Патриоты скажут, что я дал слабину,
Практически продал родную страну.
Им легко, а я иду ко дну. Я гляжу, как истончается нить.
Я не валял дурака. Тридцать пять лет от звонка до звонка.
Но, мне не вытравить из себя чужака. Мама, я не могу больше пить.
Все цены указаны в долларах, для удобства читателей из разных республик СССР.
.Все совпадения, которые вам покажутся случайными, вполне могут оказаться случайными.
"А жизнь как зебра полосатая, юность волосатая.
И наколка на руке с именем любви..."
Я сделал последнюю затяжку и выкинул окурок в приоткрытое окно, заметив боковым зрением причудливую и короткую траекторию полета искр в темноте; прожужжал стеклоподъемник, ограждая салон от осеннего ветра и чувства скорости. Мир сжался до размеров салона "десятки", которая ночью могла сойти за более дорогой автомобиль ,вполне респектабельно отсвечивая внутри приборной доской, СД-проигрывателем и, не известно зачем поставленным бортовым компьютером. И пластик на ровной междугородней дороге не сильно скрипит, руль в руках не вибрирует, а сама машина похожа на бутерброд с дорогой колбасой, вполне съедобной, и красители удобоваримые, и стабилизаторы не сильно ядовитые, даже икрой можно полакомиться. Не той торжественной икрой, по великим праздникам, а так, среди недели, потому, что хочется, но не на крекерах и с шампанским, а на куске хлеба с маслом, не по протоколу вечеринки, но и, не содрогаясь от величия акта поедания. И то, что машине нет и года, гарантия еще 15000 км, и я в любой момент могу от нее избавиться, не потеряв при этом значительной суммы, и ровная дорога, и секунду назад выкуренная сигарета, и плотный день, слава Богу, подходящий к концу - все это на секунду вселило в меня теплую уверенность в справедливость мира. Андрюха, видимо, этой справедливости не ощутил. Теперь он шарил рукой по торпеде в поисках пачки "Мальборо", возился с зажигалкой и пытался отрегулировать щель, поднимая и опуская боковое стекло.
- Вот я и думаю, что важнее,... машина...или ремонт закончить? - речь его прерывалась частыми затяжками, пепел сыпался на теплый серый свитер. Он его ладонью сбивал на джинсы, а с джинсов на резиновый коврик под ногами. Разговор начался еще утром в офисе, потом прервался, возобновился пять минут назад и был связан с глобальной катастрофой, постигшей моего друга. И имя этой катастрофы - Ремонт. Это чудище уже заставило Андрея пересесть с новой "десятки" на "Судзуки", которая стоила вполовину дешевле , а выглядела еще хуже. Разница в цене ушла на кафель и полупьяных маляров, денег все равно не хватило, кантоваться "временно" у родителей стало не совместимо с жизнью, электрик требовал расчета, все кредиты иссякли, небо и жена стали давить на череп...Оставалось одно - пересесть на еще более дешевый автомобиль. Или остановить ремонт.
И тут меня прорвало:
- Ну я понимаю, ответственность перед родными, в сортир через весь двор бегать надоело, теплые полы, там, гипсокартон, ребенку нужен уют, чтоб все как у людей, блядь, ты мужик:сказал-сделал, хозяин семьи, все такое... А когда ты свитер новый покупал себе? Представь, ты в "копейке" и в засаленных спортивках встретишь одноклассника, тот тебе: "Как дела?". А ты...типа.. "Все в порядке. Дела идут хорошо".
(Я почувствовал, что Андрюха покрывается пигментными пятнами. Я смотрел только на дорогу, но ставлю рубль за сто, что так и было).
- Это можно выдержать, может все только понты... Но завтра ты будешь бить себя в грудь: "Я тут для вас стараюсь, из кожи вон.. А сам...в обносках. А вы меня ни в хуй не ставите..."
Я быстро повернулся и взглянул на Андрея. Он вжался в пассажирское сиденье и смотрел на талон техосмотра, приклеенный изнутри скотчем к лобовому стеклу. Понятно было, что он меня слышит и слушает. Поэтому я продолжал:
- Скажи, ну может такое быть?
- Уже началось, - Андрей опять искал сигареты.
- Понятно... А теперь скажи, из чего состоит жизнь? Нет, на фиг... как ты понимаешь - хорошо ты живешь или плохо? Вот из этих мелочей: Маня сказала, Вася посмотрел, сосед хмыкнул, кто-то пальцем ткнул, кто-то по плечу похлопал - "Молодец!"... Вот из этой фигни и складывается твое ощущение качества жизни. Не из самих вещей, которыми обладаешь, а из долбанной реакции окружающих на твое обладание этими вещами. Эти взгляды, улыбки и разговоры доведут тебя до ручки... Ну, ладно, я -похуист... Могу в шортах к заказчику запереться, и то... А ты себя сожрешь...
- Ну, ты же знаешь мои обстоятельства. Ребенок...
- Я все знаю, все обстоятельства. Я не об обстоятельствах, я о тебе. Сможешь ли ты? Не получится ли, что ты всех потом будешь попрекать своим самоотречением, героизмом и, блядь, любовью? Можно ведь пожить и в бардаке немного... Не обязательно жилы из себя тянуть... Твоей домашней разрухи ни кто не увидит. А как ты из своей колымаги вылезаешь, видят все каждый день...Да ладно, чего это я тебя агитирую. Тебе решать. Но ты мое мнение спросил, я и завелся.
- Да правильно все, правильно...
Разговор затих, а я поймал себя на мысли, что моя убедительность основывается на той отстраненности от проблемы, которая придает особый энтузиазм в раздаче советов. Такой легкости не бывает, когда действительно сочувствуешь и сопереживаешь. Особенно сладко вещать, когда есть надежда, что тебя минет чаша сия.
Остаток дороги мы слушали "Дайр Стрейтс", иногда перекидываясь фразами по поводу дел нашей общей фирмы, нового офис-менеджера по имени Юля, ее несомненных достоинств, некоторых недостатков фигуры, плохих дорог, установки в офисе новых телефонов, дерьмового качества мобильной связи, сауны в которой мы не были сто лет, знакомых проституток, моего желания приобрести форд "Фокус", плохих дорог, новых заказов, возможных перевыборов мэра, плохих дорог, бросания курить и проблемы накопления первого миллиона долларов.
К концу поездки Андрюха повеселел, ремонт отодвинулся в завтрашний день, продажа машины перестала довлеть своей неизбежностью, а зависть от возможной покупки мною нового автомобиля на время утихла. Дождь, начинавший моросить, прекратился. Я не стал даже включать "дворники" и мелкие капли на лобовом стекле искрились, попадая в свет встречных машин, фонарей и светофоров. Мы въехали в город. Загадочный, цветной и мокрый. Дома меня ждали жена, две собаки, интернет-друзья , чай и телевизор. Второй раз за день я ощутил радостное спокойствие за свою жизнь.
Пора обратиться к доктору Г!
а Хрустальные березы разбросали ворох листьев.
Листьев бархатных и влажных не похожих ни на что.
Пахнет грустными грибами и надеждами на счастье,
Что так быстро умирают, если только будет дождь.
Если только будет слякоть - все попрячутся в витрины
Лужи разожгут неоном. И закурят. И запьют.
Только нас с тобой не пустят. Будем мы шататься мимо.
Разбивать цветные капли и вдыхать сырой бензин.
