к Ивану, широко открыто улыбнулся и в упор взглянул ему в глаза...
  Взгляд у него был изучающий, как будто смотрящий прямо в душу. Иван сначала смутился бесцеремонно открытой синевы его глаз, но потом взял себя в руки и не отвел взгляда.
  Видимо, не увидев в Иване червоточинки, он протянул ему руку и, улыбаясь, представился:
  - Иван Кузьмич.
  - Иван... Иван Сергеевич, - отозвался он и после рукопожатия мужчины ему захотелось помассировать правую руку, но делать этого он не стал.
  - Ну что же вы? Проходите, садитесь к столу. Пока готовится обед, хоть чайку попьете с дороги, - пригласил он и Ивана и свою дочь.
  - Спасибо, - сказал Иван и пропустил вперед Марью, которая еще не сказала и слова.
  Отец Марьи присел со стороны окон, обозревая все помещение и дверь.
  - Вот это воспитание. Если отец имеет такой авторитет, то и мужа она тоже будет уважать, - разумно мысленно констатировал он, - Боже мой какая кладезь русского образа жизни потеряна и, может быть, безвозвратно. Только в глубинке кое-что осталось и то благодаря таким глыбам, как Иван Кузьмич. Какие бы крепкие были бы семьи, а значит и государство Российское.
  В горницу незаметно вошла мама Марьи и у всех перед собой на столе появились чашки с чаем и маленькие розетки с медом с ложечками.
  Иван думал, что теперь его тезка предоставит слово дочери, но он ошибся.
  - Номера московские. Но, я смотрю, не из новых русских. И то хорошо, - с интересом продолжал Иван Кузьмич расспрашивать гостя. Раньше я бы спросил: где работаешь, но сейчас, когда с работой туго, точнее будет, если я спрошу: какое образование?
  - Архитектурный закончил я, - ответил Иван, отхлебнув с чашки чаю, - И работаю по образованию - архитектором в проектном институте.
  - И что же ты проектируешь? - спросил отец, улыбаясь.
  - Здания и сооружения, а еще пытаюсь собственную судьбу и, надеюсь, своей будущей жены и семьи, - решил он бросить "пробный шар" в "огород домашнего патриарха".
  - Однако... Смело и вызывающе, - неопределенно проговорил Иван Кузьмич, больше для себя, нежели для окружающих, - Не что Николай... Бэ-мэ... Ничего конкретного, а самое главное нет уверенности в будущем... Хотя по нынешним временам и у меня вообще нет ни в чем уверенности. Как ты думаешь, Марья? - наконец-то он обратился к дочери, догадавшись о причине посещения его дома этим смелым молодым человеком, почему-то понравившемуся ему.
  - Это не важно, папа. Главное я его не люблю и, он знает об этом, - ответила дочь, не прикасаясь к чаю.
  Вдруг дверь резко отворилась, и на пороге появился молодой мужчина, одетый в спортивный костюм по цвету флага России, на который был наброшен короткий, модный полушубок из шкуры какогото непонятного зверя. Он был примерно одного с Иваном возраста и роста, только пошире в плечах и лицом натуральный Апполон.
  - Легок на помине, - сказал хозяин.
  - Здравствуйте, Иван Кузьмич, - сказал он и без приглашения прошел в помещение и уселся рядом с Марьей, но с другой стороны.
  - Сколько раз тебе говорить, Николай, заходишь в дом к людям, которые верят и почитают Бога, перекрестись и уваж иконы святые, - устало напомнил отец.
  - Извините. Это что, жених приехал, что - ли, коль разговор был уже и обо мне? - возбужденно начал Николай, недружелюбно метнув взгляд на Ивана.
  Марья сидела опустив глаза и сложив руки на колени, а ее мама, наполнив чашку чая, поставила ее перед Николаем, присев рядом с ним.
  Иван Кузьмич поморщился, как бы сознавая то, что невозможно научить верить человека в Бога, если он сам не хочет этого. Он вздохнул и сказал:
  - Чтобы не было здесь кривотолков, повтори, Марья, что сказала минуту назад.
  - Я не люблю Николая и, он знает об этом, - сразу же повторила она.
  - Говорила она тебе об этом? - обратился он к гостю.
  - Говорить-то говорила, но она сама не знает, чего хочет... Я бы ее и все семейство ваше всем бы обеспечил... Тут такие перспективы открываются... В Европу и Америку предлагают тренером... Такие деньги... Не говоря уже о Москве, - растерялся он.
  - Если честно, то этого я боюсь больше всего... Поманит тебя супостат коврижками заморскими - и поминай, как звали, А жена, что нитка за иголкой... Мои предки в могилах перевернутся, если Марье, моему первому ребенку, пришлось бы предавать Родину и внуков моих учить языку чужому. Я же тебе, Коля, прости Господи, говорил об этом...
  Было видно, как Николай сдерживался, чтобы не взорваться, но у него этого не получилось:
  - Да вы посмотрите вокруг, что творится у нас в государстве Российском... "Рыба гниет с головы" и гнить будет еще лет двадцать, а то и больше, если вновь какой-то социальный взрыв не сковырнет это правительство! Что было черным, то стало белым, а белое превратилось в черное. Понимаете, категории мышления меняются на противоположные и людям тоже приходится меняться и подстраиваться под этот беспредел...
  - Ты неисправим, Коля. Все закономерно... Почти век давили нас безбожьем и прессовали верующих... Советская власть и нынешняя тоже - это наказание Господнее и, заодно, проверка на верность Ему, - спокойно отозвался отец, - Пережить это надо, сохранив душу для Господа, и не зариться на эти бесовы доллары.
  - Иван Кузьмич... - хотел он продолжить свою аргументацию нового мировоззрения, но хозяин дома ценил время.
  - Знаю... Поэтому не надо, Коля. Здесь у нас решаются теперь другие проблемы... - сказал он, обращаясь к другому претенденту на руку и сердце его дочери, - Говори, Иван, зачем приехал.
  Иван посмотрел на Марью и, она, словно почувствовав, что от Ивана сейчас зависит ее судьба, подняла голову и откровенно поощрительно посмотрела на него, как ему показалось, ласковыми глазами.
  Он встал из-за стола и, глядя в глаза хозяину дома, сказал:
  - Я полюбил вашу дочь сразу, - он вспомнил, как прояснились глаза матери Марьи после того, как объяснил причину своего появления в ее доме и повторил:
  - Служба вчера закончилась в храме поздно. И мои родителями настояли на том, чтобы Марья поехала погреться к нам домой, а от туда - сразу к вам.
  - О как... И с родителями успела познакомиться, - с укором и одновременно с улыбкой проронил отец, - Сколько сватов приходило и просто ходаков - одиночек - всем отказывала, хотя знала всех с малолетства. А этому, - он кивнул в сторону Ивана, - Хватило шести часов, чтобы услышать от тебя согласие...
  Марья хотела возразить отцу по существу вопроса, но он поднял руку:
  - Не надо... Я же тебя хорошо знаю. Ты уже все сама решила. Марья взглянула на Ивана, уже не нагнетая искусственно в глаза сдерживающий его холодок, потом покраснела и опустила голову:
  - Ты прав, папа, - прошептала она.
  Иван, не помня себя от счастья, помня слова отца, взял за руку девушку, опустился на колени перед ее отцом, увлекая и ее на колени. Марья моментально повиновалась.
  - Иван Кузьмич, я полюбил ее с первого взгляда, как бы банально это не звучало. Сам Господь свел нас в одно время в одно место... И какое место - Храм Христа Спасителя! И время тоже уникальное - Крещенская ночь... Я думаю, что не только для того, чтобы мы познакомились... Тем более правил службу сам Патриарх Всея Руси, - сказал Иван взволновано, но не без давления на религиозные чувства хозяина.
  Иван все так же твердо снизу вверх смотрел в глаза ее отца. Он перевел дыхание и собрался с силами для завершающей фразы:
  - Иван Кузьмич, я Иван Сергеевич Куницин, прошу руки вашей дочери и хочу, если она не против, взять ее в жены.
  - А ты не против? - услышала Марья строгий и одновременно добродушный вопрос отца, который тоже для себя все уже решил.
  - Не против... - пролепетала она, - Я тоже... С первого взгляда... Иван Кузьмич встал, смахнул вдруг набежавшую слезу и сказал:
  - Благословляю вас, дети мои, на долгую и счастливую супружескую жизнь. Совет вам и любовь! Только венчаться будете в нашем храме, у нашего батюшки.
  Венчались они и справляли свадьбу весной. После того, как отзвучали брачные цимбалы, когда все основное в жизни Ивана уже было решено, организованно и оставалось только достойно отблагодарить Бога за Его благосклонность к нему и выполнить предначертанное Им, он, естественно, не мог уснуть после первой брачной ночи.
  Первая брачная ночь... Как она прекрасна и удивительна познанием откровения Божьего, если она одновременно воплощает в себя и первую близость по-настоящему полюбивших друг друга людей противоположного пола, и Божье благословение на это. Для верующих людей близость с любимыми несет ответственность мужчины за своих жену и детей перед Богом и имеет огромное моральное значение для понимания себя, как составляещей именно Его мира, а не другого, более примитивного и подлого, созданного на земле темными, богоборческими силами.
  - Разрешенный Господом после соответствующего ритуала венчания "запретный плод", из-за которого человек вместе с сатаной, искусившего его, были низвегнуты на землю, - не это ли высшее милосердие? - думал он, блаженно улыбаясь, лежа с закрытыми глазами, - Боже мой! Это Ты наградил меня, слабого и недостойного Твоей Благодати, человека, за желание верно служить Тебе и противостоять искушениям и злу. Я понимаю, что это аванс... Ты послал мне это ласковое, нежное создание, которое сделает меня, с Твоей помощью, конечно, еще сильнее и преданнее Тебе... Ибо женщина по своей природе - помощница, и не только из-за того, что ее прородительница Ева была сделана Всевышним из единственной кости, не имеющей мозговой ткани, а потому, что Господь взамен этому ей дал необычайно тонкую чувствительность и интуицию, которая, должна была по Его идеи оградить мужа от напастей нечистой силы в этой труднодоступной для него сфере жизни.... Я помню, Господи, Твою одну из основных заповедей: "Не сотвори себе кумира"...
  Он постепенно погружался в сон, блаженствуя сознанием, что рядом лежит его жена и он чувствовал на своей груди ее теплое дыхание. А он теперь ее законный перед Богом муж. Его переполняли чувства благодарности к Всевышнему и донимало состояние нескончаемого счастья, которое распирало грудь, заставляя учащенно биться сердце и хотелось плакать от нежности и любви к Марье.
  - А если Ты пошлешь мне дочку, похожую на нее, моему счастью не будет предела... - мелькнула в его голове крайняя мысль в эту сказочную ночь и он погрузился в такой же, как его мысли, сказочный сон.
  Иван вдруг вспомнил ущербного в этом смысле Пахотова и искренне пожалел его:
  - Эх ты, Вовка, Вовка... - подумал он, засыпая, - Привык по помойкам шастать... Разве ты при своей собачьей теории и практике чувствовал то, что мне Бог позволил полюбить и прочувствовать?
  Марья тоже не спала, обуреваемая примерно теми же по сути чувствами, но чувствами уже женскими, более тонкими и, естественно, практичными. Она, мирно посапывая, имитировала сон, боясь неосторожным движением разбудить мужа.
  - Спасибо тебе, Господи! Ты услышал мои молитвы! Спасибо тебе! Это такое счастье! Иметь мужа, посланного Тобой... Такого умного, надежного, нежного и любящего меня, такую недостойную всего этого. Он такой милый и понимающий... А как радостно сознавать, что я у него первая... Точно так же, как наверняка и ему... Какое счастье, что мы сумели в это время падения нравов донести друг для друга этот дар.
  Она вспомнила некоторых своих подруг и одноклассниц, которые загубили свои жизни, пытаясь свой образ жизни приблизить к
  "современному", поддаваясь искушениям дьявола новому порядку жизни, пропагандируемого с Запада, и искренне пожалела их:
  - Эх, бедные мои девчонки... Все в этой жизни заслужить надо. Плыть по течению, тем более, когда нечистый, пользуясь всеми видами СМИ, искушает нас - это самое легкое. И Божьей помощью нельзя пренебрегать. Господь всем помогает, кто верит в Него и заповеди Его почитает... Ведь помог же мне Бог... Постичь Любовь... Это прекрасно и трогательно... Как пасхальное яичко после строгого Великого поста...
  Марья боялась сознаться себе в том, что это интимное откровение, называемое законным супружеством, приносит ей какое-то непонятное чувство восторга и блаженства. Благодарность, нежность, умиление, восхищение - все сливалось у нее в единое слово - Любовь, за которую можно войти на костер и вынести все муки плоти и искушения, которые лукавый, как на базаре, выставляет человеку в целях его пленения свой товар для продажи - набор грехов и мерзостей. Она была рада, что устояли они с Иваном в этом земном торге, где разменной монетой были души человеческие.
  - Господи, подари мне сына, похожего на моего Ивана... На мое солнышко ясное... А потом еще детишек, сколько Ты определишь. Я воспитаю детей наших достойными Твоей Православной Апостольской Веры, - думала она, улыбаясь во тьме ночи, представляя своего первенца.
  По мере эмоционального успокоения и мысли ее стали приобретать более земной характер, обремененные житейскими проблемами...
  Она вспомнила, что Ивану нужно купить зимние ботинки, про проблемы своих родных братьев и сестер, связанных с поступлением в институт и работой, желательно в Москве и обязательно под ее присмотром. Стереотип старшой сестры, давал о себе знать и это было большим залогом их счастливого семейного будущего.
  Так оно и оказалось...
  Жили Куницины дружно, весело и счастливо. На жизнь хватало, Бог давал. Своих родных Марья и Иван не забывали, частенько ездили к ним в гости. Братья и сестры двух семей перезнакомились, подружились и постоянно помогали друг другу. Поочередно на великие праздники собирались все в родительских домах то у Кунициных, то у Петровых в выездом на рыбалку и по - грибы. Из-за устойчивой безработицы в глубинке, также оказывали помощь братьям и сестрам Марьи в устройстве на учебу и работу в Москве и обустройстве их в ней. Было у них трое детей, которых они воспитали так же, как и сами были воспитаны в соответствии с православными понятиями о чести и нравственности.
  
  
  
  Глава третья. САМОЕД-ТЕОРЕТИК
  
  Совсем другая жизнь была у Владимира Пахотова.
  Он был заботливым отцом, человеком - тоже надежным и порячным, который никогда не сдает ни друзей, ни своих принципиальных позиций в угоду признанным авторитетам. А вот мужем он был неважным - супружеский долг он выполнял, надо признать - без особого рвения и энтузиазма. Но когда дело касалось других женщин все эти "недоборы" восполнялись с лихвой. Дома же были "серые будни". При близости с женой приходилось "хлебать привычный постненький супчик, а ему хотелось термоядерного харчо, чтобы "жгло и пекло горло от перца и специй", заставляя орать и судорожно хватать ртом воздух. Ну, не было в жене той новой, специфичной изюминки, которую он находил в других претендентках на его "любовь", а на самом деле похоть. Не последнюю роль играло еще и чувство риска на грани фола, когда он мелкими перебежками с одеждой в руках пробирался к выходу из квартиры при досрочном возвращении мужа подружки из командировки. Это тоже доставляло ему приятные минуты от, как он говорил, "здорового авантюризма".
  Хотя с другой стороны, он по-своему любил жену, уважал ее за человеческие и материнские качества и никогда бы ее не бросил, даже в том случае, если бы она ему изменила, беря во внимание свои похотливые факты, которые морально давали ей право на некоторый "должок". Однако жена, хотя и имела неоспаримые сомнения относительно супружеской верности своего мужа, что косвенно подтверждали ее безошибочная интуиция и наблюдения, никогда бы не опустилась до подобного греха.
  Так что элемент благодарности имел, конечно, место в его отношениях с женой, но основным материалом, цементирующим их, все-таки была, как это ни странно, любовь. С ее определенной предсказуемостью и притертостью характеров, которая полностью соответствовала общепринятым нормам благополучных семей. Те женщины, с которыми он имел чисто сексуальные отношения, не входили в эту категорию, так как духовная составляющая их общения равнялась нулю. А по сему его отношения с женой, которая, по его мнению, не знала или делала вид, что не знает о его похождениях, отвечали общепринятым стандартам нормальной "современной" семьи, хотя иногда червячок гадливости к себе из-за своей чрезмерной похотливости точил его душу и приносил довольно много неприятных минут, обусловленных сознанием своей слабости.
  Он не любил размеренного, однообразного существования, для него было немаловажным поддерживать адреналин в крови на достойном для мужчины уровне. Прекрасно понимая свои психологические издержки и тенденции, он ничего не мог поделать со своей кобелинно - авантюристической сущностью и воспринимал эту неистребимую особенность, как черту характера, а с которой бесполезно бороться.
  Владимир был уверен, что бытующая мудрость домохозяек:
  "Если изменяет - значит, не любит", - не имела к нему отношения, ибо у него по этому поводу была своя теория, сущность которой заключалась в следующем...
  Во-первых, если жена в силу своих духовно-нравственных или физиологических причин не может дать мужу то, что для него имеет особое значение, то он вправе искать его на стороне, не разрушая, однако, семейных уз. Эта "вынужденная" физиологическая измена носит только сексуальный характер и никак не может отразиться на его
  "высокой" любви к своей жене. И более того, она только усиливается после невольного сравнения своих похотливых пассий со своей женой. Главное - сохранить "инкогнито" своих похождений, ибо в противном случае в силу "старорежимных" взглядов своей жены на супружескую верность, в ее глазах ставилась под сомнение его любовь к ней, что равносильно было "разводу и девичьей фамилии". Этого он никак не мог допустить, так как это было бы для него крахом, ввиду того, что только в кругу семьи он отдыхал душой и телом, только там у него был островок любви и взаимопонимания на "духовном", а не на "животном", как он думал, уровне. Поэтому ему, конечно, приходилось лгать... Сначала это было весьма болезненно, но желание удовлетворения своей похоти было настолько сильным, что ложь, как средство достижения своей основной цели, стала вечным спутником своего "любимого греха".
  Во-вторых, в животном мире самец имеет несколько самок. Это обусловлено природой. Поэтому на человека, который является частью природы, также распространяется этот принцип полигамии. Конечно, по-крупному, если разбираться в тонкостях этой теории и перекладывания на человеческое общество, она не выдерживала никакой критики, но на данном этапе его развития она удовлетворяла его хотя бы тем, что теоретически оправдывала его образ жизни.
  - Главное, чтобы от твоей кобелиной специфики никто не пострадал...Все по обоюдному согласию и никакого морального насилия, - думал он и четко выдерживал эти условия, несмотря на потуги своего вечного внутреннего оппонента Ивана Куницына расширить круг своего влияния на его сферу морали.
  Он вспомнил веские аргументы Ивана, которыми тот бомбил его теорию и болезненно поморщился. Ему было неприятно, что его коллеги все чаще посматривают на него с жалостью, как на вечно побеждаемую сторону в этой теоретической схватке.
  Будучи человеком, склонным к анализу своих действий и помыслов, он часто приходил к довольно-таки неожиданным выводам. Он вывел для себя почти точный свой психологический портрет, к которому он пришел, рассуждая следующим образом:
  "То, что ты являешься похотливым кобелем - это ясно и этот факт не подвергается никакому сомнению. И то, что ты любишь жену и ни при каких условиях не покинешь ее - тоже факт. Таким образом получается, что твои душа и любовь руководят тобой в привычных, стандартных ситуациях, а в экстремальных, связанных с другими женщинами, - ты переходишь во власть дьявола".
  Практически он в этом убедился давно... Он заметил, как в его душе схлестывались две силы: светлая и темная. И ощущал он себя при этом даже не судьей, а посторонним наблюдателем, которому подспудно хотелось победы одной стороны, но он "стеснялся" ей помочь, так как это означало бы открытое предательство Божьих сил в своей душе, на что он еще не был готов.
  Основными сдерживающими причинами этого были: осознанное чувство самокритики, позволяющее трезво взглянуть на себя и выявить истинные "пружины" своих наклонностей; однозначная приверженность к добру как к непоколебимым жизненным ценностям и стабильным устоям в быту; и внутреннее чувство "барьера", перешагнув который, человек оказывается в совершенно другом жизненном измерении, где исчезают законы чести и совести.
  Пожалуй, эта третья причина была основной и не позволяла ему открыто перейти на сторону дьявола в погоне за этим мнимым удовольствием под названием "удовлетворение похоти". Осознание себя хозяином положения, способным повлиять на исход этой внутренней борьбы, равнялась нулю. И это для его самолюбия было весьма болезненно, так как он привык себя считать сильным человеком, но только не в рамках обуздания своих инстинктов. Он дал возможность себе убедить себя в этом и этот факт самообмана иногда "вылезал наружу", доставляя ему неприятные минуты познания правды о себе.
  Однако, он был таковым при решении профессиональных и бытовых проблем, но не в борьбе с собственной похотью. Его раздражала эта внутренняя двуликость, и в связи с этим, он, стараясь разжечь злость к себе в целях изменения ориентиров своей жизни, упрямо ставя себе прямые вопросы: "Позволительно ли такое раздвоение личности?", "К этому ли эталону жизни ты стремился?", "Неужели я такой слабак, что не могу совладать со своим бесом, сидящим во мне?", "А еще убеждаешь себя, что веришь в Бога... В храм ходишь, свечки ставишь, крест целуешь, исповедуешься и норовишь еще и причаститься... Стервец блудливый. Фарисейством это называется".
  С другой стороны, он не был озабочен страстью к женщинам и не искал их общества. Они к нему сами липли.
