Яо Фан : другие произведения.

Москва-Анталья и обратно

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Москва-Анталья и обратно.

Чрезвычайно правдивая история, рассказанная заместителем декана нанотехнологического факультета Сколковского инновационно-модернизационного университета на торжественном банкете, организованном по случаю начала нового учебного года.

   Начиналась эта история, друзья мои, самым обычным, я бы даже сказал, наибанальнейшим образом. Дело в том, что у меня есть друг. Зовут его Борис. Мы дружим домами, то есть семьями. И вот он, то есть Борис, уже который год подбивает меня на совместную поездку в Анталью. Вернее, подбивал. Потому что раньше я не соглашался, а тут как-то взял, да и согласился. И полетели мы с супругами в Турцию. Но... Не будем забегать вперед. Обо всем по порядку. Д-да... У нас ведь все, хоть раз в жизни, да отдыхали в Анталье. Кого ни спроси. Друзья, соседи, знакомые, родственники... Все. Даже дядя Веня из Крыжополя и тетя Поля с острова Итуруп, и те тоже отдыхали в Анталье, обильно потребляя в течение двух недель средиземноморское солнце и дары турецкого all inclusive'a. А я, вот представьте себе, ни разу не бывал там. Все что-то мешало. То денег нет, то времени... В основном, конечно, первого. Мы ведь как жили до инноваций и модернизаций? Скудно жили. А как инновации с модернизациями пошли, так... О-го-го...
   Вот Борис мне и говорит:
   - Летим в Турцию, и все тут. Хватит работать, надо и отдыхать иногда. - И принимается в очередной раз расписывать мне прелести антальской курортной жизни. - Кстати, - говорит, - хитрые турки этим своим знаменитым "все включено" на нас, русских людях, бо-ольшие деньги заколачивают.
   - Каким это образом? - удивляюсь я.
   - А вот таким, - охотно поясняет Борис. - У нас ведь как говорят? За компанию и цыган удавился? Так?
   - Так, - соглашаюсь я.
   - На отдыхе мы - каждый сам по себе. В одиночку разве нормально выпьешь? Не свойственно это русскому человеку. Ни арак местный, ни пиво в глотку толком не лезут. Тоска. Нет компании, нет нормального общения, вот и не выпивает человек даже ту норму, которую он сам же и оплатил. Турецкий же персонал отелей своей подлой услужливостью и показной заботой о клиенте только усугубляет эту разобщенность между русскими туристами. Ведь будь я даже какой-нибудь мелкой сошкой, трясущейся дома над каждой копейкой, все равно, в Анталье я - сахиб. Белый господин. А если я сахиб и белый господин, то стану ли я с кем-нибудь общаться, тем более арак пить? Вдруг он, этот кто-то, возьмет, сволочь, и все опошлит, ненароком напомнив мне, что я все-таки мелкая сошка, а никакой не сахиб? А? Так и пылятся на полках турецких баров невостребованные бутылки с араком. А вот если бы русские туристы начали в Анталье общаться друг с другом, точно тебе говорю, разорили бы всю турецкую туриндустрию. Поэтому и зову тебя с собой. Скучно, понимаешь? А жена... Что жена... Разве способна женщина понять потребность мятущейся русской души в напряженном интеллектуальном общении?
   Да... Раз Борис так говорит, то значит, так оно и есть. Ведь Борис большой ученый. Я вам еще не говорил? Нет?.. Большо-ой. Большой человек и большой ученый. Так что с наблюдательностью и логикой у него все в порядке. Вообще, Борис всегда славился умением вычленить проблему из мутной текучки повседневности общественного бытия, раздраконить ее, добраться до самой сути и сделать из всего этого единственно правильный вывод. Ведь он король научного анализа и синтеза.
   Короче говоря, уговорил он меня. Решение о совместной поездке было утверждено на домашнем совете, под него из семейного бюджета было выделено соответствующее финансовое обеспечение, и события покатились по наезженной колее, хорошо знакомой каждому из вас. Поход в одно турбюро, второе, третье, поиск подходящего варианта... И вот, наконец, найдено то, что нужно. Славная девчушка, менеджер турфирмы уже заполняет документы, а я возьми да и спроси:
   - Вы нас чартером отправляете или регулярным рейсом?
   - Чартером, - отвечает белобрысая милашка и улыбается.
   - А какая авиакомпания? - уточняю я, сам еще не понимая, зачем я это делаю.
   - "Blue Sky". - И опять улыбается, словно кукла механическая.
   Оп-па. Вот это да. У меня в этом "Блю скае" одноклассница коммерческим директором работает. Каждый раз, как встречаемся, говорит мне: "Да что ты за домосед такой! Слетай хоть куда-нибудь, я тебе скидку на билеты сделаю".
   Эдак осторожненько, чтобы не спугнуть удачу, интересуюсь у белобрысой менеджерши:
   - Скажите-ка, милочка, уменьшится ли цена путевки, если я с авиакомпанией договорюсь о скидке?
   - Пожалуйста, - отвечает. - Я просто не буду включать авиабилеты в общий пакет. Вам самому придется обратиться в авиакомпанию и приобрести у них билеты.
   - Вот и замечательно! - обрадовался я. Достаю телефон, набираю номер. - Привет, Ирка! - Это я уже своей однокласснице. - Как жизнь?
   Она обрадовалась моему звонку, это я вам точно говорю. У нас ведь с ней не просто так, здравствуй - до свидания. У нас - история взаимоотношений. Весь восьмой класс она только и делала, что тихо сохла по мне, бросая томные взгляды.
   - Нормально, - отвечает она. - Сын женится, дочь уезжает в Штаты на стажировку, а я с мужем развожусь.
   - Это ты брось. Муж у тебя - мужик правильный, негоже с ним эдак-то... Слушай, солнце мое, я тут в Анталью собрался. Не поможешь со скидочкой на билеты?
   - На какое число тебе? - уточняет Ирка.
   - Семнадцатого - туда, тридцать первого обратно.
   - Не вопрос. У нас в прошлом месяце была акция - "Миллионный пассажир". Так я тебе под это дело бесплатные билеты сделаю. И туда, и обратно.
   - Вот это да! - восхищаюсь я Иркиным великодушием. Вот, что значит настоящий друг! - Но я не один, нас четверо, - уточняю на всякий случай.
   - Ерунда, - заверила она меня. - Все спишу под "Миллионного..." Я ж тебе обещала сделать, значит сделаю.
   Я, дорогие мои коллеги, не буду изнурять вас рассказом о ничего не значащих мелочах и подробностях, ибо в таком случае история моя станет поистине бесконечно длинной и утомительной. Поэтому о несущественных для развития событий деталях, с вашего позволения, упомяну лишь тезисно.
   Прилетели в Анталью, заселились в отель. Загораем, купаемся, ездим на экскурсии. Тоска смертная, одним словом. Только ежедневные диспуты с Борисом о смысле русской жизни и позволили нам окончательно не закиснуть от скуки. Так бы и прошли эти две недели в бессмысленном ничегонеделании и пузогрействе, если бы не одно, на первый взгляд, мелкое происшествие. Да даже и не мелкое, а мельчайшее, мизерное, микроскопическое. И не происшествие вовсе, а так... Туман, дымка, морок.
   Случилось это дня за два до нашего возвращения домой. Я уже упоминал о том, что мы пару раз ездили на экскурсии. Так вот, вздумалось нашим супругам завершить культурную программу поездкой на раскопки знаменитого античного города Афродисиаса. Ну, и мы с Борисом, соответственно, с ними. Утром я, как всегда, спускаюсь первым вниз и жду остальных членов нашей небольшой компании. Смотрю, кроме экскурсионного автобуса у входа стоит еще один. Обычное дело, кто-то приезжает, кто-то уезжает. Отель, одно слово. Стою, курю, поплевываю в урну. Жду. Мимо меня проходят люди с чемоданами и без, рассаживаются по автобусам. Обычная предотъездная суета.
   - Маша, Маша, где Витя?
   - Он уже давно в автобусе, мама!
   - Мужчина, куда ж вы свой чемодан пихаете?!
   - Куда надо, туда и пихаю!
   - А я вам говорю - не ставьте свой сундук на мою сумку! У меня там хрупкие вещи!
   И тут посреди этого бедлама замечаю девушку красоты необычайной. Я вам, друзья, не стану расписывать какие у нее волосы, глаза, губы, руки, ноги, грудь и все такое прочее. Меня всегда, да будет вам известно, умиляют бумагомараки пишущие нечто вроде этого: "Он скользнул взглядом по ее небольшой, но упругой груди". Или же: "... по большой и упругой..." Интересно, как они научились взглядом степень упругости определять? Их бы с такими способностями к нам в университет. Глядишь, удалось бы сэкономить на испытательном оборудовании. Но... Не о том речь. Девушка, значит, красоты необычайной. А не стану я вам ее прелести описывать не потому, что не хочу этого делать, а потому, что толком и разглядеть ничего не успел. Почувствовал только, что красива она чертовски. Образ в целом, так сказать. А как мои глаза встретились с ее глазами, так между нами тут же и проскочило нечто вроде высоковольтного разряда. Меня аж тряхнуло. И эдак, я вам скажу, весьма чувствительно тряхнуло. Я даже подпрыгнул на месте.
   И вот смотрит она на меня, глаз не отводит. И я, соответственно, тоже. Я уж и не замечаю суеты кругом, туристов этих дурацких, отъезжающих, а вижу только ее глаза. И даже не глаза, а только лишь зрачки ее огромные, черные, как магнитом меня притягивающие.
   Делает она шаг мне навстречу, другой, третий, четвертый... И вот она уже стоит напротив меня, руку свою кладет мне на плечо и говорит голосом таким глубоким и чувственным, что у меня все внутри сначала заледенело и сжалось, а потом вдруг разогрелось и разбухло так... Я не о том, молодой человек. Всему свое место и время. Ох, и молодежь пошла... Ни такта, ни чувства меры... Ладно...
   Ну вот, положила она руку мне на плечо и говорит:
   - Меня зовут Мышатой. А тебя?
   - А меня...
   - Не говори, - перебила она меня, - я уже знаю. - И глубоко вздохнула. - Как жаль, что мне уже пора ехать. - И добавила. - Ничего. Мы еще с тобой встретимся.
   А руку она при этом все еще держит на моем плече и стоит так близко, что животы наши соприкасаются. Конечно, будь такое лет двадцать, двадцать пять назад, мы, наверное, другими частями тела соприкасались бы, но... Что есть, то есть. Животик у меня, конечно, торчит вперед несколько больше, чем надо бы. И врачи советуют, и жена пилит, что, мол, худеть надо... А с другой стороны, а зачем? За девками молоденькими бегать? Так хватит, отбегался уже. Нет, были, конечно, и мы рысаками. Ах, какие у меня были женщины... О-хо-хо, грехи мои тяжкие... Но про это как-нибудь в следующий раз.
   Вот... Так мы и стояли, пока она не промолвила с грустью:
   - Мне пора... - И упорхнула в автобус.
   Села у окна и ручкой мне делает прощальные знаки. Не так, знаете ли, как деревенщина какая-нибудь, машет во всю ивановскую, а эдак аккуратненько пальчиками перебирает по стеклу в самом низу окна. Автобус тронулся, она задернула занавеску, и только пальчики беззвучно продолжали отстукивать по стеклу прощальный марш.
   - К-хм, к-хм... - слышу за спиной. Это Борис. - Хороша кралечка. Знакомая?
   - Нет, первый раз в жизни вижу, - не оборачиваясь, ответил я. - Честно. Веришь?.. Подошла сама, принялась знакомиться... Черт! Хорошо еще, что жены рядом не было.
   - Они сейчас подойдут. Задержались в сувенирной лавке. Знаешь, а я ее где-то видел. Такое ощущение, что знаком с ней был когда-то, давно-давно.
   - Наверное, в прошлой жизни, - сострил я.
   - Наверное... - охотно согласился Борис.
   А тут и супруги наши появились. Мы сели в автобус и отправились на эту раз... расчудесную экскурсию в славный город Афродисиас смотреть на камни, пролежавшие под землей почти две тысячи лет, а теперь зачем-то извлеченные оттуда и выставленные на всеобщее обозрение.
   Еще один день прошел в пляжном безделье, отягощенном обжорством и солидным количеством скверного местного пива, и вот мы уже в аэропорту, ожидаем своего рейса. Отдохнувшие, загорелые, как ржаные сухари, готовимся к полету домой, в эту чертову Москву, где живет двадцать миллионов человек и четыре миллиона автомобилей, где дышать приходится смесью азота с угарным газом, пить коктейль из ржавой воды с растворенной в ней таблицей Менделеева, а есть... вообще, черт знает что.
   Все, как говорится, счастливые и довольные, и только меня терзает какая-то смутная тревога, нехорошее предчувствие, что ли.