Я подвез Андрюху к его "Судзучке" и отправился домой. Заезжая во внутренний двор, где оставлял на ночь машину, не смотря на дорогие диски и предупреждения страхового агента; по лобовому стеклу хлестнули висящие на растянутой поперек двора проволоке шерстяные панталоны страшного голубого цвета - собственность сумасшедшей соседки - с многозначительными пятнами. Они тут висели и в дождь и в зной, и иногда, неделями, пугая прохожих своими размерами. Периодически, к ним присоединялись бесформенный лифчик и бывшая майка. При дневном свете натюрморт свом натурализмом напоминал послевоенный дворик, изображенный сильно пьющим художником-соцреалистом, которого бьет жена за нехватку в семье денег .
В подъезде было темно и я начал судорожно набирать на двух мобильниках номер жены, пытаясь сообщить, что я уже под дверью, пора открывать. Звонок не работал со времен Ремонта в моей квартире, ключи я забыл в офисе, жена дверь открывать не торопилась, собаки в коридоре выказывали свою преданность скачками и лаем, я уронил телефон (слава, Богу, тот, что похуже!), нашел его в темноте на лестнице, и отлетевшую заднюю крышку, и батарею, и старый окурок, клочья кошачьей шерсти. Дверь открылась, собаки бросились на встречу, по красным глазам жены я понял, что последние несколько часов она провела возле компьютера.
- Не могла телефон найти, закинула куда-то, - объяснила она задержку.
Я кивнул, занятый экипировкой питбуля в прогулочную сбрую.
- Я не голодный, поел с Андрюхой в Севастополе. Сделай мне, пожалуйста, чай с мятой. И вылезай из Интернета. Моя очередь.
Вторая собака - русский спаниель - грустно смотрела на нашу суету.
Когда с собаками гуляет жена, первым выходит именно спаниель, когда я - питбуль. Недавно я нашел в этом великую справедливость и великий же - смысл.
Я делал это подсознательно, назло всему американскому феминизму (американский питбультерьер - сука, а русский спаниель - кобель), всем этим засушенным бизнес-леди, зря тратящим деньги на депиляцию и операции по омоложению, готовым отдать все за крепкого дееспособного мужика, а убивающим время на судебные заседания (кто там кого вперед пропустил, или за зад ущипнул!) и скучные немноголюдные демонстрации, а ночью - слезы в подушку, а утром, перед зеркалом - еще хуже, но волю в кулак, туфли на низком каблуке, в глазах дамасская сталь, и вообще, мужики - скоты. А их мужчины давно превратились в задроченых роботов-карьеристов, невыносимо лояльных к тем, кто выше по иерархической лестнице, и несносных по отношению к более мелким роботам-лузерам. А кто роботом не стал (лузер!) - эволюционировал в биомассу, отрыгивающую пивную вонь и назойливый аромат соуса, придающего котлете вкус настоящей, приготовленной на открытом огне. Особо ловкие ударились в педерастию, делая вид, что все окружающее их не касается, они эстеты и пошли все на хуй! И все вместе - роботы-лузеры, роботы-миллионеры, неебаные феминистки, гамбургеропоклонники, педерасты-эстеты, псевдопассионарная молодежь, престарелые хиппи - верят, что наличие зеленых бумажек и есть подтверждение существования личной свободы.
И русский спаниель не скулит, он мужик, он понимает, что даму надо пропускать вперед, даже если лопается мочевой пузырь, даже если она не заслуживает внимания и подаст на тебя в суд за это. Его предки охотились на уток в поместьях своих господ, а эти господа знали о женщинах все, и любили их, иногда уважали, стрелялись из за них на дуэлях и в бархатных кабинетах, проматывали казенные деньги, пили шампанское до свинячьего визга, а утром - как огурец!. И собаки видели это, и запомнили лучше людей, и теперь они носители этой информации. Я люблю этих злых породистых дворян.
Пока я выгуливал зверей, супруга, кроме чая, заставила стол котлетами, супами и салатами ( когда только успела?!). Не будучи голодным (севастопольская пицца переварится дня через три), я попробовал все, что было приготовлено, параллельно проверяя электронную почту, выслушивая от жены последние новости, подкармливал собак, рассказывал о делах на работе и пытался втолковать по телефону новому менеджеру, что завтра рабочий день.
На интернетовском проекте "ОТВЕТЫ" царила вечерняя суета. Пришли большой толпой суицидники, одни призывая следовать за собой, другие - демонстрировали налет обреченности на своих малоинтересных фигурах. Нескольких подростков интересовали смысл жизни, вероятность встречи с пришельцами и жизнь на Марсе. Старожилы проекта лениво отписывались, новички - активно отвечали. Я поискал знакомых, нашел., и мы обменялись любезностями. Сегодня мне было лень строить из себя циника-интеллектуала, и я углубился в общение с людьми, которые мне были приятны и интересны. Диалоговые окна тренькали и мигали, я стучал по клавиатуре, Касперский отбивал хакерские атаки, провайдер потирал руки, считая прибыль, а я завис при мысли о том, что год назад смеялся над живущими в Сети, считая их закомплексованными неудачниками, компьютерными маньяками и бесполезными насекомыми. Виртуальный мир засосал меня с победным наслаждением. С таким чувством в средние века католики сжигали непокорных. Теперь меня тоже лизали языки адского вселенского разума, я был в экстазе. Иногда, закрыв глаза, я представляю себя этаким сфинксом в центре красной пустыни, миллионы моих Интернет-знакомых кварцевыми песчинками проносит мимо меня мегабайтный ветер по выделенной линии. Сфинксу кажется, что его не меняет этот ветер и этот песок, что он вечен, что время не властно, что мир - пыль, щекочущая ноздри. Но каждая молекула потока, соприкасаясь с каменным ликом, вносит свои художественные коррективы в облик, песчинки поселяются в щелях между блоками, заводят семью, пишут манифесты, распадаются на атомы, расширяют жизненное пространство, ведут войны... И будь у Сфинкса зеркало, или водоем рядом с постаментом, куда можно глянуть, увидел бы он не великое творение культуры, а безносого истукана, потерявшего важность и красоту благодаря своей наивной доверчивости к людям.
Ответив на несколько заинтересовавших меня вопросов, я попрощался с друзьями, находившимися в разных концах света и разных часовых поясах, выключил ноутбук и решительно отправился спать (жена меня не дождалась и сопела уютно в окружении собак), зная заранее, что уснуть, не получится.
Действительно, пора обратиться к доктору Г!
Очередная бессонная ночь. Маленькая однокомнатная квартира в маленьком уютном городе. Тридцать пять лет... Мне тридцать пять лет. Менялись квартиры, города, жены, появлялись рыбки в аквариуме, дохли, на их месте появлялись хомяки в клетках, умирали хомяки, росли и жухли кактусы на подоконниках, в меня влюблялись, вычеркивали из жизни, со мной воевали и пили коньяк, я любил и обманывал. Родители старели, безнадежно отставали от жизни - верный признак моих собственных изменений, я старался этого не замечать днем, за рулем машины, в кафе, за частыми ритмами сердца, за стеклами дорогих очков...Ночью все апгрейды жизни переставали успокоительно действовать - умирали телефоны, остывали двигатели внутреннего сгорания, размягчалась защитная броня фирменных джинсов. Голый директор маленькой фирмы. Что тебе надо? Вот уже несколько лет ты не знаешь, что такое безденежье...Хорошо, не в них счастье...А надежный, как скала, компаньон Андрюха? А веселый прожигатель жизни Саня Квакин? И этого мало? А беспокойная и красивая Люся? Сестра милосердия, сестра, друг, брат, любовница, вечная нервотрепка и успокоительная инъекция? Почему тебе мало машин, квартир, друзей, денег и любви? Почему?