  Как-то разоткровенничалась одна из его пассий и, он от нее услышал:
  - Есть в тебе что-то, что притягивает нас, баб, к таким, как ты... Только не обижайся, Владимир, но скажу прямо... Вроде бы не красавец, но во взгляде твоем есть какое-то животное искушение. Греховное и откровенное... И еще что-то многообещающее в интимной области... Конечно, порядочные женщины этим чарам не подвластны, а вот такие дуры, как я, например, на них падки.
  Тогда он перевел все в шутку, но "зарубку" у себя в памяти сделал. И действительно, даже при поверхностном анализе контингента своих женщин, он пришел к выводу, что она была права на сто процентов. В его "активе" были недалекие по своим духовно-нравственным качествам женщины, после чего он горько усмехнулся и подумал:
  - Я же тоже не блещу ими... Все правильно... Каждому свое...
  "Рыбак рыбака видит издалека"... Да и не нравятся мне недотроги и чопорные училки, - пытался он оправдать перед собой свои легкие победы.
  Однако, что-то гаденькое осталось у него в душе после этого разговора, так как его теория претерпевала некоторые неприятные для него изменения и превращалась в простое обоснование своей похоти, и то, довольно-таки низкой пробы. Он не хотел выглядеть в своих глазах примитивным похотливым козлом и, сомнение о необходимости пересмотра своей жизни стало все чаще закрадываться в его душу.
  Как-то поздним вечером после проведенных трех часов в обществе ему подобной женщины, он, как провинившийся побитый пес, опустошенный физически и морально ехал домой и вяло с каким - то чувством обреченности думал о себе и своем любимом грехе:
  - Ну, что за низменное животное... Как же мерзко сейчас... Как я сейчас буду смотреть в глаза жене? Нет, что-то надо с этим делать, что-то надо кардинально менять.
  Эти обрывочные мысли стали с тех пор привычными для него и носили чисто констатирующий характер и, хотя было в них несогласие с таким образом жизни, однако на практике все выходило иначе... Его плачевный опыт, обретенный в схватках между его светлыми и темными силами в единоличной борьбе за очищение души, гнетуще сказывался на его силе воли, которая была уже надломлена и нуждалась в помощи Всевышнего, но этого он пока не понимал и привычно рассчитывал только на себя, хотя и в глубине своей души и догадывался о существовании всесокрушающей Божьей силы, как последнего оплота в борьбе за свою "искру", Им подаренную.
  Да, он иногда ходил в церковь, ставил свечки о здравии своих близких и о упокоении их, когда они уходили из этого мира, стоял иногда на службах и обращался к Богу в неумелых молитвах. Но мысли его в основном были далеки от Его, они витали, как мухи, на уровне бытовых проблем и суеты земной и не поднимались до той высоты, когда Всевышний мог бы его услышать. Для этого нужно было хотя бы искренне покаяться, но он еще не был готов к этому. Правда примерно год назад, когда ему пришлось побывать на похоронах своей старшей сестры, погибшей в автокатастрофе, которая всегда опекала его в детстве; потом через месяц серьезно заболел отец и оказался в инвалидной коляске; да и сын в последнее время не блистал здоровьем.
  Он вспомнил об одной из версий, смысл которой заключался в том, что "весь негатив в жизни человека не исчезает бесследно, а отражается на своих близких". Он попытался связать все свои похотливые похождения с теми печальными событиями, которые могли быть следствием его "вывихов" жизни и пришел к выводу, что они не далека от истины.
  Не доходя до своего дома метров сто пятьдесят, он свернул в сторону детской площадки, расположенной несколько на отшибе от тротуаров и дорог, присел на одну из лавочек и посмотрел на свои светящиеся окна на четвертом этаже. Было около одиннадцати часов ночи и ему не хотелось сейчас идти домой в таком подавленном настроении. Жена стала бы его жалеть, думая, что оно вызвано неприятностями на работе, которые, по ее мнению, "нельзя принимать так близко к сердцу, что по нынешним безработным временам надо ценить и эту работу". Он боялся, что больше не сможет ей врать и расскажет про свою похоть все, что лежит у него на душе свинцовым грузом. Он знал, что этот разговор был бы предвестником развода и он решил подождать, пока в спальне не погаснет свет, чтобы с меньшим риском "нырнуть" сразу под одеяло.
  Его мысли, одна горше другой, роились словно осы в его голове и больно жалили... В сердце... В глаз... В душу... Чуть ниже пояса... Впервые сознание своего скотского начала, которое "опутало" всю его человеческую сущность и подбиралось уже к душе, происходило у него не мимолетно, как прежде, с неким элементом юмора, а болезненно и серьезно. Ему вдруг стало больно за свою судьбу и слабость. Сгусток сконцентрированной злости и ненависти сначала обрушился на его темную сторону личности, сотрясая, но не разрушая ее оборонительных рубежей, а потом откатившись от них, превратился в всплеск стыда за себя и раскаяния, который непроизвольно взметнулся вверх и из глаз потекли слезы.
  - Господи! Прости и помилуй мою душу грешную... Прав был
  Иван, во всем прав, - тихо и сдавленно прошептал он, глотая слезы.
  Его тело сотрясалось от мелкой дрожи, он был крепким мужиком и решил бороться с этой, как он неправильно понял "бабской слабостью" до конца, наконец выдохнул спертый усилием воли воздух из легких, но уже не смог сдерживать рыдания.
  Он закрыл лицо ладонями, которые сразу же стали мокрыми, согнулся в спине, опустив предплечья на бедра и, не отрывая рук от лица, завыл... Дико и протяжно завыл, как волк на луну от тоски и голода, как ему показалось, по нормальной человеческой жизни без грязной похоти и необузданной животной страсти самца. Он не помнил, сколько по времени он плакал как ребенок и ревел как раненный бык, периодически поднимая лицо вверх и опять опуская его в ладони на коленях...
  Грязь, загадившая прелюбодеянием душу, выходила из нее вместе со слезами покаяния... Он почувствовал, как многослойная, слежавшаяся грязь, давившая и угнетающая позитивную составляющую его души, вдруг стала шелушиться, трескаться и отслаиваться от нее.
  Непривычно легкое и возвышенное состояние, которое приобрел он, было следствием какого-то странного просветления и духовного облегчения.
  Из этого неуправляемого процесса вывел его откуда-то взявшийся голос... Он прозвучал, как гром среди ясного неба:
  - Покаяние - это только пол дела...
  В нем явно слышались нотки бесстрастной констатации факта, сожаления и какой-то неясной пока для него перспективы на светлое будущее.
  Подсознательно зная, что находится один на площадке, он резко оторвал руки от лица и окинул взглядом близлежащую территорию...
  Ни кого, кроме него самого в радиусе тридцати метров, на сколько хватало света ламп фонарей площадки, не было... Он вскочил и прошелся вдоль линии лавочек, расположенных по границе площадки, надеясь вытащить за ухо какого-то юного шутника, спрятавшегося за одной из них. Каково было его удивление, когда он никого не нашел... Но он никак не мог ошибиться... Он точно помнил этот голос и даже его интонацию... Мысль, что ему это послышалось, он тоже решительно отметал, как невозможную.
  И тогда он все понял... Сам Господь Бог снизошел до него, недостойного грешника...
  Эти слова навсегда остались в его памяти. Он понял их, но его сила воли настолько ослабла в его привычном образе жизни, где он играл только роль ведомого бесом, что его внутренних сил хватило, как оказалось, совсем не намного.
  Однако после этого естественного и искреннего покаяния, где свидетелем был только он, которое произошло так неожиданно для него, он почувствовал, что тяжелый камень, много лет давивший его душу и не дававший дышать полной грудью, вдруг упал... Стало легко и свободно... Почти так же, когда он ощущая себя после исповеди, с освобожденной от грязи душой выходил из храма, как и после проруби на Крещение Христово в тридцатиградусный мороз... Первые десять-двадцать минут, покуда он не столкнулся с привычным на бытовом уровне образом жизни и наивный в своей силе воли, его душу распирало от осознания Великого Откровения...
  Главное - он узнал, как и что надо делать... Он чувствовал в себе обновление и некую возвышенность, которая позволяла совсем по иному взглянуть на жизнь... Не с точки зрения потребительского "высасывания" из нее удовольствий, а с точки зрения ощущения себя частичкой чего-то светлого и чистого, как исходных данных для обязательных практических действий по расширению добра и нравственности вокруг себя. Это совершенно новое чувство не давало возможности даже думать о чем-то непристойном.
  И тогда он начал новую жизнь...
  У него сразу же восстановились прекрасные отношения с женой и сыном, на работе он стал гораздо терпимее, даже с теми людьми, которых совсем недавно не уважал и не скрывал этого. Как ему казалось, что с "потерей" похотливых наклонностей, его жизнь приобрела совершенно новый вектор, который менял его ориентиры и целевые установки на будущее.
  В части, касающейся его старых привязанностей в той области жизни, которая когда-то была неподвластна ему, где правил, взращенный им же бес, он стал совершенно другим человеком, но, как он понял в последствии - временно... Несмотря на то, что он обрубил все свои порочные связи со своими пассиями и выбросил блокнот с их номерами телефонов и на назойливые их звонки по телефону отвечал примерно так:
  - Нет, Мариночка не могу... Все... Укатали сивку крутые горки... Теперь дядя Вася импотент... Какие могут быть шутки... Это жизнь, Мариночка... Спасибо тебе... Ты была и, я уверен, что будешь для другого такой же прелестью... Все. Прощай.
  Примерно два раза в месяц он ходил в церковь на службу, где познакомился с интересными людьми, которые поразили его внутренним светом и своим богатым внутренним миром. Пару раз он, по-своему молясь Богу об укреплении его силы духа и воли, устоял от изощренных искушений бывших смазливых "клиенток", которые приезжали к нему на работу в надежде проверить этот "трагический" для него, как он говорил, "факт импотенции". Он наконец-то почувствовал в себе силу, свою индивидуальную силу человека, способного отказаться от греха смертного и гордился этим приобретением. Но в глубине своей души он чувствовал какую-то раздвоенность и дискомфорт... Какой-то "червячок" все-таки точил его тягу к безгрешной жизни, и иногда всплывали в его памяти некоторые моменты из прошлого бурной жизни, будоража кровь. Но он старался гнать их из памяти.
  И очередного испытания он не выдержал...
  В тот вечер было очередное мероприятие ... У кого-то из сотрудников был день рождение, который традиционно отмечали после рабочего дня на работе и он, естественно, "усугубил" спиртного в знак уважения к виновнику торжества - и в этот же вечер неожиданно "сорвался" на молодой знакомой, которая, как она говорила,
  "по-прежнему изнывала от желания по нему каждую ночь, вспоминая его неожиданные экспромты". Она приехала на своей машине и ждала его у выхода. Энергично отделив его от шумной толпы коллег, она внезапно прильнула к нему и впилась своими губами в его губы, после чего он уже не был бойцом.
  Потом еще грехопадение, затем - еще одно... И пошло - поехало.
  - Все возвращается на круги своя, - горько и обреченно думал он, возвращаясь в грешное "русло старой реки", в очередной раз утоляя свою похоть в объятиях легких на грех женщин, - Слаб я, Господи! Прости!
  
  Глава четвертая. ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ
  
  Это было через неделю после того памятного вечера в институте, когда Владимир потерпел моральное поражение от своего более
  сильного в духовно-нравственном отношении приятеля.
  Почти центр столицы. Пятница, короткий рабочий день. Середина марта. Столичный снег, сжираемый весенним солнцем, обнажает на газонах мусор и, несмотря на это, хочется беспричинно глупо улыбаться, щурясь под его ласковыми лучами, когда люди меняют неуклюжие, теплые одежды на более легкие и удобные, позволяя женщинам блеснуть своими прелестями после зимнего застоя.
  Было около трех часов дня, он с другом, с которым не встречался уже достаточное время, чтобы соскучиться по его родной физиономии и такой же родной душе, в расстегнутых от теплого дуновения весны пальто и при таком же весеннем настроении, зашли в кофейню. Под душевные тосты выпили по двести грамм хорошего коньяка с лимоном, закусили запеченной в фольге курицей и через пару часов в прекрасном расположении духа простились у входа в метро. Сам же он широко и доброжелательно улыбаясь таким же, как и он, прохожим, уже под быстро сгущающимися сумерками двинулся по улице, планируя пройти две остановки, сесть в троллейбус и доехать до дома. Настроение было прекрасное, дышал он на все сто процентов своих тренированных легких и был весьма доволен сложившейся жизнью только в эту минуту, глубоко не роясь в себе.
  Он вспомнил, что любил жизнь, умел ее ценить, был щедр и весел, не был занудой и "ничто человеческое ему не было чуждо". Однако он и не был ни знатоком живописи и портретного искусства, да и к любителям художественных произведений современного "нью - реализма" он не относился, но когда справа от него специально обученный мальчик стал выкрикивать звучные фразы: "Выставка! Только два дня! Шедевры живописи! Уникальная школа портрета! Художник, который знает жизнь!" Он повернул голову направо и увидел вывеску, которая гласила: "Художественная выставка! Не проходите мимо прекрасного!"
  - Ничего себе, - подумал он, - Не знаю пока ничего относительно
  "прекрасного", которое обещают моему эстетическому вкусу, но психологи там на уровне... Как же я теперь смогу пройти мимо?
  Он купил билет, который показался ему несколько дороговатым, оставил в гардеробе пальто и, пройдя через лабиринт узких коридоров, очутился в широком, хорошо освещенном зале площадью около ста тридцати квадратных метров и высотой стен до четырех метров, на которых в два ряда были вывешены писанные маслом картины.
  Сначала он осмотрел довольно - таки многочисленную публику. С видом знатоков посетители, медленно перемещалась от картины к картине, склоняя головы то вправо, то влево, то, отойдя от картины, то вплотную приблизившись к ней, внимательно всматривались, в бездарную, на его взгляд, писанину.
  На него вдруг повеяло духом снобизма и неискренности. Настроение его упало, он понял, что сделал ошибку, клюнув на дешевую вывеску, рассчитанную на таких же простаков, как и он, но решил сразу не уходить, а, по крайней мере, сделать пресловутый "круг почета лоха" и достойно удалиться с горькой, снисходительной усмешкой по поводу своей наивности. Он, утомленный скучными пейзажами и постными портретами, толкаясь среди многочисленных посетителей, уже завершающим, скользящим взглядом окидывал последние
  "шедевры абстракционно настроенного" автора, который "видел мир через призму чисто личных странных ассоциаций", был уже близок к выходу, как совершенно неожиданно в метрах пяти от себя вдруг увидел ее... Объемно и сразу всю...
  Ее лицо, окруженное оранжевым ореолом волос; красивые обнаженные по плечи руки с тонкими запястьями; четко выраженную в складках одежды округлую грудь; рельефную фигуру с широким тазом, тонкой талией и поджарым животом. Потом через секунду, когда его внимание переключилось на ее губы, "взрывающие" ее белый фон кожи лица "кровавой" раной и медленно приоткрывающиеся в удивлении и желании, призывно обнажая белизну зубов, он понял ее сущность. И его сердце трепетно забилось в сознании неотвратимой близости с этой ярко выраженной самкой, так откровенно и в упор рассматривающей его.
  На вид ей было около двадцати семи. Тяжелые, крашенные в темно-рыжий цвет волосы с медным отливом, были собраны на маковке в увесистую пуклю, некоторые завитки из которой, небрежно струясь по длинной тонкой шее, ниспадали на полуобнаженные плечи. Лицо ее было незаурядным и, хотя оно не было "обезображено печатью интеллекта", было вызывающе специфично.
  Ее порочную натуру он почувствовал сразу, как только пересекся с ней взглядами, которые, обоюдно почувствовав родственность взглядов на жизнь, уперлись в глаза друг друга, ничуть не стесняясь своей природы. У нее были зелено - голубые глаза... Но не они так привлекли его в своей проникновенной бесстыдной откровенностью, а губы... Сочные в своем вишневом, жизнеутверждающем цвете, внушающие сладость греха их познания. Большой рот, обрамленный сладострастной пухлой нижней губой и аккуратной, но широкой, ярко очерченной верхней. У нее хватило ума и чувства меры, чтобы не пользоваться ярко-красной губной помадой, ибо это было бы вульгарно. Немного подведенные черной тушью глаза и умело положенные румяна на щеках, придавали ей вид светской дамы. И все-таки губы ее являлись своего рода ее визитной карточкой, посредством которой она могла общаться с представителями противоположного пола на своем немом языке необузданной страсти и порока. Если бы она на подобных общественных мероприятиях использовала ярко-красную помаду, то ее бы незнакомые люди наверняка бы приняли в этом шикарном вечернем платье за куртизанку, а если бы она была одета попроще - как дешевую проститутку. Она знала эту свою особенность, которой она научилась грамотно пользоваться при достижении своих относительно скромных жизненных целей и притязаний к жизни.
  Она была не столь ненаблюдательна, чтобы не сделать из этого определенные практические выводы... Заметив, что когда она разговаривает с мужчинами, то они невольно смотрят на ее полнокровные губы, которые, видимо, вызывали у них, в зависимости от воспитания и уровня такта, различные мысли... Как правило, их мысли сводились примерно к следующим кратким ассоциациям: откровенная похоть; закамуфлированная похоть; презрение к ней, как к источнику порока; сожаление по поводу отсутствия времени или денег. Мысли у недалеких женщин были сводились к зависти и подспудному чувству соперничества, а у поумнее - к жалости или плохо скрываемому презрению. И она безошибочно чувствовала их своей женской интуицией и, если бы ее человеческие качества находились бы на уровне "ниже среднего", она, при своей внешности и способности внушать мужчинам половое влечение, могла бы достичь определенных вершин в своей жизни. Но она была не притязательна к жизни, ее не интересовали какие-то тщеславные цели и те необходимые интриги, которыми ей пришлось бы пользоваться при их достижении, вовсе вызывали в ней внутреннее отторжение. Для нее подобные цели были просто не допустимы прежде всего из-за чувства собственного достоинства и категорического внутреннего отказа от подлости и непорядочности, как осознанного средства достижения каких-то практических выгод.
  Ей было достаточно того, чего она добилась, "охомутав", может быть, и талантливого, но слабого до водки творческого человека, который позволял ей некоторые женские "шалости". Ее удовлетворяло это положение хозяйки и жены "непризнанного гения", а большего она просто не хотела, так как исходя из практики, знала, что "лучше синица в руках". В сущности, она была добрым, чутким и порядочным человеком, для которого не существовало слова "нет", если дело касалось помощи и участия в чужой судьбе, и люди, знающие ее поближе, уважали ее за это.
  При всей ее человеческой ординарности в ней чувствовалась совершенно другой природы "изюминка"... Эта была ярко выраженная самка, которая сама выбирает и сама использует выбранную жертву только на одном хорошо ей знакомом поприще и Владимир догадывался на каком. Удовлетворение собственной похоти было поставлено во главу угла ее жизни, еще в большей степени, чем у него. Они были одного поля ягоды. Он наконец, столкнулся со своей подсознательной мечтой о женщине молодой, откровенной в своих желаниях и похотливой, для которой ничего на свете не существовало выше собственного желания удовлетворения своей животной страсти и внушения этого же своему партнеру.
  Как оказалось, для ее раскованной натуры на этом скучном фоне выставки, она давно выделила его, ярко выраженного самца, сильного и самоуверенного, отвечающего ее темпераменту, из серой массы инфантильных мужчин - теоретиков, ленивые взгляды которых, тайком от своих жен, ощупывали ее фигуру и постаралась войти в его поле видимости. Как только она встретилась с ним взглядом, то сразу поняла, что не ошиблась... Она "вспыхнула", как разогретая в руках свеча, ярким трепещущим пламенем от чувственной, животной страсти, исходившей от этого представителя действительно сильного пола.
  Он стоял и старался спокойно смотреть ей в глаза, как бы подчиняя ее своей воле, хотя в нем тоже происходили в организме какие-то непонятные метаморфозы... Все человеческое, которое было призвано сдерживать природные инстинкты и эмоции, рухнуло, как железные доспехи рыцаря средневековья под напором неуправляемой реакции кратковременного распада человеческой личности и превращения ее в низменное животное. Он чувствовал это перерождение каждой своей клеточкой, дрожа от вожделения и необузданного желания овладеть этим женским телом, которое было так соблазнительно обтянуто одеждами, подчеркивающими ее прелести... Как опытный самец, он чувствовал в ней такую же похоть, как у него.
  "Творческий" гомон посетителей для них вдруг исчез и возникла какая-то звенящая тишина, в которую они окунулись, пристально прислушиваясь к своим чувствам... Время стало тягучим, как резина. Оно растягивалось, медленно выбирая свободный ход, все увеличивая и увеличивая потенциальную силу неотвратимой сладостной развязки... В соответствии с ним росла и их эмоциональная волна животного желания обладать друг другом в эту же минуту и в этом же месте. Они оба ожидали, когда наконец их страсть станет перехлестывать через край.
  Обычно в подобных ситуациях она "правила балом", умело используя свои женские уловки по превращению мужчин в телков, которые подчинялись ее инициативе, но этот мужчина с серебристыми висками, так неожиданно появившийся на выставке, такой уверенный и наглый, сразу же подавил ее своей вожделенной волей.
  Властный, не скрывающий своего желания взгляд его карих глаз притягивал, как магнит, и она, словно кролик, загипнотизированный удавом, не могла оторвать своих глаз от его сухощавого лица. Неотразимым красавцем он не был, но мужским обаянием, спортивной фигурой и хорошим здоровьем обладал однозначно. В его смешливых глазах чувствовались присущие ему ирония, интеллект и юмор, гармоничное сочетание которых придавали ему некую особенность, позволяющую ему быть душой компаний. Одет он был в темно-серый костюм, который подчеркивал его спортивную фигуру. Его лицо с прической "короткий ежик", с едва заметной горбинкой носа, крепким, чисто выбритым подбородком - все это не придавали ему какойто особенной мужественности и не отличалось яркой аристократическими индивидуальностью, но уверенность в собственной силе, которая сквозила в его прямом, несколько жестковатом и одновременно чуть насмешливом взгляде, заставила ее внутренне пригнуться... От него веяло той же самой глубительной силой, которой обладала и она, но эта сила имела в отличии от нее, властный характер, не терпящий возражений, и она уже сейчас была просто счастлива выполнить все его приказания и прихоти...