   - Что это ты какой-то смурной сегодня? - поинтересовался Борис. - Не выспался, что ли? Ничего, - постарался утешить он меня, - в самолете поспишь. Пойдем лучше в дьютифри, оставшиеся деньги потратим.
   - Слушай, Борь, - спрашиваю, - а мы над Крымом полетим?
   - Ну да, - отвечает, - полетим. Именно над Крымом и полетим.
   Я ведь почему спрашиваю? Борис ведь у нас географ. Я вам еще не говорил? Нет? Да, географ. И если он говорит, что полетим над Крымом, то, значит, так оно и есть, и никак иначе. Здесь я должен уточнить, что происходило все в те не столь давние времена, когда Крым еще не был нашим.
   Ну вот, я как услышал про Крым, так мне совсем нехорошо сделалось. Думаю, теперь понятно, откуда у меня нехорошее предчувствие.
   Идем мы по залу, направляясь в дьютифри, Борис мне что-то рассказывает, а я только про тот несчастный израильский самолет, который над Крымом сбили, и думаю.
   - Слушай, Борь, - перебиваю я его, - а если они нас тоже ракетой, как тот израильский самолет, а? Что делать тогда будем?
   Борис остановился, поглядел на меня внимательно, поскреб пятерней свою седую бороду и ответил:
   - Ну, если ракетой, то ничего делать не будем. Больше уже не придется ничего делать. Только ерунда это. Не было там никакой ракеты. Там взрывчатка на борту была.
   - Как не было? - удивляюсь я. - Ведь главный украинский ракетчик сознался, что это они. Ракетой. Случайно.
   - Ты что, веришь, что наши военные единственной ракетой могут самолет сбить?
   - Нет, в то, что с первой ракеты могут самолет сбить, конечно же, не верю. Но! Во-первых, ракета случайно попала в самолет, отклонившись от заданного курса. Во-вторых, это не наши военные, а украинские.
   - Хрен редьки не слаще, - уверенно сказал Борис. - Что наши, что украинские, один черт, из одного теста сделаны.
   - Не-е, - уверенно возражаю я. - Здесь ты не прав. Украина не Россия.
   Я ведь природный хохол. Я вам еще не говорил? Нет? И не из нынешних ряженых, выдающих себя за потомков запорожских лыцарей. Да их предки, небось, в руках ничего кроме сохи и не держали. А они туда же, в казаков рядятся, хохлами себя числят. Так вот, род свой я веду от казацкого полковника Дворецкого, того самого, что прибыл на Москву с посольством гетмана Брюховецкого и был пожалован царем Алексеем Михайловичем титулом думного дворянина. Но водилась за моим предком одна слабость, любил он во хмелю, что называется, вальтов гонять. До сих пор, кстати, все мужчины нашего рода, употребив определенное количество алкоголя, склонны к проявлению немотивированной агрессии и насилию. Так вот, предок мой, новоиспеченный думный дворянин, на торжественном обеде у самого царя хлебнул лишку, ну, и затеял драку с соседом по столу. За такое безобразие сослал царь бравого полковника в Сибирь. Но здесь, что называется, получился обратный эффект. Кинули щуку в реку. Рубака-запорожец, встретив в Сибири таких же отъявленных хулиганов, как и он сам, так развернулся, таких подвигов насовершал, такие услуги оказал престолу, что только держись. Но это уже совсем другая история. Об этом я вам расскажу как-нибудь в другой раз.
   Э-э... О чем, бишь, это я? Ага! Вот я и заявляю Борису:
   - Украина не Россия.
   - Оно, конечно, так, - неохотно соглашается Борис. - Украина не Россия, только почему-то в Киеве происходят те же самые события (по коренной сути своей), что и в Москве, только с разницей в 13-14 лет.
   - Как это? - искренне удивляюсь я.
   - А вот так, - отвечает он. - В Москве когда случилась трехцветная революция?
   - В девяносто первом.
   - А оранжевая в Киеве?
   - Кажется, в 2004-м, - не очень уверенно отвечаю я.
   - А противостояние Ельцина с Верховным Советом?
   - В девяносто третьем...
   - А в Киеве такая же петрушка случилась в 2006-м. Слава Богу, без стрельбы обошлось. В 96-м в Москве избирают повторно больного Ельцина, за спиной которого уже тогда прятались кукловоды из спецслужб, а в Киеве в 2010-м...
   - Что ты говоришь! - воскликнул я, поражаясь глубиной Борисова провидения. - Так значит в 13-м, 14-м году в Киеве следует ожидать... - Ощущение причастности к рождающемуся на моих глазах истинно научному анализу сложнейшей геополитической ситуации заставляет меня сделать брови домиком и рукой зажать рот. Продолжаю я уже почему-то шепотом: - соответствующих товарищей.
   - Ага, - подтверждает мою догадку Борис.
   А раз Борис так говорит, то, значит, так оно и есть. Ведь Борис у нас не только географ, он еще и политолог. Не знали? Нет? Да, политолог.
   Итак, Борис сказал:
   - Ага!
   Я подумал-подумал, покрутил в голове услышанное и вздохнул. Анализ и прогноз общеполитической ситуации - это штуки, конечно, чрезвычайно занимательные, но меня больше волнуют малоконтролируемые ракеты, имеющие обыкновение взлетать с Крымского полуострова и попадать в гражданские самолеты, битком набитые ни в чем неповинными гражданами. Поэтому я постарался вернуть Бориса с высот научно-практических прозрений на нашу многогрешную землю.
   - Борь, я все-таки насчет ракеты беспокоюсь.
   - Говорю же тебе русским языком, не было никакой ракеты, взрыв произошел на борту самолета! - Похоже, Борис начал уже раздражаться.
   - Помнишь, незадолго до этого в Москве подстрелили Гиви Маленького? Так вот, Гиви Маленький был злейшим врагом Бени Кацмана. Из-за него Беня вынужден был скрываться в Израиле. Уж там-то Гиви его не мог достать. Ведь там, в Израиле не то, что у нас. Там особенно не забалуешь. Так вот, когда Гиви подстрелили, Беня и решил, что может спокойно возвращаться в Москву. Тем самым разнесчастным самолетом он и летел. Да, видимо, слишком рано успокоился. Это дело рук серьезных людей. А серьезные люди на какую-то там ракету рассчитывать не будут. У них свои методы. Теперь понятно?
   - Теперь понятно! - Обрадовался я.
   Борис в этих мафиозных делах большой дока. Он ведь серьезный публицист. Не читали? А вы почаще заглядывайте на новостные порталы. Там вам обязательно попадется какая-нибудь Борисова статья.
   Дошли мы до дьютифри, потратили там все оставшиеся денежки и, прихватив жен, отправились на посадку. Здесь у вас, конечно же, возникнет вопрос: зачем было тратить оставшиеся деньги? Ну, во-первых, не так и много их у нас оставалось, всего-то хватило на пару бутылей вискаря, а во-вторых, зачем нам деньги, если в Шереметьеве нас уже ожидает мой младший сын со своим верным микроавтобусом марки "Фольксваген"?
   Заняли мы свои места в салоне бизнес-класса (спасибо однокласснице Ирке!), жен, естественно, вперед посадили, сами сзади расположились и уже начали пробовать, чем же таким интересным отличается товар из дьютифри от обычного магазинного, что его расхватывают, как яйца перед Пасхой. По одной попробовали, по второй, ничего не поняли. Самолет уже от полосы оторвался и летит себе, а мы продолжаем пробовать. И тут у меня в душе снова зашевелилось прежнее нехорошее предчувствие. Нет, не то, чтобы я опять вспомнил про эту ракету распроклятущую (с ракетой-то мне теперь все ясно), а чувствую, что что-то, все-таки, с нами должно произойти.
   И точно! Только-только мы успели покончить с первой бутылкой (Крым к тому времени мы уже миновали), как слышится из динамиков милый голос стюардессы: "Пристегните, пожалуйста, ремни, через десять минут наш самолет произведет посадку в аэропорту Борисполь". Зачем Борисполь, какой Борисполь, у нас билеты до Шереметьева! Нас на родине ждут! Чуткие родные пограничники уж замучились, ожидаючи нашего рейса, чтобы пойти наконец-то попить чайку с кофейком, давая тем самым нам, грешным, изумительную возможность - насладиться дымом отечества, стоя в многочасовой очереди. А тут на тебе - Борисполь!
   "Задержка будет не более часа, мы только дозаправимся и полетим дальше", - радостно щебетали стюардессы, выпихивая пассажиров из самолета на трап. И вот тут-то, шагнув из салона на верхнюю площадку трапа, я вдруг понял, что то самое нехорошее предчувствие, терзавшее меня сегодня с самого утра, уже сбылось, реализовалось в конкретной нашей событийной действительности. И обрадовался этому. Подумаешь, небольшая задержка в Киеве. Это ведь не шальная ракета, не одновременный отказ всех двигателей, не идиотские проделки террористов или мафиози. Это всего лишь небольшая задержка на пути домой. Знай я тогда, что будет с нами дальше, я бы так не радовался.
   Через час ожидания в аэропорту, на посадку нас никто не пригласил. Информации нигде никакой. Ответ один: "Ждите". И вот тут-то меня и осенила блестящая идея - позвонить Ирке. Набираю номер. Долго играет музыка, наконец, слышу ответ:
   - Слушаю.
   Думаю, что это она так официально мне отвечает? Номер-то мой у нее наверняка определился.
   - Привет, Ир, - весело так говорю, - это я. Не узнала, что ли?
   - Узнала, - отвечает. А голос холодный-холодный, как со дна морского. И дрожит. Понимаете? Дрожит голос-то.
   - Ир, нас в Киеве посадили и ничего не говорят. Поспособствуй, пожалуйста. Хорошо?
   - Перезвоню через полчаса. - И отбой.
   Прошло полчаса, час - нет звонка от Ирки. Звоню сам. На этот раз она оказалась более словоохотливой.
   - Ир, это опять я.
   - Слушай, мне удалось для тебя сделать четыре места в Бориспольской гостинице. Извини, только на одни сутки...
   - Какие сутки, Ир? - искренне изумляюсь я. - Мы что, сегодня не летим в Москву?
   - Ничего не знаю, у нас тут с самого утра такое творится! - Иркин голос вновь завибрировал самым откровенным образом, и в нем как будто бы даже послышалась ненароком набежавшая слеза. - Люди в масках, с автоматами... Потом прокуратура... Документацию изымают, компьютеры курочат...
   - Ты успокойся, подруга, не нервничай. В такой ситуации главное - сохранять трезвую голову, - попытался я утешить Ирку. - Я тебе еще через час позвоню, если нас к тому времени, конечно, еще не отправят.
   Через час я звонил снова, потом еще через час и только тогда Ирка смогла сказать мне что-то конкретное:
   - Понимаешь, - принялась объяснять мне она, - сегодня произошло нечто невероятное. - Наши борта нигде не заправляют. Везде требуют предоплату. Без всякого предупреждения. А все счета у нас с сегодняшнего дня заблокированы прокуратурой. Понимаешь?
   - Вообще-то, не очень, - пролепетал я.
   - Вот и я мало что понимаю, - тяжело вздохнула Ирка. - Так могли бы поступить со злостными неплательщиками. Но мы таковыми не являемся! Да ладно ... Что я гружу тебя своими проблемами... - Она снова вздохнула. - Документацию всю увезли, компьютеры увезли, директрису нашу тоже забрали. Говорят, что для беседы. Сижу, жду, когда приедут за мной. По предварительным данным, нас собираются обвинить в преднамеренном банкротстве и мошенничестве.
   - Слушай, Ирка, ты не сиди сложа руки, делай что-нибудь, сматывайся хотя бы, что ли, - пролепетал я. Говорить о своих мелких проблемках, когда у человека такие проблемищи, мне стало как-то неудобно. Но она как будто и не услышала моего совета.
   - Я лично говорила с командиром вашего борта. У него керосина было - до самой Москвы и даже дальше. Но по пути из Антальи поднялся такой встречный ветер, что у него расход топлива вырос почти вдвое. Он и высоту пробовал менять - ничего не помогло. Пришлось садиться в Борисполе, а там отказываются заправлять. Ничего не понимаю! Мистика какая-то...
   Мы потолкались еще чуть-чуть в аэропорту, получили свой багаж, и двинулись в гостиницу. Многие наши сотоварищи по несчастному антальскому рейсу еще чего-то ждали, на что-то надеялись, но мы после переговоров с Иркой уже знали точно - не будет для нас никакого рейса на Москву. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Никогда не будет. А тут еще и последовало подтверждение. Позвонила Ирка:
   - Спасибо тебе за совет, - говорит. - Я уже в Минске. Через десять минут улетаю в Лондон. Слава Богу, сумела скопить себе копеечку на старость лет. Никогда не думала, что придется вот так... - Ирка зашмыгала носом. - Вы уж на меня зла не держите. Ладно? Надеюсь, доберетесь как-нибудь сами до Москвы?