Я создавал этот мир по атомам, голодал, напивался, работал, не верил, верил, терял надежду, сдавал бутылки, находил друзей, ждал, ждал, ждал, искал женщин, пророчествовал, впадал в ярость, ездил в плацкартных вагонах; мир рос, становился устойчивым, комфортным, сытым, жадным, нервным и трусливым. Я успокаивался, на время, чтобы отдышаться, понежиться, полакомиться отсутствием боли, чтобы с новыми силами полосовать себя каждую ночь сомнениями, запустить в правый висок боль и не спать...
Два часа ночи. Я курил на преобразившейся, после ремонта, кухне, работал вентилятор, вытягивая дым, уютный, успокаивающий шум.
Я включил ноутбук и проверил электронную почту. Не то... Спам и два малоинтересных письма, а я ждал ответ с сайта поиска потерявшихся людей. Месяц назад защемило сердце, внезапно, захотелось увидеть своего друга, с которым заканчивали военное училище, Юрку "Доцента", он выплыл из отдаленных чуланов памяти, упал с полки пыльной книгой под ноги, путал мысли, снился, демонстрировал картинки двадцатилетней давности, кричал в ухо чем-то важном, забытом, стоял в нелепой полевой форме, перетянутой ремнями, пилотка на бок...Я рылся в старых бумагах, блокнотах, искал номера телефонов, адреса, звонил всем подряд, слал телеграммы, находил желтые фотографии...Безответно, бесполезно и раздражающе. Растворился. Исчез. Раньше он жил с родителями и старшим братом в Латвии. В провинциальном и тихом Салдусе. Теперь уже заграница, дальше чем Америка. Я был в этом Салдусе один раз, на его день рождения, в свой первый отпуск из военного училища - дикий, подтянутый строевой подготовкой, девственный и легкий на подъем...
1989 год. Я вышел из междугороднего автобуса...
Маленькая станция. Маленький городишко. Приятный, солнечный, похожий на сказочный замок. В таких не страшно умирать на рыцарских турнирах. Аккуратное прибалтийское небо. Следуя Юркиным инструкциям, я шел по древней брусчатке, сворачивал, где надо было сворачивать, пересекал улицы в нужных направлениях, заходил в правильные дворы и, наконец, уперся в трехэтажный дом. Номер пять. Все совпадает. Третий этаж. Коричневая, обитая дерматином, дверь. Звонок.
В просторной трехкомнатной квартире был предпраздничный ад. Что-то готовилось, шипело на плите, накрывались столы, женщины в передниках, невозмутимый отец с папиросой и русской газетой среди всеобщего бедлама.
- Это мой друг, Сергей. Я вам о нем рассказывал, - представил меня Юрка обществу. На секунду все замерли и, кинулись меня обнимать, жать руки, выспрашивать, как я добрался и успокаивать, что они уйдут, как только молодежь соберется за столом. Мешать, короче, не будут...
Мне было приятно в этом оживленном доме, среди веселых Юркиных родственников: мы чинно пили кофе с его отцом, сестра и мама подкармливали меня пирожками, старший брат собирался забрать с собой в гараж и показать новый мотоцикл.
- Сейчас старики свалят - повеселимся, - шепнул Юрка.
Кривоногий, в празднично наглаженной белой рубашке, он был рад моему приезду. Не верил, что я приеду и, от этого, вдвойне рад.
- Все будет нормалёк, - подмигивал возбужденно, бегая из кухни к столу, перенося блюда с салатами, шампанское и вилки.
Я не сомневался.
-... увидишь моих одноклассниц...Они тебя быстренько "Камасутре" обучат...
"Очень на это надеюсь!"
- ...жаль, что у меня правило... Со школьными подругами - ни-ни...
"Так я тебе и поверил!"
Звонок в дверь.
- О! Начинают прибывать!
Меня приняли, как своего. Ни каких шероховатостей, неловкого молчания и косых, заинтересованных взглядов . Крепкие рукопожатия новых друзей, кокетливые улыбки возможных подруг...Когда все разместились за столом в самой большой комнате - праздничные, лакированные девчонки, торжественные ребята, втиснутые в парадно-выходные туфли - зашла Юркина мама сообщить, что они уходят к знакомым и квартира в нашем распоряжении.
- У вас есть шампанское...Юра, надеюсь, вы баловаться не будете...
Все зашумели - "Как вы могли подумать такое, Антонина Сергеевна! Все будет культурно!"
Я почти им поверил. Антонина Сергеевна, видимо, тоже...
Когда хлопнула входная дверь, на секунду, повисла тишина.
- Убирай этот кисляк! - скомандовал Васька Сидоров, футболист и заводила.
Бутылки с шампанским были отставлены в угол стола. На их местах появились водочные флаконы.
- Совсем другое дело, - удовлетворенно произнесла Ирка, бледная красотка с рыжей копной волос.
Я похолодел. Я не пил водку ни разу. Признаться, я и шампанское не пил. Что делать? Подписаться под своей девственностью в восемнадцать лет?...Лучше погибнуть...Долбанное воспитание! Любимые родители, могли бы на праздники дать попробовать хоть глоток!
В прихожей заверещал звонок.
- Быстро - шампанское на место, водку убрать, родители, наверное, что-то забыли! - скомандовал Юрка и побежал открывать дверь.
Я судорожно придумывал причины для отказа пить огненную воду. Язва? Не годится! Сердце? Рановато для сердца...Голова? А что с головой? Желтуха? Не похоже...Ноги, руки? Что? Что? Вяло, неубедительно...Выпью - потеряю контроль, последствия не ясны... Да и не водку я приехал сюда пить...
- Что, бляди, не ждали?- хрипловатый, бархатный женский голос.
Я вздрогнул. Сидя спиной к двери я не мог видеть, кто вошел в комнату.
- Инка! Дура! Народ пугаешь! - облегченно зашевелились гости, доставая из-под столов бутылки.
Я обернулся и понял, что пропал. Я буду пить водку, шампанское, шампанское с водкой, пиво и все что есть... Пусть она меня попросит, я буду!
- Всем привет! А этого мальчика я не знаю... Юра, это тот самый Сережа, твой военный друг? - произнесла Инна, глядя мне в глаза, откровенно, видя мое падение, смакуя его, разглядывая изуродованный ударом о землю труп, - подвиньтесь. Я сяду рядом с Сережей. Ты не против?
Она села рядом, взрослая, девочка, ледяная, игривая, красивая, грубая, требовательная, слабая и родная...Мне стало жарко, больно и страшно. Это была она. Я понял. Все, что я знал о женщинах, все, что я о них намечтал, все, что я и подумать не мог...
- Сережа, давай выпьем...Они все дураки... Ты симпатичный, - шепот на ухо. Щекотно, я полюбил свое имя, Сережа, говори, Инна, не убирай губы...