  Она давно уже подспудно нуждалась в "вожжах", в сильных мужских руках, которые руководили бы ею, жестко отмеряя степень ее свободы. Ее муж был человеком искусства, вечно занятым, мягким и несколько слабовольным, что отражалось на его беспорядочной жизни регулярными творческими запоями и создавало те необходимые условия, которыми она пользовалась в целях удовлетворения своих наклонностей. Ее разнузданная обстоятельствами женская природа подсознательно требовала мужской силы и жаждала повиновения. Ее природа, "перебирающая харчами", заскулила от желания отдать себя всю до кусочка этому опытному мужчине, который "перегрызет глотку всякому", кто осмелится отобрать ее у него.
  В свою очередь он тоже почувствовал, что смог ее сразу же подчинить себе. Он поймал себя на мысли, что видит ее всю, ее чувства и желания... Его мозг переключился на инстинкт продолжения рода и его кобелиная сущность внутренне отслеживала "ее повизгивание от нетерпения, прижатые уши и самопроизвольное помахивание хвостом, как дворники у автомобиля, включенные на максимальную скорость... От сознания этого факта он еще более возбудился, весь его лоск джентльмена, воспитанность и такт стали сыпаться, как карточный домик, быстро сдавая позиции под напором дикой страсти.
  Они уже минуты полторы стояли друг против друга, прислушиваясь к ударам своих падающих на землю предметов человеческих условностей, сдерживающих практическое проявление животного вожделения и страсти со стороны их плоти. Параллельно с этим они пристально изучали чувства и желания друг друга, чтобы не обмануть ожидания особи противоположного пола.
  Вокруг сновали туда - сюда люди, некоторые толкали их, извинялись и подозрительно косились на играющих "в гляделки" средних лет мужчину и молодую женщину, которые ничего уже вокруг не видели и не слышали, погруженные в свои чувства и переживания. Они поняли почти одновременно, что втянуты в одну "упряжку" и, что бежать им придется в ней бездумно, очертя голову до полного измождения...
  - Она уже готова... Вот только место надо найти, - мелькнула в его голове мысль и тут же, затмив ее, блеснула Божья искра, воплотившаяся в отчаянный вопль предаваемого человека:
  - Недавно ведь с исповеди! Что же ты батюшке скажешь после этого?! А жена... Боже мой, какая же ты сволочь! Я же обещал...
  Этот крик души, как всегда в подобных случаях, оказался гласом вопиющего в пустыне и никаких позитивных перспектив, кроме "самоедства" самого хозяина, да и то, как правило, после свершенного уже грехопадения, не имел.
  Она, как будто услышала его призыв, обернулась в сторону служебного входа, а потом через долю секунды, почувствовав с его стороны совершенно противоположный по смыслу всплеск эмоций, вызванный последней схваткой в его душе человека с животным, снова обратила на него взор, но уже вопрошающий... Она тоже чувствовала колебания его чувств на уровне бессловесных животных, но последняя его мысль не только насторожила, но и испугала ее.
  Вечный спор между душой и плотью и на этот раз разрешился в пользу последней.
  - Ну, что поделать... Люблю я женщин, особенно таких откровенных... Что скотина - это не новость, но заметьте, что только по отношению к себе и никто от этого не страдает. Даже наоборот... - вновь завела старую песню его темная сторона личности. А что касается батюшки, то покаюсь я, и жена ничего не узнает.
  Его правый уголок его губ пополз вверх в ироничной усмешке... Он опустил глаза и снова их поднял, красноречиво посмотрел на нее. Она поняла, что "битва титанов" закончена на этот момент в пользу ее и, пожалуй, и их общего бога на этот миг - дьявола, удила которого в виде животной похоти, они так страстно и неотвратимо закусили.
  Она резко повернулась, сделала несколько шагов по направлению к служебному входу, столкнулась с несколькими людьми, пересекающими ее курс, забыла извиниться перед ними и, быстро перебирая стройными ногами, двинулась к заветной двери.
  Ее голова была занята сейчас сумбурными мыслями, которые путались у нее в голове, создавая кашицу из обрывков здравого смысла, похоти и фантазий. Она судорожно думала о необходимости уединения с этим самцом, но исходя из существующих подсобных помещений, расположение которых знала, не находила даже теоретической возможности для его реализации. Она знала, что на верху находилась какая-то муниципальная административная контора, занимающаяся недвижимостью, и что вероятность свободной комнаты ничтожна, но получив от него командный импульс, принятый на природном уровне, она должна была его выполнить.
  Он шел на расстоянии трех метров от нее... Его взгляд в вожделении блуждал по ее икрам, округлым формам таза, тонкой талии, узкой спине, длинной шеи, она чувствовала это по собственной крови, которая как будто "вскипала" под его рентгеном глаз... Она, стараясь еще более подчеркнуть свои прелести, перешла на походку модели.
  - И сдалась тебе моя задница... Она и без этого вся горит огнем. Посмотри лучше на мою шею... Она у меня такая эрогенная, - думала она, задыхаясь от томления.
  Ни он, ни она уже не обращали внимания на людей в зале, для которых было странно видеть, как целеустремленно, торопливо, гуськом, почти нога в ногу идут к служебному входу молодая женщина, постоянно оглядывающая назад, и интеллигентный на вид зрелый мужчина.
  Тем временем они уже вошли в служебный вход, поднялись по лестнице.
  Все было, как в животном мире... Его страсть одержимого похотью самца, трепещущего от желания и сознания близости свершения этого факта, была соизмерима с ее дрожащей от нетерпения плотью, которая стала уже исходить томлением, и он остро чувствовал этот манящий запах.
  - Что же я делаю, кобелина проклятый, - слабо сопротивлялся он искушению, тупо наблюдая за входящими в комнаты и выходящими из них людьми, сознавая, что ничто уже не сможет остановить его, Все... Ведомый и ведущий поменялись местами... Теперь уже не восстановить приоритет разума над плотью, не говоря уже о душе. Все... Теперь только через часок минимум произойдет естественная рокировка... Это какое-то умопомрачение...
  Эти обрывки фраз точно отражали состояние его чувств. Правила элементарного приличия, которых он всегда придерживался, чтил, уважал и не понимал людей, ими пренебрегающими, для него моментально исчезли, уступив место животной целесообразности. Ему стало все равно, что подумают о нем люди, ему стало "до фонаря" то, как он выглядит со стороны.
  Глубинное природное чувство, поднявшись из потаенных низменных глубин его души, перехлестывало через край, требовало немедленного удовлетворения, заставляя исчезать все мысли кроме одной: "Сразу все и сейчас!"
  Мимо них двигались люди, деловито входя в комнаты и выходя из них... А они шли уже рядом сцепив свои кисти рук в единый замок, словно боясь потерять друг друга...
  Вдруг она увидела вожделенный знак мужского туалета и быстро юркнула туда. Этот маневр повторил и он, трепетными пальцами защелкнул дверь на щеколду...
  Они вышли только через час, когда стуки в дверь стали более настойчивее и категоричнее...
  Когда они выходили, то это были уже совершенно другие люди... С их лиц спала маска напряжения и печать озабоченности. Они вновь обрели относительные стыд и совестливость и, пряча глаза от возмущенных мужиков, толпящихся у туалета, которые догадывались, какие проблемы решали эти двое, про себя завидуя "старому козлу", покусившемуся на молодуху и, судя по его довольной физиономии - не безрезультатно.
  - Не понял... - проронил сначала пожилой рыхлый мужик, тряся двойным подбородком и расстегивая на ходу ширинку, провожая подозрительную парочку взглядом.
  Но потом до него дошла сермяжная правда падения нравов времен чубайсовской ваучеризации.
  - А я думал, что кто-то веревку проглотил... Ну, что за гады, а? -
  возмутился он.
  - Да ладно, Семеныч, порадуйся лучше за этого козла... Видел какая у него была масляная рожица? Вспомни, каким ты был рысаком, эдак лет тридцать назад, - улыбался рыжий детина, примерно его возраста. Кто смел, тот и съел... Ты же знаешь эту присказку.
  - Да, но в туалете... - не мог поверить он.
  Они спустились в выставочный зал, когда еще продолжался художественный бум "знатоков акварели и масла" и растворились в людской массе...
  Там в туалете, у них не было ни единой свободной минуты, чтобы переброситься хотя бы единственным словом. Они понимали друг друга без слов, так как были слеплены из одного же материала - порока. Тогда они так и не узнали, как зовут друг друга... Да и не было в этом необходимости, ведь их свела только похоть, которая исключает другие области общения, кроме ее самой.
  Он вспомнил слова Ивана по этому поводу и горько усмехнулся его правоте:
  - Ты хоть понимаешь разницу в восприятии близости с венчанной женой и нашедшей тобой на помойке жизни? - как-то спросил он в сердцах после его очередного наступления на нравственные позиции Ивана, - В первом случае на чувства работают и душа, которой дал "добро" на это Сам Господь, и разум, сознающий это в рамках благодарности и ответственности, и твоя любимая плоть, а во втором случае ты, грешник, действуешь, как вор, без благославления и набор чувств и эмоций при этом соответствующий... Душа отвергает грех, разум остерегается заразы. И только на почве плотских желаний рождаются такие отрицательные эмоции, как стыд за кабелинную сущность, страх о возможности подхватить какую-то грязь. Думаешь только о своих проблемах, как бы свершить все по - быстрому, а потом так же по-быстрому свалить, да еще так, чтобы жена об этом не узнала... Ущербность и убожество какое-то...
  Только тогда, когда они оказались в зале, он узнал, что ее зовут Настей; что она жена непризнанного художника, который организовал эту выставку; что она впервые познала, кто такой "настоящий мужчина"; что она его просто обожает и что завтра она его ждет здесь же в два часа дня, но уже с подготовленной для встречи комнате, где им никто не будет мешать и где можно провести вместе, по крайней мере, четыре часа.
  Если вчера все произошло стихийно, в каком-то порыве бешенной страсти, то сегодня он уже подготовился к встрече с женщиной, которая, несмотря на свою молодость, оказалась такой "мастерицей". Купив хорошего коньяка и соответствующую закуску, в четырнадцать часов зашел в зал выставки...
  Он увидел ее сразу, как только зашел в зал и невольно залюбовался ее фигурой, вспомнил ее упругое тело, ее необузданную страсть и в его жилах вновь забурлила кровь... Медленно перемещаясь по залу, он немного постоял и с вызовом смотрел на эту смелую своей внешностью и поведением женщину, имитирующую творческое любопытство к произведениям своего мужа в сопровождении двух мужчин и, судя по вызывающей своей небрежностью одежде, он сделал вывод, что они были коллегами ее мужа, или один из них наверняка - муж.
  - Видимо, тот рыхлый "колобок" с мешками под глазами и есть ее муж, - подумал он, - Иначе она так плотно, прижимаясь к нему левым боком, не держала бы его под руку.
  И он, как оказалось в последствии, не ошибся.
  Она почувствовала его взгляд сразу же, стоя спиной ко входу в зал, когда разговаривала с мужчинами, заученными фразами творческой богемы о достоинствах способа наложения красок на холст, который "поглощая свет и создает ощущение объемности".
  Он видел, что она, полуобернувшись, заметила его и понял, что она специально для него, медленно вела своих спутников в его сторону, потом остановилась примерно в трех метрах от него, якобы увлеченно беседуя с ними, несколько вульгарно отставив назад правое бедро, небрежно уперев в него до плеча обнаженную точенную руку, и выгнув спину таким образом, что черный шелк, контрастируя с ее белой кожей, подчеркивал одновременно и ее тонкую талию, и поджарый живот голодной хищницы, и пухлую аккуратную полуобнаженную грудь в глубоком декольте. Вчера он, как крупный специалист своего дела, имел возможность не только практически оценить все эти прелести, но и дать положительное "заключение эксперта" ее навыкам.
  - Да, ты конечно неотразима, но так явно подчеркивать свои прелести в присутствии мужа - это перебор... Хотя при такой лишенной бдительности "половине" можно и рискнуть... - подумал он, усмехнувшись, - Она такая же, как и я, любит риск и склонна к авантюрам.
  Он прошел немного в глубину зала и встал чуть поближе к служебному входу, пристально наблюдая за ней и вспоминая ее ненасытную животную страсть и вновь он ощутил прилив дикой бурлящей крови.
  - Теперь надо незаметно исчезнуть, - промелькнули у нее в голове шальные, лихорадочные в своем смятении мысли, заставляя ее вновь и вновь испытывать муки вчерашнего сладостного томления. Дрожь пробежала по ее телу. Она внутренне вся передернулась, принимая немой дикий призыв самца, сильного и беспощадного в удовлетворении своих желаний, жаждущего ее плоти. Кровь, отмеряя учащенные, ритмичные удары ее сердца, окрасила ее щеки в розовый
  цвет и трепещущей страстью запульсировала на сонной артерии в диком предвкушении близости с достойным самцом. Ей страшно захотелось поскорее отделаться от своих спутников, взять его руку в свою и затащить его наверх, туда, где можно насытиться его уверенной, беспощадной силой. Ее волнение и суета были первым признаком "перехода во власть достойного ее мужчины", присутствие которого лишало ее логично и отвлеченно мыслить о чем-то другом.
  С его приходом для нее уже не существовало собеседников и даже присутствие мужа не очень-то ее сдерживало. Она потеряла нить разговора и только кивала головой, якобы соглашаясь со всем, что несли эти "служители музы".
  - Какую же чушь вы несете, горе художники... Вы просто не представляете, что кроме вашей бездарной мазни существует еще совершенно другая, дикая и порочная жизнь, ради которой я готова гореть в "гиене огненной", - подумала она.
  Его мысли в основном совпадали с вектором ее желаний и направлением мыслей, однако, если она совершенно не относилась к категории "самоедов", то он в полной мере отвечал этому определению.
  Согласно теории Пахотова после подобного экспромта у него должны были остаться только положительные эмоции, однако противоречивые чувства тоже не покидали его.
  - Ведь я слышал Его голос, начал новую жизнь, сорвался и принялся за старое. Не уж-то я такая тряпка? Что-то все-таки не логично в моей жизни, коль меня донимают противоречия, если приходится убеждать себя в естественности моего образа жизни, несмотря на то, что я - подумал он, ища причины собственного душевного дискомфорта.
  
  Глава пятая. БЕС
  Вэти редкие минуты самооценки и просветления, минутного раскаяния в этом грехе, засасывающего его все глубже в свою зловонную, но сладкую жижу, вдруг из глубин его сущности появлялся бес и вступал в диалог со своим хозяином по плоти, почти аргументировано отвечал на поставленные им вопросы:
  - Мой юный друг! - напыщенно начал он, - Извини, за фамильярность, однако я - один из первейших грехов, имя которому - прелюбодеяние, рожденному сразу же вместе с земным человеком, когда мой господин в обличии змея совратил Еву. Ты, просто человек, который в ходе завоевания нами земного мира, впитал в себя это грешное начало всех поколений человечества... Не ты один такой, хотя и с точки зрения "самоедства", пожалуй, и "переплюнул" некоторых наших крупных специалистов в этом гнусном деле... Но это
  "детская болезнь"... Ею все болеют... Правда, у тебя она затянулась на нескромно долгое время, так как нет в тебе еще единства духа и тела. Все дергаешься и неприлично взбрыкиваешь... Пора приобретать солидность.... Кстати, ты в зеркало иногда смотришь? Да, да... Далеко уже не мальчик... Внешне. А внутренне - щенок. Поэтому слушай меня, дитя мое...
  У Владимира было такое чувство, что с ним говорит действительно кто-то старый и знающий жизнь, но растворенный в... его крови. Почему "в крови"? Да потому, что именно растворенная в крови похотливая языческая природа руководила им и все больше погружала его в трясину прелюбодеяния, и он не мог обуздать дурную кровь в жажде обладания телом женщины. Он прожил достаточно и неоднократно замечал за собой, что именно кровь являлась источником низменной похоти. И неизменно с этим чувством возникало подспудное желание опуститься на самое дно, "вываляться" в сладострастной липкой грязи и ощутить себя диким самцом в "упряжке" звериного инстинкта, которой руководит нечистая сила через эту самую взбунтовавшуюся кровь. И все его индивидуальные потуги прервать эту цепь разврата и похоти терпели быстрое поражение, что, по его самонадеянному мнению, не возможно было бы сотворить с его "сильной натурой" без "взрыва изнутри" на генном уровне.
  - Может быть, я не способен "держать удар" нечистого в виде искушений? - немного лукавя, искал он причину возникновения такой похотливой "любви" к женщинам, - Да, похоже, что именно так... Ведь можешь ты держать себя в узде, когда дело касается жен твоих друзей и знакомых, хотя летят они на меня, как мухи на дерьмо... Можешь... Значит, осталось что-то святое в этом смысле. А если это так, то можно вести наступательные действия против своей темной стороны личности. И не надо пытаться найти в этом какое-то оправдание для себя... А вообще, самое странное состоит в том, что жену я люблю и чем больше я познаю потаскух, тем сильнее ее люблю... Может быть, я ищу в них то, чего нет в моей жене? Наверное, в ней не хватает той грязи, которую ты находишь в этих "помойках"... О, это уже теплее, это уже похоже на правду. Но если это так, то следовательно, ты сам мразь, так как тобой руководит черт, а не ангел.
  Эти мысли промелькнули у него в голове и ничего не оставили в ней, кроме горечи сознания своего бессилия. Он понимал это и иногда чисто теоретически взбрыкивал, возмущаясь своими "подвигами", но эти всплески разума и светлой силы были настолько слабы и не имели выхода на практику, что он чувствовал снисходительную усмешку беса, сидящего на вершине созданного им греха и наблюдал за неравной битвой добра и зла в душе Владимира, как сидел на барабане в свое время Наполеон, уверенный в своем непобедимом таланте полководца.
  - Ну, что ты все не доволен? Что дергаешься? Неужели тебе плохо от сознания того, что ты здоровый мужик, способный удовлетворить не одну женщину, по которому, повизгивая от нетерпения сохнут бабы? Ведь нет же? Нет... Я знаю тебя как облупленного, знаю твое самодовольство и мужицкую гордость по этому поводу, - рассуждал его родной бес, голос которого он слышал внутри себя, - Так зачем же весь этот цирк с элементами истерического "крика души" и идиотского самокопания со всеми вытекающими из него маразматическими выводами? К чему смешное самобичевание и презрение к себе? Ты же уникальный самец, я развил из-за неимением других перспективных грехов в тебе этот единственный порок и довел его до совершенства... Я же знаю, какое удовольствие ты получаешь от своей, как ты ее называешь "дикой похоти"... Не надо лукавить... Другие хотели бы достичь такого совершенства в этой области, да кишка тонка... Брось ... Живи и наслаждайся жизнью, она так скоротечна... По крайней мере земная, - уточнил он.
  Бес был небрежен в выражениях с теми, кого считал своей марионеткой и иногда говорил им правду, уверовав, что они уже никуда не денутся от своих привычек и стереотипов поведения.
  Владимир почувствовал его усмешку и недосказанность.
  - А грех... Ты забудь о нем... Все люди в чем-то грешат..., - он поперхнулся, кашлянул и потом, подумав добавил: - Есть, конечно и исключения... В семье не без урода... Но ты к ним не относишься, у тебя свой индивидуальный путь, который ты должен пройти до конца, подтвердив приверженность нашему...
  Он хотел сказать "хозяину - дьяволу", но осекся и, не закончив формулировать это предложение до конца, перескочил на другую, как ему показалось, тему:
  - Вот, например, вспомни, как вчера трепетала в твоих руках, извивая в экстазе свое гибкое тело эта рыжая бестия. Вспомни, как я..., то есть как ты, рычал в диком вожделении, подобно хищнику над жертвой, - он, знаток искушений, умело сделал паузу, давая ему вспомнить тот вчерашний час порока. А потом, словно вспоминая некоторые подробности и, озвучивая свои потаенные мысли, приглушенно прошептал:
  - Да, хороша она была... Так самозабвенно отдаваться может только ученица такого же знатока нюансов похоти, как и я... Стоит порадоваться за свою коллегу-ведьму, которая научила ее этому и, которая так явно получала удовольствие от способностей своей ученицы... Я-то слышал ее приглушенное повизгивание... Понимаешь, в каждого человека, предрасположенному к греху, наш хозяин сажает нашего брата или сестру-ведьму с целью усугубить его до достойного ада уровня, чтобы к финалу земной проверки он был достоин подземного царства князя тьмы. Конечно, сущность человека примерно однородна... Если он по настоящему грешен, то грешен в соцветии с другими грехами, а если нет, то и другие, более мелкие грешки в нем не находят пристанища. О них мы сейчас не говорим, они верные слуги сил тьмы и света соответственно. Наш брат работает именно с человеческим материалом, представляющим большинство человечества - то есть с теми людьми, которые еще не поняли главного - что такое хорошо, а что такое плохо и какая ответственность следует за этими понятиями. Ты думаешь легко найти в человеке какой-нибудь перспективный грешок и вырастить из него смертный? Думаешь легко найти это спасительное для меня червоточенку и превратить ее в зловонный оазис для нашего брата? О, это великий труд, требующий знаний в искусстве совращения, приемов и методов его проведения, психологии конкретного человека, его наклонностей и характера...
  Бес любил пофилософствовать, но одновременно с этим у него в монологе проскальзывали факты, о которых носитель человеческой оболочки знать до поры до времени не должен. Не говоря уже о том, что их брату вообще запрещалось выходить на контакт с потенциальным претендентом в ад. Это было основное правило его хозяина, нарушение которого жестоко каралось и негласное правило общежития с силами света в человеке, но в силу своей уверенности, что этот сластолюбец уже не сможет сорваться с крючка, иногда выходил с ним на связь, дабы немного поиздеваться над ним. По натуре он был авантюристом и не мог пренебрегать лишней порцией андреналина в своей бесовой крови.