   - Доберемся, - с деланным оптимизмом заверил я. - Счастливой дороги тебе Ирка и ... Удачи!
   После такого разговора рухнули последние, самые малюсенькие надежды на чудо. Проклятый роуминг обнулил счета на всех наших телефонах. Сидим мы в гостиничном номере и решаем, что же нам делать. Я уж не стану вам пересказывать всего, что говорили наши жены и о нашем с Борисом умении планировать семейные бюджеты, и о своем временном умопомрачении, в котором они, судя по всему, находились, когда доверили нам деньги.
   Положение, конечно, прямо вам скажу, было непростое. Денег нет ни копейки, из еды - только бутылка виски. А жрать, между тем, уже хотелось на всю катушку. И тут мне в голову пришла весьма, как мне кажется, неплохая идея.
   - Я, помнится, читал у Добрицы Чосича о том как питались солдаты отступающей сербской армии в Первую мировую.
   - Как? - проявил живой интерес Борис.
   - У них совсем не было еды, но у них была виноградная водка. Они грели ее в котелках и пили. Пардон, ели. Очень сытно получалось. Во всяком случае, так утверждает Чосич.
   - Что ты говоришь... - Похоже, моя идея пришлась по сердцу Борису. - Виски, правда, делают из ячменя, а не винограда... Но стоит попробовать.
   Что тут началось! Эти чертовы ба.., то есть женщины, чуть живьем нас не слопали! Наконец, когда буча чуть улеглась, Борина супруга, с трудом переведя дух, говорит:
   - Надо вспомнить телефоны и адреса всех знакомых, какие только есть у нас в Киеве.
   - А у нас все дома осталось: и телефоны, и адреса. - Это уже моя.
   - Вот ба..., то есть женщины, бестолковые. Сейчас я позвоню сыну, и он пришлет нам денег.
   - С чего ты позвонишь? На всех телефонах не то, что ноль, а огромный минус.
   - А занять? - продолжаю настаивать я.
   Но моя супруга, презрительно улыбнувшись, лишь махнула рукой в мою сторону.
   - Эврика! - вдруг вскричал Борис. - У меня в телефоне есть рабочий номер моего старинного друга, профессора Сидоренко. Мы сможем его набрать вот с этого аппарата. - Указательный палец Бориса показывал на стационарный телефон, стоявший в номере.
   - Молись, чтобы он еще не ушел с работы, - как-то уж, на мой взгляд, излишне серьезно промолвила Борисова супруга в тот самый момент, когда Борис набирал номер профессора Сидоренко.
   Но, несмотря на достаточно позднее время, профессор оказался на месте.
   - Борис! - обрадовался он. - Тебя мне сам бог послал. Или черт. - Он засмеялся. - Впрочем, неважно кто, главное - ты здесь. Срочно приезжай ко мне.
   Борис стал мяться, объяснять, что он в Киев попал совершенно случайно и, вообще, сидит в Борисполе, в гостинице без копейки денег.
   - Ерунда! - радостно заревел в трубку профессор Сидоренко. - Хватай такси и мигом ко мне. Я буду ждать у входа в институт и расплачусь с водителем. Только быстрее приезжай! Обещаю решить все твои финансовые проблемы!
   - Вот видишь, Тигрик, все и устроилось, - сказал жене Борис, кладя трубку на аппарат, - а ты рычала. Сейчас смотаюсь в институт украинской истории, и будут у нас деньги.
   - Нет уж, - ответила ему супруга, - никуда ты не смотаешься. Поедем к профессору Сидоренко все вместе.
   - Тигрик, не рычи, - вполне умиротворенно попросил Борис. - Вместе, так вместе. Разве я против?
   Через час мы уже сидели в кабинете профессора Сидоренко, пили чай с баранками и слушали рассказ хозяина. Суть профессорской истории была примитивна, как правда. Формулировалась она следующим образом. Профессору необходимо ехать в командировку - поучаствовать в работе международной научной конференции, а он, ну, никак не может. У него через день сын женится, а не присутствовать на свадьбе собственного сына - это уж, как вы сами понимаете, слишком. В то же время и на конференцию не поехать нельзя. Вообще-то, конференция эта должна была состояться через месяц. Уведомление о ней институт получил еще три месяца назад. Профессор Сидоренко вместе с содокладчиком заявили свой доклад на первый день слушаний, более того, они записались и в прения на третий день. И все бы ничего, но сегодня утром институт получил телеграмму, что конференция начинается завтра. Первый день - прибытие, регистрация, ознакомительная экскурсия по городу и тому подобная привычная ерунда. А на следующий день начинается сама конференция. А у профессора Сидоренко - как раз свадьба. Все бы ничего, в конце концов, от участия в конференции можно просто отказаться. Но!!! Вместе с телеграммой в институт пришел и денежный перевод. Организаторы конференции неожиданно выплатили участникам гонорар! И какой приличный гонорар! Профессор продемонстрировал нам толстенную пачку гривен.
   Содокладчик профессора Сидоренко, профессор Федорив, на радостях обналичив всю немалую сумму, практически тут же заболел и был с температурой за сорок увезен на "Скорой" в больницу. У весьма немолодого профессора вдруг обнаружилась детская болезнь - корь.
   - И вот сижу я у телефона в столь поздний час, и обзваниваю всех знакомых, кто мог бы заменить меня. И никто не соглашается. И тут звонишь ты, Борис. Это просто чудо, - подытожил профессор Сидоренко. - Выручай, Боря, съезди вместо меня, прочитай доклад.
   - А куда ехать-то? - поинтересовался. Борис.
   - Да тут недалеко, в Чигирин. Конференция посвящена 333-летию второй обороны Чигирина от турок. Поедешь? - с надеждой в голосе спросил Сидоренко. - Доклад свой я тебе дам.
   - Не надо. - Махнул рукой Борис. - За ночь свой напишу.
   Должен вам сказать, что эта самая история для Бориса все равно, что для вас таблица умножения. Ведь он серьезный историк. Разве я вам еще об этом не говорил? Нет? Ну, ладно.
   Сидоренко обрадовался, засуетился, сует деньги Борису. Борис деньги взял, рассовал по карманам (пачка была такая толстая, что в бумажник у него поместилась, в лучшем случае, десятая часть).
   - Но... - Сидоренко замялся. - Здесь гонорар на двоих, поэтому ты, пожалуйста, верни организаторам половину. И расписку с них возьми.
   - Зачем? - это уже я не удержался и встрял в разговор. - Зачем возвращать? Я поеду с Борисом. - Ведь вы же знаете, как я умею рассказывать всякие разные истории. - Что я не сумею содокладчиком выступить? И в прениях поучаствую. Правда, сфера моих научных интересов лежит несколько в стороне от истории семнадцатого века, но опыт соответствующий у меня имеется. И... Что главное в науке? Метод! И методология! А уж этими вещами я владею на все сто. - Уж больно не хотелось мне упускать половину такого симпатичного гонорара.
   Сидоренко вновь засуетился, видимо испугавшись, что наметившаяся договоренность с Борисом может расстроиться из-за такого пустяка, как наличие или отсутствие содокладчика.
   - Конечно, конечно! - воскликнул он. - Поезжайте и вы. Тогда и деньги никому возвращать не придется.
   Из института украинской истории мы выходили успокоенными и, можно даже сказать, умиротворенными. Удивительно, но на протяжении всей беседы с профессором Сидоренко наши жены не проронили ни слова! Нет, что ни говорите, а один только вид солидной пачки дензнаков завораживает нормального человека. Все-таки наличные есть наличные. Это вам не эти ваши мерзостные пластиковые карточки. Да их даже в руках-то держать противно, скользко... Тьфу да и только!
   Итак... Вышли мы из института (программу конференции и доклад профессора Сидоренко я все-таки прихватил на всякий случай) и поехали на вокзал. Посадили жен на московский поезд и стали решать, как нам добираться до этого самого Чигирина. Стоим, изучаем расписание движения поездов и вот тут-то Борис и говорит:
   - В ночь, с пересадкой... А в Черкассах еще и автобус... Да как там еще расписание между собой стыкуются... А если стыкуются, то что нам так рано в этом Чигирине делать? Не ночь будет у нас, а сплошное мучение. С деньгами у нас проблем нет. Предлагаю сейчас снять номер в ближайшей гостинице, капитально поужинать и со спокойной совестью лечь спать. А утром вызовем такси и поедем в Чигирин. Здесь всего-то двести километров. Так мы и сделали: и наелись (сразу за весь прошедший день), и нормально выспались, и с комфортом доехали до Чигирина.
   Нашли археологический музей (там должна была проходить конференция), зарегистрировались и получили квиток - направление в отель. Оставили в номере свой немудреный багаж и отправились знакомиться с городом. Поднялись на Замковую гору, обозрели окрестности. Райцентр как райцентр, тихий, зеленый, только с историческими достопримечательностями. Идеальное место для жизни после выхода на пенсию. Спустились вниз, прошлись до гостиницы.
   - Неплохо бы и подзакусить, - предложил я. - Вроде бы я видел в нашей гостинице некое едальное заведение. Предлагаю зайти туда и съесть по паре дежурных шницелей.
   - Никаких шницелей, - активно воспротивился Борис. - Надо воспользоваться случаем и насладиться шедеврами истинно украинской кухни без всякой попсы и подделок.
   У Бориса, надо вам сказать, есть своя кулинарная теория. Он считает, что настоящую национальную кухню можно найти только в глухой провинции, вдали от больших городов и туристических центров. Причем, чем дальше, тем лучше. Не успел я у него язвительно осведомиться; каким же образом он собирается искать заведение общепита, соответствующее его взыскательному вкусу, как шагнул он к краю тротуара и, голосуя, поднял руку. Не прошло и тридцати секунд, как около нас тормознулась видавшая виды "Ауди" - "селедка", хотя за предыдущие двадцать минут по этой улице не проехал ни один автомобиль.
   - Чудеса в решете! - только и промолвил я.
   Водитель гостеприимно распахнул дверь и предложил:
   - Сидайте.
   - Мы, молодой человек, из Москвы и хотели бы... - начал пространную речь Борис.
   - А то я ж и гляжу, - оборвал его водитель, - стоят два кацапа бородатых, мабуть, думаю, с самой Москвы приихалы.
   Я не поклянусь вам на Библии, что он сказал именно так, может быть, даже сказал совсем не так или не то, но я хотел дать вам почувствовать колорит и специфику того места, где будут развиваться дальнейшие события. Я говорю по-русски, а отвечают мне по-украински или же на весьма симпатичной смеси того и другого.
   - Мы бы хотели поесть, но не гамбургеров с колой, а чтобы была натуральная украинская кухня. И чтоб горилка с перцем была настоящая, а не "Немирофф" какой-нибудь. Понятно? Сможете нас отвезти в такое заведение?
   - А чего не понять, - отвечает водитель. - Есть тут у нас одно местечко за городом, на берегу водохранилища. Я туда уже отвозил сегодня трех поляков, одного турка и двух ваших, московских. И горилка, что надо, и кормят - пальчики оближешь.
   - Вези, - скомандовал Борис.
   Сели, поехали. Минут через пять водохранилище перед собой увидели. Красотища-а...
   - Вот куда надо было ехать отдыхать, - говорю я Борису.
   - А мы в следующем году так и поступим, - отвечает он.
   Дорога пошла вдоль берега. Впереди показался... Ну, по московским меркам эдакий компактненький микрорайончик, а по здешним, наверное, целый город. Завод какой-то и дома высотные, этажей в 12-15 вокруг него. "Повезло же, - думаю, - людям в таком прекрасном месте жить и ежедневно красотами природы наслаждаться". Подъезжаем поближе, батюшки-светы! Картинка, как из какого-то постапокалиптического фильма. Завод стоит полуразрушенный, а жилые дома-высотки стоят пустые с выбитыми окнами. И ни одной живой души!
   - Что это у вас за абсурд, воплощенный в реальность? - с испугом в голосе спросил я. - Ты нас ненароком не в Чернобыльскую зону завез?
   Водитель смеется.
   - Да, нет. Это у нас своя зона образовалась. ГРЭС здесь начинали строить и городок энергетиков. Строили-строили, да не достроили, бросили. Так и стоит уже больше двадцати лет пустой город. А начинали его лет сорок назад. Меня тогда еще и на свете не было.
   - Странно, - говорю. - Чтоб в советские времена не сумели какую-то там ГРЭС достроить. Да их по стране тысячи штук было. И чтоб какую-то и вдруг не сумели закончить... Странно.
   - А ничего тут странного и нет, - объяснил водитель. - Когда тут строительство начиналось, старики им говорили, что нельзя здесь строить. Говорят, что здесь в стародавние времена колдунья жила. Потому и нельзя ничего там строить, не даст она. Да и сейчас там ночью вещи нехорошие творятся. То огоньки бегают, то тени, то голоса... А поговаривают, что и люди там иногда пропадают. Короче, лучше одному да еще ночью туда не соваться.