Она учила меня пить водку. Рюмками. Стаканами. Из горлышка. С пивом. Она целовала меня влажными губами в пьяные глаза, увела меня во двор, на скамейку под дерево, порвала на мне рубашку, целовала до обморока, кусала мои губы, шею, рыжая Ирка нам мешала, звала к столу, пришел Васька Сидоров, предложил идти воевать, мыс ним вдвоем ушли на дискотеку за подвигами, дрались с латышами, нам здорово накостылял под песни CC Catch и , мы вернулись на праздник, в крови, обнимаясь, предложили нанести ответный удар по врагу, но нас усадили за стол, Инка лечила мои раны, просила больше не пить, но меня несло, я был на вершине мира...
Проснулся я в старом рейсовом автобусе. Вероятно, меня посадили в него Юркины друзья. Но, как и когда? За окном шел мелкий дождь, солнце выглядывало из-за горизонта... "Сейчас вечер" - понял я. "Уже завтра" - это была вторая мысль. Голова болела страшно, волнообразными приступами, тело затекло в неудобном кресле. Жутко хотелось в туалет. Я вышел на первой станции, попросив водителя дождаться моего возвращения. Он дико на меня посмотрел, но промолчал.
"Видимо, у меня ужасный вид" - подумал я. Это было мое первое похмелье, сегодня мир был явно не предназначен для жизни, а я сам себе казался падшим чудовищем.
В поисках туалета я пересек станционную площадь, на меня все оглядывались, недоброжелательно, показывали пальцами, хмурились... "Да что такое!" - в голове кислыми волнами перекатывалось возмущение - ну помятый русский парень, ну синяки после дискотеки, великое дело!
Зайдя в туалет, первым делом посмотрел в зеркало. И обмер... Меня поразили не кровоподтеки на лице, не порванная рубашка в коричневых пятнах, а чужая джинсовая куртка, увешанная медалями времен Великой Отечественной Войны! "За взятие Берлина", " За отвагу" и еще десяток золотистых кружочков. Посреди враждебной перестроечной Латвии, перед самым развалом Союза, с мутными глазами стоял курсант Высшего военно-политического училища, увешанный ненавистными, для местных жителей, наградами, вспоминал сегодняшнее число, и свое имя... СЕРЕЖА...
Я в сотый раз перебирал бумаги, пытаясь найти зацепку, намек, потерянные координаты... Ничего... Куда делись сотни писем от Инки? Я писал ей два года. Я любил ее, не увидев больше ни разу. Эта иссушающая, неудовлетворенная любовь мешала мне в общении с женщинами. Они мне были безразличны долгие, долгие два года. Сладкие и ужасные времена...Потом все утихло. Но, когда мне в руки попадали старые училищные фотографии, я вспоминал не караулы, марш-броски и стрельбы, а шепот, щекочущий ухо - Сережа...
Пора обратиться к доктору Г!
Горе мое. Пыль земная, пусти меня.
Небеса голубые, бездонные, смилуйтесь...
...радость моя. Одиноких костры согреют.
Поделиться при встрече ладонями, бронями...
Утро было тяжелое. По ощущениям его можно было бы назвать похмельным, но я не пил лет шесть, а голова гудела, глаза не желали открываться, накатывали приступы тахикардии и, хотелось продолжить день, не вставая с кровати. Я нащупал телефон, соединился с Андрюхой и сообщил, что я сегодня не боец, фирма может прожить сутки без меня, что я умер, меня нет, машина не заводится, ключи от квартиры потерял и не могу выйти, если что, звоните.
Не пора ли к доктору Г?!
С чудесным доктором Г. судьба меня свела лет семь назад. Я в то время был совершенно раздавлен тяжелой депрессией, разводом, переездом в чужой город, безденежьем, последствиями алкоголизма и еще массой внешних и внутренних факторов, не позволяющим мне даже выйти на улицу. Я лежал, и силы покидали меня. Это уже были не только душевные муки, это был полный разлад организма, не позволяющий совершать элементарные действия. Хуже всего, я не мог понять причин, считал себя неизлечимым и только мой единственный в то время друг - моя жена Аллуся (Я называю ее Люся), держала мой скорбный дух на этой стороне. Плача, я мечтал, что откроется дверь и войдет светило науки, скажет, что лечение стоит 5 000 долларов, продлится месяц, и я забуду все как страшный сон. Но врачи пожимали плечами, говорили, чтобы не выдумывал, принимал витамины и бегал трусцой. "Скорая", узнав надоевший адрес, отказывалась ехать на вызов. Я отчаялся.
Не помню, кто посоветовал нам обратится к доктору Г. - психиатру, невропатологу, психоаналитику, психоневрологу и много еще всяких "психо" и "невро". Я молча согласился и, сжав зубы, на такси (я еще боялся открытых пространств!), поехал сдаваться в отделение к доктору. В помещении отделения (на территории психушки!) я не обнаружил ни решеток на окнах, ни дюжих санитаров, ни скорбных душой... Евроремонт, тапочки на входе, ковры и улыбчивые симпатичные сестры с размером груди не менее третьего. Настроение мое приподнялось. Доктор Г - щуплый тридцатипятилетний, похожий на провинившегося подростка, сообщил мне, что случай мой не трудный, давно известный науке, поддающийся лечению, схема отработана, стоит тридцать долларов с медикаментами и длится три недели. Я решил, что он меня не понял, горячо объяснил ему всю сложность ситуации, красочно обрисовал страшные симптомы, изображал посещавшие меня судороги и всячески пытался выделиться из общего строя нервно больных. Доктор печально улыбался, кивал головой, часто моргал левым глазом ( тик), вызвал грудастую сестру и отправил меня оплачивать лечение и получать таблетки. Следуя за сестрой, я почувствовал эрекцию и уверенность в успехе. Лечение проходило амбулаторно, заключалось в приеме транквилизаторов, антидепрессантов, аутотренинге и легком гипнозе. Через неделю я почувствовал, что хочу на море, хочу шашлык, хочу устать на работе, хочу денег, новые туфли, пора побриться, сходить к стоматологу; и где мои друзья, и где я был, появились новые машины, вышли новые книги, скоро лето, жизнь, ёб твою мать, продолжается!
Незаметно, год за годом, я привыкал с своим страхам, научился передвигаться и ориентироваться в пространстве, делал первые шаги, вокруг меня соткались люди, из ничего, из минутных знакомств, появился преферанс, я увидел женщин на улицах. Ненужные лица пожухли, опали, их занесло снегом, осталось несколько неизлечимо близких, знающих все мои слабости, любящих меня за эти слабости, не жалеющих, а верящих в крепость моих костей, здравость рассудка и, радующихся моему клоунскому цинизму.
Печальный доктор предупредил меня, что депрессия не излечима, что с ней придется бороться всю жизнь, с ней надо быть внимательным, не надо привыкать к транквилизаторам... Упоенный, я не поверил, жрал таблетки, радовался жизни, постепенно пристрастился к лекарствам и, они стали неотъемлемой частью моей жизни.
Теперь я всегда вожу с собой парочку белых кружочков, мало ли что!, стараюсь не злоупотреблять и все такое... Но сегодня дал себе поблажку, вылез из под одеяла, выпил чашку чая, проглотил минимальную дозу, сразу успокоился, хотя она не дошла еще до желудка, потом бутерброд, голова прояснилась, утренняя сигарета, телефон ожил новостями, проверил счет в банке (блага цивилизации!), деньги не пришли - ну и хрен с ними. Впереди день полный информации и лени. Я Свободен!