  От неоднократно нечаянно оброненных слов, которые, по мнению его хозяина еще рано слышать "клиенту", дабы тот не обманулся в своих иллюзиях, он опять замолчал, как бы оценивая степень риска, но потом продолжил свои рассуждения в том же русле, только уже без глобальных откровений:
  - Ты, как крокодил, сначала с аппетитом съедаешь жертву, а потом проливаешь по ней слезы. А вернее сам вытираешь сопли моим соседкам по коммунальной квартире: божественным добродетельным сестрам-близняшкам, так называемым совести и чести по случаю своего очередного грехопадения. Неужели доставляет удовольствие вытирать слякоть у них под носом: у одной, скромно потупившей взгляд от стыда и закусив обиженно губку, а и у другой - с обличающим во всех грехах взором "его величества принципа"? А...? Ты же мужик, способный ценить женщин и получать от этого удовольствие, а ведешь себя как последний слюнтяй... Противно слышать твое сюсюканье... Видите ли, ему сестричек жалко... Видите ли, он иногда раскаивается в содеянном... На хрена они тебе нужны, эти совесть и честь? Что ты все носишься с этими девками, такими правильными и такими скучными? Думаешь, они спасут тебя от "раскаленной сковороды"...? Или у тебя еще теплится надежда о бессмертной... душе?
  Последние слова бес говорил, давясь с приступами смеха и, наконец, он не выдержал и громко рассмеялся... Этот смех был явно снисходительным смехом боса, а не "квартиросъемщика", что очень не понравился хозяину тела, в котором бес чувствовал себя весьма комфортно. Он понял, что его родной черт, сегодня уж очень разоткровенничался и в надежде, что тот еще что-нибудь интересного откроет для него, еле сдерживался, чтобы не вспылить от такого издевательства и наглости.
  Владимира совершенно убила уверенность своего беса в том, что он уже окончательно прикован стальными цепями к своему смертному греху и никогда не сможет освободиться от него.
  - Да эта сволочь меня уже не считает за самостоятельного человека, принимающего решения, - с возмущением думал он, кипя от негодования, - Судя по его оговоркам, можно сделать вывод, что, во-первых, я уже "лью воду на мельницу" сатаны, во-вторых, не я, а бес командует парадом и не я, а он вступает в интимные отношения с женщинами и хрюкает при этом от удовольствия... И в-третьих, я только средство, через которое он получает удовольствие...
  Это прозрение было сравнимо по неожиданности и силе воздействия на него с тем, когда он вечером, сидя на лавочке после раскаяния услышал голос светлых сил. Только теперь оно имело отрицательный знак.
  Владимира душили злость и на него, и на себя. Еще никто не унижал его так, как этот рогоносец. Он наивно предполагал, что относится к убежденным сторонникам Бога и его человеколюбивого учения, а оказывается, что все было совершенно наоборот.
  Черт, видимо прочитав мысли Владимира, засмеялся более заразительно и, наконец, он сквозь смех выдавил из себя:
  - Не бери в голову всю эту слюнявую чушь. Поздно пить боржоми... А посему наплюй и забудь все то, что связано с этими продажными девками, которых ты пытаешься ублажить своей "посыпкой головы пеплом" и одновременно съесть мою "морковку". Нельзя служить двум богам. Ты же знаешь... Не получишь ни одного из них.
  Голос его снова успокоился и вошел в привычный для него назидательный тон. Последние слова он уже сказал спокойно с присущей ему твердостью и уверенностью. Однако Владимир, не имея аргументов, урезонивающих своего оппонента переполненный негативными чувствами и к себе, и к своему "квартиранту", уже не мог сдерживать свои эмоции.
  От сознания своей унизительной роли в собственной интимной жизни и возмущения по поводу зарвавшегося черта, вскормленного на его грехе, у Владимира в первый момент он даже не мог составить грамотно предложение ограничился одними возмущениями.
  - Заткнись, сволочь рогатая, - наконец-то он выплеснул накопившуюся за время этого чертового монолога чашу злости и ненависти, - Совсем оборзел, нечисть поганая...
  Эти одни обрывки фраз и то с оскорбительным уклоном, были для него очень непривычны.
  Негативные чувства, которые так неожиданно хлынули, как при аварийном "открытии шлюзов" эмоций в сторону этого новоявленного "руководителя", испугали беса. Он сначала опешил от столь бурной реакции этого, как ему казалось, "телка", а потом, поняв, что не все столь безоблачно в "Королевстве Датском" и он "перегнул палку", на время замолчал, давая своему воспитаннику выпустить пар.
  Владимир после этого всплеска эмоций все-таки нашел в себе силы взять себя в руки и попытался также аргументировано и логично, как и его оппонент, довести до своего копытообразного оппонента свои мысли по этому поводу.
  Время монолога теперь наступило для возмущенного хозяина бренного тела. Он вспомнил, как бес, в, казалось бы, "не проходящих" ситуациях свободно и привычно, без какого-то сопротивления с его стороны, брал бразды правления в свои руки, "охмурял" вроде бы серьезных женщин и ввергал его и их в пучину похоти и разврата.
  - Вот он и поверил в мою пассивность с точки зрения сопротивления греху и в свою уникальность обольстителя. Все правильно, вернее логично, - подумал он, но сказал следующее:
  - Ты думаешь, что если сидишь в моей безвольной душонке и безгранично руководишь моими животными инстинктами, то можешь посягать на мои совесть и честь человека...? Ты, вонючая мразь, посягнула теперь на святая святых... Мало того, что ты сделал из меня похотливого кобеля, теперь хочешь и их под себя подмять? Хочешь расширить сферы влияния...? - все более и более распалялся он, чувствуя, как из глубины души поднимается новая волна злости, но не на него, а на себя за безволие и самонадеянность на свои, как оказалось, весьма ограниченные силы.
  - Да, - как ни в чем не бывало, однозначно ответил бес.
  - ...А что, он прав... Он является властелином моей интимной жизни, он и смело экспериментирует и задает тон некоторым новым веяниям в ней. А ты, как бессловесная скотина, выполняешь все то, что он прикажет, - после этого эмоционального высказывания продолжал подумать он в том же направлении, вспомнив некоторые нюансы близости с губастой молодухой, на которую он и сейчас, что там греха таить, смотрел с элементами похоти, в ожидании того времени, когда она освободится от назойливых собеседников.
  Однако эта мысль не смогла сдержать или уменьшить тот гнев, который бес вызвал своими неосторожными словами относительно совести и чести, которых он ревниво берег и лелеял в своей душе, как редкие тропические цветы. Кстати, он никогда не отождествлял свою похотливую природу с бесчестными поступками. Вот только совестно было перед женой, и то тогда, когда она, хлопоча на кухне, заботливо ставила перед его носом тарелку с яичницей и ветчиной, восстанавливая его силы, потраченные на чужих баб. Тогда он чувствовал, что жена или догадывается о его похождениях, или не хочет верить своему женскому чутью и не спешил "рассеивать туман" относительно своих похождений. Они прожили с ним около двадцати лет и хорошо знали особенности характеров друг друга и ввести себя в заблуждение относительно внутреннего состояния души своего супруга или супруги было очень трудно.
  - Так что слезай осторожненько с той вершины, на которую ты без спроса забрался, хотя и воздвигнутую тобой. Тихонечко занимай свое положенное место у парашки, там, где-то там, в темном уголочке, сиди, как мышка, и не "вякай" больше, - с тихой ненавистью пытался поставить на место своего зарвавшегося беса, продолжал он уже иронично и рассудительно, - Или ты думаешь, что я настолько свыкся с твоими "цэу", что уже не мыслю себя без твоих сомнительных похотливых удовольствий? Ты думаешь, что уже произошла естественное срастание части моей души с твоим грязным грехом и она, постепенно поражаемая злокачественной опухолью, непреклонно уменьшаясь, никогда уже не сможет восстановиться в прежних естественных размерах?
  Простая логика привела его к столь прямому, обнаженному своей голой правдой, выводу без камуфляжа и наносной бытовой шелухи и так напугала его, внушив страх перед тем, что это может быть именно так и эта потеря может быть невосполнима, что его вновь пронзил страх.
  - Да, - снова также односложно парировал бес наскок Владимира.
  - Ведь эта скотина проговорилась, что "поздно пить боржоми...", - промелькнула у него в мозгу мысль, которая заставила похолодеть у него где-то там, в солнечном сплетении.
  Он не видел, но четко почувствовал ухмылку и снисходительно искривленную губу своего рогатого иждивенца и от страха "необратимости процесса" холодок в солнечном сплетении превратился в сосущую боль. Так было с ним в детстве, когда он занимался боксом и на соревнованиях получил в ближнем бою нокдаун от удара в солнечное сплетение. Тогда он нашел в себе силы встать и достоять два раунда на ринге, но психологически был уже надломлен и не помышлял об атаках, стал бояться отрывать локти от живота, чтобы не пропустить еще удар в живот. Сейчас была примерно такая же ситуация. Разница состояла только во времени: тогда бой длился девять минут, а сейчас, оказывается, он уже длится около двадцати лет. Тогда он был молодым и глупым и не знал, что лучшая оборона - это нападение, а сейчас он это хорошо усвоил. И он пошел вперед, "открыв забрало, наотмашь работая мечом, забыв о защите"... Наверное так безрассудно в сорок первом шли в атаку советские бойцы на немецкие танки, сжимая в руках трехлинейки, под призыв командиров, первыми идущих в атаку: "Вперед! Отступать больше некуда! Позади Москва!"
  - Что ты ухмыляешься, ублюдок рогатый, - тихо прошипел он, - Неужели ты действительно уверен, что я весь твой? Ты думаешь, что у меня не хватит сил взять тебя за ботву и выдернуть из своей души, как морковку из грядки?
  Бес явно не ожидал такой ненависти и агрессии со стороны этого похотливого козла, казалось бы, своего уже в доску, с которым он уже нашел общий язык - язык удовлетворения похоти и получения удовольствий от этого греха. Ну, не укладывалось в его рогатой голове, что можно просто так взять и отказаться от прелестей этого порока в угоду иллюзорных понятий о чистоте душевной, которая ничего не дает, а наоборот, только уменьшает степени свободы и сужает рамки дозволенного. Он слушал человека и тщетно пытался вскрыть причину этой "революции", произошедшей в его душе, перебирая в уме возможные отправные точки и версии... И наконец, он понял, откуда происходила эта агрессия и ненависть...
  - Как я мог забыть эту особенность старого козла... Честь и совесть..., - с сожалением подумал черт, вспоминая щепетильность своего "хозяина" относительно этих постулатов, - Ведь я прошелся и по ним, по этим любимым "индийским коровам". Да, здесь, конечно, мой прокол... Но спуску ему сейчас давать нельзя... Пусть прочувствует мою власть над ним, пусть принюхивается к своему дерьму и привыкает к нему, как к основному атрибуту и вечному продукту своей деятельности.
  - Вот этого не надо... Как морковку..., - сказал он, с ужасом чувствуя, как стала подтаивать под ним горушка греха, медленно приближая его к ее подножью.
  За два десятка лет послушания этого способного ученика, он впервые испытал страх перед перспективой искать другое тело. Ему очень не хотелось покидать этот насиженный и привычный трон, с высоты которого он осуществлял руководство этим недалеким телком, возомнившим из себя независимого человека. Однако он, зная особенности "закусивших удила греха", пошел в наступление в надежде подавить этот всплеск неповиновения в зародыше.
  - Ты же сам знаешь, что не хватит у тебя пороху освободиться от меня... Повязан ты... Понимаешь, не сможешь ты рубануть по своей плоти и отсечь то, что доставляло и, я уверен, еще будет доставлять тебе массу плотских удовольствий... Ты, конечно, понял, о чем я? Или, может быть, о ком? Так ближе? Да-да, о нем родимом... Если есть орган, то он должен работать, то есть выполнять свою основную функцию и это предрешено не мной, а твоим любимым Богом... Правда после венчания, но это к тебе не относится... А что касается помощи из вне, то ты же сам знаешь, что до сих пор тебе, старый хрыч, не помогли ни молитвы, ни твои любимые праведницы - близняшки, ни даже батюшка, который постоянно отпускает тебе грехи... И поэтому ты мой... И будешь таковым, по крайней мере, еще с десяток лет, пока здоровья у тебя хватит.
  Он немного многозначительно помолчал, как бы давая понять значимость своих слов, а потом продолжил:
  - Дай только срок... Увидишь смазливую самку, даст она тебе понять, что "не против" и все... Приплыли... Все твои поползновения в сторону светлой и чистой жизни - этой сучки под хвост...
  Он запнулся, видимо о чем-то вспомнив, и веско дополнил:
  - А что там далеко ходить... Вон, твоя рыжая бестия... Так красноречиво зыркает на тебя, пытаясь отделаться от этих вислоухих кастрированных баранов, которые стараются поразить ее своим интеллектом... Она вся уже извелась от похоти... Как ей хочется повторить вчерашний кордебалет, но уже на подготовленной основе... Да и ты сам не против. Ну, что же ты лицемеришь? Бери ее и наслаждайся... Сегодня твой день! На приступ, сын мой! Не зря же ты бутылочку коньяка припас для этого дела, и закуску изысканную?
  Владимир невольно посмотрел на свою обворожительную пассию и по ее беспокойному поведению и томным взглядам в его сторону понял, что он не далек от истины. Видя ее призывный взор, и точенную фигуру молодого тела, и вспомнив ее вчерашние прерывистое дыхание и стоны, кровь вновь застучала у него в висках, повинуясь ритмичной работе тренированного сердца.
  Бес ощутил под своими копытами процесс отвердевания почвы соразмерно появившейся неуверенности своего подопечного при воспоминании вчерашнего дня предвкушая, что в скором времени ему снова предстоит нарастить высоту воздвигнутую им "Джомолунгмы".
  Однако Владимиру усилием воли удалось побороть этот очередной всплеск животного инстинкта элементарным отвлечением мысли от предмета его вожделения и, как ни странно, его пульсирующая похоть стала ослабевать, и он вновь приобрел способность думать головой, а не подчиняться другим органам.
  - Да, ты прав... Коньячок припас именно для этого. Что правда, то правда... Но я же могу просто повернуться и уйти, хотя, я должен признаться, что это будет трудно для меня, но я смогу...
  - Смогу, смогу... Видел я, как ты, старый похотливый ишак,
  "смог"..., - с остервенелостью вдруг перебил его соблазнитель, - Ты только раз почти "смог" и действительно напугал меня своей упрямой тупостью, когда полтора года назад решил завязать с самым прекрасным грехом на свете... Но стоило тебе немного расслабиться и побаловаться спиртным, как все твои усилия твои пошли к моим сородичам... Только на три месяца тебя хватило... "Смогу"... Хватит пустозвонить, хвастунишка... Ведь уже большой дядя. Противно тебя слушать. Тьфу...
  Рот беса скривился в презрительной полу усмешке.
  Владимира передернуло от такого издевательства, но, чувствуя объективность сказанного, не нашел, что сказать в свое оправдании и только подумал:
  - И здесь он прав. Чего там греха таить... Но это уже мелочи по сравнению с тем, что он действительно плюнул... В душу мне плюнул... Ну, сволота, держись...
  Однако этой угрозе не суждено было сразу реализоваться, так как этот похотливый мракобес перехватил у него инициативу в ведении диалога совершенно неожиданным предложением:
  - Если ты так уверен в своих силах, то дерни грамм сто коньячку и тогда посмотрим, какой ты кремень... Ну, что, старый пень, струхнул? Аль "мы тепереча не то, что давеча"? Трепаться-то мы все горазды, а как до дела - то сразу в кусты. Ну, что? Слабо?
  Бес понял, что это последняя попытка, "удержать его на игле животной похоти" и пошел вабанк, вынимая свой последний козырь...
  Его оппонент в человеческом обличии хорошо знал свои слабости, когда резко и бесповоротно менялись роли ведомого и ведущего в определении перспектив на ближайшие два часа и в глубине души боялся именно этой проверки.
  - Что делать? - лихорадочно думал он, - Послать его подальше или согласиться на его предложение? Если послать, то это обозначало бы мое поражение, если согласиться, то могу опять сорваться.
  - Ну, что задумался-то? Очко-то не железное... Если трусишь - значит, не уверен, если не уверен - то и не хрен трепаться... Смогу, смогу... Мужик еще называется..., - с ехидством издевался рогатый, явно провоцируя своего взбунтовавшегося "квартиродателя" на этот легкомысленный шаг.
  - Ах, ты скотина парнокопытная... Ты еще меня смеешь обвинять в трусости?! Никогда трусом не был и не буду! На! - мысленно ведя диалог с представителем темных сил, воскликнул человек и быстрым шагом направился к знакомому ему запасному выходу, ведущему на второй этаж.
  Там он, скрывшись от глаз любопытных, открыл дипломант, достал бутылку коньяка, энергичным движением левой руки сорвал крышку со стопора, открутил ее, с глухим хлопком извлек из нее пробку, приложил горлышко бутылки к губам и запрокинул голову назад. Его кадык дернулся пару-тройку раз, и через три секунды одной пятой части содержимого полулитровой бутылки - как не бывало.
  Потом он так же быстро спрятал бутылку в дипломант и вышел в зал. Настя находилась в обществе тех же спутников, только чаше она стала бросать вожделенный взгляд на выход.
  - Вот и прекрасно, - с облегчением сказал хитрый, опытный бес, поднаторевший на глупости и самонадеянности людской, продолжая внутренний диалог с человеком, - Я всегда знал, что ты простак, и не ошибся в тебе... Теперь только не исчезай сразу из поля видимости своей пассии. Дай дурной кровушке своей всосать этот бальзам похоти и дурости человеческой.
  - Сказано - сделано. От меня подвоха в этом плане не жди. Это от тебя можно ждать обмана, а у меня все по-честному. Как там в популярной песенке: "...У правителя Сулеймана все по - честному, без обмана...", - прервал его чуть захмелевший Владимир.
  Легкая степень опьянения все-таки стала проявляться в его настроении. Сначала жесткая целевая установка, заключающаяся в
  "выдергивании" беса из собственной души, под воздействием алкоголя приобрела несколько мягкий характер, а потом изменилась сама форма достижения этой цели.
  - Да придется все-таки ублажить эту бестию. Сегодня я этого чертяку только попугаю... А завтра все... Кранты..., - миролюбиво подумал он, взглянув на молодую женщину, которая похоже уже освобождалась от своих собеседников, - Завязываю с этим стервозным образом жизни... Хватит...
  У него вдруг появился интерес к одной из картин, на которой было изображены серые дома, косой дождь и человек в очках, легко одетый в грязный старомодный сюртук, преодолевающий разбушевавшеюся стихию.
  Его некогда жесткая и категоричная форма ведения диалога трансформировалась из агрессивно - наступательной в шутливо - ироничную. Это уже была весьма солидная фора своему оппоненту, смекнувшего, что его победа близка и, моментально сделав несколько упругих движений копытами, вновь занял свое место на облюбованной им вершине, на что Владимир уже не обратил внимания. Рогатый четко отследил это его поползновение в сторону, как минимум, компромисса и уже не боясь агрессивной реакции со стороны этой марионетки. Он отреагировал на это фразой, которую он произнес протяжно, в некотором раздумье:
  - Да... Иванушка ты -дурачок... Ты или действительно пень - пнем, или силушка в тебе бездонная... Черпай - не вычерпаешь... Но я все-таки склоняюсь к первому...
  - Не надо хамства, а тем более - с такими глубокомысленными выводами, - как-то нейтрально сказал он.
  И не было в этом ни решимости продолжать борьбу за свою самостоятельность, ни чувства уязвленного самолюбия.
  - Готов клиент. Отоварен по полной схеме, - облегченно вздохнул бес, откинулся на спинку своего трона на вершине порока и закинул заднюю ногу за ногу, - Теперь не надо раздражать его по пустякам. Пусть хорошенько закусит привычные удила похоти. Это у него всегда отлично получалось. Моя школа...
  Если бы его диалог с бесом не был внутренним, и кто-то слышал бы его, то наверняка бы вызвали скорую помощь, решив, что у мужика началась белая горячка. Однако одного оппонента по образу его жизни в лице Куницына Владимиру было мало и импровизированный спор между темной и светлой сторонами его личности приносил ему определенные плоды, заставляя прочувствовать всю низость свуоего падения.
  Он обратил внимание на скромно одетого молодого мужчину, который, нервно занимая разные положения, с глубокомысленным выражением лица, обхватив подбородок рукой, с разных углов рассматривал картину, у которой он стоял, не обращая внимания, что иногда ему приходилось пересекать своим перемещением линию взора Владимира.
  
  Глава шестая. БИТВА
  
  Мой юный друг, - иронично сказал Владимир, не замечая, что говорит словами беса, - Судя по вашей внешности, вы типичный представитель будущей творческой интеллигенции, правда находящийся в тесненных материальных условиях и, так сказать, в вечном поиске истины. Но нельзя же так бесцеремонно мельтешить туда-сюда перед глазами, не давая сосредоточиться, может быть, таким же знатокам шедевров непризнанного художника, на выставке которого мы имеем честь присутствовать.
  - Да? Вы находите? Простите, - невпопад сказал бледный юноша, видимо пропустив мимо ушей колкость "коллеги".
  - Да, нахожу, - усмехнулся он и кивнул в сторону заинтересовавшей его картины, - Давайте лучше поговорим об этом шедевре... По-моему, она олицетворяет борьбу маленького, слабого человека, по-видимому, творческого, похожего на вас, так смело принявшего вызов сошедшего с ума общества... Который не побоялся той современной мрази и вакханалии, захлестнувшие общество, и все-таки нашел в себе силы сделать шаг из теплой квартиры в слякоть и холод, на пронизывающий северный ветер... Это поступок... Как вы думаете, мой юный друг?