   За разговором проскочили мы мертвый город и подъехали к одноэтажному строению, стоящему на самом берегу водохранилища. Строение не очень маленькое, но и не очень большое. Рядом на заасфальтированной площадке - автостоянка, на открытой веранде - столики.
   - Вы приезжайте за нами часа через три, - попросил Борис, расплачиваясь с водителем.
   - А лучше через четыре, - подправил я Бориса.
   Местная кухня оказалась выше всяких похвал, хозяйка - улыбчивой и расторопной, а горилка - чистой, как слеза младенца, и крепкой, как мужская дружба. Короче говоря, через четыре часа усталые, но довольные мы покинули гостеприимное заведение и сразу же попали в объятия знакомого водителя.
   - Ото вы важно посидели, - с плохо скрываемой завистью в голосе констатировал он.
   - Спасибо тебе, братец, уважил. - Я вытащил из бумажника купюру и, не глядя на нее, сунул в карманчик рубашки водителя.
   Загрузились мы в машину и поехали. Недалеко отъехали, как вдруг: бах, трах, хлоп. Машину сначала влево кинуло, потом вправо, снова влево и опять вправо! Водитель крутит руль, как сумасшедший, а я в верхний поручень вцепился обеими руками и ору благим матом:
   - Ты в сторону заноса крути! В сторону заноса!
   - Да я стараюсь! - отвечает.
   Наконец-то машина остановилась. Слава Богу, не перевернулись и под встречную не попали. Вышли мы из машины, огляделись - переднее левое полностью в ошметки. Да-а... Меж тем ночь уж почти наступила. А встали мы как раз напротив мертвого города. Мальчишка-водитель достает из багажника домкрат, запаску и, бурча что-то себе под нос, принимается менять колесо. Мы с Борисом стоим, окрестности обозреваем. Кузнечики стрекочут, как сумасшедшие, с водохранилища тянет легким сквознячком. Тут-то Борис неожиданно заявляет:
   - Ну, до того тут хорошо, до того кажется все родным, знакомым, как будто домой вернулся после долгого отсутствия.
   Я тоже вслед за Борисом расчувствовался, вздохнул поглубже, чтоб насладиться сполна сладким, пахучим воздухом, как вдруг заметил, что кузнечики враз затихли. И тут же звук возник, как будто завет кто-то. Сначала тихо, потом чуть погромче. И зовут не кого-нибудь, а меня. И голос вроде женский. Я потихонечку выдохнул и постарался, как можно равнодушнее, ответить Борису:
   - Да, хорошо, покойно.
   - Покойно, покойно, - проворчал водитель, - а вот как начнут покойнички из окон сигать, так увидите, как здесь покойно. - А сам гремит во всю ключом - гайки наворачивает.
   Никак я не прореагировал на столь паническую реплику, все ж таки мы люди двадцать первого столетия, столетия триумфа науки и нанотехнологий. Из отдельных молекул мы уже научились целые материальные объекты собирать, а тут эдакая архаичная вера в мистические страшилки. Гляжу, светлячок промелькнул между домами, потом еще один и еще. И вот уже бежит по земле, извиваясь, как змея, целая гирлянда из светлячков. Вьется между строениями, а на открытых местах свивается в спираль.
   - Смотри, как красиво. - Борис указывал пальцем на светящиеся гирлянды, внезапно украсившие мертвый город.
   Водитель оторвался от своего занятия, поднял голову и, громко охнув, вновь принялся с остервенением крутить гайки. Тут на торцевой стене ближней к нам многоэтажки возникла тень. Сначала небольшая, с непонятным силуэтом, она принялась расти и вымахала во всю высоту здания, и мы увидели гигантскую крысу, стоящую на задних лапах. Крыса крутанулась вокруг своей оси и превратилась... в девушку. Да, да! Во всю сорокаметровую стену - женское тело в профиль.
   - Интересно, - сказал Борис, - тень есть, а источника света нет. Ведь эти светлячки света практически не дают. А для появления тени нужен сконцентрированный пучок света. - Борис хоть и гуманитарий, но со здравым смыслом у него полный порядок.
   - Да и самого объекта, бросающего тень на стену, не видно, - постарался я поддержать заданный Борисом тон, а у самого по спине мурашки бегают.
   - Чу... - Борис приложил палец к губам. - Голос... На помощь зовет кто-то. Пойдем, посмотрим.
   Водитель наш как раз закончил менять колесо, поднял голову и увидел на стене ту самую, невесть откуда берущуюся тень.
   - Ой! Вы как хотите дядьки, а я тикаю до дому! - с дрожью в голосе вымолвил он.
   - Слушай, Борь, - говорю я, - парень прав, уже поздно, надо ехать в гостиницу. - И тяну его потихонечку к машине. - Здешние достопримечательности мы осмотрим как-нибудь в другой раз.
   Сели, поехали и, только отъехав от мертвого города подальше, перевели дух.
   - Вот чертовщина, клятая, растреклятая! - водитель в сердцах стукнул кулаком по рулю. - Ведь сколько раз зарекался не ездить ночью мимо чертова места! Каждый раз какие-нибудь приключения!
   - Так ты тоже видел движущиеся гирлянды из светлячков и гигантскую тень на стене? - спрашиваю.
   - А то бы я не видел... - хмыкнул он. - А огоньки эти - вовсе никакие не светлячки. Это, говорят, мыши с такими малюхотными фонариками бегают. Кого в кольцо возьмут, как бы гирляндой окружат, то поминай того, как звали, забирают под землю. Дворец, говорят знающие люди, подземный был на том месте. И жила там мышиная царица. И здорово она сейчас на людей сердита за то, что дворец ее порушили и город этот чертов на его месте построили.
   - К-хе, к-хе, - это Борис изобразил скептический смешок. - Просто некоторые недобросовестные хозяйки настаивают горилку на табаке, от чего у человека в голове туман делается, и чепуха всякая мерещится.
   - Не-е, - покрутил головой наш водитель, - у тетки Вальки добрая горилка, с нее чепуха мерещиться не может.
   Но Борис лишь вновь изобразил скептический смешок. Несмотря на то, что он филолог-булгаковед и гоголевед, а, может быть, именно поэтому, не верит он в сверхъестественное, мистическое, чудесное. Что? А разве я вам не говорил, что Борис еще и филолог? Нет? Добрались мы до гостиницы и сразу же завалились спать, ведь завтра утром открывается конференция.
   Конференция началась с торжественной речи председателя организационного комитета. Вслед за ним выступил какой-то высокий чин из президентской администрации и поприветствовал историков из Украины, Молдавии, Турции, Румынии, Польши, России, Белоруссии, Болгарии и еще откуда-то. Да это, собственно, и не важно. Потом начались доклады участников. С двух до трех обед, и снова доклады. Наш доклад стоял в программе первого дня последним. Когда дошла до нас очередь, Борис поднялся на трибуну и весьма доходчиво изложил геополитическую обстановку, сложившуюся в Европе к началу последней четверти семнадцатого века, и на этом фоне красочно представил всемирно-историческое значение чигиринского противостояния, спроецировав его на дальнейшие судьбы общеевропейской цивилизации. Толковый доклад, одним словом.
   Вообще-то, содокладчик вовсе не обязан подниматься на трибуну вслед за докладчиком. Может, конечно, но, как правило, этого никто не делает. А меня, видимо, черт дернул. Попросил я у председательствующего слова и взобрался на трибуну.
   - Уважаемые господа! - начал я, льстя себе надеждой, что я сумею сказать почтеннейшей публике что-то новое. - Вовсе не удивительно, что сегодня казаки и казачество были упомянуты бесчисленное число раз. Было бы удивительно обратное, если бы мы, говоря о героической обороне Чигирина, не заметили ни казачества, ни его вклада в победу. Но в связи с этим возникает вопрос: кто ж такие казаки и откуда они взялись? В нашей исторической науке, насколько мне известно, существует две версии, фактически сливающиеся в одну: разбойники и беглые крестьяне. - Зал спокойно и мерно жужжит, как большая зеленая муха. Все устали, всем хочется на свежий воздух, размять затекшие ноги. И только я продолжаю упорствовать, тщетно пытаясь привлечь всеобщее внимание. - Но... У меня тогда возникает вопрос. Если они разбойники, то зачем они ввязывались в войны? Призываю вас все-таки оставаться в рамках здравого смысла. Вы можете представить сегодняшнего уголовника, завербовавшегося в солдаты? А десятки тысяч таких уголовников? Скорее уж наоборот, солдат станет уголовником. К тому ж имейте в виду, господа. Нынешнего солдата учат профессии не один год. А чтобы в совершенстве овладеть оружием того времени, особенно холодным, требовалось заниматься этим с самого детства. Так что разбойник или крестьянин, человек случайный, умеющий действовать только из-за угла, в открытой битве не проживет и пяти минут. Вот и решайте, кто такие казаки: разбойники с крестьянами или же профессиональные солдаты? И тех казаков в одной только Украине были многие десятки тысяч. И чего ж они хотели? А хотели они, чтобы их либо польский король, либо московский царь, либо стамбульский султан в реестр вписали. То есть взяли на воинскую службу и регулярно платили зарплату. Но ни у одного, ни у второго, ни у третьего не было столько средств, чтобы содержать такую огромную регулярную армию. Так откуда же взялось такое несоразмерно большое количество никому ненужных профессиональных солдат? А фокус весь в том, господа, - я окинул победоносным взором примолкший и напрягшийся зал, - что казачество - это остатки великой армии великой империи, в которой и польский король, и московский царь, и стамбульский султан, и венский император были всего лишь местными правителями, вассалами центральной имперской власти. И эта великая империя была разрушена благодаря подлости, корыстолюбию и интригам вышепоименованных и иже с ними товарищей. Империя исчезла, а казачество осталось. Вот так вот, господа. - Я завершил свою речь и ждал аплодисментов. Хотя бы жидких.
   В зале повисла гнетущая тишина, но тут в первом ряду вскочили на ноги два седовласых господина. Один из них, помнится из Киева, а другой из Москвы. Не дале как пару часов назад они неистово месились друг с другом в жестоком споре, какой же патриарх все-таки каноничнее: Киевский или Московский. Несмотря на былые разногласия, они воскликнули в один голос:
   - Фоменковщина! Лженаука! - И бросились ко мне - сдирать с трибуны.
   Но я не будь дурак, не стал их дожидаться, а резво эдак пробежался по сцене да и сиганул в зал, прямо в центральный проход. Не успел я сделать и пары шагов по проходу, как кто-то подставил мне ножку, и я со всего маху растянулся на полу, а на меня с криками: "Бей лжеученого!" - тут же рухнула целая ватага рассерженных историков. Конечно, будь это не ученые, а, скажем, портовые грузчики, то вряд ли бы я сейчас сидел перед вами и рассказывал эту чрезвычайно правдивую историю. Но это были, Слава Богу, все-таки ученые, и били они не столько меня, сколько мешали друг другу. А тут я еще и услышал Борисов голос:
   - Господа, господа, ну, нельзя же так! Сила - не аргумент в научном споре!
   - Еще один лжеученый! - радостно завопила толпа.
   Чувствую, среди множества рук, ног, тел, облепивших меня со всех сторон, стало мне чуть попросторнее. И я пополз в направлении, где, как мне помнилось, находился выход из зала. Пара-тройка мгновений, и я уже выбрался из кучи-малы, да так на четвереньках и побежал к выходу. На то, чтобы подняться на ноги, времени уже не было. На бегу повернул голову, гляжу - Борис прыгает по спинкам кресел с ряда на ряд, следуя за мной. А толпа лавиной летит по проходу за нами, вопя на сотни голосов:
   - Дави, бей, круши лжеученых!
   Я, на карачках выскакивая из зала, проорал им:
   - Ваша история вообще не наука, а сборник анекдотов!
   Следом за мной вылетает из зала Борис, я вскакиваю на ноги, но недолго бы нам оставалось радоваться жизни, если бы перед самым носом у разъяренной толпы кто-то не захлопнул обе створки массивной двери.
   - Дуже гарно вы казалы, шановни паны, дуже гарно. - Худой, согнутый в три погибели дед с вислыми усищами чуть ли не по пояс, водружал поперек двери деревянный брус. Опять же, не берусь утверждать, что сказано было именно так (не силен я в украинской мове), но за смысл... За смысл я ручаюсь - Спасибо вам от имени всех казаков, что вы за казачество заступились и правду, какая она есть, им, этим самым ученым историкам, сказали. - Продолжает дед, а дверь меж тем сотрясается от множества тяжелых ударов. Брус могучий, и тот уже гнется. Сильны историки!