Собаки заметались по квартире, услышав, как Люся возвращается с работы. Сегодня у нее первая смена, с 7 до 9, тоже целый день свободна; я улыбнулся, радуясь ее приходу, поставил оба телефона на вибровызов, чтобы не нарушали хрупкого покоя.
На протяжении дня Андрюха пару раз пытался ворваться в мой тихий мир звонками на производственную тему, я вяло отвечал, стараясь не задействовать весь головной мозг. Он понял мое состояние (не первый год дружим), пожаловался на собственную головную боль, пожелал выздоровления и отстал. Люся выгнала меня из-за компьютера, воздвигла вокруг себя стену из монитора, пепельниц и чашек и, нырнула в ОТВЕТЫ. С некоторых пор я приобрел в ее лице конкурента на право обладания доступом в Сеть.
Пора покупать второй компьютер!
Я попытался почитать журнал "Максим". Сначала полистал, разглядывая глянцевых блондинок, потом анекдоты, но Люся меня отвлекала, громко озвучивая вопросы, на которые отвечала, называла всех полудурками (полностью согласен!), включила на полную катушку "Сплин", я сдался и пришел на кухню пить чай и участвовать в ее игре. Мы здорово повеселились, придумывая короткие и, как нам казалось, смешные ответы. Ближе к вечеру позвонила Галя ( она служила народу в качестве депутата, а я был ее помощником), попросила свозить свалившихся на ее голову родственников из далекого теперь Калининграда по местам их детства. Я любил Галю и легко согласился, тем более легко, что не ждал от нее немедленных дивидендов. Иногда человеку приятно делать то, что не требует особых усилий.
- Завтра в 11 подъеду к вам, - подвел я итог получасовых переговоров и реверансов.
- Да, Сереж, буду признательна.
- Ну, вот и договорились. Я давно не был в Бахчисарайском дворце. Прокатимся.
- С меня чебуреки.
- Все, Галина Николаевна, до завтра. Ждите в 11, - я решительно прервал разговор, который мог продолжаться еще час. Галя самозабвенно любила поболтать.
Полтора года назад я свалил дела фирмы на Андрюху, чтобы нырнуть в иллюзорный мир листовок, мандатов, выборов, митингов и предательств. Стройки, заказчики, договоры, накладные - ему; телеэфиры, реверансы, интриги и каннибализм - мне. Все честно... Он делает деньги, я делаю связи. Это был наш общий план - хватит ждать от власти подачек, пора самим становиться властью! Смело, наивно и дорого. Во всех отношениях...Хуже всего, что на этом пути я не встретил интересных, для меня, людей. Скучно, скользко и мелочно...За небольшим исключением... Одним из таких исключений была Галя - зайчик-энерджайзер, душа и мозг, шоколад и Бастилия, шампанское и слезы, маленькая, шустрая, острая на язык, редкий случай современного донкихотства... Безнадежный, щемящий душу, великий диагноз!
Я обрадовался завтрашнему небольшому путешествию - в предвыборной гонке был недельный штиль, связанный с законодательством (на днях должен быть дан официальный старт) - Люся пыталась собраться с нами, но возвратиться к обеду мы не могли и, она бы не успела на свою работу к трем часам. Быстро забыв об этом, Люся углубилась в компьютер. Натянув свитер и джинсы, я отправился на автомойку. Внутри моя "десятка" выглядела так, словно в ней возили глинозем из ближайшего карьера. Окружающие к этому привыкли, называли меня свиньей, но Галины гости из Калининграда моей мятущейся натуры могли не оценить. Внезапный приступ чистоплотности стоил мне 20 долларов. Расстроенный, я позвонил Андрюхе и предложил открыть мойку, стать богатыми упырями, наживаясь на слабости человека к порядку. Он быстро согласился, прибавив, что мойщицами должны быть мулатки с силиконовыми сиськами и, в бикини. Мы еще пару минут мастурбировали на эту тему, считали возможные барыши, чуть не купили форд "Мустанг" и съездили в Европу.
Следующий день был на диво солнечным и томным. Я подъехал к месту встречи с Галей и ее родственниками минут на пять раньше, но они уже топтались на улице в теплых куртках (дома у них уже, видимо, зима). Галя представила мне приятного старика - родного брата своего отца, его сына, бывшего офицера и его супругу. Я немедленно забыл, как их зовут. Старика мы усадили на переднее сидение, Галя с остальными разместилась сзади. Все было мило и не принужденно. Меня немного расстраивала собственная инициатива не курить в машине, чтобы не мешать пассажирам. Они в свою очередь убеждали меня в том, что курение им не помешает, а наоборот, облегчит жизнь, но я оставался непоколебим.
Площадь возле Ханского дворца была пустынна, несколько лотков с псевдовосточными кустарными изделиями, орехами и сигаретами. Молодой татарин в оранжевом жилете, надетом поверх джинсовой куртки, за 2 доллара предложил охранять мою машину от всех земных напастей. У меня было хорошее настроение, я заплатил ему, припарковался в указанном месте и, мы с калининградцами отправились осматривать дворец. Последний раз я здесь был лет двадцать назад. Мне казалось, что я все помню, но, войдя, я изменил мнение. Детские впечатления испарились, осталось только любопытство и удивление. Гости побежали фотографироваться возле достопримечательностей, я сел на скамейку под старым деревом и закурил. На входе под аркой стоял милиционер с рацией на боку и наблюдал, как я достаю сигареты, потом отвернулся и скрылся в дежурном помещении. Татарин-фоторгаф раскладывал на соседней скамейке цветные халаты и тюбетейки. Иногда он поглядывал на меня, оценивая как потенциального клиента, но что-то в моем внешнем виде сказало ему, что к его услугам я прибегать не собираюсь, он установил цифровой аппарат на треногу и сел прямо на свой реквизит. С дерева падали крупные каштаны, катились по брусчатке, я поднял несколько и стал сжимать их в ладонях, перекладывая из одной в другую. В голове было звонко от тишины.
Мимо прошли две девушки-туристки иностранного вида, симпатичные, но блеклые, улыбнулись мне приветливо и равнодушно, удаляясь навсегда из моего поля зрения, к выходу, в автобус, мимо других, сидящих на скамейках чужих людей. За ними в теплой пустоте черепной коробки потянулся кильватерный след, пенясь, расширяясь, в этой белой полосе плескались стаи красивых женщин, которых я успел полюбить, и люблю, сотни не очень красивых и умных, с которыми встречался в постели, совсем страшненьких и добрых, их лиц уже не вспомнить - они обесцветились алкоголем, прятались за стеной табачного дыма...Все это мои женщины, совсем разные и одинаково жадные, желающие быть единственными, они и были единственными в каждый, отдельно взятый промежуток времени, я радовался им, старался не врать, но врал, получая взамен их одиночество. Уже не помню имен, но рад, что встретился с каждой, лелею эти подарки судьбы и смакую их соленую томительную грусть и яростное понимание бесперспективности дальнейших отношений.
Развалившись на скамейке, я радовался, что согласился сюда поехать, что день такой теплый, что телефон молчит и калининградцы сами себя развлекают. Пора купить дачу!
Вся моя жизнь состоит из этих "пора". Пора купить новый компьютер, съездить в Прагу, сделать ремонт, вылечит зубы, бросить курить... А кто-то уже и в Вене побывал, улыбаясь фарфоровыми голливудскими зубами, отправив мне фотоотчет по Интернету с помощью ноутбука за три тысячи баксов, а Лексус он приобрел без пакета курильщика, так как уже бросил..