  Голубые бусины глаз юноши вдруг вспыхнули и полыхнули бирюзовым цветом:
  - Я не настолько отважен, чтобы заявлять обществу об этой, увы, истине, - в его доверительном голосе звучала откровенная скромность, - Но, вы знаете, я действительно так думал... Но не про себя, что я, якобы, такой, а про жизнь вообще.
  - Однако, - с высоты своего опыта заметил Владимир, неожиданно заинтересовавшись парнем, - А не рано - ли вам, святая невинность, судя по вашему ответу, вникать в скрытые от глаз смертных взаимосвязи жизненных процессов, которыми, увы, руководят далеко не светлые силы, столь почитаемые вами?
  - А почему рано? Человек, как только с Божьей помощью понимает, где главное, а где второстепенное, то, становится его слугой, помогая, как вы говорите, светлым силам. Это нормально. У некоторых этот процесс "отделения зерен от плевел" затягивается, а другие при нормальных родителях понимают эти истины раньше, - все также искренне отвечал он.
  - Да, но это "отделение" чревато отказом от всего земного, столь интересного и, чего там греха таить, приятно - сладостного, - Владимир, "оседлав своего конька", захотел загнать этого уверенного в своих убеждениях юношу в информационный "угол", - В жизни, друг Горацио, много искушений и довольно-таки безобидных... Главное - не навредить, а остальное позволительно...
  Юноша ничуть не смутился и, как показалось ему, даже обрадовался этой полемике, где он чувствовал себя, как рыба в воде.
  - Да... Отказ от "сладенького" сложное дело... Для слабаков... Но вы не похожи на этих ребят, - ответил парень, ничуть не смутившись, - Жизнь - это проверка, не нами придуманная. И место
  "сладенькому" в ней есть... Только нужно иметь меру и не пересыщать ее грехами, коль мы уже настолько отошли от Заповедей Спасителя, что не совсем понимаем то, что делаем. Поэтому, в непрерывной борьбе черта с ангелом, руководящими нами в жизни, иногда в ослабленных грехом чрезмерным употреблением "сладенького" душах, верх берет черт. Он не дает счастья, а обманывает человека земной иллюзией его, втягивая его в трясину пороков и страстей.
  - Где-то я уже слышал про слабаков, - подумал он, отмечая про себя логику юноши, однако, какая-то враждебность к этому человеку стала подниматься у него из души.
  Владимир, почувствовав в словах молодого человека угрозу своей биологической теории похоти, посмотрев в сторону Насти, которая пока не в силах была, "сохранив лицо", покинуть своих собеседников и решив, что пора кончать этот никчемный разговор.
  - По вашему виду не скажешь, что вы счастливы... Счастье... Откуда оно у вас, если бледность вашей кожи и круги под глазами, под стать вашей голубизне глаз, говорят о противоположном? Это такое духовное счастье дает ангел? То-то и видно по вашему измученному лицу, какое оно духовное счастье, - услышал Владимир голос своего беса и послушно озвучил этот вопрос.
  - Да согласен, кое что есть такое... Да ведь сейчас Великий пост... Скоро Светлая Пасха Христова. Зато потом во время праздника и после него какое счастье испытываешь, что совладал со своими страстями и не подвел Христа, который еще не то испытывал на кресте ради спасения нашего. Каким светлым мир кажется, а какие вкусные пасхальные яйца, куличи... А кагор... Разве не это - ли счастье?
  Он по простате душевной прикрыл глаза и расплылся в блаженной улыбке, наверняка предвкушая этот Светлый день. Потом глаза его открылись и из "окон души" вновь пролился голубоватый свет.
  - Поэтому приходится и ущемлять себя в излишествах. Бренное тело должно знать, что дух им руководит, но никак не наоборот, - он улыбнулся такой естественной, чистой и доброжелательной улыбкой, что у Владимира душа зашлась от вдруг нахлынувшей из его души ангельской любви, - закончил он.
  - "Ущемлять себя в излишествах...", - повторил Владимир, усмехнувшись, - Поди еще не знаешь, что такое любовь к женщинам? Вот когда узнаешь, то по-другому запоешь, - вдруг он перешел на "ты".
  - Я знаю, что такое Любовь к Богу и ближнему. А вот, как вы говорите, "любви к женщинам", то есть во множественном числе вообще не существует... Распущенность это и разврат. Грех, одним словом, - сказал он как-то грустно, но потом, видимо решив что-то, дополнил:
  - Было у меня одно увлечение... С параллельного курса нашей художественного университета девушка... Вроде любили друг друга, как говорят в миру, а оказалось, что не любовь это вовсе, а половое увлечение... А если сказать прямо, то похоть.
  Он както сник, рассматривая паркет зала, но потом поднял голову и вновь улыбнулся.
  - А как же с этими "увлечениями" бороться? Ведь человек создан, в том числе и для продолжения рода человеческого. И если уж есть орган для этих целей, то он должен работать, то есть выполнять свою основную функцию, и это предрешено не мной, а твоим любимым Богом, - вновь услышал Владимир голос черта и опять - таки послушно донес ранее им сказанное до слуха своего молодого собеседника.
  - Продолжать род человеческий, конечно, надо. Здесь никто не спорит, но превращать этот интимный дар Господа в средство борьбы с Ним и плотское наслаждение - это грех. Темные силы зла с помощью извращенных мозгов и рук человеческих уникальное состояние души - Любовь превратили в страшный грех - прелюбодеяние и самое главное - сумели убедить не утруждающих себя работой мысли многочисленных обывателей в том, что это невинное баловство. Для каждого из нас Бог приготовил свою "половинку". И вообще... - голос парня дрогнул и, между его бровей пролегла морщинка, - Есть для этого процесс венчания, то есть благословление Бога на супружескую жизнь. Вы, конечно, знаете, что нам нравятся только конкретные девушки и женщины, а других, с точки зрения перспективы интимных отношений, мы просто не замечаем...
  - По крайней мере у порядочных мужчин так принято, - уточнил он, перехватив ироничную улыбку Владимира, - А вы не утруждали себя вопросом: "почему?".
  Он, улыбнулся улыбкой ангела, посмотрел в глаза Владимира и, от этого у него колыхнулось что-то в душе, от чего, как будто горячая волна прошлась по ее закоулкам, смывая накопившуюся бытовую грязь. Он заинтересовался этим откровением и с его лица исчезла ироничная улыбочка.
  - Да потому что нам привычны и облик, и характер наших избранниц... Это родственные души наших пра -, пра, - пра прабабушек или пра - пра - сестер наших или других каких-то родственниц, давно ушедших в лучший мир. А кровосмешение, даже неосознанное, - это тоже страшный грех, как вы знаете. И только один Господь Бог знает, какая конкретная душа нам необходима, и только Он один может благословить нас на конкретное супружество... Чтобы все было чисто у нас, без неосознанного греха с нашей стороны. Одних он ограждает от этого, других благословляет.
  - А почему же некоторые, кто прошел обряд венчания, потом разбегаются? - ехидно заметил бес устами Владимира.
  - А потому что у них не достаточная православная подготовка, не верили они в Бога по-настоящему и отнеслись они к этому таинству, как Да и СМИ способствуют нравственному разложению людей, особенно молодых. Появились такие бесовы понятия, пришедшие с запада, как "гражданский брак", "заниматься любовью"... Не это ли подрыв нравственности, а значит семьи и жизнеспособности государства. А правительство не борется с этим злом. В царской России практически не было таких понятий на государственном уровне, как развод и аборт, а сейчас супостат ввел их в ранг повседневных естественных деяний человека. То есть, разрешил прелюбодеяние и детоубийство. Поэтому Америка, как агрессивная машина сатаны, уничтожив Россию морально - нравственно, да и экономически тоже, теперь борется со странами, в которых во главу угла законов поставлены Священные Писания.
  - Опаньки... Приплыли... - повторил бесовы слова Владимир, - Политикой мы еще не интересовались... Не нашего это ума дело. Насаждает мой бог... То есть, я хотел сказать, если происходит демократизация всех стран по-американски - значит так надо. Это является естественным прогрессом человечества.
  - Чтобы понять то, что происходит, нужно знать Библию и тогда понятно будет, что происходит и почему, - ответил парень.
  Обычно, когда Владимиру приходилось выслушивать какие-то
  "правильные" или религиозные суждения на подобие этого, то он постоянно чувствовал какую-то возню внутри себя, словно кто-то был заинтересован в рассевании его внимания. Но во время этого монолога все было совсем иначе... Не было в его словах ни назидания, ни элемента пропаганды. Он глубоко прочувствовал каждое слово этого мальчика по виду, но крепкого мужа - воина по духу. На этот раз, видимо, его ангел - хранитель, поддерживаемый светлыми силами, нейтрализовали его беса.
  Словно в жаркий день ушат холодной воды вылили на его голову и жизнь стала приобретать яркие краски и восприниматься подругому.
  - Иван... Это же вылитый Куницин... Его улыбка... И такие же глаза, вера и убежденность в них, как у Ивана во время недавнего спора с ним, - промелькнула мысль в его голове.
  Он не удержался, распахнул свои объятия и обнял своего "юного друга" к его удивлению.
  - Привет отцу передашь, Куницин, - сказал он, усмехаясь, - Как две капли воды похожи. И уровень теоретической подготовки один и тот же. Воспиталели...
  - Моя фамилия не Куницин, а Иванов, - недоуменно произнес молодой человек.
  - Да? - не поверил сначала он, а потом, подумав, что у всех верующих людей примерно одно внутреннее содержание, обусловленное светлыми мыслями, что чревато сходством и в облике.
  - Ну, ладно, - сказал парень, округлив глаза от ужаса, как будто увидев за спиной своего собеседника нечто страшное, - Извините... Это, по-моему, по вашу душу... Держитесь. Я пошел.
  Владимир почувствовал, что его кто-то тянет за рукав. Он обернулся и увидел рядом с собой ее... Такую желанную, молодую рыжеволосую самку, яркие губы которой внушали похоть, томление и нежный призыв. Он обомлел, хотя десять минут назад он еще абсолютно трезвый, наблюдавший за ней, не замечал ее воздушности и такой броской, вызывающей сексуальности.
  Она была возбуждена. Ее полуобнаженная в смелом декольте грудь, повинуясь глубокому и взволнованному дыханию, мягко поднималась и опускалась в предвкушении скорого момента в утолении раздираемой ее страсти. Зеленоватые глаза ее горели тем похотливым сумрачным особым светом, который ни с чем другим не спутаешь. Ее уже не волновало то, что в зале могут оставаться друзья и знакомые ее мужа, которые непременно донесут до его ушей о ее "непозволительном поведении". В данный момент она была одержима лишь одним - вновь почувствовать на себе силу и беспощадность этого самца и она уже "закусила удила", как та неуправляемая лошадь, которая, испугавшись чего-то, понесла, все сметая на своем пути. И то, какие
  "разборки" будут потом, для нее уже не имело значения, ей сейчас было важно только одно...
  Его кровь, увеличивая давление, начала потихоньку выставлять свои природные требования, заражая его организм той же похотью, которая исходила от нее... Чувства его обострились, крылья ноздрей его оживились, и он уже почувствовал сладковатый запах самки. Он понял, что не сможет долго сопротивляться такому соблазну.
  Как падающая звезда в ясном ночном небе прочертила свою нисходящую траекторию мысль об Иване и удивительном парне, с которым он совсем недавно разговаривал, и исчезла с поля зрения, оставив лишь после себя горькую уверенность в своей беспомощности перед силами, управляющими им.
  Однако он был еще не окончательно повержен. На этот момент в нем тлела еще искра Божья, поддержанная и своим открытием в диалогах со своим бесом, и с молодым человеком. Она не позволяла теперь так легко перейти тот барьер, за которым начинается вакханалия страстей. Схематично эта борьба была похожа на синусоиду, смещенную ниже уровня оси абсцисс, таким образом, что в положительной ее части наблюдались только ее маленькие макушки - вершин, а в отрицательной - протекала вся его бурная остальная жизнь, с ее геометрическими извилинами и нешуточными человеческими страстями. И самым ужасным при этом было то, что по мере удаления от условного нуля эти макушки "положительных" вершин постепенно уменьшались и с течением времени исчезали вовсе из условно "положительной четверти жизни". Как трясина засасывал его грех, смещая его жизнь из положительных осей координат в отрицательные.
  - В решающий момент битвы - оперативный ввод стратегических резервов" - вот формула моих побед, - подумал черт, забросив копыто на копыто, вальяжно развалившись на своей вершине славы, внимательно следил, как под напором похоти тают силы духа и воли его марионетки.
  Победного вопля своего истинного хозяина хозяин тела уже не слышал, он уже был погружен в привычный конгломерат страсти и вожделения...
  Голос разума, заглушенный клокотанием темной животной волны похоти, захлестнувшей его душу, еле пробивался сквозь ее липкую пелену и фактически уже не выполнял своих охранительных функций, изолированный от сил души, которые еще сдерживали невероятными усилиями визжащую от низменного желания свору нечистой силы.
  Кровь бурлила в его жилах, разнося по его организму огонь животного желания обладания самкой, заполняя собой каждую его клетку. Он взглянул Насте в глаза и как от удара хлыста она вздрогнула всем своим телом, дрожь пробежала по нему, и она вдруг почувствовала воздействие воли этого самца на свою природу и она сразу же безропотно подчинилась ему. В ее порочной плоти опять заскулила сучка в предвкушении страстного иступления. Именно об этом она мечтала, ворочаясь всю ночь рядом с храпящим мужем, именно это она ощутила вчера и именно этого она хотела сейчас...
  Она взяла его за руку и буквально потянула его за собой... Он шел за ней, как двоечник - школьник, которого мама вела в школу, которому хотелось там побаловаться на переменках, но не хотелось сидеть на уроках и изображать из себя примерного ученика. Ноги его вяло сопротивлялись, но шли в заданном направлении; интеллект работал бесперебойно и чисто теоретически отслеживал минуты до его окончательного уничтожения как, самостоятельного человека. Душа кричала и сопротивлялась этому очередному скорому грехопадению, воздействуя на мозг, но она уже не могла влиять на тело. И только закоренелая похоть праздновала победу, обещая сиюминутное обманчивое счастье, обернувшееся в последствии в лживую имитацию симпатии и опустошенность души, как после набега диких племен.
  Нельзя сказать, что он совсем поддался напору этой молодой особы, но он, не привык отталкивать женщину, тем более на глазах у людей. Он прекрасно отдавал себе отчет, что сегодня на карту поставлена вся его дальнейшая жизнь: или он навсегда останется похотливым козлом, к чему склоняют его черт и эта стерва, в результате чего ему придется вечно прыгать на раскаленной сковородке, или он начнет обновленную жизнь и навсегда приобретет бессмертную душу, если хватит у него на то сил. Сознавая это, он, лукавя, решил поговорить со своей искусительницей по душам наедине.
  - Я ей расскажу про всю свою гадскую жизнь, расскажу к чему стремлюсь и от чего хочу избавиться...Она обязательно меня поймет и поможет мне выбраться из этого дерьма...Это будет первым шагом и к ее спасению, - захмелев от коньяка, думал он и перешел на свою привычную энергичную походку.
  Будучи искушенным в жизни, и много повидавшим на своем веку, он, конечно, отдавал себе отчет в наивности подобных рассуждений, но искорка надежды относительно понятливости Насти все-таки теплилась в его душе и он не отбрасывал такую помощь с ее стороны.
  Тем временем они поднялись по лестнице и только вошли в коридор, как она остановилась, вставила ключ в замочную скважину первой двери слева и пропустив его вперед, сама быстро шмыгнула в комнату, закрыла ее изнутри, прижалась к двери спиной, вынула из кармана платок, резкими движениями вытерла яркую губную помаду с губ, бросила его в сторону и дрожащим голосом от возбуждения прошептала:
  - Я так ждала этого момента и мечтала о нем... Даже спать не могла...Ну, иди же скорей ко мне, мой повелитель...
  Глаза ее горели такой знакомой ему страстью, ее полуобнаженная глубоким вырезом декольте грудь вздымалась от тяжелого прерывистого дыхания, губы, ее сочные, вишневого цвета губы, покусанные вчера ею в смятении, были приоткрыты в ожидании поцелуя. Вся ее фигура, затянутая в другое, но такое же темное платье из тонкого бархата, была обворожительна и он едва сдерживал свое мужское начало, чтобы не сгребсти ее в охапку и грубо овладеть ею прямо здесь на полу, не церемонясь с ее женским достоинством, которого у нее его просто не было. Перед ним была похотливая самка, которая жаждала сейчас только этого... Он по ее глазам определил, что она желает того же, о чем он подумал, но голос разума, иногда пробивающийся сквозь толщу наносного в течении продолжительного времени дерьма, всетаки выполнял еще пока свои функции и постоянно напоминал ему о риске окончательно потонуть в нем и погубить свою душу. Однако стереотипы в жизненных приоритетах, не были его союзниками в этом, а были скорее врагами. В его воображении всплывали вчерашние похотливые картины, на которых была запечатлена она: ее красивое лицо, со сладостной гримасой счастья в ее понимании.
  - Ну... Что же ты ждешь? - вдруг услышал он нетерпеливый голос своего рогатого врага, трепещущий от вожделения.
  Подозрение, которое у Владимира возникло ранее, превратилось почти в убеждение того, что это он, бес, в действительности использовал в целях удовлетворения своих жизненных потребностей и его, и его женщин в большей степени, чем он сам. Эта мысль была так проста в своей откровенной обнаженности, что он даже на секунду застыл в нелепой позе. Ему стало так противно и обидно за себя, что он даже не смог достойно ответить ему и только подумал:
  - И даже здесь эта сволочь чужими руками жар загребает.
  Чтобы как-то собраться с мыслями и укрепиться в своих планах и действиях на ближайшее время, он оторвал взгляд от рыжей бестии и осмотрел комнату...
  Она представляла собой примерно семнадцать квадратных метров по площади и до трех метров в высоту. В левом углу имелась белая раковина с нависшим над ней никелированным носом крана. Широкое окно было задернуто тяжелыми и довольно-таки безвкусными темно-красными ночными шторами, освещенными лучами солнца, которые поглощали его свет, но не настолько, чтобы прекрасно видеть все мелочи в комнате. Рядом с окном стоял старый массивный стол с гнутыми ножками, а справа от него примостился широкий старомодный диван, обтянутый черной кожей. - Наверное, кабинет какого-то средней руки начальника, с претензиями на особое видение красоты, - подумал он и повернулся к Насте.
  Ее платье уже лежало тут же на полу, рядом с ее босыми ногами... Она стояла в нижнем белье черного цвета и недоуменно ждала его реакции.
  - Что с тобой, желанный, я же чувствую тебя... Твои внутренние призывы и желания... Как будто ты с кем-то борешься..., - прошептала она и, быстро преодолев три метра, разделяющих их, обхватила руками его плечи, прижалась горячим трепещущим телом к его торсу и стала осыпать его лицо поцелуями... Потом ее руки переключились на его одежду... Сначала полетел на пол его пиджак, затем спали на пол брюки, лишившись пуговиц...
  Владимир положил свои руки на ее гладкие, округлые в веснушках плечи и "поплыл"... Ее животная страсть и нетерпение вновь передались ему... До этого, искусно маневрирующий, он, отвлекаясь на разные мелочи, только оттягивал начало своего конца. Но как только он почувствовал в своих руках ее бархатное упругое тело, кровь ударила ему в голову, переключила рубильник разума с условной надписью: "ведущий - ведомый" в нижнее положение "ведомый", и отхлынув от головы, устремилась по большому кругу кровообращения, забурлила в привычном режиме, настраивая машину реализации похоти на привычный режим работы.
  Он сделал шаг вместе с ней к дивану и мягко подтолкнул ее к нему. Она легла на нем под углом примерно сорок пять градусов и, улыбаясь, вызывающе покачивая из стороны в сторону сомкнутыми между собой коленями длинных ног, с вожделением, закусив мясистую нижнюю губу, смотрела на него, с нетерпением ожидая его прыжка.
  На фоне черной кожи дивана ее белоснежное не тронутое солнцем тело было прекрасно... Широкий таз, узкая талия, развитые длинные ноги с накаченными икрами и возвышающиеся груди с маленькими бусинками сосков и рассыпанными по ним рыжими локонами, были просто восхитительны. Она напомнила ему своим рельефом тела мраморную греческую богиню, которую он видел пацаном в краеведческом музее... До сих пор в его памяти сохранился этот эталон женской красоты. Но тогда она была холодна, а эта так горяча и желанна. В отличие от первой, она не несла абстрагированную печать прекрасного, как художественного произведения, ее внутренним содержанием было искушение с печатью сатаны, вкусив которое, надо будет долго отмываться, чтобы прийти хотя бы в исходное состояние.
  Вчера, когда он охваченный вихрем страсти, не имел возможности видеть ее полностью обнаженной, но сейчас он просто любовался этой безукоризненной фигурой и обворожительным лицом, на котором было написаны все сладостно - греховные страсти, на которые была способна только матерая опытная женщина, знающая свою силу.
  Остатки его светлых сил в борьбе за его же будущее быстро таяли, похоть, как саранча, пошла в безудержное наступление и привычно заполоняла его душу. Он чувствовал, что и его индивидуальные резервы, мобилизованные душой, сражаясь уже на условно верхних этажах последней башни, где шел непримиримый бой, уже изнемогали под напором этой поганой черной шушеры...
  Он стоял, как истукан, в расстегнутой рубашке, трусах, "рвущихся" по швам от необузданной силы, дрожащий от внутренних противоречий и напряжения, вызванных борьбой между внутренними светлыми силами, заложенными Богом при рождении, и силами тьмы, приобретенными в процессе земной жизни, с похотью во главе... Ввиду закоренелости его греха, эта внутренняя битва подходила уже к концу и не в пользу его доброкачественной части души, оставшейся от его паскудного образа жизни. Владимир стал уже понимать, что не справится сам со своими грехами.