   - Дед, -говорю, - не приведи господь, они сейчас двери сломают либо из окон вылезут, так не сносить нам головы. Спрячь нас куда-нибудь скорее.
   - Давай за мной, - скомандовал дед и потрусил энергичной трусцой.
   Один полутемный коридор, второй, несколько лестничных маршей, и мы в какой-то каморке, в подвале.
   - Ф-фу, - с трудом перевели мы дыхание. А дед ничего, и не запыхался даже.
   - Это моя комната, я здесь живу, - пояснил дед. - А работаю сторожем в музее. Вот уж лет двадцать как.
   - Ничего комната, - похвалил я, стараясь сделать деду приятное.
   - Раньше здесь кочегарка была, а как центральное отопление провели, так здесь комнату для сторожа оборудовали. Я и живу здесь.
   - Нас здесь не найдут?
   - Никому и в голову не придет вас здесь искать. Директор музея здесь и не был никогда, он даже не знает, где я живу. - Дед рассмеялся сухим старческим смешком, больше похожим на кашель. - А чуть попозже схожу на разведку, узнаю, что творится на белом свете. А пока - располагайтесь. В ногах правды нету.
   Я поискал глазами, куда бы сесть. На диван с продранной обивкой садиться как-то не хотелось. Я взял древний венский стул, облезший от старости, пододвинул его к столу, стоявшему у стены, и сел. Борис последовал моему примеру и сел напротив меня.
   - От и добре, - довольно сказал дед. - Их каких-то своих тайников он извлек четвертную бутыль с прозрачной жидкостью, в которой плавала перчина чуть ли не полуметровой длины, здоровенную миску с помидорами и огурцами, шмот сала и краюху хлеба. Еще одно неуловимое движение - и на столе появились нож и три стакана. Дед наплескал в стаканы из бутыли, поднял свой и провозгласил тост: - За казачество и за ту правду, которую ты, хлопчик, сказал этим обормотам.
   Выпили, закусили.
   - Ох, хороша горилка, до самых печенок-селезенок продирает! - Я крякнул и даже головой покрутил. Такая была горючая водка у деда! - Давай, - предлагаю, - дед, за тебя. Если бы не твоя помощь, столь вовремя оказанная, нам бы эта вторая осада Чигирина турками боком вышла. Затоптали бы нас товарищи ученые. В лучшем случае инвалидами остались бы, а то и вовсе жизни лишились бы.
   - Да, бывает и так, - философским тоном изрек дед. - Мне эта чертова вторая осада уж точно боком вышла. Сколько войн прошел - не счесть, многое из памяти стерлось, перепуталось, а с этой второй осадой - все наоборот. Все помню, до мельчайших подробностей помню каждый день, как будто у меня в голове кто зарубки топором делал. Да и как мне ее не помнить, когда через нее у меня вся жизнь исковеркалась.
   - Что вы имеете в виду? - спросил Борис, прожевывая бутерброд с салом.
   - Всегда я службу исправно нес; и до этого случая, и после. А во время той осады случилось мне заснуть, когда сидели мы с товарищем в секрете. Товарищ мой ушел... Да, если разобраться, то и не товарищ он мне был. Я его в тот день первый раз увидел. Из пополнения он был, новенький. Ну вот, он ушел, вроде ненадолго, а я заснул... Ну, а турки тут и полезли. Отряд у них такой был разведывательный. Сейчас бы сказали спецназ. Я сплю, турки ползут мимо... Лучше б они меня зарезали тогда!
   - П-постойте! - перебил я деда. - Вы, наверное, имеете в виду Великую Отечественную...
   - Да какую еще Отечественную, - в свою очередь перебил меня дед. - В Великую Отечественную меня уже в регулярную армию не взяли, я в партизанах был, с Ковпаком партизанил. Слыхал про такого?
   - С-слыхал, - отвечаю. - Тогда про какую ж войну вы г-говорили?
   - Как про какую? Про какую ты, про такую и я, про вторую осаду турками Чигирина.
   - Извините, - виновато улыбаясь, говорит Борис, - но та война случилась в одна тысяча шестьсот семьдесят восьмом году. Вас тогда просто-таки на свете еще не было.
   Дед рассердился, раскраснелся, налил себе стакан горилки, выпил и говорит язвительно:
   - А то я не знаю, хлопчик, когда произошло главное событие моей жизни. Это тебя еще на свете не было, а я тогда уже очень даже серьезным и боевым казаком был.
   Боря у нас скептик. Я вам, кажется, уже говорил, что ко всему невероятному, чудесному и прочая он относится, мягко говоря, с недоверием. А я почему-то этому странному деду с длиннющими усами поверил сразу же.
   - И сколько ж вам сейчас лет? - спрашиваю.
   Дед наморщил нос, прищурил глаза, пожевал губами и отвечает:
   - Триста шестьдесят восьмой пошел.
   Борис недоверчиво хмыкнул, а я не преминул заметить:
   - Ну, для такого возраста вы неплохо выглядите. Наверное, здоровый образ жизни, диета какая-нибудь специальная...
   Дед вновь наплескал водки в стаканы, мы выпили и дружно выдохнули:
   - У-ух...
   - Какая к чертям диета... Мышиная царица меня наказала тысячелетней жизнью за ту мою промашку, за сон мой тот короткий уже четвертую сотню лет мучаюсь.
   - Она у вас в Чигирине прямо-таки поп-звезда, - хохотнул Борис, - уже второй человек нам твердит: "Мышиная царица, мышиная царица..."
   - А тебя, хлопчик, я, кажись, уже где-то видел, - разглядывая в упор Бориса, сказал дед.
   Борис лишь пожал плечами и улыбнулся. Мало ли, что может привидеться сумасшедшему старику? Дед налил еще по одной, мы снова выпили, и дед назидательно изрек:
   - Поп-звезда, не поп-звезда, а в тех двух оборонах города от турок роль у нее была самая, что ни на есть, заглавная. Во время первой осады она, как шахматный гроссмейстер, вела свою партию. Заранее прознавала о намерениях противника и готовила ему сюрпризы, расставляла ловушки. Сколько турки ни вели подкопов, сколько мин ни закладывали под вал ли, под стены ли с башнями, всюду она успевала. У ней, видишь ли, мыши разведку вели, и мыши же, целые полчища мышей контрподкопы рыли. И командование наше вовсю мышам помогало. Я за ту осаду больше лопатой орудовал, чем саблей. У турок то подземный ход обвалится, и мы его сверху бомбами закидаем, то в подземной галерее, куда их штурмовые отряды набились, наша мина взорвется. А когда им все-таки удавалось докопать ходы до наших укреплений и заложить туда мины, мышиная царица умудрялась такие хитрые вентиляционные отводы делать, что вся сила взрыва по ним ходила, а башни наши стояли нерушимо. А тут еще и Ромодан из-за Днепра подошел и так жахнул по туркам, что те все оружие, все обозы побросали и драпали (те, кто жив остался, а таких немного было) аж до самого Прута. Только там и очухались.
   - Вы имеете в виду Ромодановского? - уточнил Борис.
   - Его самого. Григория Григорьевича. Великий военачальник был. Не чета вашим, нынешним. Ведь это он, а не Наполеон, первым полевую артиллерию в первую линию выдвинул.
   - А с Наполеоном вы тоже воевали? - с почтением поинтересовался я.
   - Нет, с ним не пришлось. Не пустил его Кутузов на Украину. Не то, не сладко б ему пришлось. От нас не удрал бы, как на Березине. - Дед помолчал некоторое время, видимо приводя в порядок мысли, который я расстроил своим вопросом. - Ага... Про мышиную царицу... А во вторую осаду не то было, что в первую. Привезли с собой турки страшного мадьярского колдуна. Отдельный шатер для него поставили в турецком лагере, рядом с шатром великого визиря. Так тот самый колдун сковал мышиную царицу по рукам и ногам, ничего не давал ей сделать. Нет, какие-то мелкие вещи удавалось ей сотворить, но чего-то серьезного не получалось. Всему мешал проклятый колдун. Вот и получилось, что взрывали турки наши укрепления, как хотели, а нам лишь оставалось рассчитывать на свою храбрость и стойкость. Вот уж когда я саблей своей поработал, так это во вторую турецкую осаду! Мы даже пытались вылазку сделать и зарубить чертова сына, колдуна растреклятого. Но возле самого шатра турки нас обнаружили, и началась такая жестокая сеча! Турки со всего лагеря бегут к колдунову шатру, наши из города валят... Полторы тысячи бойцов потеряли мы на этом деле, а колдуна не достали. Мадьярский колдун, адово семя - вот чем отличалась вторая оборона от первой! - Дед замолчал и принялся разливать горилку по стаканам. - Помянем же товарищей наших как положено по православному обычаю.
   Дед замолчал, мне тоже нечего было сказать, а Борис решил, видимо, внести ясность в обсуждаемый вопрос, вернув дискуссию в строго научное русло. Для кого? Для деда? Его вряд ли уже когда-нибудь переубедишь. Значит, для меня.
   - Вторая оборона Чигирина от турок отличалась от первой двумя обстоятельствами. Первое, объективное. Турецкая армия образца семьдесят восьмого года по численности превосходила турецкую же армию семьдесят седьмого года в полтора раза и достигала ста восьмидесяти тысяч. Одних только землекопов-саперов было пятнадцать тысяч. А у Ромодановского с гетманом Самойловичем была в распоряжении полевая армия в семьдесят тысяч, да двенадцать с половиной тысяч насчитывал гарнизон Чигирина. Поэтому турки смогли выделить существенные силы, противостоящие Ромодановскому, идущему на выручку Чигиринскому гарнизону. Армии Ромодановского пришлось выдержать несколько сражений, штурмовать ряд высот, в том числе знаменитую Стрельникову гору, прежде чем ей удалось разгромить противостоящие ей турецкие войска и подойти к городу. 4 августа полки Ромодановского и Самойловича встали лагерем за рекой Тясьмин, в четырех верстах от Чигирина. Блокада с крепости, таким образом, была снята. Но численное превосходство оставалось на стороне турок. Поэтому атаковать их укрепленный лагерь Ромодановский не стал, ограничившись посылкой подкреплений осажденным. Основная проблема была в том, что крепость к тому времени была уже практически разрушена. Поэтому защитники крепости в ночь на 12 августа, взорвав пороховые погреба вместе с несколькими тысячами турок, ворвавшихся в замок, покинули крепость и соединились с войском Ромодановского. В последующих полевых сражениях с Ромодановским турецкая армия понесла жесточайшие потери (более половины своего состава) и была вынуждена отступить с правобережной Украины в Молдавию. И второе обстоятельство, субъективного свойства. В первую осаду инженерно-саперными работами в Чигиринской крепости руководил инженер-полковник Ван Фростен. Патрик Гордон был всего лишь его помощником. И, судя по результатам, Ван Фростен дело свое знал хорошо, поэтому туркам так толком и не удалось осуществить ни одного значительного подрыва Чигиринских укреплений. Во вторую же осаду инженерно-саперными работами непосредственно руководил сам Патрик Гордон, который хоть и значился инженером, но саперное дело, судя по всему, знал плохо. Отсюда и результаты. Косвенно мой вывод подтверждается тем, что в последующей своей карьере Гордон великолепно себя проявил как общевойсковой командир и никогда больше не выступал в роли сапера.
   Теперь, видимо, настала очередь старого казака скептически хмыкать и усмехаться.
   - Да ты сам посуди, хлопчик, что он мог сделать, тот Гордон, когда у турок (ты сам об этом сказал) целых пятнадцать тысяч человек землю рыли. Да это больше, чем весь наш гарнизон. Мы ж за ними просто не поспевали. Ты сам подумай-то, что ты говоришь... Да и этот Ван Фростен твой в первую осаду ничего б не сделал, кабы не мышиная царица! Не в них дело, хлопцы, уж поверьте старому вояке. А дело все в Мышате и ее мышах.
   - Так мышиную царицу звали Мышатой? - воскликнул я.
   - Именно так ее и звали, - подтвердил дед.
   - А вы видели ее? Какая она?
   - Нет, виделся с ней только наш Чигиринский куренной атаман, а говорил о ней весь гарнизон. А когда вылазка наша сорвалась, не смогли мы черного колдуна изничтожить, то слух меж казаков и стрельцов пополз, что Мышата будет промеж нас выбирать того, кто...
   - Того, кто?.. - как зачарованный, переспросил я.
   - Того, кто станет отцом ее будущей дочери. - Дед замолчал и окинул нас внимательным взглядом.
   Такой неожиданный поворот истории увлек даже Бориса. Не то, чтобы у него скепсиса поубавилось по отношению к историческим фактам, поведанным нам старым казаком, но переключение с военной тематики на любовную сделало его несколько терпимее, что ли, или, по крайней мере, менее критично настроенным по отношению к деду.
   - Какое же это имеет отношение к осаде, противоборству с черным колдуном и все такое прочее? - поинтересовался Борис.