Только боль от того, что ты должен был сделать
Только ком от того, что ты сделать не смог.
Еще чуть-чуть и я начал бы кусать себя за пятки от собственной не состоятельности, от хронического опоздания на поезд жизни, но тут появилась Галя со своими родственниками и в сопровождении экскурсовода. Мне предложили осмотреть гробницы крымских ханов Гиреев и я согласился, хотя не люблю кладбищ. Место захоронения находилось за простой железной калиткой явно сделанной советскими сварщиками, но саркофаги мне неожиданно понравились. В них была какая-то сила. Чувствовалось, что здесь похоронены воины и правители, а не булочники и кузнецы. Я вспомнил татарина-фотографа, его глаза, светящиеся мечтой получить несколько рублей у туристов, и не поверил, что он является потомком Великих Ханов. Хотя я тоже мало напоминаю Петра Первого, что не мешает мне быть о себе непомерно высокого мнения. Молодой ( по сравнению со своим отцом) калининградец восторженно снимал на китайский цифровик могилы и пытался показать мне на маленьком мутном дисплее результат съемок. Я не мог ни черта разобрать, но с энтузиазмом обсуждал с ним достижения современной электроники.
- А потом я эти снимки перенесу на компьютерный диск и распечатаю, - делился со мной своими знаниями Коля (вспомнил, как его зовут!), - очень удобно!
Я всячески изображал из себя папуаса, чтобы доставить ему удовольствие. Тут завибрировал мой КПК "Леново", я ответил на Люсин звонок, и увидел Колины глаза. У него был вид английского джентльмена, который в присутствии дам, показывал виртуозную езду на велосипеде, но упал, при этом разодрав на заднице брюки. Я мысленно проклял свой дорогущий телефон, который всем своим видом показывал, кто в каком веке живет. Коля решил, что я живу в ХХII. Я покраснел.
- Сейчас мы по едем в Свято-Успенский монастырь, - сообщила нам Галя, - красотища, тебе там нравится? (Это мне).
Я неопределенно пожал плечами: я там не был, много слышал, но, не был. Для крымчанина это стыдно, но я не настояний крымчанин. Галя посмотрела на меня, как на язычника, но от комментариев воздержалась.
- После монастыря поедим чебуреков, - только и сказала она.
Мы сели в машину, дорога была не долгой и через пять минут мы были на месте. Всю поездку Галя нас пугала трудным подъемом к монастырю, который насчитывает 800 ступенек, но она привыкла, и мы сможем. Я начал сомневаться в своих способностях. Однако, страхи были не обоснованы. Охранник, вооруженный шлагбаумом, увидев на пассажирском сиденье старика, пропустил нас дальше, чем положено. Мы подъехали практически к самому монастырю, оставили машину на узком пятачке у обочины и прошли остаток пути до входа, разглядывая странные дома на другой стороне ущелья, врезанные прямо в скальную породу.
На площадке возле монастыря стояла палатка с религиозными аксессуарами - свечами, иконами, крестами, молитвенниками и святой водой. Я всегда покупал что-нибудь в не знакомых местах, но был так поражен видами монастыря, что испытал благоговейный ужас, который испытывали идолопоклонники впервые увидев христианские соборы. Я поднимался по крутой каменной лестнице в часовню и меня окружали вырезанные прямо в скале лики святых, таблички с названиями православных монастырей со всего света, архангелы со злыми глазами, я впервые понял, что я червь, что наказание не избежать, я ускорил шаг, я готов был принять наказание. На верхней террасе, перед дверью в часовню стояли две женщины в белых платочках и шептали молитвы. Я увидел, что дверь закрыта, надпись на листке бумаге сообщала о каком-то перерыве. Заглянув через парапет в пропасть, я начал спускаться ни чуть не разочарованный. На встречу мне попались Коля с женой, которых я обогнал на подъеме. Коля фотографировал, хотя множество табличек предупреждали, что этого делать нельзя. Узнав, что часовня закрыта, они продолжили подъем, а я спустился вниз к Гале и старику.
Женщина в палатке поинтересовалась, что бы я хотел купить. Мне понравился крест из масляного дерева с распятием, на котором сзади было написано Jerusalem. Он лежал отдельно и стоил 25 долларов.
- Он из Иерусалима? - спросил я.
- Из Иерусалима.
Я стал его разглядывать, он был приятный на ощупь, и какой-то необычный, словно не из нашего измерения.
- Возьму этот,- я достал деньги, а женщина чуть все не испортила, вытащив из хрустящего полиэтиленового пакета еще десяток крестов на выбор. Я, вдруг, растерялся, мне казалось, что он такой один, именно для меня лежал здесь, настроение изменилось, я схватил первый попавшийся и пошел к машине. Нести в руках его было не удобно, встречные люди оборачивались на мою дорогую, по их меркам, покупку, и я спрятал крест под куртку.
Позвонил Андрюха:
- А как ты смотришь на тойоту "Короллу"?
- Тойота есть тойота.
- В салоне парень из банка кредит обещает. Если я Судзуки продам, то денег на первый взнос хватит, в месяц 380 баксов платить...
Я сел в машину и закурил.
...- ты позавчера меня убедил. Ремонт подождет...
Меньше всего мне сейчас хотелось брать на себя ответственность за какие-то свои советы, мне не хотелось обсуждать тойоты, "кубики", передние стеклоподъемники и чужие обои.
- ...я что, на этих дровах буду ездить?! Знаешь сколько она реально жрет? Знаешь?
- Десять литров, - брякнул я не задумываясь, рассматривая только что купленный крест.
- А двенадцать не хочешь?!!!!
Меня не удивило, что машина с литровым двигателем требует столько топлива на сто километров. Плевал я на ОПЕК и всех нефтетрейдеров вместе взятых.
- Знаешь, Андрюха, давай перезвоню, когда в город въеду. У меня тут люди. Не удобно говорить.
- Все, жду. Съездим вместе в салон. Галя там, с тобой рядом?
- Да, - соврал я.
- Ну, удачи, - на связи.
- На связи.
На обратном пути, все молчали, переваривая чебуреки и отдыхая от впечатлений. Приятный, не суетливый день подходил к концу. Как мало их в жизни - дней, когда ты не занят борьбой за существование, не озабочен карьерным ростом и позиционированием в среде себе подобных. Когда мы подъезжали к городу, позвонил Саня Квакин - мой старый друг и соратник по партийной тусовке.
- Привет, старая лошадь, - ты где? - он всегда говорил бодро и, чуть взвинчено.
- Привет. Подъезжаю к городу.
- Когда будешь? - он что-то жевал и, мне послышалось "бушешь".
- Минут через двадцать. И прекрати жевать, когда со старшим по званию разговариваешь.
- Жрать хочется. Аллюся дома?
- Дома.
- Так я у тебя подожду. Может котлетой меня угостят...
- Жди. Если все съешь - пойдешь в магазин...
- Конечно, съем!
- Все, Саня, не могу разговаривать. Жди. Скоро буду.
- Ага. Не спеши. Котлет мало.
- Все, отстань. Я за рулем.
- Так ты через сколько будешь?
- О-т-ссс-т-а-нь! Я занят.
Когда я вернулся домой, мне на встречу не кинулись собаки - они с заискивающими мордами сидели возле ног Квакина, который что-то поглощал за обеденным столом на кухне. Люся сидела напротив Сани и курила.