  - Ну, ладно, хватит смешить народ..., - услышал он знакомый ехидный и ироничный голос своего истинного хозяина, чувствующего уже сладкий вкус привычной победы, - Сильный ты, сильный... Я это оценил... Ну, а теперь - вперед! На штурм, мой старый друг... Нас ждут великие дела... Видишь, работы непочатый край... А она - просто... Исчадие ада... То есть, очаровашка... Это ты, старый Ловелас, правильно подметил.
  В этот момент он был сосредоточен только на своих противоречивых чувствах и даже не услышал слова своего беса. Ему вдруг стало так плохо и тоскливо от осознания всю жизнь проводить под каблуком нечистой силы, что он поднял голову вверх, глубоко вздохнул, набрав полные легкие воздуха, и гулко выбросив его наружу, низким голосом с надрывом прохрипел:
  - Господи... Ну, помоги же мне справиться с этой чертовой силой! Господи!
  Его лицо исказилось гримасой искреннего страдания и мольбы о помощи. Голова его была запрокинута вверх, руки безвольно повисли плетьми и вся его внешность представляла довольно-таки жалкое и смешное зрелище с точки зрения привыкшего к прозе современной жизни человека. Точно так же, как и вызывало понимание и сострадание людей, попавших в свое время в паутину греха и порока и пытавшихся когда-то успешно или безрезультатно освободиться от хомута дьявольских сил.
  Нижние углы свисающей на пах рубашки не смогли скрыть его абсолютной готовности к выполнению своих похотливых функций. Это несоответствие его слов и очевидным возможностям несколько озадачило рыжую красавицу, заинтригованную этими промедлени-
  
  ями и некоторыми странностями со стороны этого замечательного самца. Она непроизвольно приподнялась на локтях, ее хорошенькое личико вытянулось в недоумении и удивлении...
  - Не может быть... Только вчера он был половым гигантом, а сегодня импотент, что ли? Да нет, непохоже... Вон какой потенциал, - подумала она, подозрительно глядя на него, но на всякий случай, переменила весьма соблазнительную позу на более щадящую.
  Уже начавшие сдавать свои позиции в борьбе с похотью душа и разум Владимира, получив божественный импульс, от обороны перешли к наступательным действиям, усилили вектор давления на темную сторону его личности и он сразу почувствовал облегчение, его физическое напряжение и животная страсть ослабевали быстро.
  Он опустил голову. Его лицо избавилось от гримасы борьбы и напряжения и приобрело естественную улыбку великодушного победителя генерального сражения в этой двадцатилетней военной компании за собственную душу.
  - Коль моя победа была обусловлена божественными силами и я сам понял, что мои смешные "волевые" усилия равнялись нулю против организованного напора бесовых сил, то и категории мышления я должен менять в соответствии с их требованиями, - подумал он, освобожденный от указаний с вершины его греха.
  Грязь, накопившаяся и облепившая его душу за тридцатилетний период его сознательной жизни, как шелуха после термической обработки стала трескаться и отпадать, вызывая чувство легкости и свободы.
  Владимир мельком взглянул на Настю, поднял штаны с пола, одел их и...вдруг услышал спокойный и уставший голос, знакомый с той памятной ночи, когда он на детской площадке впервые искренне покаялся:
  - Вот видишь, почти сам пол дела сделал.
  Первоначально ему показалось, что в этом предложении акцент был сделан на слове: "сам". Слышались в этом голосе определенная скрытая усмешка даже сарказм. Но он так был счастлив, что услышал именно это, не придал этой мелочи в интонации внимания. Его душа переполнялась радостью сознания "собственной" силы воли и духа, хотя, конечно, в глубине души он понимал, что без помощи Бога ничего бы не свершилось.
  Он засмеялся, и все остатки напряжения и озабоченности с него спали окончательно. Теперь он видел в Насте не соблазнительную самку, а глупую, заблудившуюся девочку, которая еще не созрела до глубокого понимания "что такое хорошо, а что такое плохо" в библейском смысле. Он подсел к ней на диван, обнял ее за голые плечи и глупо и непонятно, улыбаясь, воскликнул:
  - Настя, теперь я свободен от этого скотства! Выскочил с наезженной колеи... С Божьей помощью.
  Она, конечно, ничего из того, что он продекламировал, не поняла, но ясно ей было только одно: "бани не будет", чем она была очень разочарована и не старалась этого скрывать. Надув губки, она молча собрала свою разбросанную по полу одежду... Одевались они молча: он загадочно усмехаясь, с счастливым блеском в глазах, а она обиженно и недоуменно. Из кабинета, где должна была состояться очередная дикая оргия, они вышли вместе...
  
  Глава седьмая. ВНУТРЕННИЙ ДИАЛОГ
  
  Когда расстроенная Настя и ее вчерашний "повелитель" спускались по лестнице в выставочный зал, она сделала вывод, подкрепленный некоторыми жизненными наблюдениями, суть которого заключалась примерно в следующем:
  - Что-то сломалось в неутомимой машине похоти... А что ты хотела? Ведь ему, пожалуй, уже около сорока пяти лет... "Ничто не вечно под луной"... Но вчера он был виртуозом своего дела... Вряд ли эти молокососы, которые назойливо вьются около меня, его переплюнут... Запаришься теперь искать такого умелого и сильного кобеля.
  - Но стремиться к этому нужно..., - вдруг услышала она какойто сварливый старческий, явно женский голос.
  Старая ведьма умела, когда захочет, быть услышанной своей хозяйкой и пользовалась этим даром крайне редко. Она умела делать выводы из ошибок своих подопечных, дабы рано не тревожить ее и не провоцировать на преждевременное осуществление анализа истинных целей жизни и наклонностей чувственной плоти. Осознание их противоположности и антагонизма между ними могло бы привести к преждевременным мыслям о Вселенческой борьбе между добром и злом в ее душе, что было совсем не нужно старой ведьме, руководившей ею.
  Услышав эти странные слова Настя от неожиданности резко остановилась на лестнице и подозрительно посмотрела на своего спутника, который шел рядом с счастливой физиономией. Он тоже остановился ступенькой ниже. Их лица находились на одном уровне. Он с интересом посмотрел на Настю, затем понимающе рассмеялся и вдруг совершенно серьезно, в упор глядя ей в глаза, сказал:
  - Услышала внутренний голос своей хозяйки? Это мне знакомо. Только мной командовал черт. А тобой руководит ведьма, сидящая в тебе... Это она использует твое тело для удовлетворения своих похотливых желаний...
  Увидев непонимающее выражение лица своей пассии, он добавил:
  - И тебе, конечно, перепадает с "барского стола"...
  Она посмотрела на него, как на сумасшедшего и, ничего не сказав, дабы не травмировать видимо от горя "тронутого" мужика, подумала:
  - Да, видно глубока психологическая травма, если он так стал заговариваться. Да, после вчерашней удавшейся роли виртуоза, все свои способности вдруг взять и потерять... Конечно, свихнешься тут...
  Однако ответила за нее ведьма, укрепившаяся на воздвигнутом ею пороке личности своей подопечной. Настя, совершенно безразличная к духовно-нравственным ценностям и состоянию своей души, уже не слышала ее скрипучий голос, но он сразу вспомнил, кому принадлежал этот дребезжащий от старости тембр:
  - Предатель...Учили его, учили уму-разуму... А он на всех наплевал и лыжи сейчас вострит... Сволочь неблагодарная.
  Теперь настала его очередь с удивлением прислушиваться к утробному голосу, исходящему от Насти, которая, безучастная ко всему, погруженная в свои мысли, продолжала свой путь по лестнице, задумавшись над превратностями судьбы.
  Владимир где-то слышал или читал, что ограниченный человек так привыкает к своим привычкам и стереотипам действий, что не он, а они уже руководят им. И на уровне подсознания человек, чувствуя идентичность в этой слабости у другого человека, может общаться с ним посредством общих категорий состояния души и мышления.
  - Постой, постой..., - сказал он, вспоминая этот голос, неоднократно вырывавшийся у Насти в моменты вчерашнего экспромта. Проводя аналогию со своим родным чертом, наполняясь возмущением и отвращением к собственнице этого голоса, - Так это ты, старая калоша, визжала вчера?
  - Конечно я, касатик... А кто ж еще? Не уж-то думаешь, что она? Нет, она еще так не умеет. Тута тонко надо чувствовать партнера... Это приходит с годами... А ей сейчас лишь бы кусок урвать и проглотить... Да побыстрей. Но ничего, научится. Какие наши годы..., - прошамкала видимо беззубым ртом ведьма, а потом после некоторой паузы сладострастно добавила:
  - Но вчерась ты был бесподобен, касатик. И так, и эдак... Ублажил старуху... Ай, ублажил, милок.
  Он не видел, но чувствовал, как она жестикулировала, как расцвела в воспоминаниях эта наглая старуха, которая как ни в чем не бывало, продолжала в том же издевательском духе:
  - Не то, что эти художнички... Словцо только приятное на слух:
  "художник"... На многообещающие буквы начинается... А елозят, елозят... Фу, поганцы вислоухие... Им бы только кисточкой по картонке возюкать... А ты молодца... Порадовал на старости лет бабулю... А сегодня не то, что огорчил, а просто убил... Убил бедную старушечку, яко змей подколодный убил... И мало того, в душу... То есть, не в душу, конечно, а в нутро мне наплевал, неблагодарный ты поросенок.
  Она явно издевалась над ним и он, вспоминая некоторые свои вчерашние поползновения, внутренне передернулся от омерзения прошлого дня. Он не на шутку рассердился:
  - А причем здесь ты, старая? - спросил возмущенный Владимир, - У меня есть свой бес. Вот он и пусть рассуждает, кто поросенок, а кто могильщик его.
  - Не жилец уже он, мой родненький... А ты - убивец, - жалостливо проронила старуха, - Он сейчас, мой бедненький, последние часы доживает в любимом своем грехе... Но не ровен час восстанет он в другом. Наша темная сила, что змей Горыныч в трех головах... Одну срубишь, глядишь - вместо нее еще три выросли... Правда жиденькие, но при правильном паразитическом питании от грехов человеческих, они тоже могут превратиться в такого же монстра, которого ты загубил, но в другой голове, благодаря порокам... Ростки их у тебя, голубь ты мой сизокрылый, тоже имеются... Не обольщайся по этому поводу... Поверь мне, старой и мудрой, знающей земного человека, как свои пять пальцев... Не для баловства вас, людишек - грешников, Бог определил, рождением именно на Земле, предоставив вам самим найти свои пороки и уничтожить их. Но ни каждый это понимает, а если и понимает, то с нашей силой зла он хрен что сделает... Божку нашему "долляру" нынче поклоняются тьма ущербных людишек, да и на земные утехи тоже охотников достаточно... Запад мы давно уже покорили... Работаем мы над развращением российских "человеков", милок, не покладая рук и копыт бесовых. Если раньше в царской России перевербовке в нашу веру поддавались сотни "экземпляртов" людишек, при безбожном Советском Союзе - сотни тысяч, то после государственного переворота начала девяностых - счет пошел на миллионы. Вот так-то, голубок... Не только жидконогий нынче пошел человечешко, но и душой и разумом обделенный. А нам такие ущербные только и надобны.
  - Да... У вас, слуг сатаны, целая теория по этому поводу, - удивленно промолвил он, Боже мой! Как я был смешон, повторяя азы теории врага рода человеческого... И сатанистских сект не надо, которые расплодились нынче, как чертополох на брошенных благородных пахотных землях, если есть такие олухи, каким был я.
  - Да, да, касатик, ты здесь прав, но разве не приносила тебе эта теория животную низменную страсть и радость ее удовлетворения? - ехидно подметила ведьма, - Не хорошо от старых друзей, а тем более - от учителей отказываться. Чай удовольствия ты получал через нашу теорию темных сил, а не через светлые силы Христовы...
  Владимир искренне возмутился:
  - Ну ты сравнила свои силы с Христовыми... Кощунство какоето... Вы же, враги рода человеческого, ставите перед собой цель совратить людей и купить их души за эти самые удовольствия и, как ты говоришь, "долляры", а Христовая вера имеет цель спасти их от ваших искушений, чтобы обрели они вечную жизнь, а не смерть.
  - Ну и что? Разные люди, разные цели... Борьба за их души - это нормально. Но кто виноват, что Бог поставил только на самого человека, его ум и Божественную искру, зажженную Им в его душе? Я конечно, понимаю, что мы играем не по правилам, покупая правительства государств, устанавливая свои правила игры и дьявольскую систему ценностей, проводя агрессивную политику околпачивания слабаков на духовно-нравственном уровне, но мы же без этого вовсе были бы безоружны против Истины... Вот и приходится прибегать ко лжи и полуправде, - она была откровенна в своих мыслях.
  - Вот сейчас возьму и все расскажу Насте... И про тебя и про то, что услышал от тебя, - сказал он, пытаясь урезонить злодейку.
  - Ой, напужал! Ой, уморил! Расскажи, расскажи ей, касатик, и про добро, и про зло, и про Истину... Она все сразу уразумеет..., - она отозвалась с иронией, насмехаясь над его наивностью, - Ты думаешь, что она поняла, что произошло с тобой? Хренушки, касатик ты мой гутаперчивый... Она уверена, что ты вдруг стал... Как это..., - она на секунду замолчала, вспоминая мудреное слово, - А... "инпакет". Вот.
  Она самодовольно усмехнулась.
  - Старая, старая... А память-то эвон какая... Все помню... Даже такую хренотень..., - самодовольно подумала она и продолжила:
  - Да, именно так, "инпакет"... Ты только посмотри на эту дурочку... Вона, как глазами-то зыркает... Ишыть... Такого же как ты, лоха, "ишыть"... До "лампы" ей твоя "непримиримая борьба между добром и злом"... Она моя... Понял? Моя. И будет моей еще годков двадцать - двадцать пять. А потом я найду другое молодое тело... Ну нравится мне этот смертный грех - прелюбодеяние.
  Это слово для ее старческого разума было сложновато, но она произнесла его правильно.
  Он повернул голову и посмотрел на Настю - та и в самом деле, стоя рядом с ним, крутила головой на все триста шестьдесят градусов в поисках достойного претендента на удовлетворение ее разгоряченной плоти и похоти, раздразненной неудавшейся попыткой повторить вчерашний "подвиг". Похоже, ведьма была права в отношении своей рабыни.
  Он еще раз взглянул на ее, последний раз окинул ее фигуру холодным взглядом отца и подумал:
  - Да...Конечно, эта ведьма права... Сейчас объяснять что-то Насте бесполезно. Это доступно только думающим, верующим в Бога людям, способным анализировать свои поступки и мысли...
  Понимая, что до духовно - нравственной красоты Насти было очень далеко, но она была, несомненно, самой красивой физиологически из всех его жертв и все-таки стала "последней из могикан" в цепочке порочных фактов бурного и неразумного прошлого. И этот факт как-то приподнимал его в своих глазах.
  Владимир вдруг, хотя ничего просто так не бывает, вспомнил о своих былых заблуждениях и подумал:
  - Ты же только в свои сорок пять лет стал способен изменить свою жизнь и то после многолетних споров с Иваном. Хотя задумывался ты о целях жизни давно. У нее же таких друзей наверняка нет... Но будем надеяться, что мысли о вечном когда-то посетят ее глупую головку. Все люди делятся на тех, кто учится на чужих шишках, и тех, кто на своих. Вторых гораздо больше... Кстати, ты сам к ним относишься и только на излете жизни ты понял об этом, а у нее еще вся жизнь впереди... Так что не надо свысока-то... Не надо... Она сама должна набить себе шишек, осознать, что находится в дерьме, создать для себя систему духовных ценностей, а потом уже, опираясь на нее, выгребаться из него самостоятельно, но не пренебрегая помощью Бога. Точно по такому же алгоритму и ты действовал. И почему же ты думаешь, что у нее это не получится? Если ты смог справиться со своей похотью, неужели она этого не сможет?
  - Все, хватит! Сможет - не сможет! Надоело! Ты вот еще мальцом стал задумываться над нюансами жизни, и то сколько прослужил нам, темным силам. Было в тебе что-то святое, через которое ты не мог перешагнуть. А у нее в ее головке совершенно пусто, до звона в ушах пусто. Тебе дня общения... Вернее, тесного общения на физиологическом уровне, было достаточно, чтобы понять это... Нет у нее ни малейшего стремления осознать свое положение. Моя она и все тут!
  Он захотел сказать старухе что-то резкое и обидное, но она, как бы почувствовав это и, давая понять, что с ним разговор завершен, опередила его неожиданной просьбой:
  - А сейчас, милок, помолчи...Помолчи, касатик... Вижу, что кипит в тебе "праведная злость", но такого словесного сочетания в твоей "просветленной" душе уже не должно быть... Неестественное оно уже для тебя, касатик... Учись, милок, жить тепереча поновому... Не просто это... Я теперь хочу с твоим бывшим хозяином поговорить.
  От такой неожиданно правдиво-поучительной отповеди со стороны старухи он опешил и на время потерял дар речи, обдумывая ее слова.
  Она сразу же начала безапелляционно с высоты своего опыта, обращаясь к поверженному в решающей битве, притихшему черту:
  - Ну, что затаился, чертов кукленыш? Достукался? Я же тебе, олуху хвостатому, вчерась говорила, что у этого старого козла надо было сначала честь и совесть извести до конца, а потом уже безраздельно властвовать... А ты, болван, заладил: "Прорвемся, прорвемся...". Вот и прорвался... Сиди теперь у разбитого корыта и слюни глотай, наблюдая за девками...
  Она немного помолчала, как бы ожидая возражений со стороны своего коллеги, но ничего не услышав от него, ухмыльнувшись, спросила:
  - Да, касатик ты мой, кино-то ты видел под названием: "Пятый прорвался"? Нет? Так посмотри... Владимир вспомнил эту детскую хохму и представил, как эта старая карга смастерила из негнущихся грязных с длинными ногтями пальцев фигу и показала ее бесу... Он невольно улыбнулся.
  В течение минуты она не могла отделаться от приступа скрипучего, квакающего смеха. Потом она немного успокоилась и уже почти миролюбиво сказала:
  - Ладно, мой желтоглазенький, не серчай на старуху... Зато в следующий раз будешь слушать старших... Потеряли мы его, "прохфессора" дела нашего... А какая бы была красивая пара: я и ты... Я - красавица в самом соку... И ты - черт рогатый. Тепереча ищисвищи такого, - ее тон из одухотворенно - лирического перешел в обвинительно - назидательный, - Главная ошибка твоя состояла в том, что недооценил ты силы Божьей помощи грешникам, если те к Нему обращаются. Понадеялся на свой бесовый крючок... Вот наш "прохфессор" и сорвался с него, как карась.
  - Еще не вечер, - наконец-то недовольно буркнул черт, - Не может быть, чтобы при таком потенциале и при таком багаже практических навыков и теоретических знаний этот кобелина отказался от таких удовольствий... Не может быть... Двадцать лет в одной упряжке - это тебе не хухры-мухры. Сроднились мы... Как единое целое были. Хлебушек наш, то есть баб, делили поровну, как братья кровные. А он... Отрекся... От родного брата отрекся. Вот и верь теперь этим... Этим людишкам... Нет не может он так со мной поступить. Не может.
  - Да перестань ты... Заладил: "Не могет, не могет"... Еще как могет! - сердито скрипнула старуха и вдруг задала ему неожиданный вопрос:
  - Ты книжку "Горе от ума" читал? Ага, хорошо... И он, значится, читал... Вот и пожинай плоды этого ума... Вона, моя дурочка ничего не читает и ничего ей мудреного эдакого не надо: никакой души и никакой борьбы. О чести и о совести она даже и не задумывается, потому что не знает, с чем их едят. И я ей в этом помогаю. И чем больше она будет оставаться дурочкой, тем больше меня будут иметь молодые и прыткие... А я это дело люблю и экспериментировать со своей дурочкой я, играя в "фихлософию жизни", как ты, олух несчастный, не буду. Вот и весь мой сказ, чертенок ты мой лупоглазенький.
  Она сделала паузу, как бы давая своему коллеге прочувствовать ее правоту, потом тяжело вздохнула и, видимо, вспомнив о чем-то приятном, улыбнулась и, камуфлируя издевку, шепотом прошамкала:
  - А вчера ты был бесподобен... Жаль, придется тебе "перехвалифицироваться" в "управдомы", как говорил наш товарищ. Меняй тепереча "коньки на санки"... А что делать? Ишы... Ишы какой-нибудь скучный грешок в душе этого бунтаря и доводи его до совершенства. Правда, это не так приятно, как баб иметь, но все равно достойная работа. Как там у классиков? А... "Нет плохой работы, есть только хреновые работнички"...
  Она хитро улыбнулась и потом с подковыркой добавила:
  - Ой... Да это, по-моему, про тебя, мой родненький.
  Опытная ведьма, пряча усмешку, еще немного помолчала, дожидаясь вспышки гнева черта и, услышав от него только недовольное сопение, продолжила свои нравоучения:
  - Слушай, а сделай из него банкира... А что? Алчность нынче - ходовой товар! Будешь деньги считать и сидеть не на горе похоти, а на золотой.
  - Пошла ты, старая сука..., - грубо и со злостью оборвал ее бес, не выдержав ее издевательств, и демонстративно отвернулся от ведьмы.
  Он лег животом в грязную лужу, которая буквально еще два часа назад была горушкой добротной похоти, а через час превратилась в зловонное море дерьма, образованным закоренелым грехом, где когда-то можно было поплескаться и поплавать, наслаждаясь плотской жизнью.
  Ведьма все-таки добилась своего. Бес окончательно обиделся, и тема их диалога была исчерпана. Каждый их них занялся своими проблемами.
