Такое действительно бывает, когда все по-настоящему великолепно. За день до этого в подобное поверить сложно, и на следующий день осознать полностью уже нельзя. Это один день... В лучшем случае - день, но чаще - мгновение. Может быть, это счастье. Но даже тогда, когда оно появляется в твоем Сегодня, Сейчас, вообще в твоей жизни, его все равно необходимо поймать. Оно может существовать в одно время и в одном месте с тобой, пролететь сквозь тебя, но на самом деле - даже тебя и не заденет. Не знаю, как его ловить. Кто поймает - тот счастлив, тот обладатель Синей птицы, это естественно. И счастье либо посетит, либо нет, но...Я не ловчий, не знаю. Можно не успеть сжать пальцы, можно не уметь выслеживать, можно просто пожалеть несчастную Синюю птицу, нежное оперение которой мы так стремимся превратить в пуховые перины, стараясь нащипать для себя как можно больше счастья в бессрочный кредит...Но главное - не спугнуть ее. Даже если она недосягаема - не спугнуть, ведь птица прекрасна не только в клетке...
-Как насчет кофе?
Пытаюсь, чтобы мое лицо выражало искреннее, как можно более искреннее сожаление и киваю на журнал:
-Кофе идеально подошло бы под статью, которую я только что прочла. Подобный дуэт мог подарить неземное блаженство. Подумать только: кофе и саванна, кофе и страусы, кофе и Общество по охране животных!..
Подпираю ладонью щеку и мечтательно гляжу мимо Ростислава, аккурат на рекламный плакат с цветастыми упаковками ягодного чая. Славка берет мой журнал:
-А что,сейчас никак?
Возвращаю свое чтиво обратно, ибо на ближайшее время этот потрепанный журнальчик - мой единственный источник информационных выбросов:
-Кофе в сочетании с новостями спорта - не для меня. Но, знаешь, может быть, что-то не столь поверхностное и подойдет.
-Но не кофе?
-Не кофе.
Он противненько так улыбается:
-Ага, хотим позавтракать за мой счет?
-Что-то вроде того.
-И до моего прихода ты, конечно, позавтракать не успела?
Я соглашаюсь.
-Я просто диву даюсь, до чего ты прожорлива!
Он уже широко улыбается, и я знаю, что мы будем завтракать, но для виду не спешу радоваться.
-День за днем, день за днем одно и то же: еда, еда, еда! Ты когда-нибудь сменишь род деятельности? Ну, я имею в виду, может, ты займешься действительно чем-нибудь важным и серьезным, достойным Homo Sapiens, а не просто будешь пожирать все, что под руку попадется?
Я рада, что еще не успела убрать журнал в сумку. Слово - это, знаете ли, страшная сила, особенно в руках не совсем убогой личности, способной с горем пополам переносить функции одного предмета на другой...
В общем, мы идем завтракать...
Мы долго болтаем ни о чем (любимое наше занятие), в перерывах усиленно жуем, а я плюсом ко всему этому успеваю узнать, что на корте кто-то подвернул ногу, кто-то показал невероятные результаты, повергнув всех в суеверный ужас, а кто-то не отличился абсолютно ничем, но тем не менее в журнале занял целых полстраницы.
К этому времени те немногие, кто разделял до сего времени с нами эту скромную коллективную трапезу, рассредоточились по рабочим местам. Нам, в принципе, тоже пора, но я предпочитаю об этом не вспоминать, к тому же Славка успел намекнуть, что если я буду хорошей девочкой и внимательно выслушаю его от начала до конца, он подарит мне еще и десерт. Необыкновенно мило с его стороны. Это при том, что он точно знает (я уже давно всем объяснила это раз и навсегда), что на ответную благодарность рассчитывать не стоит. В качестве десерта мне был преподнесен стаканчик с ванильным мороженым. После водворения этого безобидного предмета на столике, мы умолкаем и молчим в течение минуты. Я выжидательно смотрю на Славку, он - на мороженое. Не знаю, чем оно могло привлечь его, самое обыкновенное, слегка подтаявшее. Вероятно, ему было все равно, и с таким же успехом он мог рассматривать скатерть или кафельный пол. Мне любопытно, о чем он собирается говорить, потому что все, о чем говорилось до этого - не в счет.
-Ну?
Это я не выдержала, я же говорю: мне интересно, чертовски интересно. Он едва не подпрыгнул на стуле от неожиданности, но сколько же можно ждать?