- Привет, кися, - улыбнулась она, - кушать будешь?
- А что-то осталось? - засмеялся я, стукнув Квакина по спине.
- Не мешай...Приперся...Кто тебя ждал? - Квакин даже не обернулся, продолжая поглощать яичницу с колбасой.
- Буду. Но, сначала - чай, - я поцеловал Люсю в нос и примостился рядом с ней. Она поднялась со стула и начала колдовать возле плиты. Я посмотрел на розовощекого Квакина. - какие черти тебя принесли?
- Не могу разговаривать. Дай докушать. Ты мешаешь моему пищеварению.
- У, ты мой толстячок! Кушай-кушай...- я взял со стола вилку и подцепил из Саниной тарелки кусок жареной колбасы.
- МММммм! - замычал он возмущенно.
- Тихо. Сейчас собак натравлю, - пригрозил я.
- Они уже мои. Я их подкормил, пока ты делал вид, что работаешь...И выгулял...
- О-о! Мы становимся хорошими добрыми мальчиками, - у меня от удивления поднялись брови, - но, должен предупредить - денег нет.
- На хрен мне твои деньги? Я по серьезному делу...
- Тем более, денег нет.
- Блин, прекрати, поговорить надо, - Саня нахмурился.
Люся поставила передо мной на стол пол-литровую чашку с чаем и деликатно вышла из кухни.
- Телевизор посмотрю, - объяснила она.
Квакин доел и поставил тарелку в мойку. Я молча наблюдал за его действиями, прихлебывая из чашки душистую жидкость.
- Я по поводу списков кандидатов в депутаты, - начал Саня разговор, споласкивая руки под краном.
- Только не сейчас, я тебя умоляю. Про что угодно, хоть про серебряные рудники, хоть про виртуальные миллионы, про ураганы давай, про погоду...Только не про списки...Они мне последний месяц поперек горла стали...
- Дело такое, - продолжал Саня усаживаясь за стол. Его не тронул мой трагический голос. - через три дня надо от нашей партии подавать эти списки в избирательную комиссию. Как только они там окажутся, их зарегистрируют - все, обратного пути нет...Я до сегодняшнего дня был третий в городской совет...Вполне проходное место...Но, вдруг оказывается, что твой Шеф договорился с моим...И я уже буду пятым...А вперед протолкнули двух людей из вашего штаба...
- Кого? - насторожился я. Это была совершеннейшая неожиданность.
- Моню Тульского и еще одного бизнесмена. Совершенно левого. Первый раз вижу...
- Моню? - я был поражен своей непосвященности.
- Да.
- Вот это цирк...Моню...Ну...А...А второй кто?...Не важно... Списки партийная конференция утверждает...Она ведь у вас прошла уже, и списки утвердили?
- Соберут внеочередную. И проголосуют. Завтра.
- Вот, блин...Новости...Что я могу сделать?
- Ты можешь со своим Шефом поговорить, чтобы меня на месте оставили?
Я задумался.
- Сань, это не так просто...Я в такие вещи не посвящен. Не могу же я к нему заявиться и сказать - не пори, мол, чушь. Оставь моего друга...Наверняка, они уже все решили...И какое я имею право вмешиваться?
Саня погрустнел.
- Ну ты же с ним плотно общаешься...
- Ква, не станет он слушать. Скажет - "я перед тобой свои обязательства выполнил?" Выполнил. "Ты в списках?" В списках. "А это - мои дела. Не лезь." Все...Конец разговора. Это дела другой партии, другого штаба. "Ты, Серега, здесь разберись, со своей работой". И, будет, в принципе, прав...
- Но это же кидалово, по отношению ко мне...
- Кидалово...Но у вас же там не овцы в партии...Не голосуйте на конференции за новый список. И все дела! Они ничего не поделают.
- Ладно, переговорю с кем смогу...Если с ними уже не договорились, пока я раскачиваюсь...
- Вот-вот. Не теряй время. Это же всех касается, кто после тебя в списках стоит. Их ведь тоже сдвигают...
- Обоссуться, боюсь. Не привыкли лезть на рожон. Ты же знаешь наших, проституток наших. Проглотят. А может и нет. Тоже пахали на выборы, как верблюды.
- Ну вот, не паникуй, поговори с людьми, созвонись...Поддержат многие, я думаю.
- Ой, как надеюсь...Но есть у меня еще запасной ход. Папка со списками заверенными у меня. Вот она, папочка, сейчас покажу. Возьму и подам втихаря, зарегистрирую в комиссии...А там - пусть хоть на головах ходят. Обратного пути не будет.
Саня вышел в коридор и вернулся с коричневой кожаной папкой. Подмигнул озорно.
- Все тут списочки, с печатями, подписями, протоколами...Ношу с собой, не расстаюсь.
- Гммм. Спер, что ли?
- Ха, уметь надо, - развеселился Саня.
- Ты не резвись сильно. Без поддержки ничего не получится. Выкинут из партии - и гаплык всей карьере...
- Я с председателем городской организации договорился. С Юркой. Ты его знаешь...Обещал поддержать, в случае обострения.
- Я его плохо знаю. Смотри, чтобы первый тебя не сдал...
- Не сдаст. Мы с ним закорешились...
- Ну-ну...Закорешились. Много ты на выборах людей встретил, на кого положиться можно? - я удивился Саниной наивности.
- На Юрку можно положиться. Он нашего возраста, еще не успел скурвиться.
- Да, много ты знаешь...Но, Моня, Моня...Не ожидал. Резвый пидор. Я ж его и приблизил к Шефу...Вот так...Знаешь, я поговорю с Шефом. Не съест он меня.
- Спасибо, старик...Выручишь. Много я от этого не жду, но хоть какая-то поддержка.
- Хорошо, Саня, завтра и поговорю...
Когда он ушел, я пересказал Люсе нашу с Саней беседу. Она не видела ни какого практического смысла в моем разговоре с Шефом. Я с ней, в принципе, был согласен.
- Значит так, - подвел я черту , - попробую, если столкнусь с ним. Специально на беседу напрашиваться не буду. Он этого не любит, когда лезут со скользкими проблемами.
- Правильно, кися, - согласилась Люся, - давай я ванну наберу. С морской солью. Сегодня купила.
Горячая вода с ароматом моря, быстра заживила неприятные царапины от размышлений о Моне, Шефе и несправедливом отношении к Квакину. На следующее утро эта проблема не казалась мне такой уж животрепещущей и требующей моего личного вмешательства. И я благополучно о ней забыл до самого вечера, пока мне не позвонила Санина жена Ритка.
Мы не хотим заглядывать в будущее, даже если оно присылает нам на кухню знаки в лице старых друзей, висит перед глазами дымными табачными вензелями, складывается в магические слова из газетной белиберды - слишком страшно, может нарушить покой и выделение желудочных соков. Лучше пройти мимо, отмахнувшись от назойливого шепота в ухо - "ТЫ - следующий!"
"...список кораблей ни кто не прочтет до конца. Кому это нужно - увидеть там свои имена?" - преследовал меня БГ по радио и на МР3 - плеере, но я был глух.
Пора навестить Романова!
...воздух толчками и пульс на три счета...
А я, брат, боюсь, а ты, брат, не бойся...
Суббота.17-00. Саня Квакин появился, как всегда, внезапно, вернувшись из очередной заграницы, розовый, полный впечатлений и красочных историй.