  Весь привычный уклад чертовой жизни, с его прелестями и праздными буднями вдруг неожиданно рухнул, и этим он был просто раздавлен. Для него наступали ужасные времена. Теперь ему приходилось урывать минуты блаженства в родной, теплой жиже на мелководье. Кроме того, он отдавал себе отчет в том, что и эта лужа, может быть, окончательно иссушена "глупым" поведением этого взбесившегося хозяина человеческой оболочки.
  Печальные мысли стали одолевать его... Перспектива окочуриться здесь от избытка кислорода его абсолютно не прельщала.
  - А эта старая перечница права... Надо переквалифицироваться... Например на Иуду или на киллера... А, может быть, сделать из этого козла какую-нибудь особую сволочь? - грустно подумал он, пуская в зеленой, вонючей тине пузыри, - Нет... Пожалуй, не удастся... У него была только одна перспективная черта и ее я довел почти до совершенства. Ну, что еще, может быть...? Может и права старая ведьма? Алчность? Предательство? Подлость? - перебирал он в уме возможные варианты направлений работы со своим хозяином, - Нет, бесперспективно все это... Да, действительно, "достукался".
  Он вспомнил ехидные слова ведьмы и перевернулся на спину. Вонючая сероводородистая жижа приятно обволокла его волосатую спину. Он закрыл глаза и попытался отвлечься на более нейтральную тему... Однако ничего позитивного не шло ему в голову, тем более, что она вдруг стала наполняться каким-то непонятным звоном... Ему стало нехорошо, внезапно подступила к горлу тошнота... Он открыл глаза, приподнялся на локтях, осмотрелся, подспудно ища причину этого состояния и... Вдруг он увидел, что уровень его спасительной лужи заметно понизился... Оказалось, что он лежал уже не в добротной, глубокой луже, а в жалком подобии ее... Его обуял ужас и парнокопытного бросило в пот...
  - Неужели так быстро идет очищение..., - мелькнуло у него в голове, - Надо срочно сматывать удочки, а у меня еще для этого ничего не готово ...Ни тела, ни условий, чтобы на время затаиться.
  Бес задыхался... Ввиду отсутствия перспективных грехов и исключения новых источников образования сероводородных соединений, убийственный кислород все пребывал и пребывал, а жизненно важная для его сероводородная среда уменьшалась, как шагреновая кожа. Соприкосновение водорода с кислородом вызывало увеличение температуры, в результате чего он стал в падать в беспамятство, а бурые волоски на его теле стали закручиваться в кольца. Его обуял ужас сознания близкой кончины.
  Он вдруг вспомнил, когда двадцать лет назад поселился в этом теле и, как долго над ним работал, доводя его хозяина до необходимой дьявольской кондиции, чтобы его, готовенького и заматеревшего в своем грехе, представить в адову канцелярию. Тогда бы он мог расчитывать на повышение своего статуса в системе координат глобального зла. А теперь его ждала только изнурительный труд в душной, зловонной преисподней в ранге рабочего парнокопытного. Сколько сил было затрачено на него, сколько лжи и полуправды было влито в душу этого человека, дезориентируя его в выборе жизненных преоритетов - и все зря.
  Ему так не хотелось возвращаться в мрачный, кромежный ад, в эту баню по выпариванию из людишек их грехов и пороков. Снова окунаться с головой в адову работу ему претило и он стал искать хоть какую-то зацепку, чтобы остаться здесь на земле. Однако для этого уже не было ни времени, ни жизненных сил. Мысли его были одна горше другой:
  - Куда теперь меня, не оправдавшего надежды моего господина по совращению душ человеческих, направят? На обеспечивае поддержание постоянной температуры в котле, быть подручным и какого-то рогатого садиста или на посылках, как пацана, заставят бегать?
  Он уже ничего не чувствовал, но сознание его уже было там, в родном жарком и ужасном бедламе. Для него все начиналось сначала... Надо было снова заслужить выход на поверхность земли в материальном теле в целях охоты за человеческими грехами и пороками для растопки дьявольских печей. А это достигалось только рабским изощренным трудом по причинению мучений и страданий грешникам.
  Владимир вышел из душного выставочного зала и набрал полные легкие свежего весеннего воздуха. Было около трех часов дня. Он поднял лицо вверх и посмотрел, прищурившись, на солнце.
  В прекрасном расположении духа он прежде, чем спуститься в метро и поехать домой, он избавился от початой бутылки коньяка, опустив ее в урну и купил на последние деньги цветы.
  Весеннее солнышко припекало, теплый ветерок мягко колыхал спортивный "ежик" на голове Владимира. Он шел в распахнутом пальто и, как всегда бывало, в счастливые минуты, его губы растягивались в глупой улыбке, которую он дарил всем прохожим, идущим ему навстречу.
  - Ну, что, философ похотливый... Обломал я тебе "роги-то"? Вот так - то... Знай наших... "Не сможешь, не сможешь...", - обращаясь к своему затихшему квартиранту, он вспомнил, как передразнил его бес, - А ведь смог все-таки.
  Черт уже не слышал своего хозяина, но его так тошнило, что он не мог вникнуть в смысл им сказанного. Он чувствовал, как с каждой минутой соразмерно с чистотой мысли этого, не оправдавшего его надежды человека, плоть от плоти его произведения, но предавшего его идеалы, испарялась его спасительная лужа. Без ее зловония он не мог существовать и лихорадочно искал выход, но не находил его.
  - Вот что значит самоуверенность и пренебрежение подготовкой запасного аэродрома... И все из-за того, что позволял ему вольнодумство, сам провоцировал его на сравнение двух противоположных образов жизни, ошибочно думая, что он уже никогда не выберется из этой трясины порока... Да он никогда бы и не выбрался из нее... Если бы не Божья помощь. Не учел я этого... Права была старая карга, - это были его последние мысли на поверхности земли.
  Владимир, не предполагал, что так легко отделается от своего незваного квартиранта и ожидал обычных пререканий со стороны потерпевшего поражение своего рогатого оппонента, но ответа никакого не последовало.
  - Ну, что затих? - миролюбиво, и даже весело спросил он, а потом немного подождал и продолжил свой внутренний диалог со своим бесом:
  - Слушай, ты знаешь, что мне больше всего нравится? А? Это то, что "завязал" я с прелюбодеянием, еще будучи в мужицкой силе... Не дожидаясь, когда это произойдет естественным путем, по старости... А червончик годков-то я еще мог покуролесить... Представляешь от чего я сознательно отказался? А, чертова погань? Как ты думаешь, зачтется ли мне это там, на том свете?
  Он еще раз прислушался к своей спокойной крови, с удовлетворением отмечая ритмичную работу сердца и добавил:
  - Ну, молчи, молчи... Так-то оно и впрямь лучше... А, может быть, я тебя уже и вырвал из своей души... Как морковку? А? Если это так, то прекрасно... А если ты затаился до лучших времен, то пустое это... Через неделю иду с женой в храм... Сначала исповедоваться, потом причащаться, потом и венчаться... Это я твердо решил... Вот тогда тебя и за ботву дергать не надо, сам вылетишь из души моей, но уже как пробка из шампанского. Все... Баста! Нагулялся до сыта! Пора пожить и для себя, для своей души и для Господа... Задолжал я ему много... Отрабатывать теперь надо грешки свои похотливые... А? Как ты думаешь, черт лысый?
  Он и не предполагал, что последние два слова этого предложения были близки к реальности. У беса к тому времени уже сгорела вся его шерсть.
  Счастливое выражение лица Владимира вдруг исказилось гримасой рвотного спазма. Казалось, что его желудок вдруг захотел погулять и неудержимо рвался наружу... Усилием воли он сдерживал внезапно поднявшуюся блевотину... Зажав левой рукой рот, А в правой держа дипломант, он окинул взглядом улицу в поисках какой-то урны, но ничего подобного поблизости не оказалось. Тогда он проворно нырнул в узкую подворотню, которая вывела его во двор какого-то дома, где работал легкий трактор, засыпая землей разрытую траншею после ремонта подземных коммуникаций.
  
  Странное ощущение было у него при этом... Бывало, конечно, что иногда после употребления не свежих продуктов или перебора со спиртным, что имело место крайне редко, организм отторгал пищу, но в этом случае состояние было совсем нетипичное... Содрогалось от судорожных спазмов, как оказалось, не желудок, а что-то выше его, в районе сердца... Именно там что-то ныло и давило.
  - Что за черт, - испуганно подумал он и, невдомек ему было, что это был именно он... Собственной персоной.
  Он наклонился у кучи земли и рвотный рефлекс, так долго сдерживаемый его силой воли, наконец-то выбросил из организма что-то зеленовато-черное и скользкое. Оно напоминало густые сопли завершающего цикла простуды, только с черными прожилками, похожими на кровеносную систему животного, бесформенного, бесхребетного существа, только без кожного покрова.
  - Какая гадость..., - с омерзением подумал он, - содрогаясь всем телом в последних рвотных конвульсиях, - Неужели это коньяк без закуси? Не похоже... Какая-то чертова мразь.
  - Эй! Поберегись, алкашик! - крикнул высунувшийся из кабины по пояс дородный, улыбающийся чумазый тракторист, заглушая гул работы двигателя.
  Услышав голос тракториста, он отошел в сторону и через минуту место, в которое он опорожнил своего беса, было завалено землей.
  - Мужик! Разве можно так квасить?! День деньской, а ты уже на рогах! - добродушно и участливо заметил работяга, заваливая землей отремонтированный участок трубопровода.
  Вытирая глаза и рот платком, он ничего не ответил сердобольному трактористу, а только в ответ развел руками в знак согласия с его разумными доводами.
  - Что же это такое со мной? - озабочено подумал он и непривычно легко вобрал в себя полные легкие воздуха, вдруг почувствовал себя необычайно сильным и здоровым не только физически.
  Он прошел дворами метров триста, где гул работы трактора был поменьше и уселся на скамейку у детской песочницы. Надо было срочно подумать над своими первыми шагами в новой жизни. Однако инерция мышления была еще сильна и его мысли возвратились к недавнему прошлому.
  Владимир снова поймал себя на потайной мысли осуждения и даже некоторого пренебрежения к Насте. Он пытался понять, откуда у него появилась эта мысль, когда он буквально полчаса назад мыслил и действовал в унисон с ней, а сейчас уже готов ее клеймить позором. Этот факт его удивил, и он продолжил копаться в себе, доискиваясь до причины своей червоточины.
  Освобожденные от мощного прессинга внутреннего беса, черты личности и характера Владимира в целях исключения антагонизма и поиска условий для мирного сосуществования завели между собой следующий диалог, который был уже недоступен сознанию Владимира:
  - Каков нахал, а? - не могла удержаться от замечания относительно своего хозяина Самокритичность, - Это что, получается? Он, дожив в "интеллектуальных муках" до сорока пяти лет, регулярно
  "посыпая себе голову пеплом" по поводу своего разгульного, мягко говоря, безобразного образа жизни, нашел все-таки в себе силы, и то - с Божьей помощью, смог искоренить свой "любимый грех", имея за плечами фактически прожитую жизнь. А она, молодая, у которой все еще впереди, не сможет этого сделать из-за своей недалекости? Ну, и самомнение у этого "знатока женщин". Видать не баловали его избранницы интеллектуальными беседами... А, может, у нее сила воли на порядок выше его? И как только она поймет то, что ты знал еще в ее годы, то сразу рубанет она по своей ведьме, не рассусоливая, как он, и ее душа сразу пойдет на поправку? Это у него фитиль длинный, а у нее, может быть, слово и дело, в отличии от его, будут сразу переложены в практическую плоскость.
  - Согласна я с тобой, сестра моя, но не надо так грубо... Не ровен час и обидеться может наш избавитель... Девочки, мои вы сестрички родненькие, я, конечно, понимаю, что все мы разные, у каждой из нас свои задачи и способы их решения разные, а порой и противоположные, - ответила Доброжелательность, надеясь задать такой же тон при дальнейшей беседе сестер, - Но коль мы вынуждены жить вместе, так сказать, "под одной крышей", давайте жить дружно, по-доброму. Ведь доброта - это так естественно... Мы иногда в пылу споров забываем, что словом можно и убить, и возвысить до небес. Иногда мы забываем, что все-таки основным жизненным принципом является:
  "Не навреди..." и не только ближнему. И молиться мы должны Господу, чтобы смягчил наши сердца.
  - Хорош трепаться-то... Заладила... Не навреди... Молиться... Какая чушь..., - грубо оборвала ее Гордость, - Мне, например, до лампочки кому молиться. Главное - было бы кого или что поставить во главу угла нашего бытия... И желательно какое-нибудь наше достижение. Единственное требование при этом - уникальность... Была у руля Похоть - я гордилась редкостной целеустремленностью к сексу и неутомимостью своего хозяина, будут править балом теперь, как я поняла, Духовность в тандеме со Нравственностью, - буду гордиться силой духа и высокой нравственностью, каких днем с огнем не найдешь среди серости жизни. Понимаете? Уникальность... И неважно, в каком секторе личности она находится, в положительном или отрицательном.
  - Однако... Я всегда считала, что ты в душе марионетка, гордыня ты наша беспринципная, - с сожалением и удрученно сказала Прямолинейность, - тебе все равно, кому служить: хоть Богу, хоть дьяволу... А самое ужасное состоит в том, что говоря такие гнусные вещи, она еще и "щеки раздувает", гордясь собой... Убожество...
  - А что, я с Гордостью согласна, - вклинилась в диалог Разумность, - Во-первых, она всегда в выигрыше и зависима только от прихоти хозяина, его самокритичности, в отличии от нас, вынужденных быть собой такими, какие мы есть. Так что с точки зрения разума здесь все нормально. Во-вторых, разумен и сам факт приспособления к условиям обстановки...
  - Вот этого не надо... Не суйся в чужой огород. Я сама могу за себя сказать! - возмущенно воскликнула Приспособляемость. - Сама балансируешь на грани целесообразности и бытовой разумности, а туда же... Берется еще рассуждать на тему кому выгодно служить. Поэтому не понятно, к какому стану ты относишься... Вроде бы воду льешь на нашу "мельницу", но сдается мне, что ты и нашим и вашим снаряды подтаскиваешь... Неужели это и называется "разумностью"? Что-то я сомневаюсь в этом... Вообще-то ум - это не атрибут правдох и прочих добродетельных сестер, но служит он мне и решает мои задачи, задачи самосохранения хозяина... То есть земного самосохранения, если быть точной... И она для меня является главной среди остальных задач. Поэтому я ранее боролась с похотью и буду бороться с Духовностью, которая, как и я поняла, готовит свою ангельскую головку с золотыми кудряшками для короны... У нас с ней противоположные задачи: у меня - самосохранение хозяина на земле, а у нее - подготовить его к потусторонней жизни, но за счет его земной безопасности. Она не думает о том, каково ему, моему хозяину, будет в "перьях белой вороны" в окружении "жгучих брюнетов", имеющих длинные крепкие клювы? Так что, я буду настаивать, чтобы он сделал обратную рокировку и стал бы таким как все: немного праведником, когда выгодно и немного сволочью, когда хочется. Ярких фигур, каким он был и таким, каким он будет под воздействием ее величества Духовности, то есть крайностей, нам не надо. Плавали, знаем.
  - Монолог "бесстрашного борца" за земную шкуру своего хозяина... Как это прекрасно! Как это жертвенно! -с издевкой сказала Нравственность, - А ты хоть знаешь, что стоимость этой шкуры будут оценивать не здесь, а кое-где в другом месте... Вижу по твоей кислой физиономии, что знаешь... Так вот, из-за твоего "преданного рвения" по поводу его земного, как ты подметила, самосохранения, ответ за это он будет держать там, перед Господом, а не здесь, в клоаке земных страстей. Не пройдет там придурковато - ущербный принцип: "С волками жить - по волчьи выть". Он только проходит для дебилов и душевно больных... Это только для них этот принцип будет являться пропуском на небеса. Аль забыла: "Прости им Боже, ибо не ведают, что творят"? "Воительница" ты наша... Но только за хозяйский счет...
  - Спасибо тебе, сестра... Ты всегда была и будешь моей верной подругой, но коль Приспособляемость сделала "кавалеристский наскок" на меня, то позволь и мне ей ответить... - спокойно сказала Духовность, -Бог тебе судья. Но я согласна с тобой лишь в одном: разумность на бытовом уровне ничего общего не имеет с разумностью в глобальном, философском смысле. Не забывайте, сестры мои, что наш хозяин, как и другие люди, гость на этом свете. И от нас зависит, куда он попадет после выполнения или невыполнения земной задачи: в рай или ад. А коль мы с вами служим противоположным силам, то, естественно, и цели у нас разные. Бог рассудит, кто прав, а кто виноват, но не надо забывать его святую искру, подаренную Им человеку, которую нельзя предавать.
  - Правильно, именно "искру"..., - беспардонно прервала ее Самодовольство, - Значит так, девоньки, вы ведь знаете, что главное в жизни - это сохранить в себе святую искру. У каждого человека она бывает разная... У одних она называется добродетелью, у других - жертвенностью, у третьих - смирение... У той рыжей бестии, на которой сначала споткнулся, а потом возвысился наш хозяин, тоже наверняка есть своя "искорка", но она так глубоко спрятана, что она наверное думает, что она находится чуть ниже пупка. Ибо на этом этапе ее развития только это место приносит ей истинное удовлетворение и счастье. Вот она на это место и молится... А нашему хозяину, что там греха таить, удалось пронести через свою жизнь, высоко держа над собой, свою "искорку", которая заключается в незапятнанных чести и совести, хотя и с некоторыми издержками... И я им, а значит и собой, очень довольна.
  - Что?! - не смогла удержаться от этого восклицания Правдивость, - Довольна? Это ты про то, когда он приходил домой после своих сексуальных оргий потным, вонючим, выжатым, как лимон, и лез в ванну, пряча бесстыжие глаза от жены, которая сразу после принятия им водных процедур ставила перед этим "тружеником" тарелки с разносолами? Кстати, а почему он прятал от своей жены глаза-то? Наверное, потому, что все-таки стыдно было ему. Так причем тогда
  "совесть"? И наверняка такую же логику можно применить и относительно нашей рыжеволосой красавицы. Так, что одного они поля ягоды - бессовестного. И нечего бить в дифирамбы одному из них, а вторую обливать помоями... Даже здесь совесть надо иметь, а ее, видимо, у тебя сестрица и нет, точно так же, как и у твоего хозяина. Вот и весь мой сказ.
  - Ты все перепутала, Правдоха... Тебе говорят про "совесть покрупному", а не по мелочам... Да, да... Переспать с чужим мужиком - это мелочь. Не думаешь ли ты, что "измена мужу - первый шаг к измене Родине", как говорили когда-то на парткомах в старые добрые времена? - вклинилась в диалог Изворотливость, сделав паузу, - Вы же сами нашей грешной природы, красавицы вы мои... Ну, что там греха таить... Ну, любим мы это дело... А как там в народе говорят?
  "Сучка не захочет, у кобеля не вскочет"... Так вот, вы мне скажите... Был хоть один случай в его жизни, когда он навредил хоть одному человеку? Или поимел бы какие-то материальные или моральные выгоды от своего пристрастия? Ась? Не слышу... Правильно, красавицы, не было такого... Так о чем речь в таком случае? Правдохе, конечно, нужно ткнуть носом своего хозяина в его, якобы, дерьмо... Это ее обязанность, но не так же грубо...Так что, с чем - с чем, а с совестью у нашего хозяина, по-моему, все "нормалек"...
  - Однако..., - взяла слово Принципиальность, - Ничего себе, понятия: "Совесть - по крупному и по мелочам"... Что это за слова такие и тем более - в адрес этого отъявленного похотливого козла, коим являлся наш хозяин. Ну, ты учудила...Это что-то новенькое... Я, конечно, привыкла к тебе, что ты всегда норовишь оправдать своего хозяина и поставить все с ног на голову, но не до такой же степени... Совесть - понятие цельное. Она или есть, или ее нет... Кстати... А почему тебя назвали изворотливостью? Наверное, потому, что ты, не зависимо от истины, пытаешься придти окольными, запрещенными путями к своим мелким целям, чтобы тебя погладил по шерстке хозяин ласковой рукой за то, что он, несмотря на свое гнусное поведение, смог с твоей помощью немного лучше выглядеть в глазах других людей? Пустое это, не стоит оно таких усилий и передергивания фактов. А по сему, считаю, что он был бессовестным кобелем и цена ему в базарный день - пятак. И нечего выворачиваться наизнанку ради оправдания его бесчестия и отсутствия совести.
  - Ну, ты, подруга, в своем репертуаре... Всех заклеймила, всем сестрам по серьгам раздала... Это мы можем... Это у нас всегда получается, - "вставила свои пять копеек" Лживость, - Принципиальная девонька забыла, что все постигается в сравнении... Это она, эта стерва, совратила его, а он сам-то хороший! Оглянитесь вокруг... Кругом серость, грязь, разврат... И среди всей этой шушеры, даже тогда, когда он был по уши в похотливом дерьме, в нем чувствовалась сила... И неважно каким он выглядел со стороны и кем был до этого. Главное, какой он сильный сейчас... Нашел же он в себе силы отказаться от таких умопомрачительных удовольствий... - она перехватила осуждающие взгляды коллег из стана добра и изменила смысловую нагрузку:
  - Сомнительных, девочки, сомнительных удовольствий... И не надо делать на меня такие глаза... Сказала же... Таких гнусных, сомнительных удовольствий... Да и не удовольствия вовсе это... А гадость какая-то... Но все - равно девки, я им просто восхищаюсь! Вот это мужик!