   - А такое, - разъяснил нам дед. - Как мышиная царица девства лишится, настоящей бабой станет и понесет, то сил у нее прибавится в тысячу раз, и никакой ей тогда колдун не страшен. Любого колдуна сможет в бараний рог свернуть. - Он вновь сделал небольшую паузу. - Мышиная царица живет тысячу лет. Лет за двадцать до назначенной ей смерти выбирает она доброго казака на одну ночь, чтобы зачать от него себе дочку. А как родит она и воспитает свою девочку, так приходит ей пора помирать. Как молодой мышиной царице стукнет двадцать годков, в тот же день старая царица и отходит в мир иной. А Мышата была тогда еще совсем молоденькой, ей еще и ста лет не было. Но уж больно она озлилась на мадьярского колдуна да на турок. Вот и решилась она жизнью своей тысячелетней пожертвовать, лишь бы не дать им город осадой своей порушить. Все мы, защитники крепости, отвагой и храбростью своей старались любовь мышиной царицы заслужить. И она выбрала...
   - Кого? - на этот раз в один голос воскликнули мы с Борисом.
   Дед с таким остервенением закрутил головой, что усищи его стали качаться наподобие маятника.
   - Ото и выбрала... - И снова крутит башкой. - Самый лядащий казачонка насупротив него... Ален Делон. Не среди наших выбрала, среди москалей, из стрельцов. Но и там хлопцы добрые есть. Сажень в плечах, грудь колесом, руками подковы гнут... А выбрала она самого, что ни на есть, замухрышку в гарнизоне. Я даже не думал, что среди нас такие могут быть... Квелый какой-то, на лице вместо настоящей бороды перья какие-то растут, шапка то и дело на нос сползает, сапоги на три размера больше и, вообще, вся одежда, как с чужого плеча. А уж оружие он в руках держал... И даже не то удивительно, как в стрельцы такой попал, а то, как он на войне выжить до сих пор сумел.
   Дед еще раз наполнил до краев стаканы, накатили мы. Чувствую, хорошо уже, в голове туман заклубился, в сон меня стало клонить. А Борис ничего. Молодцом еще держится, сидит как ни в чем ни бывало. Достал дед трубку, кисет и принялся набивать ее табаком.
   - То добрая люлька, - говорит, - испытанная, еще в ту войну со мной была, кисет, правда, новый. И тютюн добрый. Турецкий бленд впополам с виргинским. Я за ним специально в Киев езжу.
   - Дай-ка и мне попробовать, - попросил Борис.
   - Ты ж не куришь, Борь, - удивился я.
   - Да вот, что-то потянуло... Так что там дальше было с тем хануриком, которого мышиная царица выбрала?
   - Хм... - хмыкнул дед, - дальше... С того самого дня, как выяснилось, что не может она с колдуном совладать, стал наш куренной атаман к Мышатиному дому каждый день по два казака отправлять. Больше из крепости он снять не мог. Два человека царицу, конечно, не оборонят, но шум поднять могут, если турки в открытую ли, тайком ли полезут. Царица тем временем спрячется, под землю уйдет, в ходы свои тайные. Там уж ее никто не достанет: ни турки, ни колдуны любые. А хутор царицын на высоком холме над Днепром стоял. Секрет же наш внизу, у подножия находился. И вот посылает меня атаман как-то в ночь, в товарищи дает новичка и приказывает: "Сегодня, Дмитро, будь вдесятеро внимательнее. Сегодня та самая ночь, когда царица принимает своего избранника. Всю прислугу она отпускает, одна на хуторе будет. От этой ночи зависит - сумеем ли сохранить крепость и город наш в целости или порушит его турок". Поехали, значит. Доехали до царицына холма, сменили товарищей наших. Те обратно в крепость отправились, а мы с новичком в секрет залегли. Сторожимся, во все стороны поглядываем. - Дед закончил набивать свою старую люльку и передал ее Борису, откуда-то вынул вторую и принялся набивать и ее. - Ночь уже опустилась. Но светло, луна полная. Слышу - бегут, амуницией позвякивают. Трое стрельцов. Один из них - то самое Божье недоразумение, что царица для сегодняшней ночи выбрала. Те двое похлопали, напутствуя, третьего по спине, посмеялись чуток над своими же напутствиями, да и пошли обратно. А заморыш этот пошел в гору, к царице. Недолго времени проходит, просится мой товарищ дозором гору обойти. Ну что ж, чего ж не разрешить? Дело нужное. Я и разрешил. Тут-то и случился со мной главный грех моей жизни. Одному-то сон отгонять, куда как труднее, чем вдвоем. Я и задремал, а товарищ мой так обратно не вернулся и меня не разбудил.
   Дед закончил набивать трубку и сжал ее чубук, на удивление, ровными, крепкими зубами. Я тоже достал сигарету и стал шарить по карманам в поисках зажигалки.
   - Та не ищи. - Дед махнул рукой. - У меня вот свое имеется. - Он держал в руках изящное, немногим больше современной зажигалки, причудливо сработанное кресало. Мы склонились к нему, ожидая язычка пламени, и тут-то дед и говорит Борису: - А я ведь тебя признал, Борислав. Это ведь ты тогда удрал и одного меня в секрете бросил... - И чиркнул кресалом.
   Последнее, что я помню - это огонек, вспыхнувший на фитиле. А дальше - пустота. Как отрубило.
   Очнулся я, чувствую, что уже не в подвале я, а на свежем воздухе нахожусь. Лежу на животе, руки в стороны раскинул, а лицом в траву уткнулся. Поднял голову, огляделся. Ночь уже, но светло. Луна в небе большая, желтая, как головка голландского сыра. Звездочки кое-где горят... Какие ж звезды при такой-то луне? Лежу я на лугу, впереди река какая-то блестит, тысячи лунных зайчиков пускает. Через реку то ли мост, то ли плотина. А на берегу рядом с ней строение полуразрушенное, на старинную водяную мельницу похожее.
   Вдруг что-то твердое, тяжелое в пятку меня как толкнет. И шепот сзади. Сначала не разобрал, что говорят, потом все-таки услышал: "Ползи, черт!" - И снова удар по пятке. Я - на карачки и пополз, а в руках у меня что-то тяжелое, железки какие-то. А сзади снова удар: "Пошел, пошел". И тут вдруг звук такой: вжик-вжик, вжи-ик. Так в кино звук пуль, рядом с героем пролетающих, обычно записывают. Слышу сзади шепот, а чего говорят, не пойму. Наконец дошло: "Жопу, жопу опусти". И тут рядом со мной опять: вжи-ик. Как лампочка в мозгу вдруг у меня зажглась: "Так это действительно пули, а не звуки из кино. И стреляют-то по мне!" - Тут я прижался к траве и пополз по-пластунски, как в армии нас учили. А вы не знали, что я служил в армии? Ну, как же... Два года, от призывной комиссии до дембеля, в ракетных войсках стратегического назначения поваром оттрубил. Вот и пополз, как в свое время, в учебке учили. Там, правда, только одна рука автоматом занята, а тут у меня в обеих - по тяжелой железке, а на поясе еще одна болтается. Сбилась она у меня между ног и при каждом движении норовит больно мне сделать. Но никуда не денешься, над головой то и дело вжик-вжик и ползти приходится весьма споро. Сполз я к реке, по плотине - через реку и по той стороне полз едва не с километр, пока не услышал оклик:
   - Вставай, Объедок! - И хохот: - Га-га-га, го-го-го, гы-гы-гы, турок-то нас уже давно достать не может, а ты все ползешь и ползешь. Мы идем за тобой и все дивимся, чтой-то наш Объедок не поднимается? Небось, обделался от страха и показать того не хочет, как портки у него тяжелы стали... Га-га-га, гы-гы-гы... - "Какой еще Объедок? Кто Объедок? Это они меня так?" - думаю. Поднимаюсь на ноги. В правой руке у меня ружье старинное, а в левой - топор на длиннющей рукояти. Напротив два мужика бородатых незнакомых стоят и ржут в две свои луженые глотки. На голове у них дурацкие колпаки с меховой опушкой (это летом-то!), брюки в сапоги заправлены с напуском. На поясе у каждого сабля в ножнах. - Го-го-го, гы-гы-гы, Объедок... - Прямо-таки помирают мужики от смеха. - Что же ты фузею да бердыш в крепости не оставил? Говорили ж тебе, только саблю бери... Га-га-га... А как бомба рванула, так и побег и с фузеей, и с бердышом... Руки-то, небось, свело от страха... Гы-гы-гы...
   Отвратительные мужики, прямо вам скажу. Один из них, тот, что постарше, на ротного старшину похож из моего армейского прошлого (один процент заботы, девяносто девять - занудной требовательности), а второй - ну, вылитый ефрейтор. Знаете армейскую поговорку: "Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора?" Нет? Не слышали никогда? Весьма точная поговорка, я вас уверяю. Так вот, тот, что на ефрейтора похож и говорит, давясь смехом:
   - Это он мышиную царицу будет бердышом да фузеей улещивать... Гы-гы-гы...
   - Эх, да ты хоть знаешь, что с бабой надо делать? - с притворной заботой спрашивает второй. - А то смотри, потерпишь конфузию, Гордон тебя повесить велит.
   Омерзительно кривляясь и изображая вселенскую печаль, ефрейтор поддерживает старшину:
   - Кто ж тогда нас недоваренной кашей да подгоревшим кулешом потчевать будет, коли повесят нашего Объедка?
   - Ладно, иди, - говорит старшина. - Хутор царицын вон, на холме. Иди по этой тропинке, она приведет к самым воротам. И смотри у меня, не осрамись, а не то я тебя еще до Гордона порешу.
   Развернулись мужики и пошли восвояси, оглашая окрестности похабным хохотом. А я оглядел себя внимательно, как смог, и думаю: "Что ж это за ерунда такая творится? Одежда на мне чужая. Да еще оружие это старинное... Что за странные парни были со мной? Почему, черт возьми, в меня стреляли? И где, в конце концов, Борис? Помнится, я выступал с трибуны, потом за нами с Борисом гнались историки, намереваясь прибить нас. Нам помог местный сторож, спрятал в подвале. Мы с ним пили горилку... И он нам рассказывал про мышиную царицу. А потом огонек перед глазами... И все..."
   Но, думай-не думай, а делать, все ж таки, что-то надо. Ночь на дворе. А на холме действительно какие-то строения. Люди, значит, живут. Решил я попроситься к ним на ночлег, а уж утром - начинать розыски Бориса. Утро, как-никак, вечера мудренее. Закинул я на плечо железки эти древние (зачем бросать раритеты? Они, наверное, денег стоят немеряных), саблю сдвинул на бок и зашагал по тропинке наверх. Подошел поближе, смотрю - одноэтажное строение большим четырехугольником. Стены беленые снаружи без окон. Внутри, наверное, приличный такой внутренний двор, как в Узбекистане строят. А крыша соломой крыта. Странно, думаю. Хоть у нас в России нищета да разор, все одно, уже соломенных крыш не встретишь. В крайнем случае, рубероидом крыша покрыта. А в Украине народ побогаче нашего живет. Демократия у них, все ж таки. А? Что вы говорите? Да вы меня неправильно поняли. Это у нас в России до инноваций с модернизациями разор да нищета были. А как инновации с модернизациями грянули, так о-го-го...
   Так о чем, бишь, я? Ага, крыша соломенная... А так ничего... Нечто вроде маленькой крепости получается. По всему периметру глухие стены и только в одном месте разрыв, там, где ворота. А ворота солидные, массивные, КАМАЗ точно проедет. В воротах калиточка небольшая, метра полтора, не больше. Ну, подошел я к воротам и прикладом ружья в них постучал да еще и поорал во весь голос: "Люди, отзовитесь! Пустите путника на ночлег". А в ответ ни человеческого голоса, ни собачьего бреха. Подождал я чуть-чуть, да снова прикладом по воротам. И попал случайно в калитку, а она возьми, да и откройся. Заглянул я в нее и внимательно осмотрел двор. Настолько внимательно, насколько это можно сделать ночью, хоть и лунной. По периметру хозяйственные постройки, а кое-где и жилье, для прислуги, наверное. А посредине двора дом стоит большой, каменный, с высоким крыльцом. Дверь входная, меж тем, не прикрыта до конца. Щель, наверное, оставили для сквозняка. Жарко ж, все-таки. Окошки в доме маленькие, и одно из них слабым таким светом светится, как будто кто-то читает при ночнике, лежа в постели. "Ага, - думаю, - кто-то все ж таки не спит". Ну, я опять орать - звать хозяев. В ответ - молчание. Я попереминался с ноги на ногу, и решился идти в дом. Вошел в темные сени, нащупал три двери. "Свет я видел вон в том окне, - прикидываю в уме, - значит, мне в левую дверь". Открываю, перешагиваю через порог. Слева, под окошком на маленьком столике зажженная свеча в подсвечнике стоит, мебель в комнате приличная, a la Людовик XIV, а в дальнем, самом темном углу - кровать огромная под балдахином.