- Как Прага? - поинтересовался я. Он всегда был то в Праге, то в Будапеште, то еще в каком-нибудь месте, куда необходимо ездить людям со стабильными доходами и достаточным количеством свободного времени, для того, чтобы своими рассказами о прагахбудапештаххургадах вызывать в слушателях ощущение бесконечности и разнообразии мира.
- Прага - хорошо! Прага - это гуд! Все подробности - потом. Собирайся, едем прыгать с парашютом.
- С каким парашютом? Уже поздно, - у меня ухнуло сердце. О прыжках мы мечтали года два, геройствовали друг перед другом, рассказывали друзьям, как мы к этому готовы, но реальных шагов по направлению к аэроклубу не предпринимали.
- Я договорился, сегодня инструктаж, завтра прыжок, - продолжал Саня, притаптывая от нетерпения в коридоре.
- У меня денег нет, - нашелся я быстро.
- Я заплачу! - это уже было серьезно. Я сразу поверил, что инструкторы ждут, самолеты заправлены топливом, снаряжение подготовлено и деваться не куда. Летчик в кожаных крагах, галифе и очках времен Первой мировой стоит, опершись на фанерный фюзеляж "Ньюпорта". Я так живо себе это представил, что мочевой пузырь переполнился впечатлениями.
- У меня голова болит, - вспомнил я об обеденной пятиминутной боли, которая прошла легко, без таблетки.
Саня выпучил на меня глаза, как лейтенант подразделения "СМЕРШ!" на дезертира. Я пошел одеваться. " Инструктаж ни чего не значит" - убеждал я себя - "послушаю наставления. Повишу на лямках, подергаю кольцо. Завтра на аэродром не поеду. Ну, вас на фиг!"
Всю дорогу до аэроклуба мы резвились, я тем более, решив, что прыгать не буду. Квакин испытывающее на меня поглядывал, но мое лицо подозрений не вызывало.
В клубе царила деловая беготня. Нас встретили радушно, но парашютисты - это клан, и мы это почувствовали, клан делал сдержанный книксен, клан принимал наличные от чужаков, клан хлопал тебя по плечу, объяснял, как разблокировать запасной, советовал не пытаться удержаться на ногах при приземлении и не скрывал, что он - клан. А мы - прохожие и бензин для "кукурузника". Мы - новый купол. Мы - поездка на соревнования. Чтобы попасть в клан, надо не перестать бояться, надо желать этот страх. Надо разучиться без него жить.
Для начала мы заплатили положенную таксу, страховку, подписали подозрительные бумажки про отказ от претензий к клубу (у Сани дрожала рука) и выслушали теоретическую часть. Вкратце она звучала так: не бойтесь, все под контролем, если что-то не так, есть запасной парашют, но это редко, практически никогда, все отработано, если парашютист погибнет - на девяносто процентов это его вина. Это - купол, это - стропы, шаг, ноги не разводить!, сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, кольцо, осмотреть купол и стропы, вытащить этот шнурок из этой петельки, не бойся звука высотомера!, ветер в лицо, поворот влево, чуть вправо, колени и стопы вместе!, валимся на бок, гасим купол...Аллилуйя! Получаем сертификат. Фото на память (не надо делать идиотские улыбки!).
Мне понравилась девушка-инструктор по имени Лена, ее спокойные объяснения, улыбка и стройные ноги. В нашей группе "перворазников" было еще три парня и две девушки. Итого семь человек, включая меня и Квакина.
- А часто парашют не открывается? - задала интересующий всех вопрос одна из девушек.
- Почти всегда открывается, - Лена безмятежно улыбалась.
- Ну, а процент-то, какой?
- Почти сто процентов, - ничего не может нарушить добродушие человека, совершившего двести пятьдесят прыжков.
- Но не сто? Не сто процентов?
- Почти сто. Система надежная. Армейская.
- У вас в клубе разбивались люди?
- Последний раз в 92-ом. (это обнадеживало!)
- А кто купола складывает? - подал голос Квакин.
- Мастера. Спортсмены. Вот, посмотрите - уже укладывают. Через двадцать минут вы САМИ выберете себе уложенный купол. Мы запишем номер, завтра утром вы его получите на складе.
- А почему - САМИ? - спросил я, содрогаясь в предчувствии ответа.
- Чтобы ваша судьба зависела от вас, - я так и думал! Право выбора меня всегда пугало. Лучше бы мне сказали: "Держи. Это - твой".
- А пока купола укладывают, - улыбнулась Лена, - пройдем к самолету и потренируем выход и действия при посадке и размещении.
Мы потянулись за Леной на летное поле. Перед бескрылым бипланом (очень символично!) она нас выстроила в шеренгу по одному, распределив по росту и весу. Я оказался первым. Мне это крайне не понравилось.
- По команде руководителя вы заходите в самолет, в колонну по одному, начиная с самых легких (заходим!), рассаживаемся. Колени вместе, в сторону выхода под углом сорок пять градусов (это чтобы не мешать друг другу и оставить проход для выпускающего, салон узкий), плотнее друг к другу, еще плотнее. Смотрим на выпускающего инструктора...
Пока Лена рассказывала об алгоритме наших действий, я, сидящий в неудобном кресле и в не удобном положении ближе всех к страшной двери, понял, что из самолета есть только один выход.
- ...если кто-то почувствует себя плохо или не сможет совершить прыжок, инструктор переводит его в кабину пилота, где он и остается до приземления...
Самолет садится на поле, розовые от пережитых ощущений, мои друзья сдают купола, обмениваются впечатлениями, меня выводит пилот...Я вспотел от этой живописной картины, которую только что сам и нарисовал. Нет, только один выход! Я даже забыл, что решил завтра не прыгать!
-...ждете звукового сигнала. Но действия производите только по команде инструктора...
- а если я не услышу сигнала или команды? - Квакин был глух на одно ухо, отит - последствие рыбалки или охоты.
- Услышите, - Лена хитро прищурилась, - услышите.
Потом мы старательно прыгали из мертвого самолета на пожелтевшую за лето траву, держа при этом ноги строго по инструкции вместе, правую руку на воображаемом кольце, а левую - на такой же, воображаемой, лямке. Стукаясь подошвами кроссовок об грунт, я решал, пить завтра с утра "феназепам", или нет, поможет, или нет. Решил не пить - вдруг лекарство притупит внимание, и я наделаю роковых ошибок. Я забыл, что завтра не хочу прыгать!
- Молодцы! - похвалила нас Лена, - а теперь - получать шлемы, ботинки, купола и подгонять снаряжение.
Когда меня навьючили парашютными мешками, натянули каску, передавив горло ремешком и, затянули все лямки, центр переживаний переместился в область солнечного сплетения, кроме нарастающего страха появилась боязнь асфиксии, я тяжело дышал, потел, криво скалился братьям и сестрам по добровольному несчастью.
- Они еще за это деньги берут! - прошипел кто-то из нашей группы.
- а мы, дураки, даем, - добавил Квакин, пытаясь без ущерба для равновесия поднять с пола жуткие ботинки, выданные на складе. В двух парашютах (запасной на животе, основной - за спиной) он напоминал ниндзю-черепашку из одноименного мультика. Только не такого ловкого. Маленький шлем выдавил его упитанные щеки в сторону носа. Я невольно засмеялся.
- Ты чё, не боишься? - удивленно спросил он.
- Боюсь. Очень. - признался я.
- По тебе не скажешь.
- По тебе тоже.