- Ты ешь мороженое, ешь...
При чем здесь это? Он пододвигает ко мне стаканчик и ждет. Взгляд такой, будто съешь я этот десерт, и моментально восторжествует мировая справедливость, а невесть откуда взявшиеся зрители облегченно вздохнут и откинутся в мягкие кресла, доступ к которым для них ранее был перекрыт сверхъестественными переживаниями за судьбу ванильного мороженого. Господи, а не растает ли? А не упадет ли? А то...мышка-норушка...хвостиком...Ей ведь, гадине, все равно - что золото, что мороженое...
-Мне что-то не хочется. Может сам съешь?
-Нет, пусть тает.
-Хорошо, пускай, только начинай уже говорить, я устала слушать тишину.
И он начинает. Начинает на двадцать пятый раз пересказывать ту же самую ерунду. Долго, вдохновенно, витиевато. А я сижу, слушаю и слежу за передвижениями стрелок настенных часов, что висят напротив нашего столика.
Я слушаю, но этого мало. Журнал исчерпал свои крайне скудные возможности, мне известно содержание всех объявлений и плакатов, окружающих нас. Если только на посуде проштампованы цена и место изготовления, они знакомы мне. Что дальше, сколько еще можно издеваться над своим рассудком? В общественных столовых никто не пишет на салфетках откровений. А если и пишет, то они исчезают. Они сокрыты среди гор мусора и отбросов. Что дальше?
Я улыбаюсь. Ростислав улыбается в ответ. И так тихо.
-Наверное, нам пора?
Он кивает, и мы встаем из-за стола. Звуки шагов звонкие, пустые, долго носятся под самым потолком и чуть ниже, на уровне окон. Сейчас все иначе, чем минуту назад.
Поднимаемся по лестнице.
-Слава, ради чего я страдала эти полчаса?
-Ради ванильного мороженого, дружок.
Инцидент исчерпан.
Двумя часами позже стою у окна. Это Марика привела меня сюда, не могла допустить, чтобы я ТАКОЕ пропустила. Такое - это слепой дождь, потоки солнечного света, радуга.
-Ты посмотри, я не узнаю город! Каждый день я хожу по этой улице, но сейчас...Какое все Светлое!
Марика забралась с ногами на подоконник, прилипла к оконному стеклу и, кажется, старается даже не дышать. Как легко подойти к ней и знать, что она родной тебе человек. Марика - родная всем нам, она всегда такая и сейчас особенно. Но я не подхожу, я не хочу ничего нарушать, а я обязательно все сломаю. Все Светлое я вижу Освещенным, и саму себя мне в этот момент не победить. И все же, Марика, ты права, это прекрасно.
Мы долго смотрим на улицу, пока радуга не тает окончательно. Потом Марика встает и, пробираясь между нашими рабочими столами, идет к дверям. Она молчит, не хочет говорить. Я тоже молчу. Скорее всего она выйдет на улицу, на солнце. Глядя на солнце нельзя увидеть многого, но Марика такой человек, ей суждено быть там, где тепло и ясно. Где-то среди столов за ней увязывается щенок, она подобрала его сегодня на улице. Я не вижу его, пока Марика не отходит от столов достаточно далеко, до этого я могла его только слышать, его постоянно заслоняли какие-нибудь предметы. Он маленький, серый и до сих пор не высохший. Сколько же этот бедняга просидел под дождем? Марика скрывается за дверью, и, верный ее белым теннискам, щенок следует за ней. Я принимаюсь за работу и литературу, которую успела достать в библиотеке.
Вечером все разойдутся, я тоже выйду из этого высокого темного здания, вечно тонущего в тени. Ступени не успеют высохнуть, на каком-то там западе будет садиться солнце, а для меня будут существовать только цветные облака. Спешащие люди, машины, время...Боже мой, да, я знаю, что Я - это довольно ограниченное понятие, это еще не весь мир, но что с того?
Жизнь идет, отреагируй хоть как-нибудь! Закати истерику, сойди с ума, попади под машину! Ведь ты скользишь по поверхности, а не живешь. Тебя нет здесь. Где ты?..
Чудесный был день. Чудесный уже потому, что он не был чересчур ужасным...Нужно уметь ценить прекрасное, не разбивая его на части, чтобы затем распихать по карманам.