  - Ты как всегда солгала, сестрица... Самец он, а не мужик. Привычка на белое говорить - черное и наоборот, а так же в любых ситуациях хозяина выгораживать - это для тебя нормально и этому я не удивляюсь. Не удивляюсь и твоим, мягко говоря, поощрительным намекам относительно "удовольствий", - рассудительно заявила Интеллектуальность, - Удивляюсь только твоей дремучей глупости или изощренной хитрости... Есть же жизненные закономерности, игнорировать которые, разрывая прошлое от будущего, не допустимо. Личность в настоящем времени состоит из тех качеств, что наработаны в прошлом, а прошлое у твоего хозяина, надо признаться, похотливое. Это факт. Не будем сейчас говорить о нашей рыжей пассии - Бог ей судья, но поставить похоть во главу угла своей жизни и при этом теоретически не исключая веры в Бога, может только "критыно", как говорят макаронники.
  - Не знаю, как там насчет "личности" и тем более "критыно"... Ты у нас самая умная и все раскладываешь по полочкам, но коль ты меня задела за живое, то я скажу следующее... - сначала оскорблено прошипела Похоть, а потом перешла на просительный тон, обращаясь уже к другой из своих из коллег по "замкнутому пространству" личности хозяина:
  - Да... Я главенствовала над вами, дурами, всю сознательную жизнь этого кобеля. Что я хотела, то и получала. Это вы знаете лучше меня. Сейчас вы займете мое некогда привилегированное положение, сестрицы Духовность и Нравственность... Я знаю, как вам было обидно, когда я давила вас и пинками разгоняла всех по углам... Не думаю, что вы натравите на меня нашу сестрицу - Мстительность. Я знаю, это не в ваших правилах, но все-таки...
  - Мне, конечно, приятно, что меня боятся... Значит, уважают... Но если обо мне вспомнили, значит будет у меня пища, - зашипела Мстительность, прерывая немного струхнувшую Похоть, - Не беспокойся, моя ты сладострастница... Отмерю я тебе по деяниям твоим... Да и все вы, сестрички вы мои грешные и безгрешные, помните, что не существует деяния, за которые бы не пришлось нести ответственность.
  - За своих подруг, то есть за положительные качества этого человека, я ручаюсь, для них не существует понятия "мести". Сама знаешь, они скорее поставят вторую щеку, а вот за поведение твоих девочек по ту сторону личности, я гарантии дать не могу. Сама знаешь, какой у них менталитет и непредсказуемый нрав. Ну, а что будет зависеть от нас с Нравственностью, ибо мы фактически единое целое, то в этом сомнений у тебя быть не должно. Чай не первый год знакомы, - совершенно не обращая внимание на угрозы со стороны Мстительности, доброжелательно и даже почти ласково ответила Духовность, взяла из рук Похоти условную корону на царствование и передала ее Нравственности.
  - Бери корону, моя любимая сестра Нравственность, и руководи нами, - сказала великодушная Духовность, - Сейчас он будет нуждаться прежде всего в восстановлении твоих качеств и уничтожении тенденции к фарисейству, а потом уже, после нравственного укрепления его души - в моих, духовных.
  - Спасибо, родная моя. Я уже думала, что не доживу до этой революции, - ответила Нравственность, водрузив корону на свою голову, - Боже мой! Как я благодарна Господу Богу, что дает возможность нам поучаствовать в Его деяниях по возвращению заблудших в его епархию. Только ради этого стоит жить. Потом нотки ее голоса сменились с благодарных на деловые:
  - Выходи строиться, девочки, для получения задач. Работы нынче у нас "непочатый край", как говорил в свое время наш издохший рогатый угнетатель, лицезрея очередную дурочку. Сначала генеральную уборочку сделаем... Влажную... Особенно в темных углах его души, а потом примемся за морально - нравственное оздоровление. После этого наша сестрица Духовность будет реанимировать у нашего подопечного духовно-мировоззренческие функции и приобретение истинной веры в Бога.
  
  Глава восьмая. ЖИЗНЬ С ЧИСТОГО ЛИСТА
  
  Что-то важное сдвинулось в его очищенной от лукавой бесовой морали душе, сместились жизненные акценты и вместе с ними поменялись целевые установки. Просветлело в глазах, мысли стали более легкими, не обремененными якорем земных страстишек. И самоощущение Владимира стало однозначно уважительнее к себе и, одновременно, более терпимее к другим.
  Он встал и направился к ближайшей станции метро.
  В последнее время работы было мало, если не сказать, что вообще не было. И в свободное время обычно он не спешил домой. Но сегодня домой он пришел рано. Сын в это время где-то пропадал с друзьями. Было около шестнадцати часов, когда он с букетом белых роз - любимых цветов его жены, тихонечко открыл дверь квартиры своим ключом и пробрался на кухню, где должна была обитать его жена. Он знал, что сегодня у нее был отгул за авральную работу в последние воскресные дни месяца. В старые добрые времена они как-то старались проводить эти дни вместе и уезжать на дачу или в лес, в поисках смены обстановки. Но последние пять лет этого не происходило по известным причинам.
  Владимир не стал дожидаться лифта и добрался до своего этажа по лестнице.
  Он сбросил ботинки, повесил кожаное пальто на вешалку и на цыпочках прошел на кухню, где, как он ожидал, должна находиться его жена. Интуиция его не подвела - она что-то шинковала, стоя рядом с бурлящей на плите кастрюлей.
  Улыбаясь, он из-за ее спины стал медленно подсовывать под ее нос букет.
  - Ой, Господи! - воскликнула она испугавшись от неожиданности и резко развернулась на сто восемьдесят градусов, чуть не поранив супруга ножом.
  - Аннушка! Родной муж купил любимой жене цветы и не на восьмое марта, не в день рождения, а просто так... Потому что он ее любит... А она на мужа с ножом..., - пошутил он и чмокнул ее в щеку.
  - Что случилось? - не восприняла она серьезно столь непривычный факт с его стороны, сохраняя серьезное выражение лица.
  - Что-что? - Ну, ты мать, даешь! Случилось, милая моя! Как не случится при таком равнодушном отношении к кормильцу, которому приходится обращать внимание на себя вот таким манером, - он шутливо кивнул на цветы, все еще находящихся в его руке.
  Она положила нож на стол и взяла букет, с наслаждением понюхала его и закрыла глаза.
  - Неужели не пришла зазноба, а цветы было жалко выбрасывать? - вполне естественно для его образа жизни подумала она, но потом отбросила эту версию, как не состоявшуюся, так как он был возбуджден совершенно по другому поводу.
  Она знала его, как облупленного и чувствовала его на подсознательном уровне.
  - Как я долго ждала этого момента, - сказала она не открывая глаза, прижав букет к домашнему халату, на узких бретельках, - А теперь поздно, мой дорогой.
  - Что поздно, Анюта? - не понял он, - Только не говори, что
  "поздно пить баржоми ". Это я уже слышал.
  Он обнял ее за плечи и ощутил запах жены - желанный и до боли родной.
  - Ты не представляешь, как я рад, что весь тот ужас уже позади. Ты не представляешь, моя милая Анюта, как я был к тебе не прав, а если сказать прямо то - каким я был скотом перед тобой.
  Анна немного отстранилась от него и посмотрела на него с удивлением снизу вверх своими ясными голубыми глазами.
  Сердце у Владимира зашлось, когда он увидел сеть новых морщинок под ее глазами с светло-синими кругами от переживаний. Обычно он в последние года не утруждал себя лишними ласками и вниманием к жене.
  - Помнишь, Володя, я тебя как-то знакомила с моим одноклассником Анатолием? Это было лет десять назад, - спросила она по-прежнему прижимая к груди цветы.
  - Конечно, нет, - недоуменно ответил он, чувствуя подвох в этом вопросе.
  - Ты никогда не интересовался ни моими знакомыми, ни даже мною, как женщиной. Со школьной скамьи он любил меня, ждал, когда я поговорю и определюсь с тобой. А я ждала все это время, когда ты бросишь мне изменять. Не могла я тогда... И Сашку было жалко, это был бы для него очередной стресс...
  Потом она вспомнила, как они познакомились и, как она была счастлива. А после того, как она впервые догадалась, что он ей изменяет, то сначала хотела умереть, но сходив на исповедь, причастившись в храме и поговорив с батюшкой, поняла, что надо ждать и молиться о муже, если он тоже самое не может сделать за себя.
  Она говорила и все смотрела на него, не отрывая взгляда от его лица. Говорила о мелких эпизодах в жизни, о своих чувствах и его равнодушии.
  - Словно прощается со мной, - мелькнула мысль у него в голове. И вдруг до него наконец-то дошло... Его Анютка, кроткая, скромная и любимая жена от него уходит! Это было так неправдоподобно и нереально, что он ее почти спокойно переспросил:
  - Ты что, от меня уходишь?
  Одновременно он вспомнил особую черту ее характера: уникальное терпение и если оно лопается, то она говорит: "Нет", или: "Все, я решила"... И тогда она сдержит свое слово во что бы то ни стало.
  Его прошиб пот и, он понял, что спровацировал ее этим глупым вопросом на решительные действия. Если она все-таки ответит на его вопрос и скажет: "Ухожу", то она обязательно уйдет. А она обязательно так скажет, ибо не умеет врать и не умеет уходить от вопросов, как он.
  - А-а-а! - вдруг дико заорал он, не давая ей произнести эти роковые для него после всего, что с ним случилось, слова.
  - Не отвечай на этот идиотский вопрос! Не отвечай! Анюта, я тебя тоже люблю, не меньше твоего Анатолия. Но ты-то его не любишь? Скажи, не любишь?
  Он опять заревел, как раненый зверь и стал метаться по кухне. Он вновь допустил ошибку, заставив ее отвечать на еще один вопрос.
  - И на этот вопрос не отвечай! Прости, прости меня! - орал он, - Я только сегодня до обеда понял... Я все понял про свою жизнь, и про тебя, Анюта, что ты уникальная женщина, которую я не ценил. Но сейчас я был в храме, - соврал он сознательно, ибо не знал более веских аргументов, чтобы удержать ее, - И договорился с батюшкой о венчании... Сначала исповедуемся, потом причастимся, а потом повенчаемся! Я люблю тебя, Анюта! Не бросай меня, Аннушка!
  Он бросился к ней на колени и обнял за ноги.
  Анна стояла все в той же позе и по ее щекам текли слезы. Сегодня она хотела сказать мужу о своем решении о разводе с ним, но была растеряна его неординарным поведением. Она никогда не видела своего вечно выдержанного и уверенного в себе мужа в таком истерично-бешеном состоянии.
  Она действительно знала о его изменах, изредка говорила ему о них в слабой надежде, что это проймет его и постоянно откладывала решающий разговор.
  Владимир на миг представил, что будет, если от него уйдет жена... Рухнет весь мир, особенно после того, что с ним произошло сегодня, когда он, лишенный всего привычного, будет один "куковать" в миру искушений и соблазна. Его не волновали какие-то материальные ущимления. Он в случае развода естесственно оставит все и уйдет с одним чемоданом. Его пугало будущее и не был уверен, что снова не пойдет по "бабским рукам", да и относительно спиртного он не был далеко не кремень. Это было бы для него катастрофой.
  Зная Анну, ее уровень веры в Бога, и щепетильность в отношении моральной чистоты, он был уверен, что за пятнадцать лет совместной жизни, она не позволяла себе даже мысли об измене.
  - Все правильно и закономерно, - вдруг подумал он, как бы со стороны, - Даже у нее не хватило терпения на мои "вывихи". Она достойна истинного счастья. Ирония судьбы... Когда я стал готов осчастливить любимого человека, он отворачивается от меня... Все закономерно... "Пора собирать камни"...
  Владимир взял себя в руки, прекратил истерику и встал с колен. Он по-детски вытер слезы, вздохнул и уже спокойно, глядя в глаза жене повторил:
  - Все правильно. Кто, как не ты имеет право на счастье. Извини, что испоганил тебе жизнь. Я сделаю все, что ты захочешь и подпишу все бумаги... Все закономерно...
  Он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал ее в губы... У него получился долгий, нежный поцелуй... Он не мог оторваться от ее податливых губ, таких знакомых и родных, таких беспомощных в ответной ласке и холодных. По ее реакции он понял, что теряет ее и, как умирающий от жажды человек припал наконец к найденному в пустыне спасительному ручейку... Освежающая прохлада, боязнь, что этот спасительный ручеек от его жадных, больших глотков вдруг иссякнет, обострили его чувства и, видимо, это передалось его жене. В этом поцелуе было одновременно и сожаление, и признание в любви. Анна поняла это.
  - Что-то произошло в его жизни, - с тревогой и озабоченностью подумала она, - Никогда я не видела его таким до слез чувственным и убитым одновременно. Что-то произошло и неординарное, которое перевернуло его привычки и стереотипы реакции на раздрожители. Неужели он так боится потерять меня? Ведь я сколько говорила ему, что если он не изменится, то не за горами и развод. Он только отшучивался тогда, но сейчас все по-другому...
  Владимир отстранился от жены, развернулся на сто восемьдесят градусов, прошел в ванную и закрылся там.
  Уперев руки в боковины раковины умывальника, он впился взглядом в свое отражение в зеркале... На него смотрел уставший от жизни человек, который вдруг понял, что она прожита бездарно и бесцельно и самое главное - без святого в душе.
  - Боже мой, - подумал он, - как мало надо было, чтобы я понял это. И как долго я сопротивлялся добру...Ведь все вроде бы было создано для того, чтобы я начал нормальную жизнь... И Куницин вместе со своей верой и его добротный пример семьи; и моя жена, какой не сыскать на всем белом свете с ее терпением и кротостью; и сын, ради которого можно было бы сделать что-нибудь достойное. Все мне Бог дал для этого, а я как слепой и глухой... А что видели от меня мои родные? Равнодушие и только. Зато доступные женщины буквально купались в избытке моего внимания..
  Он плюнул от досады и отвращения к себе в свое отражение в зеркале и открыл холодную воду, продолжая изучать свое, вдруг ставшее ненавистное лицо.
  - Володя, открой, - услышал он взволнованный голос жены и не отреагировал на него.
  - Открой! - настаивала она.
  Он молчал и наблюдал, как сгусток слюны на зеркале медленно ползал вниз.
  Анна, обеспокоенная его молчанием, не отступала и начала настойчиво стучать в дверь не только руками, но и ногами.
  Владимир открыл дверь. По глазам жены он понял, что она терзалась сомнением, что он попытается вскрыть себе вены.
  - Не дождешься, - сказал он, протягивая ей руки, - Я же знаю, что это страшный грех.
  - Впрочем я знал и то, что и прелюбодеяние тоже страшный грех, - вдруг мелькнула в его голове мысль, - И что это это изменило в твоей жизни? Эх ты, фарисей и дерьмо...
  - Я тебя впервые видела таким. Вот и волноваться стала, - как бы оправдываясь, сказала она, рассматривая плевок в зеркале.
  - И это, - она кивнула на зеркало, - тоже что-то новое в твоей жизни.
  - Всегда когда-то что-то меняется, - серьезно сказал он, взяв себя в руки.
  Он почувствовал, что решимость, с которой она начала разговор, ослабла и в ее глазах появилась искорка мягкости и этим он решил воспользоваться.
  Но его опередила жена:
  - Ты правда был в храме и обо всем договорился? - она была, как всегда, прямолинейна.
  Этого вопроса он боялся больше всего. На него нельзя ответить не однозначно.
  - Нет, - вдруг неожиданно для себя ответил он под воздействием светлых сил в его душе, - Я так сказал, чтобы оттянуть время и ты не смогла бы ответить на два мои дурацких вопроса. Я же знаю твой характер: "сказала - сделала". Поэтому я струсил... А то, что я решил с тобой венчаться - это правда... Потому, что я тебя люблю.
  Анна опустила в замешательстве глаза. Ее решение по поводу развода было выношено пятнадцатью годами их совместной жизни и утверждено только вчера, когда ее в очередной раз подкараулил у подъезда давно влюбленный в нее Анатолий и не вызвал ее на откровенный разговор.
  Анатолий после ее замужества неудачно женившись, почти сразу развелся и не связывал больше себя официальными отношениями с женщинами, ожидая, когда Анна разведется с мужем, о похождениях которого он собрал массу компромата. Именно это и сдерживало ее от развода. То, что он гуляет она знала сама, интуиция ее никогда не подводила.
  "Цель оправдывает средства" - это для Анатолия было естественным правилом, с чем она не могла согласиться в принципе. Но Владимир ее уже так достал своими загулами, что она уже была готова снять его с сюжета своей жизни и связать ее с чужим по мировоззрению человеком.
  - Черт меня дернул признаться, - поймал себя на мысли Владимир, не предполагая, что это был результат действия его внутренних сил во главе с Нравственностью, - А с другой стороны... Может быть, именно это и подкупило ее... Все ее жесты и поведение говорят о том, что она теперь сомневается в своем решении, пока еще не высказанном.
  И действительно, несмотря на довольно-таки частые обещания начать новую жизнь, сейчас она поверила ему и в основном благодаря тому, что он сказал правду. Ложь настолько пропитала его, что она чувствовала ее за версту и, если бы он соврал, то она бы воплотила свое решение в жизнь.
  - Поверь мне, Анюта в последний раз... Хотя, если ты мне скажешь: "нет", я все равно начну новую жизнь. Поэтому не надо бояться, что я пропаду без тебя. Мне будет тяжело, но я не пропаду, потому что понял кое что в жизни, - сказала его устами взявшая бразды правления им Нравственность.
  - Что я говорю? Это же крах, - в замешательстве подумал он, - сам ей в голову вкладываю ответ: "Вот когда начнешь, тогда и поговорим... А пока давай поживем врозь".
  Он очень удивился, когда ее глаза потеплели и, в них блеснула слезинка.
  - Ты действительно не такой сейчас. Обычно ты крутишься, как уж на сковороде, - задумчиво сказала она и прильнула к мужу.
  Он нежно ее обнял за плечи и от сознания ее очередного прощения слеза скатилась у него с щеки и упала на ее плечо, обнаженное легким домашним халатиком. Она почувствовала эту капельку и произнесла:
  - И это тоже ново.
  - То ли еще будет, - произнес он, - Кстати, а ты не боишься венчаться - то? "Жена да убоится мужа своего" и все такое... Это ведь своего рода подчинение, долг.
  - "Мокрый воды не боится", - ответила она грустно, - Я давно живу по Христовым заповедям, даже не венчанная. Другая давно бы тебя выставила за порог.
  - Поэтому я тебя и люблю... За то, что не похожа на других, - парировал он.
  - А я за что тебя люблю? - вдруг спросила она, не отрываясь от его широкой груди.
  - За то, что я тоже такой единственный на свете, хотя, может быть, и существовал в другой системе координат - наверно бесовой, - серьезно сказал он.
  - Это точно, - согласилась она, - Точно, может быть, и то, что я должна вытащить тебя в свою положительную, православную систему жизни. Наверное, это моя задача на земле - привести тебя к Богу. Как думаешь?
  - Думаю, что ты права... Веди, - отозвался он, - Я пока щенок в этом перед тобой... Ты же знаешь, много во мне фарисейского. Я буду стараться... Главное - я хочу этого.
  Анна отстранилась от него и посмотрела мужу в глаза.
  - Я думала, что ты улыбаешься... А ты серьезно, - сказала она, - Значит, действительно что-то важное произошло с твоей душой. Даже не верится, что так быстро.
  Он вновь привлек ее к себе и сказал:
  - А я просто черта своего уморил, который руководил мною... Силой воли своей уморил... С Божьей помощью, конечно. Или нет, неправильно... Это Божьи силы уморили рогатого, а я просто им не мешал. Вот так будет точнее.
  После этих слов она хотела вновь отстраниться от него и посмотреть ему в глаза, но он, крепко держа ее в объятьях, не позволил это сделать. На этот раз он счастливо улыбался и... плакал.
  - Улыбаешься? - спросила она, удостоверившись, что ей не под силу освободиться от его объятий.
  - Да, улыбаюсь, потому что люблю тебя, - ответил он, изо всех сил стараясь не разрыдаться.
  Владимир почувствовал, как она подалась к нему, он ослабил хватку и она подняла голову с закрытыми глазами...
  Их поцелуй был нежен и долог. Анна пошатнулась, но он ее удержал.
  - Ты чего, мать? - обеспокоенно спросил он, промакая слезы рукавом и пряча свое лицо.
  - От мужской ласки отвыкла, - с предыханием ответила она, чувствуя, как по ее телу разливается нега.
  - А вот этого не надо, - шутливо сказал он, вновь заключая ее в объятья, - Только после венчания... Две недели даю нам попоститься, исповедоваться, а потом и под венец...
  Он глубоко и счастливо вздохнул, чувствуя ее женское счастье и рискнул вновь вернуться к наболевшему:
  - И вообще, я хочу, чтобы ты мне родила лапочку-дочку. Я же буду иметь право после венчания желать и иметь желаемое в семейной жизни верующих супругов?
  Она давно распростилась со своей давнишней мечтой иметь трех детей, но сейчас сам Бог подводил ее к этому. Анна молчала, радуясь, пол минуты. Молчал и он, затаив дыхание, так как она уже не однократно отказывала ему в этом.
  - А почему бы нет? Какие наши годы? - она отодвинулась от него и освободилась, улыбнулась и весело выпалила:
  - Есть выдать на гора лапочку-дочку через... девять месяцев и две недели!
  Она шутливо приложила ладошку к правому виску и они засмеялась, вновь обнявшись.
  - Чего это вы в ванне анекдоты рассказываете, что-ли? - спросил сын Сашка, стоящий в проеме двери, - У вас пол кастрюли борща на плите осталась, а вы все хиханьки...
  После ужина Владимир задержался на кухне и спросил жену:
  - Ты не против, если в свидетели на венчание я приглашу своего друга Ивана Куницина с женой? Да ты его знаешь... Мы вместе с ним учились в институте и работаем сейчас в одном отделе.
  - Конечно. Я его помню. Он мне тогда еще понравился. И жена у него приятная блондинка. Красивая пара. У них еще двое детишек.
  - Трое, - уточнил Владимир, улыбнулся и многозначительно повторил, делая акцент на этом слове.
  Анна загадочно улыбнулась и промолчала. Владимир понял, что это очень даже может быть.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"