   Я смущенно откашлялся и вежливо так говорю:
   - Извините... Я заблудился... Мне бы переночевать...
   Полог у кровати отодвигается, и с нее встает женщина в длинной, до полу ночнушке.
   - Здравствуй, милый, - вымолвила она так сладко и ласково, что у меня аж закружилась голова. "Черт, - проскочила в голове мыслишка, - неловко-то как, еще не хватало, чтобы меня с кем-то перепутали".
   - Здравствуйте, - отвечаю, - мне бы переночевать где-нибудь, я могу и на сеновале, вы не беспокойтесь. - А она подходит все ближе... - Мышата? - Передо мной стояла моя антальская знакомая, с которой мы знакомы-то были всего пять минут.
   Она подошла ко мне, обняла и, слегка откинув голову назад, прошептала:
   - Да, это я, любовь моя. Я же тебе обещала, что мы еще встретимся. - Она сбросила на пол мой дурацкий колпак и принялась ерошить своими нежными пальчиками мою шевелюру, гладить лицо, шею, плечи... - Какой же ты красивый, любовь моя. Ты и в зрелом возрасте был красив, а сейчас... Тебе нет равных.
   - То есть? - признаться, ее слова меня сразу как-то напрягли, хотя сути их я сразу и не понял.
   - Погляди в зеркало, милый. - Развернув меня, она тесно прижалась к моей спине, выглядывая из-за моего плеча.
   По крайней мере, такую картинку я увидел в зеркале. - Мышата, выглядывающая из-за плеча молодого человека. Этим молодым человеком был я, и было мне, ну, никак не больше двадцати лет. Это, конечно, было невероятно, но я не ударился ни в панику, ни в безудержную радость, а лишь решил уточнить у Мышаты:
   - И что же это значит?
   - Ну, так получилось, милый. - Она вроде бы слегка сконфузилась. - Я тебя вчера звала, звала, а ты не пошел ко мне. Почему? Разве ты меня не любишь? - Она надула губки.
   Поистине, она была великолепна в своем простодушном инфантилизме.
   - Это в мертвом городе, что ли?
   - Ну да. Это то самое место, где ты сейчас стоишь.
   - Прости меня, Мышата. Дурак водитель сбил с панталыку. Но... Каким все-таки образом мне удалось так радикально помолодеть?
   - Просто подвернулась возможность вместе отправиться в прошлое, а заодно я решила тебя омолодить.
   Ничего себе! Все так просто! Вместе отправиться в прошлое, как вам это, а?
   - Да кто ты такая, черт возьми? - вскричал я не то с испугом, не то с возмущением.
   - Я - мышиная царица, милый.
   - Стоп, стоп, стоп... Я пришел к мышиной ца... А какой сейчас год?
   - Тысяча шестьсот семьдесят восьмой, четвертое августа.
   - Так значит, тот самый стрелец, которого ты выбрала на сегодняшнюю ночь, это я?
   - Да, милый. - Она вновь взъерошила мне волосы и прикоснулась губами к уху. - Забавная игра, правда?
   - Да уж, куда забавнее... - Нет, ей-Богу, ее наивность граничила с идиотизмом. - А обратно в двадцать первый век ты меня отправишь?
   - Конечно же, любимый. - И вновь поцеловала меня в ухо.
   Вгляделся я внимательно в свое отражение в зеркале и сделал вывод - я действительно неплохо выгляжу, немудрено, что даже такая красивая девчонка втюрилась в меня без памяти. И что там говорил это старый дурак? Перья на щеках? Бред! Вполне стильные и аккуратно подстриженные усики и бакенбарды. Именно так, как я и носил, когда мне было двадцать лет. Перья! Много он понимает, деревня средневековая. Небольшой рост? Да, я всегда отличался изяществом в отличие от этих... Ломовых извозчиков.
   Мышата обвила меня сзади руками и помогла мне расстегнуть пояс. Отягощенный прицепленной к нему саблей, он со стуком упал на пол. Я обернулся к ней и хотел сжать ее в объятьях, но она, игриво смеясь, отскочила на пару шагов назад и медленно потянула наверх свою рубашку. Сантиметр за сантиметром моим глазам открывалось ее тело, и все больше и больше я приходил в состояние, просто-таки, молитвенного экстаза. Бесполезно описывать это тело, ибо оно - само совершенство. Глядя на нее, я размягчался и таял, как мед, выставленный на солнце.
   Ах ты, Боже мой! Молодой человек, а вы все об этом... Да сколько вам говорить, нет у меня этих проблем. А вам я советую почаще смотреть футбольные матчи, там в перерывах нужную для вас рекламу показывают. Уф-ф...
   Значит... Стащила Мышата с себя рубаху и, озорно смеясь, юркнула под полог. Крикнула: "Запри дверь!" - И спряталась. Чертовка надумала в прятки со мной играть. Я дверь закрываю, одежду с себя срываю и тоже - прыг на кровать. Но... Я-то помню, что старый хрыч говорил, что девственница она, мол, еще. А это, я вам скажу, особо тонкий момент. Здесь умеючи надо. А у меня, слава Богу, опыта соответствующего предостаточно. Не одному десятку девиц помог настоящими женщинами стать.
   Поэтому я с ней аккуратненько, нежненько, все честь по чести, как полагается. Уж я ее и исцеловал уже всю, и словечек всяких нежных на ушко понашептывал, и эдак тактичненько ей показал, как ей следует себя вести, и подушечку уже, как надо, примостил, и только я... Вдруг кто-то как застучит в окно да как заревет нечеловеческим голосом: "Мышата, стерва, открывай! Я знаю, он у тебя! Клянусь, не трону его, пусть уходит, ты только люби меня!"
   Я аж на месте подпрыгнул и кубарем с кровати слетел.
   - Куда же ты? - спрашивает она, обиженно надув губки.
   - Что это за концерт, Мышата? - интересуюсь я.
   - Не обращай внимания, любовь моя. Ходит сюда один дурак, вообразил себе, что его мышиная царица может полюбить. Обычно я приказываю прислуге его вышвырнуть, а сегодня нет никого... Всех отпустила, тебя ждала, милый. Ну, иди же ко мне...
   - Нет, Мышата, ты извини, но я так не могу, когда этот буянит под окнами.
   - Ты, наверное, сам хочешь с ним разобраться... - Кончиком языка она облизала свои чувственные губы. Похоже, она была раззадорена так, что готова любую ситуацию превратить в любовную игру. - Ты-же-у-нас-стре-лец... Храб-рый стре-е-ле-ец...
   Детская непосредственность. Еще этого мне не хватало - разбираться с каким-то средневековым мужланом.
   - Ну, нет, Мышата, - тихонечко заныл я. - Ты же у нас волшебница. Сделай с ним что-нибудь, зашвырни куда-нибудь или преврати в мышь, в конце концов.
   Она как-то сразу погрустнела, села на край кровати, сложила свои изящные ручки на крепко сдвинутые круглые коленки и говорит:
   - Но так я не могу колдовать. Мне сначала придется принять другой образ.
   - Подумаешь...- легкомысленно заявляю я. - Что надо, то и делай, лишь бы этого обормота убрать отсюда.
   - Хорошо, - соглашается она со смирением пятиклассницы, встает с кровати, оборачивается вокруг своей оси и...
   И превращается в огромную крысу. Представьте себе крысу размером со взрослого человека, стоящую на задних лапах, и вы поймете мое состояние. Она принялась с мордочки обрывать волоски, грызть их и что-то шептать при этом. Судя по всему, колдовство ее оказалось достаточно действенным, так как стук и вопли под окном прекратились. Крыса крутанулась и вновь превратилась в мою чудную Мышату - само совершенство. Она села на кровать и виновато сказала:
   - Я его связала и засунула в сарай. Иди ко мне, - жалобно попросила она. Наверное, она предполагала, что ее иной облик не самым лучшим образом скажется на моем настроении. Откинув полог, она улеглась на кровать и вновь попросила: - Иди же... Видишь, я уже легла так, как ты учил.
   Черт возьми, вступать в интимную связь с крысой... Что называется, с души воротит. Но ... в то же время, в существующей действительности, то есть в действительности одна тысяча шестьсот семьдесят восьмого года я - солдат. Солдат, посланный на выполнение боевого задания - обрюхатить вот эту вот самую конкретную девицу, которая сейчас лежит передо мной. Помнится, меня даже кто-то обещался повесить за невыполнение задания. Теперь-то уж мне абсолютно ясно, что те самые грубые мужики, провожавшие меня сюда, мои боевые товарищи-стрельцы. Они, кстати, тоже грозились. И опять же Мышата... Ведь именно от нее зависит, попаду ли я домой, в 21-й век. Так что, лучше ее не огорчать. Но не это главное. В конце концов, я на войне, пусть даже чертовски древней. Родина в опасности, и она требует от меня подвига. А для Родины я на все готов. Я вспомнил старую студенческую поговорку: "Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки", - тяжко вздохнул и спросил:
   - Скажи, Мышата, у тебя водка есть?
   Она, кажется, даже обрадовалась моему вопросу.
   - Есть, есть, посмотри там в шкафчике.
   Я достал штоф с водкой, подобрал соответствующую посуду, налил, опрокинул... Подождал, подождал, чувствую, не берет. Налил еще, хлопнул... Ага, вроде стало отпускать. Гляжу на Мышату; лежит она голая и вся такая несчастная, такая беззащитная, и в то же время такая красивая... Самая прекрасная женщина во Вселенной. Я глазами поморгал: не привидится ли крыса вновь. Нет. Только Мышата моя лежит одна-одинешенька. Прилег я на краешек кровати, шепнул ей:
   - Подвинься чуть-чуть. - А чувствую, ее всю сковало в один тугой комок мышц и нервов. Принялся я ее опять целовать-миловать, словечки глупые на ушко нашептывать. Оттаяла она, вижу, уже готова, и я готов, и только...
   Как вдруг под окном снова, как заревут:
   - Мышата, стерва, гони его! - И кулаком в окно. - Бум! Бум! Бум!
   На этот раз она вскочила на ноги быстрее меня.
   - Развязался негодяй! Ну, на этот раз я его так зашвырну...
   - Не смей, Мышата, - мужественно сказал я. - Я с ним сам разберусь. - Одевшись, поднял с пола пояс с саблей и надел его. Отпер дверь и, шагнув за порог, обернулся. - Ложись милая в постель, я скоро.
   Только я появился на крыльце, как на меня с криком: "А-а, харя москальская!" - набрасывается здоровенный казачина. Весьма спорное утверждение, должен вам сказать, особенно учитывая мое происхождение.
   Нет, естественно, не успел я выйти на крыльцо, как уже десять раз пожалел о своем благородном поступке, но увидеть еще раз Мышату в облике крысы было выше моих сил. Лучше уж погибнуть от руки местного Отелло. А погибнуть пришлось бы мне всенепременно, если бы не одно обстоятельство. Отеллой-то местным оказался ни кто иной, как мой друг Борис. Помолодевший на пару десятков лет, без седой бороды, с бритой головой и оселедцем, свисающим на ухо. Но этим маскарадом меня не удивишь. Я и сам здесь помолодел на 30 лет.
   Борис - парень здоровый, и железякой этой своей острой он машет, что твой самурай. Мне пока удается от него удирать, но чувствую, скоро он меня все равно достанет. Я ему ору:
   - Борис, да что с тобой, это же я, Борис!
   А он в ответ:
   - Х-харя москальская... - и только хищно выдыхает вслед за каждым взмахом своей сабли. - Х-хык, х-хык...
   Не признает он меня никак, как будто бы и забыл, что он интеллигентный человек, профессор из 21-го века, а я его близкий друг и, можно даже сказать, товарищ. И тут мне в голову приходит блестящая идея, я кричу ему:
   - Боря, Тигрик здесь!
   Он замирает на месте, рука, держащая саблю, опускается вниз.
   - Где? - спрашивает Борис. Вид у него, как у человека, только что вышедшего из состояния глубокой комы.
   - За твоей спиной! - Он медленно оборачивается, а я подскакиваю к нему и на всякий случай выбиваю из рук саблю.
   - Так где Тигрик-то?
   - Борис, ты что здесь делаешь?
   Он подумал, пожал плечами и ответил:
   - Н-незнаю. Живу, наверное. А ты что?
   - А я пришел на свидание к мышиной царице - Чигирин спасать от разрушения. Помнишь, что дед нам в музее сегодня рассказывал?
   И тут Борис полностью пришел в себя, как будто окончательно выздоровел после тяжелой болезни.
   - Запирай калитку! - кричит. - А если ты помнишь дедов рассказ, то должен знать, что сюда сейчас турецкий спецназ нагрянет!
   Ой-ой-ой, а об этом-то я и забыл! Бросаюсь к калитке, а она уже открывается потихонечку. Сунул я саблю свою в образовавшуюся щель, чувствую, попал во что-то упругое. Выпустил из рук рукоять, навалился всем телом на калитку и задвинул засов. Не успел я отскочить от ворот, как поверх них три рожи нарисовались. Борис вытаскивает из-за пояса два пистолета и меткими выстрелами снимает двоих. А третий сваливается сверху на меня и хватает за горло.
   Услышав выстрелы, выскочила на крыльцо Мышата. Увидел я ее и кричу изо всех сил:
   - Беги, Мышата, прячься, они за тобой пришли! - Вижу, она медлит. Тогда я собрал последние силы и хриплю: - Беги, Мышата, мы с тобой еще увидимся... - Смотрю, она меня послушалась, а все остальное мне уже было безразлично.
   Тут к турку подоспела еще помощь, на Бориса тоже навалилось несколько человек, спеленали нас веревками по рукам и ногам, рты кляпами закрыли. Бросились турки обыскивать все помещения, но Мышаты, слава Богу, не нашли.
   Не буду вас утомлять рассказом о том, как турки нас тащили в свой лагерь. Это было долго, но неинтересно. Доставили нас в лагерь и сразу потащили к черному колдуну - допрашивать. Но допроса никакого не получилось. Ему хватило пары вопросов, чтобы понять, что мы о Мышате ничего нового ему сказать не можем. Потом нас отвели в другую комнату, где нас допрашивал какой-то офицер, наверное, контрразведчик местный. Но и он вскоре потерял к нам всякий интерес, быстренько сообразив, что мы и, знать-то ничего интересного для него, не знаем. В итоге, он нам предложил обрезаться, принять магометанство и поступить на службу в турецкую армию. Я, в принципе, был не против, главное ведь - жизнь сохранить, а там уже можно будет что-нибудь придумать. Но Борис так активно воспротивился этому, гордо заявив, что он Родиной и принципами не торгует, что турецкий офицер с удивлением и, как мне показалось, с жалостью поглядев на нас, сказал: "Ладно, у вас будет время подумать".
   Бросили нас в глубокую яму-зиндан, метров пяти глубиной. Каждое утро к нам заглядывал аскер, осведомлялся - не передумали ли мы, и кидал нам кусок лаваша. Времени для бесед и размышлений у нас, как вы понимаете, было - хоть отбавляй. А меня постоянно терзала одна мысль, и я частенько пытался обсудить ее с Борисом, но ничего путного из нашего обсуждения не получалось, никакого разумного ответа на мучающие меня вопросы, я так и не получил. Ведь что получается? Попав в 17-й век, мы заместили собой реально существовавших людей: казака Борислава и стрельца, повара Объедка. И что еще удивительнее, так это то, что эти люди, как две капли воды были похожи на нас. Иначе нас не признали бы окружающие. Хорошо, мы переместились в 17-й век, а куда подевались наши прототипы? И что значат слова Бориса по приезде в Чигирин, что он, мол, чувствует себя так, будто на родину вернулся? Вопросы, вопросы... Как правило, Борис советовал мне не заморачиваться, ибо все это колдовство, а колдовство к науке никакого отношения не имеет, потому и ответов мы никаких не найдем.
   Через несколько дней, после очередного получения от стража хлебной лепешки, заметил я у ног своих мышь. Обычную серенькую мышку. Я накрошил в ладонь хлеба и протянул ей. Мигом смахнув крошки, она по руке взбежала на мое плечо и запищала прямо мне в ухо: "Нас к вам царица прислала. Сейчас будем рыть вам лестницу. Выходить будете только по моей команде. Следовать строго за мной, не торопиться и не отставать. Я отведу вас к царице". Я обрадовался, рассказываю о случившемся Борису, а он спрашивает:
   - Знаешь, какое сегодня число?
   -Нет, - отвечаю.
   - 11-е августа. Сегодня турки предпримут решающий штурм, а ночью наши войска покинут крепость. Город сгорит, а замок будет взорван вместе с четырьмя тысячами турок.
   - Замечательно, - говорю. - Это, вообще-то, не наше дело. Нам лишь необходимо пробраться к Мышате.
   - Но к Мышате отсюда нет другой дороги, кроме как через город. Так что, хочешь - не хочешь, а в битве придется нам поучаствовать.
   - Понадеемся на мышей, - попытался урезонить я Бориса. - Я верю в их благоразумие.
   Канонада сегодня загремела еще пуще, чем в предыдущие дни. Пороховой дым и гарь стояли такие, что порой полностью застилали нам солнце. А в середине дня грянул взрыв такой силы, что у нас под ногами земля заходила ходуном.
   - Турки очередную мину взорвали, - констатировал Борис. - Обрушился крепостной вал и часть стены.
   И тут же десятки тысяч глоток грянули громоподобное "алла". Начался последний штурм.
   А мыши, меж тем, рыли нам лестницу. Ближе к вечеру, когда небо над нашей ямой окрасилось в васильковый цвет, моя утренняя знакомая вновь взбежала мне на плечо и крикнула в ухо: "Пора!" Мы выбрались из ямы и тут же спрыгнули в ближайшую траншею. По траншеям добежали до города и через гигантский пролом в городской стене проникли в город. Город горел. Улицы его были разворочены воронками, повсюду валялись трупы. Война ужасна всегда; что в 21-м веке, что в 17-м.
   Организованное сопротивление турецкими войсками было уже подавлено, гарнизон уже покинул город, но отдельные очаги сопротивления еще оставались. Тут и там в отдельных хатах засели стрельцы и казаки и отбивались от турок. Борис то и дело норовил ввязаться в какую-нибудь стычку, но я каждый раз одергивал его за руку.
   - Борис, опомнись, ты профессор, а не казак.
   - А, да... - спохватывался он, и мы бежали за мышью дальше по одному лишь ей ведомому маршруту.
   В замок мы попали через распахнутые настежь ворота. Он практически не имел серьезных разрушений и туда понабилась чертова уйма турок, надеявшихся видимо, что здесь найдется, чем поживиться. Сразу за воротами мышь свернула вправо, добежала до ближайшего строения и юркнула в полуподвальное оконце. Мы полезли за ней и оказались в крепостных казематах. Здесь нас ждало великое множество мышей, все с маленькими такими фонариками в передних лапках. Света они особо не давали, но путь нам светящейся гирляндой обозначили.
   Мы перебегали из каземата в каземат; где не было проходов, мыши заранее уже сделали для нас подкопы под стены. В конце концов, я так уморился, что запросил пощады у нашей проводницы:
   - Не могу... Дай отдохнуть десять минут.
   Я сел на какую-то бочку, под ногами захрустел то ли крупный песок, то ли мелкий щебень. Борис тоже плюхнулся рядом со мной. Тут вдруг вверху, слева от нас раздался какой-то скрежет и стук. Мы разом повернули головы и увидели открывающуюся дверь. Оттуда вниз вела каменная лестница, на верхней площадке которой стоял казак с факелом в руке. Тут же прогремел выстрел, казак громко вскрикнул и кубарем скатился вниз, к нашим ногам.
   - Закройте дверь... Закройте дверь... - хором запищали мыши.
   Я выхватил у казака ключи, взлетел по лестнице и запер дверь. Подняв полузатухщий факел, Борис пытался помочь раненому, стараясь зажать обрывком рубахи рану на груди. Я спустился к ним и тоже склонился над раненым.
   - А, хлопчики, это вы... - с трудом произнес казак. - Вот и простила меня мышиная царица... Помираю я... - И умер.
   Ну, друзья мои, что вам сказать по этому поводу? Мы с Борисом просто-таки онемели от удивления. Перед нами лежал тот самый старый казак, что рассказывал нам с Борисом в подвале археологического музея историю про мышиную царицу. Только был он теперь не древним стариком, а полным сил (если так можно выразиться о покойнике) молодым мужчиной.
   - Он умер, - констатировал я. - История уже изменилась.
   Борис поднял повыше над головой разгоревшийся факел, и мы увидели, что устроили себе привал в пороховом погребе. Я, оказывается, сидел на огромной пороховой бочке, а песок, хрустевший под моими ногами, оказался немалой кучей просыпавшегося из нее пороха. И все пространство вокруг было заставлено бочонками с порохом.
   - Да, изменилась, - подтвердил Борис. - И никто уже не взорвет пороховые погреба, и четыре тысячи турок останутся живы, и неизвестно теперь, как закончится эта война.
   Я вам еще не говорил, что Борис пламенный патриот? Нет? Да он за Родину, кому хочешь, глотку перегрызет. А уж жизнью своей пожертвовать, для него как раз плюнуть.
   Схватился я тоже за факел и говорю:
   - Боря, даже и не думай! Все эти люди уже триста лет как покойники. Нам до них дела нет. Наша задача - добраться до Мышаты и отправиться домой, в 21-й век, а не встревать в местные разборки.
   А мыши дружно пищат:
   - Пора бежать, пора бежать...
   Наконец мне удалось вырвать факел из цепких Бориных пальцев, я ткнул его в каменные ступени и тщательно затоптал ногами.
   - Хорошо, - вздохнул Борис. - Сейчас... он обшарил убитого казака и что-то переложил в свой карман. - На память о нашем путешествии. - Объяснил он.
   - Пора, пора... - пищат мыши.
   Я сделал было пару шагов вдоль светящейся гирлянды, как услышал сзади подозрительно знакомый звук: чирк, чирк... Я обернулся. Последнее, что я увидел, это язычок пламени из дедова кресала рядом с кучей рассыпанного пороха...
   Ох-хо-хо... Я понимаю, что вам хочется услышать продолжение истории... Дайте передохнуть немного. Налейте-ка мне вот из той бутылки. Что там? "Черная лошадь"? Нет, мне лучше "Белой..." Спасибо. Да, еще одну...
   Ну вот... Лежу я на чем-то твердом, остром, колющемся, и сам не пойму; жив я или мертв. Тело все болит, как будто его через камнедробильную машину пропустили. Открыл глаза, небо вижу, небоскреб строящийся. Сел, огляделся. Стройка какая-то. Рядом со мной Борис лежит на куче строительного мусора. Тут я первый раз обрадовался, ибо Борис - нормальный. То есть вижу я профессора с седой бородой и шевелюрой, а не молодого хулигана с саблей. Я бегом к забору, нужную дощечку нашел, отодвинул, смотрю - город современный. По тротуару молодежь идет, человек пять. Поравнялись они со мной, я и спрашиваю:
   - Ребятки дорогие, скажите, пожалуйста, где я сейчас нахожусь?
   Понятно, они давай ржать во всю глотку.
   - Меньше пить, - говорят, - надо, отец. Бутово это.
   - Какое Бутово, - спрашиваю, - московское?
   Новый приступ хохота.
   - Московское, московское... - отвечают.
   - А какой же сегодня год, милые мои?
   Тут уж ржачка полная началась.
   - 2011-й, - стонут сквозь смех.
   Здесь я обрадовался и во второй раз, и в третий вместе со вторым. Дома, значит. Я растолкал Бориса и ору от радости, что есть мочи:
   - Дома! Мы дома!
   - Дай закурить, - хмуро просит Борис. По-моему, он еще не до конца пришел в себя.
   Я лезу в карман, достаю мятую пачку, а она пуста. Борис разочарованно машет рукой и начинает шарить по карманам. Достает сначала казацкую люльку, уже набитую табаком, потом кресало... Я смотрю, а кресало-то то самое, дедово, которое нас уже дважды из века в век перебрасывало. Борис делает чирк... И тут я бросаюсь, как Дасаев... Кто такой Дасаев? Ох, и молодежь пошла... Бросаюсь, значит, и выбиваю кресало у него из рук. Оно летит по высокой такой дуге и влетает прямо в окошко подвала строящегося небоскреба. Тут Борис, наконец-то, пришел в себя и говорит:
   - Правильно. А то бы...
   - Но давай его все-таки достанем, - предлагаю я, - вещь довольно интересная, я ее в своей лаборатории поисследую.
   Полез я в окно, а Борис снаружи меня за ноги держит. Смотрю, кресало под окном лежит на груде битого кирпича. Я к нему тянусь, не могу дотянуться, а тут, откуда ни возьмись, с десяток мышей набежало, уцепили то кресало и тянут. Одна из них, побольше остальных, вдруг повернулась ко мне и, хитро улыбаясь, подмигнула.
   - Мышата велела сказать тебе, - пропищала она, - она тебя скоро найдет. - И скрылись мыши вместе с кресалом.
   Так мы остались без кресала. Нашли мы на стройке бытовку строителей, попросил я у них телефон и дозвонился до сына. Через полчаса он за нами приехал. Так закончились наши с Борисом приключения. Что? Нашла ли меня Мышата? А вот это, друзья мои, уже следующая история.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"